Текст книги "Свободный полет одинокой блондинки"
Автор книги: Эдуард Тополь
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Отправив Алену в душ, Красавчик озабоченно взглянул на часы, набросил на плечи свое а-ля пушкинское пальто-накидку, вышел из купе, спросил у проводника, где ресторан, и отправился туда.
Вальяжные и в основном пожилые пассажиры «Красной стрелы» ложатся обычно спать почти сразу после отправления, и потому теперь, в этот ночной час, Красавчик не встретил почти никого в коридорах пересекаемых им вагонов.
Только в восьмом вагоне в коридоре у окна стоял пожилой мужчина, одетый с иголочки, с острым и умным взглядом.
Они встретились глазами, и Мозговой проследил, как Красавчик достиг конца вагона и перешел в следующий, в вагонресторан.
Постояв еще немного, Мозговой сказал вслух:
– Ладья «Б-4» – на «Б-6»…
Поскольку в коридоре никого не было, то со стороны можно было подумать, что этот человек слегка не в себе. Тем более что спустя минуту он громко воскликнул:
– Как-как? Слон на «А-8»? Эт-то интересно! Сейчас посмотрю…
И быстро исчез в своем третьем купе. Там рядом с окном на столике стояла маленькая шахматная доска с изящными фигурами.
Закрыв дверь купе и присев к этой доске, Мозговой перевел свою ладью на «Б-6», а слона противника – на «А-8». И – задумался.
Тем временем в пустом вагоне-ресторане Красавчик, разглядывая меню, делал заказ бармену.
– Что у вас на ужин?
– Всё. – Бармен показал на меню, вывешенное на стене.
– Гм… Тогда мне, пожалуйста, один жюльен из шампиньонов, горячую тарталетку с печенью и чашечку капуччино. Это здесь. А с собой, пожалуйста, коробку лучших конфет, бутылку шампанского и два бокала. Поставьте на столик, я пойду руки мыть. – И, поглядев на часы, Красавчик направился из вагона-ресторана назад, но возле туалета даже не остановился, а вышел в тамбур. Здесь он натянул на руки резиновые перчатки и через дверь осторожно заглянул в коридор восьмого вагона.
Теперь этот коридор был пуст – Мозговой сидел в своем третьем купе над шахматной доской, а в седьмом купе над точно такой же доской сидел самый невзрачный в мире человек Аристарх Петрович с прикованным к его руке самым потертым в мире кейсом.
Наружная дверь купе Аристарха Петровича была изнутри заперта цепью и забаррикадирована четырьмя тяжеленными кофрами. Зато дверца в душевую была открыта настежь, за ней находилась пустая душевая кабинка с еще одной дверью в соседнее купе, восьмое, и эта дверь была тоже открыта.
А в том восьмом купе сидели два амбала с автоматами Калашникова наперевес – один автомат был направлен на дверь в коридор вагона, а второй – через душевую – на купе Аристарха Петровича.
– Та-а-ак-с… – врастяжку говорил Мозговой в своем купе. – Ферзь «Д-1» на «Д-4». А? Что ты скажешь?
В седьмом купе Аристарх Петрович, переставляя ферзя противника на «Д-4», поправил на груди крохотный микрофон.
– Да… Неплохо… Неплохо…
Именно в этот момент Красавчик, еще раз взглянув на часы, открыл дверь из тамбура в коридор восьмого вагона и стремительно прошел по этому коридору к третьему купе. Остановился, извлек из-под полы своей пушкинской накидки какой-то баллончик с тонким и длинным наконечником, вставил этот наконечник под дверь купе и открыл клапан впрыскивателя.
По-видимому, в баллончике был очень сильный снотворный газ – сидевший за шахматной доской Мозговой уснул буквально в секунду.
А Красавчик в это время уже был у двери восьмого купе, куда тоже впрыснул снотворное, отчего оба амбала с автоматами сонно откинули головы.
И поскольку их купе было соединено с соседним открытой дверью душевой, то почти в ту же секунду обмяк и уснул над своей шахматной доской Аристарх Петрович.
