Текст книги "В суровый край"
Автор книги: Эдуард Вильде
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)
XIV
Любопытные лучи майского солнца проникают сквозь высокие окна в зал суда. Они словно высматривают в темном, пропитанном теплым запахом пота помещении блестящие вещи, чтобы затеять с ними веселую игру. Сноп лучей зажег позолоченного орла на столе суда, коснулся лежащих на узком пюпитре креста и Библии, упал на красную скатерть, покрывающую стол, придав ей зловеще кровавый оттенок. Зал пересекают наискось два широких луча, в которых, словно стаи мошкары, кружатся пылинки.
Идут заседания уголовного отделения окружного суда. Сейчас перерыв.
Судебный пристав энергично шныряет по залу, вызывая по книге свидетелей и то и дело спрашивая, не желает ли истец до суда примириться с ответчиком. За судейским столом пусто. В зале на коричневых скамьях плотными рядами сидят сонные, равнодушные крестьяне и – небольшими группами – перешептывающиеся горожане. Седые, робкие деревенские деды, морщинистые старухи, непрестанно болтающие городские кумушки, несколько прилично одетых людей – все они сидят потные, с лицами, обращенными к судейскому столу, к царским портретам на стене и к высокой двустворчатой двери, через которую с минуты на минуту может войти суд.
Звенит звонок. Люди встают: суд идет.
Начинается крупный процесс о краже со взломом.
После того как судьи и прокурор усаживаются, появляется защитник в черном фраке и кладет на пюпитр пухлую папку. Явился и переводчик. Затем вводят подсудимых.
Их трое. Они входят в сопровождении конвоира с обнаженной шашкой и садятся на скамью, которая рядом с дверью.
Трое молодых крепких парней в серых арестантских халатах. Ни один из них не похож на мошенника. Это простые деревенские мужики, каких немало и в публике. Один из них – невысокий, приземистый парень, со смелым и упрямым выражением лица; курносый нос, толстые щеки и смеющиеся глаза придают ему добродушный, незлобивый вид. Второй подсудимый – длинный, как жердь, сутулый верзила; разинутый рот, тупые серые глаза навыкате и какая-то расхлябанность во всем теле позволяют заподозрить в нем кого угодно, только не наглого взломщика. Еще больше доверия возбуждает третий подсудимый – спокойный, сдержанный парень. У него одно из тех лиц, которые с первого взгляда располагают к себе всякого. Когда такой человек оказывается на скамье подсудимых, все сидящие в зале невольно проникаются к нему симпатией и сочувствием. Каждый, сам того не ведая, становится его заступником и желает, чтобы он оказался невиновным или был помилован, если вина его будет доказана. У парня довольно заурядное лицо, короткая светлая бородка; лишь более нежная и белая кожа, тонкий нос и выразительный рот выделяют этого молодого крестьянина из людей его сословия. Голубовато-серые глаза парня, обведенные темными кругами, смотрят серьезно и грустно. По ним можно кое-что прочесть, в них стоит заглянуть поглубже, они не так пусты и тусклы, как глаза его товарищей. Парень – среднего роста и скорее хрупкого, чем крепкого, сложения. В его движениях, взгляде, выражении лица как бы отражается наивный вопрос: почему я здесь, что вы хотите со мной сделать?
Зачитывается обвинительный акт.
Каарель Линд, Юхан Мельберг и Яан Ваппер, жители волости Лехтсоо, обвиняются в том, что в ночь на 24 марта они, взломав двери, ворвались в дом и лавку хуторянина Юхана Леэка и похитили у него пятьсот восемьдесят пять рублей деньгами и на триста тридцать четыре рубля товаров.
В ходе предварительного следствия установлено, что Март Саар и Юула Сибуль, которых воры, прежде чем приступить к грабежу, крепко связали, признали в подсудимых Каарале Линде и Юхане Мельберге тех людей, которые упомянутой ночью участвовали в ограблении хутора Леэка. Относительно третьего подсудимого мнения свидетелей разошлись. Юула Сибуль утверждала, что и он был в числе грабителей и что его она укусила в руку, а Март Саар заявил, что ничего определенного сказать о нем не может, по его мнению, такого человека среди преступников не было. Тот, кого он приметил, кроме Каареля Линда и Юхана Мельберга, был плотнее, толще, с широким лицом; это был на редкость сильный человек – его, свидетеля, он, как мальчишку, швырнул на пол.
