Текст книги "Час испытаний"

Автор книги: Эдуард Ростовцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Свернув на боковую аллею, Галка и Кулагин вышли к дощатому павильону, прилепившемуся к живописным развалинам средневековой башни. Отсюда открывался вид на море. Какой-то предприимчивый ресторанщик расставил вокруг башни несколько столиков, между которыми сновали проворные официантки.

Они сели за свободный столик под развесистой акацией. Кулагин заказал бутылку сухого вина. Официантка поставила перед ними два бокала и тарелку с ломтиками овечьего сыра.

– За что будем пить? – спросил Кулагин, наливая себе и Галке золотистого вина.

– Обычно молодожены пьют за счастье. За что же другое мы можем пить? У нас все есть, даже собственный особняк. Остановка только за счастьем. Значит – за счастье! – и Галка залпом осушила бокал.

– Странно… – чему-то улыбаясь, сказал Кулагин. – Странно, – повторил он.

– Что тебе кажется странным?

То, что произошло с нами. – Он взял бутылку, повертел ее, разглядывая пеструю этикетку, и вдруг спросил: – Случалось ли тебе идти по улице, на которой раньше никогда не бывала, и вдруг увидеть чем-то знакомый дом? И если ты заходила во двор или парадное этого дома, то не случалось ли тебе убеждаться, что в доме все так, как ты ожидала, вплоть до винтовой лестницы с певучим скрипом? А еще, бывает, встретишь впервые человека, посмотришь на него, и покажется тебе, что ты уже когда-то видел его, что тебе знакома его улыбка, голос, что ты уже ощущал теплоту его рук…

– Мистика какая-то, – пожала плечами Галка.

Кулагин покачал головой.

– Нет. Это случается иногда и с трезвыми, далекими от мистики людьми.

– Если ты причисляешь себя к ним, то ссылка на трезвость звучит неубедительно.

– Ты считаешь, что я много пью?

– Так считают все.

Кулагин улыбнулся одними зеленоватыми, чуть прищуренными глазами.

– Первая семейная сцена. Проработка мужа забулдыги.

– Послушай, Сергей, – Галке вдруг захотелось поговорить с ним по-товарищески, – почему ты стараешься, казаться хуже, чем есть?

– В чем именно?

– Во всем. Даже в работе. Я, например, только сегодня узнала, как ты можешь петь. А ведь я тебя слышала до этого много раз. Логунов прав, – в театре ты сдерживаешь себя, нарочно обесцвечиваешь голос, сковываешь свои движения. Я не могу понять, почему ты так делаешь. Тебя тяготит работа в «Новом театре»? Поверь, мне тоже не доставляет удовольствия петь господам немецким офицерам. Но когда я выхожу на сцену, то заставляю себя забыть о них, иначе я вообще бы не смогла петь.

– Мы разные люди, Галя, – невесело усмехнулся Кулагин, – Я никогда не забываю о тех, для кого пою.

Море было спокойным. Залитое ярким утренним солнцем, оно сверкало мириадами веселых искр. Но вблизи море не слепило глаз: чистое и гладкое, оно было окрашено снизу темно-синим, а в иных местах – густо-зеленым цветом глубин, из которых то тут, то там всплывали белые комки студенистых медуз.

Ревя, как идущий в пике самолет, четырехместный катер рвался, высоко задрав острый удлиненный нос. Казалось, что он вот-вот выпрыгнет из воды. До берега было больше мили, и панорама раскинувшегося на холмах города просматривалась на всем ее протяжении. С моря дома казались белыми, даже те, которые были закопчены гарью прошлогодних пожаров, и потому особенно четко на фоне выгоревшего бледно-голубого неба рисовались остовы разбомбленных зданий, зияющие проломы стен, вздыбленные балки, оборванные крыши.

Их было много, этих искалеченных домов, так много, что уцелевшие здания терялись среди них. В самом городе разрушения не так бросались в глаза – в тесноте улиц можно было увидеть одновременно два-три разбитых дома – не больше, но с моря они были видны все разом…

– Проклятая война, – пробормотала Вильма и, зябко поведя плечами, спрятала лицо в поднятый воротник тужурки.

