Текст книги "Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)"

Автор книги: Егор Молданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Зал взорвался криками и рукоплесканиями. Щука в раздевалке накинулся на Смирнова:

– Ты специально поддался, – кричал, брызгая слюной, Щука. – Никитон, я от тебя такой заподлянки никак не ожидал.

Смирнов застыл, как восковая фигура.

– Зачем ты убил Стюардессу? – напрямик спросил он.

– Не трогал я твоей Стюардессы, – злобно буркнул Щука.

Никита достал из спичечного коробка бычок “Бонда”. Он не сводил глаз с бегающих глаз друга.

– Возьми его себе на память, – произнес он с пренебрежением. – “Бонд” на Клюшке куришь только ты, Макс. Зачем ты убил мою Стюардессу? Ты же знал, как я ее люблю, и ты ее убил. Ты после этого хуже врага.

– Смирнов, надень слюнявчик, – хорохорился Щука. – У тебя совсем крыша поехала? Какая-то старая собака для тебя важнее друга? Никитон, ты же мне как брат! – с надрывом произнес он.

– Макс, ты ненасытная утроба! – безжалостно произнес Смирнов, и на его лице застыло выражение брезгливости. – От таких друзей, как ты, надо спасаться.

Первую минуту Щука, выпучив глаза, смотрел на друга, потом до него дошел смысл сказанных слов, и с перекошенным от бешенства лицом он набросился на Никиту.

– Предатель, – в неистовстве кричал он. – Я тебя зачморю…

– Тебя уже зачморили, – и Никита, утирая рукавом рубашки кровь с разбитой губы, захохотал. – Командор оботравш, – кричал он громко на весь спортзал. – Оботравш… оботравш-ш-ш…

– Закрой варежку… – выкрикнул Щука в бешенстве и стукнул кулаком Никиту по лицу.

– Пошел ты… – Никита отхаркнул, сплевывая кровь на пол.

Щука, увидев кровавый харчок, оторопел.

– Никитон… – с отчаянием крикнул он. – Прости меня!!! Не хотел я трогать твою Стюардессу, она сама вцепилась в меня, когда я тащил этот проклятый комбикорм для Трехдюймовочки. Я ее просто пнул, и она сдохла.

– Поздно оправдываться, Макс, я с оботравшем не разговариваю.

Щука исподлобья хмуро посмотрел на друга и недовольно пробурчал:

– Не думал, что из-за какой-то собаки ты пожертвуешь другом!

Никита ничего не сказал, молча вышел из раздевалки.

Щука бросился на стенку и в бешенстве стал бить ее ногами.

– Падла… падла, – кричал он со злобой.

В классе негромко разговаривали, ждали Пенелопу. Ее все не было, ушла, как за смертью. Щука на шухере поставил Каблука, тот стоял, спрятавшись за стеклянными дверьми лестницы.

– Идет, – предупредил он наконец всех.

В классе мгновенно установилась мертвая, напряженная тишина. Через минуту вошла Пенелопа.

– Чувствуется, она с астралом сегодня в полном разладе, – съязвил Комар.

Пенелопа села за стол, резко придвинула к себе журнал и только собралась его открыть, как ее взгляд уставился на рядом лежащую сумку. Она медленно подняла голову и металлическим голосом, от которого у половины класса мурашки побежали по спине, вскрикнула:

– Кто рылся в моей сумке? – ее глаза забегали по классу.

Все замерли в ожидании грозы, которая вот-вот должна была разразиться. Пенелопа нарочито при всех высыпала на стол содержимое сумки. Ничего особого там не было: вывалился большой кошелек на прищепке, какие-то бумаги, две ручки, футляр с очками, карманный калькулятор. Пенелопа оглядела вываленное богатство придирчивым взглядом, лицо ее слегка смягчилось.

– Кажется, все на месте, считайте, вам повезло, – благодушно воскликнула она, ее руки машинально взяли кошелек и открыли его. Глаза ее округлились, казалось, они вот-вот вылезут из орбит. – Где деньги? – завопила она, остолбенев на минуту. – Какая сволочь посмела это сделать?! Дежурные… Кто своровал мои деньги?

Колокольникова с ужасом подняла испуганные глаза на Пенелопу.

– Не знаю.

