Текст книги "Всегда на страже (сборник)"

Автор книги: Эдуард Корпачев

Соавторы: Николай Алексеев,Микола Ракитный,Николай Терно,Петро Приходько,Эдмунд Низюрский,Валентин Мысливец,Александр Шлег,Алексей Кулаковский,Анатолий Милявский,Валентина Голланд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

«Да, мистер Джеферсон, есть от чего волноваться»,– мысленно бросил ему Смирнов.

Он прошел к столу, разрядил пистолет и спросил:

– Патроны еще есть?

Джеферсон безмолвно снял с наддиванной сетчатой полочки несессер и из него высыпал на стол пять пачек сигарет.

Первую попавшуюся в руки пачку Смирнов вскрыл и вместо сигарет из нее посыпались патроны.

– Что же с нами будет, господин офицер? Арестуют? – упавшим голосом по-английски спросила миссис Джеферсон.

– Сейчас, миссис, ничего не могу сказать. Это решат компетентные органы.

– Почему органы, а не вы? Что тут такого? Пистолет? – как ни в чем не бывало удивился Джеферсон. – Так я вез его сыну.

– Зачем?

– Как зачем? Для самообороны. У нас, например, всякий, кто хочет сохранить карман и жизнь, носит при себе пистолет.

– Это у вас, мистер. А у нас этого совсем не надо,– ответил Смирнов и, сев за столик, стал писать акт.

В это же время контролер Крюков в своем вагоне зашел в шестое купе. Его приветливым взором из-под пушистых черных ресниц встретила, не поднимаясь с дивана, милая, смуглая иностранка с обнаженными коленями. В купе она ехала одна.

– Здравствуйте! – козырнул Крюков.– Пограничный контроль. Прошу предъявить паспорт.

– Паспорт? Ту де сюит [5] ,– игриво сверкнула карими глазами пассажирка и, вынув из лакированной сумочки паспорт, протянула его контролеру.– Силь ву пле [6] .– И тут же спросила, показывая на чемоданы, лежавшие на верхней полке: – А, у фера-т-он ля визит дуаньер? [7]

Что касается слова «дуаньер»,– Крюков знал, а вот что значат остальные, он догадывался только по ее указке ка чемоданы.

– Дуверьер будет здесь,– Крюков постучал пальцем по столу.– А сейчас, гражданка Понсемэ,– покосился он на вошедшего пограничника,– произведем досмотр купе. Прошу вас выйти в коридор.

Мадемуазель Понсемэ одернула мини-юбку и отошла к двери.

– Товарищ Куреня, приступайте,– распорядился он, а сам пошел в следующее купе.

Тут Понсемэ, поглядывая на проводника, который стоял у соседнего купе, переступила порог, вынула из сумочки пачку сигарет и, играя чарующим взором, спросила Куреню:

– Ву парле франсе?

– Нет, не парле,– ответил Алесь и, намереваясь осмотреть постель верхнего дивана, было натужился, чтобы снять с него чемодан. Но, к его удивлению, чемодан оказался не столь тяжелым, каким обыкновенно бывают чемоданы едущих из-за границы.

На ответ Курени Понсемэ кокетливо пробормотала:

– Кель домаж [8] ,– манерно вскрыла пачку, щелчком по дну выбила из нее наполовину сигарету и, протянув пачку пограничнику, вычитала из разговорника:

– Курьити. Сигареты прик-крас-ние.

– Мерси,– поблагодарил Алесь и деликатно отстранил руку иностранки.– Не курю.– Затем двумя руками взялся за второй чемодан и, не ворочая его, положил на нижнюю постель. Тут же вошел таможенник и открыл чемодан, просмотрел вещи. В них все было нормально – белье, платья, костюм и ничего подозрительного. Но он и пограничник обратили внимание на то, что вещи за столь длинное путешествие в неплотно загруженном чемодане совсем не помялись и лежали, как будто бы только что положены. Таможенник раскрыл второй чемодан, поставленный Куреней на пол ручкой кверху. Чемодан наполовину был пуст, и, естественно, все содержимое сдвинулось книзу, но и в нем чувствовалось, что был такой же порядок. Здесь их удивило то, что в этом чемодане лежал большой дорожный мешок и ремни с ручкой. «Что бы это значило?» – подумал Алесь и по привычке потянул было руку к подбородку, но, вспомнив указание обучающего капитана отвыкать от этого, одернул полу мундира и взялся за досмотр верхней постели.

