Текст книги "Свободный полет одинокой блондинки"

Автор книги: Эдуард Тополь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

24

Поздним вечером, под дождем они все же достигли Марбельи на южном берегу Испании и еще через несколько минут въехали в Пуэрта-Пескуэро – порт со стоянкой для рыбацких шхун и частных яхт. По случаю дождя в этот поздний час тут было безлюдно.

Пока Алена медленно рулила вдоль подковообразного причала, Андрей читал названия пришвартованных яхт и наконец нашел то, что искал – яхту с надписью «Santa Agata». Показав на нее Алене, он велел выключить фары.

Алена затормозила и в темноте неловко ткнулась бампером в швартовочную тумбу.

Вахтенный матрос свесился через борт, крикнул им чтото по-испански.

Андрей ответил ему из машины.

Вахтенный исчез, и вскоре на палубе яхты показались трое мужчин. Один из них тоном главаря что-то спросил сверху у Андрея по-испански.

Андрей подтвердил.

Главарь и двое его соратников тут же спустились по трапу на берег, приказали Алене и Андрею выйти из машины, стать лицом к багажнику и опереться об этот багажник руками.

Андрей и Алена повиновались, хотя стоять под дождем было неуютно и холодно. Но два помощника главаря стояли у них за спинами, держа руки в карманах пиджаков, отягощенных пистолетами, а сам главарь снял с плеча Андрея тяжелую женскую сумку, сел в машину на заднее сиденье, вспорол эту сумку ножом и выпотрошил из нее содержимое. Пачки с деньгами он, считая, стал складывать назад в сумку.

Алена, увидев эти деньги, забыла о дожде и даже рот распахнула от изумления.

– А-а-а прах? – сказала она Андрею. – Вы же говорили…

– Заткнись! – процедил он сквозь зубы.

Досчитав деньги, главарь высунулся из машины, крикнул что-то на яхту по-арабски и махнул рукой.

Только после этого вахтенный вывел на палубу какого-то бородатого человека и грубо толкнул его к сходне.

Бородач спустился по сходне на пирс. В темноте было невозможно разглядеть его лицо.

Главарь по-арабски сказал что-то своим подручным-соратникам, те отошли от Андрея и Алены, и главарь, взяв сумку с деньгами, ушел по сходне на яхту. За ним поднялись его подручные, вытянули на борт сходню, и яхта, заурчав двигателем, взбурлила воду и тут же отчалила в ночь.

Андрей, хромая, подошел к бородачу, пожал ему руку.

– Привет, – сказал он ему по-русски. – Куда тебя?

– В Лондон, в Сидней, в Токио.

– Я серьезно.

– В Малагу, в аэропорт.

Держась за больную ногу и прихрамывая, Андрей сел на свое пассажирское место на переднем сиденье.

Бородач, посмотрев на это, сел к рулю, завел машину и дал задний ход, разворачиваясь.

Алена, оставшись одна на пирсе, закричала в изумлении:

– Эй! А я?

– Кто это? – спросил в машине бородач у Андрея.

– Да так, прикрытие, – ответил тот.

Но бородач все-таки вернулся за Аленой, и Алена села на заднее сиденье, ворча:

– Ну, вы даете! Джентльмены!

По дороге в аэропорт бородач протянул руку Андрею:

– Паспорт!

Андрей, достав из кармана паспорт, отдал его бородачу. Бородач, ведя машину по двухрядному шоссе, бегло просмотрел паспорт и спрятал его в карман.

Андрей открыл бардачок и молча подал бородачу электробритву. Тот вопросительно глянул на Андрея.

– Ты в паспорте без бороды, – объяснил Андрей.

– Ах да, спасибо. – Бородач тронул свои заросшие щеки. – Звери! Месяц в трюме держали!

Ведя машину одной рукой, он стал бриться, периодически продувая электробритву.

Волосы из бритвы летели назад, на Алену, она брезгливо отмахивалась, но Андрей и бородач не обращали на нее никакого внимания.

– А что у тебя с ногой? – спросил бородач у Андрея.