Галка не отозвалась. Она думала о том, как, должно быть, гадко выглядит со стороны изящный прогулочный катер, несущийся мимо полумертвого города, и о том, какими взглядами провожают их рыбаки, чьи лодки теснились у Песчаной косы – в единственном месте, где немцы разрешали лов.

И все же Галка не жалела, что согласилась на эту прогулку. Та настойчивость, с которой сегодня приглашал «молодоженов» заехавший за ними дель Сарто, была вызвана – и Галка почувствовала это – не одним желанием приятно провести время в их обществе. Тут было что-то другое… Смутное подозрение, уже однажды взволновавшее ее, сегодня утром снова напомнило о себе…

То была странная прогулка: за всю дорогу от Зеленого мыса до скал Корабельного поселка не было сказано и двух фраз. Вильма, нахохлившись, прятала лицо в воротник тужурки и молчала. Молчал сидевший впереди за штурвалом дель Сарто. Молчал и Кулагин. Вспомнив, с какой неохотой он собирался утром, Галка вдруг подумала, что Кулагин дуется на нее за эту прогулку. «Уж не ревнует ли он меня к дель Сарто?» Это предположение на какой-то миг даже позабавило ее. «Чудак!»

Захлебываясь ревом, катер описал большую дугу и, оставляя на воде расходящийся клином пенистый след, пошел наискось к берегу. Миновав наполовину скрытые за дюнами приземистые домики Корабельного поселка, дель Сарто резко сбавил ход. Рев мотора перешел в глухое ворчание. Приближались скалы. Собственно, это были даже не скалы, а причудливо обточенные морем громадные камни-валуны, в иных местах нагроможденные друг на друга, в иных – разбросанные по песчаному берегу, в иных – торчащие прямо из воды. Здесь было опасно приставать даже при полном штиле. Дель Сарто, держась за штурвал и перегнувшись через борт, внимательно всматривался в. дно. Лавируя среди подводных камней, он умело направлял катер к невысокой плоской скале, вдававшейся одним концом в море, другим упиравшейся в нагромождение береговых валунов. Скала изобиловала трещинами. В одну из таких трещин был вбит обломок ржавого рельса. Мотор совсем умолк и катер двигался по инерции.

– Сергей Павлович, – обратился дель Сарто к сидящему рядом Кулагину, – не рискнете ли прыгнуть? Одному мне не пришвартоваться.

Кулагин молча встал на сиденье и, улучив момент, выпрыгнул на скалу.

– Держите конец! – крикнул ему дель Сарто, бросая канат. – Привяжите за рельс.

Кулагин поймал канат и быстро привязал его к рельсу Галка и Вильма взобрались на скалу. Вслед за ними поднялся дель Сарто.

– Пошли загорать, – потянула Галку Вильма, махнув рукой мужчинам. – Мы недолго.

За горбатым, похожим на спящего верблюда валуном Галка сняла платье, аккуратно сложила его и села на песок, об хватив руками коленки. Вильма, думая о чем-то своем, медлен но раздевалась, бросая вещи куда попало.

– Тебя могут увидеть, – предупредила ее Галка, косясь на чересчур открытый купальник подруги.

Итальянка усмехнулась и пошла к морю. Поболтав ногой в воде, она неторопливо вернулась за камень.

– А что такое стыд? – посмотрела Вильма на Галку. И ту же, не дав ответить, заговорила быстро, энергично жестикулируя: – Убивать людей стыдно или нет? Я спрашиваю потому что убивала. Правда, не здесь – на Средиземном море, но это все равно. Люди везде – люди. Мне говорили, что убивать в бою не стыдно, что это даже считается геройством. Нас учили убивать так, как учат серьезному нужному ремеслу – обдуманно, толково. И никому не было стыдно. Неужели стыд – это только нагое тело? Почему стыдно дать человеку жизнь, но не стыдно оборвать ее? Что ты так смотришь на меня. Тебя удивляют мои рассуждения? Год назад я тоже бы удивилась – нет, возмутилась бы, услышав такие слова. Год назад моя голова была набита бредом, который называется военной романтикой. «За честь знамени! За короля!» Не правда ли, красиво звучит? «Итальянские спортсмены, на вас смотрит нация!» Ерунда! Никто не смотрел на нас, когда, надев респираторы и повесив к поясам подрывные заряды, мы выходили из люков субмарин, прокравшихся к английским рейдам. Взрывы, рвущие на куски корабли и людей, звучали для нас бравурным маршем. Потом, вернувшись на базу, мы пили шампанское, празднуя успех, а на краю стола стояли бокалы тех, кто не вернулся из похода. Так требовала традиция. Но с каждым разом число бокалов на краю стола росло, и вскоре от этой традиции пришлось отказаться…

