Текст книги "Темный кипарис"

Автор книги: Эдвина Нун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

Глава 11
ПРИЗНАНИЕ

При ясном свете дня Стелла изучила два противоречивых портрета Харриет Хок, создателями которых были ее дети. Сравнение оказалось еще более потрясающим при ярком свете, когда рисунки лежали рядом.

Великолепный рисунок Оливера Хока был превосходным образчиком безмятежного состояния духа. Художник, который рисовал портрет, явно любил свою модель.

Уродливый рисунок Тодда Хока не уступал ему по мастерству. Но он был злобным. Стелла не смогла сдержать пронзившей ее дрожи. Она умышленно положила оба рисунка вместе со своими учительскими принадлежностями и заперла портфель. Времени было достаточно, чтобы противостоять создателю этого злобного произведения. Однако, испытывая к нему симпатию, она все еще не хотела верить очевидным фактам.

Стелла удивилась, спускаясь по лестнице, что Артур Карлтон Хок и миссис Дейлия стоят в просторном вестибюле. На мистере Хоке было пальто с бобровым воротником и высокий цилиндр, на ногах – высокие блестящие кожаные ботинки.

– Вы проводите меня до кареты, миссис Дейлия? – тихо произнес мистер Хок. Экономка собралась ответить, но в эту минуту оба заметили Стеллу, спустившуюся до площадки.

Экономка удивленно приподняла брови:

– Ах, мисс Оуэнз. Вы, должно быть, проспали?

Стелла была поражена:

– Простите?

– Завтрак был час назад, дорогая, – многозначительно произнесла миссис Дейлия. Улыбка украшала мистера Хока, в руке он держал темную матерчатую сумку, которой, судя по ее виду, пользовались часто.

– Извините. Доброе утро. – Стелла удивилась: неужели ее часы отстали на час? Ведь она не забыла завести их среди всех волнений прошедшей ночи?

– Уверен, – рассмеялся Артур Карлтон Хок, – в кладовой найдется достаточно яиц и бекона, оставленных для вас, мисс Оуэнз. Проследите за этим, миссис Дейлия, после того как я уеду.

Стелла улыбнулась в ответ на его веселое настроение и порадовалась совершенно иной манере общения после вчерашней сцены.

– А вы уезжаете? – спросила она.

– Да, на весь день. Боюсь, еще одна деловая встреча. Адвокат похож на доктора, а клиенты умудряются попадать в беду в самое неподходящее время.

– Не представляю себе лучшего адвоката, – сказала Стелла.

Миссис Дейлия, кажется, заподозрила что-то неладное.

– Вы опоздаете, мистер Хок. До Провиденса долгая дорога.

– Совершенно верно. Тогда увидимся позднее, мисс Оуэнз. Поздоровайтесь за меня с Тоддом.

– До свидания, сэр. Не беспокойтесь обо мне, Миссис Дейлия. Я сама позабочусь о своем завтраке.

– Как угодно, мисс Оуэнз.

Стелла наблюдала сквозь занавешенное боковое окно, как мистер Хок и миссис Дейлия шли к поджидавшей на дороге карете, запряженной четверкой. Похоже, день для поездки выдался неудачный. Нависшее над головой небо потемнело, и по нему неслись облака. Мистер Хок оживленно беседовал с миссис Дейлией. Экономка, накинув на голову мантилью, защищавшую ее от холодного утра, напряженно слушала. Стелла вздохнула и направилась в кухню, чтобы получить свой завтрак.

Похоже, мистер Хок постоянно находился в разъездах и никогда не рассказывал о своих адвокатских делах.

Гейтса нигде не было видно. Так же как Тодда. Но на кухне было тепло, уютно и приятно, как всегда. Кофейник все еще стоял на плите, в ноздри ей ударил аромат кофе. Стелла забыла о своих тревогах и планах и приготовилась получить удовольствие от завтрака в одиночестве.

Старинные часы в вестибюле пробили одиннадцать раз.

Стелла, сунув под мышку портфель, поспешно направилась в библиотеку. Тодд, должно быть, ожидал ее, как всегда. Уроки начинались ровно в одиннадцать. Но Стелла задержалась за второй чашкой кофе, пытаясь выработать какую-то стратегию для предстоящего занятия.

