Текст книги "18 Дождик осенний, поплачь обо мне (СИ)"

" Школа на коленке", 20. 11. 2026

Двадцать первого числа, в день Михаила архистратига и сил бесплотных, пришедшийся на субботу, в Лавре окрестили троих лишенных имен. Они получили имена Михаил, Мария, и Назар. В ближайший вторник вместе с другими мирянами были крещены еще двое, Гавриил, тот самый ангел Златые Власы, и Сергий, а в воскресенье таинство было совершено над оставшимися. Некоторые обращаемые слегка приболели и не могли поститься. Гавриил и Сергий еще сумели отогреться в бане, и им разрешили пост. А Фотиния, Александр, Владимир, Анна, Илия и Симон было попытались поститься самовольно, но отец Серафим строго сказал им не дурить, и они смирились и пили молоко с медом, чтобы прошел кашель. На его взгляд, пост все они выдержали легко, основные молитвы знали твердо. Будучи при храме, они вели себя послушно, скромно и разумно, насколько им позволяла последнее их дикость. Помня сентябрьские события, отец Серафим, их общий крестный, предупредил отдельно каждого о том, что в процессе свершения таинства их разденут донага, и бояться этого не следует, новая одежда будет им дана вместе с именем, а старая останется доступна тоже. Но все равно каждый из них во время отрешения риз дрожал и плакал. Впрочем, вести себя достойно и разумно отвечать на вопросы они могли, а после возложения на голову руки крестившего их отца Андрея и вовсе успокаивались, только цеплялись руками за простыню, прикрывающую срам. Отец Серафим не дерзнул крестить их сам и решил побыть с ними в качестве крестного и для ободрения, предполагая, что разрешение риз и крещение водой может быть для них тяжким испытанием. С ними вместе он дрожал овцой перед купелью и задыхался от восхищения, переживая прикосновение чуда, с ними его душа освещалась горним светом во время миропомазания. Отец Андрей, игумен, согласился совершить таинство над оглашенными. Когда он возгласил «Господи Боже наш, Тебе молимся и Тебе просим, да знаменуется свет лица Твоего на рабе Твоем сем...» – Михаил, первый из крещаемых, вздрогнул и выпрямился, услышав свое новое имя. Остальные воззрились на него так, как будто он начал светиться. Мария и Назар вели себя так же, чувствуя первое прикосновение благодати. Они вторили отцу Андрею, читавшему «Верую», единым стройным хором, потом молча и не шевелясь наблюдали чин освящения воды, мира и елея, как будто чего-то ждали увидеть, но не увидели. Крещение водой в полумраке храма при свете трех свечей было для них сильным впечатлением, но не больше. Чудо коснулось их во время миропомазания, как обычно и бывает. Выйдя из храма, они начали знакомиться и общаться с теми, мимо кого раньше ходили, опустив глаза. Никогда раньше отец Серафим не видел у них таких ярких улыбок, такой открытости к общению и такой охоты говорить и слушать. Случись рядом кто-то из их соотечественников, священник узнал бы, что в их поведении нет ничего странного. Для сааланцев, получивших имена, было совершено нормально, обнаружив себя частью некого сообщества, немедленно начать в это сообщество врастать.

А в последний понедельник ноября отец Серафим повел всех своих новокрещеных в отдел полиции за документами. Получив справку об этом и посчитав приведенных по головам, люди с Октябрьской набережной вздохнули спокойно. Вечером того же дня дежуривший в Адмиралтействе Дейвин был пойман телефонным звонком и обрадован новостью о том, что все блудные сааланские души, кроме двоих, найдены, благополучно обзавелись паспортами и поставлены на учет, наконец. Дейвин удивленно спросил, с какого перепугу они сааланские, если гражданство им аннулировали вместе с именами. И чуть не поперхнулся, услышав в ответ радостное заявление, что раз так, тех двоих магов полиция, пожалуй, без Дейвина поищет, им такие розыскники и самим пригодятся. А то вдруг он передумает и захочет их себе.

