Текст книги "Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты"

Автор книги: Эдуард Борнхёэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Я отвечаю за все, – быстро заявил Гавриил. – Немец понес заслуженное наказание. Иво мой названый брат, знает он также и мою спутницу; поверьте мне, он встретит ее с большими почестями.

Андрее, правда, недоверчиво покачал головой, но горсть золота, а также серьезность и смелость Гавриила произвели на него такое впечатление, что он больше не противоречил. С помощью людей Гавриил сделал из веток носилки и положил на них Агнес, которая уже очнулась и, видя Гавриила подле себя, спокойно доверилась окружающим. Затем Гавриил попросил спутников, чтобы те по очереди помогли нести раненую; остальные вскочили на лошадей, и шествие двинулось к крестьянскому лагерю.

9 Названые братья

Лагерь Шенкенберга находился на западном берегу реки Ягала, в том месте, где сходятся дороги, идущие из Вирумаа и Ярвамаа, – ныне Нарв-ское и Пийбеское шоссе. Общий вид лагеря поражал своей пестротой. Среди палаток самого различного вида и цвета с шумом сновало множество людей, внешне более походивших на разбойников, чем на настоящих воинов. У некоторых сохранилась еще прежняя одежда эстонских крестьян, другие были одеты в шведскую и русскую военную форму, третьи – в тряпье, награбленное у людей разных национальностей и сословий. За несколько месяцев это «стадо голодных мужиков», ранее бывшее тяжелой обузой для таллинских немцев, образовало сильный военный отряд, который под умелым водительством немца Иво Шенкенберга совершал настоящие чудеса: он разбил отдельные группы русских, вторгся далеко в глубь Вирумаа, разгромил и сжег бесчисленное количество мыз и деревень. Кучи всякого добра, стада скота и огромное количество пленных свидетельствовали о том, что и на этот раз обитатели лагеря не с пустыми руками вернулись из похода на своих же сородичей, находившихся под властью русских. Воинам Шенкенберга грабеж; нельзя ставить в упрек: они были не лучше и не хуже других во-енных отрядов, ибо в те времена война сама должна была кормить войско, доставлять ему богатство и прочие блага жизни; обязанность воина сводилась к тому, чтобы нанести наибольший ущерб противнику. Иногда под видом неприятеля большой ущерб терпели свои же соплеменники, но на это в шестнадцатом веке еще меньше обращали внимание, чем в наше время.

Если вначале крестьяне роптали, что начальником над ними назначен сын немецкого бюргера, то теперь они были этим военачальником вполне довольны. Иво Шенкенберг был храбрый и опытный воин, хитрый и лукавый, безобразный лицом, но сильный, как медведь; со своими он был, смотря по обстоятельствам, милостив или суров, а для врагов – настоящий дьявол. Русские боялись его больше, чем иного шведского генерала. Его называли «Ганнибалом Эстонии», ибо он бесстрашно вторгался со своим маленьким отрядом в неприятельские земли, подобно тому, как в древности великий карфагенянин Ганнибал вторгся в могущественное Римское государство. Вдобавок Иво Шенкенберг еще и тем походил на Ганнибала, что был слеп на один глаз.

Шатер Иво Шенкенберга, некогда бывший собственностью русского князя, блистал неописуемой роскошью; снаружи он был расшит золотом, серебром и жемчугами, внутри землю устилали дорогие меха, стены покрывали красивые пестрые ткани. Шатер был разделен толстым занавесом на две половины. Когда Андрее с низким поклоном вошел в шатер, в первом его отделении за столом, уставленным напитками, сидел Иво со своим братом Христофом и тремя красивыми девушками: Иво был большим поклонником прекрасного пола и только в женском обществе по-настоящему чувствовал вкус к еде и питью.

Ну что, нашли лошадей? – обратился Иво к Андресу.

Привели пятнадцать коней, – ответил тот, вытянувшись.

Откуда?

С реки Ханн.

Плату требовали?

Что говорить о плате, если можно даром получить! – с усмешкой заявил Андрее.

