Текст книги "Буйный бродяга 2015, специальный выпуск"

Автор книги: Эдуард Шауров

Соавторы: Дмитрий Никитин,Алексей Жемчужников,Владимир Бутрим,Александр Рубер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Почему вы видите в этом опасность?

– Страсть. Понимаете, человек страстен. Если что-то увлекло его, он пойдёт до конца... Инженер, занявшийся археологическими изысканиями в джунглях центральной Африки, химик, оставивший завод ради пучины океана, рабочий, стремящийся в космос...

Двое людей, оживленно разговаривая, шли по узкой полосе каменистого пляжа, зажатого между морем и сосновым бором, третий отрешённым взглядом смотрел на плескавшиеся возле самых ног волны. На лице его время от времени тенью пробегала гримаса...

Эдуард Шауров
Пять копеек

Увесистый тусклый кругляш желтовато поблескивал на Витькиной ладони, будто выцветшее пятно солнечного света. Ребята, окружившие товарища тесным кольцом, с любопытством тянули шеи, переступали босыми пятками в нагретом песке дикого пляжа.

– А это точно оно? – спросила Янка, складывая губы трубочкой.

– Не «оно», а «они», – поправил Лёха. – Учитель на уроке всегда говорил «деньги» – значит, «они».

– Если бы их было несколько, – возразил Тамирбек, – то были бы «они», а так, наверное, «она».

– «Денежка», – добавила Юйлинь.

– Называется «монета», – важно сказал Витька.

– Пять копеек, – с натугой прочёл Лёха, разбирая буквы старинного шрифта. – Интересно, это много?

– Достаточно, – уверил друзей Витька. – Дед говорил, что это очень ценная штука, надо полагать, и в древности на неё можно было много чего купить.

Ребята несколько секунд молчали, каждый смаковал про себя загадочное слово «купить». Учитель всего пару уроков назад рассказывал им про деньги. Информация была такой странной, такой непривычно-экзотической, что не сразу помещалась в голове. Зачем нужны были эти кругляши и как ими пользовались? Для чего подтверждать полезность работы, если работа полезна сама по себе? Учитель говорил, что за квалифицированную операцию платили много, а за простую – мало. Но какой тогда интерес обитателям мира денег совершать простые операции, и как быть, если процесс состоит из операций разной сложности?

– Типа эту железку нужно было постоянно таскать с собой? – спросила Янка.

– Конечно, – уверил её Витька. Чтобы покупать товары и услуги.

Раньше без денег никто ничего не делал. Нельзя было просто прийти в общественный магазин и взять, нужно было платить.

– Мозголом какой-то, – заметил Юкке.

– А чё? Ашно! – радостно заявил Лёха. – Допустим, неохота мне ковыряться в носу, говорю Тамирке: «Наковыряй мне пару козявок, а я тебе денежку дам».

Тамирбек выразительно показал Лёхе смуглый кулак.

– А если услуга стоит не пять копеек, а меньше? – спросила Янка.

– Отщипывать от монеты кусочек, – предложила Юйлинь, – каким-нибудь древним инструментом.

Все разом заулыбались и поглядели на Витьку, как на самого компетентного в вопросе.

– Ну, не знаю, – сказал Витька. – Если есть пять копеек, значит были и четыре копейки, и три.

– А откуда у твоего деда монета? – спросил Тамирбек.

– Витькин дед кол-лек-ционер, – сказала Янка. – Я смотрела про него ролик в новостях. У него целая коллекция старых вещей. Там показывали кофейник из первой марсианской экспедиции, нагрудные значки и древние-предревние цифрики, у которых нужно тыкать пальцем в стеклянный экран.

– Музей какой-то, – сказал Юкке.

– Сам ты музей. – Янка нахмурилась. – Я же говорю: кол-лек-ция. А ещё сказали, что Витькин дед специалист по старинной борьбе – самбо...

– Точно, – подтвердил Витька.

У его деда действительно имелась целая куча разных экспонатов. Он даже квартиру занял побольше, чтобы было куда поставить стеллажи и ещё осталось место под мини-спортзал.

– Дед рассказывал, – Витька сделал страшные глаза, – будто эта монета жутко ценная и редкая, что сейчас на всей Земле их осталось штук сто, не больше, что когда-то, в период ресурсного кризиса, их переплавляли в мартенах.

