Текст книги "Свердлов"

Автор книги: Ефим Городецкий

Соавторы: Юрий Шарапов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 28 страниц)

Внимательное прочтение, исследование работ Свердлова по проблемам империализма [29]29
  Это проделано В. В. Орешкиным, который подвел итоги своего труда в книге «Вопросы империализма в работах большевиков-ленинцев. Дооктябрьский период». М., «Наука», 1968, стр. 128–135.


[Закрыть]показывает, что, как ни велик был для Якова Михайловича научный авторитет Гильфердинга, его собственное понимание некоторых сторон и черт империализма было ближе к ленинскому. Так, в отличие от Гильфердинга Свердлов вскрыл корни оппортунизма вождей II Интернационала. Яков Михайлович прямо указывал, что оппортунисты отражали собою воздействие империалистической идеологии на пролетариат.

Свердлов понимал, что в условиях господства финансовой буржуазии парламент «становится ширмой, за спиной которого финансовая олигархия обделывает свои дела». Яков Михайлович пришел к верному пониманию, что эпоха финансового капитала знаменует собой эпоху войн. У Свердлова об этом сказано резче, чем у Гильфердинга и Каутского. «Господство финансового капитала означало империалистическую политику», – формулирует свой вывод Свердлов.

«Империализм неизбежно вызывает войны, – развивает Свердлов эту мысль, – усиление милитаризма, расточение производительных сил. Он же привел и к современной войне». Подобный вывод Свердлова близок к положению о неизбежности в эпоху империализма передела мира путем империалистических войн – ленинскому положению.

Но не одни только проблемы империализма занимали в ту пору Свердлова. В статье «Раскол в германской социал-демократии» и «Очерках по истории международного рабочего движения» Яков Михайлович поднимает вопросы борьбы с ревизионизмом, говорит о необходимости крепить и развивать пролетарский интернационализм.

Статья «Раскол в германской социал-демократии», написанная в 1916 году, была опубликована в «Сборнике № 1» издательством «Прилив» в Москве в 1917 году, переизданном в 1919 году. В этой статье Свердлов правильно определяет источники ревизионизма в международном рабочем движении: «Промышленное развитие того периода способствовало успеху оппортунистической идеологии. Стадия расцвета благоприятствовала борьбе за повышение заработной платы, сокращение рабочего дня, вообще за улучшение условий труда. Буржуазия получала огромные барыши. В интересах дальнейшего их беспрепятственного получения она стремилась к социальному миру, уделяя крохи от своих барышей пролетариату».

Говоря о размежевании правых и левых сил в рядах германской социал-демократии, об ослаблении влияния центра, Яков Михайлович сделал верный вывод о тактике левых: «Тактика левых только стоит в соответствии о развитием общественных производительных сил. Только они правильно предвосхищают процесс общественного развития. И будущее пролетарского движения принадлежит только левым».

В первом томе «Избранных произведений» Свердлова впервые напечатаны его «Очерки по истории международного рабочего движения». Они сформировались на основе лекций и бесед, которые Яков Михайлович проводил с товарищами по ссылке в 1916 году. Интерес Свердлова к этой проблеме был понятен – его вызвали известия о борьбе. Ленина за создание III, Коммунистического Интернационала, материалы Циммервальдской конференции. Яков Михайлович собирался написать большую работу на эту тему, но не успел закончить ее. Сохранились два варианта плана дальнейшей работы над рукописью. По ним можно судить, что изложение истории международного рабочего движения Свердлов доводил до империалистической войны. План заканчивается словами, созвучными ленинской постановке вопроса: «Задача момента – создание Интернационала, охватывающего всю борьбу рабочего класса за социализм во всех странах. Превращение Интернационала в идейного и практического руководителя всего движения».

