Текст книги "Трудный возраст (Зона вечной мерзлоты)"

Автор книги: Егор Молданов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Сразу после выписки меня отвезли в областной детприемник. Там состригли мою шевелюру, ради приличия оставили сантиметровый ежик. Детприемник представлял собой мрачное трехэтажное здание из красного кирпича, полностью зарешеченное. Местное сообщество приняло меня без энтузиазма. Комара я увидел в столовой в первый же день своего пребывания в стенах обезьянника. Мы обнялись, как родные братья. Из рассказов друга я понял, жизнь в детприемнике многообразна. Всем сообществом заправлял Колесо, и все боялись мента-воспитателя по кличке Гуффи. Не всех придурков забрала война, оставила такие экземпляры, как Гуффи. Еще доставал постоянный голод. Все, что съедалось, уходило в пищепровод как в прорву, через час нутро опять неистово пищало, как милицейская сирена.

В первую же ночь меня подняли.

– Пошли, – коротко сказали мне.

В грязном помещении туалета, насквозь пропитанном мочой, на подоконнике важно восседал Колесо, остальные шестерки сгруппировались рядышком. Когда я зашел, на меня молча с интересом посмотрели, прицениваясь к моему прикиду.

– Чо стоишь, как чир на пятке. Бабки, курево есть?! – поинтересовался Колесо.

Я отрицательно мотнул головой.

– Тогда будешь моим рабом.

– Долго ждать придется! – ответил я с вызовом.

– Борзый, – Колесо бросил окурок на пол и сплюнул. – Посмотрим, – негромко произнес он.

На меня сразу набросились трое, первый ударил в лицо, второй – в солнечное сплетение. Я упал на плиточный грязный пол, и на меня навалился сверху третий. Комар, запыхавшись, вовремя вбежал в туалет. “Блин, ни на минуту тебя нельзя оставить, как малое беспомощное дитя”, – возмущенно произнес Валерка, скидывая с меня “шестерку”. Кто-то сзади со всей силы ударил его по голове и вырубил на некоторое время.

– Мочите его, – с ухмылкой приказал Колесо своим шестеркам.

Развернувшись, он резко ударил меня ногой по почкам, от боли я согнулся пополам. Через пять минут из меня сделали отбивную.

Утром в медицинский изолятор, куда меня поместили, пришел Гуффи. Он был метр с кепкой в прыжке, никогда бы не подумал, что этот маленький мерзкий мент – гроза обезьянника.

– Колесов совершил на тебя нападение?! – допытывался он.

– Я оступился и упал с лестницы, – глухо ответил я.

– Расскажи эти сказки своей бабушке. Мне нужны показания на Колесова, – гундел Гуффи.

– Я не знаю, кто такой Колесов, я споткнулся и упал.

Гуффи был разочарован разговором со мной.

– Ну-ну, посмотрим, – и он громко хлопнул дверьми изолятора.

Вечером меня навестил Валерка с фингалищем на полщеки. Он принес яблоко.

– Колесо собирается тебя зачморить, – предупредил он. – Они придут к тебе ночью. Продержись! Я не смогу помочь, мне Гуффи выписал два наряда вне очереди за нарушение режима.

– Продержусь, не переживай, – заверил я друга.

Ночь наступила быстро. Темнота была моим врагом, я ее всю жизнь боялся. Я сидел на краю койки. Мне грезилась опасность во всех щелях. Вот взломается дверь, и весь обезьянник во главе с Колесом ввалится в маленькую комнату изолятора, и тогда мне спасения не будет. Решил не спать, бодрствовать всю ночь, чтобы оставаться настороже.

Ночь двигалась медленно. От мерного тиканья часов на стене можно было сойти с ума. Я продолжал сидеть на уголке койки в темноте, прислушиваясь к каждому звуку в коридоре. Усталость сморила меня, я прилег и сразу понял, что усну, чего ни в коем случае нельзя было допустить. Я должен быть готов к нападению. Я сделал несколько отжиманий от пола, снова прилег на кровать, сердце учащенно билось. “Просто так я им не дамся!” – упорно, как молитву, твердил я себе, крепко сжав в кулаке палку, словно боевое оружие.

Ближе к середине ночи я услышал крадущиеся шаги. В дверь вставили ключ, поворот, и в комнату изолятора бесшумно вошли четверо, трое из них прямиком направились к моей кровати. Не мешкая, я ударил палкой одного со всей силы по хребтине, другой удар пришелся кому-то по шее. Последовал крик боли.

