Текст книги "Темный кипарис"

Автор книги: Эдвина Нун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

– Вы говорите странные вещи, миссис Дейлия.

– Вот как?

– Конечно же. Вы говорите так, будто верите в привидения.

Экономка помолчала, ее высокая фигура отбрасывала уродливую тень на твердую древесину пола в коридоре.

– Оливер не может быть привидением. Вы не поняли меня, мисс Оуэнз.

– Наверное. Но здесь так много всего, чего я не понимаю.

– Оливер был не из тех, кто довольствуется полумерами по отношению к себе или к другим. Когда вы смотрите из окна своей спальни, вы видите кипарисы. Они прекрасны, не правда ли?

– Конечно.

– Когда я смотрю на них, я вижу Оливера. – Мрачные нотки появились в голосе миссис Дейлии. – Все, к чему бы он ни прикасался, становилось прекрасным. Он был как многогранный, безупречный бриллиант. И сейчас, когда он выпал из своей оправы…

– Разве не может Тодд занять его место? – сердито оборвала ее Стелла. Симпатия к Тодду заставила ее выразить презрение к экономке.

– Нет.

– Мне он нравится, – просто возразила Стелла, не в силах дать достойный отпор. – Он хороший ребенок…

– Извините меня, – сказала миссис Дейлия, проплывая мимо нее. – Надеюсь, вы с успехом проведете урок с мастером Тоддом. – Она исчезла, как привидение, растаяв в сумраке коридора.

Стелла подавила свой гнев и противоречивую тревогу и отправилась на поиски Тодда. Попытаться попять его и помочь ему выбраться из трясины тревожных эмоций было одним делом, но его обучение не имело к этому никакого отношения. Она, в конце концов, была его учительницей, а классные занятия пребывали пока в печальном пренебрежении.

Похоже, миссис Дейлия была права. Оливер Хок, несмотря на свою смерть, конечно, оказывал воздействие на живых.

Глава 7
КАРТИНА

Урок в то утро действительно оказался насыщенным. Стелла обнаружила, что Тодд был особенно восприимчив; вероятно, его охватила необыкновенная жажда знаний. На этот раз он не отвлекался. Его голубые глаза сверкали из глубины кожаного массивного моррисовского кресла. Стелла ответила на его пыл редким приливом красноречия. Она говорила и говорила без умолку, ведя молодой ум, доверенный ее попечению, через истинные сокровища знаний. Она рассуждала о литературном творчестве Китса и Шелли, о научных изысканиях Архимеда. Для того чтобы сформировать философскую атмосферу учебного занятия, она рассказывала о мыслителе Вольтере.

Тодд впитывал ее слова, дрожа от энтузиазма, и это согревало душу Стеллы. Мальчик слышал и слушал. И эти знания пускали глубокие корни в его разуме.

– А теперь, Тодд, что бы ты сказал о таком стихотворении, как «Три слепые мышки»?

Так уж случилось. Благодаря удивительной обстановке, окружавшей их, и Тодду, который так живо реагировал на ее слова, что нельзя было желать лучшего, она позволила почти случайно выдаться этому вопросу. Стелла очень внимательно следила за реакцией Тодда. Но его лицо оставалось бесстрастным. Никто не подумал бы, что его интересует слово «крыса».

– Что вы имеете в виду, мэм? Стелла глубоко вздохнула:

– Ну, это стихотворение. Его приписывают Китсу или Шелли. Ты знаешь «Три слепые мышки», правда, Тодд?

– Посмотри, как они бегут… – Он рассмеялся.

– Они все бегали за женой фермера… и так далее. Все верно. Так что бы ты сказал об этом?

– Это детские стишки.

– Да.

– Просто стишки, чтобы обучать детей. Чтобы насмешить их, я думаю.

– Продолжай.

Внезапно лицо его затуманилось.

– На самом деле я не думаю, что оно смешное.

– Почему же?

– Нехорошие вещи происходят в этом стихотворении.

Стелла закрыла свой сборник «Великие английские поэты» и продолжала вести беседу в непринужденном тоне. Она почувствовала, что добралась до каких-то глубин, прикоснулась к обнаженному нерву сомнения, сокрытому в маленьком мальчике, сидевшем перед ней. Сейчас он беспокойно заерзал в большом кресле.

– Нехорошие вещи? – повторила она. – Скажи, что ты имеешь в виду. Мне кажется, я не понимаю.