Вечером понедельника двадцать второго ноября мы с Максом вдвоем, загибаясь от хохота, ввалились в кабинет Полины. Макс вернулся из Саэхен, с совета дома Утренней Звезды, со второй половиной нашей истории, и эта вторая половина делала все целое невозможно смешным. Это мы и объясняли ей то хором, то поочередно, через «хихи-хаха». Макс пришел в себя первым, вытер слезы, выступившие от смеха и объяснил все коротко и понятно, как мог только он:

– В общем, Полина Юрьевна, меня выперли из Созвездия, но я остался в доме, а с ней вышло наоборот, и вот мы оба здесь, и оба принесли князю Димитри клятву верности, которая по законам Созвездия вообще не имеет значения, но в том и дело, что в Созвездии не употребляют слова "закон", – и он снова хихикнул.

Полина выслушала это с удивленной улыбкой и согласилась:

– Да, выглядит как театр абсурда. Впрочем... знаете, все равно поздравляю.

И Макс очень серьезно ее поблагодарил.

А на следующий день после завтрака подразделение отправилось на обязательные занятия русским, а я пошла в лабораторию, как всегда этой осенью. Точнее, я туда зашла, взяла распечатку с задачей, цветные карандаши, листы бумаги и планшет, у него мощности было побольше, чем у моего коммуникатора. И устроилась в школьном зимнем саду на подушке между горшком с чем-то похожим на фикус и кадкой с пальмой и углубилась в расчеты. Вечером меня ждал князь.

Когда он проглядывал листы, его брови поднимались все выше, я мрачно молчала, крутя в пальцах кубок с теплым пряным вином. Наконец он посмотрел на меня, ободряюще улыбнулся и спросил:

– Как ты выходишь в синий спектр?

Я вздохнула и начала объяснять, князь внимательно слушал и кивал, и когда я закончила, сказал:

– Здесь есть переход, ты права. Но он не такой выраженный, вот смотри, – он внес исправления в рисунок и вернул его мне.

Все, что я делала сегодня, можно было выкинуть в помойку. Исключения или правила, не важно. Просто это надо чувствовать, потому что обычной логике оно не поддается. А кроме нее, у меня больше ничего нет. Я чувствовала себя уставшей и опустошенной.

– Ты был прав, – сказала я, глядя в одну точку, – мне не стоило возвращаться в Созвездие.

– У нас это называют верностью, – он продолжил так же мягко. – Вернуться, когда ничего хорошего не ждет. Она требует мужества и силы.

– Я их подставила, – тихо сказала я.

– В случившемся изрядная доля вины твоего бывшего Дома. Они оставили тебя без контроля. Да, я уже слышал про "обратиться за помощью", не повторяй, – он махнул рукой на мою попытку возразить. – Увидев первую подтасовку в отчете, Исиан должен был немедленно тебя отозвать. Хотя я отозвал бы раньше, после сообщения об инопланетных магах.

– Я бы не вернулась.

– Значит, надо было найти, приволочь силой домой, дать по шее и отправить чистить сортиры, – пожал плечами Димитри. – или что там с провинившимися магами в Созвездии делают.

– Лишают Дара и дают пинка под зад, – нервно хихикнула я.

– На мой взгляд – перебор, и сильный. Исиан закрыл твоей судьбой ошибку своего Дома. Возможно, у сайх так принято. Или... – он замолчал.

– Что? – дернулась я.

– Или кроме тебя на Земле был еще резидент, а то и не один. И когда появились мы, они тебя использовали даже не как наживку – как осла на минном поле. Выживет – хорошо, не выживет – судьба такая. Отсюда и твоя странная защита.

– Они бы не стали, – тихо сказала я.

– Думаешь? Пока я вижу, что тебя дурно выучили, дурно воспитали, дали нагрузку не по силам, а когда ты с ней не справилась, вполне ожидаемо причем, обвинили в произошедшем. Чтобы вовремя попросить помощи – надо видеть границы своих возможностей, а этому, вообще-то, учат. Ты берегов не видела. Так кто в этом виноват? Ты или тот кто тебя учил?