– Ах ты, сволочь! – и набор матерных слов.

На меня набросились, скинули с кровати на пол. Мои руки и ноги развели в стороны, я понял, что задумал Колесо. Как сумасшедший я зубами вцепился в чью-то руку мертвой хваткой, потом кого-то пнул ногой в живот, сумел подняться, схватить палку и принялся ею размахивать по нападавшим на меня шестеркам.

И тогда из темноты раздался голос Колеса:

– Оставьте его!

– Колесо, дай мне его порвать! – кричала “шестерка”.

– Счас сам тебя порву, – разозлился Колесо. – Сказано, Квака, оставить хромоножку в покое, значит, не трогай его!

“Шестерки” отступили на задний план. Колесо подошел ближе, присел на табуретку.

– Ты, хромоножка, с характером, не ожидал, – Колесов улыбнулся. – Я думал, ты мудак.

Я молчал, тяжело переводя дыхание.

– Ты вывел из равновесия Гуффи, он тебе этого не простит, – Колесов криво ухмыльнулся. – Настучал бы, кукареку бы сегодня кричал, – он снова ехидно ухмыльнулся. – Меня зовут Олег, тебя как? – и Колесов протянул руку для приветствия.

– Аристарх, – хрипло отозвался я.

– Как, как?

– Как слышал, Аристарх.

– Расслабься, – Колесо достал из тянучек сигареты. – Будешь? – спросил он, я кивнул в ответ. Мы уселись на подоконник изолятора и мирно закурили. – Я вижу, ты головастый пацан, хромоножка, и кличка у тебя такая же будет – Головастый. Перевелись толковые парни, все годятся только быть “шестерками”, – прокряхтел Колесо. – Головастый, будь осторожен с Гуффи, он зуб на тебя точит.

Я кивнул головой, что все понял.

– Еще не знаешь, куда тебя собираются сплавить?

– Не-е-а!

– Лишь бы не на Клюшку – страшное место. Я оттуда, и тебя могут закинуть вместо меня.

– Я без Комара никуда не поеду.

– Будут тебя здесь спрашивать, – он расхохотался. – Здесь ты никто, и голос твой мышиный писк. Я дам тебе один дельный совет, – Колесо перешел на полушепот. – Если попадешь на Клюшку, выбраться оттуда можно только одним способом – чаще делай ноги! Чем чаще ты будешь сбегать, тем быстрее Колобок тебя сплавит с Клюшки, ему же портить отчетность тоже не хочется.

– Неужели там так плохо?

Колесо многозначительно вздохнул.

– Возвращаться туда у меня нет никакого желания.

Мы еще немного потрепались, и Колесо ушел, уводя за собой своих “шестерок”. Меня мгновенно сморил сон, и снилась мне Клюшка.

Жизнь в детприемнике катилась по расписанию. Ближе к концу августа пришли долгожданные путевки в детские дома. Я мечтал только об одном – быть вместе с Комаром. Мы сходили к начальнику обезьянника. Это был представительный полковник, с пышными черными усами, без намека на шею. Мы попросили нас не разлучать. Его светлые, выпуклые, как крыжовник, глаза неприветливо обратились к нам.

– За вами плачет Клюшка, – от его слов у меня по коже поползли мурашки.

– В другой детдом нельзя? – несмело спросил я.

– Может, тебе еще выписать путевку в санаторий? – крякнул начальник обезьянника. – Я сказал Клюшка, значит, Клюшка, – и хмурый полковник расплылся в добродушной улыбке.

В тот же вечер к нам с Комаром пристал противный Гуффи, он застукал нас с сигаретой в туалете.

– Нехорошо курить, – воспитатель-мент радостно потирал руки, предвкушая предстоящую экзекуцию. – Разве вас не учили, что курение вредно для здоровья? Будем отучивать вас от этой вредной привычки. Для начала познакомим с душистым антитабачным чайком, – Гуффи самодовольно оскалился.

Шестерки принесли два стакана чая, воспитатель-милиционер бесцеремонно залез ко мне в карман, вытащил оттуда пачку сигарет.