– Ну, – медленно произнес он с явной озабоченностью, – там есть очень неприятные строчки, правда? О том, как отрезали им хвосты острым ножом? Мне это не нравится. Это жестоко.

– Да, наверное, ты прав. – Стелла обнаружила, что ей трудно объяснить содержание стихотворения. Как можно логически проанализировать стихотворение, в котором три слепые мышки были безжалостно и бессмысленно убиты женой фермера, и найти оправдание этому поступку в глазах ребенка? «Видели ли вы такую картину когда-нибудь в своей жизни?..»

Она обязана попытаться объяснить это себе и Тодду.

– Тодд.

– Мэм?

– Ты должен понять. Существуют разные виды стихотворений. Оды, баллады, шуточные стихотворения, сказания – и детские стишки. Каждое из них служит определенной цели. Как ты сказал, «Три слепые мышки» – детское стихотворение. Оно было написано для детей. Оно короткое, рифмы легкие, и оно глупое. Большинство детских стишков также населено животными – в данном случае мышками. Матушка Гусыня рассказывает нам все свои истории, в которых действуют животные, потому что дети – очень маленькие дети – легче отождествляют себя с животными. Понимаешь?

Он покачал головой:

– Нет. Мыши – неприятные создания. Они вырастают в крыс, правда?

– Они принадлежат к семейству грызунов. Они не крысы, хотя очень похожи на маленьких крыс.

– А крысы такие отвратительные, ужасные. Они иногда кусают людей и могут загрызть их до смерти. – Последнее предложение было произнесено почти сердито.

Стелла решила переменить предмет разговора:

– Я рада, что у тебя есть свое мнение о стихотворении, Тодд. Это прекрасно. Именно на это я и рассчитываю. Это твое право – не любить стихотворение. Когда у тебя есть твердое мнение о каком-то предмете, и ты знаешь, почему ты так думаешь, и за всем этим стоит разумная причина – это признак сметливого ума.

Тодд выглядел смущенным. Он заерзал, устраиваясь поудобнее, его руки поспешно вцепились в ручки кожаного кресла.

– Мне очень нравится «Ода к Грециану Урну». Я не все понял там, но мне стало грустно, хотя мне она понравилась. Это то же самое?

– Да, – ответила Стелла, все еще думая о словах «крыса» и «смерть». – В этом есть свой смысл. Ты хороший ученик, Тодд.

– Благодарю вас, мисс Оуэнз.

День продолжался. Всплеск солнца, золотое время, в течение которого необычно яркие лучи залили библиотеку, разбрасывая желтую пыль но забитым книгами полкам и по мебели красного дерева. Колесо фургона, свисавшее с потолка, казалось сверкающим кругом, будто свое собственное солнце согревало библиотеку. Тодд, с головой ушедший в мир учебы, сидел над письменными работами, омываемый золотым потоком.

За дверью, в вестибюле, старинные часы пробили пять раз нежным серебристым звоном. Тодд вскинул голову при этом звуке, застенчиво глядя на Стеллу.

– Да, – сказала Стелла, – на сегодня достаточно.

Он был вполне сложившейся личностью в свои двенадцать лет, все верно, но тем не менее он оставался прежде всего маленьким мальчиком. Стелла улыбнулась, глядя, как он с внезапной живостью складывает в стопку свои книги и тетради после часа почти полной отрешенности от внешнего мира.

– В то же время завтра, мэм?

– В то же время, Тодд. И должна сказать, что я чрезвычайно довольна твоими успехами.

Его глаза блеснули.

– Вы скажете об этом отцу, правда?

– Конечно, скажу. Он будет очень счастлив.

– Я хочу, чтобы он был счастлив.

– Почему ты так говоришь?

– Я не думаю, что он счастлив.

– О! – Стелла старательно выдержала паузу. – Из-за того, что случилось с Оливером?

Тодд быстро кивнул:

– Отец ужасно гордился Оливером.

– Я уверена, что он гордится также и тобой.

– Это не то же самое. Вы поймете. Оливер был каким-то особенным. Я совсем не похож на него.

– Два брата всегда не похожи, Тодд. Ни один отец на самом деле не хочет, чтобы они были похожи. Это было бы несправедливо, честно говоря.

Он выглядел озадаченным.

– Несправедливо? Как это?

Стелла подыскивала подходящий ответ.