Не обнаружив в личных вещах и чемоданах ничего запрещенного законом, таможенник ушел, но Куреня, находясь под впечатлением большого мешка и ремней в чемодане, решил еще раз досмотреть под постелями. И, как бы проявляя учтивость – «Раз разворотил, то сам и застели!»,– взялся за простыню. Но тут к нему шагнула мадемуазель Понсемэ, и, мило улыбаясь, сама принялась убирать постель. Тем временем Куреня взялся за досмотр нижнего дивана. Здесь также было безупречно. Единственное, на что он обратил внимание, так это на то, что здесь постель была застелена не одеялом, а пледом. И еще, как ему показалось, этот матрац – а он был такой же, как и все матрацы в вагоне – тоньше, чем верхний.

«В чем дело?» – размышлял он.– «Но что бы здесь не было, треба разобраться!» – И для сравнения матрацев Алесь вернулся к верхнему дивану. Прошелся там ладонью по обеим сторонам матраца – гладко. Правда, кое-где под желтоватым чехлом чуть-чуть ощущались складочки, но это не вызывало особого подозрения. А вот торцевой шов, как показалось Алесю, был зашит на скорую руку. Водя по нему ладонью, Алесь глядел на пассажирку, но ее улыбчивое лицо ничего не говорило. Зато, когда он двинулся к двери, чтобы еще раз пригласить таможенника, мадемуазель Понсемэ заслонила собою выход и, сменив кокетливый взор на грустный, стала рыться в сумочке.

– Гражданка Понсемэ, прошу вас! – Алесь сдержанно, но властно предложил ей отойти от двери.

Крюков, услышав столь необычный тон напарника, поспешил к нему.

– Что тут у вас происходит?

– Этот матрац, товарищ сержант, что-то не такой, как все,– Куреня опустил руку на верхний диван.

– Да! – многозначительно протянул Крюков и послал Алеся пригласить сюда таможенника и старшего лейтенанта. Таможенник тут же явился, а следом за ним и Смирнов с Людмилой Васильевной – сотрудницей таможни, которая говорила по-французски и помогла бы ему объясниться с иностранкой.

Таможенник ножом распорол сшивку торца, запустил в матрац руку и вытащил оттуда все, что захватил в пятерню,

– Это, товарищи, шерстяные, тонкой вязки платки,– и он по одному платку протянул Смирному и Людмиле Васильевне.

– Это ваши вещи? – показывая на верхний матрац, Смирнов, с помощью Людмилы Васильевны, спросил Понсемэ.

– Нет, не мои,– уже приняв нормальный вид, ответила она.

– А как они сюда попали?

– Не знаю.

Тогда старший лейтенант Смирнов приказал контролерам застелить все так, как было до досмотра. А после пригласил в купе проводника. Это был почтенный, в годах чех.

– Товарищ проводник,– обратился к нему Смирнов по-русски,– вот две постели. Они обе ваши?

– Здесь, пане офицер,– проводник показал на нижний диван,– я ложил едно ложни прадло, простите, пастэл. Друга пастэл не клал. И та верхни пастэл и матрацэ есть в мой купе. Принест?

– Нет, не надо,– Смирнов остановил его,– Будьте добры, отберите свое и положите пока на пол.

Проводник проворно положил верхнее постельное белье на нижний матрац, свернул матрац рулоном и спустил его на пол около двери.

– А она говорит, цо тото полудницве мойе? [9] – проводник, бросая подушки с контрабандой на голый верхний диван, гневно смотрел на пассажирку.– Тета, пани, шпатность! [10] – и, укоризненно качая головой, перевел взгляд на старшего лейтенанта, мучительно подбирая слова.– Очень плехо, пане офицер, очень плехо! Таковы человек може очен плехо делат.

– Правильно, товарищ. Такие люди,– Смирнов укоризненно смотрел на иностранку,– ради наживы пойдут на все.– Затем он обратился к Людмиле Васильевне: – Скажите мадемуазель, что я последний раз спрашиваю: это ее вещи?

– Нет, не мои,– в прежнем тоне ответила Понсемэ.

– Тогда, зачем вы преградили пограничнику выход из купе?