– Что ты вообще знаешь? – Пенелопа не сдерживала себя. – Как к парням в спальню бегать? Я с утра до ночи вкалываю, как рабыня на галерах. Здоровье, жизнь трачу на таких дебилов, как вы! Иждивенцы, привыкли жить на всем готовеньком… Спиногрызы на шее у государства, – извергалась учительница. – Признавайтесь честно, кто это сделал? Я жду!

Класс потрясенно молчал, казалось, что все даже пригнулись.

– Она так будет ждать до конца света, – прошептал Комар.

Мне в отличие от Валерки было не до юмора.

– Трусы! – кричала Пенелопа. – Вас бы на войну, все передохли бы, как крысы, потому что ни к чему не приспособлены, ничего не умеете в этой жизни, кроме пьянства и воровства. Такими же вырастите, как ваши родители, и мне еще придется учить ваших недоумков детей, – Пенелопа тяжело перевела дыхание. – Пусть наберется смелости тот, кто украл деньги! – Никто не поднялся. – Не хотите признаваться, тогда я позову директора, пусть он вызывает милицию, и пусть каждого из вас при мне обыщут.

Класс молчал, Пенелопа поняла, одним криком она ничего не добьется, и изменила тактику.

– Кто выходил последним из класса, дежурная?

– Не знаю, – дрожащим голосом ответила Колокольникова.

– Бестолочь! – крикнула негодующе Пенелопа.

Колокольникова пристыженно молчала, опустив голову.

– Последними из класса, Белла Ивановна, выходили Комаров и Сафронов, – неожиданно встал и доложил Щукин.

– Кто это еще может подтвердить, кроме тебя? – с подозрением спросила Пенелопа.

– Я, – с готовностью поднялся Каблук.

Пенелопа преобразилась.

– Картина проясняется, – довольно произнесла она и сама не заметила, как от восторга потерла руки. – Комаров, значит, это ты деньги украл? Я в этом ни капли не сомневалась.

– Ничего я не воровал, – огрызнулся Комар.

– Я ложь за километр чую, – наступала Пенелопа. – Кроме тебя, на это никто не способен! – Щеки Пенелопы пылали, она смотрела на Валерку, властно вскинув голову.

– Не брал я у вас никаких денег, можете меня обыскать.

– И обыщу, еще не таких, как ты, обламывала и строила по струнке. Сумку на стол, – скомандовала Пенелопа. Грудь ее тяжело вздымалась, щеки пылали.

Комар поднял сумку с пола и кинул ее на парту.

– Ищите, – с отвращением произнес он.

Пенелопа выпотрошила содержимое сумки на пол, кроме тетрадей, трех учебников и пенала, в сумке больше ничего не было.

Они разъяренно глядели друг на друга.

– Где деньги? – допытывалась Пенелопа.

– Я у вас ничего не брал!

– Ах ты, трусливая тварь, – по-новому завелась Пенелопа. – Стоишь передо мной и нагло врешь!

– Я не тварь, – защищался Комар. – На себя посмотрите!

– Что ты сказал?

И тут случилось то, чего все меньше всего ожидали. Комар выдал такое, что все ахнули, открыв рты.

– Вы чокнутая! – воскликнул Комар запальчиво, его голос заметно дрожал от волнения.

В классе стояла неестественная тишина.

– Что? – опешила Пенелопа. Выпучив глаза, она замерла на месте, вся побледнев; потом сразу побагровела, ее охватил такой приступ ярости, что она не могла говорить.

– Что слышали, – ответил Комар.

– Чокнутая? – истерично переспросила Пенелопа, и ее голос, взлетевший до самых верхних нот, угрожающе повис над всеми. Она теряла контроль над собой. Ее щеки пылали от гнева, ладони были решительно сжаты в кулаки; ее всю трясло от ярости. Такой разъяренной ее никогда не видели.

Пенелопа подошла к Валерке, рука ее машинально поднялась…

– Только попробуйте меня ударить, думаете, на Вас управы не найдется! – Пенелопа замерла. Комар стоял бледный как смерть, подбородок его мелко подрагивал. – Думаете, если учительница, то все можно? Плевал я на ваши угрозы с высокой башни, и ничего вы мне не сделаете! – уверенно отрезал Валерка.

– Как напугал! – к Пенелопе вернулась речь, она посмотрела на меня. – Сумку на стол!

– Вы не имеете права меня обыскивать! – вспыхнул я.

