Текст книги "Князь Гавриил, или Последние дни монастыря Бригитты"

Автор книги: Эдуард Борнхёэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

6 Кто был Гавриил?

Гавриил ошибался, полагая, что эти слова, как удар грома, поразят гордую рыцарскую дочь. Вначале Агнес, действительно, немного испугалась, но уже через минуту с ласковым недоверием посмотрела Гавриилу в глаза и, улыбаясь, сказала:

– Вы шутите?

Гавриил решил, что нужно действовать резче: он испытывал странное желание показать высокородной девице, что он гордится своим низким происхождением.

Я не только из крестьянского сословия, – сказал он жестко, – но моя мать, кроме того, была дочерью эстонского крестьянина, то есть крепостного, так что я потомок крепостного раба.

Почему вы стараетесь себя принизить? – спросила Агнес слабым голосом.

Я вовсе не стараюсь себя принизить, – сухо возразил Гавриил. – Вы желали знать, кто я такой, и я исполняю ваше желание. Вы глубоко ошибаетесь, думая, что я стыжусь своего происхождения. Нисколько! Я горжусь тем, что в моих жилах течет кровь доблестного, но несчастного народа. Разве может быть для меня позором то, что предки мои были насильственно обращены в рабство? Если человек без всякой вины попадает в тюрьму, разве это позорно? Вы сами еще вчера были богаты и свободны, как королевна, а сегодня вы несчастная беженка – так разве вы себя за это презираете? Мои предки отважно сражались за свою свободу, и дух вольности и поныне не угас в их потомках. Мой дед возглавлял тех крестьян, которые шестнадцать лет тому назад были грозой для немецких рыцарей. У вас есть причина еще сильнее ненавидеть меня, чем презирать. Ведь это от руки моего деда пал в битве при K°-

лувере отец вашего жениха, Иоган фон Рисбитер. Крестьяне тогда не добились успеха. Они проиграли битву, дед мой попал в плен и по приказу вашего отца был, как мятежник, предан мучительной смерти.

Агнес широко раскрытыми глазами взглянула на Гавриила и произнесла, бледнея и запинаясь:

Вы знали все это и все-таки… все-таки спасли мне жизнь!

Я не сражаюсь с женщинами, – с улыбкой ответил Гавриил.

Вы должны были бы жестоко меня ненавидеть! – воскликнула Агнес, скрестив руки на груди.

Нет, я не питаю к вам никакой злобы. Я охотно спас бы вас из во сто раз большей беды, но полагаю – как вы и сами теперь видите, – что я могу быть вашим… знакомым только пока это крайне необходимо. Но чтобы вы окончательно убедились, насколько я заслуживаю вашего глубочайшего презрения и ненависти, выслушайте и еще кое-что: мой отец был русский, и всего несколько недель назад я сам состоял в русском войске, то есть был врагом вашего народа и орденского государства.

На лице Агнес бледность сменилась краской.

Значит, вы все-таки.. – пролепетала она, словно умирающая.

Что?

Тот, за кого вас принял юнкер Рисбитер…

Русский шпион? – закончил Гавриил, слегка покраснев. – Нет, я не шпион, не изменял я и своей родине. Я честно сражался против немцев и шведов, и я так же искренне желаю, чтобы владычество их в этой несчастной стране кончилось. Жизнь населения этой страны не может стать хуже, чем была под тяжелой рукой немцев, а под властью Москвы могла бы улучшиться, ибо царь Иван Васильевич, прозванный Грозным, правда, очень крутого нрава, но народ его свободен[5]5
  В то время крепостного права в России еще не существовало. (Прим. авт.)


[Закрыть] и перед суровостью царя трепещут прежде всего упрямые бояре, в то время как простой народ может жить в мире и благоденствии. Московские цари – большие ценители просвещения, поэтому они уже давно стремятся завладеть прибалтийскими землями и гаванями как воротами к западноевропейскому просвещению, и рано или поздно эти земли перейдут к ним. Тот, кто помогает русским в осуществлении этих намерений, сокращает бедствия нашей несчастной родины и приближает мирные, счастливые времена. Гавриил произнес эти слова звучно, почти торжественно, как пророчество, и во взгляде его сверкнул огонь подлинного вдохновения.

