Текст книги "Твердый сплав (Повесть)"

Автор книги: Эдуард Талунтис

Соавторы: Евгений Воеводин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

16

…Подполковник Пылаев дорого бы дал, чтобы узнать сейчас истину о событиях почти десятилетней давности.

Тогда Савченко, в ту пору молодой инженер, был командирован в одно из прибалтийских государств – принимать станки для Нейского комбината. Между тем из Москвы на запрос в главк пришел ответ, что дело инженера Савченко, работавшего на Нейском комбинате, неполно «в связи с эвакуацией главка в 1941 году». Пылаев прочел ответ и усмехнулся: «Дипломатично, нечего сказать! Растеряли документы, а выражаются куда как деликатно: „неполно в связи…“».

По странному совпадению, пропали именно те бумаги, в которых содержались сведения о работе Савченко за границей и о том, что он вообще был за рубежом.

А история заграничной поездки Савченко была такова.

В 1938 году он вместе с группой советских специалистов приехал в Терп. «Нордшталь» – крупная местная фирма – только недавно завязала деловые отношения с советским Наркомтяжмашем, и первые партии станков, уже подготовленные для отправки в СССР, стояли в испытательных цехах.

Савченко ехал за границу с чувством почти благоговейным. Однако это приходилось скрывать: его спутники, казалось, ничего подобного не испытывали.

Делегации не повезло. В Терпе проходила конференция промышленников, и все номера в гостинице были забиты ими, а также газетчиками, секретаршами и телохранителями. Хозяин гостиницы, разводя руками, вежливо говорил, что не может предоставить «дорогим советским гостям» ни одного номера. Но жить все-таки где-то надо было, и вся группа пошла в полицию.

Полицейкомиссар принял их сразу. Он посочувствовал им и тут же весело предложил:

– А вы обратитесь к администрации «Нордшталь». Или, еще лучше, прямо к работникам завода: они вам помогут найти пансионы. Правда, удобства не те, но…

Пришлось воспользоваться этим советом – другого выхода не было. К вечеру без жилья оставался один Савченко, и вся делегация с ног сбилась, разыскивая ему квартиру. Наконец в цехе к руководителю делегации подошел сухопарый красивый старик и, поклонившись, сказал по-английски:

– Я слышал, вам нужно снять одну комнату?

– Да, да!

– У меня комната есть. После работы можно посмотреть. Я из Англии, работаю здесь наладчиком. Вам будет у меня очень спокойно.

Руководитель обрадовался: лучшего не придумаешь. Он поглядел на огромные мозолистые руки старого рабочего, на его приятное, чисто выбритое лицо и кивнул: хорошо, квартирант сегодня придет. Про себя он подумал: «Старик, определенно, нуждается… Просто очень хорошо, что мы сможем ему помочь».

Так Савченко поселился у Катлей.

Катли жили скромно, в двух опрятных, но скудно меблированных комнатах. Жена хозяина – милая и когда-то, по-видимому, очень красивая женщина – приняла Савченко приветливо. Но все-таки он мечтал о другом: пожить в гостинице с телефоном, радиоприемником, ванной, встречаться с хорошенькими женщинами в уютных холлах. Оставшись один, он с неудовольствием осмотрел свою комнатенку и разочарованно подумал:

– Вот тебе и заграница!..

Первые дни прошли как обычно: с утра он был на заводе или ездил в порт, в таможню… Вечером все гуляли по городу. Город был древний, недавно ему исполнилось семьсот лет, и все в нем хранило следы средневековья – и эти нависшие над городом замшелые башни, где селились голуби, и готические шпили соборов, и невысокие, с острыми крышами, особняки.

Вскоре прогулки прекратились: на заводе уставали так, что впору было только добраться до дому и соснуть часок-другой.

Как-то раз, вернувшись домой, он увидел счастливую фру Катль. В квартире все было вверх дном, в прихожей стояли нераскрытые чемоданы, а из кухни доносились какие-то вкусные запахи.

– О, господин Савченко! У нас большая радость: приехала из Лейпцига наша Сьюзен. Идемте, идемте, я вас познакомлю.

Савченко пошел за фру Катль с бьющимся сердцем: он видел Сьюзен на фотографии, она казалась необычайно красивой.