Вильма легла на песок рядом с Галкой и закинула руки за голову, подставляя лицо солнцу.

– Нас баловали. – Голос Вильмы стал тише, размереннее. – Во время отдыха нас поселяли в шикарных отелях, где нам в кровати подавали шоколад со сливками. Адмиралы запросто жали нам руки и называли нас по именам. А потом мы шли в новый поход…

Небольшая прозрачная волна лениво плеснула на берег и зашелестела песком. Вильма вздрогнула, быстро села и потянулась к зонтику.

– Солнце припекает… Можно обгореть.

Она открыла возле себя зонтик и снова легла.

– Из первого состава отряда сюда прибыло десять человек, – после долгой паузы снова заговорила Вильма. – Через три месяца нас осталось только четверо: Умберто, Гвидо, Марио и я. А вчера нас стало трое – умер Умберто. Он был самым отчаянным и самым удачливым из нас. Вчера он сделал то, что уже долго не удавалось нашим ребятам, – подорвал на Туапсинском рейде русский транспорт, а затем сделал то, что вообще не удавалось еще никому, – раненный, с поврежденным респиратором, вернулся на матку. Но вернулся для того, чтобы умереть. Он умер уже здесь – на базе, через час после того как пришла радиограмма о награждении его «Савойским крестом» – орденом, которым награждают только высших офицеров. Для него было сделано исключение. Умберто был тщеславен. Я думала, это известие приободрит его. Но он смял радиограмму и бросил в таз с грязными бинтами. А потом подозвал меня. «Вильма, – спросил он спокойно, будто речь шла о чем-то обычном, – за что я умираю?» Я залепетала о долге. «Нет, – сказал он, – я никому не должен. Разве только матери, давшей мне жизнь. Но ведь не она послала меня в Россию». Когда он умер, мне стало страшно. Я вдруг подумала, что никто из нас не вернется отсюда.

Вильма повернулась к Галке, и та увидела ее широко раскрытые лихорадочно блестевшие глаза.

– Понимаешь – никто! – крикнула итальянка, вскакивая на ноги. – Нас всех убьют потому, что нас здесь ненавидят, потому что слишком много зла принесли мы с собой!

Она села и, подобрав осколок большой ракушки, стала чертить им на песке какие-то узоры.

– У меня будет ребенок, – вдруг тихо сказала она.

Галка растерялась, не зная, что ответить на это неожиданное признание.

– Поздравляю! – наконец сказала она.

– Не с чем, – криво усмехнулась Вильма. – Я решила иметь ребенка, чтобы уехать домой. Для меня это единственный способ бежать отсюда. Меня вынуждены будут отправить в Италию.

– Во-от как! – протянула Галка, обескураженная такой откровенностью – А кто отец ребенка, если не секрет?

– Нет, не секрет. Но это не имеет значения.

– Ты не любишь этого человека?

– А ты хотела, чтобы я любила его? – с неожиданной злостью крикнула Вильма. – Чтобы я уехала домой, оставив его здесь – в этом аду, чтобы я, ожидая его с войны, дождалась похоронной?

Она отшвырнула обломок ракушки и стерла начерченный на песке узор.

– Тебя можно понять, – сказала Галка. Она искренне жалела Вильму и вовсе не хотела ее обидеть. Но она сказала не правду – понять поступок итальянки она не могла. Не могла понять, почему эта неробкая и физически сильная женщина испугалась своего прозрения.

– Врешь! – вскипела вдруг Вильма. – Ты не можешь понять меня! Ты считаешь меня развратной девкой!

– Я этого не говорила, – возразила Галка.