– Я? – Понсемэ сделала большие глаза.– Не выпускала пограничника? Это, господин офицер, ложь,

Услышав перевод, Алесь вскипел:

– Ложь? Да?…

Но тут его оборвал старший лейтенант:

– Тихо, младший сержант! А вы,– Смирнов обратился к таможеннику,– вытаскивайте контрабанду из матраца.– Затем он поставил около столика чемодан на попа, положил на него в несколько раз сложенный плед и предложил иностранке на него сесть.

– В матраце сто платков,– доложил таможенник.

– В подушках шестьдесят,– добавила Людмила Васильевна.

– Хорошо. Запишем сто шестьдесят. Весомо! – и, зайдя за столик, старший лейтенант Смирнов опустился на диван,– Мари Понсемэ, вы француженка? – читая паспорт, спросил он.

– Да, француженка,– горделиво ответила она, видимо, рассчитывая на добрые отношения нашей страны с Францией.

– А почему визу брали в Бонне?

– А я живу в Сааре.

– Ваше подданство?

Понсемэ замялась и, немного подумав, заговорила откровенней:

– Да я и сама не знаю. Мать – француженка, отец – баварец. Отца не помню – погиб в последнюю войну. Мама умерла три года назад. Осталась старенькая бабушка по отцу. Она живет в Маркредвице. Я работаю в Саарбрюкене экономистом. Ехала посмотреть вашу страну… И к своему несчастью,– печальный вздох вырвался из ее груди,– соблазнилась и взяла эти несчастные платки.

– А к кому ехали?

Понсемэ ответила не сразу:

– Мне не хочется подводить этих добрых советских людей. Поэтому я вам об этих людях ничего не скажу.

На этом старший лейтенант разговор с Понсемэ закончил. Людмила Васильевна перевела ей содержание акта, и Понсемэ безропотно его подписала.

– А теперь, Людмила Васильевна, забирайте к себе мадемуазель и вещи, пограничник вам поможет.

Выйдя в коридор, старший лейтенант пожурил Алеся:

– При досмотре, товарищ Куреня, больше выдержки, хладнокровия и не болтать.

– Да как же быть хладнокровным, когда мне, советскому человеку-пограничнику контрабандистка в глаза говорит «ложь». Это оскорбление.

– Я прекрасно вас понимаю, но, дорогой пограничник, этого делать нельзя!

– А если она стала у двери, распластала по ней руки и не пускает меня. Что делать? Умолять?

– Сержант Крюков в соседнем купе. Обычный наш стук в стенку, и он тут. Ясно? – Смирнов добродушно положил руку на плечо Алеся.

Тот ответил:

– Ясно, товарищ старший лейтенант.

– А раз ясно, то продолжайте досмотр следующего купе.

– Есть продолжать.

– А вы, сержант, – обратился он к Крюкову,– идите в служебное купе, я помогу вам проверить документы. А то,– поглядел он на часы,– скоро Брест.

Глава четвертая

До июня младший сержант Куреня прослужил в качестве младшего контролера по пассажирским заграничным поездам. За это время, в паре с контролером сержантом Крюковым, было немало раскрыто случаев провоза иностранцами контрабанды, порнографии, запрещенных и даже явно враждебных печатных материалов.

Вот и недавно. Из-за границы прибыл скорый поезд. В мягком вагоне было полно пассажиров, все ехали вторым классом, лишь в третьем купе размещался в единственном числе элегантно одетый молодой, с баками, брюнет, в больших круглых очках на выдающемся римском носу.

– Господин Фридман, снимите, пожалуйста, очки,– попросил Крюков, так как на паспорте фотография его владельца была без очков.– Откуда следуете? – запустил он «чижика», стараясь сразу узнать, на каком языке говорит пассажир.

– Нихт ферштейн [11] ,– покачал головой Фридман.

– Вы немец? – И, видя удивленное выражение, Крюков повторил по-немецки,– Ир ист дойч? [12]

– О! Их бин дойч [13] ,– поспешил с ответом Фридман.

Дальше запаса немецких слов у Крюкова не хватило и он спросил по-русски:

– Если дойч, так почему же паспорт визирован в Брюсселе?

Немец молчаливо смотрел на Крюкова, стремясь понять вопрос. И наконец, как бы вспомнив, выставил палец:

– А, виз? Брюссэл? Айн момент,– и извлек из кармана пиджака разговорник туриста и в нем показал на строчку: «Я турист»,– потом на другую: «Я приехал из Бельгии».