Войдя в библиотеку, она увидела, что Тодд уютно устроился в моррисовском кресле. Он поднял глаза, кинув быстрое «здравствуйте». Стелла кивнула в ответ и направилась к креслу напротив него.

Шторы были раздвинуты, в библиотеке было светло, и не было нужды зажигать свечи. В камине неспешно горели поленья.

– Ну, Тодд, как ты себя чувствуешь сегодня утром?

– Прекрасно, мэм.

– Хорошо. Готов энергично приняться за уроки?

– Думаю, готов.

Стелла раскрыла портфель, держа его на коленях, достала два рисунка и положила их обратной стороной вверх на маленькую подставку из красного дерева, стоявшую рядом с ней. Тодд, казалось, не обратил на них внимания. Как всегда, лицо его сохраняло серьезность. По выражению его голубых глаз невозможно было что-то понять.

– Тодд, расскажи мне что-нибудь.

– Мэм?

– Бывают дни, когда тебя не интересует учеба. Ответь мне сейчас честно. Разве это не так?

– Наверное, так.

– Что ж, когда наступают такие дни, чем тебе хотелось бы заняться?

– Мне всегда нравилось учиться, мэм.

Стелла спокойно покачала головой:

– Невозможно учиться, если твои мысли бродят где-то далеко. Может быть, ты предпочел бы заняться чем-то другим?

– Чем именно?

– Разве у тебя нет любимых занятий? – возразила Стелла. – Например, рисование?

Внезапно в глазах Тодда вспыхнуло подозрение. Его ответ выглядел странно:

– А вы действительно только воспитательница, мисс Оуэнз?

– А в чем дело? Кто же я, по-твоему?

Он не ответил на последний вопрос. Только на предыдущий.

– Да, я люблю рисовать, мэм. Очень люблю.

– Это прекрасно. – Стелла собралась с мыслями. Она потянулась за злобным портретом Харриет Хок и повернула его так, чтобы мальчик увидел его, неотступно наблюдая за его лицом. Эффект был невероятным. Юное лицо побелело, сделавшись бледным как мел, за исключением двух красных пятен на щеках. – Ты узнаешь свою работу, Тодд?

– Где вы нашли его? – Его голос, вероятно, поднялся из адских глубин.

– Какое это на самом деле имеет значение, Тодд? – тихо спросила Стелла. – Я нашла его и знаю, что этот рисунок сделан тобой, и это расстраивает меня. Ужасно расстраивает.

Тодд смотрел на нее странным взглядом, по его лицу было видно, что ему стыдно.

– Эта находка… означает ли это, что вы теперь откажетесь от меня?

Стелла изучала юное лицо.

– Почему ты считаешь, что я могла бы так сделать?

Он не захотел отвечать.

– Тодд, – мягко настаивала Стелла, – я хочу, чтобы ты рассказал мне все о себе и об Оливере. Прямо сейчас. Это ужасно важно.

Он смотрел недоверчиво.

– Разве вы не знаете об этом все?

– Конечно нет! – Стелла ответила резко, несмотря на свои благие намерения. – Я хочу услышать все в твоем собственном изложении.

– Это не имеет значения, – ответил он тупо.

– Нет, имеет. Я жду, Тодд. С самого начала, пожалуйста.

Он повернулся к ней лицом, оно было беспомощно и юношески прекрасно. Стелле хотелось прижать его к себе, однако она не посмела этого сделать. Он сам должен все объяснить, иначе она будет сомневаться в нем до конца своей жизни.

– Я нарисовал картину. Для своего отца. Он собирался в длительную поездку. Не на один месяц. Я подумал, что ему было бы приятно взять с собой портрет матери. Я хотел, чтобы он положил его в свою сумку, чтобы он был с ним всегда, куда бы он ни поехал.

– Продолжай.

Слова пробивались болезненно медленно, мучительными рывками.

– Это был первый портрет, который я нарисовал. Оливер рисовал так много всяких картин для отца. И я хотел сделать для него рисунок, только для пего. Я трудился над портретом в своей комнате, когда меня за этим занятием застал Оливер.

– А потом? – Стелла понимала, что его надо подталкивать, терпеливо добиваться продолжения истории.