И Сьюзен действительно была очень хороша собой. В легком спортивном костюме, тоненькая, изящная, она кокетливо протянула руку Савченко и сказала по-русски:

– Здравствуйте, господин Савченко…

– Вы знаете русский язык? – спросил Савченко, ругая себя за то, что смутился.

– О, да… Плохо еще, но знаю. Я учусь на отделении русской филологии. Очень люблю вашего Пушкина. Вы помните: «И сердце вновь болит и любит оттого, что не любить оно не может»? Это – гениально.

Сьюзен говорила без умолку о том, что она очень рада: теперь они будут разговаривать только по-русски, а это для нее отличная практика. А Савченко глядел на ее светлые пушистые волосы, на тонкий нос, пушистые же, загнутые кверху ресницы и чувствовал, что теряет голову.

Все кончилось неожиданно.

В выходной день они остались дома вдвоем: Савченко и Сьюзен. Они сидели в комнате Савченко и как ни в чем не бывало болтали обо всем, что придет в голову. Внезапно Сьюзен, поднявшись, подошла к нему, обняла, крепко прижалась губами к его губам, взлохматила ему рукой волосы. Савченко поначалу растерялся. Но едва он, в свою очередь, захотел ее обнять, как девушка, схватившись за сердце, упала на ковер.

– Сьюзен! – Савченко, нагнувшись, приподнял ее.

Но девушка не отвечала. Очевидно, ей стало плохо – и Савченко в полной растерянности выскочил на лестницу, сбежал вниз, забыв, что он не дома и не знает, где ему искать врача.

На улице он подбежал к полицейскому. Тот недолго слушал его, подошел к висящему на стене телефону и куда-то позвонил. Через пятнадцать минут Сьюзен увезли в карете, и Савченко остался один, мучительно раздумывая над тем, что же произошло.

А вечером его вызвали на Вильгельмплац…

Уже знакомый ему полицейкомиссар встретил Савченко подчеркнуто сухо. Он предложил ему сесть и, раскрыв папку, спросил:

– Как вы могли пренебречь гостеприимством нашей страны и ее людей, господин Савченко?

– Простите, я не понимаю вас… – пробормотал тот.

– Не понимаете? А вы понимаете, что ваше покушение на девичью честь Сьюзен Катль карается по закону?

– Это неправда! – Савченко растерянно глядел на комиссара. – Я не виноват.

– Ах, так! Но вот показания Сьюзен Катль, а вот выводы медицинской экспертизы. Кстати, полицейский, к которому вы обратились, сообщил, что вы были взлохмачены, в растерзанном виде. Это понятно: ведь Сьюзен Катль сопротивлялась…

Савченко, подавленный этим потоком лжи, не знал, что ему говорить. А комиссар протянул ему фотографию.

Она была сделана, очевидно, из окна противоположного дома. Савченко увидел себя целующимся с Сьюзен, причем ясно было видно, как она вцепилась ему одной рукой в волосы, а другой держит, отводя в сторону, его руку…

– Ну как? – усмехнувшись, спросил комиссар. – Любой ребенок поймет, в чем тут дело, не так ли? Но я помогу вам выпутаться из всей этой истории.

…Савченко не сказал никому из своих товарищей о том, что произошло с ним. Сьюзен не появлялась, она уехала в горы.

Через четыре дня Савченко вновь встретился с полицейкомиссаром. Тот, пожав руку инженеру, весело сказал:

– Вот и все. Мы уговорили Сьюзен не поднимать шума.

– Спасибо большое, – пробормотал Савченко.

– Но, – перебил его комиссар, – я надеюсь, что господин Савченко не окажется неблагодарным? Мне нужен сущий пустяк: расскажите нам о своем отце.

Савченко вздрогнул. То, что он скрывал многие годы, оказывается, здесь известно! Откуда? Что знает этот полицейкомиссар?

– Я отказался от своего отца. Мне о нем почти ничего неизвестно.

– Вы не знали, что он был крупным промышленником? А потом министром у Колчака? И в 1930 году вы не скрывали его у себя в студенческом общежитии под видом дальнего родственника?