После чего Красавчик, снова взглянув на часы и на пустой коридор, достал из внутренних карманов своего пушкинского пальто ключ-отмычку и маску противогаза. Маску он быстро натянул на лицо, а ключом открыл дверь восьмого купе, вошел в него, стремительно проследовал мимо спящих амбалов через душевую в купе Аристарха Петровича, достал из кармана клещи-кусачки и перекусил ими стальную цепочку наручника, которым к руке Петровича был прикован самый потертый в мире кейс. Затем спрятал кусачки, взял кейс с колен спящего Аристарха и тем же путем – через душевую и мимо спящих амбалов – двинулся обратно в коридор.
Вся эта сложная процедура заняла ровно сорок три секунды. На сорок четвертой Красавчик – сняв маску противогаза и задержав дыхание – уже выходил из восьмого купе в коридор. А выйдя, запер дверь ключом-отмычкой и вернулся в тамбур, где, посмотрев на часы, стал открывать своей отмычкой наружную дверь вагона.
Именно в этот момент поезд, замедляя ход, остановился на станции Бологое у первой платформы.
А на соседнем пути, у второй платформы, остановился встречный поезд…
Проводники обоих поездов, держа в руках фонари, сонно сошли из вагонов на платформы, в метельную ночь.
Между тем тыльными своими сторонами эти поезда соседствовали настолько близко, что Красавчик, открыв противоположную дверь вагона, высунулся на миг из тамбура и протянул в ночь самый потертый в мире кейс. А Андрей, с которым Алена ездила в Испанию, высунувшись из тамбура вагона встречного поезда, протянул руку и принял этот кейс.
Загудели электровозы.
Красавчик выбросил на рельсы кусачки, пустой баллончик и маску противогаза, закрыл дверь и направился в вагонресторан.
Проводники обоих поездов поднялись в свои вагоны и стали закрывать двери.
Красавчик вошел в ресторан – здесь на столике его уже ждали жюльен в маленькой «турочке», тарталетка, чашечка капуччино, шампанское, бокалы и коробка конфет.
Поезда тронулись, расходясь в противоположные стороны.
Красавчик, глядя в окно, съел не спеша тарталетку и жюльен, выпил капуччино под вкусную сигарету «Честерфилд», щедро расплатился за ужин и пошел в свой вагон с шампанским, бокалами и конфетами, на ходу здороваясь с проводниками и желая им спокойной ночи.
Гудел электровоз…
Поезд, набирая скорость, шел сквозь ночь…
Красавчик открыл незапертую дверь своего купе и вошел в него с шампанским и конфетами.
Однако девушка, которой предназначались эти конфеты и шампанское, уже крепко и сладко спала на нижней полке.
А вся одежда Красавчика, которую он выложил из чемодана, была перемещена на верхнюю полку.
Увидев спящую Алену – ее щеки зарозовелись и губы открылись, как у ребенка, – Красавчик усмехнулся, поставил бокалы и конфеты на столик, осторожно, чтобы пробка не хлопнула, открыл шампанское, налил себе в один из бокалов и, подняв этот бокал, сказал спящей Алене:
– Что ж, детка… За нашу свободу!
38Гудел-тянул электровоз…
Залитая морозным утренним солнцем, летела навстречу поезду ослепительно снежная русская природа…
Стучали по рельсам колеса…
Поезд приближался к Санкт-Петербургу…
В этом поезде открылась дверь одного из вагонов, и мужская фигура, чуть высунувшись, последовательно выбросила из вагона полушубок-кожух, женское свадебное платье и еще какие-то мелкие предметы женского туалета, неразличимые издали…
Солнце, пробившись сквозь плотные жалюзи в купе, осветило лицо Алены…
Она медленно расклеила ресницы и улыбнулась – сон продолжался, она была в купе волшебного вагона, летящего в сказке. Алена успокоенно закрыла глаза, чтобы посмотреть следующую серию этого сна, как вдруг услышала звук откатывающейся двери. Снова открыла глаза – перед ней стоял ее Принц, ее Ангел и Бог.
– Доброе утро, – сказал он человеческим голосом.