Пенелопа нервно выхватила мой портфель и высыпала все его содержимое на пол. Вместе с книгами на пол посыпались денежные купюры.

– Вот и вор нашелся, – торжествующе воскликнула Пенелопа. – Сознавайся, Сафронов, кто подбил тебя на это воровство – Комаров? – Пенелопа наклонилась ко мне, лицо ее стало жестким, суровым.

– Я ничего у вас не брал, – сбивчиво оправдывался я. – Мне кто-то подложил эти деньги!

В классе повисла зловещая, неприятная, оглушающая тишина.

– Белла Ивановна, – поднялся Смирнов. – Сафронов не мог взять у вас деньги, не верьте Щукину.

– Милиция во всем разберется, – торжествовала Пенелопа. – Я уж расстараюсь, чтобы она занялась вами.

– Это все Щукин подстроил, – выкрикнула из-за парты Иванова.

Пенелопа от неожиданности повернулась к ней и вопросительно взглянула на племянницу.

– Ты чего лезешь, дура, куда тебя не просят! Сядь на место!

– Никуда не сяду! Мальчишки не могли своровать, они честные.

– Сядь, я тебе сказала, – злобно зашипела Пенелопа, – и помолчи. Дома я с тобой, маленькая дрянь, разберусь, – пригрозила она.

– Мальчишки денег не воровали, это…

– Сядь, я тебе сказала, – Пенелопа резко оборвала Иванову на полуслове и снова повернулась к Комару. – Видишь, что ты натворил, сколько ненужного шума. Твоих рук дело?

– Сколько вы еще будете нас мучить? Не трогали мы ваших денег! – воскликнул Валерка.

– Таких, как ты, Комаров, давить надо, как тараканов, – вырвалось у Пенелопы.

– Вы и так нас давите, скоро уже и дышать без вашего разрешения нельзя будет. Вы же, как кровосос, пока крови не напьетесь, не успокоитесь, – лицо Комара раскраснелось, губы дрожали, глаза казались больше и темнее обычного. – Сами не живете и другим не даете спокойно жить! Каждый урок как каторга! От вашего взгляда даже растения в классе вянут, мухи дохнут! Позвоните в космос, пусть они там вам карму полечат, а нас оставьте в покое! Мы нормальные, с космосом не контактируем.

– Да я тебя… – у Пенелопы перехватило дыхание, руки ее дрожали, глаза гневно сверкали. Она становилась похожей на безумную. – Я на тебя порчу наведу, – истошно завопила она, – я прокляну тебя и всю твою шайку… Прокляну!

В ее голосе было нечто такое, что заставило содрогнуться весь класс.

– Вы больная на голову, вам лечиться надо, а не детей учить! – Комар устало опустился на стул.

Я от ужаса зажмурил глаза, представив, что сейчас случится. Пенелопа с каменным лицом подошла к Валерке, размахнулась и влепила ему звонкую пощечину.

– Фашистка, – крикнул Комар. Его лицо стало мертвенно-бледным.

– Что ты сказал, недоносок? – Пенелопу трясло от ярости.

– Фашистка! – громко на весь класс повторил Комар. Он сыпал словами, как одержимый. – Вам бы в гестапо работать или надзирателем в тюрьме, но только не учителем в школе.

Трудно было сказать, чье лицо сильнее искажала ненависть: Комара или Пенелопы. Я оцепенело смотрел на них, стоящих друг против друга, не зная, что делать. Никто в классе не шелохнулся и не издал ни звука, лишь слышалось неровное, с присвистом, дыхание Пенелопы, прижавшей к груди кулачки.

– Я тебя сгною, ты у меня на коленях будешь вымаливать прощение, – в глазах Пенелопы плясали безумные огоньки, каких я раньше никогда не видел.

– Не дождетесь! – выкрикнул Комар.

И в этот момент в класс вошел Большой Лелик, он, видно, проходил мимо, услышал крики Пенелопы и направился узнать, что стряслось. Войдя в класс, он увидел перекошенное, озлобленное лицо Пенелопы.

– Полюбуйтесь, что натворили ваши любимчики! – самодовольно крикнула Пенелопа. – Они меня обворовали. Посмотрите на этого наглеца, – она указала на Комара, – он предводитель этой шайки, и вы его везде покрываете.

– Валерий никогда не был замечен в воровстве, может, вы ошибаетесь? – уверенно произнес Лелик.