– Производственная травма, – усмехнулся тот и объяснил: – Кто-то навел на нас марокканцев…

Обогнув двухэтажный паркинг, машина подкатила к зданию аэропорта с надписью «MALAGA AIRPORT», и бородач повернулся к Алене:

– Оревуар, красавица!

Сделав двумя пальцами прощальный жест, он уже открыл дверцу, чтобы выйти из машины, но тут…

Алена ахнула от изумления:

– Принц!

Бородач оглянулся, и она убедилась, что это действительно был тот самый красавец, который…

– Вы меня не узнали? – заговорила она торопливо и суматошно, боясь, что он опять исчезнет. – Не узнали, да? А помните сельпо? Ну, сельпо на дороге возле деревни Долгие Крики? Вы меня приглашали поехать в Париж и Монте-Карло. Помните? Вы это… Можете меня поздравить! Мне сегодня семнадцать лет исполнилось. Я знала, что я вас встречу!

Красавец посмотрел на Алену, потом на Андрея.

– Наш человек, – сказал Андрей. – Без нее я бы не довез твой выкуп. Бутылкой одного поляка так грохнула…

Тут по радио сначала по-испански, а потом по-английски прозвучало объявление о посадке в самолет, следующий рейсом Малага – Лондон.

– Твой рейс, – сказал Андрей Красавчику.

Но Красавчик и бровью не повел, спросил у Алены:

– Как тебя звать?

– Бочкарева Алена.

– Повезло тебе, Алена, – усмехнулся он. – У меня принцип – жить без долгов.

И, тронув машину, отчалил от аэровокзала.

25

Роскошный пятиэтажный универмаг «Дос Инглес» в Малаге. Под легкую и негромкую музыку эскалатор вознес их на пятый этаж – Алену в ее помятом платье и стоптанных туфлях, Андрея в его грязных лохмотьях и Красавчика в его далеко не свежем костюме.

Сойдя с эскалатора, они исчезли, а через какое-то время ступили на ленту эскалатора, идущего вниз, – Андрей и Красавчик в новеньких костюмах и свежих рубашках, а Алена – в совершенно роскошном платье. Но обувь у них еще была ужасная, и посему на четвертом этаже они сошли с эскалатора и исчезли опять.

А затем появились на идущем вниз, к третьему этажу, эскалаторе – Андрей и Красавчик в новых вечерних туфлях, а Алена – в туфельках-шпильках и с новенькой сумочкой…

Но и на третьем этаже они, сойдя с эскалатора, тоже исчезли на время.

А затем покатили вниз – Андрей и Красавчик подстриженные и набриолиненные, а Алена с замечательной прической, в новеньких сережках и с новеньким плейером в руке…

Так – этаж за этажом – они преобразились совершенно и вышли из магазина светскими персонами.

Швейцар подозвал такси, услужливо открыл дверцу, и Красавчик приказал водителю:

– «Марбелья клаб».

Это оказался лучший ресторан в Марбелье – настоящий дворец. Витражи, мраморные колонны, лепнина, фрески, хрустальные люстры, официанты во фраках, оркестр с дирижером, а за столиками – аристократическая публика, европейские нувориши и плейбои в смокингах и в сопровождении самых красивых дам Европы, одетых в дорогущие вечерние туалеты и с бриллиантами на шеях, в ушах и на пальцах.

Но когда метрдотель через весь зал повел Алену, Красавчика и прихрамывающего Андрея к дальнему столику у окна, все повернули головы в их сторону – дамы поедали глазами Красавчика, а мужчины – Алену.

Красавчик был действительно великолепен, Алена – неотразима. Возбужденная и сияющая, она не верила своему счастью…

Сев за столик, Красавчик по-английски попросил официанта принести свечи. Официант исчез и через секунду вернулся со свечой и меню.

– Нет, дорогой, – сказал ему Красавчик по-английски. – Нам нужно семнадцать свечей.

– Могу я узнать зачем, сэр? – спросил официант.

– Потому что сегодня день рождения этой леди.

– Just a moment, sir!