Тут Алену дернуло, как от электрошока, она рывком села на полке и в ужасе захлопала глазами, растерянно озираясь по сторонам.
– Доброе утро, – повторил Красавчик. – Граждане пассажиры, наш поезд приближается к Санкт-Петербургу…
И включил радио, которое повторило за ним слово в слово:
– Доброе утро! Уважаемые пассажиры, наш поезд приближается к Санкт-Петербургу, просим вас не забывать свои вещи…
В тот же миг послышался стук в дверь и голос проводника:
– Чай? Кофе? Бутерброды? Фрукты?
Красавчик чуть откатил дверь, ответил:
– Два чая, бутерброды и фрукты. – И Алене: – Или ты хочешь кофе?
Алена, не веря ни своим глазам, ни ушам, закрыла глаза и в обмороке рухнула обратно спиной на подушку.
39В Питере на Московском вокзале врачи «скорой помощи», вызванные к восьмому вагону поезда «Красная стрела», приводили в себя беспробудно спящих пассажиров – Мозгового, Аристарха Петровича и двух его дюжих охранников. Сюда же, к восьмому вагону, спешила и милиция…
А тем временем из пятого вагона носильщик вынес роскошные чемоданы Красавчика, и следом за ним сошли Красавчик и Алена. Алена была действительно в шелковой рубашке, кашемировом джемпере, спортивных брюках и дубленке Красавчика, только на ногах были ее родные тверские валенки. Ступая этими валенками по запорошенному снегом перрону, она восторженно вертела по сторонам головой.
Смешавшись с потоком пассажиров, они вышли на привокзальную площадь, и носильщик перегрузил их багаж в такси.
И вот они уже катят по утреннему и залитому солнцем Невскому проспекту, мимо памятника Екатерине… Но Красавчик вдруг остановил машину, вышел из нее, скрылся в каком-то магазине, а через минуту вернулся с импортными коробками, и они покатили дальше – Адмиралтейство… Исаакиевский собор… гостиница «Астория»…
Да, сказка продолжалась. Уже через пятнадцать минут Алена, одетая и обутая в обновки, и Красавчик завтракали в сказочном ресторане «Астории» – перед ними на столе красовались розетки с икрой, ломтики поджаренного хлеба, запотевшие бокалы с апельсиновым соком. Но во всей этой ирреальности Алену больше всего волновали теплые и смеющиеся глаза Принца, сидящего напротив, и его волшебный голос, рассказывающий что-то смешное, веселое, легкое. Даже когда у него зазвонил мобильный, он не спускал с Алены своих смеющихся глаз.
– Получили? – говорил он в трубку. – Замечательно! Значит, за Испанию я с фондом рассчитался и даже с лихвой. Очень хорошо, ты же знаешь мой принцип жить без долгов… Я позвоню уже оттуда, пока! Хотя нет, подожди. Передай Андрею привет от одной его знакомой. Мы с ним немножко испортили ее день рождения, но я это сейчас исправляю. Чао!
Он спрятал свой мобильный, Алена спросила:
– А вы по жизни вообще чем занимаетесь?
– Я? По жизни? – Он усмехнулся. – По жизни я игрок.
Алена засмеялась.
– А вам партнеры нужны? Нет, правда! Я для вас что угодно сделаю!
– Ты это уже говорила. Так уж и что угодно?
Алена порывисто вскочила:
– Хотите – из окна прыгну!
Красавчик молчал, глядя на нее с прищуром, словно обдумывая какую-то идею.
– Слышите? – нетерпеливо сказала Алена.
Он усмехнулся:
– Нет, не слышу.
– Возьмите меня в партнеры!
– Нет, – сказал он. – Не слышу.
Алена вскочила на стул и крикнула на весь ресторан:
– Возьмите меня в партнеры!!!
Весь зал, вся эта деловая публика, завтракающая обычно в «Астории», повернулись на этот крик, и метрдотель поспешил к их столику.
– Вот теперь слышу. – И Красавчик успокоил метрдотеля: – Все в порядке, я взял ее в партнеры…
И – снова такси, и Питер, залитый солнцем, искрящийся морозом и снегом. Дворцовая площадь… Зимний дворец… Мосты через Неву… Стрелка Васильевского острова… Большой проспект…
У Алены перехватило дыхание от открывшейся красоты.