– Но я же должна была это знать! Земля не первый мир, где я была.

– А Исиан должен был проверить, что знаешь, и, главное, можешь, причем именно здесь, на родине, а не в другом месте, – парировал Димитри. – И лишь потом доверять самостоятельную работу.

– Так как проверить-то...

Димитри улыбнулся:

– Тебе еще рано задумываться об этом, ты не готова учить других. Но глава Дома такие вещи знает, иначе он бы не стал главой. Так что я бы поспорил, кто и кого подставил.

Я криво улыбнулась, и он подлил мне еще вина, и заговорил совсем о другом – об истории революционного движения в России. И мне на секунду показалось, что он подслушал мой разговор с Дейвином про декабристов и теперь хочет продолжения в виде историй о народовольцах. Он спрашивал, я называла имена и факты, не забывая повторять, что читала это все еще на первом курсе, он удивлялся обилию среди них женских – и результату, полученному ими полвека спустя после смерти. Улыбаться его удивлению я не рискнула. Да я и сама, прибыв сюда уже наблюдателем, пришла к выводу, что Европа только в тридцатые годы двадцатого века повторила путь народовольцев, разделив его на два разных движения, и там результаты были куда скромнее, и знатно обалдела. Так что выбирала между сочувствием и уважением, когда он вдруг сказал:

– И все-таки я не понимаю, что связывает тебя и Полину Бауэр. Она пришла за тобой в Сопротивление, и не делает из этого тайны. Ради тебя она согласилась принять отсрочку приговора, хотя в день этого решения документы выглядели сущей ловушкой для нее. Это ведь что-то очень личное. Что именно?

Я смотрела на него и понимала, что меня вдруг перестали радовать и вино, и беседа, и его компания. Что бы он ни хотел узнать, задав свой вопрос, это было не его делом.

Алиса отодвинула кресло, поднялась и, выполнив уставной шаг вправо и назад, встала по стойке смирно. Димитри с интересом посмотрел на нее.

– Пресветлый князь, отвечаю на твой вопрос. Не что нас связывает, а кто. Этот человек, как ты уже знаешь, остался на ЛАЭС в восемнадцатом году. Он нас и познакомил. С Полиной он дружил еще до нашей с ним встречи, а со мной у него были другие отношения. Ты еще его назвал моей игрушкой в одном из разговоров после ареста. Прости, имени не будет, по крайней мере от меня, даже если прикажешь.

Эти слова от нее значили очень многое сразу. Что Полина Бауэр выполнила его весеннее требование полностью: личность Алисы восстановлена. Что с ним сейчас говорит человек, отлично понимающий, кто перед ним, кто он сам и где находится, но сумевший донести ему свою точку зрения. И что он, Димитри, сейчас был крупно неправ, задав вопрос вообще. И что он тем более был неправ, задав этот вопрос так.

Он тоже встал. Пауза затягивалась, но он не мог остановить мысли. О том, что два месяца треша, пережитые Алисой в двадцать третьем году здесь, в Приозерском замке, и решения, принятые тогда князем и Дейвином, определили, почему ни у одного из них теперь никогда не может быть с Алисой близости, даже если бы она сама предложила. Это невозможно. Но она и не предложит ни одному из них. Ей это не нужно. Не с ними точно. О том, что то же самое произошло с Полиной в сентябре, хоть и с другой стороны. Ее он тоже сломал. И она, в отличие от него, понимала, что происходит с ней именно это. Так что они оба, и он и Дейвин, знают, что и с ней после всего, что было, возможна только эта их местная дружба, так похожая на эту их местную водку. То и другое представляет собой один и тот же обжигающий лед, вызывающий к жизни все бесстрашие и всю осознанность одновременно, в равной мере и с обеих сторон. То бесстрашие и ту осознанность, которые ни в коем случае нельзя путать с повседневной уверенностью и рассудочностью. То-то они так следят за тем, чтобы это зелье разливалось всем поровну, если уж оно появляется на столе...