– Простите! – прошептала Агнес. Вздох облегчения вырвался из ее груди, на глазах заблестели слезы – слезы благодарности. Она не хотела презирать этого человека!

Довольно долго царило неловкое молчание. У Агнес аппетит совсем пропал; между тем Гавриил молча кончил свой завтрак и прилег отдохнуть на мягкую траву, подперев голову рукой. Он не решался поднять глаза на Агнес, потому что чувствовал себя виноватым и был недоволен собой.

«Какой дьявол заставил меня все выболтать? – с сожалением думал он. – Было бы куда лучше, если бы она принимала меня за сына какого-нибудь немецкого графа и с полным доверием отдала бы себя под мою защиту. А теперь настроение ее испорчено, дружба наша разрушена, доверие потеряно. Удивительно, что она еще терпит мое присутствие. Как я все-таки еще молод и глуп, да и сердце у меня, видно, черствое, если я мог так необдуманно огорчить и расстроить бедную, всеми покинутую девушку. Правда, не я один виноват. Почему она так кичилась своим сословием? Кровь во мне вскипела. Но глупость сделана, и я должен постараться как-нибудь ее исправить. Как она, вероятно, в глубине души теперь меня презирает и ненавидит!»

Но когда Гавриил немного погодя осмелился поднять глаза, он с безмерным удивлением увидел, что лицо Агнес не выражает ни гнева, ни презрения. Правда, она немного побледнела, но лицо ее оставалось спокойным, взгляд, который она обратила на Гавриила, был полон нежного участия.

Расскажите мне о своей жизни, – сказала Агнесс тихо.

О моей жизни? – воскликнул Гавриил с удивлением. – Что мне еще о ней рассказывать? Вам уже известно, кто я и чего стою. Я полагал, что у вас нет ни малейшего желания что-либо еще узнать о таком человеке, как я.

Агнес серьезно покачала головой.

По тому, что мне известно о вашей жизни, я совсем не могу судить, кто вы и чего вы стоите. Вы ведь не какой-нибудь заурядный человек, о всей жизни которого можно рассказать в двух-трех словах. Говорите что хотите, но я пока остаюсь при убеждении, что вы стремитесь унизить себя в моих глазах. Расскажите мне все, тогда я сама увижу, что мне думать о вас. Или вы скрываете какую-нибудь тайну и боитесь предательства с моей стороны? У вас нет доверия ко мне?

Я никакой тайны не скрываю.

Отчего же тогда вы не хотите удовлетворить мое любопытство? – настаивала Агнес. – Вспомните, вы же сами вызвались быть моим слугой и обещали повиноваться мне. Разве вы уже забыли, что я – строгий юнкер Георг фон Мённикхузен, который не потерпит непослушания и упрямства своего слуги.

Что правда, то правда, – улыбаясь, сказал Гавриил. – Каждый хозяин вправе требовать от слуг, чтобы те докладывали ему о своих проделках. Так выслушайте же, юнкер Георг, если у вас хватит терпения, скучную повесть о жизни вашего верного оруженосца Габриэля.

Агнес, покраснев от радости, кивнула головой, скрестила руки на коленях и приготовилась спокойно слушать.

Гавриил начал рассказывать.

– Двадцать восемь лет тому назад, за десять лет доначала великой Ливонской войны, жил в долине реки Ягала, пониже большого водопада, всем известный охотник и рыболов, по прозванию оруский Юхан, со своей женой и единственной дочерью. Несмотря на то, что оруский Юхан считался крепостным монастыря Бригитты, жил он как вольный человек, выплачивал еженедельно монастырю свою крепостную дань дичью и рыбой. Но остальную, большую часть своей добычи он продавал в Таллине, привозил оттуда нужный крестьянам товар и стал мало-помалу зажиточным человеком. Он свободно говорил по-немецки, умел читать и писать, а если требовалось – умел и обсчитать таллинских купцов, которые, тем не менее, его очень ценили. Шла молва, что у него в устье реки спрятано небольшое судно, на котором он плавал в Финляндию торговать. Зная, что он богат, многие давно советовали ему выкупиться из крепостного состояния. Оруский Юхан не отвечал на это ни «да» ни «нет», только отмахивался рукой и давал понять, что дожидается лучших времен. Нужно еще сказать, что он был хороший семьянин и нежно любил жену и дочь.