О количестве воров свидетели тоже не могли дать определенных показаний. Они утверждали, что тех было больше трех, ибо, когда эти трое находились в комнате, слышно было, как еще кто-то возился в лавке. Юула Сибуль не помнит, сколько воров она видела в лицо, – так была напугана. Она знает только, что раза два укусила в руку злодеев, когда те связывали ее.
К ответственности привлечены только трое грабителей. Их соучастников полиции пока поймать не удалось. Все подсудимые до сих пор наотрез отрицали свою вину, и поэтому трудно надеяться, что они выдадут своих предполагаемых сообщников. Из украденных денег и вещей ничего не найдено, однако никому из подсудимых не удалось доказать того, что в упомянутую ночь они были далеко от места преступления. Каарель Линд и Юхан Мельберг ссылались на двух свидетелей, но те на допросе дали весьма путаные показания. Третий обвиняемый вообще не смог указать свидетелей, однако упорно продолжал утверждать, что рана у него на руке от укуса собаки. К тому времени, когда судебный врач осмотрел рану, она уже затянулась, и трудно было определить, чей это укус – собаки или человека.
Суд спрашивает, имеют ли подсудимые что-либо добавить к материалам следствия, и предлагает им признать свою вину.
Тем добавить нечего, а на вопрос, признают ли они себя виновными, все трое категорически отвечают – нет.
Начинается допрос свидетелей.
Вслед за судебным приставом через зал проходят трое – мужчина и две женщины. Они садятся на места для свидетелей, против стола суда.
Яан Ваппер не верит своим глазам. Он долго всматривается, затем делает рукой жест, словно пытается отогнать привидение. Эта молодая цветущая девушка, сидящая между бородатым стариком и поблекшей старой девой, – боже милостивый, ведь это же Анни!
Как попала она в число свидетелей? Что она хочет сказать? На чей зов или по чьему приказу она явилась?.. Ведь он ни разу не видел ее у следователя. Даже имени ее никто не упоминал, – ни обвиняемые, ни допрашивавшие их. У следователя, кроме двух свидетелей, на которых сослались Каарель Линд и Юхан Мельбург и которые сегодня не присутствуют, побывали лишь старый батрак купца Леэка и пожилая девица. А теперь среди свидетелей сидит дочь Андреса Вади – Анни, она хочет дать показания!..
Яан смотрит на девушку так, словно это фея, неведомо откуда появившаяся. Свидетельница поворачивает к подсудимым раскрасневшееся от волнения лицо и, несмотря на неловкость, которую она испытывает в присутствии суда и столь большого количества чужих людей, украдкой улыбается Яану ободряющей улыбкой. И ему кажется, словно у него на глазах происходит какое-то чудо, значения и смысла которого он пока не может понять.
Свидетелей приводят к присяге.
Начинается их допрос.
Март Саар и Юула Сибуль не добавляют ничего нового к тем показаниям, которые дали следователю. Затем очередь доходит до Анни Вади, девятнадцати лет, дочери волостного старшины Андреса Вади, родом из волости Лехтсоо…
– Значит, вы свидетельствуете, что подсудимый Яан Ваппер в ту ночь, когда в волости Пийвамяэ, на хуторе Леэка, была совершена крупная кража со взломом, то есть двадцать четвертого марта, находился у вас, в волости Лехтсоо, на хуторе Виргу?
– Да, – тихо, но уверенно отвечает Анни Вади.
– В котором часу он явился в упомянутое место?
– Часов в двенадцать.
– Вы считаете, что никто больше его не видел и не слышал?
– Нет. Все спали.
– Откуда он мог знать об этом?
– У нас рано ложатся спать.
– Как он вошел?
– Через окно.
– Вы отворили ему окно?
– Да.
– Вы одна спали в этой комнате?
– После замужества сестры – да.
– Навещал ли вас подсудимый Яан Ваппер и раньше таким способом, то есть через окно?
Густая краска заливает щеки девушки. Она опускает глаза.
– Да… иногда.
– Значит, между вами была любовная связь?
Свидетельница молчит. Дрожащими пальцами она теребит край жакета. Затем поднимает глаза и, словно вспомнив что-то, говорит:
– Я не знаю… не совсем так… Но мы – друзья.
– И давно уже между вами эта дружба?