О том, что потанцевать – это максимум физического контакта, возможный в отношениях с ними обеими. Для сааланца, привыкшего к объятиям и прикосновениям, как к воздуху или свету, это было чудовищно жестоким и несправедливым ограничением. И все необходимое для того, чтобы так случилось, он сделал сам.

О том, что если Алису и он и Дейвин теперь будут опекать и беречь, потому что хотя бы эта возможности им осталась, то Полину им остается только ревновать друг к другу так, как саалан ревнуют только друзей, отчаянно и молча. Потому, что уверенности в праве на контакт с ней нет и не будет никогда ни у одного из них. И это всегда будут отношения на расстоянии вытянутой руки. А Алиса сейчас показала ему, что право на контакт с ней он тоже потерял. Только что перейдя грань допустимого в последний раз, отпущенный ему в общении с ней.

– Лейссэ, – сказал он. На сааланик это значит "прости", или "отпусти", или "мне жаль", если речь идет о потере. Это слово люди саалан говорят перед тем, как отойти на шаг или убрать руки.

– Разрешишь идти, пресветлый князь?

– Да, – кивнул он, – да, конечно...

Она действительно прижала кулак к груди, сделала два положенных шага назад, развернулась и вышла. Он все еще стоял и молча смотрел в закрытую ею дверь. Второй раз за месяц ему не хотелось не только смотреть в зеркало, но и прикасаться к своему лицу пальцами.

С утра Димитри проснулся уже с решением. Он очень кстати вспомнил, что давно хотел посмотреть местные техники работы с сознанием в исполнении Полины. Самое время было напроситься ей в подопытные. Для симметрии. С этой новостью он и зашел к Айдишу на утреннюю планерку. Полина, услышав пожелание князя, была счастлива не больше, чем он сам две недели назад от ее подобных идей, но не возражала и отговаривать не пыталась. Айдиш тоже ему ничего не сказал. По окончании планерки он пришел к Хайшен и рассказал ей о решении князя. Хайшен кивнула, как всегда, с улыбкой. Айдиш попросил:

– Останови его, это же опасно.

Хайшен покачала головой:

– Полина не причинит ему вреда и сумеет о нем позаботиться. Но присутствовать будем и я, и ты.

Сама Полина в это время шла к Дейвину спрашивать, можно ли остановить его светлость, когда ему вперлось что-то явно небезопасное. На ее счастье, он был у себя в кабинете, но не утешил ее, сказав, что на его памяти никто не преуспел.

Димитри освободил следующий вечер под эксперимент. Полина пришла откровенно недовольная идеей. Остальные держали лицо чуть лучше, но тоже беспокоились.

Собрались все в той же лаборатории. На столе лежали какие-то книги Полины, цветные карандаши и стопка писчей бумаги, все остальное было убрано. Полина посмотрела на присутствующих совершенно без энтузиазма и обратилась к Димитри.

– Ты понимаешь, что ты намерен раскрыть конфиденциальную информацию о себе всем присутствующим? Из всех, кто здесь есть, я могу поручиться за свое молчание, и могу до какой-то степени надеяться на молчание коллеги – она коротко кивнула Айдишу, – его хоть учили по тем же стандартам, что и меня. А остальные? Ты в них уверен?

Хайшен приподняла бровь. Она ждала чего угодно, но не того, что Полина настолько жестко начнет защищать интересы Димитри в эксперименте.

– Слово уже произнесено. Значит, эта встреча является конфиденцией. Граф да Айгит, согласен ли ты присутствовать на конфиденции сюзерена?

– Если я нужен ему, – ровно ответил Дейвин.

Димитри повернул к нему голову. – Останься, пожалуйста. – А затем повернулся к Полине. – Ну что, начинаем?

Она развела руками:

– Ну раз тебе так хочется... Но вот о чем я бы хотела попросить перед началом. Сделайте так, чтобы была возможность быстро приготовить тебе горячее питье и укрыть теплым. На всякий случай.

Хайшен посмотрела внимательно и удивленно:

– А зачем?