– Ты хорош в твоих собственных делах на свой лад, и никто не будет судить тебя по чьим-то чужим стандартам или представлениям. Ты поймешь, что я имею в виду, так как ты еще растешь. С возрастом ты придешь к этому пониманию. Когда пройдет время…

Тодд решительно затряс головой:

– Очень может быть, но отец никогда не забудет, каким особенным был Оливер…

Он выбрался из кресла и направился к двери, застенчиво опустив голову. Книги, зажатые под мышкой, создавали впечатление ранимости мальчика. Стелла опять ощутила острый приступ жалости.

«Оливер. Похоронят ли его когда-нибудь?»

– Ты тоже сын Артура Карлтона Хока, Тодд. Помни об этом. Никто не сможет отобрать у тебя это звание.

Он остановился у двери с характерной для него улыбкой на лице, его рука обхватила большую позолоченную круглую ручку.

– Да, это так, верно?

– Пойди отдохни сейчас и будь готов к обеду в семь часов. Тогда увидимся.

– До свидания, мэм.

После его ухода в библиотеке воцарилась тишина. Первые тени сумерек растворили золотые пылинки полудня. Стелла задумчиво поставила на место, на третью полку, едва дотянувшись до нее вытянутой рукой, переплетенный в кожу том «Великие английские поэты». Ее разум погряз в трясине сомнений. Мальчик вызывал такое беспокойство. Вспышки блестящих способностей в его учебе всегда перемежались скучной, болезненной манерой, как только речь заходила об Оливере. Упоминание о его отце, явное или скрытое, всегда ввергало его в пучину самоуничижения. Это было неправильно. Стелла чувствовала, что не способна справиться с ситуацией. И, кроме того, разве это входит в круг ее обязанностей? Мальчик быстро делал успехи, его обучение не доставляло никаких хлопот, поскольку он был прекрасным учеником.

Стелла уже готова была отказаться от решения этой проблемы, когда произошло нечто такое, что невозможно было объяснить случайным совпадением.

Ее блуждающий взгляд, скользящий по великолепной обстановке библиотеки, которую она успела полюбить, остановился на квадратном белом листе писчей бумаги, который лежал на полу. Он явно упал на пол и лежал между моррисовским креслом и длинным столом из красного дерева, за Которым она вела свой урок.

Поначалу Стелла подумала, что, вероятно, это ее собственный листок с записями. Когда она нагнулась, чтобы подобрать его, пустая сторона листа была обращена к ней, и она удивилась еще больше, поскольку все ее листы были разлинованы. Потом она перевернула лист, уверенная, что он, должно быть, выпал из пачки книг и рабочих материалов Тодда.

При виде обратной стороны листа кровь застыла у нее в жилах. Невольный вздох вырвался из ее груди. Стелла не могла поверить своим глазам, настолько потрясло ее увиденное.

Это был набросок углем женского лица, нарисованного почти в натуральную величину, занимающего всю беловую сторону листа писчей бумаги.

Лишь посланец ада мог нарисовать такую вещь. Лицо, при всей своей красоте, было жестоким, порочным и злобным. Глаза были пустые, наглые и похотливые. Сузившиеся ноздри выражали презрение, цинизм и ненависть. Полные губы кривились в дьявольской, жестокой усмешке, переходившей в ужасную гримасу вечной ненависти. Однако при всем дьявольском мастерстве, вложенном в набросок, это были изуродованные черты когда-то прекрасного лица. И были еще две особенности в этом рисунке, от которых сердце Стеллы сжалось, как от физического удара.

Это было лицо Харриет Хок. Та же самая красота, которая поражала в великолепном портрете, висевшем в кабинете Артура Карлтона Хока. Это, безусловно, были те же самые черты, классический овал лица венчали великолепные густые кудри. Невозможно было ошибиться, кому именно припал лежат нарисованные углем линии.

Также нельзя было не заметить небрежную подпись, набросанную вчерне в правом углу рисунка, – Тодд Хок.

На листе не было даты.

Стелла почувствовала, что ее захлестывает волна отвращения, смешанного с горечью. Невозможно, немыслимо было представить, что столь юный разум мог достичь такого богохульства. И однако, именно так оно и было.