Свердлов предполагал и дальше работать над этими темами. В письме к М. С. Ольминскому от 12 декабря 1916 года он писал: «Очень рад был получить известие, что предполагается издательство для популярных брошюр. Если будут темы, подходящие для меня, с удовольствием бы взялся за работу. Могу взять на себя: 1) популярную брошюру по политической экономии, 2) брошюры по истории раб[очего] движ[ения] в разных странах, 3) брошюру о типах и формах раб[очего] движ[ения], 4) брошюру по истории международного] раб[очего] движ[ения], 5) по теоретическому объяснению империализма, наконец, 6) различные переводные работы с немецкого».

Весьма характерно, что Свердлов отдает – много времени изучению иностранных языков. «До получения нужных материалов займусь языками, – пишет оп В. С. Мицкявичюсу-Капсукасу в сентябре 1913 года. – Ведь нашему брату необходимо знание трех, по крайней мере».

Работоспособность Якова Михайловича была поразительна – он мог часами заниматься интересующей его темой. «…Работаю вовсю, – писал он Д. Ф. Петровской в декабре 1913 года, – просиживая по 10–12 час[ов] за столом, почти не вставая. Много читаю, немного пишу».

Но ссылка была характерна не только этим. Это был период, когда испытывалась солидарность членов партии, их принципиальная дружба, когда заботы о товарище требовалось еще больше.

Сохранить «душу живу», не превратиться в «обломок человека» можно было только в тесном единении, в коллективе единомышленников.

Вот как описывает жизнь в Монастырском Клавдия Тимофеевна Новгородцева:

«Как и в Костыревой, почти все хозяйственные заботы Яков Михайлович взял на себя. Вставал он не позже пяти-шести часов утра и сразу брался за дело. Прежде всего он делал необходимые метеорологические измерения возле дома и на реке. (Утренние замеры производил он, все последующие делала я.)

Вернувшись с Енисея, Яков Михайлович колол дрова, задавал корм корове, убирал навоз, затем топил печку, кипятил воду и готовил завтрак. Часов в восемь вставали ребята. Яков Михайлович умывал и одевал их. Возня с ребятами также осталась за ним, и, несмотря на мои неоднократные протесты, он не давал мне в это дело вмешиваться.

Примерно в половине девятого мы завтракали, и я уходила по урокам. В это время и к Якову Михайловичу приходило двое учеников – ребята местных жителей. Часов в двенадцать он освобождался и принимался за приготовление обеда. Готовил он превосходно. Борис Иванов, например, постоянно утверждал, будто Яков настолько хорошо готовил, что перещеголял в этом „искусстве“ всех туруханских хозяек. Действительно, пельмени Якова Михайловича славились далеко за пределами Монастырского, и немало товарищей с дальних станков собирались в Монастырское на свердловские пельмени.

Обедали мы обычно около двух, после чего я мыла посуду, это право я с боями отвоевала себе, затем мы вместе занимались починкой одежды, штопкой и, если приходило время, стиркой.

Освобождался Яков Михайлович от всяких домашних дел часам к пяти-шести, а уже около семи у нас начинал собираться народ.

По вечерам в нашем домике всегда было людно и шумно. Каждый находил тут теплое слово, дружескую заботу, нередко и пристанище. Здесь обсуждались наиболее животрепещущие допросы, велись задушевные беседы, гремели революционные песни. Жизнь в нашем доме била ключом».

Яков Михайлович обращал особое внимание на связь со всеми ссыльными, переписку с товарищами, заброшенными в самые глухие уголки Сибири.

«До этого мы с Яковом Михайловичем хорошо знали друг друга по кличкам, но лично на работе не встречались, – вспоминает Елена Дмитриевна Стасова. – Личная наша связь установилась только теперь, в ссылке. Мы были совершенно отрезаны от центра, но Яков Михайлович умудрялся каким-то непонятным для нас чудом сохранять живую связь со всем миром. Все свои силы он сосредоточивал на том, чтобы поднять дух товарищей и поддержать луч света, который освещал нам путь. Он делал это не только в своем ближайшем районе, но старался поддерживать связь со всеми товарищами, разбросанными по тысячеверстным пространствам обширной сибирской ссылки. Переписка, сообщение всех новостей и известий, которые, несмотря на цензуру и всяческие рогатки, все же проникали к нам, были важнейшей задачей Якова Михайловича.