– Но ты так думаешь – я знаю. Я давно это знаю! Ты осуждаешь меня!

– Нет, я не осуждаю, – все так же спокойно сказала Галка.

– Опять врешь! – Вильма яростно тряхнула головой, так что ее волосы упали на лицо, закрыли глаза. – Ты не можешь не сравнивать меня с собой. Ты чистенькая. Ты ухитрилась не замараться, хотя грязь была вокруг тебя. Ты стала актрисой, вышла замуж. Искусство! Муж! Тебе плевать на войну, на миллионы смертей! Тебя это не коснулось.

– Ты напрасно так думаешь, – удивляясь своей выдержке, ответила Галка. – Все это меня коснулось, и не меньше, чем тебя.

Вильма снова усмехнулась, откинула назад волосы, встала, подобрала свои вещи и, ничего не сказав, пошла к катеру. Немного помедлив, Галка натянула платье и последовала за ней.

Прямо на скале, у которой был ошвартован катер, дель Сарто и Кулагин готовили завтрак: резали колбасу, сыр, хлеб, вскрывали консервы и бутылки. Вильма уже успела присоединиться к ним и стелила на небольшом возвышении скатерть. Итальянка старалась не глядеть на Галку и с какой-то неестественной оживленностью кокетничала с Кулагиным. Объяснялись они по-немецки, так как Вильма не знала русского языка, а Кулагин итальянского.

– Говорят, у вас замечательный голос, – болтала Вильма. – Я обязательно приду послушать. Когда вы выступаете?

– В воскресенье, в клубе моряков.

– О, как долго ждать. А сегодня можно вас услышать?

– Боюсь, что сегодня не смогу петь. Я немного простужен.

– Я вас вылечу. Ведь я врач. Больной, покажите горло!

Она бесцеремонно взяла Кулагина за плечи.

Дель Сарто как бы невзначай подошел к Галке и тихо сказал по-русски – он говорил с Галкой только на ее родном языке:

– Ваша подруга, кажется, переходит границы дозволенного.

– Я не умею ревновать, синьор дель Сарто, – ответила Галка, а про себя подумала, что Вильма нарочно ведет себя так, чтобы досадить ей.

Завтрак прошел вяло. Место, выбранное для стола, находилось на самом солнцепеке. Даже охлажденное в морской воде легкое вино не освежало. Вильма предложила искупаться. Она достала из катера резиновые ласты и, надев их на ноги, подошла к краю скалы.

– Сергей, – позвала она Кулагина, – вы хорошо плаваете?

– Неплохо, – отозвался Кулагин, смахивая со лба струившийся пот. Он покосился на Галку, но та не смотрела в его сторону.

– Имейте в виду, здесь глубоко. Ну, вы идете со мной или уже испугались? – Вильма шлепнула ластом о край скалы.

– Я не из пугливых. – Кулагин встал и, еще раз взглянув на Галку, направился к итальянке.

– Догоняйте! – озорно крикнула Вильма и, прогнувшись в красивом прыжке, исчезла за краем скалы.

Кулагин прыгнул за ней.

– Почему вы не пошли купаться? – спросил Галку дель Сарто.

– А вы?

– Я это успел сделать, пока вы с синьориной Мартинелли загорали, а сейчас хочу побродить по берегу с фотоаппаратом. Тут красивые места. Пойдемте со мной, – неожиданно предложил он.

Они шли по берегу, обходя валуны. Дель Сарто уже не раз нацеливался объективом фотоаппарата на Галку, но она закрывала лицо.

– Не надо.

– Почему? – спрашивал он.

– Мне не нужны мои портреты. Не нужны они и вам.

Потом они шли молча, а когда надо было преодолеть нагромождение камней, дель Сарто взял Галку за руку и помог перебраться через остроконечный валун.

– Галина Алексеевна, – спросил он, когда препятствие осталось позади, – имею ли я право на вашу откровенность?

– Спрашивайте, синьор дель Сарто.

– Просто – Виктор.

– Хорошо – Виктор.