На все вопросы свидетельница отвечает ясно и точно – по всему видно, что она умна и понятлива. Допрос идет быстро и гладко, и на лицах судей не заметно той скуки, которую обычно вызывают у них путаные и бестолковые показания свидетелей.
– Мы с детства знаем друг друга, – отвечает на последний вопрос Анни Вади, – мы выросли вместе.
– Ваши родители знали об этой дружбе?
– Да.
– Как они относились к ней?
– У меня жив только отец. Он сердится на меня за эту дружбу.
– Ваш отец знал или, может быть, подозревал, что подсудимый по ночам приходит к вам?
– Нет.
– А если бы он об этом узнал, он наказал бы вас?
– Да.
– Почему вы так думаете?
– Мой отец благочестивый человек и считает это грехом. Кроме того, он не любит моего друга, видит в нем неисправимого грешника.
– Почему вы так поздно явились дать показания судебным властям и заставили подсудимого столько времени пробыть в тюрьме, между тем как ваши показания могли вернуть ему свободу?
– Мне было стыдно… И я надеялась – суд сам установит, что он невиновен.
– Но почему же вы теперь, три дня назад, поспешили со своими показаниями в город и разыскали следователя, а также защитника подсудимого? Разве вы не предполагали, что подсудимый сам признается, где он был в упомянутую ночь, чтобы избегнуть наказания? Ведь это мог сообразить и ребенок.
– Я надеялась, что он это сделает, но в то же время боялась, что из-за меня он не решится сказать правду, ведь тогда и мой отец узнал бы…
– Но теперь ваш отец все равно узнает об этом.
– Теперь мне безразлично.
Подсудимый Яан Ваппер сидит неподвижно, как изваяние. Он жадно ловит слова, он прислушивается всем своим существом. Это словно пленительное, чудесное Евангелие, словно колокольный звон, льющийся в его душу! В его груди и в голове все умолкло – он ничего не чувствует, ни о чем не думает. Он только слушает и упивается тем, что слышит. На него словно широкой мощной волной изливается какой-то непостижимый небесный свет. Он видит только свою избавительницу, слышит только ее голос. Все остальное расплывается в красноватом тумане, а стоящий в зале шум кажется бесконечно далеким, слабым шелестом.
Яан еще не в состоянии оценить смелость, самоотверженность, которую проявила Анни своим поступком. Он не думает о том, какое мужественное сердце бьется в груди этой девушки: ее не пугают те ужасные последствия, которые неизбежно повлечет за собой ее поступок, – гнев сурового отца, наказание, возможно, утрата дочерних прав и потеря родного дома, клевета и насмешки окружающих и бог ведает что еще… Чувства Яана сосредоточены на одном, им овладело ощущение счастья и благодарности: любящая девушка избавила его от страшной опасности.
– Подсудимый Яан Ваппер!
Его толкают в бок и, словно очнувшись от глубокого сна, Яан в смятении вскакивает.
– Вы слышали, что показала свидетельница в вашу пользу? Отвечайте, почему вы скрыли от суда, что в ночь на двадцать четвертое марта вы были у свидетельницы?
Яан старается привести в порядок спутанные мысли, это удается ему не сразу.
– Я не хотел ее позорить, – говорит он наконец.
– Разве вас не пугал приговор суда? Разве вам не хотелось поскорее выбраться из тюрьмы?
– Я думал, что в конце концов суд поверит, что я не виновен, и освободит меня.
– А если бы суд приговорил вас к наказанию?
– Тогда бы я рассказал, как было дело.
Подсудимый ощущает вдруг необыкновенную ясность мысли. Радость придает ему смелости и уверенности. Он доволен своими ответами, чувствует, что они попадают в цель. Теперь он ничего уже не боится. Он сумеет ловко обойти самые острые углы.
– В котором часу вы покинули комнату свидетельницы? – вмешивается прокурор.
Яан не знает, что говорила об этом следователю Анни. Он отвечает, что не помнит часа.
– Вы ушли тоже через окно?
«Как же еще, – думает Яан, – как пришел, так и ушел», – и отвечает утвердительно, что вполне совпадает с показаниями свидетельницы.
Прокурор обращается к свидетельнице Анни Вади.
– Заметили ли вы в ту ночь у подсудимого что-нибудь особенное, что дало бы вам повод для расспросов?