– Я никогда не ошибаюсь! – заносчиво воскликнула Пенелопа. – Если я говорю, что это сделал он и Сафронов, значит, это так и есть, и они должны быть наказаны.

– Белла Ивановна, успокойтесь.

Комар с пацанами сгруппировались возле Лелика, как цыплята возле курицы.

– Не надо затыкать мне рот, – гневно воскликнула Пенелопа. – Думаете, что если Ларионова ваша подружка, то все вам можно!

Большой Лелик вспыхнул и тоном, не терпящим возражения, твердо произнес:

– На праве дежурного администратора я прерываю урок и приказываю учащимся покинуть кабинет литературы и идти в детдом.

– Что вы себе позволяете?! – вскипела Пенелопа, она не привыкла к такому повелительному тону, тем более от человека, которому напрямую не подчинялась. – Вы никто, чтобы командовать на моем уроке. Я никуда детей не отпускаю! – она подошла и спешно закрыла дверь на ключ. – Вы все уйдете через мой труп, – возбужденно крикнула она.

– Вы уже давно труп! – не удержался и выкрикнул Комар.

– Что ты сказал, недоносок? – лицо Пенелопы словно ссохлось.

– Вы давно уже труп! – повторил Комар. – Откройте дверь, я не хочу даже рядом с вами стоять!

– Ах ты, свинья, – заорала Пенелопа. – С аттестатом можешь попрощаться, я тебе устрою экзамены, – пообещала она.

– Да, заберите вы его себе, если он вам так сильно нужен, – лицо Валерки было мертвенно-бледным. Он, прихватив сумку, решительно направился по проходу к двери. Его примеру последовали другие ученики с последних парт.

– Я вас никуда не отпускаю, – нервно завизжала Пенелопа.

– Откройте двери сами, или мы их выломаем, – заявил Комар, и по его глазам Пенелопа поняла, Валерка действительно выломает дверь.

– Не открою! – намертво стояла Пенелопа.

– Белла Ивановна, – вмешался Лелик, напрягшись. – Не заставляйте детей совершать антипедагогический поступок!

– Что вы мне все указываете, как жить! – взорвалась Пенелопа. – Вы сопляк против меня!

В классе засмеялись, все было похоже на спектакль. Большой Лелик приблизился к Пенелопе и проговорил с расстановкой: “Я больше терпеть ваше хамство не намерен. Немедленно открывайте дверь!”

Что-то грозное и повелительное было в его голосе, манере. Он словно загипнотизировал Пенелопу. Она смиренно подошла к двери и открыла ее.

– Спасибо за понимание, – холодно поблагодарил Лелик.

– Я о вашем произволе доложу директору, я напишу жалобу в министерство, вы у меня попляшете, – прошипела Пенелопа.

– Пишите куда хотите, но я бы посоветовал вам искать новое место работы.

Лелик первым вышел из кабинета, и за ним мы все. В классе остались только Пенелопа и Щукин.

– Мы ничего не воровали у этой дуры, – доказывал Комар, он словно боялся, что Лелик ему не поверит.

– Мог бы мне этого не говорить! – невозмутимо произнес Лелик. – Через десять минут наблюдаю всех вас в детдоме, – скомандовал он.

– Нет, – твердо произнес Никита, – мы опоздаем. Нам необходимо поговорить со Щукиным. Это все он подстроил!

Лелик остановился в нерешительности.

– Хорошо, я буду вас ждать в воспитательской, – выдавил он из себя.

Когда Щука вышел через пять минут из класса, в коридоре его терпеливо дожидался Никита, на подоконниках коридора, как встревоженный улей, сидел весь класс.

– Щука, стой! – крикнул Никитон. – Ты Пенелопины деньги подложил Аристарху в сумку?

– Окстись, Никитон, – Щука изобразил на своем лице недоумение и заморгал невинно глазами. – Сафрон с Комаром сами их украли у бедной Пенелопы.

– Никогда не думал, Макс, что ты опустишься до такой низости, – в сердцах выкрикнул Никитон.

– Засохни, Смирнов, – раздраженно ответил Щука.

– Сам засохни!

Щука подбежал к Никитону и с размаху ударил его ногой в бок, Никита от боли согнулся в две погибели.

– Я же тебе сказал – не сокращайся, – с остервенением произнес Щука.

– Макс, – отдышавшись, произнес Смирнов. – Я вызываю тебя на “честный поединок”.

