Текст книги "18 Дождик осенний, поплачь обо мне (СИ)"

Автор книги: Эгерт Аусиньш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Дейвин почувствовал, что чудо готово растаять:

– Это и было первой причиной симпатии? – он удержал на лице легкую улыбку, но очень напряженно ждал ответа.

– Нет, не это, – она покачала головой.

– А что же? – кажется, он не выдал голосом напряжение. Вроде не выдал.

Полина посмотрела ему прямо в лицо:

– Ты сам. Мне стало интересно, какой ты.

Вот, значит, как они дружат. Вот так запросто и без всякой драмы. Впору позавидовать. Если бы не все остальное, что к этому тут прилагается.

– Хочу тебе сказать, раз так, что я с тобой мечтал познакомиться с девятнадцатого года. В обоих твоих лицах, и с автором "школы на коленке", и с Аугментиной. Я думал, что вас две и хотел найти каждую, чтобы увидеть, как эти женщины выглядят. И дружить, конечно, тоже хотел, но даже не надеялся. Ты меня обыграла, я так и не понял, что ты одна, пока не получил от князя твое дело в руки. Придя к тебе смотреть, что там наделали в твоей отчетности, я даже не представлял, как начать разговор. Очень хотелось, чтобы он не стал последним, а то князю даже его обаяние не помогло, о вашей майской беседе весь замок был в курсе. Характер у тебя стальной, все-таки... – он прервался и замер, глядя в потолок, потом ругнулся, – крысье молоко, кому и что понадобилось за час до полуночи? Ого, это Хайшен. Извини, меня выдернут сейчас.

– Да, конечно. Доброй ночи. – Она немедленно встала и двинулась к выходу. Подходя к двери, обернулась, и пожелала ему удачно отчитаться. А потом тихо закрыла за собой дверь. Он выждал пару минут, чтобы успокоиться, и пошел к досточтимой.

В спальном блоке Полина оказалась через семь минут, и до полуночи сидела с резцом и куском дерева. Звездочка на Долгую Ночь для Дейвина была готова уже больше, чем наполовину. Не случись этот разговор сегодня, она бы просто вручила ему свой подарок в начале праздничных дней. И какая разница, сказаны слова или нет. Все равно уже все сложилось, как бы оно ни называлось.

Он шел по коридору и вспоминал. Вечер у него в кабинете, разговор в баре, вино и бабочки, беседа над фотографиями, кофе и конфеты в ее кабинете... Да, точно. Она с самого начала относилась к нему тепло и приязненно. С первой встречи. Это же было видно сразу. Бешеное небо, вот он растяпа. К счастью, все уладилось. К досточтимой он вошел уже в полном порядке.

С утра граф поймал в коридоре Асану да Сиалан и спросил, нормально ли для местных быть друзьями без предварительных договоренностей и условий. Она сочувственно посмотрела на него.

– Да, нормально, Дейвин. Учти еще, что у них дружба отдельно, а постель отдельно, и они уверены, что занятия любовью портят дружбу, так что не удивляйся. И нет, они не лгут, дружат искренне, и делают для друзей даже больше, чем для любовников, и ценят их больше.

Граф мимовольно приподнял брови.

– Эта их дружба похожа на их водку, Дейвин, – продолжила виконтесса. – Она пьянит, но не греет, зато дает ощущение всемогущества и полной свободы. Если ты конечно меня понял.

– Да, вполне, – да Айгит задумчиво кивнул. – Кстати, отличная метафора, Асана. Еще одно небольшое усилие в этом направлении – и будет уже поэзия.

Виконтесса вдруг разрыдалась. Шокированный Дейвин, взяв ее за плечо, быстро свернул в ближайшую кордегардию, выставив оттуда дежурных гвардейцев.

– Я чем-то тебя обидел?

– Нет, – всхлипнула она. – Но лучше бы у меня по-прежнему были плохие стихи, чем хорошие метафоры такой ценой... Это все тот случай на трассе. До него я не понимала...