– Оливер сказал, что рисунок очень красивый. Он сказал, что моему отцу он понравится даже больше, чем те рисунки, которые сделал он. Я сказал Оливеру, что еще не совсем закончил рисунок, но он забрал его у меня и не захотел возвращать. Он держал его в высоко поднятых руках, я не мог дотянуться. Оливер был высоким, понимаете, мэм. Таким высоким. Я плакал, но он только смеялся. Он сказал, что вставит его в красивую позолоченную рамку и отдаст отцу. Он сказал, что только он знает, какая рамка понравится отцу.

Пораженная тем, как он защищает созданное им уродство, Стелла только спросила:

– Когда же он вернул рисунок назад?

В ответ Тодд нахмурился:

– Он мне его вообще не возвращал. Каждый раз, как я спрашивал Оливера о нем, он говорил, что впереди еще много времени. Но его не было! Я бы выкрал рисунок, но не смог этого сделать.

– Оливер запер его в своей комнате?

– Да. Потом настал день, накануне отъезда отца, а Оливер все еще не хотел отдавать мне рисунок. Я спросил его, и он объяснил, что только что получил для него подходящую рамку, которая понравится отцу, и он сам передаст рисунок отцу с выражением моей любви. Он также сказал, что нарисовал другую картину, намного лучше моей, которую отец по-настоящему полюбит.

Окончательно сбитая с толку, Стелла теперь только слушала его.

– А потом?

– Он позволил мне увидеть его. – Внезапная боль вспыхнула в глазах мальчика. – Это был еще один портрет моей матери. Ужасный портрет. На нем она выглядела как… как… я не могу сказать этого… но Оливер заставил ее выглядеть так, и он хотел сделать так, чтобы отец подумал, будто это нарисовал я!

– Почему ты не разорвал этот рисунок?

– Я не мог. Он держал его высоко… так высоко, что я не мог дотянуться. А потом он унес его в свою комнату.

– Что ты сделал после этого?

– Я не знал, что делать! – вскричал Тодд. – Мой отец возненавидел бы меня… ведь он так любил мою мать!

– Но, Тодд, – взмолилась Стелла, желая верить ему, – ты мог бы сказать отцу, что не рисовал этого портрета.

– Он не поверил бы мне. – Тодд выразительно замотал головой, отрицая такую возможность. – Он не мог идти против Оливера.

– Расскажи мне все до конца. Пожалуйста.

– Оливер сказал, что отдал этот рисунок отцу в тот же вечер. Он смеялся надо мной и называл меня маменькиным сыночком, потому что я плакал. И он спросил меня, чего я боюсь. Я боялся его, я всегда боялся его. Он был такой… плохой.

Стелла пришла в слишком большое смятение, Чтобы слушать дальше. Она быстро достала прекрасный рисунок, держа его обратной стороной вверx. Она снова указала на уродливый портрет:

– Тодд, рисовал ты или не рисовал эту картину?

Слезы выступили на его глазах.

– Неужели я сделал бы это, мэм? Неужели сделал бы? Я любил свою мать!

– Но на ней написано твое имя.

– Оливер подписал ее. Он мог сделать все, что угодно. Он умел подделывать мою подпись. Он был настоящий волшебник!

– А этот?

Стелла подняла прекрасный портрет Харриет Хок, ее руки дрожали. Краски снова вернулись на лицо Тодда, и слезы брызнули из его глаз.

– Да-да… о да, мэм, это мой рисунок. Где вы взяли его?

Он жадно потянулся к нему, и Стелла позволила ему взять рисунок в руки. Он держал его почти благоговейно, его влажные глаза сияли.

– Я взяла его вчера ночью в комнате Оливера, – ответила Стелла, – там, где он был все это время, и ты, должно быть, знал об этом. Почему ты не попросил Гейтса или кого-то другого достать его для тебя? И если ты действительно не рисовал отвратительной картины, почему ты не уничтожил ее давным-давно, прежде чем на нее случайно не наткнулся твой отец и не подумал бы, что все плохое, о чем говорил ему о тебе Оливер, – это правда?

– О, мэм, – захныкал снова Тодд, – я не мог. Я боялся.

– Чего боялся, скажи, ради всего святого?