Лица бывших друзей были напряжены до предела.

– Я ж тебя раздолбаю, как дятел спичку, – сиплым голосом произнес Щука.

– Клювик не сломай, – живо парировал Никита.

– Смирнов, – неистово закричал Щука, – не провоцируй меня.

– Я не провоцирую, – спокойным тоном ответил Никита.

– Где и когда? – резко спросил Щука, он понял, что Никита с ним не шутит. – Если тебе так сильно хочется быть боксерской грушей, – Щука криво ухмыльнулся. – Только я жалеть тебя не буду, – предупредил он сразу.

– Сегодня в спортзале, сразу после ужина.

– Кто будет судьей? – по-деловому спросил Щука.

– Кузя!

– Что получает победитель? – голос у Щуки внезапно сел, словно у него пересохло во рту.

– Власть над Клюшкой.

– Побежденный?

– Линяет навсегда из Клюшки.

– Заметано, – кивнул головой Щука и, довольный, пошел в свою спальню.

“Честный поединок” был введен на Клюшке еще обитателями послевоенных лет. Через честную драку, в которую никто не имел права вмешиваться, решались спорные вопросы жизни обитателей Клюшки. Это был последний и решающий аргумент в решении назревшей проблемы. Отказ одной из сторон в участии поединка рассматривался как трусость и поражение. Проиграть в поединке не считалось позорным, так как двое честно и открыто при всех выясняли свои отношения.

Последний “честный поединок” был два года назад, когда Щука отвоевал у Батона командорство.

После ужина основное здание детдома вымерло. Все, начиная с пятого класса (малышню не пускали на такие поединки), столпились возле спортзала. Занятие по ОФП закончились досрочно. Свисток торопился, у него в восемь вечера была еще тренировка по волейболу в сельском клубе. Он несказанно обрадовался, когда сразу несколько обитателей напросились дежурить по спортзалу, ему не пришлось никого в этот раз заставлять. Он оставил дежурным ключ, сам же поспешил в сельский клуб. Как только он ушел, дверь спортзала открылась и в него ввалилось человек восемьдесят.

Большая часть обитателей, поддерживающая Никитона, сгруппировалась у одной стены, другая, за Щуку, более жидкая, у противоположной, в центре находилась Кузя в спортивных брюках и синей футболке. По правую руку от нее стоял Никитон, в синих спортивных брюках и красной футболке, по левую – Щука, также в синих спортивных брюках, но в светлой футболке.

Щука был сантиметров на десять выше Никитона, крупнее в габаритах, никто не сомневался в победе Командора, всех интересовал вопрос, как долго продержится Никита, его почти никогда не видели дерущимся.

Кузя заметно нервничала. Она подняла правую руку, зал сразу замер.

– Сегодня “честный поединок” между Смирновым и Щукиным, – громко объявила она. – Они выясняют право на командорство. Победителем считается тот, кто заставит противника сдаться и произнести это слово. Противник, не признавший себя побежденным, считается победителем. Всем все понятно? – спросила Кузя, взглянув на сосредоточенные лица Щуки и Никиты. – Как судья задаю вам вопрос: не хотите ли вы помириться?

– Нет, – глухо произнес Никита.

– Нет, – ответил Щука.

– Тогда начинайте, – скомандовала она и отошла в сторону.

У Щуки был особый природный дар – звериная жестокость. Он с малолетства усек – все в этой жизни решает только сила. Кто ею обладает, того боятся и уважают. Клюшка Щуку боялась, ненавидела и терпела – другого выхода не было. В драках Щукин был безжалостен, избивал до крови, и чем больше ее было, тем сильнее это его заводило.

Первым ударил Щука.

– Хук справа, – довольно прокомментировал он.

Смирнов устоял.

– Хук слева, – парировал Никита и отскочил на шаг.

Былая уверенность с самодовольного лица Щуки испарилась, он никак не ожидал от хлипенького Смирнова таких сильных ударов. Щука ринулся в атаку, он схватил Никиту за спину, подтянул к себе и, не обращая внимания на удары, которыми Смирнов его осыпал, нанес ему короткий, рубящий удар по голове так, что наблюдавшие за ними обитатели ахнули. Потом Щука нанес еще один такой же сильный удар, и Никита упал на пол к его ногам.

– Все, Никитон, – победно захрипел Макс, – сдавайся!