С начала месяца земля перевернулась под ногами графа да Айгита третий раз. Он подержал Асану за плечо, утешая ее, и пошел по своим делам, а какая-то мысль так и вертелась в его сознании до вечера, не становясь словами. Только к вечеру он понял, что за занозу чувствует весь день в своем затылке. Для дружбы с Полиной Бауэр было препятствие с его стороны. За ним числилось недолжное. И совершенно неважно, что он приносил это на конфиденцию и был одобрен с этим, и тем более ничего не значило то, что это делалось в интересах империи и его сюзерена. Никакой человек не заслуживает, чтобы его держали в неволе, принуждали и мучили. Никто из совершивших это не может быть хорошим другом, потому что поправ законы чести в этом, он переступит через них в чем угодно. Слишком легко обнаружить в себе дух младшего Новосильцева, привыкнув оправдывать недолжное государственной необходимостью и привилегиями, доступными по праву рождения.

Полина, закончив обсчет тестов новеньких, поймала Макса Асани по дороге в лабораторию в полуподвале.

– Макс, здравствуйте. Вы сможете уделить мне несколько минут?

Он улыбнулся, и в коридоре как будто потеплело на градус.

– Пожалуйста.

– Извините, если я бестактна, мне просто очень хочется понять. Ваша магия – как она появляется в вас? И что в вас хранит ее?

– Ну, это генетическое, – он с извиняющимся лицом пожал плечами, – как цвет глаз или фактура волос.

– Но если так, то почему способности Алисы до сих пор не восстановились?

– Это, к сожалению, невозможно. – Сайх вздохнул. – Для взрослого человека инициация слишком болезненна, она вряд ли пережила бы.

– Но она попала к вам подростком? – уточнила Полина. – В этом возрасте, как мне объясняли, уже не инициируют?

– Да, именно так, – Макс наклонил голову. – Я, вслед за другими магами, склонен считать это причиной большой части ее проблем.

– Большое спасибо, теперь понятнее, – сказала Полина. Любой человек, знавший ее хотя бы немного лучше, заподозрил бы что-то не то, хотя бы по интонации, но Макс был занят своими мыслями и не отметил ничего странного. А Полина поднялась на второй этаж и направилась к Нодде, выяснить, когда у графа да Айгита найдется для нее четверть часа. Нодда предложила ей чай и подождать, но Полина решила не оставаться, а доделать кое-что для завтрашнего рабочего дня. В результате секретарь Айдиша позвонил ей в половине девятого и сказал, что если ее вопрос еще актуален, то она может подойти с ним в приемную графа да Айгита. Вопрос был вполне актуален, и Полина пошла повторять свой эксперимент. Услышала она в общем, то же самое, что и от Алисы, и от Димитри, и от Макса Асани. Да, магия – это наследственно передающееся свойство. Да, для того, чтобы его разбудить, нужно некое событие, которое и да Айгит определил как контакт с Потоком. Да, Поток – это очень красиво, и жаль, что не всем дано видеть это глазами, как видят маги, и вообще магом быть гораздо лучше, чем смертным. Нет, способности никуда не могут деться, человек же не может перестать быть самим собой. Алиса и Унриаль да Шайни – жертвы отравлений, если бы не яд, попавший в их кровь, они благополучно могли колдовать и дальше. Но теперь эта возможность для них закрыта, потому что во взрослом возрасте контакта с Потоком не пережить, это слишком больно. Ребенок не помнит боли и не чувствует ее в полной мере, поэтому детей инициируют, а взрослых нет.

– Ну, хорошо, – наконец сказала она. – Ты так и не рассказал про сестер.

– Обязательно расскажу, – кивнул Дейвин, – в ближайший свободный вечер, а пока у меня есть другая тема для разговора. К сожалению, менее приятная. Я тебе должен кое-что сказать.

– Так. – Полина посмотрела на него очень знакомым взглядом. Настолько знакомым, что он едва не назвал ее именем настоятельницы монастыря Белых Магнолий, но вовремя спохватился. Не хватало только этого ко всему, что сейчас придется сказать.