– А куда мы едем?
В конце проспекта открылась безграничная серая гладь Финского залива, гавань и стоящий у пирса невероятно огромный и немыслимо красивый белоснежный морской лайнер-паром.
– Ой! – задохнулась Алена от этой красоты.
Такси остановилось перед морским вокзалом, и подоспевший носильщик выгрузил из багажника чемоданы Красавчика, покатил их в здание вокзала. Красавчик взглянул на часы, расплатился с таксистом и повел Алену следом за носильщиком.
– Мы уезжаем? – восхитилась Алена продолжению сказки. – На пароходе?
– Пока уезжаю я один, – мягко, как ребенку, ответил Красавчик.
Алена испугалась:
– А я?
Входя за носильщиком в зал морвокзала и прислушиваясь к объявлению о посадке на паром Петербург – Стокгольм, он сказал:
– А ты прилетишь ко мне ровно через месяц. Хорошо?
– Почему через месяц? – обиженно спросила она.
– Так надо. – Он стал в очередь на посадку на паром. – Запомни: двадцатого апреля, восемнадцать ноль-ноль, Париж, отель «Крийон». Повтори. – И он опустил что-то в ее карман.
– Двадцатого апреля, восемнадцать ноль-ноль, Париж, отель «Крийон», – с готовностью повторила Алена и тут же спохватилась: – Но у меня же нет денег. И – ой, нет, ничего не получится!
– Что не получится?
– У меня в паспорте отметка о депортации из Испании! Они сказали, что меня уже никогда не пустят в Европу!
– Этот паспорт выброси. Зайди в Москве в Фонд поддержки воздушных путешествий в защиту мира и прогресса, там тебя уже знают. Они тебе сделают паспорт, билет и визу. – И Красавчик подал свой паспорт пограничнику, стоявшему перед выходом на пирс.
– Как? – испугалась Алена такой быстрой развязке. – И это все?
Пограничник, пролистав паспорт, вернул его Красавчику.
– Проходите.
Красавчик повернулся к Алене:
– До встречи, партнер.
Отдав ей двумя пальцами прощальный салют, он пошел к трапу вслед за носильщиком, катившим его чемоданы.
С опущенными плечами стоя у стеклянной стены вокзала, Алена смотрела, как он миновал таможенный контроль, как шел по трапу на паром… И – загадала: если он оглянется, если он обернется…
Он поднялся на палубу, оглянулся и махнул рукой.
Она вспыхнула, выпрямилась, замахала в ответ сразу обеими руками…
Лайнер издал низкий гудок и стал медленно-медленно отчаливать от берега, а в душе у Алены пела-надрывалась Патрисия Каас.
Когда паром ушел так далеко, что его не стало видно, Алена – вместе с Патрисией – побрела к выходу. Вышла из здания вокзала и оглянулась, почти не видя ничего вокруг…
От вереницы такси кто-то крикнул:
– Девушка, такси?
Алена развела руками:
– Нет, спасибо.
– Недорого, – подошел таксист. – Куда вам?
– Спасибо, у меня денег нет. Я на автобусе… – И Алена побежала к подошедшему автобусу, запрыгнула в дверь, прошла в глубину пустого салона и села у окна.
– Девушка, а билеты будем брать? – спросил водитель по радио.
– Студенческий! – громко отозвалась Алена, сунула руку в карман якобы за билетом и – нахмурилась в недоумении, поскольку рука наткнулась в кармане на что-то странное. Алена извлекла это «что-то» и тут же ойкнула от испуга – в ее руке были американские сотенные купюры. Она стремглав сунула их промеж ног, оглянулась в тревоге.
Но она была одна в автобусе, никто не видел ее сокровища.
Алена осторожно достала деньги, еще раз огляделась по сторонам и только потом стала их пересчитывать.
У нее было ровно две тысячи долларов.
Алена откинулась головой на спинку сиденья и закрыла глаза.
40
ПОЖАЛУЙСТА, НЕ УМИРАЙ!