– А можно потрогать? – осторожно попросила Юйлинь, ей хотелось узнать, что такое мартен, но она стеснялась.

– Трогай. Только дед говорил, что все деньги заражены древним проклятием. Они несут в себе бациллу конфликтов и войн.

Юйлинь испуганно отдёрнула тонкий пальчик.

– Да ладно тебе, – добродушно оскалился Витька. – Про бациллы – это фигура речи.

Все принялись трогать и рассматривать монету.

– И всё равно я не верю, – сказал Юкке. – Не могла эта ерунда рулить всем миром, тем более нести в себе смертельные бациллы. Чушь какая-то.

– Что ты хочешь сказать? – Витька отобрал у Юкке монету. – Что я вру? Или что учитель врёт? Или, может, мой дед не влетает?

– Не знаю, влетает он или нет... – упрямо сказал Юкке, – но все бациллы там давным-давно передохли. Это факт.

– Дурак ты, – сказал Витька.

– Сам дурак.

– А давай устроим эксперимент.

– Это как?

– А вот так! – Витькины глаза заблестели. – Сыграем в реконструкцию. На слабо. Кстати, ты мне крючишь одну игру ещё с зимы? Не забыл?

Юкке насупился. Его широкое светлокожее лицо приобрело сосредоточенное выражение.

– Давай, – наседал Витька. – Я тебя найму на работу! – Он показал кругляш монеты.

– Давай, – вдруг согласился Юкке.

– Пять заданий.

– Три.

– Фиг с тобой. Три. Прямо тут и сейчас. Всё взаправду. От заданий не увиливать. По рукам?

– По рукам.

Две пацанячьи ладошки сухо стукнулись одна о другую. И оживлённые зрители принялись занимать места среди песчаных барханов. В небе, совсем невысоко, пролетел двухчасовой авиограв, направлявшийся в Японию.

– Первое задание, – торжественно возвестил Витька, садясь по-турецки и подкидывая пятак на ладони. – Ты должен возвести нам замок готической архитектуры на четыре башни. Можешь приступать... – и добавил всплывшее в памяти словцо из учебника, – смерд.

***

Янка украдкой заглянула в свой цифрик, затем, прищурившись, поглядела на солнце. День понемногу клонился к вечеру. На широкой полосе влажного песка, у края ленивого прибоя, не покладая рук, трудился Юкке. Слегка высунув от усердия язык, он ловко орудовал формовочной лопаткой и пульверизатором с волшебным фиксаж-раствором. Две башни замка были уже готовы, третья и четвёртая находились в процессе.

Лёха зевнул и перевернулся на живот.

– Я не понял, – громогласно заявил он, тоже поглядев на цифрик. – Мы сюда приехали, чтобы строить замок. Так? Но замок строит один Юкке, а мы валяемся, как дураки, и на него глазеем. Мне, по факту, уже уныло.

– И мне, – поддержала Юйлинь.

Остальные высказались в том же духе.

– Ладно. – Витька, отряхивая трусы, поднялся с песка. – Эй, Юкке-смерд! – заорал он, пытаясь соответствовать своей эксплуататорской роли. – Мы тут решили, что хватит тебе строить замок. Народ прокис на тебя глазеть. Вали сюда.

Юкке перестал оглаживать ладонью стрельчатую крышу, поставил пульверизатор в разрытый песок и пошёл к зашевелившейся компании.

– Сейчас я придумаю тебе второе задание, – пообещал Витька.

Он огляделся по сторонам и радостно указал на маленькое стадо сцепившихся рулями гравипедов.

– Давай-ка, прокачай нам всем минусовые диски.

– Ты с орбиты слетел? – Тамирбек покрутил пальцем у виска. – Одному-то гравику диски полтора часа качать. Нам здесь что, до ночи болтаться?

– Лично я свой гравик никому трогать не разрешаю, – агрессивно предупредила Янка.

Юйлинь согласно закивала.

– Ладно, – пробормотал Витька. – Тогда вот что. Принимай упор лёжа и делай отжимания... сорок раз.

– Несерьёзно, – сказал Лёха. – Сорок раз Юк запросто сделает.

– Тогда восемьдесят.