– Четыре года назад, примерно в это время, я закончил допрашивать Алису. Вы подруги. Это я истязал и принуждал ее, Полина. Она чуть не умерла во время этих бесед. Да, ее ответов ждал князь, да, беседовал с ней не я, но я устроил это все, нашел специалистов и присутствовал при всех этих разговорах, от первого до последнего дня.

– Я уже знаю, – легко кивнула она.

– Что, Алиса рассказала? – обреченно спросил граф.

– Да нет, – тихонько вздохнула Полина, – она вообще считает что ее арестовали в октябре. Но, извини, ты правда думаешь, что поработав с ней в августе по запросу князя и в его присутствии, я могла не заметить, что ее пытали? Тебя там не было, но я кратко скажу, что было, и что я увидела. Князь собрал для нее небольшое совещание, чтобы попытаться убедить ее согласиться восстановить гражданство. Сама по себе формулировка интересна, не находишь?

Дейвин печально кивнул.

– На этой встрече были только люди, очень дружелюбно настроенные к ней, и заинтересованные соблюсти ее интересы. Там была и я, наместник попросил меня присутствовать в моем профессиональном качестве. И вот – совещание собрано ради нее, она равноправный участник разговора. Рядом психолог. Присутствует правозащитник. Казалось бы, безопаснее некуда. И она уходит в глухой отказ, а за дверью валится в обморок. Само по себе говорящее сочетание, нет?

Граф сел в кресло, забыв предложить присесть гостье, протер руками лицо.

– Продолжай, пожалуйста.

– Да, конечно, – кивнула Полина. – К сказанному добавляем следующий список. Раз: то, как ты ее не любишь. Два: ее замечательное к тебе отношение из трех несочетаемых слоев. И не менее замечательное твое отношение к ней, а именно то, что ты ей никак простить не можешь, что она жива. Три: этот двухмесячный провал в ее памяти. Что кроме пыток я должна была предположить?

Услышав в этих словах откровенную рифму с августовским разговором о сплетниках, трепавших имя самой Полины, Дейвин окончательно упал духом.

– Я должен извиниться за вчерашнее. Не хватало только марать тебя дружбой с насильником и мучителем. Прости меня.

В кабинете повисло молчание. Полина понимала, что если она сейчас развернется и выйдет, это будет правильно – с точки зрения лидера Сопротивления, горожанки, да жителя Земли, в конце концов. И она бы охотно это сделала еще весной. Но с весны прошло полгода, и часть предстоящего пути все еще не была пройдена. В этой дороге ей понадобятся если не спутники, то свидетели. Дейвин, с его упорством, честностью и тщательностью, принципиальный до упрямства и последовательный до ригидности, был не тем, кого ей теперь стоило отталкивать. Хотя на нем было написано, что ждет он именно этого. Нет, парень, подумала она, если это и случится, то не теперь.

– Но твое доброе имя вовсе не в моих руках, – нейтральным тоном заметила она.

– Я знаю, – скорбно произнес он. – В том числе за это и не люблю Алису. Увы, по приказу князя она подчинена именно мне...

– Я могу знать подробности? – спросила Полина.

– Ты сама только что все сказала, – Дейвин усмехнулся как-то нервно и криво. – Если она при любом из наших скажет мне "боррай" – мне останется только утереться.

– Что это за слово? – уточнила она.

– Палач, мучитель, тот, кто причиняет боль, принуждает, угрожает, пугает. И я делал все это с ней, Полина. И не знаю, как теперь быть, чтобы она не бросила мне это в лицо. Мои люди привыкли верить мне и считать, что их граф – порядочный человек...

– Ну да, – сочувственно кивнула она, – точная копия коллизии Новосильцева и Чернова.

– Не хочешь ли ты сказать, что я должен перед ней извиниться? – шокированный Дейвин встал из кресла и сделал к ней шаг, затем другой. Она пожала плечами:

– Остальные варианты ты, кажется, назвал.

– Я понял. Благодарю тебя. Я буду думать над этим.