– Тебе она уже не пригодится, – он отложил больше половины пачки в свой карман. Сломал четыре сигареты и высыпал табак в чай. – Вот ваше, братцы, лекарство. По-доброму выпьете или будем насильственно вливать целебную микстуру?

Шестерки долго возились с нами. Я сцепил зубы, и им так и не удалось заставить меня проглотить гадость под названием антитабачный настой. Это не понравилось Гуффи. Он приказал шестеркам растянуть меня на полу. Амбал по имени Карась сел мне на шею, Ленька Белый блокировал ноги и руки. Я сначала с ужасом подумал, что будут раздевать, стал извиваться как змея, но мне растопырили руки, и Гуффи прижигал об них окурки, то же самое сделали с руками Комара. Он дико хохотал и кричал: “Щекотно”. Гуффи взбеленился, но ничего не мог с нами поделать.

– Ты у меня, Сафронов, – это была моя новая фамилия, грозил Гуффи, – будешь вздрагивать от каждого шороха, я устрою тебе сладкую жизнь.

Ночью с Комаром мы затолкали Леньку Белого в туалет – такой агрессии я в себе никогда не чувствовал. Когда бил, почувствовал непонятное наслаждение и испугался, кинулся рубашкой вытирать кровь с физиономии Белого.

– Ты похлеще Колеса, – проскулил Ленька.

– Когда ты держал меня и тушил об мои руки бычки, ты думал о моей боли?

– Головастый, ты скоро испаришься, как пердеж в воздухе, а мне здесь еще торчать и торчать, – и Белый заплакал.

Я остервенело пихнул под зад затравленному и испуганному Леньке и крикнул ему: “Вали отсюда”.

Комар молчаливо и укоризненно наблюдал за мной.

– Аристарх, – шмыгнув носом, произнес он, – здесь нельзя быть добреньким. С волками жить – по-волчьи выть!

Мы сели на подоконник и закурили.

– Валерка, я не хочу стать таким, как Колесо! Почему они натравливают нас друг против друга, как собак.

– Так легче нами управлять, – ответил Комар.

И так стало горько, горько, что по щекам побежали слезы. Впереди маячила безысходность и пустота, пустота, пустота…

Утром нас с Валеркой отвели к медику. Тот осмотрел ожоги, обработал их и забинтовал.

– Претензии имеются?

– Нет!

– Славненько! – довольно ответил он.

Вечером к нам с Валеркой подошел Пинцет.

– Гуффи добился, чтобы вас завтра сплавили на Клюшку. Информация стопудовая. За вами приедет Гиббон.

– Кто? – не понял я.

– Гиббон, самая большая папина “шестерка”, ума, как у мухи, – лицо Пинцета искривила ехидная ухмылка. – Он “труды” ведет на Клюшке.

– Там хоть нормальные люди есть или все отстой?! – поинтересовался Валерка.

– Есть неплохие пацаны, – вздохнул Пинцет, – но они все под Щукой, а Щуке еще два года кантоваться на Клюшке, так что я вам не завидую.

– Ладно нас хоронить, прорвемся.

– Там есть толковый старший воспитатель – Железная Марго, баба, во! – восторженно воскликнул Пинцет. – Есть еще Большой Лелик. Папа только их и побаивается.

– Уже радует, что мир не без добрых людей, – язвительно заметил Комар. – За счастливое завтра, – Валерка рассмеялся.

– Ты уверен, что оно наступит? – настроение мое было не таким радужным, как у Комара.

– Куда оно от нас денется, – уверенно произнес Валерка.

Мы с Комаром старались казаться беззаботными, но думали об одном: как сложится наша жизнь на новом месте – на Клюшке.

Часть вторая. Клюшка
(клюшкинский период)

Мы тупо смотрели в зарешеченное окно, ожидая машины. На улице тем временем пошел мелкий и колючий дождь. Наконец пришла долгожданная машина. Мы попрощались с пацанами, уселись в уазике на заднем сиденье, впереди нас гордо восседал Гиббон. Летеха-мент сел за руль, и мы двинулись в сторону неведомой нам Клюшки. Добирались мы по ухабистым дорогам больше пяти часов, а может, даже больше, и приехали к конечному пункту назначения только глубоко после обеда.

Целый день была мерзопакостная погода, но, как только мы въехали на территорию Клюшки, ветер притих и даже несмело выглянуло солнце.