Однажды на хуторе Ору появился неизвестный юноша, не говоривший ни по-эстонски, ни по-немецки. Он предложил Юхану золотую монету и знаками попросил приютить его на несколько дней. Юхан от денег отказался, но пришельца принял, так как видел по его лицу, что несчастный смертельно устал. Юноша был одет как русский крестьянин, но по белому лицу его и учтивому обращению было видно, что он не простой крестьянин. Отдохнув несколько дней, пришелец снова знаками попросил Юхана взять его к себе в работники. И эту просьбу Юхан исполнил и ни о чем юношу не стал расспрашивать, только попросил его назвать свое имя. Человек ответил: «Гаврило», и Юхану этого было достаточно. Гаврило остался в усадьбе Ору, охотно и весело исполнял свою работу и удивительно быстро научился эстонскому языку. О своей прежней жизни он никому ничего не говорил. Оруский Юхан ни о чем не спрашивал, а когда другие заводили об этом речь, Гаврило отмалчивался. Вначале по его виду заметно было, что его гнетут тяжелые воспоминания: он по временам становился грустен и втайне проливал слезы. Но постепенно печаль его прошла, и Гаврило, казалось, примирился со своей новой жизнью. Произошло это потому, что между ним и дочерью хозяина, Маали, зародилась любовь.

Это было вполне естественно. Гаврило был красивый юноша, отличался тонким обхождением, нравом пылким и жизнерадостным. А Маали была цветок, выросший под сенью лесов, нежный, свежий и чистый. Они должны были полюбить друг друга – иначе и быть не могло. Маали еще не знала, что такое любовь, она не сумела уберечься от разрушительного пламени, внезапно вспыхнувшего в ее груди. Год спустя Гаврило стал просить у Юхана руки его дочери; как честный человек, он должен был так поступить. Оруский Юхан в первом порыве гнева чуть не убил его, но Гаврило на коленях умолял простить ему его вину и клялся всю жизнь носить Маали на руках. Вместе с тем юноша наконец признался, кто он такой. Гаврило был знатный человек, родом из Московского государства; по своему легкомыслию он провинился перед царем Иваном Васильевичем и бежал от его гнева за рубеж:. На родину он вернуться не смел, ибо там его ожидала мучительная смерть. Гнев Ивана пылал неугасимо, на прощение надежды не было. Единственное, что могло бы облегчить тяжкую долю Гаврилы, было примирение с родственниками; те также были на него злы и сначала даже слышать о нем не хотели, так как провинность Гаврилы навлекла царскую немилость и на них. Гаврило надеялся, что время угасит гнев его родных, он сможет получить от них помощь и с почетом жить на чужбине. Оруский Юхан простил своего высокородного батрака, согласился выдать за него свою дочь и устроил им пышную свадьбу. У молодой женщины родился сын, и его в честь отца назвали Гавриилом. Вскоре после свадьбы оруский Юхан послал своего зятя вместо себя в Таллин по делам. Это оказалось несчастьем для всех них. В это время в Таллин прибыли послы от московского царя, о чем Гаврило ничего не знал. Он случайно встретился с послами на улице, те его узнали, и за ним началась погоня, причем городские жители, стараясь угодить могущественному царю, помогали преследователям. Гаврило чудом спасся и вернулся на хутор Ору как беглец. Но долго там оставаться он не мог, так как в Таллине знали, где он укрывается. Оруский Юхан на своем судне переправил зятя в Финляндию. С этого времени Гаврило как в воду канул. Его считали погибшим. Маали не могла ни пить ни есть, ничто ее не радовало. Она начала хворать и через год угасла как свеча под жестоким ветром горя. Ее сын рос в усадьбе Ору под присмотром дедушки и бабушки здоровым, резвым и упрямым мальчиком.