Думал он недолго, всего лишь ночь и утро. Эта дружба была слишком ценна для него, чтобы вот так, по душевной лени и из страха потерять лицо, отказаться от нее. Тем более, что перед тем, как принимать эту дружбу, лицо следовало умыть. И раз так случилось, что кувшин с водой был в руках у Алисы, к ней он и пошел. Точнее, попросил Нодду передать ей вызов, чтобы не оказаться в неловком положении самому и лишний раз не привлекать внимания к девушке.

Когда меня вызвали к да Айгиту, я ждала, что он захочет от меня чего-то в связи с зимней Охотой в городе и с именами ребят, знавших меня до ареста. Оказывается, живые еще остались, и даже согласились с ним общаться. Но после того, как они с ним поговорили, по его приказу мы фотографировались всем отрядом, чтобы он мог показать мои свежие фото и этим успокоить ветеранов боевого крыла. Что разговор будет серьезным, я поняла по тому, что граф встретил меня стоя и, против обыкновения, выслушав мое «по твоему приказанию прибыла...», не сказал «подойди», а сам сделал несколько шагов ко мне и остановился на расстоянии протянутой руки. Но угадать тему я не взялась бы и за литр контрабандного вискаря.

– Я должен просить твоего прощения, Алиса, – сказал он. Чувствуя, как у меня ноги и руки немеют от изумления, я слушала, а он продолжал говорить. – Я был причиной твоих страданий и твоего унижения, я принуждал и неволил тебя, мое поведение было недолжным и по вашим законам, и по правилам чести дворянина, и по наставлениям Пророка. Мне жаль, что это было. На деле ты храбро дралась и заслуживала благородной смерти.

– Аааэээ... – сказала я. – Ааа... А когда?

Дейвин тяжело вздохнул.

– Я знаю, что ты не помнишь эти два месяца. Тебя арестовали в августе, в последние его дни. Князь участвовал лично, хотя нашел и вычислил тебя я, – он прервался и вздохнул, – впрочем, это не важно. Арест, обыск, первый допрос – при всем этом я не присутствовал. Но уже тогда мы были неправы, потому что князь не вызвал тебе адвоката, а я, дурак, не только не настоял на этом, я даже не вспомнил эту вашу практику. Мы с тобой встретились уже в лаборатории. Сначала я только блокировал тебя, потом мы применили браслет и попытались снять защиты... – он вздохнул. – В общем, колоть тебе снотворное, даже не вызвав вашего врача, было плохой идеей. Но ты выжила. И ведь я еще тогда знал, что два месяца расширенных допросов без отдыха – это нарушение твоих прав два раза одним действием. Первыми мне об этом сказали те местные следователи, которые с тобой работали. Да, после всего случившегося наши действия уже нельзя называть следствием. И обыскивать твой дом без официального оформления проникновения в жилище тоже было неверно. Прости меня. Я признаю, что ты права в своем отношении ко мне, а я не был прав, относясь к тебе так, как относился, но прошу тебя о прощении. И обещаю тебе помощь в восстановлении твоего человеческого достоинства там, где это от меня зависит.

С полминуты я стояла, еле чувствуя пол под ногами, и очень быстро думала. О том, что на самом деле я очень не хотела в Хельсинки той осенью, то есть, тем летом. И в разведшколу, куда Эгерт планировал меня пристроить, судя по его оговорочкам, я тоже не хотела. Я хотела остаться в крае. И дождаться Лелика с дежурства, как бы это ни звучало. И этот арест, чем бы он потом ни кончился, избавил меня от необходимости принимать очень страшное решение – о том, что Лелик не вернется никогда, о том, что наша борьба не имеет смысла и о том, что мне надо покинуть родину очередной чертов раз. Но говорить все это графу да Айгиту, пусть даже очень дружелюбно ко мне настроенному, было бы слишком. Поэтому я выполнила сааланский ритуал примирения – раскрыла руки, как для объятия, и сказала "принимаю". Он в ответ склонил голову и сказал "спасибо" по-русски. Идя вместе со мной к дверям кабинета, он спросил:

– У меня будет к тебе несколько вопросов о некоторых эпизодах вашей истории, сможешь ответить?