Андрее! – сказал Иво, нахмурясь. – Помни, что мы теперь опять у себя на родине и грабеж здесь воспрещен.

Да мы и не грабили. Брали, где могли. Не наша вина, если никто не требовал платы.

Ладно. На, выпей!

Андрее залпом осушил поданный ему кубок, поблагодарил и потом, потупившись, произнес:

Я должен еще рассказать об одном скверном деле.

Говори.

Немец Дюфтлер погиб.

Дюфтлер погиб? Жаль, это был хороший разведчик. Как же он погиб?

Он пал от руки девушки.

Девицы, сидевшие за столом, расхохотались.

Вот счастливец! – сказал Иво улыбаясь. – А как это случилось?

Дюфтлер с пистолетом бросился на девушку, но та оказалась проворнее и застрелила его.

Ха-ха! Не думал я, что он такой дурак, чтоб с пистолетом бросаться на девушку, – рассмеялся Иво. – Что же это была за девушка?

Девушка как девушка, да только она, чудачка, была в мужском платье.

Девицы за столом чуть не лопнули от смеха. Андрее со своей глупой речью показался им очень забавным. Они и не подозревали, что Андрее был хитрее их и представлялся дурачком, чтобы смягчить гнев Иво. Это Андресу удалось. Иво засмеялся:

Да благословит бог твое красноречие, праведный Андрее! Если в будущем мне понадобится поскорее внести ясность в какое-нибудь дело, я прежде всего спрошу тебя. Ну, выкладывай дальше – что потом было с этой девушкой в мужском платье?

Она была ранена.

Кто ее ранил?

Дюфтлер.

Уже после своей смерти!

Нет, до смерти. Они выстрелили разом. Мы услышали только один выстрел и увидели, что упало два человека. Дюфтлер сразу умер, а девушка осталась жива. Будь она мужчиной, мы бы тотчас же прикончили ее, но так как она девушка, то мы привезли ее на суд к высшему начальнику.

Правильно. Она красива?

Как агнел.

Приведи ее сюда.

Она во дворе, на носилках, не может встать. У нее есть спутник, такой чудной, говорит, будто он названый брат начальника, Гавриил.

Мой названый брат Гавриил! – воскликнул Иво, вскакивая. – Что же ты, болван, мне это сразу не сказал?

Иво поспешно вышел из шатра, все остальные последовали за ним. Гавриил стоял во дворе, окруженный многочисленной стражей. Подле него на носилках лежала Агнес. Ее бледное прекрасное лицо было открыто, тело прикрывал кафтан Гавриила. Названые братья тотчас же узнали друг друга: у старой вражды память острее, чем у старой дружбы. Их первое чувство, по крайней мере у Иво, было враждебное.

– Смотри-ка, наш татарчонок опять воскрес! – воскликнул он насмешливо, и его единственный глаз злобно сверкнул. – Я думал, ты в России уже давно помер с голоду.

Во всякое другое время Гавриил ответил бы резко. Кровь и сейчас бросилась ему в голову, но он сдержался и ответил тихо, почти умоляюще:

– Иво, ты вправе надо мной насмехаться. Ты стал человеком известным и могущественным, а я скитаюсь по белому свету. Я пришел к тебе не ради себя самого, мне от тебя ничего не нужно, но будь милосерден к этой несчастной девушке – она тяжело ранена и может умереть, если будет лишена заботливого ухода.

Что-то тронуло жестокое сердце Иво – то ли смиренный, просительный тон, какого он никогда в жизни не слыхал от Гавриила, то ли вид бледной, прекрасной Агнес; поэтому Иво сказал уже гораздо мягче:

– Кто эта красивая девушка?

Я не хотел бы говорить об этом при всех, – тихо ответил Гавриил.

Тогда пойдем в шатер.

Я не могу оставить больную, пока не увижу, что она хорошо устроена.

Поднимите девушку и уложите ее на постель в моем шатре, – приказал Иво.

В твоем шатре? – запинаясь спросил Гавриил, предчувствуя недоброе.