Получая какой-нибудь интересный материал, например номер „Социал-демократа“, Яков Михайлович пересылал его мне или переписывал, скажем, ведущие статьи о Циммервальде и Кинтале и присылал, а я, в свою очередь, получив какой-либо аналогичный материал или копию чего-либо интересного, переписывала это для Якова Михайловича и для других товарищей. Весь этот материал мы посылали заказными письмами, а так как за всякое недоставленное заказное письмо почта должна была выплачивать 10 рублей, то даже перлюстрированные письма доставлялись адресатам.

Переписка наша с Яковом Михайловичем была очень оживленной, но сохранять письма мы не могли, так как всегда ожидали обыска. Вспоминаю одно письмо Якова Михайловича, где он писал, что читает переписку Герцена и Огарева, которая ярко рисует обстановку тех годов, и глубоко сожалеет, что наши письма будут уничтожены, не дойдут до грядущих поколений».

«Я, дружище, читал твои заметки и статьи в газетах „Звезда“ и „Правда“. Ты можешь писать. Начни работу над историей рабочего движения булочников и кондитеров Петербурга. Садись, вспоминай, пиши» – так говорил Свердлов Иванову.

В результате помощи Якова Михайловича Б. И. Иванов написал и выпустил в свет в Москве в 1920 году книгу «Профессиональное движение рабочих хлебопекарно-кондитерского производства Петрограда и губернии (1903–1917 гг.)».

В 1962 году, в связи с 50-летием «Правды», Б. И. Иванов был удостоен звания Героя Социалистического Труда как один из старейших рабкоров газеты. Б. И. Иванов оставил интересные воспоминания о пребывании в туруханской ссылке.

Яков Михайлович организовал кооператив ссыльных. По его предложению местный мировой судья А. Петров возглавил потребительское общество «Единение – сила». Несколько раз собирались ссыльные большевики на собрания вместе с жителями Монастырского, Костина, Селиванихи. Пристав Кибиров разгонял эти собрания, но вскоре от министра внутренних дел поступило разрешение на создание кооператива. На этих собраниях выступали Я. Е. Боград, Ф. И. Голощекин и Я. М. Свердлов.

В 1928 году был обнаружен в Сибири протокол сельского схода крестьян села Монастырского, 3 января 1917 года было созвано общее собрание будущих членов кооператива.

«Основные докладчики, – писал об этом А. Ф. Брюханов, член Комитета Севера при Президиуме ВЦИКа, – были Свердлов и Боград. Тема доклада первого товарища заключалась в необходимости организации общества потребителей, при этом докладчик подробно остановился на широком развитии кооперации в России».

Подходил к концу 1916 год. Царское самодержавие втягивало в войну новые слои народа. На тыловые работы в прифронтовой полосе были мобилизованы дехкане Средней Азии. Дошла очередь и до ссыльных. Их стали призывать в армию. В декабре были призваны Б. Иванов, В. Панюшкин, И. Сталин и др. Провожать их вышла вся колония большевиков в Монастырском.

«Толпа в 20–25 человек собралась на высоком берегу Енисея, – вспоминает Б. И. Иванов. – Сквозь метель на льду видны подводы. Это чалдонские лошади, впряженные в легкие сибирские санки-нарты. Их примерно 13–14. Сейчас в них сядут призывники. Минуты прощания, крепкие рукопожатия, товарищеские объятия, поцелуи, и сквозь завывания метели слышен громкий бас Свердлова:

– До свидания, друзья! Крепче держите в руках ружья и знайте, против кого они должны быть направлены! Не за горами день нашей близкой встречи!»