Однажды, когда семилетний Гавриил один играл на берегу реки, шагах в двухстах от дома, к нему подошел незнакомый человек благородной внешности, но одетый в грубую одежду, взял его на руки и несколько раз поцеловал. Малышу это не понравилось, он начал кричать и отбиваться, стараясь вырваться из рук пришельца, но тот, успокаивая его, сказал: «Не бойся меня, Гавриил, я твой отец». Мальчик стал внимательно к нему приглядываться, и в памяти ребенка навсегда запечатлелись тонкие черты этого лица, изможденного болезнью и трудом. Гавриил звал его домой, к дедушке, но незнакомец ответил: «Я не смею явиться к нему – он ненавидит меня как убийцу твоей матери. Когда вырастешь, вспомни о том, что ты сын знатного человека. Отправляйся в Россию и разыщи князя Федора Никитича Загорского; он мой родной брат и твой дядя. Боясь царского гнева, он не осмеливается признать меня своим братом, но он человек не злой и не может таить против тебя зло. Возьми эти вещи и тщательно береги их!» С этими словами пришелец дал мальчику кинжал, золотое кольцо и запечатанное письмо и добавил: «Если ты покажешь дяде эти вещи, он примет тебя». Человек еще раз горячо поцеловал мальчика, отер слезы и поспешно удалился. Образ отца и его слова навсегда остались в памяти сына.

Вскоре после этого скончалась бабушка Гавриила. Если уже после смерти дочери оруский Юхан сильно изменился, то теперь он был и вовсе убит горем; он стал сторониться людей и запустил свои дела. Но мера его бедствий еще далеко не была полна. Разразилась война, русские завладели землей Вирумаа и оттуда неожиданно вторглись в Харьюмаа. Оруский Юхан, оставив все свое добро и деньги, бежал в Таллин, отдал внука на попечение своего старого друга, монетного мастера Петера Шенкенберга, а когда русские двинулись дальше, на Ляэнемаа, возвратился в усадьбу Ору, чтобы спасти остатки своего имущества. Усадьба Ору каким-то чудом не пострадала от прихода русских, но однажды, когда Юхан там был занят своим хозяйством, на Ору напал отряд немцев, бежавших под натиском русских из Пайде вниз по течению реки. Они разграбили усадьбу дочиста, подожгли ее, и Юхан, с оружием в руках пытавшийся защищать свое добро, остался с проломленным черепом среди дымящихся развалин. Однако Юхан выжил и поклялся мстить всем немцам кровавой местью. Он составил отряд из крестьян, которые были озлоблены против помещиков за их ужасные притеснения, стал нападать на мызы и замки и без пощады убивал всех мужчин рыцарского рода, попадавших в его руки. Его намерением было истребить всех помещиков на эстонской земле и со всем своим народом перейти под покровительство московского царя, чтобы жить свободно под его защитой. Это начинание, направленное к столь важной цели, не увенчалось успехом, как и все прежние попытки такого рода. Крестьяне осадили замок Колувере, где укрылись многие бежавшие от них помещики. Замок был сильно укреплен, и его защитники отбивали нападение с мужеством отчаяния, так как знали, что им нечего ждать пощады от озлобленных крестьян. К осажденным неожиданно подоспела помощь. Как раз в то время, когда крестьяне пошли на замок штурмом, на них с тыла напал рыцарь Каспар фон Мённикхузен с большим мызным отрядом. Крестьяне очутились между двух огней и почти все погибли. Оруский Юхан был тяжело ранен и заточен в тюрьму; его подвергли страшным пыткам и потом повесили. Этим закончилось восстание крестьян. Чеканщик Шенкенберг взял маленького Гавриила себе в приемыши и по-отечески о нем заботился. Гавриил рос вместе со своими назваными братьями, Иво и Христофом, – они были почти сверстники. Старый почтенный мастер не видел большой радости ни от своих сыновей, ни от приемыша, ибо все трое были озорные, своенравные мальчишки и постоянно ссорились между собой. Иво и Христоф дразнили своего названого брата то русским, то татарчонком, а Гавриил отвечал им кулаками. Чем старше становились мальчики, тем больше росла их вражда. Наконец, Гавриил (ему было тогда уже семнадцать лет) не смог дольше терпеть придирок названых братьев. Он в последний раз наградил их обоих пощечинами, крикнул: «Если я русский, то русским и останусь!» – и бежал из дома своего приемного отца, прямо в Вильянди, так как слышал, что там у русских военачальником один из князей Загорских. Здесь Гавриил с отчаянной смелостью пробрался прямо к князю. Тот, увидев его, отпрянул назад и воскликнул: «Да ведь это мой брат Таврило!» – Да, Гаврило, только не брат, а племянник, – смело ответил мальчик. Он рассказал князю свою историю и передал ему кинжал, золотое кольцо и запечатанное письмо. Князь, прочтя письмо и признав вещи, поверил юноше, взял его к себе и вырастил храбрым воином. Гавриилу теперь жилось хорошо, так как дядя, не имевший детей, любил племянника, как родного сына, и обещал отказать ему все свое имущество. Когда Гавриил достиг совершеннолетия, дядя назначил его начальником отряда в тысячу человек и разрешил действовать, как ему заблагорассудится. Гавриил использовал это разрешение для того, чтобы как можно сильнее досаждать немцам, шведам и полякам. Имя его вскоре прославилось среди русских более, чем он того заслуживал. Сам царь Иван призвал его к себе, благосклонно с ним беседовал и, быть может, оказал бы ему милость и на деле, если бы Гавриил не заговорил о своем несчастном отце и не попросил, если тот окажется жив, помиловать его. Услышав это, царь Иван нахмурился – примета, которая в Московском государстве приводит в трепет тысячи людей, – повернулся спиной к дерзкому просителю и ничего ему не ответил. Друзья и знакомые Гавриила дрожали за его жизнь и сторонились его, как зачумленного, дядя Федор Никитич укорял его суровыми словами. По счастью, гнев царя на этот раз не имел серьезных последствий. Всякий рассудительный человек из подобной неудачи извлек бы для себя урок на будущее и в другой раз действовал бы гораздо разумнее – совсем иначе, чем ваш покорный слуга Гавриил; но он, увы, по натуре упрям и во всяком деле любит поступать так, как велит ему его упрямая голова. У него не было никакого основания считать, что отец его еще жив, но эта мысль засела у него в голове, и он упорно ее держался.