А что такое? – резко спросил Иво. – У меня здесь для больных лазарета нет. Если девушку, которая убила моего человека, я принимаю в свой шатер, то это большая милость с моей стороны.

Гавриил вопросительно посмотрел на Агнес – та еле заметно кивнула головой. Ни слова не говоря, Гавриил взялся за носилки. Когда Агнес уложили на мягкую постель за занавесом, Иво приказал всем выйти и остался с Гавриилом в передней половине шатра, чтобы переговорить с названым братом с глазу на глаз. Гавриил коротко рассказал, что произошло с ним и его спутницей после нападения русских на мызный лагерь в Куйметса. Но о тех событиях, которые он считал самыми важными для себя, он, конечно, умолчал.

Иво выслушал его с напряженным вниманием, потом, подумав с минуту, спросил шепотом:

Ты любовник этой рыцарской барышни?

Глаза Гавриила сверкнули, но он холодно ответил:

Твоя шутка неостроумна, Иво Шенкенберг.

У меня только один глаз, но он остер, – усмехнулся Иво. – К чему напрасно отпираться? Ведь мы старые друзья и названые братья, между нами тайн быть не должно. Или ты так боишься гнева старого Мённикхузена? Не бойся предательства с моей стороны, хоть я и не был бы слишком огорчен, увидев тебя на висе лице.

Я ведь в твоих руках, ты можешь и сам вздернуть меня на виселицу, если это тебя позабавит, – возразил Гавриил с невольной язвительностью. – Это была бы самая подходящая расплата за те бесчисленные пощечины, что ты от меня получал.

Хорошо, что ты напомнил мне о пощечинах, – проворчал Иво, немного покраснев. – Это придает делу более серьезный оборот. Мне очень хочется повесить тебя вверх ногами, как это сделали с твоим дедом.

– Иво!

Словно глухое рычание вырвалось из груди Гавриила. Еще немного – и детские воспоминания Иво нашли бы себе подтверждение в новых пощечинах. Храбрый воин оторопело отступил на шаг назад и схватился за меч.

Я вижу, ты человек опасный, – сказал он нетвердым голосом.

Гавриил! – донесся из-за занавеса мягкий умоляющий голос. Гавриил, услышав его, задрожал всем телом. Он понял, что в своем внезапно вспыхнувшем гневе зашел слишком далеко. Сдержать себя было не легко, но Гавриил все лее овладел собой.

Не сердись, Иво! – сказал он спокойно. – Мы ведь выросли вместе, зачем лее нам постоянно травить и задирать друг друга? Я никогда не таил злобы ни против тебя, ни против твоего брата; если иногда я, по своей вспыльчивости, бывал неправ, то сам из-за этого страдал. Что мешает нам помириться и впредь оставаться друзьями? Подумай, ты счастливее меня и сейчас гораздо могущественнее, а долг всех счастливых и могущественных – проявлять милосердие и великодушие.

Я сам знаю, что повелевает мне долг, – проворчал Иво. – Нечего тебе меня учить. Моя первая обязанность – обезвредить опасного пройдоху. Ты – сын русского бродяги и бежал из дома моего отца прямо в Россию. Кто мне поручится, что ты теперь не русский шпион?

Нет, Иво, я не шпион, – сказал Гавриил серьезно и печально.

Это, видно, произошло совершенно случайно – что русские напали на Куйметса как раз в то время, когда ты там находился?

Я пришел туда с совсем другой стороны и ничего не мог знать о намерении русских, стоявших в Пайде.

Удивительное совпадение! – насмешливо произнес Иво. – Зачем лее ты тогда явился в Куйметса, что тебе там нужно было?

Ничего. Я проходил мимо лагеря, и сам начальник мызных воинов пригласил меня туда.

Откуда лее ты шел и куда направлялся?

Я шел из Вынну, направляясь в Таллин.

Что ты делал в Вынну?

Был русским воином.

Опять странное совпадение, – насмешливо заметил Иво. – Русский воин из Вынну случайно попадает в мызный лагерь, и сам начальник приглашает его к себе. Это все так ясно, что невольно поверишь.