Девушка задумывается. Между бровями ее ложится топкая складка, глаза смотрят настороженно. Она качает головой.
– Совсем ничего? – продолжает прокурор. – Не было ли у подсудимого…
– Да! – восклицает девушка, словно ее вдруг осенило. – У него был палец завязан… Он сказал, что в субботу вечером его укусила собака…
Еще несколько перекрестных вопросов со стороны председателя суда, его коллег и истца, – и допрос окончен.
В своей обвинительной речи прокурор продолжал настаивать на виновности Каареля Линда и Юхана Мельберга, считая ее бесспорно доказанной всем ходом следствия и суда. Он требовал вынесения им сурового приговора, учитывая упорное отрицание ими своей вины и то обстоятельство, что они уже раньше бывали под судом. Свидетельские показания в пользу третьего подсудимого – Яана Ваппера – прокурор пытался взять под сомнение, ибо они даны лицом, находившимся с подсудимым в интимной, то есть любовной связи, узы которой, как известно, весьма сильны и при которой люди проявляют порой редкую самоотверженность. Далее прокурор признал невероятным тот факт, что подсудимый, оберегая имя девушки, согласен был скорее без всякой вины сидеть в тюрьме и мученически принять суровый приговор, чем сказать слово, которое сразу избавило бы его от позорной участи и еще более позорного наказания. И все только потому, что у его милой строгий отец, который, если узнает, что она ночью тайно принимала жениха, может ее по-отечески наказать. Едва ли это наказание могло быть тяжким, скорее всего, оно ограничилось бы выговором. Ведь в здешних местах, как всем известно, исстари заведено, что парни ходят ночевать к девушкам. Крестьяне так свыклись с этим, что никому и на ум не придет удивляться подобным поступкам или осуждать их. Следовательно, угрожающее девушке «наказание» едва ли могло пугать парня; столь же мало причин было у Яана Ваппера опасаться, что от раскрытия тайны пострадает доброе имя девушки, ее честь и добродетель, ибо, как уже сказано, ночные свидания девушек с парнями – общенародный обычай, терпимый всеми, в том числе и родителями девушек. Прокурор считал вопрос о Яане Ваппере еще не выясненным и предлагал, оставив подсудимого под стражей, продолжать опрос свидетелей и расследование дела.
Адвокат произнес очень энергичную и горячую речь в защиту троих подсудимых, в особенности Яана Ваппера. Он сказал, что показания свидетелей о первых двух подсудимых далеко не достаточны для их осуждения, ибо показания эти от начала до конца весьма шатки. Оба свидетеля – Март Саар и Юула Сибуль – вначале всячески противоречили друг другу, и если они теперь утверждают, что узнают Каареля Линда и Юхана Мельберга, а в третьем подсудимом продолжают сомневаться, то это лишь показывает, насколько мало можно доверять их памяти и какую незначительную ценность представляют их показания. В смертельном страхе, который охватил их во время нападения грабителей, они просто не могли разглядеть преступников, тем более что лица у тех, как говорят сами свидетели, были вымазаны сажей. А более определенных и точных показаний относительно предполагаемой вины подсудимых не имеется. И, наконец, по делу Яана Ваппера. Прокурору не удалось ни ослабить, ни тем более свести на нет ясные и вполне достоверные показания Анни Вади. Хотя ночные похождения деревенских парней и посещение ими девушек являются якобы общеизвестным «народным обычаем», однако в рассматриваемом деле следовало бы все же заметить нечто, вполне удовлетворительно объясняющее, почему подсудимый молчал о том, где он был в упомянутую ночь. Для этого достаточно повнимательнее присмотреться к обстановке, господствующей в доме девушки, обстановке, которая хорошо известна подсудимому… И оратор стал описывать отца Анни Вади, который известен не только как суровый и вспыльчивый человек, но и как усердный богомолец и благочестивый христианин. Естественно, что такой человек стремится сделать свою домашнюю жизнь примером для других людей. Как велик был бы его гнев, если бы выяснилось, что его дочь, как и всякая другая деревенская девчонка, впускает по ночам парней в свою спальню! Что стал бы после этого говорить о нем, о своем миссионере, народ? Что мог бы совершить отец в припадке гнева? Разве не способен он за это выгнать дочь из своего благочестивого дома, отречься от нее? Ибо кто тот парень, которого принимала по ночам его дочь, с которым она водила тайную дружбу?