– Я знаю, что произошло на банкете. Не будем пока говорить о режиссерах этого спектакля. Несомненно, что Кулагин поступил благородно, хотя, думаю, им руководило не одно благородство. Уверен – вы небезразличны ему. У меня есть основания утверждать это. Но я хочу спросить о другом. У вас есть к нему иное чувство, кроме вполне понятного чувства благодарности? Галина Алексеевна, я задаю этот вопрос не из праздного любопытства.

Галка покраснела – она только теперь сообразила, что после того, как они перебрались через валун, дель Сарто не выпускал ее руки.

– Я не имею права настаивать, – продолжал он. – Я не обо всем могу говорить сегодня, но скоро я скажу вам то, что недосказал теперь.

Вначале Галка была смущена настойчивостью итальянца Затем ей – откровенно говоря – польстило полупризнание этого красивого, располагающего к себе человека. Но его последняя фраза вдруг насторожила ее, заставила забыть обо всем другом. Взволновавшая ее при этом мысль уже не раз будоражила Галкино воображение. Но только сейчас она завладела девушкой целиком. Галка сразу припомнила историю необычного появления дель Сарто в городе, столкновение с гестаповцем у ворот порта и многое другое, что было или казалось странным в поведении нового командира масовцев.

Они прошли еще несколько шагов. Дорогу им вновь преградили большие, отполированные морем валуны.

– Надо возвращаться, – сказала Галка.

Но в это время где-то совсем рядом прозвучал тонкий мальчишеский голос:

– Дед Федорченко, ну, а дальше, дальше что сталось?

– Не тяни, дед, рассказывай, – подхватил ломающийся юношеский басок.

– Тихо вы, огольцы, рыбу распугнете. Клюет, кажись, – проворчал в ответ хриплый голос.

– То рябь от ветра.

– А-а, чтоб ты сгорела, проклятая! – выругался старик. – Даже рыба, и та подлая стала – рачка, предательская душа, не берет.

– Проглушили ее всю бомбами, – солидно заметил молодой басок, – Той осенью ужасть сколько ее тут кверху брюхами плавало; по всему берегу дохлая лежала. Вонища хуже чем от фрицевской помойки была.

– Много ты понимаешь, оголец, – разозлился старик. – Да разве можно всю рыбу в море бомбами побить? Ни в жисть!

Галка подошла к большому ноздреватому валуну и, поднявшись на носки, заглянула за его гребень. Сразу же за валуном она увидела выступающий в море ветхий помост. Видимо, это был старый, брошенный еще до войны рыбацкий причал. Море изъело его деревянные, облепленные хвостатыми водорослями сваи, сорвало добрую половину досок настила. Причал держался на честном слове.

На чугунной тумбе лицом к морю сидел сутулый старик в мятой брезентовой куртке и таких же брюках. Рядом с ним на уцелевших досках расположились двое ребят: один – совсем мальчишка, белокурый и щуплый, другой – паренек лет пятнадцати, лохматый и черный от загара.

Дель Сарто подошел к Галке и тоже заглянул за камень. Старик выбирал из воды перемет. На одном из крючков билась серебристая скумбрия.

– Есть! – торжествующе крикнул старик и, отцепив с крючка рыбу, бросил ее в небольшое ведерко.

Потом он снова забросил перемет, не спеша вывернул карман куртки и осторожно вытряхнул на ладонь крошки табака.

– Ну, досказывай, дед, – снова попросил белокурый мальчуган.

Старик аккуратно свернул тонкую цигарку, достал кресало и долго высекал искру. Наконец он затянулся, с видимым удовольствием пустил вверх дым и только тогда начал говорить.

– Обернулось, значит, дело плохо, – голос старика стал мягче, медлительнее. – Штормило так, что подмогу десанту доставить было невозможно. Воевали моряки до последнего заряда, а без зарядов – известное дело – сражаться нельзя. Фрицы с Гансами тогда и навалились. Подхватили всех, кто был живой. Захватили и того главстаршину.

– А я бы не сдался! – вдруг выпалил белесый мальчишка. – Я бы кинжалом дрался.

– Понимаешь ты много. «Кинжалом», – передразнил его дед. – С кинжалом на танку не попрешь.

– Не мешай, Гошка, а то по шее дам, – прикрикнул на мальчишку его вихрастый приятель.