Юкке мрачно поглядел на Лёху. Он опустился на песок, упёрся кулаками и принялся отжиматься.

– Раз, – начал считать Витька. – Два. Три. Четыре...

– ...Семьдесят восемь... – азартно выдохнули сидевшие на корточках ребята. – Семьдесят девять...

Мальчишечье тело замерло над песком. Трицепсы выпрямленных напружиненных рук мелко подрагивали. Юкке сквозь стиснутые зубы втянул в себя воздух, упал вниз, замер в миллиметре от собственной горячей тени, повисел пару секунд, собираясь с силами, и, непроизвольно постанывая от напряжения, пошёл вверх... Вверх... Верх...

– Восемьдесят! – заорали все разом.

С трудом переводя дыхание и разминая ноющие мышцы, Юкке с победоносным видом встал перед Витькой.

– Давай третье задание, – потребовал он.

– Только выполнимое, – подсказал Тамирбек.

Выполнимое... Витька беспомощно огляделся. Какая-то дикая мысль вертелась в голове. Прищуренные глаза Юкке-смерда и четыре пары глаз возбуждённых зрителей выжидательно уставились на эксплуататора.

– Снимай, – неожиданно для себя сказал Витька.

– Что? – не понял Юкке.

– Трусы снимай.

Светлые брови поползли вверх.

– Не слышал, что я приказал?

Лицо Янки вытянулось, серые глаза стали просто огромными.

– Неправильно, – встрял Тамирбек. – Снимать трусы – никакая не работа.

– Нет, работа, – решительно парировал Витька. – В старину были специальные клубы, назывались «стрип». Работники там раздевались, а капиталисты им за это платили деньги. Мы через цифрик Лёхиного брата смотрели на одном метасайте с узким доступом. (Лёха неуверенно кивнул).

Так что всё по правилам! Снимай, я говорю!

В воздухе повисла напряжённая пауза. Пространство вокруг наполнила странная вибрирующая смесь ужаса, стыда и любопытства. И зрителям, и участникам разом захотелось броситься врассыпную, куда глаза глядят, но члены их сковала диковинная нерешительность. Они ещё не понимали, что больше не руководят процессом, что это процесс руководит ими, вращая тяжёлые жернова, давя, перемалывая.

– Или слабо? Соскочил, звонок? – крикнул Витька. – Сдулся?

Брови Юкке сошлись на переносице. Неловкими пальцами он взялся за резинку и потянул её вниз. Скользнув по бёдрам и коленям, трусы упали на песок.

Одно мгновение зрители потрясённо молчали, потом Янка развернулась и треснула Витьку ладонью по уху.

– Дураки! – крикнула она, подхватила с песка одежду и бросилась к гравипедам.

– Подожди, – крикнула Юйлинь и побежала следом.

Юкке, кривя рот, натягивал трусы.

Потирая звенящее ухо, Витька смотрел вслед двум уносящимся прочь гравикам.

«Глупо как вышло», – растерянно подумал он, и в тот же момент ощутил толчок в плечо.

– Давай деньги, – сказал Юкке, протягивая ладонь.

Витька неуверенно разжал кулак и поглядел на монету.

– Слушай, – пробормотал он, вдруг соображая, что не может просто так отдать пятак приятелю. – Мне же его нужно вернуть на место... Я же его на время брал...

– Ты сам сказал: «всё взаправду».

Витька совсем растерялся.

– Слушай, – протянул он почти жалобно. – Давай, ты поставишь мне взамен тысячу щелбанов. А?

– Плевал я на твои щелбаны. Я перед девчонками штаны на слабо снял. Гони монету. Это моя плата.

– А может... – несчастным голосом пробормотал Витька.

Он изо всех сил пытался сообразить, чего такого может предложить Юкке, такого, что тот не в силах получить сам, и не находил ответа.

– Вот значит как? – ядовитым голосом осведомился Юкке.

Качнувшись вперёд, он неожиданно ударил снизу по Витькиной ладони и сцапал подлетевший в воздух пятак.

Витька на миг оторопел, а Юкке, отскочив назад, показал ему монету и сунул её в кармашек трусов.

– Ах ты гад, – выдохнул Витька. – А ну, отдай.