Это человек, которого Андрес Вади глубоко презирает как «грешного мирянина», более того, это человек, которого Андрес Вади ненавидит всем сердцем, так как дочь, несмотря на строжайший запрет отца и всевозможные попытки разлучить ее с юношей, продолжает любить его открыто и самоотверженно. Все это подсудимый знал и так как твердо верил, что его невиновность будет установлена, то и продолжал рыцарски оберегать своим молчанием честь и будущее любимой девушки, О том, что в случае провала всех надежд подсудимый с тяжелым сердцем все же выдал бы свою тайну, он заявил и сам, и мы можем ему верить. Но девушка, повинуясь зову сердца, сама явилась в суд и внесла в дело ясность. Кто из любящих чисто и глубоко не поступил бы точно так, как эта славная девушка? Она видит, что любимый человек, защищая ее честь, готов понести суровую кару. Она понимает, почему он молчит. Она могла в глубине души думать, что когда-нибудь молчанию жениха наступит конец, но, с другой стороны, она знает мужественный характер юноши, уверена в его любви. Она не в силах больше терпеть муки, которые доставляют ей эти сомнения, пребывание в неизвестности, и спешит к нему на помощь, забыв о том, чем это грозит ей самой, думая только о спасении любимого человека. Только это волнует ее душу, все же остальное в этот момент кажется ей второстепенным…
– У нас нет ни малейших причин, – заканчивает свою речь защитник, – не доверять показаниям свидетельницы, точно так же, как у нас нет причин считать подсудимого виновным. Его невиновность для всех нас ясна как день, она вполне ясна даже для самых недоверчивых из нас. Я прошу суд признать подсудимого Яана Ваппера невиновным и освободить его. Что касается двух других подсудимых, то за недостатком улик прошу также освободить их или же отложить рассмотрение дела, так как по просьбе своих подзащитных я выдвигаю требование о вызове в суд еще двух свидетелей, которые могут дать показания в пользу подсудимых.
Суд покидает зал для вынесения приговора. Подсудимых уводят в соседнюю комнату. Зал суда наполняется нестройным гулом голосов. Все охвачены нетерпеливым ожиданием.
Звенит электрический звонок – суд снова входит. Все шумно встают. Подсудимые с побледневшими лицами возвращаются на свои места. Глубокая тишина воцаряется в зале. Зачитывается приговор.
– Подсудимые Каарель Линд и Юхан Мельберг остаются под следствием в тюрьме – их дело требует дальнейшего расследования. Подсудимый Яан Ваппер признан невиновным.
По душному, пропитанному тяжелыми испарениями залу проносится дружный вздох облегчения. Люди взволнованно смотрят на подсудимых, на оправданного юношу устремлены приветливые взоры всех сидящих в зале. Все, вероятно, ждали, хотели такого приговора! Но Яан Ваппер не замечает ни одного из этих дружеских взглядов, кроме двух сияющих глаз, да и их он видит словно сквозь сизый туман. У него кружится голова, какая-то мощная, горячая волна пробегает по всему телу, силы едва не оставляют его, ноги подкашиваются. Потрясенный, стоит он перед своей заступницей и избавительницей, а она смотрит на него с такой же жадной нежностью, с такой же безмолвной жалостью, как в тот раз, когда около церковной ограды она впервые встретила его после тяжелой болезни…
Они вместе возвращаются домой, держась за руки, как дети. Они не разговаривают, только поглядывают друг на друга – Анни с радостной улыбкой победителя, Яан – серьезно, с некоторым удивлением и почтительностью. «Что ты сделала ради меня!» – говорит его взгляд. А девушка словно и не сознает благородства своего поступка, ею владеет одно ликующее чувство, одна мысль: удалось, я освободила тебя… ты спасен!
Ей и в голову не приходит задать ему тот страшный вопрос, который каленым железом жжет порой душу Яана: а достоин ли ты того, что я для тебя сделала? Что спасло тебя – ложь или правда? Безвинно ли ты носил тот серый халат, который я с тебя сорвала, или за дело?
Анни не спрашивает. Даже из простого любопытства она не спросила Яана, где же он, собственно, был в ту проклятую ночь – дома или еще где-нибудь. Анни испытывает такую радость, что не хочет расспросами омрачать первые счастливые минуты свидания. И они молча продолжают путь.