Рисунок принадлежал Тодду. Тодд подписал его. Тот самый таинственный ребенок, который приходил царапать слова «крыса» и «смерть» на двери своей спальни. Повредился ли ребенок в уме? Был ли он действительно ненормальным? Стелла вздрогнула, не зная, что делать, как правильно поступить. Она не могла просто проигнорировать подобный поступок, совесть не позволяла ей скрыть свою находку и притвориться, что ничего не случилось.

С тяжелой душой она взяла рисунок и положила в портфель, вместе со своими учительскими принадлежностями. Тут было над чем задуматься. Правильно говорят: семь раз отмерь, один раз отрежь.

Тодд Хок совершенно чудовищно исказил прекрасные черты лица своей матери. Зачем, господи помилуй? На самом деле он не знал этой женщины, поскольку его рождение явилось причиной ее преждевременной смерти…

Раздался стук в дверь библиотеки.

– Войдите, – произнесла Стелла, изобразив на своем лице спокойное выражение.

Вошел Гейтс:

– Извините меня, мисс Оуэнз. Я хотел сказать вам, что обед будет на час раньше сегодня вечером. Хозяин должен поехать верхом в деревню для деловой встречи. Он надеется, что это не причинит вам неудобства.

– Конечно нет, Гейтс. Благодарю вас. Тогда шесть часов?

– В шесть часов.

– О, Гейтс.

– Да, мэм?

– Я слышала, что Оливер был прекрасным художником. Интересно, сохранились ли какие-то его работы? Мне так хотелось бы взглянуть на них.

Лицо Гейтса опечалилось.

– О нет, мисс. Все сожгли. Все. Все, что осталось, – это та запертая комната наверху, в западном крыле. Сейчас там, наверное, нет ничего, кроме паутины и пыли. Понимаете, такова была воля мистера Хока. Он не хотел оставлять ничего, что напоминало бы Оливера.

– Понятно. Спасибо, Гейтс. Слуга улыбнулся:

– Хотя у юного Тодда – прекрасная рука. Вы могли бы попросить его показать вам некоторые из его работ. Он будет действительно прекрасным художником, если продолжит этим заниматься. Уверен, у него окажется под рукой несколько рисунков.

– Да? – Стелле удалось придать своему голосу удивленные интонации. – Обязательно попрошу. Я стараюсь узнать о Тодде как можно больше.

Гейтс слегка поклонился и вышел, ничего больше не сказав.

Обед в шесть. Стелла вздохнула.

Будет нелегко проглотить кусок, сидя напротив этого мальчика с ангельским лицом, который мог создавать такие дьявольские рисунки со всем мастерством прирожденного художника.

Но она должна попытаться. Должно быть какое-то объяснение для такого совсем юного дьявола.

Глава 8
КОМНАТА ТОДДА

Обед не занял много времени, он прошел кое-как. Создалось впечатление, будто все домочадцы сговорились поесть как можно скорее, чтобы ничто не задерживало внезапного, неожиданного отъезда хозяина.

Гейтс прислуживал, как обычно. Жареное мясо, украшенное подрумяненной картошкой и салатом. На десерт подали сливовый пудинг, в соответствии с сезоном Хэллоуина. Стелла выпила много кофе, больше своей обычной нормы. Она чувствовала, Что нуждается в стимуляторе, но не хотела прибегать для восстановления сил к бутылке самбукового вина, возвышавшейся посреди стола.

Тодд проглотил свою порцию, миссис Дейлия ела изящно, а мистер Хок был слишком занят Предстоящей встречей, так что за весь обед произнес единственную фразу: «Передайте мне, пожалуйста, соль, мисс Оуэнз».

Весело сверкал огонь в открытом камине, делая обстановку столовой уютной, как в дорогой гостинице. Да, Стеллу пронизывал холод. Атмосфера и настроение за обеденным столом были унылыми и недружелюбными.

Наконец обед закончился, и Артур Карлтон Хок поднялся, чтобы попрощаться и пойти в холл за своим пальто и котелком. Миссис Дейлия сделала Тодду за обедом замечание, сказав, чтобы он не ел так шумно, и мальчик погрузился в угрюмое молчание. Стелла попыталась немного разрядить обстановку рассказами о кануне Дня всех святых, но Тодда не удавалось расшевелить. Миссис Дейлия слегка улыбнулась, и ничем не примечательный обед прошел без единой реплики. Блюда, великолепно приготовленные Гейтсом, остались почти нетронутыми из-за отсутствия bon appetite [2]2
  Хороший аппетит (фр.).