– Ни фига, – Смирнов, упираясь руками в пол, поднялся на ноги.

– Что ж ты такой живучий? – взбесился Щука, он прицелился и нанес кулаком удар по Никитиному носу. Брызнула фонтаном кровь. Смирнов зашатался, поднял подол футболки, вытер им нос.

– Сдаешься?

– Не дождешься, – прохрипел Никита.

Зал напряженно и безмолвно наблюдал за поединком, по условиям болельщики не имели права кричать. За любой крик судья мог назначить штраф виновному, вплоть до пачки сигарет. Никита чувствовал, что выдохся: в голове шумело, удары его были слабыми и неточными.

– Сдавайся, Никитон? – Щука держал Никиту руками за футболку.

– Не сокращайся, Командор!

Смирнов стоял перед ним, качаясь, с залитым кровью правым глазом.

– Сдаешься?!

Никита отрицательно мотнул головой. Щука повалил Никиту на пол и принялся бить его ногами по животу, спине, остервенело приговаривая:

– Сдавайся, козел… Ну… кричи… Проси прощения…

Никита, как мог, прикрывался руками от ударов. Его силы поддерживала только ненависть, – ненависть, переполняющая всю его душу. Последний удар Макса окончательно вырубил его. Кузя подбежала к Никите, опустилась на колени.

– Ну, Командор, ты и зверь! – произнесла она.

– Пошла ты, – выдавил из себя Щука, чувствуя на себе осуждающие взгляды собравшихся. – Смирнов, ты сдался, – Щука нагнулся над ухом Никиты.

– Нет! – Никита закрыл глаза.

– Щука, ты проиграл поединок, – уверенно произнесла Кузя. – Никитон не сдался! Ты больше не Командор Клюшки!

Щукин странно посмотрел на Кузю.

– Пошли вы все… – и под неодобрительное шушуканье он ушел из спортзала.

Обитатели с молчаливым осуждением смотрели в спину уходящему Щукину. Как только его не стало в спортзале, толпой бросились к Никите. Ему принесли воды, Кузя заботливо вытерла мокрым полотенцем с его лица засохшую кровь.

– Как ты? – участливо спросил Комар.

– Плохо, – признался Никита. – У меня все в голове шумит, и тошнит.

– Зачем тебе нужен был этот поединок? – спросила Кузя.

– Я хотел убить нашу дружбу.

– Убил?!

– Нет, – еле слышно произнес Никита.

– Никитон, ты самоубийца, – уважительно произнесла Кузя.

– Знаю, – и Никитон впал в беспамятство.

У него оказалось сильнейшее сотрясение мозга. Больше Никитона я не видел.

Комар сдвинул брови, он всегда так делал, когда волновался или напрягал память.

– Командорства на Клюшке больше нет, поняли? – Все обитатели молчаливо опустили головы. – Вы больше не шестерите, не санитарите по поселку. С этой минуты мы горой стоим друг за друга. Если Щука кого-то из вас тронет, мочим его, и он сразу поймет, что мы сила!

– Главное, самим не натрухать в штаны, – добавил Спирик, ему план Комара понравился. – Щука сейчас один, а нас много, надо перестать его бояться.

– Ну, если даже Никитон опустил его ниже плинтуса, – оживленно произнесла Кузя, и все вдруг заговорили, склоняя бывшего Командора. Они все вдруг почувствовали себя одной сплоченной семьей.

Вечером нас с Комаром вызвал к себе в кабинет Вонючка. Большой Лелик успел предупредить, что Пенелопа накапала на нас участковому заявление, и тот сейчас дожидается нас в кабинете дерика.

– Сейчас начнется! – и Комар первым вошел в кабинет Вонючки. Он старался держаться свободно и независимо.

Дерик сидел, нахохлившись как филин, участковый вальяжно развалился напротив.

– Рассказывай все начистоту, – Вонючка старался сохранить грозный вид. – От спецшколы вас уже ничего не спасет. Случай с воровством переполнил чашу моего терпения! – Колобок нервно теребил чье-то личное дело, скорее всего, Комара, а может быть, это было и мое дело.

– Мы не брали денег у учительницы, – за себя и меня ответил Комар.