– Если что-то пойдет не так, ему будет очень плохо, – чуть морщась, произнесла Полина. – В том числе, почти наверняка его может знобить. С остальным я справлюсь, но сделать тепло я умею только так, а остальное, может быть, не сможет сделать никто кроме меня.

– Послушай, – не поняла Хайшен, – тут три мага, не считая его самого. Уж согреть его мы сможем, зачем же тащить плащ?

– Вот именно затем, чтобы его никто не трогал, когда ему плохо.

– А ты сможешь позаботиться о нем, не прикасаясь?

Айдиш наклонил голову:

– Она сможет, Хайшен. И я смогу.

Димитри, которому этот разговор начал надоедать, сказал:

– Я сейчас принесу свой плащ и давайте начинать.

Он вышел и вернулся, бросив свой зимний плащ на свободное кресло, занял свое место за столом и посмотрел на Полину:

– Я готов.

– Хорошо, – кивнула она. – Давай начнем с простого.

– Подождите, – возразила Хайшен, – мы еще не активировали купол.

– У вас на это есть еще около часа, – ответила Полина.

Этот час Димитри провел за очень простыми и очень скучными занятиями. Он ставил точки на листе бумаги и заполнял ответами на очень простые повторяющиеся вопросы три листа, затем еще два листа, затем еще четыре и еще три. Через час Полина открыла одну из книг, принесенных ею, на нужной странице и подала ему:

– На, читай. Остальным тоже можно.

Они склонились головами над страницами – и с удивлением, а затем и со смехом, прочли до обидного точное описание поведения князя в разных жизненных ситуациях, включая самые интимные. Полина тем временем копалась во второй книге, закладывая им для прочтения нужные страницы теми самыми листами, на которых Димитри только что писал тесты. Затем они прочли и эти страницы – и обнаружили точное сходство и этих фрагментов описаний с поведением князя. Потом Полина рассказывала, коротко и смешно, о том, что такое социальная скорлупа, как она называется, какая она бывает, почему она не характер и почему знания конфигурации этой скорлупы часто бывает достаточно, чтобы предсказать вероятное поведение человека. А когда они отсмеялись, сказала, что чаще всего не нужно лезть в душу по локоть, чтобы знать, где у человека кнопка. А вот чтобы эту кнопку отменить, как раз всегда надо. И это бывает очень больно, потому что кнопка формируется не просто так, а по делу.

– По какому делу? – немедленно спросила Хайшен.

– Это стратегия обеспечения личной безопасности, – ответила Полина.

– Но она же не работает? – удивилась досточтимая, – более того, она делает видимой повод беспокойства так хорошо, как если бы человек сам написал на себе признание!

Полина, глядя на нее, сделала сложный жест руками, плечами и лицом, явно значивший что-то вроде "но это так", и повернулась к Димитри:

– Ну что, ты все еще намерен попробовать?

– Да, намерен, – он уверенно наклонил голову.

– Хорошо, – вздохнула она. – Хайшен, вы закончили с вашим куполом?

– Да, начинайте. – Он ждал неожиданного удара в больное, как было во время допроса с шаром правды, но вопрос, который Полина задала, был очень простым и даже допустимым для светской беседы.

– Расскажи мне про свое имя. Я знаю, что в сааланик есть два говора, южный, грассирующий и с открытыми гласными, и северный, с придыханием и произношением чуть в нос. Одни и те же имена у южан и северян звучат по-разному. Асана и Хайшен, Тренис и Тейенс, Диамьен и Дейвин, и так далее. Твое имя звучит как имя южанина, но ты рассказывал, что родился и рос на севере, как так вышло?

– Это решение матери. На севере другие имена, ты права. Меня даже пытались вписать в семейную книгу под именем Дэймид. Но она хотела, чтобы я отличался. Мне нравилось называть себя полным именем всегда.

– У саалан, насколько я знаю, родители уделяют детям не очень много внимания. Имя может быть дорогим подарком любимому ребенку?

