Текст книги "Темный кипарис"

Автор книги: Эдвина Нун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Глава 5
ИДОЛ

Три дня спустя Стелла обнаружила, что наступил период напряженного затишья. Одно дело – дать торжественное обещание в приверженности делу, которое едва ли имеет название; совсем другое – радоваться возможности продемонстрировать свою приверженность. Стелла постигала трудную, непростую истину постепенно.

Тодд Хок, маленький мальчик, и большая тайна; то и другое сплелось в один запутанный узел. У нее возникало чувство полной беспомощности, когда она приступала к его обучению в фамильной библиотеке, которая служила классной комнатой. Здесь, посреди поистине ценной коллекции книг с изысканным тиснением на кожаных переплетах, взирающих на присутствующих с покрытых полками стен, Стелла приступила к профессиональному взаимодействию с Тоддом Хоком.

Это была удивительная атмосфера для приобретения знаний. Сквозь двустворчатые окна, огражденные ставнями от пронизывающего октябрьского ветра, открывалась живописная панорама коннектикутского сельского пейзажа. Высокие ветвистые кипарисы возвышались за толстыми оконными стеклами, их окружали низкие ряды живой изгороди, которая, казалось, служила как бы подножием для пологого склона горы, поднимающейся на западе. На потолочных балках в центре библиотеки висело колесо от фургона американских колонистов, его деревянный обод и спицы были отполированы льняным маслом до ослепительного блеска. Четыре искусно расположенные масляные лампы испускали яркие лучи света, достигавшего самых затаенных уголков. Стелла подумала, что такой удивительной комнаты ей не приходилось видеть ни разу в жизни. Здесь, глядя на Тодда, устроившегося в глубине кресла, кожаная обивка которого была тщательно натерта воском, она ощущала себя чуть ли не Аристотелем, наставляющим юного Александра.

Какая проба сил! Какая вдохновляющая цель в жизни: насытить все уголки молодого свежего ума, охваченного нетерпеливой жаждой знаний, плодами науки. Она ощущала в себе неисчерпаемый запас сил, вдохновляемых этой идеей, забывая порой об изнурительном, скрытом от всех мучении, которое цепко держало мальчика.

Оливер… блестящий брат, который утонул из-за несчастного случая. Почему это происшествие оказало такое влияние на красивого мальчика, сидевшего перед ней, затуманив облаками грусти эти ярко-голубые глаза? Был ли Тодд так привязан к своему брату? Стелла так не думала.

Она на самом деле ничего не знала. Она также не могла задавать ему какие-то вопросы. Она передала инициативу ему в руки с того дня, когда он показал ей дерево с именем Оливера, вырезанным на мощном стволе. Он пи разу не упомянул Оливера с тех пор, как в порыве гнева выкрикнул его имя… Ее непосредственным делом было обучение мальчика. Тайна Оливера должна была занять второе место по отношению к учебе. Все остальное – «тоже.

Стелла начала занятия с вводного курса, пока не получила представления об умственных способностях и потенциале Тодда. Мальчик выказывал явные способности, дарованные ему богатством и семейным древом, ветвью которого он являлся. Он был сметливым, понятливым, прекрасно владел основами почти всех элементарных предметов. В своей тетради она отмечала галочкой успехи, которые он проявлял во время предварительных занятий. Арифметика и правописание не представляли для него никакой трудности; его память и аналитические способности были замечательны для мальчика его возраста. Запоминать даты и исторические события было для него просто неприятной задачей. Она чувствовала, что в самых импровизированных ответах он подчинялся ее вопросам. Действительно, он как будто записал их в своей памяти, словно на громадной школьной доске, и никогда не стирал записанного. Однако он не задумывался над тем, как та или иная дата связана с духовным переломом в сознании людей. Например, он прекрасно знал, что 4 июля 1776 года была подписана Декларация независимости, но не видел истинного значения этого выдающегося события – того, что несколько маленьких штатов оказались способны бороться своими скудными силами против могущественной нации. Он явно не задумывался над этим. Стелла продвигалась осторожно, пытаясь постепенно вникнуть в этот юный разум, порученный ее попечению. Мальчик выказывал гораздо больше доверия своим мечтам и полетам фантазии – опасная стезя для столь молодого человека.