– Оливера, – простонал Тодд. – Он сказал, что вернется из преисподней, чтобы всегда преследовать меня, если я расскажу хоть одной живой душе о том, что он сделал. Он на самом деле не умер, понимаете. Он все еще в этом доме… он бродит вокруг по ночам…

– Прекрати, – приказала Стелла. – Немедленно. Оливер – не привидение и не станет им никогда. Не придумывай для себя ужасных ночных кошмаров. Оливер оказывал на тебя дурное влияние, Тодд, и…

Тодд не слушал. Отчужденность снова появилась в его глазах. Стелла поняла, что он где-то далеко, на каком-то затерянном острове, где нет никого, кроме него самого и того злого гения, Оливера Хока.

– Он сказал, что я не должен трогать его комнату. Или уничтожать что-нибудь из его вещей. Я должен почитать дерево, на котором вырезано его имя. И не входить в бассейн без его разрешения. Он заставил меня пообещать все это – даже более того. Как раз накануне того дня, когда он умер…

– Тодд, прошу тебя.

Мальчик пугал ее. Его глаза были такими дикими и недетскими.

– …и когда он пошел в бассейн со своим новым изобретением, я последовал за ним. Я спрятался в кипарисах, пока он раздевался. А когда он повернулся спиной, я повредил его изобретение, так что оно не могло правильно работать. Я ненавидел Оливера. Я всегда ненавидел его. За то, что он сделал моим родителям. За то, что он сделал мне. Он украл у меня отца, поэтому отец любил его больше, чем меня! Ты слышишь меня, Оливер! – Тодд вскочил с кресла, закинув назад голову, он кричал в сводчатый потолок. – Я ненавижу тебя!

– Тодд, прошу тебя. – Стелла нежно обняла его, прижав к себе.

Он дрожал, его худенькое тело напряглось от сжигавшей его изнутри лихорадки. Его глаза наполнились слезами, на лице застыло страдание.

– О, мисс Оуэнз! – жалобно закричал он.

– Да, Тодд?

– Он был плохим, таким плохим…

– Я знаю.

– И он всегда причинял людям страдания. Он всегда поступал жестоко. Как в тот раз, когда он подложил шип розы под седло Чарли. Бедная лошадь взбесилась и сломала ногу, отцу пришлось пристрелить старину Чарли, и… я ненавидел его! – Остальное потонуло в потоке слез.

– Тодд, – мягко прошептала Стелла, – послушай меня. Не должно быть никаких ошибок относительно этого события. Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что последовал за Оливером, спрятался в кустах и сделал что-то с его изобретением, отчего оно перестало работать?

Тодд поднял к ней залитое слезами лицо. Его рот был открытой раной отчаяния.

– Разве вы не понимаете, мэм? – вскричи он. – Я убил Оливера!

Глава 12
ХРАНИТЕЛЬ БРАТА

Стелла не могла вымолвить ни слова. Честно говоря, ей пришлось отвернуться, изучить заполненные книгами полки, пурпурные занавески, веселый огонь в камине, колесо фургона над головой. Неужели он на самом деле сказал это? Или эти слова – плод ее воображения, они прошелестели в воздухе, промелькнули в атмосфере, словно злой призрак прошлого.

– Тодд, – она произнесла имя почти умоляющим голосом, – ты убил Оливера, своего собственного брата? Этого не может быть!

Его слезы высохли. Он потер лоб, отбросив золотистую прядь, падавшую на глаза.

– Это было ужасное ожидание. Если меня запрут в мрачную темницу, днем я справлюсь с собой. Я умею считать, понимаете. Но по ночам меня мучают кошмары. Такие страшные кошмары.

– Об Оливере?

– Нет, не совсем так. Я знаю, что он – привидение, но я боюсь его только тогда, когда бодрствую. Я не вижу его во сне.

– О чем же тогда кошмары?

– Не о нем. Я вижу во сне, как плачу перед судом и как за мной гонится палач. Как три слепые мышки, о которых мы говорили. Кошмар не о том, что за тобой гонятся. Кошмар в том, что пытаешься убежать, и в том, что люди узнают об этом, – вот чего я боюсь.

Стелла с трудом сдерживала слезы. Бедный измученный ребенок.

– Люди… ты говоришь об отце?

Он кивнул.