– Да, вполне. – Димитри улыбнулся. Он ждал безжалостного прожектора прямо в глубину души, а получил милый разговор о быте саалан.

– Ты единственный ребенок у родителей? – уточнила Полина.

– Нет, совсем нет, – покачал головой он. – Даже сайни нашего дома считали, что у моих родителей слишком много детей. – Разговор все еще не отличался от светской беседы, разве что Хайшен была даже внимательнее обычного, и еще Айдиш пристально следил сразу за ней и за Полиной.

– Остальных любили так же, как тебя? – задала Полина следующий вопрос.

Димитри задумался.

– Нет, пожалуй. Точно нет. Я был сын, они были просто дети.

– Я знаю, что у саалан о детях заботятся сайни, за очень редкими исключениями. Сайни вашего дома поддерживали эти различия?

– Мне кажется, да. Я был для них старший из младших, меня выделяли в гнезде и доверяли мне многое.

– Ты заботился о братьях и сестрах вместе с сайни? – переспросила его подруга.

– И это тоже, – кивнул князь, – но не только.

– А что еще?

– Я хранил договор огня, когда больше некому было это сделать для сайни, и даже добывал еду.

Айдиш, услышав это, закрыл нос ладонями и уставился на Димитри абсолютно круглыми глазами.

– Договор огня? Как это? – спросила Полина.

– Видишь ли, сайни могут очень многое, но не все. Есть вещи, которых они боятся, например, порталы и огонь. В портал сайни не зайдет, как его ни уговаривай, а если попытаться запихать силой, вывернется и убежит. Или даже укусит. И еще долго потом не пойдет к тебе. А огонь им нужен, чтобы греться, греть щенков, сушить одежду и готовить еду. Поэтому они им пользуются, но только если его зажигает и поддерживает человек. Я зажигал им огонь и поддерживал его, если больше некому было это делать. Когда это случилось первый раз, мне было три года, по вашему – почти пять. Старшая сайни, ее звали Майяй, очень переживала и плакала, но отвела меня к месту, где лежали кресало и трут, и показала их. И дала их мне по моему требованию. Мы с ней пошли к очагу, и я разжег огонь снова, чтобы наши сайни не ушли от нас.

– Где были другие взрослые в это время?

– Не знаю, – Димитри пожал плечами, – от гнезда видно не все, что происходит в человеческой половине дома.

Хайшен молча смотрела в стол, и ее брови были подняты очень высоко.

– Так было один раз или больше одного раза? – задала Полина следующий вопрос.

– Гораздо больше одного раза. Пока я был мал, я не мог уследить за огнем как следует, и приходилось разжигать его снова и снова. Потом я научился сушить мох, чтобы не тратить трут и не слушать, как взрослые ссорятся из-за этого.

– Вы жили не очень богато, да?

– Знаешь, – Димитри улыбнулся Полине особенно открыто и тепло, – я нашел похожее здесь, когда приехал. Да, небогато, наверное. Но не роняя достоинства. Когда тебя любят, это легко.

– Да, понимаю. – Полина ответила ему светлой улыбкой. – Но это требует очень много сил, постоянно и от всех. Какова была твоя доля в общем труде дома?

– Я поддерживал огонь. Я помогал сайни заботиться о моих братьях и сестрах. Я добывал еду для нас.

– В землях приполярья добыть еду не так просто даже взрослому. Лето короткое, на ягоды и грибы есть охотники сильнее и проворнее ребенка. Как вы справлялись?

– Я, как ты заметила, довольно рослый и сильный, – улыбнулся князь. – Так было всегда. Мне было проще. Оттолкнуть квама от ягодного куста не сложно. Отобрать рыбу у нерпы сложнее, но я справился.

– У нерпы? – удивилась Полина. – Откуда в земле саалан нерпы, у вас же в основном рептилии?

– Ну, это наши нерпы. Я не знаю, как у вас такое называется. – Димитри собрал над столом иллюзию "нерпы". Это выглядело как плоскоголовая рыбообразная тварь с маленькими глазами и большой пастью, приподнявшаяся на передних плавниках так высоко, что половина ее тела не касалась земли.