[Закрыть].

Когда они услышали, что карета мистера Хока отъехала, а фырканье и топот лошадей замерли в ночи, миссис Дейлия обратилась к Стелле. Экономка выглядела сегодня вечером особенно красивой. Ее яркую красоту замечательно подчеркивали темный корсаж и белый, украшенный рюшем воротник.

– Вы играете в шахматы, мисс Оуэнз?

– Да. Я люблю эту игру!

– Хорошо. Отправимся в кабинет? Но сначала, мастер Тодд…

– Да, миссис Дейлия.

– Пожелай теперь спокойной ночи. Уверена, мисс Оуэнз задала тебе много уроков на завтра.

Стелла пожелала ему спокойной ночи и с каким-то дурным предчувствием наблюдала, как он уходит из столовой. Трудно было поверить, что это ангельское лицо и невинные голубые глаза скрывают уродливые мысли, о чем свидетельствовал его рисунок.

– Гейтс приберется здесь. Пойдемте, мисс Оуэнз.

Стелла почти с облегчением покинула столовую. Ее радовала предстоящая игра.

Но ее надежды на счастливый исход были мгновенно разбиты вдребезги. Хотя в колледже считали, что она играет выше среднего уровня, Стелла вскоре поняла, что не является подходящим партнером для миссис Дейлии.

Как только доска была приготовлена и на ней были расставлены затейливо вырезанные король, королева и королевский офицер, началась игра, и Стелла поняла, что миссис Дейлия – великолепный игрок. Стелла вытянула красную пешку и начала первой. Но не успела она сделать пешкой ход, как экономка смело принялась за дело. Не прошло и двадцати минут, как Стелла уже потеряла королеву, цепного слона и увидела, что ей грозит полное поражение.

Миссис Дейлия в игре была подлинным Макиавелли. Стелла, с головой уйдя в размышления о том, как избежать поражения, совершенно забыта о неприятных событиях дня.

– Шах и мат, мисс Оуэнз.

– Опять? Я слишком слабый партнер для вас, миссис Дейлия.

– Чепуха. Передвиньте своего короля.

Стелла последовала совету, но экономка ввела в бой слона.

– Ваш король в опасности, – сказала весело миссис Дейлия.

– Мне просто стыдно играть с вами. В колледже я считалась неплохим игроком.

– Действительно? У вас все еще шах и мат, дорогая.

– Вот так. – Стелла внимательно изучала доску. – О господи. Мне не удастся избежать поражения, верно?

– Нет, моя дорогая.

– Ваша победа, миссис Дейлия.

– У вас вскоре появится еще один шанс. Одна партия в шахматы – мой лимит на вечер. Мне еще предстоит поработать иглой.

– Гобелен?

– Да. Это красивый рисунок. Полет соколов на фоне обнаженных вязов. Если выйдет хорошо, то мистер Хок, вероятно, повесит его в холле.

Стелла вертела в пальцах проигранного короля. Он казался теплым и тяжелым.

– А мистер Хок играет в шахматы?

– Иногда. Обычно он слишком занят.

– Полагаю, Оливер прекрасно играл в шахматы, с его удивительными способностями.

– О да. Оливер был великолепный игрок. Иногда действовал слишком неосторожно в такой интеллектуальной игре, но было забавно наблюдать, как он умело использовал свои безрассудные ходы.

– А Тодд?

– Боюсь, нет. У него не хватает терпения. И в конце концов, он всего лишь ребенок.

– Не такой уж ребенок, – примирительно сказала Стелла, – чтобы не оценить прекрасные явления в жизни. У него уже проявляется необычное понимание Китса, Шелли и Вольтера.

– Вот как? – Экономка, похоже, искренне удивилась. – Вот уж от кого не ожидала этого.

Стелла принялась укладывать шахматные фигурки в искусно вырезанную шкатулку из слоновой кости, предназначенную для их хранения. Дрожащий огонь свечей в комнате отбрасывал длинные тени коней, ладей и слонов на поверхность стола.

– Могу я спросить вас кое о чем, миссис Дейлия?

– Если хотите.

– Могла ли быть у Тодда какая-то причина ненавидеть свою мать?

– Извините? – Тон миссис Дейлии сделался внезапно сдержанным, и она ушла в себя.