– Вы не станете поднимать шум, правда? Когда мы уедем, я имею в виду.

– Конечно нет. – Что она могла сказать ему, что дошло бы до его детского разума?

– Мой отец не захочет поднимать шума. Он джентльмен. Джентльмены именно так и поступают, понимаете?

– Обещаю. Тодд… только твоего признания недостаточно, понимаешь.

Он нахмурился:

– Что вы хотите сказать, мэм?

– Я должна иметь доказательство. Как в детективных романах и триллерах. Полиция не может произвести арест, не имея доказательств. Ты понимаешь это?

Он помедлил.

– Думаю, что да.

– В суде, – продолжала Стелла, – признания людей должны быть подкреплены доказательством. Это называется уликой. То, что подкрепляет правдивость их заявлений.

– Доказательство есть. – Тодд держался решительно.

– Прекрасно. Потому что нельзя ожидать, что судья поверит тебе на слово, будто ты совершил преступление, в равной степени нельзя было бы ожидать, что он поверит на слово человеку, который скажет, что он не совершал этого… понимаешь?

– Есть доказательство, – повторил Тодд. – Но оно в комнате Оливера.

– Изобретение?

– Да. Это забавное сооружение. Как подводная лодка. После несчастного случая они положили ее снова в комнату Оливера.

– Разве не все вещи Оливера были сожжены? – Стелла внимательно наблюдала за ним.

– Наверное, так.

– Тогда изобретение тоже должно было исчезнуть, верно?

– Вероятно, нет.

Он отгородился от нее, и Стелла не знала, какую теперь применить тактику. Знал ли он, что комната и все ее содержимое остались нетронутыми? Однако она поверила ему относительно авторства рисунков. По ее мнению, она получила убедительные доказательства. Стелла думала, что такой мальчик, как Тодд Хок, не способен на подобное богохульство, и она была уверена в правильности своих выводов. У нее, конечно, был только его рассказ, но это, по крайней мере, было что-то существенное: словам Тодда можно было доверять.

– Разве изобретение еще там, мисс Оуэнз?

– Да, Тодд, боюсь, что там.

– Это хорошо. Я полагал, что так и должно быть. Теперь у вас будет доказательство, которое нужно судье.

– Тодд, почему ты так настаиваешь на том, чтобы тебя наказали?

– Я убил своего брата, разве не так? Разве меня не следует запереть в темницу и повесить за шею, пока я не умру?

Стелла отвернулась. Что можно было возразить на столь безупречную логику?

– Мы поговорим об этом позднее.

Тодд отблагодарил ее слабой улыбкой:

– Вы не похожи, по моим представлениям, на полицейского.

Облик Стеллы явно не вызывал доверия.

– Давай просто считать, что ты – это моя работа. И в данный момент я хочу, чтобы ты спустился вниз и подготовился. Я хочу, чтобы ты рассказал все это своему отцу, когда он возвратится из Провиденса. Слово в слово то, что ты рассказал мне. Об Оливере и рисунках. Обо всем.

Тодд снова вскочил, напряженный и испуганный:

– Нет!

– Ты должен, Тодд. Это несправедливо по отношению к тебе, ужасная отдаленность от своего отца. Это несправедливо и по отношению к нему. Он имеет право знать об Оливере.

– Нет, мисс Оуэнз… прошу вас! – Тодд искал теперь какой-то выход, в глазах его появился страх попавшего в западню животного.

– Ты не считаешь, что он имеет право знать?

– Я не могу рассказать ему!

– Если не можешь, – решительно сказала Стелла, – тогда ты трус. Ты никогда не был трусом, Тодд.

– Не заставляйте меня, мэм. – Мальчик смущенно поежился. – Он будет стыдиться меня… моему отцу будет стыдно!

– Послушай меня, Тодд. Это единственно честный поступок. Между вами не должно быть больше лжи. Твой отец – прекрасный человек…

– Он возненавидит меня!

– Расскажи ему, как относился к тебе Оливер.

– Он возненавидит меня… я знаю, что возненавидит!

– Почему он должен будет ненавидеть тебя? – спросила Стелла в отчаянии.

– Он любил Оливера.

– Но он также любил тебя, Тодд.

Юная голова отчаянно закачалась.