ИЛИ МНЕ ПРИДЕТСЯ ТОЖЕ.
ТЫ, КОНЕЧНО, СРАЗУ В РАЙ,
А Я НЕ ДУМАЮ, ЧТО ТОЖЕ…
Гремел рок, и Земфира, кумир молодежи, носилась по сцене, изливая свои немыслимо рифмованные страдания в динамики мощностью в тысячу децибел. Зал выл, трепетал, страдал и орал вместе с ней:
ХОЧЕШЬ, СОЛНЦЕ ВМЕСТО ЛАМПЫ,
ХОЧЕШЬ, ЗА ОКОШКОМ АЛЬПЫ,
ХОЧЕШЬ, Я ВЗОРВУ ВСЕ ЗВЕЗДЫ,
ЧТО МЕШАЮТ СПАТЬ…
В первых рядах неистовствовавших фанатов Алена, как все, пританцовывала, подпевала и кричала от счастья…
А потом под эту же музыку в наушниках нового плейера желтое московское такси с рекламным щитком на крыше летело по дороге через зимний лес. Сидя в машине рядом с водителем, Алена – стильно одетая, с хорошим макияжем и аккуратно обработанными ноготочками – говорила по мобильному телефону:
– Ну, я послезавтра заеду к вам за билетом. Паспорт будет готов? – И возбужденно восклицала: – Мой Принц звонил? Неужели? И привет передавал? А вы мне можете дать его номер? Нет? Жалко… Но все равно спасибо! Я вам так благодарна! Послезавтра буду в Москве…
А в Москве, в кабинете председателя Фонда поддержки воздушных путешествий, председатель фонда, положив трубку, повернулся к Андрею:
– Да, эта девочка и вправду находка. Где он их только берет!
– Да это я ее нашел, – ревниво сказал Андрей.
– Ты нашел, а он охмурил. Есть вещи, которые на баб действуют сильнее пистолетов. – И председатель перешел на деловой тон: – Ну, так что там этот арабский шейх?
– Тяжелый случай, – ответил Андрей. – В переговоры не вступает, от контактов отказывается. И вообще он, по-моему, против нас, русских.
– Тогда с ним надо что-то решать…
А в лесу у развилки дороги и столбика с дощечкой «ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км» такси свернуло с лесной дороги на узкую колею, запорошенную свежим снегом. Тут водитель вдруг остановил машину, открыл дверцу и сказал, изумленно разглядывая какие-то многочисленные следы на этом снегу:
– Ни хрена себе!
– Что такое? – спросила Алена.
– Да это ж волчьи следы! Ну и места у вас!..
Взметая снежные усы, машина помчалась дальше – сначала через поле… потом вдоль реки и мимо вмерзшего в лед речного парома… по единственной в Долгих Криках улице с сугробами снега… мимо выглядывающих в окна долгокрикских сельчан…
– Налево, – руководила Алена шофером. – Так, а теперь еще налево…
– А чего это мы по кругу едем? – удивился шофер.
– А пусть все видят! Теперь вот сюда, к тому дому…
Такси подкатило к дому Алены.
Алена – в красно-рыжей дубленке и новых итальянских сапожках – выскочила из машины, забежала через калитку во двор и распахнула изнутри ворота.
– Давай! Заезжай!
Такси, буксуя в глубоком снегу, с ревом вкатило в заснеженный двор.
А из дома с обычным своим истошным криком «Але-о-она!!!» вылетела босоногая, в одном платье Настя, по снегу побежала к сестре. Следом за ней на крыльце появился Артем – тоже босой, но серьезный и крепкий парень полутора лет. И только потом вышла мать Алены, стояла на крыльце и смотрела на двух дочерей, обнимающихся у такси.
– Постой, Настя! – сказала наконец Алена. – Да отлипни ты! Я вам подарки привезла.
Действительно, таксист уже выгружал из багажника фирменные пакеты и пластиковые сумки с яркими импортными надписями, коробки с детским электромобилем, электрической мясорубкой…
К забору их двора подтянулись любопытные сельчане и подростки Настиного возраста.