Яков Михайлович запел «Варшавянку», ее подхватили другие ссыльные. «У обрыва Енисея замерли последние слова песни, – писал Б. И. Иванов, – мы сели в сани, я пожал крепко руку Якова, и санки быстро полетели по Енисею, а Яков долго стоял у обрыва, глядя вслед удаляющимся товарищам».

Это было 12 декабря 1916 года. Царизм доживал последние дни.

Глава VII
Письма раскрывают душу

Вповседневном общении сказанное друг другу пропадает. Самая умная, самая содержательная беседа исчезает, оставляя в памяти лишь след о том, чему она была посвящена. Немногим мемуаристам дано восстанавливать через годы такие беседы. Мы верим Луначарскому и Кларе Цеткин, записавшим свои разговоры с Лениным. Но много ли таких записей?!

Иное дело – письмо.

Оно может пролежать в ящике стола десятилетия, но наступает час, его снова берут в руки, и оно говорит прежним языком – языком эпохи.

Понятно, когда издают письма великих, выдающихся людей. Мысли и чувства их достойны не одного адресата – всего человечества.

Но и обычные письма – клад. Жаль, что они нередко гибнут бесследно. Часто даже по обрывку письма далеких лет мы восстанавливаем детали, которые дороги, памятны. Древние новгородцы писали друг другу на кусочках бересты. Когда археологи нашли сотни берестяных грамот, мы услышали голос наших предков. А письма «в пылающий адрес войны», как сказал поэт?

Письма – удивительный, своеобразный, ни с чем не сравнимый исторический источник, подлинно человеческий документ.

Перед нами письма Якова Михайловича Свердлова юной Кире Бессер. Чем же примечательны они? Почему они занимают в переписке Свердлова второе место после писем жене – Клавдии Тимофеевне?

Чтобы понять это, вернемся в Екатеринбург, в 1905 год. Там Свердлов познакомился с лесным инженером Александром Александровичем Бессером, его женой Лидией Ивановной, их маленькой еще тогда дочкой Кирой. Бессер выполнял ответственные поручения Уральского областного комитета РСДРП. Тесной дружбой с тех пор был связан с этой семьей Яков Михайлович.

Инженер Бессер арендовал в Екатеринбурге небольшой двухэтажный дом с двориком, садом и различными вспомогательными помещениями. Внизу была гостиная, две-три комнатки. Там внезапно появлялись какие-то люди, жили по нескольку дней и исчезали. Маленькая Кира даже боялась спускаться в эти комнаты и убегала прямо в сад, ей казалось, что первый этаж их дома окружен какой-то тайной.

Все, разумеется, было проще. Квартира инженера Бессера была конспиративной. Кроме Я. М. Свердлова, там бывали Н. Батурин, Ф. Сыромолотов, А. Чуцкаев и др.

В 1909 году семья Бессер перебралась в Петербург. Яков Михайлович в 1912–1913 годах не раз бывал на Широкой улице, где жили Бессеры. Маленькая Кира выросла, стала подростком и хорошо помнит это время. Передаем слово Кире Александровне Бессер-Полонской. Она любезно предоставила в наше распоряжение свои воспоминания.

«Однажды поздней осенью, – говорит К. А. Бессер, – в темный ноябрьский день, в квартире появился какой-то таинственный человек. Я была очень робкой, и меня еле заставили выйти в столовую. Темный, черный человек крепко потряс руку. С этого времени мы подружились. Яков Михайлович был удивительно прост, умел легко подходить к людям всех возрастов и быстро располагал к себе. Любил много говорить, все время гудел своим крепким, густым басом. Был небольшой, крепкий, подвижной и в то же время какой-то собранный, без жестов. Лицо у него было светлое, матовое, но казалось темным от шапки иссиня-черных волос и черной косоворотки, которую очень часто носил.

Этот вечер, как иногда и другие вечера, проводил с отцом за шахматами и удивительно безразлично относился к проигрышу.