– Нет, не любил… нет, не любил, говорю вам… не так, как он любил Оливера.

Стелла подняла два рисунка. Тодд отскочил.

– Ты только покажешь ему эти рисунки и расскажешь ему о них. Ты понимаешь меня, Тодд? Твой отец распознает правду.

– Я не могу.

Стелла скрестила руки:

– Тогда мы расскажем ему вместе. Ты и я. Настало время, чтобы вся эта тайна относительно твоего брата была изгнана из этого дома. Дом нуждается в чистом воздухе и ярком дневном свете, чтобы исчез навсегда весь этот кошмар.

– Я не могу рассказать ему. Я предпочел бы Умереть. Я никогда не расскажу ему…

Слишком поздно. Она ощущала, как Тодд отдаляется от нее. Не успела она подняться, чтобы остановить его, как он стремительно вскочил с моррисовского кресла. Его ноги двигались проворно, и не успела она опомниться, как он выскочил из комнаты, оставив открытой тяжелую дубовую дверь. Она услышала звук шагов, удалявшихся по коридору.

Стелла подбежала к порогу, надеясь его остановить:

– Тодд, Тодд, вернись обратно…

Он убежал.

Была только миссис Дейлия, стоявшая на площадке, она смотрела недовольно и неодобрительно на возникшее беспокойство. По повороту ее головы Стелла поняла, что Тодд промчался мимо нее, как торнадо, не сказав даже «счастливо оставаться».

Стелла потерпела поражение, ей оставалось только присоединиться к экономке.

Миссис Дейлия – в черном, с прилегающим лифом, платье, отделанным кантом, с белым накрахмаленным воротником – смотрела на нее с неодобрением. На красивом лице проступили суровые, жестокие линии. Она выглядела намного старше своего возраста.

– Вот как вы следите за поведением своих учеников, мисс Оуэнз?

– Извините.

– Он побежал вниз, как дикарь. Чуть не сбил меня с ног. Должна сказать, я решительно не одобряю таких игр.

– Это не было игрой, – произнесла Стелла, стиснув зубы.

– Вот как? Что же тогда это было?

– Тодд очень взволнован.

– Жаль. Но он всегда такой, разве не так?

Стелла решительно обуздала свои эмоции, но неприветливое поведение экономки вынудило ее занять определенную позицию.

– Должна сказать, миссис Дейлия, что вы, кажется, всегда враждебно настроены против мальчика.

Черные глаза сверкнули.

– Разве?

– Да, именно так. Для этого не только нет никаких оснований, это просто несправедливо. В чем причина – вот что я хочу знать.

Слабый румянец появился на щеках миссис Дейлии.

– В чем причина, вы спрашиваете? Вы не знали Оливера.

– Я по горло сыта Оливером. Почему его вечно сравнивают с Тоддом?

Экономка смотрела на нее, онемев от изумления.

– Тодд – свиное ухо, мисс Оуэнз, а из свиного уха шелковый кошелек не сошьешь, верно?

Стелла внутренне улыбнулась, радуясь теперь этой открытой борьбе. Это была именно борьба. Жребий брошен, семь бед – один ответ. Многое следовало бы изменить в Хок-Хаус, и когда-то нужно было начать.

– И что это за волк в овечьей шкуре? – спросила Стелла. – Или дьявол в теле мальчика? Ваш Драгоценный Оливер за многое несет ответственность, судя по тому, что я слышала.

Перемена в экономке была ужасна. Ее лицо застыло в страшной гримасе, и она сделала шаг вперед. Она протянула правую руку, схватила Стеллу за запястье и крепко сжала его.

– Что вы слышали?

– Отпустите, пожалуйста, мою руку, вы причиняете мне боль.

– Нет, расскажите мне.

– Нет. Миссис Дейлия, если вы не разожмете свои пальцы, мне придется…

Миссис Дейлия отступила, убрав свою руку. Она изо всех сил пыталась изобразить улыбку:

– Вы, мисс Оуэнз, относитесь к тем юным леди, которые вызывают сильнейшее раздражение. Мне хотелось бы, чтобы вы не ходили вокруг да около с этими гнусными намеками. Говорите, что вы имеете в виду.