Савченко молчал. Комиссар убеждающе положил свою ладонь ему на руку и посоветовал:

– Не надо волноваться. Незадолго до смерти ваш отец успел передать за границу списки активных антибольшевиков, а в них было и ваше имя. Отец верил в вас.

Савченко поднял на комиссара темные, но уже спокойные глаза:

– Я уже все понял, господин комиссар.

Тот пододвинул ему листок бумаги с отпечатанным на машинке текстом, и Савченко, просмотрев его, расписался…

Он получил сразу много денег. Несмотря на то, что Сьюзен была замешана в эту историю и Савченко поначалу возненавидел ее, – они скоро помирились. Сьюзен, очаровательно улыбаясь, сказала ему:

– Ты мне очень нравишься. Мне жалко тебя терять – ты скоро уедешь. Но, мальчик, я всегда буду ждать тебя.

Он был покорен.

Как-то вечером, не постучавшись, вошел Катль. Он резко повернулся к Савченко и сказал на чистейшем русском языке:

– Сегодня у нас будет первое занятие. Преподавать вам буду я. Кстати, познакомимся. Моя фамилия – Дорн. Доктор Дорн. Я сотрудник отдела «Остен» германского генштаба… И, поверьте мне, я счастлив встретиться с вами. Мы возлагаем на вас большие надежды, Савченко. Такой конспирации, как ваша, позавидует любой агент. Вы – клад. Мне приказано подготовить вас к большим делам, учтите это. Вы входите в нашу систему разведчиков дальнего – как знать, быть может, очень дальнего – прицела…

17

О том, что плавка состоится завтра, Савченко узнал от самого Трояновского. Они встретились в коридоре заводоуправления, и профессор полуобнял Савченко за плечи:

– Завтра, дорогой мой, завтра. Лаборанты уже колдуют в вашей адовой кухне. Ну, пан или пропал… Я потребовал от директора, чтобы вел плавку Максимов, а вы возглавили весь процесс. Он не возражает…

Савченко заторопился в цех. Вторая смена уже была на местах. Однако Савченко распорядился остановить одну печь:

– Надо ее приготовить. Давай-ка, Воробьев, обследуй старушку. Особенно внимательно последи за заправкой футеровки и завалкой шихты. Ну, да сам знаешь…

У Савченко не было свободной минуты. То он сидел у главного технолога, то мчался в отдел главного механика, то в лабораторию, то к пульту управления… Но где бы он ни был, им владела одна только мысль: патрон в печь! А там видно будет. Чердынцев не сказал ему ничего о силе взрыва. Но, надо полагать, дело будет нешуточное. Главное – плавка и Трояновский, а формулы придется, по-видимому, еще добывать. Где? Конечно, не в лаборатории. Когда он заскочил туда, со стула навстречу ему поднялся молодой человек с погонами лейтенанта госбезопасности и вежливо сказал, что сюда посторонним вход запрещен. Конечно, уже сегодня на заводе полно чекистов, а что будет завтра? Савченко, представляя себе это, поежился.

Уже к вечеру Савченко не находил себе места. Он не мог приблизиться к печи так, чтобы его не заметили. Все, что он мог, – это только постоять рядом с ней, перекинуться несколькими словами с рабочими. Кинуть патрон в шихту, когда завтра начнут загружать печь? Нет, патрон сразу увидят, и хорошо, если не заметят, кто это сделал. Кроме того, поди узнай, какая это шихта, в ту ли она пойдет печь. Лейтенант, которого Савченко видел в лаборатории, все время крутится теперь в цехе. Савченко растерялся.

Но вечером, выходя из цеха (просто невозможно было оставаться там дольше), он столкнулся с расстроенным Трояновским. Старик шел, низко нахлобучив на глаза островерхую каракулевую шапку, и зло стучал толстой палкой об асфальт. Видно было по всему – что-то случилось. Савченко взял его под руку:

– Что с вами?

– Бдительность! – воскликнул Трояновский. – Вам известно это слово?

– Вполне, – ответил Савченко. – Встречается в каждом словаре русского языка.

– Вот именно. Есть еще другое русское слово: время. Так вот, мне не удалось доказать, что время дорого.

– Что же все-таки вас расстроило? – ничего не понимал пока Савченко.

– Да то, что плавку отложили, – вот что.