– Тодд.

– Да, мэм? – Ребенок грезил наяву и с усилием заставил себя вернуться к реальности.

– Знаешь ли ты, кто такой хулиган?

– Вроде Джоя Уиллиса, наверное? – На юном лице вспыхнул интерес.

– А он хулиган?

– Ну, он сын бакалейщика, и он жестоко обращается с животными. Я хочу сказать: бросает камни в собак и пугает лошадей страшным шумом. Мне очень не нравится Джой Уиллис.

– Думаю, что он не поправился бы и мне, – согласилась Стелла, с удовольствием ощущая внезапный контакт с Тоддом. – Ты сделал что-нибудь с Джоем Уиллисом?

– Не понимаю, что вы имеете в виду, мэм.

– Когда ты видел, что он бросает камни в собак и пугает лошадей, пытался ты остановить его?

– О… – Юное лицо затуманилось.

– Так что же?

– Нет, мэм. Я был слишком мал, наверное.

– Но тебе не нравилось, что он хулиганит?

– Нет, мэм.

Стелла изменила предмет разговора:

– Где сейчас Джой Уиллис?

– Где-то неподалеку, наверное. Он живет в городе. Он иногда приезжал сюда, чтобы поиграть с Оливером, и…

Результат оказался неожиданным.

Как случалось не раз, Стелла оказалась совершенно не подготовленной к мгновенному превращению красивого лица Тодда в маску мертвой, холодной безжизненности, когда он по неосторожности упомянул имя своего брата. Даже яркий свет в его голубых глазах померк.

И Стелла, почувствовав, что не в силах изменить ситуацию, снова вернулась к сложному переплетению неразрешимых загадок. «Не спеши, – твердо повторила она про себя, вспомнив о своем положении воспитательницы и друга, – я должна двигаться медленно. Впереди много времени, чтобы разгадать тайну Оливера и его власти над разумом Тодда».

В течение тех первых трех дней жизнь семейства Хок протекала спокойно, по раз и навсегда установленному распорядку сельского быта. Еду подавали в большой столовой для миссис Дейлии, мистера Хока, Тодда, в присутствии знающего свое дело Гейтса. За столом велся незначительный разговор, однажды Стеллу представили домашней прислуге. Мистер Хок ел молча, прерывая молчание только вежливыми вопросами о ее бытовом устройстве и успехах Тодда. Миссис Дейлия укрывалась за холодным красивым фасадом своего могущества, улыбаясь только губами, но не глазами. Стелла старалась подражать в своем поведении остальным. Она тоже являлась теперь должностным лицом в Хок-Хаус. Манерой своего поведения миссис Дейлия ясно давала понять, что больше не должно быть никаких долгих интимных бесед о личной истории семейства Хок. Пусть мертвые покоятся с миром. Стелла была убеждена, что именно эту мысль, стремились внушить ей темные романские глаза.

Артур Карлтон Хок, безупречный и отчужденный, сидел во главе стола. Ни одной его улыбки не было добавлено к щедрому угощению. Октябрьские вечера становились холоднее, с приближением ноября подул пронизывающий ветер. До кануна Хэллоуина оставался всего один день.

Стелла уже свернула свою салфетку и откинулась на высокую спинку деревянного стула, ожидая, когда хозяин дома отпустит их.

За столом напротив нее сидел Тодд. Неожиданно она поняла, что он не спускает с нее взгляда своих голубых глаз, и внезапно ее охватил необъяснимый ужас.

В этих глазах не было ни искры теплоты. Это не были глаза двенадцатилетнего мальчика. Они скорее напоминали безжизненные глаза мертвеца.

Тодд Хок пристально смотрел на нее, не видя ее, глядя сквозь нее, как будто ее место за столом было пусто.

Хотя в камине весело потрескивало пламя под полной вязанкой дров, Стелла почувствовала озноб.