В следующем году Гавриил со своим отрядом пошел на штурм одного из сильно укрепленных замков в южной Ливонии, одержал победу и захватил в плен важного противника. У дяди явилась мысль, что Гавриил, быть может, умилостивит царя, если сам отдаст пленника в царские руки. Гавриил вынужден был повиноваться и отвез этого пленника вместе с другими во Псков, где тогда находился Иван. Царь был обрадован, без гнева припомнил Гавриила и велел ему просить для себя какую-нибудь, награду. Гавриил, не задумываясь, попросил помиловать его несчастного отца. Снова сурово сдвинулись брови Ивана, и он спросил: «Да разве твой отец еще жив?» – Я не знаю, но надеюсь! – таков был ответ Гавриила. Царь расхохотался, что случалось крайне редко, и воскликнул, качая головой: «Ох ты, глупец! Просишь пощады преступнику, а сам и не знаешь, жив ли он еще. Ну ладно, я обещал и сдержу свое слово. Если ты сам доставишь Гаврилу Загорского живым в мои руки и он чистосердечно покается в своем грехе, я, быть может, его помилую. А до тех пор не показывайся мне на глаза. Ты мне угодил, и за это я прощаю тебе мой двукратный гнев. Но не забывай, что своеволия бояр я не терплю».

Таким образом, из-за своей настойчивости Гавриил вторично лишился царской милости, на которую надеялся его дядя. Когда Гавриил вернулся от царя с пустыми руками, дядя вспылил и пригрозил арапником выгнать его из дому, если он еще раз осмелится упомянуть имя отца. Дядя был скор на злое слово, но в той же мере и добросердечен. Арапника он и в руки не взял, а полюбил своего племянника еще больше. Гавриил некоторое время даже не заикался об отце, но тайно продолжал свои розыски. За несколько недель до этого он в Ливонии взял в плен небольшой отряд шведов и услышал от одного из пленных, что в шведской столице якобы совсем недавно жил, терпя крайнюю нужду, какой-то русский, по описаниям похожий на Гаврилу Загорского. Гавриил не смог больше терпеть. Он рассказал обо всем дяде и стал просить позволения отправиться на поиски отца. Дядя в сердцах приказал казнить пленного, а Гавриила велел на время взять под стражу. Такие меры не только не сломили упорство Гавриила, но, напротив, еще более укрепили в нем волю к противодействию. Он бежал из-под стражи и на свой страх отправился разыскивать отца. Он намеревался сначала добраться до Таллина, а оттуда в Швецию. В пути у него было много разных приключений, о которых не стоит говорить. Последняя неудача– а может, это было к счастью? – случилась с ним вблизи мызы Куйметса. Этим и заканчивается жизнеописание Гавриила Загорского. Что произошло дальше, юнкер Георг знает и сам, ибо Гавриил, о котором шла речь, – не кто иной, как ваш покорный слуга.