Савченко ахнул:

– Почему?

– Вы, наверно, заметили, как охраняется моя работа? Совершенно неожиданно позвонили откуда следует и попросили перенести плавку. Три человека проверяют сейчас всю шихту, которую приготовили лаборанты. Один бог ведает, что они там ищут.

Савченко побледнел. Хорошо, что раздосадованный профессор не заметил, как изменилось лицо Савченко. Инженер спросил его, стараясь казаться как можно более равнодушным:

– Когда же теперь? Все так ждали…

– Я не знаю – когда! – почти выкрикнул Трояновский. – Теперь меня это не касается. Вот-с, молодой человек.

– Ну, профессор, – с улыбкой возразил Савченко. – Столько лет!.. Я, конечно, понимаю ваше нетерпение, но… Нынче, мне кажется, день-другой уже роли не играет.

Трояновский, покосившись на спутника, освободил свою руку:

– Вот как? Не играет, вы говорите? А мне, молодой человек, уже восьмой десяток пошел, между прочим, уже восьмой десяток, да-с!

Он быстро засеменил к поджидавшей его машине. А Савченко, оставшись один, опять подумал, что подбросить патрон в шихту невозможно, что чекисты вообще могут предложить провести плавку в другой печи. Савченко почти физически чувствовал, как чья-то сильная рука путала все его карты, замыслы.

* * *

Все ближе и глубже знакомясь с тем, что было сделано лабораторией профессора Трояновского, Пылаев яснее осознавал значение этой работы. Он понимал, что иностранная разведка не остановится ни перед чем и попытается, если уж не овладеть монопольно секретом сплава, то хотя бы раскрыть его или, по крайней мере, сорвать намеченные институтом планы. Можно с уверенностью сказать, что сфотографировать документацию ей не удалось: Похвиснев был арестован вовремя. Что еще предпримет враг? Взрыв лаборатории? Вряд ли это возможно. Покушение на Трояновского или его ближайших сотрудников? Пылаев приказал организовать их охрану: теперь, куда бы они ни шли, чтобы ни делали, оперативные работники незримо присутствовали рядом.

Окидывая мысленным взглядом всю систему охраны, все принятые меры, Пылаев возвращался к плавке. Он нарочно попросил Трояновского отсрочить ее: пришлось, правда, выдержать целую бурю, но это все-таки лучше, чем ставить под удар крупное государственное дело. Неясность положения должна заставить врага сделать решительный шаг и таким образом как-то выдать себя.

Однако и долго оттягивать плавку было нельзя. Пылаев решил поговорить с Трояновским по душам: пусть старик не нервничает и проводит плавку завтра, в воскресенье. Удобный день: Савченко на заводе не будет.

* * *

Плавка прошла удачно, и Трояновский был счастлив. Он держал в руках брусок металла – не очень тяжелый, словно таящий в себе тепло печи, – вертел его, подносил к глазам, гладил, словно не в силах еще поверить, что долгий труд окончен.

Сотрудники центральной лаборатории, конечно, радовались не меньше, но его радость была особенной, выстраданной. Домой он вернулся почти разбитый: стариковское сердце не выдерживало волнений. Глаше пришлось вызвать врача.

О том, что плавка состоялась, Савченко узнал на следующий день, и не злоба, не досада вспыхнули в нем, а страх. Пожалуй, теперь уж сомнений не оставалось – его «опекают». То, что плавку провели без него, тогда как Трояновский так настойчиво говорил о его непременном участии, было тому доказательством. Он растерялся. Формулы были закрыты сейчас для кого бы то ни было, наивно предполагать, что к ним может пробраться человек со стороны, хотя бы и сотрудник института. Единственный человек, который может достать формулы, – Трояновский. Но бессмысленно даже думать об этом.

Сейчас Савченко чувствовал себя и одиноким и беззащитным. Бежать? Граница недалеко, но если за ним следят, это безумие. Да и с чем он придет – он, отлично законспирированный агент, не оправдавший надежд? В разведке не любят таких сотрудников: от них избавляются просто.

Савченко старался взять себя в руки, не нервничать и взвесить все трезво. Ну хорошо: Тотера, по всей видимости, нет. Как он предполагал, «художник» живым не сдался. Значит, нет и ниточки, следа, ведущего к нему, Савченко: мертвые не говорят.