Я лее сказал тебе, что шел в Таллин.

Что тебе нужно было в Таллине?

Я разыскиваю своего отца.

Твой отец, вероятно, первый бургомистр в Таллине?

Мой отец леивет в Швеции.

Весьма вероятно, если только голод или виселица не сократили его драгоценную жизнь… Тише, тише, оставь свою дубинку в покое. То прекрасное время, когда мы угощали друг друга кулаками и дубинками, к сожалению, миновало. Сейчас мы с тобой поговорим по-другому.

Иво отдернул занавес у входа в шатер, велел десяти человекам войти и, указывая на Гавриила, сказал:

– Свяжите этого человека и отведите его в палат ку моего брата.

Люди, как волки, накинулись на Гавриила.

В ту лее минуту в другой половине шатра раздался болезненный, душераздирающий вопль. Гавриил вырвался из рук людей, бросился к постели Агнес и упал перед ней на колени. В глазах Агнес отражалось безумное отчаяние.

Они хотят тебя убить? – крикнула она с ужасом.

Это не беда, но что будет потом? – в смятении воскликнул Гавриил.

Сильные руки снова схватили его за ворот и за руку. Как разъяренный лев, вскочил Гавриил, стряхнул с себя нападавших, вытащил из дубинки меч и воскликнул, сверкая глазами:

– Живым никто меня не свяжет! Да падет моя кровь на твою голову, Иво Шенкенберг!

Не разыгрывай комедию, – холодно сказал Иво. – Никто не жаждет твоей крови, но ты подозрительный человек и за тобой надо следить. Ты останешься в заключении, пока мы не придем в Таллин.

А потом?

А потом суд разберет, виновен ли ты в разгроме Куйметса. Если суд решит, что ты не виновен, ты можешь с миром отправляться на поиски своего отца.

Выслушайте меня! – вдруг воскликнула Агнес.

Она приподнялась на постели, глаза ее горели, на бледном лице появилась легкая краска; девушка была изумительно хороша в своем глубоком душевном волнении. Как зачарованный глядел на нее Иво. В шатре все затихло.

Вам известно, что я – дочь владельца Куйметса, Каспара Фон Мённикхузена? – сказала Агнес твердым голосом.

Я это знаю, – пробормотал Иво.

Хорошо. Я свидетельствую и клянусь, что этот человек не виновен в падении Куйметса. Верите вы мо ему свидетельству?

Я верю, что вы, высокочтимая фрейлейн, этому верите; но, к сожалению, мой долг перед родиной повелевает мне быть недоверчивым., – ответил Иво улыбаясь.

Вы оскорбите меня и моего отца, если тронете этого человека, – воскликнула Агнес, вспылив. – Рыцарь Мённикхузен могущественен, и он дорожит им.

Я не боюсь угроз, – холодно ответил Иво.

Простите, я не угрожаю, я прошу, – пролепетала Агнес; в лице ее опять не осталось ни кровинки.

Не унижайте себя, фрейлейн фон Мённикхузен, – вмешался Гавриил, хмуря брови.

Вы сами видите, уважаемая фрейлейн, как упрям этот человек, – сказал Иво, пожимая плечами. – Даю вам честное слово, фрейлейн фон Мённикхузен, что я не жажду его крови. Я не трону и волоска на его голове, если он сам не выведет из терпения меня или моих людей. На нем лежит тяжкое подозрение, и он должен оправдаться перед судом в Таллине.

– Я не боюсь суда, но связать себя не позволю, – твердо сказал Гавриил.

Агнес с отчаянием вглядывалась в лицо Иво; на его упрямом лбу было написано, что уступок здесь ждать бесполезно.

Гавриил, одно слово! – тихо попросила Агнес. Гавриил наклонился к ней.

Помни: твоя смерть – это моя смерть, – прошептала ему на ухо Агнес. – Смирись ради меня!

Ты этого желаешь? – печально шепнул Гавриил в ответ.