Официант испарился, Красавчик открыл меню и с улыбкой спросил у Алены:

– Что тебе заказать, именинница?

– А? – оглушенно отозвалась Алена.

По ее лицу и глазам было видно, что от счастья она совершенно ничего не соображает. А тут еще оркестр прервал свою музыкальную программу, дирижер повернулся к публике и объявил в микрофон:

– Синьоры и синьорины! Ladies and gentlemen! Минуточку внимания! Только что к нам в ресторан влетел ангел – вот эта очаровательная русская фея, ей сегодня семнадцать лет. – И повернулся к Алене: – God bless you, angel!

Тут в зале погас свет, оркестр грянул испанский марш, и в полной темноте метрдотель во главе шествия всех официантов и поваров выкатил из кухни тележку с тортом, украшенным семнадцатью свечами.

Публика громко зааплодировала, под эти аплодисменты торт со свечами подкатил к Алене.

Алена неловко встала, слезы брызнули из ее глаз.

– Загадай желание и дуй! Дуй на свечи! – негромко подсказали Алене Андрей и Красавчик.

Алена с их помощью задула свечи.

В зале вспыхнул свет, вся публика аплодировала уже стоя, а от ближних столов стали подходить пары с бокалами шампанского и поздравлять Алену на разных языках – по-испански, по-французски, по-английски, по-итальянски.

Алена уже не успевала утирать слезы со своих сияющих счастьем глаз…

И, видя эти трогательные слезы, какая-то дама так расчувствовалась, что сняла с себя небольшую, но дорогую брошь и приколола к Алениному платью.

– Что вы! – растерялась Алена. – Что вы! Не надо!

– It’s not for you, – сказала дама громко, на весь зал. – Это в память о моем семнадцатилетии…

Зал снова зааплодировал, и с легкой руки этой дамы подарки уже посыпались со всех сторон – шампанское, цветы, сувениры…

Алена, потрясенная, смотрела на людей, подносящих эти подарки, и твердила только одно:

– Ну, не надо… Ну, не надо… Пожалуйста, не надо!..

– Вот видишь! – укорил ее Андрей. – А ты хотела в Париж!

Но Алена не слышала его. Глядя на Красавчика влюбленными глазами, она говорила ему:

– Спасибо… Я вам так благодарна…

– Выпьем за женщин! – уязвленно сказал Андрей Красавчику. – Выпьем за их красоту и душевную чуткость.

А дирижер снова подошел к микрофону.

– The angel’s dance! Синьорина, ваш танец!

И тут же вступила музыка страстного испанского танго.

Алена посмотрела на Красавчика, но он показал ей на Андрея.

Андрей, однако, указал на свое больное колено и бессильно развел руками.

Алена снова подняла глаза на Красавчика.

Красавчик встал и с церемонным наклоном головы подал Алене руку.

Зал затих, все смотрели на них.

Красавчик вывел Алену в центр зала, и они стали танцевать.

Алена смотрела ему в глаза и говорила, как в лихорадке:

– Я знала, я знала, что я вас встречу! Я еще в пятом классе загадала!.. Господи, что я несу! Зачем я это говорю?..

Они плыли в танце, и весь зал – испанцы, американцы, японцы, французы, шведы – все, и мужчины, и женщины, любовались ими. А перед глазами Алены мелькали люстры… зеркала… ее детские, на стене портреты принца… и глаза Красавчика, который, обнимая ее в танце, смотрел на нее с мягкой улыбкой и взглядом, обещающим рай.

Тем временем Андрей, любуясь на павлинов, гуляющих за окном по парку «Марбельи клаба», вдруг увидел, как к ресторану подкатило несколько полицейских машин.

Он встал, подошел к танцующим и тихо сказал Красавчику:

– Полиция.

– Черт! – огорчился Красавчик, прервал танец, поклонился с Аленой на аплодисменты публики, подвел ее к столику, усадил, положил перед ней несколько сотенных американских купюр и сказал негромко: – Расплатишься за ужин.

Потом кивнул Андрею на инкрустированную ширму, закрывавшую ход на кухню.