Дальше. Если бы чекисты знали что-нибудь определенное, они бы его арестовали: так спокойней. Раздумывая, Савченко приходил к выводу: нет, я в тени, меня обвинить не в чем.

Тогда он успокоился. Со временем удастся достать образец сплава для анализа, и пусть Запад этим и ограничится. В конце концов поймут же там, что агент – человек, а не иголка, и не может он пролезть в замочную скважину сейфа.

18

Весна, весна!.. Еле уловимые приметы ее угадывались во всем. Люди, выходя на улицу, с улыбкой подставляли лицо теплому, пахнущему талым снегом ветру. Пожалуй, только работники пылаевской группы не радовались весне: время шло, истекал срок следствия, предусмотренный кодексом, – а в руках следователей еще не было того, что они искали.

Черкашин был недоволен затяжкой расследования. Пылаева он вызывал часто, чаще, чем обычно, и тот всякий раз шел к нему так, будто его ожидали бог весть какие неприятности.

По особых неприятностей не было. Генерал просил его рассказывать – что нового, а потом шагал по кабинету: так легче думалось.

Как-то раз Пылаев предложил арестовать Савченко и вести открытое следствие. Генерал, круто повернувшись, остановился перед ним:

– Легкого пути ищете? А потом – кто вам разрешит арестовать его? У вас нет улик. Так что отпадает… Какие дополнительные меры приняты вами по наблюдению?

Пылаев нехотя перечислял: в соседней квартире поселился сотрудник, следит за теми, кто приходит к Савченко. Постоянное наблюдение ведут сотрудники оперативного отдела. Генерал ходил, слушал, кивал и ни к чему не мог придраться…

* * *

Савченко продолжал жить ровной, размеренной жизнью. Сейчас, с гибелью Тотера, оборвалась единственная нить, связывавшая его с другим миром. Рано или поздно, разумеется, эта нить будет восстановлена, к нему придут; не такие нынче времена, чтобы разведка легко разбрасывалась своей агентурой. Но только это случится позже, когда все успокоится.

Но связь пришла скоро и совсем неожиданно. В выходной день он гулял с дочкой, заходил в магазины, накупил ей игрушек. Они уже шли домой, когда с ними поравнялся высокий сухощавый мужчина. Он скользнул взглядом по Савченко и, поглядев на него еще раз, уже внимательнее, воскликнул:

– Господи, неужели это ты!

Затем он, широко и счастливо улыбаясь, обнял Савченко. Легким шелестом прозвучали слова:

– Твердый сплав. Константин Лаврентьевич. Из Нейска…

Савченко, чуть отстранившись, еще несколько секунд вглядывался в лицо незнакомца, а потом нерешительно спросил:

– Костя?

– Ну да! Не узнал сразу, а?

Они хлопали друг друга по спинам, ощупывали один другого, и Костя без умолку говорил, что он искал Савченко, но ему сказали, что того видели в последний раз в рабочем отряде, в Нейске.

– Я уже думал: тебя нет в живых. Ты что ж, с рабочим отрядом отступал?

– Нет, ушел в партизаны… Да это долгая история…

– Потом, потом, – замахал руками Костя. – А это, конечно, наследница? А ну-ка, покажись, дочка. Ох, какая она у тебя!

Константин Лаврентьевич, взяв Савченко под руку, пошел с ним, сияя от счастья. Каждый понимал – встретились старые, много лет не видевшиеся друзья. И теперь, по дороге к дому Савченко, Константин Лаврентьевич без умолку рассказывал о том, что работает он сейчас в Уфе, на одном из заводов, сюда приехал с профсоюзной делегацией – обмениваться опытом. Он говорил только о себе, упомянул вскользь свою фамилию – Королев и вспомнил какие-то подробности их совместной работы в Нейске, когда он, Королев, был диспетчером. У Савченко он не спрашивал ничего, и тот догадался, что Королев узнал о нем все, а сейчас, на всякий случай, сообщает сведения о себе – все-таки «друзья» еще с довоенных лет.

На лестнице Савченко шепнул Королеву: никаких деловых разговоров, возможно подслушивание, слежка. Тот кивнул и спросил: «Где Тотер?»