Детдом с интересом уставился на милицейский уазик. Летеха-мент приказал нам никуда не двигаться без его команды, сам же с Гиббоном направился к парадному крыльцу трехэтажного здания. Мы не спеша выползли из уазика и принялись рассматривать открывшиеся нам ландшафты.

Во дворе Клюшки царила беспорядочная суета: старшаки дымили возле гаража, малышня с визгом безудержно бегала по двору, воспитатели мирно стояли друг возле друга, неторопливо разговаривая между собой.

Еще в обезьяннике Пинцет нам с Комаром популярно объяснил “ху из ху” на Клюшке и почему детдом так странно назвали. Одно дело услышать, другое – увидеть все своими глазами. Детдом располагался в длинном вытянутом трехэтажном здании, с высоты птичьего полета напоминавшем растянутую букву “Г”. Какой-то остряк из бывших обитателей и назвал тогда еще новый спальный корпус Клюшкой. Надо сказать, попал он точно в яблочко, лучшего названия для детдома и придумать было невозможно.

Воротами на Клюшку служили два старых кряжистых дуба, вплотную стоявших друг возле друга, как обнявшиеся братья. Они были гордостью Клюшки.

Недалеко от нашей машины находилась мусорка: два контейнера были переполнены, вокруг них валялись пустые консервные банки, бутылки, пустые коробки и росло одинокое голое дерево.

Мимо нас быстрыми шагами прошла узкобедрая девица с грубоватыми чертами лица. Короткие волосы, грязные и сеченые, были растрепаны. Мужская замшевая куртка с чужого плеча болталась на ней, как на вешалке. Глядя на эту лахудру, Комар выдавил из себя только неопределенное: “Однако!”

Стоявшие у крыльца парни вежливо поздоровались с ментом и Гиббоном, он даже им что-то невразумительно рявкнул, и его басистый голос эхом раскатился по всей территории Клюшки.

– Настоящий Гиббон, – прокомментировал Комар.

Клюшкинские пацаны с любопытством смотрели в нашу сторону.

– Ощущаешь доброжелательную, приветливую обстановку? – сыронизировал Валерка, разглядывая копошившееся во дворе многочисленное население Клюшки.

– Отчаянно, – мрачно поддакнул я в унисон Комару. – Для полного счастья не хватает транспарантов и духового оркестра.

– Да, это было бы хорошее начало для нашего приезда в эту дыру.

Я озабоченно и неодобрительно посмотрел на Валерку.

– Комар, нас зашибут, и не заметим, как это произошло. Смотри, уже идет толпа, – я взглядом показал на идущую к нам кучку старшаков, которые до этого стояли возле гаража и мирно курили.

– Ладно тебе, – Валерка сдержанно улыбнулся. – Двум смертям не бывать, одной не миновать. Покажем им класс!

Кучка старшаков, человек шесть-семь, медленной и небрежной походкой подошла к уазику. Я инстинктивно приготовился к встрече, но тут Комар отчебучил такое, хоть стой, хоть падай. Он радостно обратился к пацанам, подняв правую руку, как великий вождь апачей.

– Хай, братья по разуму!

Толпа оторопело замерла от неожиданности. Первым пришел в себя рослого вида пацан, это и был Щука, Командор Клюшки.

– Это еще что за баклан?

Все, кто стоял вокруг, глумливо загоготали.

– Баклан – это птица, – не меняя интонации, парировал Комар. – Меня зовут Валерий, это мой друг…

– Мне по барабану, как тебя зовут, – ответил Щука, скривив губы, совсем как Буек.

– Но мне-то не по барабану, – легким и непринужденным тоном ответил Валерка.

Все с интересом уставились на нас.

– Никитон, что там прочирикал этот бритый череп? – спросил Щука у тощего невыразительного пацана в очочках, который находился по правую руку от него.

– Мой друг не чирикал, он разговаривал, – вставил свои “пять копеек” я вместо Валерки.

– Однако новенькие пижонистые, – с восторгом воскликнул пацан по имени Никита.

Тогда я еще не знал, что Никитон являлся близким и доверенным другом Щуки. Он пристально посмотрел на нас и ухмыльнулся.

– Посмотрим, что они зачирикают у нас ночью! – челюстные мышцы Щуки заходили вверх-вниз, как будто он что-то жевал.