Алена не успела и глаза распахнуть в изумлении, как Красавчик и Андрей с деловым видом исчезли за этой ширмой именно в тот момент, когда через главный вход в ресторан стремительно вошли высокие полицейские чины в сопровождении жандармов. Жандармы цепочкой разбежались вдоль стен зала, а чины прямиком направились к столику, за которым сидела онемевшая от ужаса Алена.

– Синьорина, не двигайтесь! – по-английски приказал Алене комиссар полиции. – Именем короля вы арестованы! Где ваши мужчины?

Алена молчала, окаменев.

– Ты слышишь меня, русская сучка? – наклонился к Алене полицейский комиссар. – Где твои мужики?

Алена не шевелилась.

Зато за спиной у комиссара сначала разрозненно, а потом все громче и настойчивей возникло разноязычное возмущение всего зала.

– Shame on you… Как вам не стыдно!.. Это же ее день рождения!.. Позор…

Не дождавшись от Алены ответа, комиссар ринулся за ширму, на кухню.

Но оттуда навстречу ему уже выходил кто-то из жандармов, бессильно разводя руками.

Комиссар побагровел от злости и жестом приказал помощникам увести Алену.

Они вели ее сквозь разноязычное скандирование негодующей публики:

– Shame on you!.. Shame on you!..

А один из возмущенных посетителей заступил дорогу комиссару, сказал ему по-испански:

– Я депутат парламента. По какому праву вы нарушили наш ужин? Что вам нужно от этой девушки?

– У нас есть основания подозревать ее в соучастии в серьезном преступлении, – ответил ему комиссар полиции и показал фотографию Красавчика. – Этого человека разыскивает Интерпол.

Депутат парламента отступил, и на руках Алены защелкнулись наручники.

Часть третья
Игроки

26

Москва, музей-хранилище ювелирной фабрики в Сокольниках.

По музею – длинной узкой комнате с застекленными и запертыми на замки витринами – медленно идут директор фабрики и Мозговой – пожилой мужчина, одетый с иголочки, с острым и умным взглядом. На стене, над витринами – дипломы международных выставок ювелирных изделий, портреты ведущих мастеров фабрики.

Директор фабрики своим ключом открывает одну витрину за другой, Мозговой внимательно осматривает каждое ювелирное изделие и периодически показывает пальцем на выбранную им вещь.

– Это уникальное колье из белого золота с бриллиантами, – поясняет директор. – Посмотрите, какая огранка! Работа нашего лучшего мастера. Сделано к свадьбе Галины Брежневой с Чурбановым. Оригинал был похищен у нее в семьдесят девятом году, помните скандал с Борисом Цыганом? У нас остался дубликат. Это наше правило: любые уникальные изделия, которые мы делаем по спецзаказам, наши мастера исполняют в двух экземплярах – один заказчику, а второй сюда, в музей нашей фабрики.

– Отложите, – коротко говорит Мозговой и показывает на следующий экспонат.

– Эта диадема, – продолжает директор, – сделана перед первым визитом Горбачева в Англию как подарок, который он должен был вручить британской королеве… А это совершенно уникальное обручальное кольцо для дочери Романова, помните такого члена Политбюро?.. А этот комплект – серьги, браслет и перстень, все с рубинами – был изготовлен для Индиры Ганди перед визитом Брежнева в Индию…

Рассматривая в лупу каждое изделие, Мозговой не спеша говорит:

– Отложите… Отложите… И это отложите…

Директор аккуратно вынимает из витрин отобранные Мозговым изделия, бережно прикрепляет их на бархатную подушку-«распашонку». Заполнив «распашонку» и готовясь закрыть ее, он любовно смотрит на этот подбор сокровищ и вздыхает:

– Н-да… Им цены нет… Вы уверены в вашем «окне»?

– Вы меня обижаете.

– Извините, я немного нервничаю. А в чем вы это повезете?

Мозговой извлекает из кармана крошечный мобильный телефон, набирает короткий номер и говорит в трубку:

– Петрович, зайди.

Директор запирает витрины.