Даже очутившись в своей спальне, в поздний час, Стелла не могла отделаться от холодного ощущения ужаса, переворачивающего ей душу. Ей не удавалось заснуть. Чтение не помогало. Роман, который она заставила себя взять, лежал нераскрытый на ее постели. Масляная лампа на ионном столике сердито отбрасывала по комнате ее тень, мечущуюся из угла в угол. В таком взволнованном состоянии она плохо контролировала обстановку и старалась по возможности ступать тихо. Не обязательно знать домочадцам, что новая воспитательница с трудом приспосабливался к коннектикутским вечерам.

Раздался тихий, неспешный стук в дверь спальни. У Стеллы перехватило дыхание. Внезапный шум напугал ее. В комнате было так тихо, дом замер в предчувствии беды.

К счастью, она еще не раздевалась, на ней было простое синее платье, в котором она спускалась к обеду. Она подошла к двери и спросила, стараясь, чтобы ее голос звучал тихо и спокойно:

– Кто там?

– Это Гейтс, мэм.

Ее облегчение было непомерно огромным. Она откинула крючок и приоткрыла дверь. Морщинистое лицо Гейтса расплылось в напряженной улыбке, неясно вырисовывавшейся в свете канделябра

– Да, Гейтс?

– Могу ли я что-то сделать для вас, мэм?

– Пожалуй, нет, спасибо. – Стелла ответила с некоторым удивлением: таких визитов прежде не случалось.

На его лице появилось разочарование, как если бы она лишила его обоснования в том, что он постучал в ее дверь в такой поздний час.

– Тогда извините, что побеспокоил вас, мэм. Спокойной ночи. – Он повернулся, свет исчезал вместе с ним.

Руководствуясь инстинктом, Стелла быстро сообразила, что Гейтс хотел ей что-то рассказать.

– Гейтс, зайдите на минутку. Вы могли бы проверить окна. Рамы сильно трещат…

Он, казалось, мгновенно возник в поле зрения, в его глазах светилась благодарность. Он твердо вошел в комнату, направившись, как положено, к створчатым окнам. Стелла тихо прикрыла дверь.

– Гейтс, с окном все в порядке.

Он обернулся:

– Да, мэм?

– Простите меня, если я ошибаюсь, но я почувствовала, что вы хотите поговорить со мной, и я хотела только оправдать ваше присутствие здесь на случай, если возникнет разбирательство. Так что вы хотели бы рассказать мне?

Он кивнул, пламя канделябра обрамляло его древнюю голову.

– Боюсь, вам уделяют недостаточно внимания, мэм. Я прошу прощения за это.

– Что вы имеете в виду?

– Надеюсь, вам понравится здесь, мисс Оуэнз. В последнее время мы видим так мало людей. Так мало молодых лиц, которые раньше мы видели постоянно. Но все это осталось в прошлом, теперь нет ничего похожего.

Стелла внимательно посмотрела на него, прежде чем заговорила:

– После несчастного случая с Оливером?

Старик резко дернулся, как будто она ударила его. Подозрение ярко вспыхнуло в его глазах, но потом пламя подернулось пленкой, напоминая потухшие угли.

– Так вам кое-что известно об этом, мэм?

– То немногое, что я поначалу узнала, рассказал мне Тодд. Потом миссис Дейлия. Я надеюсь, вас не разволнует разговор на эту тему?

– Нет. – Гейтс ответил твердо – тихим, дрожащим голосом. – Это хорошо, когда можешь говорить об этом. Хорошо бы, если бы смог и хозяин. Он сделался таким отшельником. Мистер Хок… он никогда не был одиноким человеком, мисс Оуэнз. Этот дом обычно звенел от смеха, радостных голосов и живой жизни, которую Господь предназначил для нас.

– Я чувствовала это. Он кажется таким прекрасным человеком.

– Такой он и есть, мэм. Он такой. Оливер был похож на него. Оливер любил общество. Так же, как его отец… тогда. Хок-Хаус был совсем другим, не таким, как сейчас… как вы видите его, мэм. По праздникам устраивали приемы, балы, вечеринки. Прошлый Хэллоуин прошел чудесно. Все наряжались в костюмы, устраивали игры… – Тонкие плечи старика поникли. – А теперь… ничего.

– Гейтс, почему вы рассказываете мне все это?