Потом он выпрямился, бросил свой меч к ногам Иво и глухо произнес:

– Теперь делай со мной что хочешь!

В одну минуту руки его были связаны за спиной. Еще раз с грустной улыбкой склонил он голову перед Агнес, и люди потащили его вон из шатра. Агнес бессильно опустилась на постель…

С этого дня жизнь в лагере несколько изменилась. Если до сих пор Иво Шенкенберг спешил возвратиться в Таллин, то теперь он действовал так, будто хотел навсегда остаться на берегу реки Ягала. Он строго запретил шуметь около его шатра и никого туда не впускал, кроме опытной женщины, которая в лагере исполняла обязанности врача и слыла чуть ли не колдуньей. Эта старуха днем и ночью сидела у постели девушки, и благодаря ее заботам и лечению рана Агнес вскоре зажила. Часто, когда больная засыпала, Иво навещал ее. Подолгу смотрел он на лицо Агнес, перешептывался со старухой о том, о другом и удалялся на цыпочках, как только больная начинала проявлять признаки беспокойства. Когда Агнес не спала, старуха заводила с ней разговор и всегда умела ловко свести речь на Иво, превознося его до небес и всячески восхваляя; но если Агнес спрашивала о Гаврииле, старуха не находила достаточно слов, чтобы заклеймить этого «предателя родины и шпиона». Агнес вскоре заметила, что и похвалы, и порицания старуха высказывала по заранее обдуманному плану. Поэтому у больной чувство благодарности к сиделке охладело удивительно быстро, Агнес стала суровой и недоверчивой. Она радовалась, слыша, что Гавриил цел и невредим, а все другие речи пропускала мимо ушей.

Спустя десять дней после того, как Агнес была ранена, старуха сообщила Иво, что больная поправилась и хочет встать. Иво приказал старухе подождать во дворе и направился к больной один. Агнес сидела на постели.

– Что делает мой бедный спутник? – был первый ее вопрос.

Иво чуть заметно нахмурился.

Вы принимаете такое большое участие в этом человеке? – спросил он глухим голосом, жадно глядя на бледное лицо девушки и ее глубоко впавшие глаза, которые в полумраке шатра казались почти черными.

Он спас меня от смерти и плена, – ответила Агнес тихо, – как же я могу оставаться безучастной к его судьбе?

Ему было легко освободить вас из рук русских потому, что он сам привел их в Куйметса.

Это ложь! – с жаром воскликнула Агнес.

Иво пожал плечами.

Это покажет допрос на суде в Таллине.

Невинного никакой суд не может осудить.

Кто знает?

Подождите еще, Иво Шенкенберг! – попросила Агнес. – Не предавайте его суду, пока не явятся подлинные свидетели. Только мой отец может по-настоящему засвидетельствовать, виновен Гавриил или невиновен. Мой отец никогда не допустит, чтобы учинили беззаконие над человеком, спасшим от смерти его единственную дочь.

Свидетели из Куйметса, разумеется, нужны, и было бы весьма желательно, чтобы рыцарь фон Мённикхузен сам выступил свидетелем против предателя, – мягко сказал Иво. – Но тогда, уважаемая фрейлейн, нам, к сожалению, пришлось бы до конца суда держать вас в плену.

Почему? – с испугом спросила Агнес.

Ваши глаза могли бы всякого свидетеля направить по ложному пути, фрейлейн фон Мённикхузен.

Как так?

– Какой же мужчина мог бы сказать «да», если вы говорите «нет»? Неужели вы так мало сознаете свою силу, прекрасная чародейка? Я увидел вас впервые несколько дней назад и за это короткое время стал другим человеком. До сих пор я считал своего дорогого названого брата злым, хитрым, лживым человеком, а теперь, глядя вам в глаза, я почти готов верить, что он чище ангелов.

Лесть Иво произвела странное впечатление на Агнес; у нее было такое чувство, будто ее слуха коснулось шипение ядовитой змеи. Холодная дрожь пробежала по телу девушки, а в сердце тайный голос прошептал: будь настороже!