– Провалился. Я успел уйти. Кажется, вне подозрений. У вас все чисто?

– Все. Потом…

На лестничной площадке Королев уже басил:

– А ну, открывай, показывай свои хоромы… Погоди, а в магазин-то мы не зашли! Полагалось бы по такому случаю…

– У меня есть, – поворачивая ключ, ответил Савченко. – Настоящий ереванский, жена с гастролей привезла еще прошлым летом…

* * *

Пылаев читал донесение одного из оперативных работников и пытался представить себе – что это? Действительно ли встреча двух старых друзей или тонко разыгранная сценка?

Часу в седьмом в кабинете Пылаева зазвонил телефон:

– Товарищ подполковник? Это Мызников говорит. Поехали на машине втроем: он, гость и девочка. Кажется, в сторону Северного шоссе.

– Хорошо, – ответил Пылаев.

Он тут же набрал другой номер: в ОРУДе машина Савченко была на учете, сейчас Пылаев только сообщил, чтобы посты усилили наблюдение на пригородных шоссе.

– Видишь, что получается, – сказал он Шилкову. – Все мило и мирно: друзья встретились, выпили, поехали кататься, взяли с собой малыша. Все хорошо! А ведь только в машине они гарантированы от того, что их могут услышать. Да, много бы я отдал, чтобы быть сейчас там…

– Но девочка…

– Пустое. Они найдут способ отвлечь ребенка. Одна шоколадка – и ей будет ровным счетом все равно, о чем шепчутся взрослые.

Шилков промолчал. Конечно, никто не будет спорить с тем, что враг хитер. Но неужели нельзя за длинный ряд долгих – очень долгих недель уличить по сути дела уже обнаруженного врага, схватить его? Может быть, они просто чего-то не додумали?

– Что невесел? – пошутил Пылаев.

– Да так. Все ли мы сделали, товарищ подполковник?

– Нет, не все.

Шилков оживился:

– Я тоже так думаю.

– Вот и позвони домой Трояновскому и узнай, как старик себя чувствует. Он будет очень доволен. Любит поговорить. Кстати, проверь, как охраняется его квартира. Сейчас нельзя ручаться ни за что. И, возможно… – он не договорил.

Шилков видел перед собой прежнего Пылаева, веселого, с лукавой усмешкой, – такого, каким Шилков не видел его давно и каким он бывал всегда, когда дело шло хорошо.

– Вы что-нибудь знаете, товарищ подполковник?

– Что-нибудь да знаю, – ответил тот. – Таблицу умножения например, грамматику… Тебя еще знаю.

– Нет, я серьезно.

Пылаев, все еще продолжая посмеиваться, положил локти на стол и перегнулся к помощнику:

– Будто бы ты сам не знаешь того же, что знаю я.

– Но этого еще мало!

Подполковник взглянул на часы:

– Недолго ждать, увидим. Ты понимаешь – сейчас это и для него решающие часы.

* * *

Еще вчера в своем «BMW» Савченко рассказал Королеву все, кроме того, что он сам выдал Тотера.

– Откуда же вы знаете, что он провалился? – спросил Королев, косясь на заднее сиденье, где спала девочка.

– Он назначил мне встречу и не пришел. Он должен был передать мне все для взрыва. Не пришел он и потом…

Королев долго молчал, и Савченко начал злиться: время дорого, не могут же они кататься так до бесконечности и мозолить глаза ОРУДу. Их тут на каждом шагу, как грибов после дождя, понаставлено.

– Вот что, – тихо сказал Королев. – Давайте обсудим все до мелочей. Вы попали в поле розыска. Скажу вам больше: мне в Уфе тоже делать нечего, нас там прижали, за последнее время – два провала. Хорошо еще, не я вербовал… Сейчас нас, разведчиков, вызывают в Гамбург – поедем вместе.

– На «BMW»? – усмехнулся Савченко. – В какую сторону прикажете ехать?

– Не паясничайте, Савченко, сейчас не до шуток. Не сегодня-завтра вы сможете оказаться в таком месте, откуда путь один – на тот свет. Надеюсь, вы туда не очень торопитесь.