Всем своим видом он демонстрировал нам, какая он неподъемная крутизна клюшкинского масштаба. Все вокруг снова громко заржали, кроме Никиты. У него единственного было сосредоточенное, задумчивое лицо, оно мне даже показалось раздраженным от дурацкого смеха толпы. Я заметил, как он холодным оценивающим взглядом посмотрел на Комара.

– Это еще бабушка надвое сказала, – и хотя голос у меня от волнения был хриплый и неуверенный, но он остановил глумливый гогот щукинской толпы.

– Этот кривой не только на ноги, но и на голову, нам угрожает, – завелся, как машина, Щука. Ехидная улыбка с его коноплиной физиономии испарилась, глаза не по-хорошему сузились, и он угрожающе взглянул на нас. – Глаз на жопу натяну, – заревел Щука, и его лицо пошло багровыми пятнами, – и заставлю дышать!

Никита слегка ухмыльнулся. Непонятно было: поддерживает он Щуку или нет. Он вообще держался как-то обособленно от всей толпы, но при этом был ее частью.

– Не смеши мои конечности, – расхохотался Комар, чем ввел в полный аут Щуку и его компанию. – Заставит он меня дышать, – не унимался Валерка. – Сам не задохнись от выхлопных газов. Без тебя пуганые.

Наша светская беседа была прервана появлением мента. Рядом с ним, как полная противоположность, нарисовалась угрюмая квадратная фигура Гиббона.

– Ну что, орлы, – мент счастливо посмотрел на нас с Комаром. – Уверен, вам здесь понравится.

Щука на шаг отошел, давая дорогу летехе, и, посмотрев на нас, негромко прошипел:

– Встретимся, придурки!

Я сделал вид, что его слова не меня касаются.

Как обычно, сначала нас с Комаром в сопровождении дежурного воспитателя привели в медкабинет. Я успел прочитать на стенке нацарапанное чьей-то торопливой рукой погоняло немолодой медички – Спирохета. Кличка удивила. Я не знал, что обозначает Спирохета, позже пацаны просветили. Назвали так медичку потому, что она любила всякий раз, осматривая воспитанника, грустно вздыхать и сочувствующим тоном восклицать:

– Господи, типичная бледная спирохета!

У обитателей глаза округлялись по пять копеек.

– Что такое спирохета? – с испугом спрашивали они.

– Это неизлечимо и на всю жизнь, – обреченным голосом отвечала медичка.

Старшаки срочно навели справки у Медузы, учительницы биологии, та с ужасом взглянула на них, но честно ответила:

– Спирохета Паллада – возбудитель сифилиса.

С тех пор медичку на Клюшке стали называть Спирохетой. Она проверила нас с Комаром на вшивость.

– Головы чистые, – с умным видом сообщила Спирохета и приказала раздеться. Мы нехотя выполнили ее команду. Увидев меня в трусняках, она восторженно воскликнула:

– Какой восхитительный скелет, вас в детприемнике не кормили?

– Кормили, – с готовностью ответил учтиво Валерка, – но с диетическим уклоном.

Лицо Спирохеты выразило полное недоумение, но после вдруг просветлело.

– Случай клинический, – прокомментировала она и принялась осматривать Комара.

Она долго его слушала, щупала, измеряла давление, смотрела в горло и в конечном итоге выдавила окончательный диагноз:

– Мальчик полностью здоров.

И, счастливо улыбнувшись, добавила:

– Правда, ножки совершенно кривые.

Мы посмотрели на Спирохету как на женщину с явным приветом.

– Интересно, здесь все такие или она одна? – тихо поинтересовался у меня Валерка.

Я пожал плечами:

– Боюсь, она здесь такая не одна.

– Я тоже так думаю, – глубокомысленно согласился Комар. – Она со странностями и не усложнит нашу жизнь в этом замечательном клоповнике.

Валерка оказался прав – Спирохета была безобидной и неопасной.

После знакомства со Спирохетой дежурный воспитатель повел нас по бесконечным коридорам, и, в конечном итоге, мы остановились перед белой дверью с табличкой: “Старший воспитатель Белоусова Маргарита Николаевна”.

– Железная Марго, – негромко хмыкнул со знающим видом Комар.

Нам сказали ждать, за дверьми шло какое-то совещание. Мимо проходили мелкие обитатели, с интересом рассматривая нас, это особенно злило Валерку.

– Чо вылупился? – сорвался он на пацане, который слишком долго нас изучал.