Вы считали своего названого брата… недостойным человеком? – робко спросила она.

Я не только считал его таким, но я его знаю как недостойного человека, – печально подтвердил Иво. – Удивительно, что вы, уважаемая фрейлейн, с таким воодушевлением защищаете его, в то время как он… но об этом не стоит говорить.

Говорите!

Вы приходите в отчаяние и дрожите за жизнь этого негодяя, а он ни разу не осведомился о вас. Он ни о чем не тревожится, пирует с утра до ночи и болтает всякий вздор.

Как он может это делать, если он связан? – с сомнением произнесла Агнес.

О, он так просил и ныл, что я из жалости велел его развязать. В благодарность он теперь портит моих людей, спаивает их и восстанавливает против меня.

Гавриил просил и ныл? – повторила Агнес недоверчиво, и насмешливая улыбка невольно скользнула по ее лицу.

Беда научит просить, – проворчал Иво, тихо скрипнув зубами. – Вы испугались бы, фрейлейн Мённикхузен, если бы я вам полностью открыл, как низок, как подл этот человек. Я не решаюсь все сказать.

Все равно – говорите!

Он, по-видимому, очень хорошо знает, насколько он может на вас рассчитывать. Он тоже ждет спасения от вашего отца, но, к сожалению, на совсем иных основаниях, чем вы, уважаемая фрейлейн.

Что это значит?

Вы не поверите, как мне тяжело это объясниить, хотя дело само по себе очень просто. Этому человеку известно, как велико могущество и влияние вашего отца, и в то же время он знает, что рыцарь Каспар фон Мённикхузен скорее умрет, чем допустит хоть малейшее темное пятно на чести своего семейства. Этот негодяй угрожает, если рыцарь Мённикхузен его сразу неосвободит, открыть на суде нечто такое, что сильно задевает честь вашу и вашего отца.

Я не понимаю смысла ваших слов, – пробормотала Агнес, дрожа всем телом.

Короче говоря, Гавриил хвастает тем, что Агнесс фон Мённикхузен его любовница.

Агнес выпрямилась, на щеках ее запылали ярко-красные пятна.

– Вы лжете! – крикнула она резко.

Единственный глаз Иво сверкнул.

– Вы любите этого человека, – процедил он сквозь стиснутые зубы.

Лицо Агнес залилось краской, которая сразу сменилась смертельной бледностью. Тихим, но твердым голосом она сказала:

Да, я люблю этого человека, и ничто – слышите, Иво Шенкенберг! – ничто, никакая клевета не в силах поколебать эту любовь!

Значит, вы верите ему, а меня считаете лгуном, – прохрипел Иво, побледнев от гнева. – Вы забываете, что мне ложь не надобна. Вы забываете, что жизнь Гавриила и… еще кое-что другое – в моих руках.

Агнес осенила догадка, что Иво полюбил ее, и в ту же минуту странная мысль мелькнула в ее голове: «Если этот злой человек меня любит, не разыграть ли мне с ним комедию, пока Гавриил не будет спасен?». Но Агнес сейчас же с презрением отвергла эту мысль: ее честная, правдивая натура не допускала низких уловок.

– Его и моя жизнь – в руках божьих, – сказала она спокойно.

Иво шатаясь вышел из шатра. Во дворе он угрожающе сказал ожидавшей его старухе:

Я последовал твоему совету. Если дело сорвется – береги свою шкуру!

Уж я-то девушек знаю! – пробормотала в ответ старуха, оскалив почерневшие обломки зубов.

Иво вскочил на коня и во весь опор помчался из лагеря. Когда он поздно вечером возвратился домой, лошадь его была вся в мыле, а лицо у Иво было такое страшное, что все встречные в ужасе сторонились. Он соскочил с лошади и направился к палатке своего брата Христофа, в которой Гавриила держали под стражей. Перед палаткой у костра сидел Христоф с другими людьми. Иво их прогнал. Все удалились, не говоря ни слова, остался только Христоф. Он посмотрел на брата, покачал головой и сказал:

Что ты задумал Иво?