Алена стала извлекать из пакетов свои подарки и объявила громко, на всю улицу:
– Мама, тебе «Версачи»! Полный отпад! И нижнее белье! Смотри! Французское! И немецкая мясорубка!
– А мне? – ревниво спросила Настя.
– А тебе кассеты с Земфирой и крем от прыщей. А Артему автомобиль…
Из дома на крыльцо вышел какой-то молодой, высокий, смуглый мужчина с атласно-черными глазами и яркой цыганистой улыбкой.
– Знакомься, Алена, – сказала мать. – Это твой новый папа.
– Как, опять? – изумилась Алена. – Мама, когда ты успела?
– Роман, – представился «новый папа», улыбаясь золотыми зубами.
– Здрасти, – буркнула ему Алена.
Мать подошла к Алене, сказала интимно:
– Это последний… – И еще интимней: – Алена, я плыву! С бельем ты мне ой как угодила…
– Ну что? – подошел к Алене таксист. – Я поехал?
Алена, поглядев на торчащих за плетнем любопытных односельчан, открыла не спеша новенькую сумочку, достала пятидесятидолларовую купюру, публично вручила ее таксисту и распорядилась:
– Завтра за мной сюда же, в это же время.
– Как? – изумилась Настя. – Ты что, на день?
– Да, я послезавтра в Париж…
Тут во двор стремглав вбежал запыхавшийся Виктор:
– Алена! Ты приехала?!
Алена посмотрела на его счастливое лицо, летящее к ней вместе с его распростертыми объятиями, на любопытных сельчан, торчащих за плетнем, и… нежно обнялась с Виктором.
– Витя! Дорогой мой!..
А Виктор, чуть не плача от счастья и нелепо целуя ее кудато в уши, в щеки, твердил:
– Где ты была? Я с ума сходил! Я звонил в милицию…
– Тише, Витя, – негромко сказала ему Алена. – Остынь… Мы будем друзьями…
– В каком смысле? – оторопел он. – Ты моя жена!
Алена обняла его и подтолкнула к дому:
– Пойдем, пойдем. Я тебе все объясню.
41За обедом на столе было все, что Алена привезла из Москвы: импортные колбасы, паштеты, сыры, маслины, мартини и «Наполеон»… А за столом – Алена, Жуков, Марксен, Виктор, Настя и Роман, новый отчим Алены. Мать Алены хлопотала то с блинами у печи, то подле своего нового мужа, а Артемка ездил по тесной горнице на пластмассовом детском автомобиле, завывающем полицейской сиреной.
– А в Европе никаких границ, никаких проверок! – вдохновенно вещала Алена. – Как раньше у нас, в СССР! То есть когда мы со всеми разъединились, они там, в Европе, наоборот, объединились, переняли советский опыт! А Испания вообще потрясающая – представляете, вдоль дороги апельсины валяются, ага! Вот как у нас грязи на дороге, так у них апельсинов!
– Товарищи! – сказал Жуков. – У меня есть тост. Только я, если можно, не эту мартиню себе налью, а нашей водочки. – Он налил и встал со стаканом в руке. – Что я хочу сказать? Я хочу сказать, что сорок шесть рублев, которые я тебе дал, Алена, на путевку в жизнь, не пропали даром. И нынче я тебя завсегда ставлю в пример нашей непутевой молодежи. Давно ли ты, понимаш, тут грядки окучивала? А теперь гляди куда залетела! Нашу страну в Европе представляш, понимаш! И поэтому я, Алена, предлагаю всем выпить за твои дальнейшие успехи!
Все дружно выпили, крякнули, принялись за закуски.
Алена с изумлением поглядывала на мать, которая совершенно преобразилась – куда-то исчезла ее прежняя стервозность, вспыльчивость, резкость, помолодело лицо, стали мягкими движения и походка и распрямились плечи, гордо выставив вперед ее высокую грудь. Терпеливо обходя Артемку с его гудящим электромобилем, мать ставила на стол тарелки с блинами, противни с пирогами, сковородки с жареной картошкой и печеными грибами, подходя при этом к столу только у одного места – рядом с Романом, к которому она льнула то боком, то бедром, то плечом, то грудью, то прядью волос. И Роман, ослепительно улыбаясь своими замечательными зубами, использовал каждый момент, чтобы погладить ее по бедру, по спине, по плечу и шепнуть ей на ухо что-то смешное, от чего мать краснела, смеялась и шерудила его по волосам: «Да ну тебя!..»