Лишь спустя немного времени из односложных ответов Анни на его робкие вопросы Яан узнал, как обстоят дела дома, где его мать с детьми, как они живут.
Мать вынуждена была покинуть лачугу в юрьев день – полураздетая, больная и голодная. Андрес, вполне понятно, не захотел дольше терпеть на своей земле, вблизи своего благочестивого дома, «воровское гнездо». Бедствующая семья, не способная к труду, перешла на иждивение общины; Кай с детьми теперь «волостные нищие», они живут подаянием. Им дают кров и еду по очереди во всех крестьянских домах, так как дома призрения в волости нет. Сегодня им отводят угол на одном, завтра – на другом хуторе. Приходится терпеть и холод, и брань, и попреки – и все сносить молча. Ведь нищий не смеет возражать, он лишен человеческих прав. Да еще какой нищий! По чьей вине он нищий? Яан-то сидит за кражу в тюрьме, а другие должны кормить его мать с детьми! «Мать вора, мать вора!» – дразнят ее ребятишки, едва она появляется на улице. Только и знай, что прячься, забивайся в угол, униженно гни спину и выпрашивай чуть ли не каждую каплю воды.
Из груди Яана вырвался тяжелый вздох, но Анни прикоснулась к его руке, и это придало ему бодрости. Ведь теперь все кончится! Разве он не вернулся? Разве с него не стерто клеймо преступника? Он сможет теперь снова бороться за жизнь! Яан невольно прибавил шагу, словно услышал жалобный призыв матери.
А весеннее солнце озарило их золотыми лучами, воздух был напоен ароматом цветов, лес и луга оглашал птичий гам. Новый прилив жизненных сил и бодрости наполнил душу Яана, – грудь его задышала свободнее, в грустных глазах появился живой огонек. Он чувствовал в своей руке горячую руку Анни и не боялся ничего – ни жизни, ни людей, ни своего истерзанного сердца, где звучал голос, напоминающий о его прошлом. Все теперь изменится к лучшему.
– Теперь все наладится, – ободряла его Анни, словно читая его мысли. – Перестань грустить, надо радоваться!
– А ты? Тебя-то что ждет? – Яан устыдился, что этот вопрос так поздно пришел ему в голову.
– Меня? – спокойно переспросила девушка. – А что мне сделается? Если отец чересчур разойдется, я уйду от него и стану работать, ведь я молода и здорова.
И она стала весело рассказывать о том, как готовилась к поездке в город. Стараясь, чтобы отец не догадался и не задержал ее, Анни тайком разузнала о дне суда и задолго до этого стала жаловаться на боль в груди. Надо, мол, ехать в город к врачу. Отец позволил. У него самого, как было известно еще раньше, не было времени сопровождать дочь, он послал с ней работника. В городе Анни остановилась у старой тетки-вдовы, державшей лавку, а парня с лошадью отправила обратно домой, сказав, что ей на несколько дней придется остаться под наблюдением врача и она сообщит отцу, когда за ней прислать лошадь. Затем она спокойно выполнила все, что было задумано, – и видишь, как все удачно получилось!
Анни улыбалась, рассказывая о своем подвиге. Радость, наполнявшая сердце девушки, не оставляла в нем места страху перед строгим отцом. Она и сейчас еще не знала, что скажет ему, если он опросит, почему она вернулась домой пешком.
К вечеру они дошли до своей волости.
Тут они расстались, чтобы их не увидели вместе.
– Бог помогал нам до сих пор, поможет и впредь, – сказала Анни, когда Яан пожал ей руку. Она глубоким взглядом, с душевной теплотой поглядела на любимого, и тот смущенно, почти испуганно, опустил глаза. Каждый пошел своей дорогой.
Как только Яан остался один и убедился, что Анни его не видит – его окружал довольно густой ельник, – он отошел подальше от дороги и углубился в лес. Его обступили темно-синие тени, нога неслышно ступала по мягкому мху. Лицо Яана озаряли пурпурные лучи заходящего солнца, пробивавшиеся сквозь вершины деревьев.
Юноша опустился на колени под могучим деревом, поднял руку к вечернему небу и, вспомнив, как Анни приносила присягу перед судейским столом, произнес клятву, в которой упоминалось его прошлое и будущее, клятву, которая должна была навсегда избавить его от позора и душевных мук…