7 Договор

Агнес слушала с большим вниманием. Когда Гавриил умолк, она глубоко вздохнула и сказала мягко:

Вы хороший рассказчик и еще более хороший сын. Счастлив будет человек, которого… «которого вы полюбите», – хотела сказать Агнес, но, покраснев, не договорила.

Которого – что? – безжалостно спросил Гавриил.

Агнес свела речь на другое.

Боюсь, что вы теперь не пожелаете быть моим слугой, князь Загорский, – произнесла она, робко улыбаясь. – Вы вправе смотреть на меня сверху вниз, я ведь дочь простого рыцаря, а вы человек княжеского рода.

Если вы полагаете, что я сколько-нибудь горжусь прежним положением моего отца, то вы ошибаетесь, юнкер Георг, – сухо возразил Гавриил. – По законам этой страны я не кто иной, как крепостной монастыря Бригитты, уклоняющийся от своих обязанностей.

Но про себя он подумал: «Очень хорошо, что она теперь считает меня более равным себе. Это укрепит в гордой рыцарской дочери доверие ко мне и облегчит наше путешествие».

Вслух он прибавил:

Достаточно ли вы отдохнули, юнкер Георг?

О, я совсем не устала, – весело ответила Агнес.

Тогда мы можем идти дальше, ведь нам предстоит сегодня еще долгий и трудный путь.

Жаль! – невольно вздохнула Агнес.

Жаль отсюда уходить или жаль, что путь такой трудный? – спросил Гавриил.

– Жаль, что путь трудный, – ответила Агнес, наклонившись над узлом и проворно его завязывая.

Гавриил попытался ей помочь, их руки соприкоснулись. Сладостная дрожь пробежала по телу Гавриила. Ему захотелось обеими руками охватить красивую златокудрую головку девушки, двигавшуюся так близко подле него, и прижать к своему лицу. Боясь, что опасное желание станет непреодолимым, Гавриил резко поднялся. В ту же минуту ему почудился в лесу хруст сухих веток; потом опять все стихло.

Вы слышали что-нибудь? – спросил он Агнесс с сомнением в голосе.

Мне послышалось, будто кто-то наступил на сухой сучок, – ответила Агнес – Может быть, это какой-нибудь хищный зверь?

Они прислушались. В лесу царила глубокая тишина.

– Наверное, ничего там не было, но все-таки я лучше пойду посмотрю, – сказал Гавриил.

Он вытащил из дубинки меч и направился в ту сторону, откуда донесся шум.

– Гавриил! – воскликнула Агнес, вдруг охваченная страхом. – Не ходите туда!.. Там, за этой толстой сосной, прячется человек, смотрите, смотрите, вон, справа!

В тот же миг из-за дерева, на которое показывала Агнес, выскочила темная фигура и из длинного пистолета прицелилась в Гавриила. Курок щелкнул, но выстрела не последовало. Человек тотчас же повернулся и опрометью пустился бежать в глубь леса. Но у Гавриила ноги были подлиннее; через несколько десятков шагов он настиг беглеца и собирался было схватить его за шиворот, но тот отскочил в сторону, остановился и повернулся лицом к преследователю.

Это был коренастый мужчина средних лет в изношенной и разодранной крестьянской одежде. В его руках сверкнул кинжал с длинным клинком.

Постой! – сказал он, тяжело дыша. – Не заяц же я, что ты меня так бессовестно травишь!

А кто тебе велел удирать? – спокойно возразил Гавриил.

Ого! Да разве мне, старому человеку, с двумя молодыми справиться?