Открывается дверь, входит Аристарх Петрович. Это самый невзрачный и маленький человек, которого только можно отыскать. Бахрома рукавов его заношенного пиджака по костяшки пальцев закрывает ему руки, держащие два ужасающе потертых кейса.

Мозговой кивком подбородка приказывает Петровичу передать директору кейс, который Петрович держит в правой руке.

Петрович левой рукой ставит один из кейсов на стол, достает из кармана ключ, чуть поднимает рукав на правой руке и отпирает наручник, которым второй кейс прикован к этой руке. Открывает этот кейс – в нем пачками лежат стодолларовые купюры – и передает этот кейс директору. А к своей руке приковывает второй кейс и открывает его. В этот кейс Мозговой кладет «распашонку» с сокровищами, сам закрывает его и запирает секретным кодом. Потом движением подбородка показывает Петровичу на выход.

Петрович кивает и уходит.

– И это все? – изумленно говорит директор. – Этот сморчок повезет наши сокровища?

– Под охраной, – заверяет его Мозговой.

Но лицо директора по-прежнему выражает сомнение.

Мозговой с усмешкой вынимает из уха крошечный микрофон и протягивает директору:

– Хотите послушать?

– Что это?

– Это бьется его сердце. Я слышу каждый его шаг.

27

Стена тюремной камеры красноречивей календаря свидетельствовала о сроке, проведенном в ней заключенной номер С-1664: ее, эту стену, украшали тридцать два портрета Принца, выполненные – по портрету в день – карандашом для ресниц и губной помадой. И все тридцать два портрета точь-в-точь соответствовали той фотографии, которую комиссар полиции предъявил члену испанского парламента в ресторане «Марбелья клаб» в тот роковой вечер. Но художественное творчество заключенной, даже самой талантливой, не подошьешь к ее следственному делу, и на тридцать третий день, когда Алена слушала в своем плейере уже не Патрисию Каас, а новомодную Ля Гранд Софи, французский эквивалент российской Земфиры, и рисовала на стене тридцать третий портрет Красавчика, – именно в это время решетчатая стена Алениной камеры откатилась и в камеру вошли два полицейских. Один из них замкнул на ее правой руке наручник, а вторую дужку наручника запер на своей левой руке и кивком показал Алене на выход.

Алена повиновалась, полицейские вывели ее наружу, прошли с ней по тюремному коридору вдоль камер, где сидели марбельские зечки – турчанки, цыганки, польки и румынки, – и вышли на тюремный двор. Здесь они посадили Алену на заднее сиденье полицейской машины, уселись по обе стороны от нее и по-испански сказали что-то водителю. Тот включил сирену, и машина выкатила за ворота тюрьмы.

Не прекращая завывать так, словно в машине сидит по меньшей мере вся «Коза ностра», полицейский автомобиль на бешеной скорости полетел по прекрасному Коста-дель-Соль – Солнечному побережью Испании – вдоль живописной набережной Пуэрто-Банус с ее роскошной курортной публикой; вдоль Золотой мили, по обе стороны которой высились виллы арабских шейхов и белоснежные жилые комплексы загнивающей европейской буржуазии – с зелеными парками, полями для гольфа, плавательными бассейнами и спусками к морскому променаду; вдоль строящихся новых вилл и коттеджей; вдоль Авенидо де Рикардо, главной улицы Марбельи, украшенной дорогими магазинами и ресторанами; и еще дальше – по дороге Марбелья – Малага – Кадис, которая то спускалась к морю, к пляжам и курортным отелям, а то взлетала в зеленые предгорья, покрытые сосновыми и апельсиновыми рощами с жилыми оазисами вокруг искусственных озер и полей для гольфа.

Ослепительный мир Коста-дель-Соль, Средиземного моря и скользящих по нему яхт, скутеров, моторных лодок с водными лыжниками; мир планеристов, парящих в небе, и курортников – загорающих, плавающих, играющих на пляжах в волейбол и «фриско», – вся эта планета радости, солнца, богатства, красоты, неги и наслаждений летела за окнами полицейской машины и отлетала от Алены в ирреальность, в сон, в видение…

Надсадно воя сиреной, машина примчалась в Малагу, в аэропорт и – минуя таможенный и паспортный контроль – выкатила прямо на летное поле, к «Ту-154» с надписью «АЭРОФЛОТ».