– В общем повязали моряков тех цепями, – продолжал старик, – и окружили конвоями. А у каждого конвоя собака-людоед при себе. Довели фрицы моряков до города и по улицамм среди дня повели, чтоб люди видели, как они самых геройских бойцов в плен забрали. Особо хотели фрицы главстаршиной похвастать. Ведь он больше всех ихнего брата побил.

Доводят моряков до центра, а там все фрицевское начальство стоит, смотрит на них и насмешки строит. Самый главный немец говорит конвою…

– Это адмирал Рейнгардт, что ли? – спросил вихрастый паренек.

– Он самый, – быстро подтвердил старик. – Говорит, значит, тот немец-адмирал конвою: «А покажите мне этого моряка-главстаршину, что цельный полк наших эсэсов побил. Хочу, говорит, на его богомерзкую рожу посмотреть». А старшина сам выходит вперед и отвечает немцу-адмиралу: «Я, – отвечает, – нехорошая твоя фрицевская душа, еще не один полк эсэсов изничтожу». И снимает он с себя цепь да цепью по морде того адмирала. Адмирал враз кровью умылся. Опомнились тут конвои и на главстаршину, а тот раз-з – и через забор. Только его видели.

Старик, обжигая пальцы, сделал последнюю затяжку и с сожалением загасил о тумбу огонек догоревшей цигарки.

– С того дня, значит, и началось это, – немного помолчав, продолжал он. – Как станет в порту какое фашистское судно с важным грузом, так вскорости на нем взрыв происходит.

Под ногой дель Сарто хрустнул песок. Галка искоса посмотрела на него. Он стоял рядом, облокотясь на ноздреватый валун, который едва доставал ему до плеча, и внимательно прислушивался к рассказу. Ему были хорошо видны сидящие на причале ребята и старик. Галке же, чтобы видеть их, приходилось все время подниматься на носки.

– И что только не делали эсэсы, – рассказывал старик, и охрану на всем берегу день и ночь держали, и водолазов своих кругом кораблей порасставляли – ничего не помогает. Взрываются ихние корабли в порту – и все тебе.

– А при чем тут главстаршина? – спросил старший паренек.

– «При чем, при чем», – заворчал дед. – Неужто не ясно? Его это работа! Люди сказывают – он до войны лучшим водолазом на всем флоте был.

– Ты же раньше говорил, что он минер, – опять перебил его паренек.

– Не говорил я этого.

– Говорил, дед, я слышал, – подтвердил белобрысый мальчишка.

– Не говорил! – рассердился старик и топнул ногой о настил. – Ишь, моду взяли старшим перечить! Не говорил – и все. Водолаз он, а не минер.

Дель Сарто наступил на ракушку, и она громко треснула. Вихрастый парнишка обернулся и, заметив возвышающуюся над валуном форменную фуражку, испуганно толкнул старика.

– Тикаем, дед! Фрицы!

– Пожалуй, пора возвращаться, – сказал дель Сарто, отходя от камня. – Синьорина Мартинелли и ваш супруг, вероятно, уже ищут нас.

Галка едва сдерживала охватившее ее волнение. Рассказ старика, во многом путанный и щедро разбавленный нехитрой фантазией, напомнил ей события, невольной свидетельницей которых она была не так давно: короткую схватку в греческой кофейне, бегство человека в форме румынского офицера, рьяные, но безуспешные поиски его; а спустя некоторое время – новые взрывы в порту и приглушенные разговоры о таинственных водолазах-подрывниках. Все эти события Галка уже пережила однажды, и само по себе упоминание о них, конечно, не взволновало бы ее сейчас, если бы не…

Она пристально посмотрела на идущего рядом дель Сарто и снова – уже второй раз за последние полчаса – попыталась вспомнить все подробности его появления в городе. Когда же это было? Ну, да! В тот день, когда после двухмесячного затишья в порту был взорван транспорт, который незадолго перед этим подобрал дель Сарто в море.

– Что вы так смотрите на меня? – спросил дель Сарто, и ей показалось, что эту фразу он произнес без обычного акцента, к которому она успела привыкнуть.

– Пытаюсь угадать, какое впечатление произвел на вас рассказ старика.