Мы на тебя не нападали.

Ну, кто это мог знать? Я думал – вы разбойники.

Врешь, дружище, этого ты думать не мог. Разве этот юноша похож на разбойника?

Агнес подбежала к ним. Увидев в руке у чужого человека нож, она встала рядом с Гавриилом, навела на незнакомца пистолет и воскликнула, сверкая глазами:

Застрелить этого злодея?

Нет нужды, юнкер Георг, – улыбаясь, успокоил ее Гавриил, – я и один надеюсь с ним справиться.

Если вы не разбойники, то отпустите меня с миром, и я пойду своей дорогой, – сказал незнакомец.

Подожди, куда ты так спешишь? – невозмутимо ответил Гавриил. – Мы-то честные люди, но у меня есть причины думать, что ты сам разбойник. Мне кажется, я тебя немного знаю. Тебя зовут Сийм, не так ли?

Человек широко раскрыл глаза и вдруг заорал во все горло:

Это еще что за штуки! Я в жизни своей ни о каком Сийме не слыхал! Чего вы ругаете порядочного человека?

Молчать! – крикнул Гавриил, угрожая ему мечом. – Твои товарищи, наверно, здесь близко и ты хочешь криком дать им знак? Попробуй еще раз завопить– я тебя заставлю замолчать навеки. Своим криком ты еще больше себя выдал. Точно так же ты кричал двадцать лет назад, когда тебя поймали на воровстве и начали пороть. Тогда тебя все знали, как вора и разбойника, было бы прямо чудом, если бы ты за это время стал честным человеком. Я не решусь оставить тебя здесь, ты должен пойти с нами.

Сийм вдруг сунул два пальца в рот, но в ту же минуту Гавриил, как тигр, набросился на него, повалил его на спину и, встав ему коленом на грудь, сказал:

Потише, потише, дружище! Что ты сейчас хотел сделать?

Свистнуть! – злобно пробурчал разбойник.

Зачем?

Мои товарищи недалеко, они могут подоспеть с минуты на минуту. Если тронешь меня – берегись!

Трону тебя, и крепко, если ты не бросишь свои гнусные проделки. Ты теперь уже разбойничьим атаманом стал, что ли? Раньше ты воровал один.

А ты что за дьявол, что все так хорошо знаешь? – удивился разбойник.

Старый знакомый – всю твою подноготную знаю.

Ну, ну, не очень-то хвастайся, это со всяким может случиться. Но черт меня побери, если я помню твое лицо. Ты, наверное, тоже из нашей братии, только похитрее меня?

Почти так! – засмеялся Гавриил. – Но не стоит тебе утруждать свою память. Давай-ка лучше поговорим по-хорошему.

Я не прочь, поговорим по-хорошему.

Ты понимаешь, что твоя жизнь в моих руках?

Я понимаю, что ты сильнее меня. Ты – страшный зверь. Боюсь, что у меня во всем теле ни единой целой косточки не осталось.

Так говори всю правду, а не то…

Гавриил сверкнул мечом перед глазами разбойника.

Мое слово – что аминь в церкви, – сказал Сийм, моргая.

Сколько у тебя человек?

Около дюжины.

Где они?

Там.

Разбойник указал пальцем на запад.

Далеко?

Шагов с тысячу отсюда.

Хорошо, мы сейчас отправимся дальше, и ты пойдешь с нами. А если случится, что мы там (Гавриил указал на восток) встретимся с твоими товарищами, ты сразу получишь в бок добрую пядь холодной стали. Не хочешь ли что-нибудь добавить к своим словам?

Нет.

Такая же неприятность может с тобой стрястись и в том случае, если ты без моего приказания осмелишься хоть пискнуть или попытаешься бежать.

Понимаю.

Пистолет и кинжал ты передашь мне.

Охотно.

– Ну, тогда двинемся в путь, но тихо, как тени. Если тебя о чем-нибудь спросят, отвечай шепотом, а вообще держи язык за зубами.

Гавриил встал и приказал Сийму идти вперед. Они возвратились к опушке леса, где оставался их узел. По приказу Гавриила разбойник взвалил узел себе на спину. Увидев это, Агнес не смогла удержаться от смеха.