Не твое дело, – вспылив, бросил тот.

Твое лицо не предвещает ничего доброго. Ты ищешь ссоры с Гавриилом.

Ты тоже его любишь?

Люблю или нет, но, сказать по правде, он парень неплохой, и, главное, – он действительно невиновен.

Убирайся с моих глаз! – заорал Иво, поднимая кулак. – Не то я могу забыть, что ты мой брат!

Христоф, зная бешеный нрав своего брата, отступил назад, пожимая плечами. Иво вошел в палатку, слабо освещенную отблеском горевшего во дворе костра. Гавриил лежал один в углу палатки. Руки и ноги его были закованы в цепи. Оковы его тихо звякнули, когда он повернул голову к вошедшему.

Вот и прекрасно, что ты сам пришел навестить бедного пленника, – обратился он к Иво. – Долг хозяина – развлекать гостей.

Тебе, наверное, скучно стало, – процедил Иво сквозь зубы.

Я этого не отрицаю, – ответил Гавриил, зевая. – Не понимаю, почему ты здесь замешкался. Все удивляются, что ты не продолжаешь свой путь на Таллин: добыча вся собрана, лошади и телеги готовы, поход окончен – чего же ты еще ждешь?

Тебе не терпится скорее попасть на виселицу.

Лучше болтаться на виселице, чем быть твоим гостем. Твоя братская забота обо мне заходит слишком уж далеко. Ты держишь меня, точно ребенка в пеленках, боишься, чтобы я раньше времени не сбежал. Неужели ты считаешь меня таким неблагодарным? Неужели ты мне больше не веришь? Ты ведь с давних времен знаешь, что я не мастер лгать. Ты, наверное, еще помнишь: в детстве, хогда нам случалось вместе напроказить и нас собирались сечь, ты всегда умел повернуть дело так, что мы вышли бы сухими из воды, если бы я, по своей великой глупости, в конце концов во всем не признавался; нам задавали добрую порку, и за это-то ты меня больше всего и ненавидел.

Иво слушал, молча скрежеща зубами. Он чувствовал себя бессильным перед этим человеком, чья жизнь была в его руках. О, с какой радостью услышал бы он от Гавриила мольбу, стенания, крики – все то, о чем он сегодня налгал Агнес! А вместо этого он должен был сносить спокойные насмешки Гавриила и убеждаться в том, что упрямого названого брата ничто не может сломить. Каждое слово Гавриила было подобно удару хлыста по самолюбию Иво.

– Да, вот еще о чем я хотел спросить, – продолжал Гавриил, все еще полушутя, но уже гораздо более мягким тоном. – Как поживает фрейлейн фон Мённикхузен?

Иво стиснул зубы и не проронил ни слова; на лбу у него выступил холодный пот. Гавриил сказал с живостью:

От Христофа я узнал, что больная сегодня встала с постели. Ты действительно по-отечески заботился о ней и во всем проявил себя настоящим рыцарем. За это доброе дело я приношу тебе свою горячую благодарность и безоговорочно отпускаю тебе все прегрешения молодости. Я умру с радостью, если буду знать, что моя бедная спутница пользуется заботливым уходом.

Ты, кажется, надеешься, что я берегу ее для тебя? – сказал Иво с едкой насмешкой. – Ты легковерен. Может быть, этот лакомый кусочек я берегу для себя!

Цепи звякнули. Гавриил резко приподнялся и сел.

Что это значит?

Это значит, что Агнес фон Мённикхузен с сегодняшнего дня – любовница Иво Шенкенберга, – ответил Иво злорадно. Испуг Гавриила его безмерно забавлял.

Не шути этим, – сказал Гавриил дрожащим от волнения голосом. – Так далеко даже твой произвол заходить не должен. Это не какая-нибудь пастушка, которую ты мог бы оскорблять безнаказанно. Рыцарь фон Мённикхузен – человек могущественный, он может сломить шею и покрепче твоей. Бесчинствуй сколько можешь, но не забывай, что твоему насилию есть предел.