«Интересно,– подумал Крюков,– говор немецкий, паспорт бельгийский, внешность римско-израильская, а едет черт знает откуда».– И он распорядился:

– Младший сержант Куреня, приступайте к досмотру! – и, уходя в соседнее купе, незаметно для пассажира, подмигнул ему: – «Смотри в оба!»

– Господин Фридман, прошу вас выйти.– Куреня показал на дверь. Пассажир покорно вышел в коридор и, повернувшись спиной к окну, наблюдал, как пограничник досматривает помещение.

Вещей у Фридмана было немного: два чемодана – большой и малый, на крючке висели пальто, шляпа и несессер, да на полочке над диваном старенький транзистор. Вот и все!

Пожелав пассажиру доброго пути, Алесь пошел в соседнее купе, но на полпути остановился! транзистор не выходил из памяти, а в ушах звучало: «Смотри в оба!» И он тут же вспомнил, как в прошлом году контролер Коротченко и его помощник Коля Дейман из подобного приемника извлекли четыре тысячи рублей советских денег. Алесь возвратился в купе и спросил пассажира, показывая на транзистор.

– Работает?

Фридман как бы непонимающе скривил голову. Куреня повторил по-немецки: – Арбайтен?

– Не работает. Падал,– Фридман заученно ответил по-русски, показывая на пол,– и капут.– Оттянув губы, он горестно покачал головой.

– Говорите упал? – промолвил Алесь, и транзистор приложил к уху: в приемнике – ни шороха, ни писка.– Да! – поставил приемник на стол, двинулся к двери, чтобы пригласить сержанта Крюкова. Фридман догадался, в чем дело, и Куреню остановил. Затем выдернул из нагрудного кармана пиджака зеленый карандаш, мгновенно снял с него колпачок, из которого торчали завернутые в трубочку деньги, и протянул карандаш Курене.

Алесь тут же вызвал Крюкова.

Фридман не успел даже спрятать свой «подарок», как тот появился в дверях.

– Товарищ сержант,– волнуясь, докладывал Куреня, показывая на приемник,– этот транзистор не работает,– что на языке пограничника означало: «вызывает подозрение». Алесь стрельнул глазами в сторону большого чемодана и согнутыми пальцами постучал по своей ладони.– А в карандаше, что держит пассажир, деньги, и он их мне совал.

– Пассажир Фридман, предъявите карандаш! – приказал Крюков. Но тот стоял не шевелясь. Крюков повторил, да так грозно, что Фридман даже вздрогнул и покорно положил карандаш на стол. В колпачке оказалась наша пятидесятирублевка. Засунув деньги обратно в колпачок, Крюков приказал Курене позвать капитана Яскевича и таможенника, еще проводившего досмотр в первом купе.

Капитан Яскевич прибыл с двумя пограничниками, а следом за ним пришел и таможенник.

– Докладывайте, что обнаружено,– обратился капитан к Крюкову. Но тот поручил отвечать своему помощнику.

– Во-первых, товарищ капитан, обратите внимание на этот старенький радиоприемник. Он не работает. Во-вторых,– Куреня взором показал на большой, что на полке, чемодан и согнутым пальцем коснулся ладони, как бы говоря, что «дно чемодана странно звучит». Кивком головы капитан безмолвно ответил Курене: «Понял», и тут же в этом убедился сам.

– В-третьих, товарищ капитан, этот господин предложил младшему сержанту взятку,– доложил Крюков.– Она вот здесь,– снял он колпачок, и карандаш и паспорт Фридмана протянул капитану.

– Спасибо, товарищи пограничники. А вы, Моня Фридман, берите вещи и идемте со мной.

В досмотровом зале сотрудник таможни в присутствии Фридмана занялся большим его чемоданом, а другой таможенник – годами постарше – взялся за транзистор. На первый взгляд внутри приемника было все в порядке.

– Видимо, господин, ваши батареи тово, сели.– И он привычным движением их вынул, осмотрел, взвесил каждую на ладони, потом две перебросил на другую ладонь, так как ему показалось, что эти две, как бы легче одной той, что осталась на левой ладони. И, многозначительно чмокнув губами, обратился к Яскевичу:

– Что-то эти две, товарищ капитан, легковаты,– покачал таможенник две батарейки, что были в правой руке.