– Фиг тебе! – закричал Юкке, пританцовывая на песке. – Ты купил мои услуги и монета теперь моя. Ты мне заплатил!

– А ну отдай! – прорычал Витька.

– Пацаны, кончайте! – тревожно просил сзади Лёха.

Подпрыгивая, Юкке зигзагами отступал назад. Витька пытался его схватить. Когда они оказались напротив выстроенного на влажном песке замка, он наконец изловчился, прыгнул на своего визави и вместе с ним опрокинулся на хрупкие готические башни.

***

Войдя в дедову квартиру, Витька на цыпочках пробежал прихожую, миновал просторную гостиную и осторожно приоткрыл двери кабинета, где утром взял пятак из шкафа с самыми ценными экспонатами дедовой коллекции. Витька искренне надеялся, что деда нет дома, но мечты оказались тщетными. Антон Кузьмич сидел перед рабочим столом в раритетном кресле и разглядывал что-то через окуляр настольного сканера.

– Витя, это ты? – спросил он, не отрываясь от своего занятия.

– Привет, я на минутку, – протараторил Витька, соображая как бы просочиться к стеклянному шкафу. – Я – раз, – и убегу.

– Кхм, – сказал дед. – Это понятно, что убежишь. А ты не брал из шкафа мою монету?

– Эм-м, – промямлил Витька, и дед обернулся вместе с креслом.

Несколько секунд он пристально рассматривал понуренное лицо внука, затем, кашлянув, добродушно сказал:

– Красивый фингал. Где такой подцепил?

– Да так, неважно... Я тут это... пятак брал, ребятам показать, вот обратно принёс. – Виновато вздохнув, Витька протянул деду жёлтый кругляш.

– Ребятам показать – это можно, только загодя меня предупреждать надо. Иди сюда.

Положив монету на стол, дед едва не силком усадил Витьку в кресло, ловко осмотрел синяк, расплывшийся под левым глазом и ссадину на скуле.

– До свадьбы заживёт, только нужно обработать, – сказал он бодро. – Я за аптечкой, а ты думай, что будешь врать насчёт лестницы, с которой тебя сбил метеорит.

Дед вернулся через минуту с анаплеротическим спреем, и, пока состав, пузырясь, впитывался в исцарапанную кожу, Витька честно, без утайки рассказал о монете, о Юкке, о глупой игре и драке, умолчав, правда, про эскападу с трусами.

– А что же друзья ваши не вмешались? – спросил дед.

– Когда двое дерутся, третий не лезет.

Антон Кузьмич понимающе кивнул.

– Я его победил приёмом, который ты мне показывал, – неуверенно сказал Витька.

Дед укоризненно пожевал губами.

– Самбо для обороны, – сказал он, – а не для нападения.

– Я не хотел драться, но и монету отдать не мог, – оправдываясь, объяснил Витька. – Что бы я потом тебе сказал?.. Я дурак... – добавил он уныло.

– Это я дурак, – Антон Кузьмич вздохнул. – Я старше тебя, и это моя вина.

Витька непонимающе мигнул.

– Иди-ка ты, умойся, – сказал дед, убирая тюбик со спреем. – А потом сходим в одно место... И вот что, родители твои возвращаются послезавтра, к этому времени синяк сойдёт и рассказывать им, пожалуй, ничего не стоит.

– А бабушке? – спросил Витька.

– А бабушке я всё сам объясню. Иди.

Подождав, пока закроется дверь кабинета, Антон Кузьмич набрал на цифрике номер Фролова.

– Саша, – сказал он, когда абонент ответил. – Это Савельев тебя беспокоит... Угу... Мы позавчера говорили про монету... Да. Пять копеек. Протокоммунистическая эпоха, двадцатый век... Так вот, извини дружище, ничего не получится... Нет, я не набиваю цену. – Антон Кузьмич грустно улыбнулся. – Просто вышла накладка. Словом, обмен не состоится... Брось. Это же всего лишь монета... Да... Я тебе потом всё объясню... Выберешь что-нибудь на свой вкус. Да... До встречи.

Он отключил связь и некоторое время сидел, задумчиво глядя в открытое окно. Когда разукрашенный, но свежевымытый Витька появился на пороге кабинета, дед решительно встал из кресла.

– Пошли, – сказал он, сгребая монету со стола.