– Все вы так сначала говорите, – раздался басистый голос участкового. – Вот отвезу вас двоих в городской КПЗ, получите там ночной кайф заблаговременно и во всем признаетесь, даже в том, чего не совершали, – мент упруго соскочил с дивана и подошел вплотную к Комару, зловеще его рассматривая. – Парень, колись, пока еще не поздно, или мы отдельно займемся твоим хромым дружком. Я чувствую, он нам мозги парить не будет, во всем сознается.

– Мы не воровали никаких денег, – возмутился я и в тот же момент почувствовал сильный удар по спине, от второго удара в глазах у меня потемнело.

– Это в рамках профилактики, – самодовольно прогундосил над моим ухом участковый, размахивая резиновой дубинкой.

– Вы не имеете права нас бить, – заступился Комар, но и по его спине прошлась дубинка участкового.

– Парни, – заботливо вмешался Вонючка. – С вами же говорят по-хорошему, без протокола. Есть еще возможность все уладить по-тихому, без скандала. Белла Ивановна еще не отнесла заявление в милицию. Я уговорил ее подождать, надеясь на вашу сознательность. Ладно, с Комарова нечего брать, – Вонючка повернулся ко мне. – Это будущий уголовный элемент, по нему давно тюрьма плачет. Я вообще удивляюсь, Сафронов, как тебя угораздило связаться с ним.

– Комар мой друг, и не смейте плохо о нем говорить. Он лучше всех вас, вместе взятых, на Клюшке.

Лицо Вонючки недовольно скуксилось.

– Их надо поодиночке допрашивать, тогда будет толк, – посоветовал дерик менту.

Комара вывели в приемную, я остался один в кабинете, по щекам текли слезы от боли и несправедливости.

– Хватит сопли жевать, – участковый подошел ко мне на расстояние вытянутой руки. – Кому из вас пришла в голову идея обворовать учительницу? Воровство – уголовно наказуемое преступление. Сафронов, тебе четырнадцать лет уже есть, значит, за свои поступки отвечаешь перед Уголовным кодексом, и никаких скидок на твою хромоту. Быстро говори мне, кто подбил тебя на воровство!

– Никто ни на что меня не подбивал! – заорал я.

– Значит, все на себя берешь, – хмыкнул участковый.

– Я не воровал, – упорно доказывал я. – Мы с Комаром не трогали деньги Пенелопы.

– Опять, пацан, ты за свое! – взревел участковый, нанося резиновой дубинкой удар по почкам.

Я от боли согнулся, стало трудно дышать.

– Я ж тебе говорил, не зли меня, не люблю я этого, – возмущался участковый.

– Виктор Иванович, – вмешался Вонючка, – аккуратней, чтобы синяков не было, такие детки сейчас пошли, – и дерик сокрушенно покачал головой.

– Я ж его не по лицу. Ну, что, будем сотрудничать с органами правосудия? – зарычал участковый.

– Я не воровал!

Резиновая дубинка взлетела вверх и нанесла еще несколько ударов по моей спине.

– Я не воровал!

– Какой настырный, – взбесился участковый. – Кто тебя спрашивает, воровал ты или нет. Деньги нашли у тебя, свидетелей полный класс, много даже для суда. Пойдешь основным участником, дружок твой соучастником, понял?

– Я не воровал! – твердил я, чем окончательно взбесил мента.

Он набросился на меня, завалил на пол и принялся дубасить меня по всему телу.

– Виктор Иванович, – остановил участкового Вонючка. – Профилактики на сегодня достаточно. До завтрашнего дня он одумается и во всем признается, правда, Сафронов?

– Я не воровал! – слабым голосом произнес я, облизывая языком спекшиеся губы.

– На вид такой тщедушненький, а с характером, – по-своему восхитился участковый. – Ладно, Владимирович, я пойду, у меня еще дела, сам тут с ними разбирайся. Если Поспелова принесет заявление, тогда этих двух гавриков завтра пусть подвозят в участок.

Вонючка с участковым обменялись рукопожатиями.

– Ну, и чего ты, Сафронов, добился? – взывал к совести директор. – Опозорил Клюшку на всю округу. Как собираешься жить, ворюга?

– Я не вор! – мне было до отчаяния обидно.

– Самый настоящий вор! – презрительно фыркнул дерик. – Пошел из моего кабинета, чтоб духом твоим здесь не пахло. Я к тебе по-человечески, а ты… – Вонючка сплюнул на пол. – Не признаешься к завтрашнему дню, палец об палец не стукну, чтобы тебя отмазать от колонии. Вон из кабинета!