Капитан Яскевич для убедительности сам взвесил батарейки на своих ладонях и промычал:

– М-да! Ясно, что дело темное,– и передал их таможеннику.– Вскрывайте!

Фридман, сгорбившись, сидел у стола, а когда острие отвертки коснулось заливки, он еще больше согнулся, не зная куда деть лицо. И вот звучно захрустел в батарейке верхний слой заливки, отчего Моня даже болезненно ахнул: под заливкой оказались, обвернутые вокруг электрода, двадцать советских сторублевок. То же самое было и во второй.

Капитан обдал псевдонемца колючим взглядом:

– Четыре тысячи рублей. Богато! – А теперь, Моня Фридман, прошу вас сюда к вашему чемодану.

Моня еле– еле поднялся и подошел к столу досмотра, на котором лежали его вещи, вынутые из чемодана.

– Поскольку второе дно заделано наглухо,– я в вашем присутствии вскрываю его ножом,– сказал по-русски таможенник,– или здесь все же есть какая-нибудь хитрость, чтобы не портя дна, вскрыть?

– Нет никакой хитрости,– тоже по-русски, с акцентом, ответил Моня и болезненно сморщился от писка ножа, прорезавшего картон второго дна.

– Это понятно: сионистские листовки, письма евреям России,– капитан Яскевич клал все это стопкой рядом с чемоданом.– А вот с книгами трудновато разобраться, они напечатаны на разных языках. Хотя вот данная книга мне понятна – это книга Троцкого. Стоп. Да тут есть книжечки и на русском языке,– и Яскевич листанул несколько страниц такой книжечки.– Хлестко написано. Сквозь красивые слова – словно из-за роз – выпирает свиное рыло антисоветчины… Большой же у вас, Моня, ассортимент сионистского и антисоветского товара. Так кто же вы, Фридман, на самом деле?

При наличии таких веских улик, при последующих беседах Фридману ничего не оставалось делать, как признаться, что он сотрудник антисоветской организации МАОЗ…

Вскоре Алесь узнал, что за эту «находку» при досмотре его повысили в звании.

Глава пятая

Все шло своим чередом. Бывали такие дни, когда в поездах не было ни одного нарушения пассажирами пограничного режима. Иной раз Алесю казалось, что потепление в международных отношениях заставило притихнуть даже врагов Советского Союза. В те дни шли к нам «поезда дружбы», были целые вагоны веселых делегаций из разных стран, следовавших на молодежные форумы; немало ехало ученых на коллоквиумы, симпозиумы, конференции; коммерсантов и разных специалистов – на промышленные выставки, встречи… Вообще все разноязычное население поездов еще на границе хорошо встречало появление пограничников, как первых представителей великой Советской страны. А потом снова нет-нет да и в каком-нибудь поезде – товарном или пассажирском – пограничники находили что-нибудь запрещенное. Виновниками провоза антисоветчины, валюты, контрабанды и порнографии были люди разных национальностей, аборигены всех материков земного шара. И все они, как правило, были либо представителями буржуазно-капиталистического мира, либо прямыми агентами антисоветских организаций. Изредка среди них попадались люди из неимущих классов, различными путями попавшие в тенета этих организаций и враждебных социалистическому миру разведок.

«Но кто бы они ни были,– мысленно рассуждал Алесь, сидя на скамейке,– это враги. Тьфу, гады! – сплюнул он.– Лезут к нам в душу напролом и хотят всякой пошлой дрянью подкупить даже нас, пограничников!… Нет, господа! Не удастся!»

Подошел старший контролер и прервал рассуждения Алеся. Алесь встал, но тот, не останавливаясь, промолвил:

– Какой, Куреня, обворожительный вечер! – и пошагал дальше к хохотавшим пограничникам.– Чего это вы? – долетел оттуда его голос.

– Действительно чудо-вечер! – прошептал Алесь, глядя на небо и ища на южном небосклоне яркую звезду, которую он назвал звездой Аксаны. И сейчас на него нахлынуло будоражившее сердце настроение: ведь завтра, после наряда, обещано увольнение в город, и сейчас Куреня жил радостью встречи с Аксаной. Вот это-то настроение и отвело его подальше от товарищей, к липе, благоухавшей ароматом цветения, где и небо казалось Алесю синее, звезды ярче, да и листва как бы нашептывала что-то знакомое и сердцу близкое. А тут еще чаровала летевшая издалека мелодия любимой песни Аксаны. И Алесь тихонько насвистывал:

Ты мне весною приснилася,

Словно так было загадано.