– Это только справедливо, – сказал Гавриил. – Я должен тащить его оружие, пусть он за это несет мой мешок с едой.

Они вышли из леса и через поля и пустоши, покрытые редким кустарником, направились на северо-восток. После трех часов ходьбы они снова попали в большой лес, в те времена покрывавший берега рек Козе и Ягала на протяжении нескольких миль и отчасти сохранившийся и сейчас. За время пути никто не произнес ни слова. Когда они перешли через мелководную реку Козе, Гавриил остановился и, обратившись к Сийму, у которого со лба катился пот, сказал:

Мы уже достаточно насладились твоим приятным обществом, но я все еще не решаюсь отпустить тебя на все четыре стороны. Кто знает, какую злую штуку ты вздумаешь сыграть напоследок. Самое правильное было бы вздернуть тебя на эту красивую сосну, тогда было бы спокойнее и нам, и другим людям. Как вы полагаете, юнкер Георг?

Нет, нет, – воскликнула Агнес испуганно. – Это было бы убийство! Не будем обагрять наши руки его кровью.

А недавно вы сами хотели его застрелить, – улыбнулся Гавриил.

Да, но тогда… я думала, что он бросится на вас с ножом.

И хотели прийти мне на помощь? Благодарю вас! Плохо ли мне теперь жить на свете под защитой такой сильной руки! Но что нам делать с этим мошенником? Если мы отпустим его, он позовет своих товарищей и погонится за нами. Придется, пожалуй, привязать его к дереву, чтобы он не мог двинуться с места. К счастью, я захватил на мызе кусок веревки.

Гавриил поставил Сийма, нисколько не сопротивлявшегося, лицом к толстой сосне, протянул его руки вокруг ствола и связал их по другую сторону дерева, потом еще несколько раз обмотал веревку вокруг сосны и тела разбойника.

Но вы же меня бить не будете? – с опаской спросил разбойник.

Гм! – произнес Гавриил. – Это хорошая мысль, а мне она и в голову не пришла: ты, видно, сам лучше всех знаешь, чего заслуживаешь. Я бы охотно выдубил твою грешную шкуру, но какой в этом толк? Ты ведь сам доказал, что порка тебя исправить не может.

Но если вы меня оставите здесь связанным, – проворчал разбойник, – то я умру с голоду или меня сожрут дикие звери.

Ой, неужели тебе так себя жалко! – засмеялся Гавриил. – А тех, кого ты грабишь дочиста, ты тоже так жалеешь? Скажи по совести, что бы ты с нами сделал, если б мы попались тебе в лапы? Не бойся, я оставлю тебе еды – во всяком случае, ни сегодня ни завтра ты с голоду не помрешь. А диких зверей тебе особенно бояться нечего, они ведь не трогают себе подобных. Твой кинжал и пистолет я возьму себе на память; в твоих руках они уже достаточно причинили зла, может, пригодятся теперь и на какое-нибудь доброе дело.

Гавриил вынул из узла ковригу хлеба и сунул ее разбойнику за пазуху, так что тот мог достать ее зубами. Снова взваливая узел себе на спину, Гавриил сказал:

– Прощай, Сийм. При следующей встрече ты, наверно, скорее припомнишь мое лицо. Если можешь, исправься; а не сможешь – будь в другой раз хотя бы осмотрительнее, чтобы не попасть в руки разбойников.

Разбойник только заскрежетал зубами. Гавриил и Агнес прошли лесом довольно большое расстояние, потом Агнес сказала:

Это приключение меня больше позабавило, чем испугало. Поверите ли, мне жаль этого бедного незадачливого разбойника!

Верю, но тут ничего не поделаешь, – пробормотал Гавриил. – Вы не должны всех людей считать подобными себе, юнкер Георг.

Но ведь он тоже человек!

Это верно, но если человек сам себя превращает в дикого зверя, то с ним и обходиться надо, как с диким зверем.

Он там действительно может погибнуть.

Это было бы для многих великое благо, но я не думаю, чтобы он погиб. У злодеев душа живучая. Это хитрый лис, всегда найдет лазейку. К тому лее, я его не так уж крепко привязал; через несколько часов ему, наверное, удастся освободиться от веревок.