Я болела. Яков Михайлович придвигал стул к постели, и начиналась беседа. Мои мрачные мысли немедленно подвергались критике и рассеивались без следа. Никто не мог так легко заражать жизнерадостностью… „Эх, хорошая штука жизнь“. Часто садился к печке, называя ее „камельком“. Ясно помню надвигающиеся сумерки, его темный силуэт, поблескивают очки и попыхивает папироса. Прежде чем закурить, он долго постукивал ею о ноготь большого пальца.

Январь – февраль 1913 года. Яков Михайлович опять у нас на Широкой. Однажды днем, уходя к Петровскому, просит постоять у окна и посмотреть, нет ли шпиков. Гордая таким поручением, я прильнула к окну. Ясно помню его удаляющуюся фигуру. Руки в карманах потертой шубенки, крупные, быстрые шаги и слегка сутулый, устремленный вперед корпус. Я внимательно смотрела вслед ему, никого не заметила, сообщила об этом маме, и мы успокоились. Мы не видели его до 1917 года. Как известно, на квартире Г. И. Петровского он был арестован, преданный Малиновским».

С тех пор между Яковом Михайловичем и семьей Бессер завязалась оживленная переписка. Продолжалась она до самого конца ссылки Свердлова.

В первом же письме «из-за толстых стен» петербургской одиночной тюрьмы «Кресты» 7 апреля 1913 года Яков Михайлович сожалеет, что не может по своим условиям «исполнить просьбу Кирочки (может, Александровны?) и написать на интересующую ее тему о смысле жизни». Собственно говоря, выяснению смысла жизни были посвящены все письма Свердлова Кире Бессер. Кстати, именно этому мы обязаны, что письма сохранились. Все, что адресовалось взрослой части семьи Бессер, естественно, уничтожалось по соображениям конспирации.

Письма Якова Михайловича из далекой сибирской ссылки юной корреспондентке, жившей в столице Российской империи, поражают своей жизнерадостностью, глубокой, выношенной годами испытаний верой в победу революционного дела. Если бы не описания северной природы и не упоминания об охоте и рыбной ловле для пропитания, можно подумать, что адресат Киры Бессер находился в университетском центре, откуда делился своими познаниями в литературе и искусстве. Но уроки всту пающей в жизнь девушке давал не ученый муж, а политический ссыльный, чью волю не сломили ни версты, ни Север, ни преследования охранников.

Кире Бессер и ее сверстникам выпало на долю непростое отрочество – оно пришлось на годы политической реакции вслед за поражением первой русской революции. Реакция наступала по всему фронту. Школьный учебник, иллюстрированный журнал, спектакль, модный роман были пронизаны самодовольным торжеством победы царского самодержавия над героической армией российского пролетариата, впервые вышедшей в открытый бой со своими врагами и поработителями. Это не означало, разумеется, что всялитература, всеискусство были такими. В те же годы жили и творили Толстой и Горький, Куприн и Бунин, Короленко и Тимирязев.

Поток бульварного, откровенно порнографического чтива был поистине мутным. «Правда» тогда же метко окрестила его «иудиной беллетристикой», имея в виду прямое предательство революционных идеалов и стремлений, поношение марксизма, проповедь индивидуализма и мистицизма.

Ясно, что подобная писанина пагубно действовала прежде всего на молодежь. В самом деле, чему мог научить российских подростков, юношей и девушек Санин – герой романа М. Арцыбашева, выпущенного в 1907 году? Известный большевистский публицист и критик М. С. Ольминский гневно и резко писал, что в «Санине» Арцыбашев оплевывает всякое общественное дело и, по существу, ставит лозунг «Водку и девку!» на место лозунга «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Шеститомный роман А. Вербицкой «Ключи счастья» (1909–1913) стал синонимом торжествующего мещанства и литературной пошлости, так же, как и дамские писания Чарской.