– Тиктаалик, – кивнула Полина. – Рыба, умеющая бегать. Она сильнее и упрямее нерпы. И опаснее. – Говоря это, она внимательно смотрела на князя и не заметила ни как Хайшен и Айдиш переглянулись со сложным выражением на лицах, ни того, что Дейвин держит пальцами бровь. – У нас они уже вымерли. Но их помнят американские эскимосы, иннуиты. От них мы и знаем об этих тварях.

– Да, эта рыба была очень упряма, – улыбнулся Димитри, – когда я отбирал у нее тьюржана, она укусила меня. Это было до инициации, и шрам я ношу до сих пор, хотя сейчас он почти не виден. Только когда я смеюсь или зол.

Полина отвела руку почти к плечу и подняла палец, привлекая внимание присутствующих. Но вопроса не задала. Она улыбнулась Димитри и сказала:

– Если бы ты натурализовался, как Айдиш, ты мог бы сказать, что неудачно дрался и очки тебе разбили прямо на лице.

– Интересно, как бы это выглядело, – Димитри охотно поддержал тему, – наверняка Димитрий, ваше простое местное имя, скорее всего москвич.

– Не очень удачная версия, – Полина покачала головой, – москвичи такого роста, как правило, все пристроены еще со школы в спортивные команды профильных видов спорта. А вот за Уралом, в Сибири, такой рост меньшая редкость. И там есть мужское имя Демид. А жизнь там примерно настолько же суровая, как на вашем севере.

– И тоже в семьях много детей? – спросил князь.

– Ну, я не думаю, что твоя семья была средней, – сказала Полина. – Ты сам отзываешься о своей семье, как о чем-то не рядовом. Но есть и многодетные, да. Сколько вас, кстати, было?

– Вообще или живых? – уточнил он.

– Были ли те, кого ты не видел и не держал на руках? – спросила она.

– Да, двое.

– Их не считай. Без них сколько получится?

– Родных со мной, от одной мамы – одиннадцать, – быстро припомнил князь.

– А всего в гнезде детей сколько было? – спросила Полина.

– Четыре пятерки, или чуть меньше.

Дейвин потянулся к кувшину с водой, налил себе полный стакан, половину выпил залпом, опираясь локтем на стол, потом отставил стакан и откинулся на спинку кресла.

Полина кивнула:

– Теперь я понимаю, почему ты отобрал у нерпы рыбу, Димитри. Но скажи, в других домах округи дети тоже дрались за рыбу с нерпами?

– Нет, так делал только я. Но я был крупнее и сильнее всех в округе. Я мог себе позволить эту шалость.

– Так шалость или добыча еды для всех? – Полина внимательно смотрела на него и ждала ответ.

– А вместе не бывает? – озадаченно уточнил князь.

Полина слегка задумалась.

– Здесь, у нас в мире – нет, не бывает. Но у вас, наверное, может быть. Ведь мнение матери может не совпасть с мнением воспитывающей сайни. Тогда будет два в одном.

– Мать не заметила. Заметил дед. Он был недоволен. Но поскольку он знал, что скоро умрет, и говорил мне об этом, то и не бранил меня, а просто выговорил за шалость. А Майяй сказала, что еда для всего гнезда на три дня – это не шалость, а доблесть. Но попросила быть осторожнее. Я так тогда и не разобрался, кто из них прав. И подумал, что доблесть – это всегда немножко шалость, ну и наоборот, конечно.

Пришла очередь Хайшен хвататься за кувшин с водой.

– Похоже, из всех детей взрослые дома выделяли только тебя, а с остальными вообще не разговаривали? – продолжила разговор Полина.

– Да, меня любили и выделяли. Скажи, родители в семьях страны Сибирь так же сильно любят детей, как мои любили меня?

Пауза между его вопросом и ответом Полины была едва заметна, но Хайшен насторожилась сразу.