Пацан убежал, но пришел через некоторое время с другим, постарше, по их внешнему сходству я сообразил, что пацан притащил старшего брата. Тот сразу полез в бутылку.

– Бурый?! – крикнул он, но все же из осторожности держался от нас на расстоянии вытянутой руки.

– Конституцией не запрещено, – такого нахального лица я у Комара сроду никогда не видел. – Плыви отсюда, пока не накостылял, – невозмутимо продолжал Валерка.

– Посмотрим, что ты закукарекаешь ночью у Щуки, – произнес старший брат, и его лицо разлилось в ехидной ухмылке.

Тут отворилась дверь, педагогический народ счастливо повалил из кабинета, и к нам в коридор вышла невысокого роста, приятной внешности женщина лет сорока—сорока пяти. Она посмотрела на нас и все сразу поняла.

– Пополнение, – произнесла она задумчиво. – Заходите, – она показала на дверь кабинета, – и сразу знакомьтесь с воспитателем.

Мы с Комаром соскочили с подоконника и собрались вместе войти, как она остановила нас рукой.

– Нет, нет, по одному, – она сама сделала выбор. – Заходи первым ты, – и указала на меня. – Твой друг подождет с дежурным воспитателем.

Я несмело зашел в кабинет. Он как бы был продолжением коридора, такой же узкий и продолговатый. Из мебели – письменный стол, два книжных шкафа, забитых плотно папками, шкаф для одежды, большой железный сейф и стулья в ряд, штук десять. Вот и весь кабинет.

И здесь первый раз я увидел Большого Лелика и натурально очумел. Он был небольшого роста и, казалось, состоял из одного шарообразного живота, над которым возвышалась маленькая голова, обрамленная седеющими волосами. Громадный живот, напоминавший глобус, затянутый в черную футболку и застегнутый на пуговицы пиджака, занимал половину пространства узкого кабинета. В Лелике минимум было 150—170 кг живого веса. Он важно, как олимпийский Зевс, восседал на двух стульях. Повидавший жизнь потертый пиджак настолько плотно был натянут на большое тело Лелика, как шкура на барабан, так что проглядывали белые швы по бокам, а пуговицы, казалось, готовы были оторваться с мясом.

Лелик с интересом повернулся ко мне и с минуту пристально, как под микроскопом, изучал меня. Его голова, похожая на маленький кочан капусты, была словно насажена на зобную шею, тройной подбородок складывался в подобие жабо, а дальше шло грушевидное туловище.

Зазвонил телефон, Железная Марго взяла его и с минуту внимательно слушала трубку.

– Леолид Михайлович, я на минуту вас оставлю, – Марго выходила из-за стола. – У вас как раз будет время познакомиться с воспитанником, – она глазами указала на меня. – Он ваш, – и Марго оставила нас одних в кабинете.

Я стоял, не зная, что мне делать, Лелик шевельнулся, под ним тяжело заскрипели стулья.

– Нуте, и как величают отрока, – весело спросил меня толстяк, источая радостное возбуждение.

– Аристарх!

Некоторое время стояла тишина, мы словно принюхивались друг к другу. Первым тишину нарушил Большой Лелик.

– Итак, Аристарх, как доехал, мой мальчик?!

– Какой я вам мальчик?! – возмутился не на шутку я.

– Это у меня такая паразитная привычка обращаться к ученикам, – оправдывался Большой Лелик.

– Не надо ко мне так обращаться, – огрызнулся я.

– Хорошо, – Большой Лелик слегка улыбнулся. – Можно я буду вас называть отроком?!

– Мы с вами не в восемнадцатом веке, – отрезал я.

– Отрок соображает в истории, – лицо Большого Лелика изобразило искреннее удивление. – Весьма похвально, – его трехэтажное жабо всколыхнулось. – С умными обитателями на Клюшке жуткий напряг, ну, тогда, май либен…

– Это еще что такое?

– В переводе – мой дорогой.

– Я вам не дорогой, – взорвался не на шутку я.

– Да, – сокрушенно покачал головой Большой Лелик. – У Аристарха с чувством юмора определенные трудности. Я не обижаюсь, что меня все на Клюшке называют Большим Леликом, напротив, мне даже лестно, что именно так называют: не толстяком или еще каким непотребным словом, а именно Большим Леликом.