– Попробую, – сказала я. В казарме, отвечая на вопрос Исоль "Ну, что? Жива-цела?" я кивнула и сдала секрет, который и так завтра на разводе всем стал бы известен, что с завтрашнего дня мы работаем в городе на поддержке местных сил самообороны, и возможно, встретим каких-то моих друзей. Меня дружно поздравили и отправили гладить форму. Приходя в себя у Инис, я пару раз едва не поставила утюг мимо доски от всех этих новостей.

Да Айгит вызвал меня снова в первый свободный день. График дежурств нам покрошили в мелкий винегрет, так что мы три дня были в городе и три дня в Приозерске. После длинных выходных было непривычно и не очень удобно, но что уж поделаешь. Спасибо и за то, что для разговора граф выбрал первый день из трех.

– Что ты знаешь о декабрьском восстании тысяча восемьсот двадцать пятого года, Алиса? – спросил он, едва я закончила приветствие.

Я призадумалась. Он кивнул мне на стул для посетителей у его рабочего стола и сам сел на привычное место.

– Если совсем формально, то это была попытка не допустить на трон Николая Первого, и, в общем, не первый в нашей истории случай вмешательства офицеров гвардии в вопросы престолонаследия, но раньше офицеры своих рядовых в такие дела за собой не тащили, это был первый случай. На площади в тот день было больше трех тысяч младших чинов и рядовых, не считая присоединившихся штатских. Их сперва пытались просить разойтись, но первого парламентера убил один из восставших, выстрелом из пистолета. Потом им угрожали, потом стреляли холостыми патронами, ну а там и до картечи дошло. Жертв было... ну, по-вашему тысяча с четвертью. А по нашему точных цифр я не помню, – сказала я, проходя по кабинету и садясь.

– Скажи, а кто в этой истории был прав? Бунтовщики или царь и те, кто остались ему верны?

Он задал хороший вопрос для наблюдателя, любившего копаться в источниках и проверять любую правду на зуб. В свое время, как почти любая питерская девчонка, я отдала этой истории довольно много времени. Парни-то все больше по первой мировой и белому движению, а вот наполеоника и декабрьское восстание – девчачьи темы, так уж тут сложилось. Меня на общем фоне почти и не заметили, частично списав интерес на журфак в анамнезе, а частично объяснив его влюбленностью то ли в Бенкендорфа, то ли в Пестеля, уже и не упомню, кого мне там писали в идеалы и герои. Но теперь я просто не могла отделаться формальными фразами.

– Какую тебе версию, господин граф?

– А сколько их?

– Вообще-то три, – призналась я. – Если говорить об официальных.

– Интересно, – он улыбнулся и положил правый локоть на стол, – давай все три.

Я вдохнула поглубже и начала.

– Первая, чаще всего упоминаемая – это то, что конечной целью готовящегося переворота была отмена крепостного права. Подготовка была очень масштабной, длилась с самого окончания военной кампании, и причиной ее начала было несправедливое отношение к крестьянству, участвовавшему в военных действиях, после войны.

– Крестьяне, добрый наш народ, да получат мзду от бога, – кивнув, процитировал да Айгит, – я понял. Что со второй версией?