***

На улице пахло вечером, морем и ветром. Свайный микрорайон Новик стоял практически на воде. Блестящие цветным стеклом многоэтажные башни, соединённые эстакадами навесных проспектов, вздымались из пенно-зелёных волн прибоя. Недоумевающий Витька вслед за дедом поднялся на скоростном эскалаторе к третьему уровню пешеходных галерей, висящих прямо над морем.

Дед и внук прошли на консоль смотровой площадки. Витька, у которого всегда дух захватывало от высоты и величия картины, остановился у самого ограждения.

– Деда, – спросил мальчишка, берясь руками за перила, – а зачем мы сюда влезли?

– За одним важным делом, – проговорил дед загадочно и серьёзно. – На-ка, возьми.

Жёлтый кругляш лёг в ладонь тусклым пятном фальшивого света. Витька недоуменно приподнял брови. Дед, нагнувшись почти к самому его уху, сказал со странным выражением:

– Хочу исправить одну ошибку... Есть такая старая поговорка: «не всё золото, что блестит». Так вот, я забыл эту поговорку, и ценил то, что ценить не стоило, и ещё я забыл про бациллу конфликтов, а она, такая дрянь, остаётся заразной долгие века. Разве умно хранить бациллу в тарелке для борща?

Витька покрутил головой.

– Вот и я думаю, что нет... А теперь размахнись-ка как следует и запули заразу вон в тот водоворот под опорой. Надеюсь, там достаточно глубоко...

Витька посмотрел на свою ладонь. Монета лежала между пальцами теплая и совсем не опасная. Снопы пшеничного злака изгибались вокруг схематичного изображения Земли, над колосьями висела маленькая колкая звёздочка, снизу тянулась надпись из четырёх букв.

– Деда, – позвал Витька. – Но ты же сам говорил, будто она очень ценная...

– Ерунда, – решительно сказал дед. – Зараза не может быть ценной. Ценность не в монете, а в нашей глупой голове. Кидай! И чем дальше, тем лучше.

Разом решившись, Витька размахнулся и швырнул монету в море. Дед, щурясь, следил за её кувыркающимся полётом.

«Вот теперь всё правильно, – подумал он, чувствуя, как его охватывает чувство облегчения, – Мальчишка должен был выбросить её сам. Надеюсь, это поправит ошибки одного старого кретина... заигравшегося старого кретина...».

– И тебе её нисколечко не жалко? – спросил Витька, заглядывая через перила.

– Абсолютно. – Сухая мосластая ладонь потрепала внука по затылку.

– А с приятелем твоим непременно помирись, – Антон Кузьмич оживился от возникшей в голове идеи. – И знаешь что? Приводи этого Юкке к нам.

Обязательно приводи. Я покажу ему ловушку с солнечной плазмой, которую когда-то доставил «Солярис-7», и ещё прототип гравитатора из пробной партии номер два, и раритетные фолианты по боевому самбо... Непременно помирись с Юкке. Слышишь?

– Слышу, – сказал Витька. – Я постараюсь...

Примечание редакции

Идея, на которой основано данное произведение, вообще-то должна вызывать неприятие у всякого человека, знакомого с сутью коммунизма в его научной форме, т.е. с марксизмом. Автор как будто задался целью проиллюстрировать понятие денежного фетишизма – наделения денег особыми внутренними, им присущими сверхъестественными свойствами. Кроме того, конфликт разворачивается и разрешается только в моральной плоскости, и здесь приходится напоминать, что попытки основать социализм и коммунизм на моральных установках характерны для его раннего, домарксистского периода.

Герои рассказа – дети будущего коммунистического общества – обнаруживают некую редкость, и ее денежная форма наталкивает их на идею реконструировать между собой отношения обмена, которые им известны только из уроков истории.

Читатель должен поверить в то фантастическое допущение, что в данном обществе как-то так всё устроено, что совершенно нет иных редких вещей, которыми хотелось бы обладать, кроме коллекционных монет.

Из уроков истории, что само по себе замечательно, дети успешно впитали наивное представление, что деньги в своей вещественной форме обладают неким мистическим свойством нести в мир порчу, что полностью подтверждается дальнейшим развитием событий. В детском коллективе происходит разлад и даже ощущается угроза всему человеческому обществу. Порядок восстанавливается символическим, почти ритуальным, актом уничтожения «порченой» вещицы. После этого и общественные отношения должны автоматически наладиться.