– А почему Леликом?

– Мои родители, как и твои, наверное, решили меня как-то выделить среди других детей и дали мне поистине уникально-редкостное имя – Леолид. – Большой живот Лелика все время весело подпрыгивал, когда он смеялся.

– Я никогда такого не слышал.

– Признаюсь тебе, мой юный друг, что и я больше не встречал в своей жизни Леолидов, – Большой Лелик добродушно улыбнулся и тем самым окончательно снял мое напряжение. Он, продолжая посмеиваться, вперевалку направился к шкафу, достал оттуда шарф, накинул себе на шею и снова вернулся на свое место. – Ну, так вот, подсократив его до ласково-уменьшительного, – продолжил он, как ни в чем не бывало, – получилось Лелик, и меня так уже зовут все мои тридцать два года. Итак, май либен, – со значением произнес Большой Лелик, – можно сказать, что мы познакомились. Я твой воспитатель, зовут меня Леолид Михайлович. За глаза разрешаю называть, как все, – Большим Леликом, но перед глазами я Леолид Михайлович, я понятно объясняюсь?

– Вполне доступно, – кивнул я в знак согласия.

– Вот и славненько, – вздохнул он. – Кстати, заранее предупреждаю, кроме всего, я буду вести еще историю и общество в придачу.

– Это все или еще что-то?

– Вроде бы ничего больше не пропустил.

– А мой друг?

– К сожалению, он будет у Тимофея Гавриловича, – Большой Лелик развел руками.

– У Гиббона, – вырвалось у меня.

– Ты уже знаком с местным диалектом? – добродушно усмехнулся в усы Большой Лелик.

– Можно нас вместе в одну группу? Мы братья, – врал я без зазрения совести, – нас нельзя разлучать.

– Братья, – хмыкнул Большой Лелик. – Здесь все чьи-то братья.

– Мы должны быть вместе, – настаивал я.

– К сожалению, Аристарх, распределением юных отроков занимается Папа. – Большой Лелик призадумался. – Если вас уже предварительно распределили по разным группам, вряд ли директор изменит свое решение, но попытайся. Только веди себя с Папой крайне аккуратно и вежливо, он не любит строптивых.

Наша занятная беседа была прервана приходом Марго, за ней вошел Комар.

– Интересные молодые люди к нам прибыли, – обратилась она к Большому Лелику. – О них уже говорит вся Клюшка, – она присмотрелась к нам. – Не к добру это.

– Это они так социализируются, адаптируются к нашим условиям, – вступился за нас Большой Лелик.

– Вы так думаете? – с сомнением посмотрела на нас Марго.

– Мне пацаны нравятся, – Большой Лелик почесал переносицу. – Чувствуется у них характер, скучно нам с ними не будет, – подытожил он.

– Да-а, – неопределенно-протяжно ответила Марго, взяв в руки наши личные дела. – Богатое досье. Сам напросился в детский дом? – Она уставилась на меня. – Это что-то новенькое в моей практике. Что ж тебе дома-то не жилось?

– У меня дома нет.

– Здесь написано совсем другое: бродяжничество, побеги, беспричинные пропуски уроков, драки и как результат – официальный отказ усыновителей, – Железная Марго с любопытством разглядывала меня. – Имя-то зачем сменил?

– Мне чужого не надо!

– Аристарх, – задумчиво произнесла Марго. – М-да, Аристархов у нас еще не было.

– Вам мое имя не нравится? – поинтересовался я.

– Будешь много знать, до старости не доживешь, – серьезно ответила Марго.

– Вскрытие покажет, – живо парировал я, чем вызвал у Марго приступ смеха. “Вскрытие покажет” была одной из любимых фраз Комара, и я перенял ее у друга и стал часто использовать в своем лексиконе. Марго с интересом уставилась на меня, лицо ее оживилось и стало каким-то родным и близким.

– Мы с тобой не в морге, – ответила она мне.

– Это вопрос времени, – без тени смущения ответил я.

– Посмотрим, – неопределенно ответила Марго. – Вставайте, пойдем к директору. Он ждет вас.