Он не колеблясь посмотрел ей в глаза:

– Я внимательно присматривался к вам, мэм. Внимательно и пристрастно. Вы можете помочь Тодду. Малыш нуждается в вашей помощи. Я почувствовал сегодня вечером за обедом, что вы начинаете чувствовать себя одиноко и неуютно в этом холодном, неприветливом доме. Но не чувствуйте себя так. Я ваш друг, мэм. Хочу, чтобы вы знали это. И хочу, чтобы вы сделали все, что можете, для Тодда. И хозяина. Они нуждаются в таком человеке, как вы.

У Стеллы перехватило дыхание. Признание, исходящее от такого древнего вассала, как Гейтс, являлось большим откровением – гораздо большим, чем она смела надеяться, и вместе с тем нелегким. Это означало, что ее страхи и подозрения каким-то образом подтверждаются этим странным откровением.

– А миссис Дейлия, – спросила Стелла, раздосадованная тем, что ощущает неловкость от таящегося в ее вопросе злого умысла, – что скажете о ней?

Покрытое морщинами лицо Гейтса окаменело.

– Ее заветная мечта – стать хозяйкой Хок-Хаус. Вот что такое миссис Дейлия.

– Гейтс! – Она выкрикнула его имя, потому что он направился к двери. Разговор прерывался в самом интересном месте.

– Да, мэм?

– Оливер. Расскажите мне об Оливере.

Лицо старика внезапно превратилось в маску, как будто его покрыли саваном.

– Что об Оливере, мэм?

– Что на самом деле случилось с ним там, в бассейне?

Гейтс снова приоткрыл дверь и переступил через порог. Канделябр, который он держал в вытянутой руке, осветил коридор. Одна из свечей оплыла, с нее капал воск.

– Мэм, – прошептал он тихо, – есть вещи, о которых я не хочу догадываться, и это – одна из них. Я не могу рассказать вам, что случилось с Оливером. Не думаю, что кто-нибудь сможет, Кроме Оливера… а он мертв. Навсегда.

Стелла подошла к двери, прежде чем она закрылась.

– Но Тодд говорит, что… – Продолжать не было смысла.

Дверь щелкнула, закрываясь, и Гейтс ушел так же тихо и быстро, как пришел, оставив Стеллу в еще большем душевном смятении. Однако под ее беспокойством скрывалось глубокое удовлетворение. Гейтс ясно дал понять, что он – ее союзник и друг. Не самое худшее – иметь его на своей стороне. Конечно, он, должно быть, знает гораздо больше, чем рассказал ей. Возможно, через несколько дней…

Стелла вздохнула и заперла дверь. Она подошла к постели и сняла платье, потянувшись за ночной сорочкой. Настало время отбросить все противоречивые мысли, которые лишали ее спокойного сна. Но трудно спать в доме, где ползает на четвереньках страшное пугало сомнения.

Старинные часы внизу, в большом холле, пробили полночь. Глубокий дрожащий звук курантов разнесся по дому глухим эхом, как звон спасательного маяка с окутанного туманом берега.

Стелла опять бодрствовала.

Ее глаза старались привыкнуть к темноте комнаты. Внезапный страх зарождался в тихой тревоге, когда она узнавала очертания знакомой обстановки своей комнаты. Яркий лунный свет, лившийся в окно, наполнял спальню призрачным полумраком. Октябрьская луна, сказала себе Стелла. Полнолуние. Если бы она подошла к окну и всмотрелась в какой-нибудь предмет, то увидела бы темный силуэт ведьмы, скачущей верхом на метле. Она задрожала в своей теплой уютной постели и повернулась на бок.

Детские фантазии: ведьмы, тыквы, лесные орехи, черные кошки. Тодд, Оливер… что они делали в прошлый Хэллоуин? Беспокойные мысли и ассоциации кружились вихрем в голове, сводя на нет ее твердое решение заснуть. Она попыталась отделаться от них до холодного света утра. Бесполезно. Смятение. Стелла села в постели и протерла глаза. Она почитает немного, пока ее не сморит сон и строки не поплывут перед глазами…

В этот момент она увидела тонкий серебристый луч света, показавшийся под ее дверью.