Стелла не позволила себе колебаться:

– Я спросила, была ли у Тодда какая-то причина ненавидеть воспоминание о своей матери?

– Не понимаю, как это может быть. Не поймаю, что послужило причиной такого вопроса. Что-нибудь случилось?

– На самом деле нет. Просто я чувствую в мальчике…

– Он что-нибудь сказал вам?

– Нет, конечно нет.

– Тогда почему вы спрашиваете?

– Не знаю. Временами я чувствую, что он обижен. Понимаете, ребенок может чувствовать ненависть к какому-то особому человеку, которого он никогда не знал. Ему может не нравиться этот человек только по той причине, что его уже нет, если вы понимаете, о чем я говорю.

Миссис Дейлия гордо вскинула голову:

– Люди, знавшие Харриет Хок, не могли ненавидеть ее. Харриет можно было только безгранично почитать и обожать.

– Это так, совершенно верно. Тодду очень больно, что он не знал своей удивительной матери, у него нет ничего, кроме постоянных напоминаний о том, какой удивительной она была. У него создается впечатление, будто она бросила его, умерев. Вы не понимаете?

– Да, понимаю. И сожалею, что вы постоянно превышаете свои полномочия на этот счет. Харриет Хок не имеет к вам никакого отношения. – Яркая краска гнева выступила на ее высоких скулах. – Вы не в состоянии оставить мертвых в покое?

Стелла отвела взгляд:

– Извините.

– Хорошо. Не будем больше говорить об этом.

– Просто я интересуюсь всем, что касается моего ученика, – добавила Стелла с запинкой.

– Я сказала, что мы больше не будем говорить об этом, – прервала ее миссис Дейлия. – А теперь извините меня, мисс Оуэнз.

– Спасибо за партию, миссис Дейлия.

– Рада была доставить вам удовольствие. – Экономка отвернулась и выскользнула из комнаты с гордой осанкой и высоко поднятой головой.

Стелла сидела над пустой доской, взбудораженная противоречивыми чувствами после ухода этой женщины. Старинные часы пробили девятый час, их звон отдался слабым эхом в темном коридоре. Стелла сонно зевнула, закрыла экземпляр «Больших надежд» и вышла из кабинета. Приятно было снова почитать Чарлза Диккенса – освежающее отвлечение от мрачного вечера. Она зажгла восковую свечу, взяв ее из небольшой пачки, которую Гейтс всегда держал наготове на столе в коридоре, и направилась в свою комнату. Хок-Хаус затих, позволяя времени ускользнуть в темные тени ночи.

Стелла легко поднималась по лестнице, восковая свеча отбрасывала перед ней длинные сверкающие полосы света. Теперь она почувствовала усталость. Ей действительно необходимо как следует выспаться ночью… Она замерла на месте.

Полоса света виднелась под дверью спальни Тодда.

Чувство ужаса снова поднялось в ее груди, сдерживаемое только властью над собственными эмоциями.

К двери Тодда было что-то приколото. Большая кнопка, небрежно воткнутая в угол двери, удерживала листок бумаги.

Это был еще один рисунок, набросок чернильным пером.

Четкими черными линиями на рисунке был изображен большой, похоже мертвый, представитель семейства грызунов. На этот раз на рисунке не было ни подписи, ни оскорбительного слова. Но слово не было нужно, рисунок говорил сам за себя.

Не постучавшись, Стелла толкнула дверь, высоко держа свечу, чтобы осветить свое лицо и не напугать мальчика.

Она увидела, что Тодд скорчился в большом кресле около неразобранной постели, закутавшись в темно-бордовый махровый халат, со скрещенными босыми ногами.

Он медленно поднял взгляд, когда она закрыла дверь. На его лице не отразилось никаких эмоций, но оно не было сонным.

– Я увидела у тебя свет, Тодд. Надеюсь, ты не возражаешь. Я беспокоилась о тебе.

– Все в порядке. – Его голос снова доносился откуда-то издалека.

– Разве тебе не пора лечь в постель, Тодд? – мягко спросила Стелла.

– Я не устал, мэм. – Голос мальчика звучал невыразительно.

– Боишься забраться под эти холодные простыни, правда? – Стелла поставила свечу на ночной столик.

Тодд пристально посмотрел на нее, внезапно вернувшись к действительности.

– Я выгляжу испуганным, мисс Оуэнз?