– Скажу, – откровенно ответила Стелла. – Мистеру Хоку, когда он вернется из Провиденса. А сейчас извините меня, я посмотрю, куда убежал Тодд.

Она решительно протиснулась мимо экономки и стала спускаться по лестнице. На сердце у нее значительно потеплело, когда она увидела у подножия лестницы улыбающегося ей Гейтса. Он делал вид, что протирает большое овальное зеркало в холле, но Стелла поняла, что он видел и слышал все, что случилось наверху лестницы.

Его старое, изрезанное морщинами лицо излучало довольство.

– Ах, наконец, позвольте мне сказать, кто-то дал отпор этой женщине, мисс Оуэнз.

– Спасибо, Гейтс, но я почувствую себя паяного лучше, когда мистер Хок наконец вернется домой. Когда его ожидают?

– К концу дня, наверное.

– Это случится не так скоро.

Он указал на парадную дверь:

– Молодой хозяин убежал туда. Вам бы лучше успокоить его. Он выглядел очень расстроенным. Я не видел его в таком состоянии.

Стелла кивнула в знак благодарности и поспешно вышла через парадную дверь.

На дворе было холодно и морозно, определенно должен был выпасть снег. Стелла ощущала его в воздухе и видела на затвердевшей, утрамбованной земле. Воздух пропитался смешанным запахом сухого вереска и шиповника. Небо было мрачным, серым и унылым. Она обвела взглядом окрестности.

Никаких признаков Тодда, если только он не пробежал через кипарисы к бассейну.

Но нет.

Быстрый осмотр территории более чем в сто ярдов вокруг Хок-Хаус ничего не дал. Стелла, чувствуя, что свежий ветер пронизывает ее до костей сквозь тонкое шерстяное платье, поспешила вернуться в дом.

Что ж, он вернется обратно, после того как Хорошенько выплачется или проголодается, что-нибудь в этом роде. Бывали случаи, когда детей Надо было предоставить самим себе, считала она. Случившееся, безусловно, следовало рассматривать как один из таких сложных моментов, когда маленькому мальчику требовалось все обдумать и принять для себя решение. Она была уверена, что он вскоре объявится.

Вернувшись в дом, Стелла ждала в гостиной, занявшись изучением прекрасной, украшенной резьбой мебели и картин на стенах.

Прошло два часа, а Тодд так и не появился. Три, потом четыре часа, и Стелла действительно начала волноваться. Стемнело, и вскоре в доме должны были зажечься свечи.

Заботливый Гейтс принес ей между тем чай, и она попыталась отогнать вполне обоснованные страхи за мальчика. Длительное отсутствие Тодда не имело никакого отношения к нежеланию учиться. Он выскочил из дому в возбужденном состоянии, которое было вызвано совсем иными причинами.

Старинные часы пробили шесть раз, и Стелла, охваченная дурными предчувствиями, не могла найти себе места. Миссис Дейлия не появлялась, так что один Гейтс продолжал ждать вместе с ней.

Затем снаружи донесся звук подъехавшего экипажа и раздался низкий мужской голос, приказывающий лошадям: «Тпру-у!» Стелла бросилась к дверям и увидела Артура Карлтона Хока, шедшего по дорожке, его высокую и представительную, как всегда, фигуру, услышала, как стучат по плитам его большие башмаки.

На лице Стеллы, должно быть, отразилось ее состояние. Приветливое выражение в глазах мистера Хока изменилось из-за страха услышать неожиданное известие.

– Мисс Оуэнз, что случилось?

– О, мистер Хок…

– Что-то случилось с Тоддом? – В сильном голосе прозвучала почти фатальная обреченность.

– Я не знаю… – Внезапно долго сдерживаемые слезы хлынули из ее глаз.

За его широкими плечами Стелла видела только темную ночь, обнаженные небеса и высокие мрачные деревья. Тодд. Один где-то там. Испуганный, голодный…

– Мисс Оуэнз! – закричал мистер Хок. – Стелла! Ради бога! Что случилось с Тоддом?

– Он убежал!

Крик вырвался у нее из груди, и она припала к густому меху его бобрового воротника, ее плечи дрожали. И по какой-то причине, которой она так и не поняла, она почувствовала, что мир оторвался от земли, накрытый гигантскими волнами темноты.

Больше она ничего не помнила.