Ее тут же охватила тревога. Она помнила, что в коридоре не было ночной лампы. Это означало, что свет шел из комнаты Тодда. Тодд еще бодрствует, поздно ночью, за закрытой дверью своей спальни, делая что-то. Делая что? В темноте собственной комнаты Стелла напряглась, чтобы уловить шум, но в доме царила мертвая тишина. Часы в холле давно умолкли. Даже поднимающийся за окнами ветерок, будто сговорившись со всеми, тихо крался над землей, молчаливый, как могила. Стелла выбралась из кровати. Пружины издали слабые мелодичные звуки. Она вздрогнула, поспешно выкинув из головы детский предрассудок, то кто-то бродит над своей могилой. Она на цыпочках прокралась по холодному полу своей комнаты. Стелла больше не видела света, пробивавшегося из-под двери, но она знала, что он все еще там. На секунду она почувствовала себя глупой. Возможно, как и она, ребенок не мог заснуть.

Вероятно, он пытался читать; возможно, даже учил какие-то уроки, которые она задала ему днем, чтобы подготовиться к строгому экзамену, которым она шутя грозила ему сегодня!

Почти не сознавая побуждающих ее мотивов, Стелла приоткрыла на несколько дюймов дверь своей спальни. Этого оказалось вполне достаточно, чтобы дверь Тодда попала в поле зрения.

Стелла не поняла, как ей удалось сдержать внезапный вопль, который, как она чувствовала, рвется из ее горла. Испуганная, она только быстро закрыла дверь и, прижавшись к ней, накинула крючок. Ее сердце бешено колотилось сквозь мягкую ткань, прикрывавшую ее тело.

Да, даже за закрытой дверью большие черные буквы, четко написанные посередине двери Тодда, живо стояли перед ее глазами, насмехаясь над ней своей тайной, пугая ее своим предзнаменованием.

Смерть.

Глава 6
ПОРТРЕТ

Утренний ветер разносил по коридорам симфонию легких шорохов, когда Стелла Оуэнз направлялась быстрым шагом к библиотеке. Гейтс принес ей записку, с которой начался новый день в Хок-Хаус. Хозяин хотел видеть ее, как только она позавтракает. Она обнаружила, что спешит, несмотря на твердое решение сохранять спокойствие и безмятежность. Таинственные события минувшей ночи обеспечили ей беспокойный сон, за что следовало благодарить ее юного ученика. Его непонятная привычка украшать дверь своей спальни наводящими ужас словами явилась причиной ее невеселого настроения при встрече нового дня. Проснувшись, она на цыпочках, крадучись подошла к двери собственной спальни и, приоткрыв ее, бросила взгляд на противоположную стену коридора, но дверь Тодда оказалась чистой, без единого пятнышка. Коричневое окрашенное дерево как бы насмехалось над ней. Привиделось ли ей во сне слово «смерть»? Эта мысль вызывала дрожь, и Стелла терялась в догадках, не зная, что об этом думать.

Самого Тодда нигде не могли найти. Он отсутствовал в столовой за завтраком, его тарелка осталась нетронутой. На обычный вопрос о том, где мальчик, Гейтс не ответил. Он неопределенно махнул рукой в сторону конюшен, и, прежде чем Стелла отправилась на поиски мальчика, старый слуга нашел уместным упомянуть о требовании Артура Карлтона Хока. Оно больше походило на приказ.

Стелла помедлила у дубовой двери кабинета, прикоснулась к аккуратному каштановому пучку своих длинных волос и тихо постучалась. Повинуясь приглушенному голосу, донесшемуся изнутри она протянула руку к ручке двери.

Стелла поспешно вошла, слыша тихий шелест кринолина своих юбок. Артур Карлтон Хок сидел за массивным столом, широкоплечий и величественно красивый в своем парчовом утреннем пиджаке.

– Мистер Хок?

Он указал ей на кресло, стоявшее перед столом. Большое кольцо с печаткой на его правой руке сверкнуло огнем великолепных бриллиантов.

– Входите, мисс Оуэнз. Не хотите ли сигарету?

– Благодарю вас, нет.

Он не спускал с нее глаз.

– Как я понимаю, вы не курите?

– Мне ни разу не удавалось сделать это, не закашлявшись до судорог. Не приемлю курения, наверное.