А поэзия? «Я проклял вас, люди!», «И разве смерть страшна? Жизнь во сто раз страшней!» – вещал К. Бальмонт. «Мы – пленные звери, голосим, как умеем. Глухо заперты двери, мы открыть их не смеем», – вторил Федор Сологуб. «Исчезни в пространство, исчезни, Россия, Россия моя!» – призывал Андрей Белый.

Не удивительно, что первой по важности темой переписки Киры Бессер с Яковом Михайловичем Свердловым стала проблема оптимизма и пессимизма, восприятия жизни и отношения к ней.

На первый взгляд может сложиться впечатление, что мы просто перечитываем письма старшего товарища, умудренного жизненным опытом, убежденного в своей правоте. Письма, адресованные девочке, часто болевшей, терявшей уверенность а своих силах, искренне заблуждавшейся. Но это внешняя оболочка, поверхностное. Все так и было. Кира Бессер собиралась стать скульптором, однако болезнь выбивала ее из колеи постоянных, повседневных занятий.

Но есть в письмах Свердлова внутренний жар, как уголь под пеплом слов, глубочайшая убежденность в истинности избранного пути. И еще: оптимизм Свердлова органичен. Это не поза, не наигранное состояние, это потребность души. Это революционный оптимизм.

Яков Михайлович тактично объясняет своей корреспондентке причину ее неустойчивого, неуравновешенного состояния, рисует перспективу, ободряет.

«…Ваш пессимизм, – писал он 17 января 1914 года, – является в значительной степени болезнью роста. Формы этой болезни крайне разнообразны и не зависят только от возраста. Вот я, например, немного старше Вас. А тоже иногда хвораю той же болезнью. То же самое случается почти со всеми развивающимися людьми. Только тот не знает этой болезни, чье развитие закончилось, кто остановился в своем росте. Ваш возраст переходный по пути к зрелости. Близится полная зрелость, и духовная и физическая. Вы ужеосвободились от детских представлений, переживаний, но ещене успели создать себе какой-либо прочный внутренний мир. Ваше миросозерцание еще только складывается, закладываются только первые его основы. Закладка же фундамента вообще представляет наибольшую трудность. При иных, гармоничных условиях переходный период не будет столь тяжелым. Причина в том, что изменится самый характер воспитания. Важно с детских лет подготовлять к предстоящему перелому. Современное воспитание не выполняет этого. Вы были в сравнительно хороших условиях. Вы будете в силу этого избавлены от ряда конфликтов внутренних, столь обычных у других. Притом самый перелом переживается различными индивидуумами по-своему. Одни легко переходят через него, другим он очень труден. Это зависит от ряда условий: от предшествующего воспитания, общей впечатлительности и т. п. Но – легко ли, тяжело ли – все должны пройти к своей сознательной жизни через это промежуточное, если можно так выразиться, состояние».

«Глубокие натуры в часы переживают годы», – говорил Свердлов. Жизнь сложна и многообразна. Важно отбросить предвзятость в отношении к фактам жизни. Эти и другие советы, запечатленные в письмах Якова Михайловича, автобиографичны, идут от опыта, выношены автором.

Хорошо зная разъедающую силу сомнения, изнуряющий человека самоанализ, Свердлов пишет:

«Милая Кирочка! Попробуйте жить проще, без постоянного самоанализа. Последний – зло огромное, когда принимает большие размеры. Он лишает нас способности к непосредственным переживаниям. И думается мне, что по мере Ваших дальнейших занятий науками и скульптурой Вы придете к признанию „благости“, самоценности жизни». Яков Михайлович продолжал:

«Печальная штука не быть способным отдаваться непосредственным переживаниям. Самоанализ способен отравить самые лучшие, красивые переживания. Мучительная штука. Но борьба с такой штукой бесполезна, пока эта способность не придет сама собою. Жизнь столь многообразна, так много ярких моментов у каждого человека, что независимо от своего желания совершенно неожиданно будете захвачены целиком, без остатка, без единой мысли. И редок человек, не переживший такого момента.