Сердце тревожно забилося

Светлой надеждой крылатою…

Но подошедший поезд и команда: «Контролеры! По вагонам!» – прервали воркование влюбленного сердца. Куреня вмиг преобразился, побежал выполнять свой долг пограничника.

В первом купе пограничников встретили радушно: свой брат – военные, прапорщики сверхсрочной службы, первый раз ехавшие из-за границы в отпуск.

– Вот наши пожитки и подарки.– Молодой чернобровый прапорщик показал жестом на постели, на которых лежали распахнутые чемоданы. Причем все то, что могло вызвать подозрение, было выложено поверх вещей. А сам коробку, похожую на ларец с драгоценностями, даже выставил на стол.

– На, друг, смотри,– раскрыл он «ларец».– Родни у меня целый колхоз и почти все женский пол. Кал-сдой надо что-то подарить. Чай из-за границы еду. Да и знакомым девчатам тоже…– И тут он взял из коробки на ладонь две позолоченные брошки: одна с красными, другая с изумрудными камушками.

– Как думаешь, такую можно дивчине подарить?…

Восхищенный брошкой, сверкавшей изумрудными бусинками, Куреня молчал. А в его памяти помимо его воли появилась Аксана с этой брошкой на светлом, с сиреневыми цветочками, платье.

– Не обидится? – продолжал прапорщик,– Ведь эти украшения там, в Венгрии, на наши деньги гроши стоят, да и камни стекляшки.

– Что вы? Замечательный подарок. Красота. А на светлом платье девушки будет играть и золотом, и изумрудом.

– Нравится?

– Очень.

– Девушка есть?

– А у кого в нашем возрасте нет? – И, боясь, как бы прапорщик не предложил ему брошь, поспешил закончить разговор и приступил к досмотру купе. Расставаясь с прапорщиками, сказал:

– А что касается провоза ваших «драгоценностей», то здесь их будут смотреть таможенники. И они скажут, что можно, а что нельзя провозить.– И он направился по вагону дальше.

Все шло благополучно до последнего отделения, где ехал длинноногий шатен с паспортом датчанина. Ехал налегке: дна небольших чемодана и туристская сумка, Немного говорил по-русски.

– Здравствуйте, гражданин военный! – приветствовал датчанин. Куреня еще не успел промолвить и слова, как он предъявил паспорт.

Личность пассажира и даже одежда сходились с фотографией в паспорте.

Тем временем, когда Куреня рассматривал документы, пассажир расторопно снял с полки чемоданы, положил на диван и, не ожидая на этот счет приказаний, открыл их крышки.

– Ваш чин? – постучал он пальцами по своему плечу.

– Сержант,– ответил Куреня.

– Пожалистэ, гражданин сержант.– Пассажир показал на чемоданы и на стол положил для досмотра еще сумку,– пожалистэ, смотритэ.– И принял безразличный вид.– Плехо здес нет.

– Вещи будут смотреть представители таможни,– остановил его Куреня.– А сейчас прошу вас, господин Хием, выйти в коридор.

– Пожалистэ,– галантно кивнул датчанин и вышел. Куреня стал придирчиво досматривать помещение. От его взгляда ничего не ускользнуло, даже такая мелочь, как хвостик паутинки на потолке у осветительного плафона. Не найдя ничего предосудительного и усмехнувшись своей подозрительности, он пожелал пассажиру доброго пути и направился в служебное отделение, чтобы там засесть за проверку документов, предварительно заглянув во второй тамбур, где младший контролер, стоя на лесенке, завершал досмотр вагона.

– Ну как, Вася, кончаешь? – поинтересовался сержант Куреня.

– Почти. Вот тут что-то заело.

– Фуражку снял бы, замажешь,– посоветовал сержант.

– Не замажу,– Василий провел рукой по потолку.– Чистый.