– Хорошо. – Похоже, он одобрял ее. – Мне нравятся женщины, которые оставляют этот специфический порок мужской части населения. Он отбросил эту тему так же быстро, как начал ее обсуждение, как будто пытался вести вежливый разговор, прежде чем перейти к делу. – Как идут дела у Тодда?

Стелла без колебаний прекратила бессодержательную болтовню. Накопилось так много неясного относительно Тодда, о чем мог бы рассказать ей только отец. Однако она скупо улыбнулась и ответила вполне искренне:

– Мне кажется, он довольно необычный мальчик, мистер Хок.

Мистер Хок приподнял свои иссиня-черные брови:

– Вот как? У меня создалось впечатление, что Тодд – совершенно заурядный ребенок.

– Ни в малейшей степени. – Стелла была преисполнена решимости не уступать под его пронизывающим взглядом. – Он совершенно не похож ни на одного из знакомых мне детей.

– Как вы понимаете, мисс Оуэнз, заурядность Тодда не волнует меня. Заурядность имеет наилучший шанс для выживания, если вы серьезно занимаетесь этим. Так что не чувствуйте себя обязанной выставлять его передо мной в лучшем свете.

– Я не намеревалась выставлять его в лучшем свете, как вы говорите. Что сказать о Тодде… Мне порой хотелось бы, чтобы он был заурядным мальчиком. Тогда знаешь, чего ожидать. Но… – Она замолкла в молчаливом смущении. Мистер Хок заставил ее разговориться, несмотря на принятое ею решение. – Мне кажется, оба ваших сына… – Это оказалось еще хуже. Стелла прикусила губу и замолкла.

Мистер Хок слегка заерзал в своем кресле. Его широкие плечи наклонились к ней. Его глубокие глаза теперь прожигали ее.

– Оба моих сына… что, мисс Оуэнз?

Стелла почти дерзко вздернула подбородок:

– Судя по тому, что я слышу, Оливер, должно быть, был также исключительным мальчиком.

Мистер Хок опустил взгляд на свои руки, как бы внезапно озаботившись длиной своих пальцев. Однако голос его звучал по-прежнему бесстрастно:

– Что вы слышали об Оливере?

После того как она затронула этот вопрос, отступать было поздно. Стелла сохраняла спокойствие, хотя чувствовала, как дико колотится ее сердце.

– Только то, что он был братом Тодда. И что он умер в начале этого года. Тодд говорит, что он утонул в бассейне.

– Таково было официальное заключение. Смерть в результате утопления.

Стелла молча удивилась выбору его слов. Вслух она произнесла:

– Наверное, когда думаешь об этом, то удивляешься, что не происходит больше подобных несчастных случаев. Подрастая, мальчик должен учиться правилам безопасности. Он не должен входить в воду там, где чересчур глубоко, или переоценивать свои возможности, не опасаясь последствий…

– Оливер прекрасно плавал, – произнес Артур Карлтон Хок с большой осторожностью. – Так же прекрасно, как скакал на лошади, стрелял из ружья или расправлялся с алгебраическими уравнениями.

– Тогда каким ударом, должно быть, явилось для вас такое несчастье! Как это случилось, мистер Хок?

Темные глаза сделались почти светонепроницаемыми.

– У них разные версии… у чиновников. Переутомление, судорога, возможно, или даже какой-то внезапный припадок. Что было на самом деле, не имеет сейчас значения. Факт остается фактом: Оливер умер в бассейне.

Стелла сдержала рвущийся из груди поток по-женски сентиментальных слов. Сказывалось странное воздействие самого мужчины. Даже в моменты слабости, когда он кажется беззащитным, она должна воздерживаться от жалости к нему. Он не потерпел бы этого. Она совершенно ясно поняла это, у нее не возникло ни малейших сомнений относительно своего странного работодателя.

– Тодд, наверное, очень любил его.

– Все любили Оливера.

– Каким он был, мистер Хок?

Ее хозяин внимательно изучал ее, как будто не хотел быть неправильно понятым относительно того, что собирался сказать.

– Каким он был? – переспросил он, и какое-то неясное уважение проскользнуло в эхом повторенном вопросе. – Оливер был очень красив, я не видел таких красивых мужчин, женщин или детей. Он был молодым Аполлоном, Давидом. Величайшие художники мира посчитали бы его воплощением их идеализированного воображения.