– Вы не угадаете. Я сам еще не пойму, чем привлекла меня эта легенда. Вероятно, тем, что мы присутствовали при ее рождении. Ведь события, о которых она повествует, в действительности еще не имеют конца.

– А вы хотели бы знать, чем они кончатся? – быстро спросила Галка.

– О, я бы дорого за это дал, – почему-то усмехнулся дель Сарто.

Кулагин встретил их быстрым взглядом – поднял и тотчас же опустил глаза. Он сидел на берегу в тени большого камня и читал прихваченный из дому томик Шекспира. Шагах в десяти от него, подложив под голову ласты, лежала Вильма.

Галка смутилась. Ей почему-то стало неловко перед Кулагиным, хотя никакой вины за собой она не чувствовала. Ведь ничего предосудительного в их прогулке с дель Сарто не было, если не считать… Впрочем, она не обязана отчитываться перед Кулагиным. Тем более, что он сам предпочел общество Вильмы.

– Вы далеко плавали? – вызывающе спросила она Сергея.

– Метров на восемьсот.

– И уже вернулись?

– Двадцать минут – нормальное время для полуторакилометрового заплыва. – Кулагин, прищурясь, смотрел на нее. – А по берегу это расстояние можно покрыть и в более короткий срок.

Намек был слишком понятен. Галка вспыхнула и чуть было не наговорила «мужу» дерзостей, но в этот момент дель Сарто окликнул их. Он уже взобрался на скалу, где они недавно завтракали.

– Идите сюда. Я хочу сфотографировать вас на фоне тех камней. Получится великолепный снимок. Галка отказалась.

– У меня ужасни вид. Волосы растрепались, и нос обгорел. Не хочу.

Подошла Вильма и, подбоченясь, стала перед объективом.

– Синьор каперанг, сфотографируйте меня. У меня тоже ужасный вид, но на лучший я в ближайшее время не рассчитываю.

Затем она взяла у дель Сарто аппарат и, разбежавшись, ловко перепрыгнула на соседнюю конусообразную скалу. Быстро взобравшись по крутому склону на самый верх, она выпрямилась, едва удерживаясь на остроконечном выступе.

– Вильма, слезай! Упадешь! – испугавшись за нее, крикнула Галка.

– Падшие женщины теперь в моде, – откликнулась Вильма. – Станьте ближе друг к другу. Начинаются съемки с птичьего полета.

Она попыталась направить объектив вниз, но, покачнувшись, взмахнула руками. При этом дельсартовский аппарат вырвался из руки, и описав в воздухе дугу, полетел в море. Вильма подогнула колени и отвела руки назад.

– Синьорина Мартинелли, не смейте этого делать! – предостерегающе крикнул дель Сарто. Но было поздно – Вильма прыгнула вслед за аппаратом с десятиметровой высоты. Дель Сарто, Галка и Кулагин подбежали к воде. Скала, на которой они стояли, поднималась над поверхностью моря сравнительно невысоко – метра на полтора, зато ее подножие едва угадывалось в темно-голубой толще воды. Вильма прыгнула удачно. Было видно, как она, быстро работая ногами, опускается на дно. Галка машинально отсчитывала секунды. 30… 35… 40… 50… Здесь было очень глубоко. Искаженное изломанным светом тело итальянки где-то далеко внизу метнулось испуганной рыбой и стремительно понеслось вверх. Вильма вынырнула на поверхность и судорожно глотнула воздух.

– Чертова прорва! – тяжело дыша, сказала она. – Вот где надо строить порт. Глубина метров пятнадцать, если не больше. И это у самого берега. Я видела аппарат. Лежит прямо здесь, подо мной. Но мне не хватило воздуха. Попробую еще раз.

– Не надо, синьорина Мартинелли, – остановил ее дель Сарто. – Это опасное упражнение. К тому же вы ставите в дурацкое положение двух здоровых мужчин, которые вынуждены безучастно наблюдать за вашими рискованными попытками.

– Синьор дель Сарто прав, – поддержал его Кулагин и неожиданно для всех прыгнул со скалы.