Но как ни старалась Алена поймать глаза матери, та явно избегала ее прямых взглядов, словно стеснялась выдать глазами свое столь долгожданное женское счастье. Зато другое не укрылось от Алены: быстрые, исподлобья взгляды Жукова на открытую любовь ее матери и Романа. Каждый раз, когда мать интимно касалась Романа или когда Роман гладил ее по бедру или ноге, Жуков отводил глаза, хмурился и наливал себе в стакан…
Меж тем застолье продолжалось, и Марксен встал со стаканом в руке.
– Прошу тишины! Господа! Вы все, конечно, знаете обстоятельства, которые занесли меня в Долгие Крики. Я никогда не скрывал и не скрываю своей ориентации. И те, кто сослал меня сюда накануне Олимпиады восьмидесятого года, думали, конечно, что это будет мне наказание и даже как каторга. Честно вам скажу, я тогда тоже это так воспринимал… Но! – Марксен поднял палец. – Сегодня я могу сказать словами великого Достоевского: «Меня спасла каторга! Здесь я сложил себе символ веры, в котором все ясно и просто». А что ж тебе ясно, Марксен Владиленович, спросите вы. А вот что. Нужно сеять разумное, доброе, вечное и ждать, спокойно и с достоинством ждать, когда взойдут твои посевы и станут такими вот прекрасными, умными и чистыми, как наша Алена. За тебя, Алена, за твою красоту, талант и успехи!
Все выпили, Настя наклонилась к Алене и шепотом сказала ей на ухо:
– А ты первый раз когда целовалась?
Алена отстранилась, внимательно посмотрела на сестру.
Перед ней сидела почти сформировавшаяся девушка.
– Целоваться можно, но без всего остального! – строгим шепотом ответила Алена. – Усекла?
– А Катька Свиридова уже… – снова зашептала Настя. – Хотя меня младше.
– А ты не смей! Я тебе ноги поотрываю!
Тут поднялся Роман.
– Я тоже хочу сказать. Я, конечно, здесь недавно, но у меня такое чувство, словно я жил здесь всегда. А все потому, конечно, что прикипело мое сердце к самой красивой и самой прекрасной женщине ваших полей и лесов – к ненаглядной моей Тамарочке. Конечно, дочки у тебя, Тамара, замечательные, дай им Бог здоровья. Но ты для меня – самая сладкая, самая любимая. За тебя, Тамара! Иди сюда, я тебя поцелую. Пусть все видят нашу любовь!
Конечно, все закричали «Горько! Горько!», и Жуков, сидя рядом с Аленой, действительно горько крякнул, глядя, как открыто и всласть целуется Тамара с Романом, прижимаясь к нему всем телом…
А в конце обеда мать подсела к Алене, сообщила негромко:
– Бабка твоя помирает. В Хорёнках. По отцу которая.
Алена выжидательно взглянула на мать. Та пояснила:
– Уже четыре письма прислала – тебя зовет, проститься.
– Ма, – взмолилась Алена, – я же к ней прошлый год ездила! Она уже пятый раз помирает!
Но мать гнула свое:
– У нее там дом хороший, каменный. Может, она тебе его оставит.
– Да нужен он мне! – пренебрежительно отмахнулась Алена.
– Нам нужен, дочка. Смотри нас сколько! И я опять в положении…
– Ты с ума сошла! Правда, что ли?
Мать утвердительно кивнула.
– Съезди к ней. Ради нас.
– Да я же послезавтра в Париж лечу, понимаешь? В Париж!!!
– А сегодня в Хорёнки съезди, – настаивала мать. – Тут езды-то семь километров! Прошу тебя! – И повернулась к Виктору: – Витя, ты можешь ее к бабке свозить? В Хорёнки…