Потолок действительно блестел чистотой. И тут сомнение в полный голос заговорило в настороженной душе Алеся: «Смотри, сержант, здесь в тамбуре, да и во всем вагоне потолки блестят. А вот в последнем купе – паутинка. Как ты думаешь – почему? Дорожная пыль,– мысленно ответил Алесь.– А пыль ли, сержант?»

– Ты чего задумался? – удивленно смотрел на него Василий.

– Да понимаешь ты, меня смущает паутинка на потолке в последнем купе.

– Паутинка? А где? На потолке?

– У сочленения осветительного плафона.

– У сочленения? – протянул Василий. – А как учил майор? «Раз тебя смущает у сочленения свежесть резьбы, новая царапина или даже грязная паутинка – загляни туда. От этого ничего не будет!»

– Пожалуй, ты прав. Пойду. А ты, как только тут закончишь, приходи ко мне.– И Куреня, к удивлению датчанина, вернулся.

– Господин сержант?… А, таможена? – тыкал тот пальцем б еще открытый чемодан. А по всему было видно другое, что он хотел спросить: «В чем дело?»

– Таможенник скоро придет. Он,– Куреня выставил пятерню и еще один палец,– в шестом купе.– Затем встал на лесенку и с нее стал отвинчивать крепление потолочного приплафонного пластика, изредка поглядывая на пассажира, лицо которого застыло в неподвижности, хотя тот и делал вид, что это его не касается. Таким он остался и тогда, когда пограничник извлек из-под пластика пакет.

– Что тут?

Датчанин, выражая удивление, приподнял плечи:

– Не знайт. Не наш.

– Значит, бесхозное,– иронически буркнул Куреня и спустился с лесенки, чтобы вызвать капитана Яскевича. Теперь он никак не мог обойти большого чемодана, и уголком согнутого пальца стукнул по его боковинке – звук был нормальный. Провел ладонью по верхней обвязке стенок – ничего. Тогда, глядя на датчанина, запустил пальцы в глубь чемодана – все нормально. И, не снимая руки с кромки его стенки, многозначительно произнес:

– Так! Все ясно!

Тут нервы датчанина окончательно сдали, и он сник.

Куреня позвал младшего сержанта и «на носках» послал его за капитаном. Капитан Яскевич находился в соседнем вагоне и буквально минуты через три уже был на месте ЧП.

По взбудораженному лицу сержанта Курени и по тому, как он требовал от пассажира: «Ничего не трогать!» – капитан Яскевич понял, что Алесь находится на пределе.

– Сержант Куреня, спокойствие! – строго, по-отечески смотрел на него Яскевич.– Докладывайте, что здесь произошло?

– Шкура он, вот кто. Как все, гадость совал, порнографию!…– закипятился Алесь.

Тут вошел таможенник,

– Петр Егорович,– обратился к нему капитан и показал на вскрытую полоску у плафона,– отсюда сержант Куреня извлек вот эту дрянь,– хлопнул он ладонью по брошюрам, что были в пакете.– Господин Хием говорит, что это не его и что об этом он ничего не знает… В таком случае,– Яскевич сверлил взглядом датчанина,– мы должны еще раз досмотреть вещи господина Хиема.– Но тот стоял безмолвно, как бы ожидая: «А что дальше будет?» И капитан распорядился, показывая на чемодан: – Петр Егорович, приступайте к досмотру.

Петр Егорович со всей таможенной тщательностью просмотрел вещи, выкладывая их на диван. А потом поставил чемодан на стол и с тем же вниманием проверил дно и крышку – все было нормально. Нормальными казались и его стенки, и все же опытный глаз таможенника заметил, что книзу они скошены и толще дна, да и звук их был несколько глуховат.

– А знаете, товарищ капитан, стенки вызывают у меня подозрение.

Капитан Яскевич провел ладонью по всему их обводу и промолвил:

– Да, тонкая работа. С первого взгляда и не распознаешь. Что тут у вас? – капитан Яскевич стучал по стенке чемодана.

– Мы не понимайт,– поежился датчанин.

– Ну, что ж, Петр Егорович, вскрываем?

– Не советую,– качнул головой таможенник.– А вдруг сыпучее? Вскроем у нас, в таможне.

– Тогда вот вам пограничник,– Яскевич показал на младшего сержанта,– укладывайте все это в чемоданы, а я тем временем помогу сержанту проверить документы и к приходу поезда на станцию приду.

Алесь почувствовал в этом недоверие к нему и удивленно смотрел на капитана.