– Вторая версия, – замялась я, – Не знаю, как тебе объяснить, чтобы понятно было... В общем, этот переворот имел интересную подкладку. Все заговорщики принадлежали к разным тайным обществам, работавшим формально по одной программе, но настолько широкой и размытой, что они даже группу нормально составить смогли не с первого раза, первый их союз был распущен из-за того, что все перессорились. Эти общества назывались масонскими ложами. – Я понимала, с кем говорю, и объясняла просто. Захочет подробностей – спросит сам, у него никогда не задерживалось. – По первой версии, правда, причиной роспуска союза была утечка информации, то есть, обнаружили шпионов, донесших в правительство о существовании союза. В общем, создали два новых общества, Южное где-то на Украине, и Северное в Петербурге. В Южном основной фигурой был Павел Пестель, а в Северном Никита Муравьев и Кондратий Рылеев, все масоны. И по этой версии целью было ограничение монархической власти конституцией. Разумеется, монарх был против. По этой версии участники восстания выглядят просветителями, пропагандистами либерального движения, просвещенными демократами и тому подобное. Ну как масонам и положено. Согласно этой версии, они хотели поднять вооруженное восстание в войсках, свергнуть самодержавие, отменить крепостное право и всенародно принять новый государственный закон – революционную конституцию. Выжившие после ссылки, по крайней мере, придерживались именно этой версии, упирая на то, что России не хватает просвещения для того, чтобы получить приемлемый результат хоть в чем-то. Лидеров заговора приговорили к смерти через повешение, но то ли веревки были гнилые, то ли перекладина... в общем, пришлось предпринимать вторую попытку, хотя это и против здешних правил. Так вот, когда для них вязали петли второй раз, кто-то из казнимых вздохнул, мол, "бедная Россия, и повесить-то толком не умеют".

– Ясно, – резюмировал Дейвин, – но я что-то не вижу здесь места для третьей версии.

– Для третьей версии места предостаточно, – радостно заверила его я. – Для начала, когда после ареста все их документы оказались на столе у их бывшего товарища по походам, а в том году шефа жандармов, Александра Бенкендорфа, он хватался за голову, читая их проекты освобождения крепостных без подготовки, без имущества, без земли, без подъемных. Могло быть не лучше английского огораживания по итогам... ой, извини, это другая тема. – Я вовремя заткнулась, да. Следующим сравнением стали бы трудармии Троцкого и ВЧК – ОГПУ, но конституции Пестеля по бессмысленной жестокости к простому сословию все не упомянутое проигрывало с большим отрывом.

– Хорошо, – кивнул он небрежно, – я запомнил и потом поищу, продолжай.

– Большая часть этой версии опирается на экономику. Восстание очень кстати освобождало заговорщиков от необходимости платить долги, их программы, ну кроме самого плана захвата власти, местами были страшны и приводили к последствиям гораздо худшим, чем реальное положение дел в стране на год восстания. А местами это было смешно, как любые идеалистические бредни людей, далеких от нужд того самого народа, чьи интересы они взялись защищать. И в любом случае ничего хорошего из их затеи не вышло бы, потому что люди такие были.

– А какие они были люди? – с интересом спросил да Айгит.

– Прямо не знаю, с кого бы начать, – усмехнулась я. – Вот был такой Никита Муравьёв, с друзьями дружелюбен, с солдатами суров. Был его кузен, Муравьёв-Апостол, он носил пенсне, говорил непросто. Либерал, гуманист Рылеев, живи он сейчас в Европе, защищал бы геев. Лично мной нелюбимый Пестель написал конституцию задним местом... – И только тут я заметила, что меня несет, и заткнуться я уже не в состоянии. – Прикажи мне прекратить, – жалобно сказала я графу, – я сама не замолчу, – и тут же добавила, – неудавшийся террорист Якушкин мечтал узреть царя в виде тушки...

Дейвин не мог сдержаться. Он захохотал в голос, наконец-то увидев Алису такой, какой видел ее на роликах в Ютубе, когда они передавала ему и князю приветы из разных углов края, а они все никак не могли за ней успеть, такой, какой она была до допросов и до возвращения от сайхов. Живой. Настоящей.

– Алиса, жги! – воскликнул он, смеясь.

– Самый крутой отжиг не мой, а я даже не знаю, чей, – сказала она вдруг серьезно. – Ты же понимаешь, что они стали легендой, несмотря на то, что их двадцать пять лет гноили по рудникам Сибири и вернулись они сущими развалинами? Ты же догадываешься, что эту легенду передавали дальше и члены их тайных обществ, и их родня, и знакомые их родни?

Дейвин догадывался, о да. Легенды о салонах и клубах поклонниках древних богов бытовали в Саалан до сих пор. Несмотря на то, как эти люди кончили свою жизнь. Он кивнул, побуждая Алису продолжать.