Можно заключить, что данное произведение (и его положительное восприятие частью левой публики, по крайней мере жюри) хорошо характеризует степень развития и переживаемый нами этап движения.

Евгений Кондаков

М.Г.
Сергунька

Сергунька выделялся из своих сверстников прямым и решительным характером с самого детства, потому и получил от друзей прозвище «Штырь».

Поначалу он обижался на бестолковое и обидное, как ему казалось, прозвище. Но поразмыслив, а мальчик он был в меру рассудительный для своих десяти лет, пришёл к выводу, что друзья угадали с прозвищем. Ведь что такое Штырь? Непременно железный, а характер у Сергуньки – ой, какой железный! Непременно заостренный. Ведь это так похоже на то, что Сергунька всегда любил докапываться до правды. И конечно, форма в виде цилиндра намного пригляднее, не то что какой-нибудь кругляк – прут. В общем, по всем статьям выходило, что прозвище это почётное и уважительное.

Мальчик шел по улице и незаметно разглядывал окрестности. Его распирало от восторга, радости и ещё какого-то необъяснимого чувства – хотелось прыгать, орать на всю округу, лихо крутануть «колесо», как на уроке физкультуры, но ведь он – Штырь и, если мальчишки увидят такое, то не бывать ему больше уличным атаманом. Только что его вызывала директриса, вечно хмурая, с поджатыми губами Валентина Михайловна, и недовольным тоном сообщила, что он, как участник детского художественного конкурса «Москва-2047», тут она строго глянула на него, сдвинув очки на нос, выиграл первое место и награждается путёвкой в Москву. Пока Сергунька, ошарашенный неожиданной вестью, приходил в себя, она сменила гнев на милость и уже мягко спросила,

– Ты откуда про этот конкурс узнал?

– По радио услышал!

– А дальше?

– Нарисовал рисунки и... адрес я запомнил и послал по почте.

– Много?

– Тетрадку.

– У вас же нет рисования, где ты научился?

– Да как же, Валентина Михайловна! Это так просто – представить и нарисовать! Я видел дома, как настоящие, какие там будут, улицы, парки, людей, – взволнованно заговорил Сергунька, потом вспомнил, что он как-никак Штырь и продолжил более спокойно, – у меня само собой нарисовалось, как про конкурс услышал. А Надюха-сеструха поехала в город, забрала тетрадку, сказала, что отправит.

Мальчик умолчал, что старшая сестра, студентка медучилища, приехавшая на выходные домой, сначала отодрала его за уши, увидев, что братишка изрисовал её новую тетрадь с модным артистом на обложке. Хорошо мама вовремя домой зашла, и уши целы остались, только болели долго.

– Поедешь вместе с районной делегацией трактористов и доярок, они на ВДНХ едут и тебя довезут. Награждать будут в Союзе Архитекторов, там и в гостиницу поселят вместе с другими детьми, – добавила директриса, и видя, что мальчик ничего не может сказать в ответ, легонько подтолкнула его за плечо,

– Беги, художник, домой! Скажи мамке, чтоб собрала тебя!

Вот и пылил Сергунька по улице, мысленно взлетая до небес от нежданно свалившегося счастья. Эмоции требовали выхода, он отломил сухую ветку придорожного клена и к своему дому подошел, лихо сбивая головки давно отцветших одуванчиков.

– Мама, мама, я в Москву еду, – закричал с порога.

– Ох, – мать резко присела на табурет возле стола, на котором крошила зеленый лук для цыплят, горка накрошенного уже лежала в тарелке.

– Цып-цып-цып, – подзывала она через несколько минут во дворе смешные желтые комочки к миске с луком.

***

– Цып-цып-цып, – внезапно и громко раздалось в ушах у Сергуньки, и он, как был в трусах, майке и босиком, так и выскочил на крыльцо, потягиваясь спросонья и щурясь от яркого солнца.

– Мам, в Москву хочу! Мавзолей посмотреть, памятник Гагарину, на ВДНХ сходить. Я такооой сон видел!

– Вырастешь, будешь знатным трактористом, как твой отец, может и съездишь. Иди, засоня, корми цыплят, ишь, разоспался в каникулы.