– Знаешь, в Сибири тоже так бывает, хотя сейчас уже реже, что старший и самый любимый становится, как ты, немножко родителем всем родившимся после него. У вас в мире есть сайни, и это несколько меняет картину. У нас такие дети часто не вступают в брак и не хотят своих детей.

Димитри пожал плечами:

– У вас и выживают все дети, не то что у нас. Поэтому если старший не захочет продолжать род, то у вас это может быть концом для семьи, а у нас в том нет беды.

– Сколько твоих сестер и братьев умерли у тебя на руках? – сразу же спросила Полина.

– Трое, считая двух кузенов-близняшек. Потом я ушел в храм к досточтимому просить помощи, опасаясь не пережить еще одной смерти, а прямо оттуда попал в интернат.

– Кроме кузенов-близняшек, кого ты потерял? – спросила она прямо. И обещанное ею "плохо" произошло.

– Сестру. Она уже говорила и могла сама идти без помощи сайни. Недолго, но могла. Она была такая звонкая, прямо как ты, когда смеешься. – Димитри говорил совершенно спокойно, хотя голос его был грустным и тихим. Не взглянув на него, нельзя было догадаться, что он плачет, но по его лицу струились четыре ручья. Полина молча смотрела ему в глаза и слушала. – Она звала меня по имени, получалось Ди, и смеялась, когда я к ней поворачивался. Смеялась, когда я брал ее на руки. Когда менял ей одежду. А однажды зимой ветер открыл дверь в дом ночью, и мы все простыли. Когда я заметил, что не справляюсь, я пошел к матери просить позвать целителя, но они слишком долго собирались, а я сам не мог ей помочь. Она была у меня на руках еще весь день и всю ночь. А утром задохнулась. У меня не хватило сил, я был еще очень мал и неопытен... – он замолчал.

– Ты не хочешь воды? – тихо спросила Полина.

– Нет, – поморщился Димитри, – она холодная.

– Можно согреть.

– Дай мне лучше плащ.

– Да, конечно. Вот, возьми. Естественно, ты не мог ей помочь, ты и так держал ее на руках, что еще ты мог для нее сделать?

– Если бы я дотянулся до Источника дома, я бы справился... – слезы, стекая с его подбородка, капали на сукно плаща. – Это я виноват. Кроме меня и Майяй было некому о ней позаботиться, а я не сумел. Мама пообещала мне другую сестричку, а родила брата. Я так и не смог его принять и не сумел полюбить до конца. Вышло скверно, Хайшен знает, как именно. – Князь утер лицо ладонями, посмотрел на руки, пожал плечами и испарил влагу взглядом.

– Ты не можешь простить себя до сих пор за это, да? – тихо спросила Полина.

– Да, – кивнул он. – Я мужчина, и я был старше. Женщины имеют право ждать от меня защиты и помощи, и я не могу их разочаровать.

– Если не видеть говорящего, можно решить, что это речи моего соотечественника, – качнула она головой. – Но в вашем мире эта позиция не слишком распространена, верно?

– Да, но наш мир не менее жесток к женщинам, чем ваш, – возразил он. – Мы, в отличие от вас, не заставляем наших женщин рисковать жизнью, рожая больше, чем можно вырастить, но все остальное остается. И женщина всегда нуждается в защите мужчины.

– Ты рос в семье, где в гнезде сайни было двадцать детей, – сказала Полина. – Ты был старшим. Разве твоя мать не родила больше, чем можно вырастить?

– Все мои сестры и братья живы, кроме кузенов и сестры, – не согласился он. – За нее я виню себя до сих пор. Я не догадался, как взять из Источника, а моих собственных сил не хватило.

Хайшен резко повернула голову к Димитри. Он не видел этого, но Полина ощутила ее холодный внимательный взгляд всей щекой и виском. Айдиш смотрел на князя так, как будто тот у него на глазах вывернул на себя полный чайник кипятка и не может даже заплакать от боли.

– Ты, тогда еще маленький мальчик, отдавал ей свои силы? – ровно и чуть замедленно спросила Полина.

– Я пытался спасти ее жизнь, потому что имел возможность, и значит, был обязан.