– Так вот, – сказала она, – этот миф пережил всю российскую империю. На него молился Толстой, им бредил юный Достоевский, не буду уже про Герцена, Белинского и Чернышевского, тем более что они все равно не писатели. И до сих пор им болеет весь журфак, треть истфака универа и половина филологических дам и дев. – Со вторым ее утверждением Женька, кажется, был совершенно согласен, судя по тому, что Дейвин нашел в своих реакциях. Граф слушал со все большим интересом. Это было жутким, очень новым и очень важным знанием. – И кстати, про Толстого. – Алиса вдруг посмотрела ему прямо в лицо, чего не делала с первых допросов осенью двадцать третьего годе. – Скажу тебе занятную вещь, ее даже на журфаке не все знают. Дело в том, что в отношении романа "Война и мир", а это тысяча двести страниц и два тома размером с кирпич, автор планировал, что это будет первая часть трилогии. Персонажи, которых читатель видит в финале "Войны и мира", должны были кончить свою карьеру и жизнь на Сенатской площади. Ты это не читал, конечно, но поверь, что там очень интересно заплетается.

– Очень интересно, – сказал он совершенно искренне.– Невероятно интересно, Алиса. Скажи мне последнее. Какая из этих трех версий тебе ближе?

– Из этих – никакая, – уверенно и серьезно ответила она.

– Есть четвертая? – удивился он.

– Ну... – она хотела пожать плечами, но остановила себя, – сколько людей, столько версий, иначе-то не было никогда, и не будет. Но если ты хочешь именно мое мнение...

– Да, хочу, – подтвердил Дейвин. – И именно твое.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Я думаю, что если бы царский двор берега не потерял окончательно, и не начал плевать на лысины генералам войны победнее и менее знатным, забывая вывесить их портреты в Зимнем дворце, как было обещано, обделяя пенсиями и приглашениями на праздники, и хамя походя на ровном месте, то за декабристами никто бы не пошел. А не рехнуться, так ломая порядок, как им пришлось ломать, просто нереально. Порядок же не сам по себе, он людьми поддерживается, и присутствует в их головах.

– Да, пожалуй, – кивнул он. – А какого ты мнения о царе?

– О нем говорили вот как, – без запинки сказала Алиса. – Недолго царствовал, да много куролесил: сто семь сослал в Сибирь, а пятерых повесил.

– То есть, твоя позиция выглядит как "им бы всем висеть на одном дубу"? – уточнил он.

– Ну... нет, не вполне, – не согласилась она. – Будь царский двор порядочнее и обязательнее, этим бы было место в психушке. А так они сошли за нормальных и стали лидерами. Лучше от этого они не становятся, но если обстановка требует именно таких лидеров, других не будет, их просто всунуть некуда... А вообще из всего этого поколения самый интересный человек – Горчаков. Но поскольку он в этом всем не участвовал и масоном не был, о нем два с половиной исследования и меньше всего архивных документов. Я в свое время на его судьбу вышла через строчки Пушкина, посвященные дню лицея. Ты потом посмотри, господин граф, оно стоит того.

– Посмотрю, – согласился он, – потом. А что ты думаешь об их целях?

– А цель у всех людей только одна, – пожала она плечами. – Понять, где истина. У этих истина была такой.

– Истина? – переспросил Дейвин. – Что такое истина? Факты или точка зрения?

– Ни это и не то, – она покачала головой, отметая его предположение. – Был такой литературовед, Юрий Лотман. Он как-то сказал, что истина дается только ценой жертвы самого дорогого. И что по сути дела, получить истину можно только когда ради нее погубишь себя. Истина не бывает "для всех и ни для кого". Рылеев жертвовал, когда пошел на эшафот, а Пушкин – когда не полез в это все. А Бенкендорф – когда своих боевых товарищей допрашивал, отказывая себе в праве на общее с ними прошлое, честное и славное. И я думаю, что пока не найдешь для себя свою истину, жизни, в общем-то, и нет...