Савченко думал: этот Королев так напуган чем-то, что готов, наверно, вплавь добираться до Гамбурга. Что же произошло? Почему он так торопится удрать? И надо ли бежать с ним – конечно, в том случае, если он предложит реальный план.

– Через границу идти – бессмыслица, – заметил он.

– А мы и не пойдем через границу. Есть более… современные способы. Но один я ничего сделать не смогу. Вы сможете достать образец сплава?

– Образцы охраняются… Требуется время.

– Вам это даст толику денег. Потом придется перебираться обратно. Надеюсь, вы это понимаете?

Савченко кивнул. Его раздражала королёвская манера разговора: точно так же, с чувством явного превосходства, с ним разговаривал Тотер. По всей видимости, Королев – тоже немец: у них есть эта черта – смотреть на других свысока, Хотя чего теперь-то важничать – не они теперь хозяева: за «PN и К°» Савченко видел другую силу, тщетно пока пытаясь представить себе, какие они, те люди.

Словно издалека доносился голос Королева:

– Сейчас другие времена… От нас требуется иное, чем во время войны. Мы становимся разведчиками мирных лет, а это значит, что методы меняются. Вы в общем-то верно угадали дух времени: сверхосторожность. Мы еще пригодимся, когда начнется война. Но тогда мы будем действовать иначе. У наших нынешних хозяев размах куда больший, чем у второго отдела генштаба.

Савченко все кивал, удивляясь одному: этой разговорчивости. Какого дьявола понадобилось Королеву читать политграмоту? Что он, Савченко, газет не видит в конце концов? А Королев продолжал все так же ровно и тихо:

– Перед агентурой будут в скором времени поставлены необычайно серьезные задания. Мы должны будем ослабить эту страну так, что она рассыплется от первого же удара. Наш шеф говорил, что Россия перед третьей мировой войной должна быть похожа на стол, который источен жучком. С виду вроде бы крепкий, а толкнуть – и он рассыплется в труху… Вы пройдете в Мюнхене соответствующую политическую подготовку, и многое для вас станет более ясным.

Он сообщил Савченко о своем проекте, и тот пришел в восторг. В самом деле – как просто! Закупить в аэрофлоте билеты на самолет для делегации, а сесть вдвоем! Он не сомневался в том, что под дулами двух пистолетов летчики повернут и поведут самолет хоть на Северный полюс. Оставалось одно: в ближайшие же дни добыть образец сплава…

Когда Савченко увидел, что возле обочины шоссе стоит, подняв руку, офицер-орудовец, он невольно вздрогнул. Ему показалось, что вот сейчас все кончится, и не будет завтрашнего дня, когда он сможет вздохнуть свободно, впервые за много лет почувствовать себя вне опасности.

Но орудовец нагнулся к нему и, заглядывая в глубь машины, принюхался: не пахнет ли спиртным, – потом посмотрел права и, козырнув, отступил обратно, к обочине.

– Я думал – придется стрелять, – вытаскивая руку из-за борта пальто, выдохнул Королев. – Но он, кажется, всего-навсего милиционер.

Но они не видели, что, подойдя к столбику, спрятанному в кустарнике, сотрудник ГАИ Фролов вынул из кармана трубку, размотал шнур и вставил вилку в розетку.

– Коммутатор госбезопасности… Двадцать седьмой. Товарищ подполковник? Фролов говорит. Да, все в порядке, поехали обратно. Нет, скорость нормальная, но лица взволнованные. Второй держал руку за отворотом пальто, пока я проверял права…

* * *

Поздно ночью Савченко вышел из гостиницы от Королева. Мучительные раздумья о том, как достать образец сплава, кончились: Королев внезапно предложил другой план, опять удививший Савченко своей простотой.

Образец доставать не надо. Пройдет немного времени, новый сплав широко пойдет в производство, и тем легче будет достать образец. Ну, месяц, два, три – и в лабораториях на Западе такие образцы появятся. Так даже лучше: не надо рисковать хорошим агентом (Савченко при этих словах внутренне содрогнулся: как примут меня там – ведь по сути ничего не сделано! Может, не бежать? Нет, бежать обязательно, конспирация уже нарушена…).

– Значит – надо попробовать сделать то, с чего и предполагалось начать операцию: завербовать Трояновского.