Не ищите кумира, идеала в конкретном, живом человеке, в отдельной личности. Это грозит большими разочарованиями. „Не сотворите себе кумира“. В современной жизни не может быть совершенного человека, не таковы условия, чтобы он мог развиваться. Но уже в настоящее время у ряда людей можно найти отдельные черты, кот[орые] переживут современную антагонистическую жизнь. Будущий гармоничный человек как тип может быть провиден из этих черт отдельных людей. Изучение истории развития человечества порождает уверенность в пришествии царства этого человека. И не в самоусовершенствовании теперь дело, а в уничтожении условий, порождающих скверное, некрасивое в людях» (Письмо от 19 марта 1916 года).

Свердлов не был бы Свердловым, политическим деятелем, политическим бойцом, если б не связывал проблему восприятия и отношения к жизни даже в частном письме к юной корреспондентке с проблемами социальными, с российской действительностью и задачами революционной борьбы за переустройство общества.

«Мы родились в хорошую пору, – писал он Кире Бессер 17 января 1914 года. – В такой период человеческой истории, когда приближается последнее действие человеческой трагедии. Взгляните, как много страданий кругом. И не только в бедности дело. Важное значение имеет невозможность полного развития индивидуальности. Особенно в низах народных. Огромная потребность в культурной жизни, потребность пользоваться всеми ее дарами, храмами искусства, богатством литературы и т. д. Одновременно полное подавление личности, отсутствие элементарного уважения к чувству собственного достоинства у другого. И вот тут крайне знаменательно приобщение к широким запросам духовным у масс. Теперь лишь слепые могут не видеть или же те, кто умышленно не хочет видеть, как вырастает сила, которой предстоит играть главную роль в последнем действии трагедии. И так много прекрасного в росте этой силы, так много бодрости придает этот рост, что, право же, хорошо жить на свете».

И, словно бы отвечая на рвущийся за тысячи верст вопрос, Яков Михайлович спешит объяснить, дать единственно верное толкование своего постоянного оптимизма:

«Вы не раз удивлялись, милая Кирочка, моей жизнерадостности, даже сомневались в ее постоянстве. Видите ли, дело тут объясняется довольно просто. Бывают и у меня минуты тяжелых переживаний. Но все они вызваны лишь различными „житейскими мелочами“, не являющимися основой существования. Это, так сказать, временный налет. Основа же – жизнерадостное отношение к жизни, вытекающее из миросозерцания, дающего бодрость при самых тяжелых условиях. При моем миросозерцании уверенность в торжестве гармоничной жизни, свободной от всяческой скверны, не может исчезнуть. Не может поколебаться и уверенность в нарождении тогда чистых, красивых во всех отношениях людей. Пусть теперь много зла кругом. Понять его причины, выяснить их – значит понять его преходящее значение. Посему отдельные, тяжелые порой переживания тонут в общем бодром отношении к жизни. В этом весь секрет. Тут нет отказа от личной жизни. Наоборот, именно при таком отношении к жизни только и возможна полная личная жизнь, где люди сливаются в одно целое не только физически, но и духовно».

Эти слова написаны 20 января 1917 года. Меньше месяца оставалось до Февральской революции. Пройдут февраль, март, апрель, Свердлов встретится с Лениным, станет одним из ближайших его сподвижников.

Большое место в переписке Свердлова с Кирой Бессер занимали вопросы литературы и искусства. И не только потому, что корреспондентка Якова Михайловича готовилась стать профессиональным художником. Здесь и разговор о «месте поэта в рабочем строю», как бы сказали мы сейчас, и об искусстве для искусства – тема очень острая для той поры, – и споры о вкусах и пристрастиях.

Главное в том, что излагал Свердлов Кире Бессер, – связь искусства с жизнью. Без глубокой, основательной подпочвы реальной жизни нет искусства, в какие бы яркие одежды оно ни рядилось – таков лейтмотив рассуждений Якова Михайловича об искусстве.