– Спасибо, – он протянул ей платежную карту. – За твое время, за эту историю и за твое мнение.

Девушка приняла карту, не коснувшись его пальцев, отсалютовала и вышла. Дейвин откинулся в кресле и постучал пальцами по столешнице. Ну вот и все. Его часть исследования была завершена. Осталось только расписать представление для Святой стражи, заверить его у князя и вручить Хайшен. Надо будет только сразу предупредить ее, что это копия его будущей книги, а не внутренний материал расследования. Дейвин открыл новый файл и принялся за дело. Через двое суток он встал из-за монитора и упал в постель. Еще двенадцать часов его не удалось добудиться ни Нодде, его секретарю, ни его гвардейцам. Затем он встал, привел себя в порядок и понес представление на подпись князю. Димитри, увидев первого зама у себя в кабинете без пяти минут полночь, только приподнял бровь и принял распечатку. Он закончил чтение в пять утра, подумал и все-таки лег спать. Во сне князь видел такое, что при каждом воспоминании об этом документе нервная усмешка появлялась у наместника еще неделю. А упоминания о ключевых местах и именах вызывали у него сочувственный вздох в адрес Унриаля да Шайни..

Хайшен, прочтя этот труд первый раз, задала Дейвину только один вопрос: уверен ли он, что там нет Источника? Традиция с этой разрушенной церковью выглядит явным намеком. И расклад с оборотнем был довольно опасный. Он, конечно, первый воин империи, но все же... И Дейвин, ответив, что нет, Источника точно не было, поймал себя на совершенно чужой для него мысли о том, что Поток тут вообще ни при чем, это один глупый и безответственный юноша все еще пытается загладить свою вину перед семьей невесты, и спасает от гибели всех, кого может. Граф да Айгит внутренне дернулся от этой мысли – но никакого влияния так и не обнаружил. Впрочем, более подробный разговор с досточтимой на эту тему был ему назначен на начало декабря.

Отдав почту Нодде для отправки, Дейвин задумался. Неизбежность процесса в столице была очевидной. И одним из главных его участников становилась эта девушка, бывший маг. В интересах графа, князя Димитри и ее самой, надо было что-то срочно делать с ее манерами. Если показать ее с этим поведением магам и дворянам империи, они никогда не поверят, что человек, говорящий как простолюдин и ведущий себя, как сайни с рынка, был магом когда-то. Так что цивилизацией этой женской версии Маугли надо было заниматься срочно. И позорный балаган с сайхами было давно пора заканчивать, тем более что и Макс Асани отсоветовал ему увлекаться этими играми. На них уже не было времени, и незачем было увеличивать груз вины за недолжное. Что бы она ни думала о своем будущем, в край назад ей дороги не было по слишком многим причинам. Жить ей предстояло все-таки в большом Саалан.

...И я никогда не забуду этот край, поскольку темную сторону мужества, темную сторону верности и темную сторону любви я видел именно здесь. Страшнее и прекраснее, величественнее и омерзительнее этого, мне кажется, я уже ничего не увижу.

Из письма Дейвина да Айгита к жене.

Первые переговоры о «Ключике» с участием Онтры и ее сына Димитри назначил на четырнадцатое ноября. Когда он представлял Онтру Полине и называл имя безымянного и безотказного помощника досточтимого Айдиша, Полина так удивилась, что полторы минуты ничего не могла сказать. Мальчика, котика, солнышко и сокровище звали маркиз Айриль да Юн. Не считая того, что Юн составлял около четверти южных земель Саалан, этот парень оказывался самым сильным магом своих земель. После его матери, конечно. Кроме этой небольшой заминки, разговор прошел очень просто и быстро.. Полина подтвердила свои намерения, выразила согласие на оценку портала в рублях и в сааланских кольцах и чашах, и подписала обязательство прибыть на второй разговор о судьбе портала и участвовать в нем. Все вместе заняло едва четверть часа. Валентин приехал через пару часов после окончания этого разговора.

Назад к карточке книги "18 Дождик осенний, поплачь обо мне (СИ)"