– Сержант, пошли. Скоро вокзал.– И Яскевич прошагал в служебное купе. Там он перепроверил все паспорта и передал их Курене:

– Идите, раздавайте паспорта пассажирам, а после приходите в дежурную комнату КПП.

В досмотровом зале таможенник осторожно вскрыл внутри чемодана одну боковинку и оттуда извлек массу маленьких беленьких целлофановых пакетиков.

– Похоже, товарищи, что это наркотики.– И он принялся за другую боковинку – там то же самое. Так было и в остальных.

– Что это такое? – держа пакетик, спросил капитан.

– Мы не понимайт,– развел руками Хием.– Мы дат-ча-нин,– вычитал он из разговорника.

– А датчанин ли вы, господин Хием? – оборвал его Яскевич, увидев, что разговорник немецко-русский.

Хием насупился и, подумав, ответил:

– Да, я эст датчанин, господин капитан.

Как хотелось капитану Яскевичу бросить в лицо этому отвратительному субъекту: «Нет. По этому грузу, да по вашему разговорнику вы, господин Хием, на датчанина не похожи. Бот в соседнем вагоне едут туристы из Копенгагена, да и в нашем вагоне – ученые, так это датчане! Хорошие, приветливые люди, без подобной пакости».

Глава шестая

Составив акт на все, что было найдено у так называемого датчанина, и сдав его майору госбезопасности, капитан Яскевич с сержантом Куреней поднялся в дежурное помещение КПП и там, в одной из свободных комнат, один на один, не стесняясь в выражениях, по-отечески отчитал его. В заключение сказал:

– За невыдержанность и грубость, проявленные при исполнении служебных обязанностей к пассажиру, отстраняю вас от дежурства и приказываю немедленно отправиться в роту. Командиру роты я сообщу. Идите!

Но Куреня стоял, как пригвожденный к полу, и смотрел на капитана.

– Что вам непонятно?

– Мне, товарищ капитан, все понятно,– дрогнувшим голосом ответил Куреня.– Но одно непонятно. Ведь я же сорвался, защищая свою честь, честь советского пограничника, честь Родины.

– Я так и понимаю,– видя волнение Алеся, более мягко проговорил Яскевич.– Но при таком вашем состоянии вы сегодня службу досмотра и контроля нести не можете. Ступайте!

И пошел Алесь, но не к автобусу и даже не стал ожидать попутного поезда к границе, а, удрученный горем, пошагал напрямик пешком.

Уже вечерело, когда Куреня подходил к своей казарме. Багровое солнце, предвещая грозу, садилось за темный горизонт, а Буг дышал не прохладой, а духотой. С лица Алеся катился пот и не столь от духоты, как от переживания: он очень боялся, что командование вызовет и скажет: «С вашим характером, сержант Куреня, служить на КПП нельзя. Так поступать, как поступили вы, законом запрещено! Ясно?» «Все ясно,– с большой душевной болью вздохнул Алесь.– Только обидно…»

– Чего это, сержант, вы раньше времени вернулись? Не заболели, часом? – поинтересовался дежурный по контрольному посту.

– Заболел, товарищ прапорщик.– У Алеся не повернулся язык сказать правду.

И если ничего не ведал этот дежурный, то дежурный по роте Миша Савченко знал. Это заметил Алесь по его странному взгляду.

Савченко искренне переживал за Алеся, встретил его в коридоре и утянул прямо в Ленинскую комнату:

– Как же это там, Алесь, ты сорвался? – голосом, полным сожаления, спросил его Савченко.

– Ты бы тоже сорвался.

Михаил дружески ответил:

– Нет, не сорвался бы.

– Не сорвался бы! – повторил Куреня,– Брось, Миша. Кто-кто, а я хорошо помню, какой ты был, когда милая девушка, дочь отъезжающих в Израиль Гинзбургов,– ввернула тебе валюту, только чтобы ты вторично не вскрывал багаж, куда ее папаша, закрывая ящик, втихую сунул мешочек с золотом. На тебя было страшно смотреть. Ты тогда не только швырнуть, но убить бы мог.

– Но, как видишь, не швырнул и не убил… А то, что вспыхнул, так это ничего. Хотя и вспыхивать, дорогой Алесь, нам тоже нельзя. И за ту вспышку я тогда себя очень корил.