Савченко сначала замахал руками:

– Что вы! Этот человек нам не по зубам.

Королев усмехнулся:

– Надо достать записку от его сына. Мы ему предложим выбор – формулы или жизнь сына.

– Глупости. – Савченко уныло отвернулся. – Покойники записок, по-моему, не пишут.

– За них пишут другие, – пожал плечами Королев. – У вас есть хоть несколько строчек, написанных рукой младшего Трояновского?

Он был немногословен теперь. В квартиру они войдут после предварительной подготовки. Нельзя, чтобы в это время там были посторонние, – это важно, так как, возможно, беседа будет шумной. Потом – если старик не согласится, его надо убрать. Все это – за час, ну, от силы полтора до вылета. Билеты на самолет заказаны и будут у них завтра.

…Савченко не ходил теперь на завод – взял отпуск. Когда сотрудники отдела сообщили об этом Пылаеву, тот задумался: зачем ему это?

Теперь подполковник почти не выходил из своего кабинета. На столе перед ним лежала бумага, и на ней росла колонка записей – донесения о том, что делают Королев и Савченко.

А они вроде бы не делали ничего лишнего. Королев с утра был на заводах со своей делегацией, а вечером гулял по городу.

Королев, правда, явно сбивал со следа. Он пересаживался с одного автобусного маршрута на другой, делал вид, что собирается сесть в трамвай, – и оставался на остановке, колесил по городу на такси. Два раза ему удавалось уйти из-под наблюдения, но ненадолго.

Пылаев, изучая донесения, все больше и больше убеждался в том, что все это – старые и давно изученные уловки.

Но вот еще одно донесение… Шилков сообщает, что Королев зашел в магазин медицинских товаров и купил фонендоскоп. Зачем ему понадобился этот фонендоскоп? А хотя, быть может, для жены: в сведениях, присланных из Уфы, говорилось, что он женат на враче заводской поликлиники. Утром Пылаев из дому позвонил в управление и передал дежурному: «Буду у профессора Трояновского. Его телефон 2-41-78. Жду донесений».

…Трояновский спал. Подполковник, укоризненно показав Глаше на телефон, снял с дивана несколько подушек и «закутал» ими аппарат. Потом на цыпочках он вышел в кухню и, повинуясь Глаше, сел на табурет.

Далекий звонок словно бы подбросил его: звонил телефон, закрытый подушками. Осторожно Пылаев вошел в комнату; Трояновский не проснулся. Подполковник снял трубку и опросил почти шепотом:

– Кого вам?

– Товарищ Пылаев? Говорит Громов.

– Я слушаю.

– Только что звонили с вашего объекта. Возле него появился первый.

– Пусть следят, – прошептал в трубку Пылаев. Так, это уже определеннее: «наш объект» – дом профессора Трояновского, «первый» – Савченко.

Значит, хорошо работают ребята, выделенные на охрану Трояновского. Видимо, Шилков сейчас с ними, мерзнет в какой-нибудь подворотне…

* * *

Королев и Савченко, прежде чем приступить к делу, тщательно выверяли «подходы» – то есть изучали, нет ли западни около дома Трояновского.

Мысль войти к Трояновскому под видом врача пришла Королеву не случайно. В самом деле – как удобно получается: он входит к больному, и пока идет процедура осмотра – выясняется обстановка. Савченко приходит на несколько минут позже. Если почему-либо неудобно будет начать разговор с Трояновским – они уйдут; у Глаши это не вызовет подозрений. В самом деле, какие подозрения – врач пришел к больному, и тут же – старый знакомый, пришел проведать.

Но когда настало время идти, Королев занервничал. Черт его знает, что это за старик. Если поверить Савченко – профессор сам отлит из этого твердого сплава. Королев, проживший в России немало времени, хорошо знал такую породу людей. Там, в Уфе, двое квалифицированных агентов провалились на вербовке: сопляки, мальчишки, любители выпить и пошуметь оказались хитрее воспитанников Орденбургской школы[2]2
  Высшая школа гитлеровской разведки «Орденбург ан Крессингзее» в Померании. Ее слушатели при наступлении советских войск бежали на Запад, к американцам.


[Закрыть]…