Я не плакал. Мне и не хотелось плакать, потому что я знал, мы с Комаром ни в чем не виноваты.

– Сейчас сделаем примочки, – Большой Лелик сокрушенно качал головой, увидев синяки на моей спине. – К утру сползут твои синяки, Аристарх, как прошлогодний снег.

Большой Лелик с Комаром всячески меня подбадривали и успокаивали, хотя я в этом особо не нуждался, и все же было приятно.

– Участкового не бойся, – заверил Большой Лелик. – Я хорошо знаю начальника милиции, позвоню ему сегодня.

– Почему мы так плохо живем на Клюшке? – с надрывом спросил я у Лелика. – Неужели такая жизнь во всех детских домах?!

Большой Лелик не сразу ответил, задумался, было видно, что этот вопрос также его мучил, и он сам на него упорно искал ответа.

– Рыба гниет с головы, вот эту голову и надо убирать, я разве не прав? – выражение лица у Валерки было странное: наполовину задиристое, наполовину любопытное.

– В нашем деле нельзя быть таким прямолинейным, – произнес Лелик сдавленным голосом. – Директор – человек сложный, но я уверен, что Клюшка для него не пустой звук.

Комар открыл было рот, но так ничего и не сказал. В спальню как вихрь ворвался Тоси-Боси. Он танцевал, сам с собой кружил вальс. Мы с Комаром смотрели и не могли врубиться, что это с Тоси. Лелик от неожиданности даже крякнул.

– У меня скоро будут папа и мама. Они сегодня приезжали. Меня хотят усыновить, – радостно щебетал Тоси-Боси.

Мы с Комаром были счастливы за нашего Тоси-Боси.

Еще одно небольшое отступление. Очень важное для меня. Начальнику колонии пришла бумага, чтобы меня освободить условно-досрочно, это расстарались Большой Лелик с Марго. Мне осталось пробыть в Бастилии неполную неделю. Матильда сильно обрадовалась этой новости.

– Успеешь книгу дописать? – поинтересовалась Матильда.

– Обязательно, мне осталась только концовка.

– Буду с нетерпением ожидать! – Матильда внимательно посмотрела на мою ощипанную голову, коснулась ее рукой. – С тебя будет толк, – неожиданно произнесла она.

Матильда бросила на меня грустный и нежный взгляд, один из тех взглядов, которые переворачивают душу.

– У меня все будет хорошо, – заверил я Матильду. – Вот увидите, я обязательно выбьюсь в люди.

Не знаю почему, но я был уверен, как никогда, что так у меня все и будет в жизни – я выбьюсь в люди. Мой трудный возраст подходил к концу… Я это чувствовал.

Начало марта было необычно плохим, слякотным. Снег вокруг Клюшки растаял, его сменила холодная, безотрадная сырость. Серые, грязноватые тучи низко нависали над детдомом, непрекращающийся ледяной дождь покрыл все окрестности Клюшки скользкой снежной жижей и лужами. А потом, после восьмого марта, снова вернулась зима, и снова захотелось жить, только, как потом оказалось, слово жить – понятие достаточно растяжимое.

Баба Такса пришла на дежурство раньше обычного. Ее об этом попросила Железная Марго. Переодевшись в каптерке, баба Таисия важно пошла по детским комнатам. На втором этаже было безлюдно. Часть обитателей ушла на дискотеку в сельский клуб, остальные расползлись кто куда, как мыши по норам. Такса, тяжело шаркая домашними тапочками, вошла в шестую спальню и застыла, потеряв от испуга на мгновение дар речи. Она медленно опустилась на пол, хватая ртом воздух. Придя в себя, на четвереньках выползла в коридор, и в таком виде я увидел бедную старушку. У нее было перекошенное лицо, словно ее чем-то тяжелым придавили.

– Ну, вы, Таисия Владимировна, даете!

– Там… – хватая ртом воздух, – он висит, – сдавленным голосом произнесла баба Тася и посеменила по коридору, кудахча, как сумасшедшая. – Я зашла, а там ноги…

Я со страхом зашел в шестую спальню. На крюке висел Зажигалка. Лицо его было сизо-синим, язык вывалился изо рта и мне показался таким длинным. Спасать его уже было поздно.

Я опустился на пол, обхватив руками колени Зажигалки и заголосил от отчаяния на всю комнату.