Каникулы, каникулами, а домашнюю работу, за которую отвечал мальчик, никто не отменял. Натаскать воды из колодца, полить грядки с утра, пока солнце не зажарило вовсю, нарубить секатором крапивы для цыплят – со всем этим Сергунька справился быстро и, на ходу доедая здоровенный ломоть хлеба, который мать положила рядом с неизменной пшённой кашей, припустил на любимое место сбора деревенских мальчишек – пустырь на окраине. От солнца и дождя пацанву там спасала крона огромного дуба. А для тех, кто хотел освежиться основательнее, по дну лога за пустырем протекал глубокий ручей. Но желающих подниматься по глинистому склону после купания было мало, поэтому обычно играли до одурения, и только перед уходом домой плескались в ручье и вдоль по логу возвращались домой. В начале лета долго не играли, желудки быстро сводило от голода, и ближе к обеду мальчишки дружной ватагой направлялись к дому. В разгар июля поспевали молочно-белые шершавые колоски на ближнем пшеничном поле: пара-тройка вылущенных зёрен добавляли сил, и снова игры, игры до самого вечера.

Играли по-всякому: обязательно начинали с «ножичков». Для этого чертили круг, делили его на равные части по числу играющих. А дальше всё зависело от того, кто воткнёт ножичек в землю с размаху так, чтобы он не упал. Не упадёт, прирезаешь территорию. У Штыря для этого дела был старенький отцовский напильничек, и через пять минут мальчик шутя прирезал весь круг. Друзья обиделись, предложили поменять напильник на перочинный ножик. Штырь опять выиграл. Тогда правила сделали ещё суровей – нужно было кидать ножичек из-за спины. В какой-то момент Сергунька понял, что он из-за спины видит так же хорошо, что и напрямую.

– Всё! Я не играю! – для убедительности потряс кистью правой руки, – целое утро секатором траву рубил, болит сильно.

Друзья обрадовались, что непобедимый соратник вышел из игры, и тут же забыли о нём. Сергунька сел под дубом, прислонился к прохладному стволу, вспомнил свой утренний сон.

Он шел по прохладной зеленой аллее тенистого соснового парка. Сосны можно было назвать корабельными, так высоко взметнулись они, упираясь вершинами почти в небо, мальчик видел такую рощу, когда ездил в гости к дяде в районный центр на берегу большой реки. Там, за рекой, и росли исполинские прямоствольные красавцы.

В конце аллеи мелькнула фигура девочки, похожей на соседскую Ленку, вихрастую хохотушку и шутницу.

– Ленка, – рванулся было за ней, и тут же остановился, не дело для пацана за девчонкой бегать.

Она удалялась странно-легкой, воздушной походкой, словно не шла, а скользила над поверхностью земли. Сергунька протёр глаза и прибавил шагу, чтобы узнать, как это у неё получается, и столкнулся с девочкой лицом к лицу.

– Привет, Сергей! Как настроение? – она дружелюбно улыбнулась ему.

– При...веет, – опешил мальчик. – Откуда ты мое имя знаешь?

– И ты моё! – она протянула ему руку. – Меня зовут Лена. У тебя какой урок?

– У меня каникулы!

– Ах да, я забыла, многие в это время берут каникулы. А я сдвигаю их, чтобы в одиночку полевитировать.

– Поле...что?

– Полетать! У меня плохо получается, и я специально в такие пустынные аллеи ухожу.

– Так ты летала? У тебя здорово получается, ты как будто ласточка парила над землей, я видел!

– Урааа! – девочка подпрыгнула и зависла над землей ненадолго. – Я не вижу себя со стороны, мне так важно твоё одобрение. – Почему ты здесь, хотя у тебя каникулы?

– Сам не знаю. Я даже не знаю, где я.

– Ты телепортировался мимо центров телепортации? Безадресно?

– Знаю я свой адрес! – насупился Сергунька. Про телепортацию он читал, а то, что Лена похожа на соседскую Ленку сразу стало ясно, шутки у неё дурацкие.

– Так и не скажешь, где я? – добавил, не рассчитывая на ответ, девчонки всегда упускают главное в разговоре.

– Ничего не упускают, в Москве мы! Я же говорю, ты телепортировался безадресно, многие новички так сначала делают.