Здесь полицейские вышли с Аленой из машины, поднялись по трапу в салон и предъявили экипажу бумаги, заверенные печатями. Потом в сопровождении командира корабля провели Алену через набитый пассажирами салон – мимо изумленных, любопытных, недоумевающих и даже испуганных людей – в самый его конец, к последнему ряду, и показали ей тут на свободное кресло.

Алена села.

Полицейский снял наручник со своей правой руки, тут же замкнул его на подлокотнике Алениного кресла и протянул ключ командиру самолета, сказал ему по-английски:

– Отстегнете ее только после взлета.

Командир спросил с плохо скрытой насмешкой в голосе:

– Она что, опасная преступница?

– Нет, – ответил полицейский. – Ее уголовное дело закрыто за отсутствием улик. Но принято решение о ее депортации. Счастливого полета! – И, отдав честь, полицейские покинули самолет.

Командир наклонился к Алене, отомкнул наручники.

– Вот ты и дома, красавица.

Через несколько минут самолет взлетел и, накренясь на одно крыло для разворота на восток, в последний раз показал Алене рай Коста-дель-Соль.

28

Поезд шел по заснеженной равнине.

Алена сидела в плацкартном вагоне, набитом людьми, и остановившимся взглядом смотрела в окно, но не видела за ним ничего. А потом точно так же, с мертвыми глазами, катила по сельской дороге в тряском промороженном автобусе – со старухами, торговками квашеной капустой, с пьяным мужиком, то и дело сонно падающим ей на плечо, с переселенцами…

Пройдя через редкий лес, автобус остановился у развилки дорог и столбика с кривой дощечкой, обтесанной с одного конца. На дощечке была запорошенная снегом надпись:

ДОЛГИЕ КРИКИ. 5 км

Алена с чемоданом вышла, и автобус ушел.

Она посмотрела на узкую дорогу, идущую на Долгие Крики. Дорога была занесена глубоким снегом, как целина, по которой не ходили и не ездили ни вчера, ни позавчера.

Вздохнув, она потащилась по этому цельнику и час спустя вышла, взопрев, к реке, к вмерзшему в лед речному парому. Перевела дыхание, оглядела свои Долгие Крики с их двумя десятками домов над рекой и по улице, занесенной сугробами снега, добралась до своего дома, толкнула калитку, пересекла двор и открыла дверь.

И тут же, в тот же миг дом огласился истошным визгом:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

Это посреди горницы, теряя школьные тетради, подпрыгивала как ужаленная сильно повзрослевшая Настя:

– Мама, Алена приехала!

Алена вошла в дом, поставила чемодан на лавку у печи и сказала Насте:

– Да уймись ты, психическая!

Настя, визжа от радости, бросилась на Алену, стала тискать ее, обнимать и тормошить.

– Ну, погоди! Дай хоть раздеться…

Раздеваясь, Алена отодвинула занавеску печной завалинки, чтобы положить туда куртку, и увидела там сначала чьито толстые женские ноги, а потом и хозяйку этих ног – девку лет пятнадцати, сонно поднимающуюся на шум в горнице.

Изумленно хлопая глазами, Алена повернулась к Насте:

– Кто это?

Тут из-за занавески, разделяющей теперь горницу почти пополам, вышла мать.

– А это твоя новая сестричка. Здравствуй, Аленка, – сказала она масленым голосом. – Понимаешь, у меня теперь новый муж, это его дочка спит на твоем месте. Но ты не боись, мы поместимся. Ты надолго? Ой, а что это у тебя с глазами?

– Ничего. А что?

Но мать, пристально посмотрев Алене в глаза, тут же сменила тон, сказала негромко:

– Ты это… Извини меня… Не бойся, это твой дом. – И Насте: – Настя, тащи Артемку. Знаешь, Аленка, он у нас уже ножками бегает!