– Существуют ли его фотографии? Сознаюсь, мне хотелось бы знать, как он выглядел.

В библиотеке возникла атмосфера умиротворенной торжественности. Даже дрова, пылавшие в камине, притихли и негромко потрескивали. Это была атмосфера церкви во время заупокойной Мессы. Стелла ощущала в воздухе ауру благоговейного трепета.

– Когда Оливер умер, мисс Оуэнз, все, что имело отношение к нему, было предано огню. Его книги, его картины, его письма. Я опустошил его комнату наверху, и дверь была заперта с того дня, как он умер. Как вы слышали накануне, я уничтожил даже лошадей, на которых он ездил.

Стелла вздрогнула, болезненность такого абсурдно великолепного жеста обдала ее холодом.

– Не похоже, что это помогло вам забыть его, мистер Хок.

– О таких, как Оливер, нелегко забыть, мисс Оуэнз. – В этом замечании ощущались усталость и беспомощность.

– Он, должно быть, был совсем ребенком.

– Да-да. – Поникшие плечи Хока распрямились. – Даже когда Оливер был маленьким, он не проходил через все эти беспокойные стадии, присущие младенцам… Вы, должно быть, понимаете, что я имею в виду. Когда они не говорят, кожа шелушится, а сами они удивительно неуклюжие.

Решительность Стеллы затрещала по швам.

– Тогда я думаю, что именно потеря брата, должно быть, так расстроила Тодда.

Мистер Хок не сразу ответил ей. Он снова замкнулся, его движения, когда он поднял пресс-папье, выполненное в форме Трех Мудрых Обезьянок, были не вполне уверенными.

– Вы полагаете, что Тодда что-то беспокоит, мисс Оуэнз?

– А вы – нет?

– Что заставляет вас говорить так лаконично?

Стелла едва сдержала свои эмоции:

– Тодд временами бывает такой угрюмый. Не непослушный – хотела бы добавить. Но он, кажется, впадает в меланхолию. Вы понимаете… он слишком серьезен для своего возраста.

Мистер Хок, услышав ее ответ, казалось, почти успокоился. Он даже изобразил слабую улыбку:

– Мисс Оуэнз, вы принимаете все слишком близко к сердцу. Каждый, кто входил в контакт с Оливером, становился другим благодаря этому. Тодд, я думаю, безусловно, воспринимает тяжело эту утрату, но я верю, что он нормальный, здоровый мальчик и, как все маленькие мальчики, он создал в мечтах свой призрачный идеал. Своего идола, если хотите. Оливер является таким идолом. Я рассчитываю, что, подрастая, он избавится от этого, как случилось с корью, косноязычием и другими детскими недугами.

– Но Оливер не должен быть его идолом, мистер Хок. Вы должны быть им. Вы, его отец.

Великая печаль, казалось, окутала влиятельного человека, сидевшего перед ней. Он пожал плечами, и на красивом загадочном лице появилось грустное выражение.

– Нет. Не в случае с Тоддом.

– Но Оливер мертв…

– Люди всегда боготворили Оливера; – тихо произнес ее работодатель. – Так и Тодд. Возможно, это неправильно, ненормально для маленького мальчика – лепить себя по… по мертвому идолу. Я хочу, чтобы Тодд вырос как Тодд, а не как сомнительная имитация его брата. Он удаляется от реальности. От всех – ради этого. Мне не удается добраться до него.

– Но вы должны сделать это, мистер Хок…

– Я надеюсь, что вы добьетесь большего успеха, мисс Оуэнз. Действительно, вы должны это сделать. Кроме того, в его подготовке к школе не может быть неудачи. Смерть Оливера была сокрушительной трагедией. Я не хочу, чтобы что-то случилось с Тоддом.

– Возможно, если бы вы уделяли ему немного больше времени, разговаривали бы с ним…

Стелла едва ли сознавала, что в ее интонации появились почти умоляющие потки в защиту ее маленького странного ученика.

Артур Карлтон Хок явно почувствовал ее отношение и потихоньку оттаял, будто подошел в холодную ночь к ярко горящему костру.