Галка только пожала плечами. Ей даже стало неловко за него. Она была уверена, что Сергей не достигнет дна. Трудно было предположить, что ему удастся то, что не удалось такой опытной пловчихе, как Вильма. Но все же Галка принялась отсчитывать секунды. 20… 25… 30… 40….. Она видела, как Сергей идет ко дну. Потом он вдруг исчез. Очевидно, его скрыл подводный выступ скалы. 50… 55… Галка начала волноваться. 60… 65….. Она встревоженно посмотрела на дель Сарто. Тот уже разделся и стоял на краю скалы, готовый к прыжку, но его остановил крик Вильмы.

– Идет!

Секунды через три из воды показалась голова Кулагина. Он, как недавно Вильма, жадно вдохнул воздух и поплыл к скале, В руке у него был дельсартовский «Кодак».

– Ты с ума сошел! – набросилась на него Галка.

– Действительно, Сергей Павлович, зачем вы это сделали? Бог с ним, с аппаратом, – подхватил дель Сарто, помогая Кулагину взобраться на скалу.

– Хотел доказать, что я все-таки мужчина, – усмехнулся тот, в свою очередь помогая Вильме выбраться из воды.

Дель Сарто рассмеялся.

– Но вы лишили меня возможности доказать то же самое. Однако без шуток должен сказать, Сергей Павлович, что из вас получился бы отличный ловец жемчуга. Я вот смотрю по часам: не прошло и минуты, как у вас восстановилось нормальное дыхание.

– Не забывайте, что я певец, – добродушно улыбнулся Кулагин. – У нас, певцов, легкие тренированы, пожалуй, не хуже, чем у профессиональных водолазов.

– Теперь я убедился в этом.

Стали собираться обратно. Улучив минуту, Галка сказала Кулагину:

– Ты что, хотел продемонстрировать свое мужество?

– Предположим.

– Перед кем? Перед Вильмой?

– Почему перед Вильмой? Может – перед тобой.

– Очень глупо.

– Возможно, глупо, – согласился он, но тут же спросил: – А ты всегда поступаешь умно?

Налетевший с моря легкий бриз поднял невысокую, но крутую волну. На обратном пути катер то и дело подпрыгивал и шумно шлепался днищем о воду. Рев мотора заглушал все иные звуки. Только у входа в бухту Зеленого мыса дель Сарто сбавил обороты, и завывающий рев перешел в мерный рокот.

Вильма, всю дорогу жавшаяся к борту, придвинулась к Галке и нерешительно тронула ее за плечо.

– Не сердись на меня. Я сама не знаю, что делаю и говорю последние дни. Порой мне кажется, что я начинаю сходить с ума.

– Я не сержусь. – Галка повернулась к ней. – Но там, за камнем, я хотела тебе сказать, что от войны нельзя убежать. Она найдет тебя и в Италии, в твоем доме.

Вильма удивленно подняла черные, красиво очерченные брови.

– Странная ты, Галина, – сказала она. – Не пойму я тебя.

– А ты сначала себя пойми, – буркнула Галка, досадуя, что не может сказать итальянке все то, что само просилось на язык.

Катер подходил к базе итальянского отряда. На темном фоне высоких, круто обрывающихся в воду скал, что с двух сторон стискивали бухту, можно было различить силуэт большого гидроплана. За пирсом торчали радиомачты торпедных катеров.

На берегу их встретил Равера. Дель Сарто приказал отвезти гостей домой. Стали прощаться. Дель Сарто сказал, что обязательно придет в воскресенье в клуб моряков. Вильма протянула Галке руку, но затем вдруг порывисто обняла ее.

– Вечером в воскресенье я улетаю домой. Возможно, мы с тобой не увидимся. Прощай. Еще раз прошу – не сердись на меня. Поверь – я желаю тебе добра. Пусть бог – если это еще зависит от него – пошлет тебе счастье. Я буду просить его об этом.

– Приходи на спектакль, – пригласила ее Галка. – Мы играем в воскресенье днем. Ты успеешь.

– Спасибо, но я не приду. У меня в воскресенье много дел. Она поцеловала Галку. Прощаясь с Кулагиным, Вильма протянула ему ласты.

– Когда мы плавали, вы сказали, что хотели бы иметь эти лягушечьи протезы. Берите. Это за фотоаппарат. Берите, берите. Они мне уже не понадобятся…