Кабинет Папы находился на втором этаже. На дверях висела красивая желтая табличка с гравировкой: “Директор детского дома Колобов Сергей Владимирович”. Пинцет проинструктировал нас перед отъездом по полной программе, и мы уже знали, что у директора на Клюшке две клички: официальная – Папа и неофициальная – Колобок. Мы зашли в кабинет, там сидела женщина, по описанию Пинцета, это была Маркиза, заместитель Папы. На ее плоском лице застыло выражение вечной и неописуемой скуки. Лысина директора поблескивала, вся в капельках пота, он сидел, важно откинувшись в кожаном кресле, за большим полированным столом. На нас смотрело одутловатое лицо, с красными пятнами и гладко выбритыми щеками. Папа был явно в кусачем настроении, об этом красноречиво говорили его грозные кустистые брови.

– Сергей Владимирович, новенькие, – представила Марго.

Папа кисло посмотрел на нас, показывая всем своим видом, насколько он занятая персона и что мы своим присутствием воруем его драгоценное время. Как будто мы с Комаром напрашивались к нему на прием.

– Личные дела проверили? – деловито обратился Папа к Марго.

– Да, они в порядке, – коротко ответила она.

– Надеюсь, они, – Колобок взглядом указал на нас, – обо всем проинструктированы?!

Марго промолчала, это не понравилось директору. Не знаю, но я сразу почуял, что между Папой и Марго прохладно-натянутые отношения.

– Ну, распределяйте тогда их по группам, – и директор повернул голову к Маркизе, показывая Марго, что время их разговора истекло. – У вас все? – демонстративно спросил Колобок.

Марго повернулась к двери, и я понял, что если сейчас мы с Валеркой не отстоим свое право находиться в одной группе, то другого случая у нас больше не будет. Я взглянул на Комара, тот состроил гримасу, говорившую: давай. Негромко кашлянув, я сиплым голосом обратился к директору.

– Извините, – я старался быть крайне вежливым и дипломатичным. – Мы бы хотели с другом быть в одной группе.

– Мало ли чего бы вы хотели, – не отрывая головы от бумажки, высокомерным голосом процедил невоспитанный Папа. – Жить будете в разных группах, – рявкнул он, поворачивая свою плешивую голову к Маркизе.

– Но почему? – возмутился Комар. – Вам что, жалко нас поместить в одну группу?

Папа повернул к нам свою лысину, озадаченно уставился на нас, не веря в то, что происходит у него в кабинете.

– Не успели приехать, – угрожающе произнес он, и лицо его побагровело, – как уже права качают.

– Что такого особенного я сказал? – Комар держался молодцом.

– Сергей Владимирович, – вмешалась Железная Марго, – может действительно парней не разлучать, если они так просят, – внешне она казалась невозмутимой, но я заметил, как ее пальцы мертво сжимали блокнот.

– Это называется, попросил, – Папа был похож на петарду, которая должна была вот-вот выстрелить. Его дыхание было учащенным, губы крепко сжатыми.

И тут Комара сорвало с ручника, и он буром попер на Папу, нас уже ничего не могло спасти.

– Чо вы разбухтелись на меня?! – вспылил Валерка. – Я не ваш сын.

– Что?! – взорвался Папа, его глаза выкатились из орбит. – В изолятор захотел? – гремел он на весь кабинет.

– Я не больной, – развязно парировал Комар.

– Ты хуже, – Папа уже не сдерживал свои эмоции, он был зол как собака. – Я научу тебя уважать старших.

Я представил, какая жизнь нас ждет впереди, и мне, мягко говоря, стало не по себе.

– Не кричите на меня, – не унимался Валерка. – Я буду жаловаться в Организацию Объединенных Наций.

– Что?

У Папы челюсть окончательно отвисла.

– Как ты посмел, сопляк! – взревел Папик могучим голосом, продолжая набирать децибельные голосовые обороты. – В моем детском доме! – От возмущения он даже привстал.

– Это не ваш детдом, он государственный, – выкрикнул в ответ Валерка.

Что тут началось. Простая фраза подействовала на директора как красная тряпка на быка. Он весь напыжился, как клоп, на висках у него вздулись синие жилки, свекольного цвета желваки пошли ходуном. Казалось, его сейчас вот-вот прорвет бурным, неуправляемым словесным потоком, и так оно случилось. Папа вскочил как ужаленный со своего стула, брызгая слюной и стуча кулаком по столу, он открыл рот с тараканьими усами. Маркиза вскинула выщипанные тонкие брови, негодующе уставилась на нас, словно мы у нее сперли кошелек с деньгами.