Характерным в этом смысле является письмо от 4 декабря 1915 года:

«Милая Кирочка! Ваше письмо дошло до меня недели две тому назад, но лишь теперь собираюсь отвечать. Причин тому много. Главная – не такое количество свободного времени, как раньше. Вы ведь знаете, что живу не один, а с семьей, сиречь с женой и парой ребят в возрасте 2 ¹/ ₄и 4 ¹/ ₂лет. Помимо забот о пище, вообще о материальных условиях существования, много времени отнимает и возня с ребятками. Затем газеты, журналы, а изредка и книга займут пару-другую часов. Иной раз отнимут время и товарищи. Их здесь немного, меньше, чем было бы желательно, все же несколько человек бывает часто. Но не в этом лишь дело. На письмо, подобное Вашему, милая Кирочка, приходится отвечать с сугубой внимательностью и осторожностью. При разговорах неправильно понятое выражение возможно немедленно же исправить. Не то в письме, тем более при наличном расстоянии и путешествии писем в течение месяца в один конец. Вот потому-то и приходится выжидать соответствующего настроения. А если еще пропадет письмо, то и это действует соответствующим образом. Ваше письмо напомнило мне наши прежние разговоры. Вы еще не свободны от многого прежнего, хотя тон и изменился несколько. Я думаю, что более близкое знакомство с жизнью приведет Вас к иному отношению к людям и вообще к окружающей среде. Иначе и быть не может. Весь вопрос лишь в том, в какой мере и форме Вы будете знакомиться с ними. А тут еще и болезнь, не бросающая Вас полностью. Но понемногу силы восстановят ся, будем надеяться. Тогда можно и шире шагать. Пока же в интересах будущих возможностей не следует переутомляться. Я не думаю, чтобы имело смысл не заканчивать ученья, бросить его. Чтобы иметь в будущем свободный доступ в высшие учебные заведения, все же не обходима бумажка об окончании среднего. Последнее не даст Вам тех знаний, которые были бы наиболее интересны и желательны. В особенности при данной постановке среднего образования. Но ценна та же дисциплина, кот[орая] выносится из занятий в школе. Совмещение скульптуры с такой учебой вполне возможно. Время для творчества не уйдет. Если Вы считаете своим призванием скульптуру, творческая мысль, вдохновение не исчезнут. Молодость рождает много прекрасных образов, порождает сильные порывы и т. д. Но молодость измеряется далеко не одними годами. Человек и в полсотни лет может быть молод и в тридцать стар. Притом же период молодости находится еще в начальной стадии, пока не затронуты все фибры души, пока не пробуждены такие струны, о существовании которых юношеский возраст дает знать лишь в смутных, неясных формах. И чем полнее жизнь, тем ярче, смелее, богаче работает творческая мысль. С этой стороны нет опасности. Тем более что Вы скульптуру не забрасываете».

Когда Яков Михайлович писал эти строки, ему было 30 лет. Он находился в расцвете сил, но томился в далекой сибирской ссылке. Забота о хлебе насущном, попечение о семье, воспитание детей в немыслимо трудных условиях – все это отнимало уйму времени и энергии. Но несгибаемая воля революционера помогала ему перебороть любые трудности. И Свердлов находил время, чтобы написать о том, как он понимает искусство.

Мы часто изумляемся: откуда взяла большевистская партия, едва выйдя из подполья весной 1917 года, столько ярких пропагандистов, могучих трибунов, великолепных организаторов, опытных бойцов и командиров. Письма Свердлова, как и других выдающихся деятелей партии, написанные в предреволюционные годы, дают на это ответ. Ветераны ленинской гвардии учились, жадно впитывали жизнь, всматривались в новое, изучали его, анализировали явления, с которыми раньше не сталкивались.

Свердлов понимал – народилось поколение, которому в расцвете юности суждено будет встретить надвигавшуюся социальную революцию в России. Забота об этом поколении диктовала пространные, страстные, взволнованные письма Якова Михайловича Кире Бессер.