Кто говорит о насилии? Разве ты применял насилие, когда она бежала с тобой? И ты ведь – ничто, а я – прославленный военачальник, Ганнибал Эстонии! Можешь ли ты хотя бы минуту сомневаться, на чьей стороне сейчас благосклонность прекрасной Агнес? Ха-ха-ха!

С минуту Гавриил действительно сомневался. Как острый меч, пронзила его мозг недобрая мысль: может быть, болезнь и несчастье помрачили разум Агнес и она в самом деле… но нет, этого быть не может, это совершенно невозможно! Агнес неверна ему, Агнес – любовница Иво Шенкенберга? Это просто смешно! Гавриил рассердился на себя самого. Как могло такое низкое подозрение хотя бы на миг прийти ему в голову? Разве он недостаточно хорошо знал Иво как бесстыдного лгуна? Иво хотел его только помучить – это было ясно как день. Гавриил испытывал теперь такое же душевное состояние, как Агнес утром, но, к сожалению, у Гавриила было еще меньше хитрости, еще меньше терпения.

– Ты лжешь, Иво, – сказал он с холодным презрением.

Хотя бы он разозлился, вспылил! Его спокойный голос, звучавший презрением, снова воспламенил ярость Иво, немного утихшую под влиянием злорадного чувства.

Попридержи язык! – скрежеща зубами, прохрипел он.

Еще одно слово в пояснение, потом я замолчу, – холодно сказал Гавриил. – Мне кажется, с тех пор, как я без сопротивления позволил себя связать, ты возымел обо мне ложное представление. Может быть, ты думаешь, что я тебя боюсь. Ты ошибаешься. И тогда я не боялся тебя, не боюсь и теперь. Я знаю, что ты можешь сделать со мной все, что тебе вздумается: ты можешь вырезать у меня язык, выколоть глаза, сварить и изжарить меня живьем, но не надейся, что я стану тебя молить о пощаде или что я поверю твоим словам. Так! Теперь между нами все ясно и у меня с души свалилось бремя, все эти дни меня тяготившее.

Рука Иво судорожно ухватилась за кинжал, торчавший у него за поясом.

Ты нарочно меня злишь? – с хрипом вырвалось из его груди.

Ага, ты, наверное, и шел сюда с мыслью выпустить мне кровь? Тем лучше, тогда мне не придется иметь дело с виселицей. Ведь от твоих так называемых судей мне все равно живым не уйти. У меня есть еще одна просьба: отвези Агнес фон Мённикхузен к ее отцу. Можешь быть уверен, ты получишь щедрые чаевые. А на большее не надейся! Агнес видит разницу между честным человеком и Иво Шенкенбергом. Я не знаю, какого она мнения о тебе, но я уверен, что после моей смерти мнение это не улучшится. Ты можешь ей клеветать на меня с пеной у рта, что ты уже, кажется, и делал…

Иво вдруг наклонился и изо всей силы вонзил кинжал в грудь Гавриила. Гавриил приподнялся, короткий стон вырвался из его груди; потом он безмолвно упал на спину. Иво несколько минут стоял неподвижно, затем махнул рукой, вытер лезвие кинжала полой своего кафтана, вышел из палатки и, позвав людей, коротко приказал им:

Уберите эту падаль и бросьте в реку!

Иво, Иво, что ты сделал? – воскликнул Христоф, глядя на брата широко раскрытыми глазами.

Отплатил изменнику по заслугам. Смерть его пусть останется тайной! – мрачно ответил Иво.

Христоф круто повернулся к брату спиной и ушел. Люди сняли с рук и ног Гавриила цепи, подняли безжизненное тело и отнесли его на высокий берег реки. Внизу смутно блестела черная поверхность воды. Раздался всплеск… и волны сомкнулись над исчезнувшим телом.

– И кто велел ему спешить к названому брату! – с сожалением пробормотал Андрее – он тоже был в числе людей, тащивших тело. Остальные пожали плечами, еще с минуту поглядели вниз и отправились обратно в лагерь. Их совесть была спокойна. Они исполнили свой долг.