Сознание мальчика раздвоилось: с одной стороны он помнил, как играл в ножички, сидел под деревом... с другой стороны – рядом стояла абсолютно живая девочка и говорила странные вещи про телепортацию, читала его мысли. И в-третьих, он в Москве! Встреча со столицей в его мечтах всегда начиналась с вокзала, метро, Красной площади. А тут какая-то роща. Оставался один способ проверить это. Вдохнув побольше воздуха, как перед прыжком с обрывистого берега реки в воду, он допрыгнул до нижней ветки ближайшей сосны, подтянулся на ней и быстро-быстро полез наверх.

– Стой! Ты куда? Упадешь!!! – закричала Лена.

Было очень страшно и, стараясь не смотреть вниз, Сергунька всё медленнее добирался до вершины дерева. Панорама города открывалась перед ним как на макете на школьном столе. Квадратики домов утопали в зелени, висячие мосты и небольшие самолеты казались игрушечными, но Сергунька выглядывал главное – памятник Гагарину на Ленинском проспекте, он читал, что его видно из любой точки города и даже за городом.

Памятник был на месте. Первый в мире космонавт, отлитый из титана на века, устремился в небо, широко расставив руки подобно крыльям, и мальчик, увидев памятник, успокоился. Это Москва. Вслед за успокоением наступила тревога: спуститься с дерева, которое плавно покачивалось на верховом ветру, не представлялось возможным, ведь высота его достигала высоты пятиэтажного дома. Конечно, Сергунька струсил бы, но ведь он – Штырь! И мужества ему не занимать!

Лена внизу что-то кричала и махала руками, но мальчик знал, что она ничем не может ему помочь, сам залез, сам и выбирайся из этой ситуации.

Для полного сосредоточения перед трудным спуском и концентрации остатков мужества, он закрыл глаза и представил, как будет спускаться – осторожно выбирая наиболее устойчивые ветки и не перенося вес тела на одну ногу, чтобы случайно не сорваться. А с последней ветки у земли можно и спрыгнуть, главное – хорошо спружинить, чтобы подошвы ног не отбить.

– Как ты сделал? Ты не ушибся? – бледная Лена стояла рядом с Сергунькой и трясла его за плечо. Словно из ниоткуда выше них завис планер, похожий на птицу, выдвинулся трап, и двое мужчин в оранжевых комбинезонах спешно спустились на землю.

– Кто вызвал экстренную помощь? – обратились к ним.

– Я, – девочка густо покраснела и показала на мальчика, – он начал падать с дерева, я нажала на аварийную кнопку на браслете, а он приземлился, как будто не падал.

– Сам бы спустился и вообще начал уже спускаться, – буркнул Сергунька.

– Мальчик, где твой браслет?

– Что я, девчонка, браслеты носить?

Мужчины переглянулись, – Давно в Москве?

– Толком не знаю, наверно, полчаса. И вообще, мне всё это снится...

– Хорошо, хорошо, что ты хочешь посмотреть в своём сне?

– Красную площадь, Мавзолей Ленина, метро, – быстро выпалил Сергунька, решив, что раз такой удобный случай, то пусть сбудется то, о чём он мечтал, хотя бы во сне.

– Садитесь!

Мужчины пропустили детей и поднялись по трапу. Купол планера из непроницаемого стал прозрачным, еле заметное жужжание двигателей раздалось внутри планера, и в следующее мгновение он оказался выше той самой сосны, с которой так удачно спрыгнул Сергунька.

– Это аппарат вертикального взлета, таких много сейчас производится, есть разные – с вентиляторами, вращающимися в разные стороны, с вращающимися дисками, круглые, тороидальные, эллипсоидные, одноместные, многоместные, – как заправский экскурсовод начал рассказывать один из спасателей.

Сергунька не успевал поворачивать голову в разные стороны. Здания внизу его уже не интересовали, только сейчас он пригляделся, что в воздухе очень оживлённо, намного оживлённей, чем на их просёлочной дороге до района. Одноместные аппараты на небольшой высоте, многоместные на большей летели друг за другом, словно автобусы по заданному маршруту.

– Как автобусы! Я точно так и нарисовал! – хотел сказать вслух, но постеснялся.