– Конечно нет. С чего бы это? – Стелла чувствовала, как ее охватывает необъяснимый ужас, и старалась держать себя под контролем.

– Это единственное, чего я боюсь, – произнес он уныло. – Люди говорят, что я боюсь.

– Каждый в своей жизни иногда боится. Понимаешь, страх может сделать некоторых из нас героями. Станешь ты героем или нет, зависит от того, чего ты боишься.

Ее слова заинтересовали Тодда. Глаза оживись.

– Вот как? Страх делает некоторых героями?

– Да. Предположим, ты боялся огня. Или воды. Или высоты. Тебе придется притвориться, что все замечательно, чтобы доказать, что ты не боишься. Но если это что-то незначительное, скорее всего, никто и не узнает, что ты боялся. Конечно, самое главное – не то, каким ты кажешься другим, а то, каким ты кажешься самому себе.

– Нет. – Тодд решительно затряс головой. – Это не для меня. Я знаю, что испугаюсь. Но мне наплевать, если только мой… – Он заколебался.

– Продолжай. Скажи, что ты собирался сказать, Тодд.

– Если только никто не видит этого.

– Понимаю. – Стелла наклонилась над ним и осмотрела на рисунок. Он казался таким маленьким, затерявшимся в большом кресле. – Позднее ты поймешь, что мнение других людей о тебе, независимо от того, насколько оно хорошее, не заставит тебя чувствовать себя хорошо, если сам ты думаешь о себе плохо. А теперь вам лучше лечь в постель, молодой человек.

Он проигнорировал ее предложение:

– Вам приходилось кого-то убивать?

Стелла притворилась, что относится к вопросу шутливо, но стук ее сердца так громко отдавался в ушах, что она побоялась, как бы Тодд не услышал его.

– Ко мне никогда не обращались с подобными просьбами. А если бы попросили, то я наверняка отказалась бы. Неправильно убивать по какой бы то ни было причине. А теперь постарайся заснуть, хорошо?

Она ласково потрепала его по щеке, но Тодд отвернулся, отведя в сторону взгляд. Внезапно Стелла спросила:

– Не возражаешь, если я немного посижу с тобой, Тодд?

– Зачем? – В его голосе послышалась подозрительность, и он, казалось, ушел в себя.

– Если ты не хочешь, тогда все в порядке. Я просто почувствовала себя немного одиноко и нуждалась в компании. Вот и все.

– Вы поэтому пришли?

– Конечно.

Он пожал плечами:

– Какой же я буду компанией, если засну?

– Твое посапывание будет лучше, чем тиканье моих часов. Это очень шумные часы. Они стоят прямо около моей подушки.

Внезапно мимолетная улыбка скользнула по его губам. Теплая, честная, дружеская улыбка.

– Мэм, как жаль, что вы не пришли раньше.

– Раньше чего?

– Раньше, – повторил он упрямо.

Стелла не знала, подходящее ли сейчас время, чтобы заговорить о предмете, который в первую очередь и привел ее в эту комнату, и решилась:

– Что за рисунок на твоей двери?

На этот раз он не колебался:

– Крыса.

– Что он означает?

– Оливер называл меня Крысой. Он говорил, что это имя мне подходит.

– А сам ты как думаешь?

– Да. А вы – нет, мэм?

– Нет, я так не думаю. Это не очень красивое имя, чтобы называть так кого-то. Скажи мне, почему ты повесил этот рисунок?

– Я хотел напомнить себе об Оливере. И о том, как он называл меня.

Стелле не понравился внезапный пламень, загоревшийся в голубых глазах, он напоминал страшный, зловещий пожар, грозящий разрастись до неистовых размеров.

– Ты скучаешь по своему брату, Тодд? – спросила она ласково.

– Я отдал бы все, что у меня есть, все на свете, чтобы вернуть его. Я не хочу, чтобы он был мертв.

– Понимаю, ты, должно быть, очень любил Оливера.

Юная голова взметнулась вверх, как стрела Молнии. Гнев загорелся в голубых глазах. Золотистые волосы дико растрепались.

– Я – ненавидел – его!

Говорить больше было не о чем. Комната стала островом отчаяния.

Стелла взяла свечу и направилась к двери. Тодд уткнулся лицом в кресло, трясясь как в лихорадке, его плечи дрожали.

– Спокойной ночи, Тодд, – сказала Стелла, чувствуя, что потерпела поражение. – Увидимся утром.