– Я делал это, мисс Оуэнз. Испробовал разные приемы. Делал все возможное. Только я способен осознать, какое, к несчастью, я потерпел поражение. Верю, что вы добьетесь больших успехов, чем я.

Стелла кивнула:

– Я намерена сделать это, мистер Хок.

– Хорошо. Больше всего мне хотелось бы услышать именно такой ответ. – Его большая красивая голова склонилась в знак одобрения. – Теперь, мне кажется, вам следует вернуться к нему и к очень важному делу его учебы. Самая прекрасная цель познания – осветить темные закоулки разума.

Стелла поднялась, понимая по его топу, что разговор окончен. Мистер Хок склонился к внушительной пачке бумаг на его столе. Он коротко кивнул, а Стелла поднялась и направилась к двери.

И только тогда она впервые заметила большой овальный портрет, висевший на западной стене кабинета. Как странно, что она не видела его раньше, так как, очевидно, он висел здесь не один год. Особый эффект утреннего света сделал портрет наиболее заметным, так как солнце омывало его своими лучами, вливавшимися через французские окна.

Ошеломляющая, достигшая полного расцвета красота женского лица заставила Стеллу замереть на месте, вызвав еле слышный вздох из глубины души. Черты лица, изображенного на портрете, принадлежали цветущей Диане, пеннорожденной Афродите, вечной женственности. Драгоценная тиара пересекала царственный лоб, а атлас и кружево костюма более старого, более благородного века придавали портрету ни с чем не сравнимое изящество великолепной камеи.

Художник, кто бы он ни был, должно быть, превзошел саму природу.

– Да, мисс Оуэнз? – Голос ее хозяина глухо донесся до нее из его уединения за письменным столом.

– Простите меня, мистер Хок, я просто поражена красотой этого портрета…

– Да, она прекрасна, не правда ли?

– Прекрасна? Это слово едва ли подходит. Она обладает неземной красотой, как святая. Кто она, мистер Хок?

– Это моя жена, мисс Оуэнз.

– О, я…

– Желаю удачи, мисс Оуэнз.

– Благодарю вас, мистер Хок.

В коридоре, за дверью кабинета, Стелла взяла себя в руки. Яркий румянец смущения выступил на ее лице, потому что, избавившись от общества хозяина, она немедленно почувствовала облегчение.

Так вот какой была Харриет Хок! Что ж, подумала Стелла, миссис Дейлия на этот раз сказала ей простую, неприкрытую правду. Харриет Хок была действительно по-настоящему прекрасна. Женщина на все времена.

Бедный мистер Хок! Судьба в самом деле была жестока к нему, она нанесла два ужасных удара. Потерять такую женщину… и вдобавок – еще одно большое несчастье: смерть необыкновенно одаренного ребенка, Оливера. Нечего удивляться, что мистер Хок, похоже, удалился от мира. Нечего удивляться также, что он не приходил в восторг от такой неинтересной тени, как Тодд. Если Оливер был похож на свою мать, он, вероятно, был необыкновенным, им можно было бесконечно любоваться.

– Мисс Оуэнз!

Стелла вздрогнула. Миссис Дейлия, спокойная и внушительная, в своих черных, шелестящих юбках, материализовалась позади нее в темном коридоре. Длинная незажженная восковая свеча была поднята кверху указующей рукой.

– О, вы напугали меня, миссис Дейлия.

Миссис Дейлия одарила ее слабой улыбкой:

– Приятный ли разговор у вас состоялся с мистером Хоком?

– Пожалуй, да. Хотя признаюсь, мы разговаривали в основном об Оливере, что меня опечалило.

– Почему же?

Стелла вздернула голову:

– Он был замечательным ребенком, и отец любил его. Но я люблю живых людей.

– И сожалеете о тех, кого уже нет? – Улыбка миссис Дейлии угасла.

– Да. Это было давно, но время залечит рану…

– Время? Дорогая моя, времени не существует для Оливера Хока. Он никогда не покинет своего дома. С тех пор как мы утратили его, я видела Оливера много раз.

Женщина пошла дальше, продолжая свой путь, не сказав больше ни слова. Стелла задержала ее нетерпеливым жестом: