Текст книги "Судьбы и сердца "

Автор книги: Эдуард Асадов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

СВИДАНИЕ С ДЕТСТВОМ

(Лирический монолог)

Не то я задумчивей стал с годами,

Не то где-то в сердце живет печаль,

Но только все чаще и чаще ночами

Мне видится в дымке лесная даль.

Вижу я озеро с сонной ряской,

Белоголовых кувшинок дым…

Край мой застенчивый, край уральский,

Край, что не схож ни с каким иным.

Словно из яшмы, глаза морошки

Глядят, озорно заслонясь листком.

Красива морошка, словно Матрешка

Зеленым схвачена пояском,

А там, где агатовых кедров тени

Да малахитовая трава,

Бродят чуткие, как олени,

Все таинственные слова.

Я слышал их, знаю, я здесь как дома,

Ведь каждая ветка и каждый сук

До радостной боли мне тут знакомы,

Как руки друзей моих и подруг!

И в остром волнении, как в тумане,

Иду я мысленно прямиком,

Сквозь пегий кустарник и бурелом

К одной неприметной лесной поляне.

Иду, будто в давнее забытье,

Растроганно, тихо и чуть несмело,

Туда, где сидит на пеньке замшелом

Детство веснушчатое мое…

Костром полыхает над ним калина,

А рядом лежат, как щенки у ног,

С грибами ивовая корзина

Да с клюквой березовый туесок.

Скоро и дом. Торопиться нечего.

Прислушайся к щебету, посиди…

И детство мечтает сейчас доверчиво

О том, что ждет его впереди…

Разве бывает у детства прошлое!

Вся жизнь – где-то там, в голубом дыму.

И только в светлое и хорошее

Детству верится моему.

Детство мое? У тебя рассвет,

Ты только стоишь на пороге дома,

А я уже прожил довольно лет,

И мне твое завтра давно знакомо…

Знаю, как будет звенеть в груди

Сердце, то радость, то боль итожа.

И все, что сбудется впереди,

И все, что не сбудется, знаю тоже.

Фронты будут трассами полыхать,

Будут и дни отрешенно-серы,

Хорошее будет, зачем скрывать,

Но будет и тяжкого свыше меры…

Ах, если б я мог тебе подсказать,

Помочь, ну хоть слово шепнуть одно!

Да только вот прошлое возвращать

Нам, к сожалению, не дано.

Ты словно на том стоишь берегу,

И докричаться нельзя, я знаю.

Но раз я помочь тебе не могу,

То все же отчаянно пожелаю:

Сейчас над тобою светлым-светло,

Шепот деревьев да птичий гам,

Смолисто вокруг и теплым-тепло,

Настой из цветов, родника стекло

Да солнце с черемухой пополам.

Ты смотришь вокруг и спокойно дышишь,

Но как невозвратны такие дни!

Поэтому все, что в душе запишешь,

И все, что увидишь ты и услышишь,

Запомни, запомни и сохрани!

Видишь, как бабка-ольха над пяльцами

Подремлет и вдруг, заворчав безголосо,

Начнет заплетать корявыми пальцами

Внучке-березе тугую косу.

А рядом, наряд расправляя свой,

Пихта топорщится вверх без толку

Она похожа сейчас на елку,

Растущую сдуру вниз головой.

Взгляни, как стремительно в бликах света,

Перепонками лап в вышине руля,

Белка межзвездной летит ракетой,

Огненный хвост за собой стеля.

Сноп света, малиновка, стрекоза,

Ах, как же для нас это все быстротечно!

Смотри же, смотри же во все глаза

И сбереги навсегда, навечно!

Шагая сквозь радости и беду,

Нигде мы скупцами с тобой не будем.

Бери ж эту светлую красоту,

Вбирай эту мудрую доброту,

Чтоб после дарить ее щедро людям!

И пусть тебе еще неизвестно,

Какие бураны ударят в грудь,

Одно лишь скажу тебе: этот путь

Всегда будет только прямым и честным!

Прощай же! Как жаль, что нельзя сейчас

Даже коснуться тебя рукою,

Но я тебя видел. И в первый раз

Точно умылся живой водою!

Смешное, с восторженностью лица,

С фантазией, бурным потоком бьющей,

Ты будешь жить во мне до конца,

Как первая вешняя песнь скворца,

Как лучик зари, к чистоте зовущий!

Шагни ко мне тихо и посиди,

Как перед дальней разлукой, рядом:

Ну вот и довольно… Теперь иди!

А я пожелаю тебе в пути

Всего счастливого теплым взглядом…

«ПРОГРЕССИВНЫЙ» РОМАН

Он смеялся сурово и свысока

И над тем, как держалась она несмело,

И над тем, что курить она не умела,

А пила лишь сухое и то слегка.

И когда она кашляла, дым глотая,

Утирая слезу с покрасневших век,

Он вздыхал улыбаясь: – Минувший век.

Надо быть современною, дорогая!

Почитая скабрез «прогрессивным делом»,

Был и в речи он истинным «молодцом»

И таким иногда громыхал словцом,

Что она от смущения багровела.

А на страх, на застенчивые слова

И надежду открыть золотые дали

Огорченно смеялся в ответ: – Видали?

До чего же наивная голова!

Отдохни от высоких своих идей.

И чтоб жить хорошо посреди вселенной,

Сантименты, пожалуйста, сдай в музей.

Мы не дети, давай не смешить людей,

Будь хоть раз, ну, действительно современной!

Был «наставник» воистину боевой

И, как видно, сумел, убедил, добился.

А затем успокоился и… женился,

Но женился, увы, на совсем другой.

На какой? Да как раз на такой, которая

И суровой, и твердой была к нему.

На улыбки была далеко не скорая,

А строга – как боярыня в терему.

И пред ней, горделивой и чуть надменной,

Он сгибался едва ли не пополам…

Вот и верь «прогрессивным» теперь речам,

Вот и будь после этого «современной»!

ХОРОШИЕ ЛЮДИ

Генерал-лейтенанту Ивану Семеновичу Стрельбицкому

Ветер, надув упругие губы,

Гудит на заре в зеленые трубы.

Он знает, что в городе и в селе

Хорошие люди живут на земле.

Идут по планете хорошие люди.

И может быть, тем уж они хороши,

Что в труд свой, как в песню, им хочется всюду

Вложить хоть частицу своей души.

На свете есть счастье – люби, открывай.

Но слышишь порой: «Разрешите заметить,

Ведь хочется в жизни хорошего встретить,

А где он хороший! Поди угадай!»

Как узнавать их? Рецептов не знаю.

Но вспомните сами: капель, гололед…

Кружили вокруг фонарей хоровод

Снежинки. А вы торопились к трамваю.

И вдруг, поскользнувшись у поворота,

Вы больно упали, задев водосток.

Спешили прохожие мимо… Но кто-то

Бросился к вам и подняться помог.

Быстро вам что-то сказал, утешая,

К свету подвел и пальто отряхнул,

Подал вам сумку, довел до трамвая

И на прощанье рукою махнул.

Случай пустячный, конечно, и позже

В памяти вашей растаял, как снег,

Обычный прохожий… А что, если, может,

Вот это хороший и был человек?!

А помните – было однажды собранье.

То, где работника одного

Суровый докладчик подверг растерзанью,

Тысячу бед свалив на него.

И плохо б пришлось горемыке тому,

Не выступи вдруг сослуживец один —

Ни другом, ни сватом он не был ему,

Просто обычнейший гражданин.

Но встал и сказал он: – Неладно, друзья!

Пусть многие в чем-то сейчас правы,

Но не рубить же ему головы.

Ведь он не чужой нам. И так нельзя!

Его поддержали с разных сторон.

Людей будто новый ветер коснулся,

И вот уже был человек спасен,

Подвергнут критике, но спасен

И даже робко вдруг улыбнулся.

Такой «рядовой» эпизод подчас

В памяти тает, как вешний снег.

По разве тогда не прошел возле вас

Тот самый – хорошей души человек?!

А помните… впрочем, не лишку ли будет?!

И сами вы если услышите вдруг:

Мол, где они, эти хорошие люди?

Ответьте уверенно: Здесь они, друг!

За ними не надо по свету бродить,

Их можно увидеть, их можно открыть

В чужих или в тех, что знакомы нам с детства,

Когда вдруг попристальней к ним приглядеться,

Когда вдруг самим повнимательней быть.

Живут на планете хорошие люди.

Красивые в скромности строгой своей.

Привет вам сердечный, хорошие люди!

Большого вам счастья, хорошие люди!

Я верю: в грядущем Земля наша будет

Планетою только хороших людей.

НЕРАВЕНСТВО

Так уж устроено у людей,

Хотите вы этого, не хотите ли,

Но только родители любят детей

Чуть больше, чем дети своих родителей.

Родителям это всегда, признаться,

Обидно и странно. И все же, и все же

Не надо тут, видимо, удивляться

И обижаться не надо тоже.

Любовь ведь не лавр под кудрявой, кущей,

И чувствует в жизни острее тот,

Кто жертвует, действует, отдает,

Короче: дающий, а не берущий.

Любя безгранично детей своих,

Родители любят не только их,

Но плюс еще то, что в них было вложено:

Нежность, заботы, труды свои,

С невзгодами выигранные бои,

Всего и назвать даже невозможно!

А дети, приняв отеческий труд

И становясь усатыми «детками»,

Уже как должное все берут

И покровительственно зовут

Родителей «стариками» и «предками».

Когда же их ласково пожурят,

Напомнив про трудовое содружество,

Дети родителям говорят:

– Не надо, товарищи, грустных тирад!

Жалоб поменьше, побольше мужества!

Да, так уж устроено у людей,

Хотите вы этого, не хотите ли,

Но только родители любят детей

Чуть больше, чем дети своих родителей.

И все же – не стоит детей корить.

Ведь им не всегда щебетать на ветках.

Когда-то и им малышей растить,

Все перечувствовать, пережить

И побывать в «стариках» и «предках»!

ВЕРНАЯ ЕВА

(Шутка)

Старики порою говорят:

– Жил я с бабкой сорок лет подряд.

И признаюсь не в обиду вам,

Словно с верной Евою Адам.

Ева впрямь примерная жена:

Яблоко смущенно надкусила,

Доброго Адама полюбила

И всю жизнь была ему верна.

Муж привык спокойно отправляться

На охоту и на сбор маслин.

Он в супруге мог не сомневаться,

Мог бы даже головой ручаться!

Ибо больше не было мужчин…

ЭДЕЛЬВЕЙС

(Лирическая баллада)

Ботаник, вернувшийся с южных широт,

С жаром рассказывал нам

О редких растениях горных высот,

Взбегающих к облакам.

Стоят они гордо, хрустально чисты,

Как светлые шапки снегов.

Дети отчаянной высоты

И дикого пенья ветров.

В ладонях ботаника – жгучая синь,

Слепящее солнце и вечная стынь

Качаются важно, сурово.

Мелькают названья – сплошная латынь —

Одно непонятней другого.

В конце же сказал он: – А вот эдельвейс,

Царящий почти в облаках.

За ним был предпринят рискованный рейс,

И вот он в моих руках!

Взгляните: он блещет, как горный снег,

Но то не просто цветок.

О нем легенду за веком век

Древний хранит Восток.

Это волшебник. Цветок-талисман.

Кто завладеет им,

Легко разрушит любой обман

И будет от бед храним.

А главное, этот цветок таит

Сладкий и жаркий плен:

Тот, кто подруге его вручит,

Сердце возьмет взамен.

Он кончил, добавив шутливо: – Ну вот,

Наука сие отрицает,

Но если легенда веками живет,

То все-таки кто его знает?..

Ботаника хлопали по плечам,

От шуток гудел кабинет:

– Теперь хоть экзамен сдавай по цветам!

Да ты не ученый – поэт!

А я все думал под гул и смех:

Что скажет сейчас она?

Та, что красивей и тоньше всех,

Но так всегда холодна.

Так холодна, что не знаю я,

Счастье мне то иль беда?

Вот улыбнулась: – Это, друзья,

Мило, но ерунда…

В ночи над садами звезды зажглись,

А в речке темным-темно…

Толкаются звезды и, падая вниз,

С шипеньем идут на дно.

Ветер метет тополиный снег,

Мятой пахнет бурьян…

Конечно же, глупо: атомный век —

И вдруг цветок-талисман!

Пусть так! А любовь? Ведь ее порой

Без чуда не обрести!

И разве есть ученый такой,

Чтоб к сердцу открыл пути?!

Цветок эдельвейс… Щемящая грусть…

Легенда… Седой Восток…

А что, если вдруг возьму и вернусь

И выпрошу тот цветок?

Высмеян буду? Согласен. Пусть.

Любой ценой получу!

Не верит? Не надо! Но я вернусь

И ей тот цветок вручу!

Смелее! Вот дом его… поворот…

Гашу огонек окурка,

И вдруг навстречу мне из ворот

Стремительная фигурки!

Увидела, вспыхнула радостью: – Ты!

Есть, значит, тайная сила.

Ты знаешь, он яростно любит цветы,

Но я смогла, упросила…

Сейчас все поймешь… я не против чудес,

Нет, я не то говорю… —

И вдруг протянула мне эдельвейс! —

Вот… Принимай… дарю!

Звездами вспыхнули небеса,

Ночь в заревом огне…

Люди, есть на земле чудеса!

Люди, поверьте мне!

ИМЕНЕМ СОВЕСТИ

Какие б ни грозили горести

И где бы ни ждала беда,

Не поступайся только совестью

Ни днем, ни ночью, никогда!

И сколько б ни манила праздными

Судьба тропинками в пути,

Как ни дарила бы соблазнами —

Взгляни на все глазами ясными

И через совесть пропусти.

Ведь каждый, ну буквально каждый,

Коль жить пытался похитрей,

Встречался в жизни не однажды

С укором совести своей.

В любви для ласкового взгляда

Порой так хочется солгать,

А совесть морщится: – Не надо! —

А совесть требует молчать.

А что сказать, когда ты видишь,

Как губят друга твоего?!

Ты все последствия предвидишь,

Но не предпримешь ничего.

Ты ищешь втайне оправданья,

Причины, веские слова,

А совесть злится до отчаянья:

– Не трусь, покуда я жива!

Живет она и в час, когда ты,

Решив познать иную новь,

Бездумно или виновато,

Как пса бездомного куда-то,

За двери выставишь любовь.

Никто тебе не помешает,

И всех уверишь, убедишь,

А совесть глаз не опускает,

Она упрямо уличает

И шепчет: – Подлое творишь!

Стоит она перед тобою

И в час, когда, войдя во вкус,

Ты вдруг задумаешь порою

Урвать не самый честный кус.

Вперед! Бери и не робей!

Ведь нет свидетельского взгляда!

А совесть сердится: – Не надо! —

А совесть требует: – Не смей!

Мы вправе жить не по приказу

И выбирать свои пути.

Но против совести ни разу,

Вот тут хоть режьте, скажем сразу,

Нельзя, товарищи, идти!

Нельзя ни в радости, ни к горести,

Ни в зной и ни в колючий снег.

Ведь человек с погибшей совестью

Уже никто. Не человек!

ЛИТЕРАТУРНЫМ НЕДРУГАМ МОИМ

Мне просто жаль вас, недруги мои.

Ведь сколько лет, здоровья не жалея,

Ведете вы с поэзией моею

Почти осатанелые бои.

Что ж, я вам верю: ревность – штука злая,

Когда она терзает и грызет,

Ни темной ночью спать вам не дает,

Ни днем работать, душу иссушая.

И вы шипите зло и раздраженно,

И в каждой фразе ненависти груз.

– Проклятье, как и по каким законам

Его стихи читают миллионы

И сколько тысяч знает наизусть!

И в ресторане, хлопнув по второй,

Друг друга вы щекочете спесиво!

– Асадов – чушь. Тут все несправедливо!

А кто талант – так это мы с тобой!..

Его успех на год, ну пусть на три,

А мода схлынет – мир его забудет.

Да, года три всего, и посмотри,

Такого даже имени не будет!

А чтобы те пророчества сбылись,

И тщетность их отлично понимая,

Вы за меня отчаянно взялись

И кучей дружно в одного впились,

Перевести дыханья не давая.

Орут, бранят, перемывают кости,

И часто непонятно, хоть убей,

Откуда столько зависти и злости

Порой бывает в душах у людей!

Но мчат года: уже не три, не пять,

А песни рвутся в бой и не сгибаются,

Смелей считайте: двадцать, двадцать пять.

А крылья – ввысь, и вам их не сломать,

А молодость живет и продолжается!

Нескромно? Нет, простите, весь свой век

Я был скромней апрельского рассвета,

Но если бьют порою как кастетом,

Бьют не стесняясь и зимой и летом,

Так может же взорваться человек!

Взорваться и сказать вам: посмотрите,

Ведь в залы же, как прежде, не попасть.

А в залах негде яблоку упасть.

Хотите вы того иль не хотите —

Не мне, а вам от ярости пропасть!

Но я живу не ради славы, нет.

А чтобы сделать жизнь еще красивей,

Кому-то сил придать в минуты бед,

Влить в чье-то сердце доброту и свет,

Кого-то сделать чуточку счастливей!

А если вдруг мой голос оборвется,

О, как вы страстно кинетесь тогда

Со мной еще отчаянней бороться,

Да вот торжествовать-то не придется!

Читатель ведь на ложь не поддается,

А то и адресует кой-куда…

Со всех концов, и это не секрет,

Как стаи птиц, ко мне несутся строки.

Сто тысяч писем – вот вам мой ответ!

Сто тысяч писем – светлых и высоких!

Не нравится? Вы морщитесь, кося?

Но ведь не я, а вы меня грызете!

А правду, ничего, переживете!

Вы – крепкие. И речь еще не вся.

А сколько в мире быть моим стихам.

Кому судить поэта и солдата?

Пускай не мне, зато уж и не вам!

Есть выше суд и чувствам и словам.

Тот суд – народ. И заявляю вам,

Что вот в него-то я и верю свято!

Еще я верю (а ведь так и станется),

Что честной песни вам не погасить.

Когда от зла и дыма не останется,

Той песне, ей же богу, не состариться,

А только крепнуть, молодеть и жить!

ВСЕГДА В БОЮ

Когда война катилась, подминая

Дома и судьбы сталью гусениц.

Я был где надо – на переднем крае.

Идя в дыму обугленных зарниц.

Бывало все: везло и не везло,

Но мы не гнулись и не колебались,

На нас ползло чудовищное зло,

И мира быть меж нами не могло,

Тут кто кого – контакты исключались!

И думал я: окончится война —

И все тогда переоценят люди.

Навек придет на землю тишина.

И ничего-то скверного не будет,

Обид и боли годы не сотрут.

Ведь люди столько вынесли на свете,

Что, может статься, целое столетье

Ни ложь, ни зло в сердцах не прорастут,

Имея восемнадцать за спиною,

Как мог я знать в мальчишеских мечтах,

Что зло подчас сразить на поле боя

Бывает даже легче, чем в сердцах?

И вот войны уж и в помине нет.

А порохом тянуть не перестало.

Мне стало двадцать, стало тридцать лет,

И больше тоже, между прочим, стало.

А все живу, волнуясь и борясь.

Да можно ль жить спокойною судьбою,

Коль часто в мире возле правды – грязь

И где-то подлость рядом с добротою?!

И где-то нынче в гордое столетье

Порой сверкают выстрелы во мгле.

И есть еще предательство на свете,

И есть еще несчастья на земле.

И под ветрами с четырех сторон

Иду я в бой, как в юности когда-то,

Гвардейским стягом рдеет небосклон,

Наверно, так вот в мир я и рожден —

С душой поэта и судьбой солдата.

За труд, за честь, за правду и любовь

По подлецам, как в настоящем доте,

Машинка бьет очередями слов,

И мчится лента, словно в пулемете…

Вопят? Ругают? Значит, все как должно.

И, правду молвить, все это по мне.

Ведь на войне – всегда как на войне!

Тут кто кого. Контакты невозможны!

Когда ж я сгину в ветре грозовом,

Друзья мои, вы жизнь мою измерьте

И молвите: – Он был фронтовиком

И честно бился пулей и стихом

За свет и правду с юности до смерти!

О СМЫСЛЕ ЖИЗНИ

– В чем смысл твоей жизни? – Меня спросили. —

Где видишь ты счастье свое, скажи?

– В сраженьях, – ответил я, – против гнили

И в схватках, – добавил я, – против лжи!

По-моему, в каждом земном пороке,

Пусть так или сяк, но таится ложь.

Во всем, что бессовестно и жестоко,

Она непременно блестит, как нож.

Ведь все, от чего человек терзается,

Все подлости мира, как этажи,

Всегда пренахальнейше возвышаются

На общем фундаменте вечной лжи.

И в том я свое назначенье вижу,

Чтоб биться с ней каждым своим стихом,

Сражаясь с цинизма колючим льдом,

С предательством, наглостью, черным злом,

Со всем, что до ярости ненавижу!

Еще я хочу, чтоб моя строка

Могла б, отверзая тупые уши,

Стругать, как рубанком, сухие души

До жизни, до крохотного ростка!

Есть люди, что, веря в пустой туман,

Мечтают, чтоб счастье легко и весело

Подсело к ним рядом и ножки свесило:

Мол, вот я, бери и клади в карман!

Эх, знать бы им счастье совсем иное:

Когда, задохнувшись от высоты,

Ты людям вдруг сможешь отдать порою

Что-то взволнованное, такое,

В чем слиты и труд, и твои мечты!

Есть счастье еще и когда в пути

Ты сможешь в беду, как зимою в реку,

На выручку кинуться к человеку,

Подставить плечо ему и спасти.

И в том моя вера и жизнь моя.

И, в грохоте времени быстротечного,

Добавлю открыто и не тая,

Что счастлив еще в этом мире я

От женской любви и тепла сердечного…

Борясь, а не мудрствуя по-пустому,

Всю душу и сердце вложив в строку,

Я полон любви ко всему живому:

К солнцу, деревьям, к щенку любому,

К птице и к каждому лопуху!

Не веря ни злым и ни льстивым судьям,

Я верил всегда только в свой народ.

И, счастлив от мысли, что нужен людям,

Плевал на бураны и шел вперед.

От горя – к победам, сквозь все этапы!

А если летел с крутизны порой,

То падал, как барс, на четыре лапы

И снова вставал и кидался а бой.

Вот то, чем живу я и чем владею:

Люблю, ненавижу, борюсь, шучу.

А жить по-другому и не умею,

Да и, конечно же, не хочу!

ОБИДНАЯ ЛЮБОВЬ

Пробило десять. В доме – тишина.

Она сидит и напряженно ждет.

Ей не до книг сейчас и не до сна:

Вдруг позвонит любимый, вдруг придет?!

Пусть вечер люстру звездную включил,

Не так уж поздно, день еще не прожит.

Не может быть, чтоб он не позвонил!

Чтобы не вспомнил – быть того не может!

«Конечно же, он рвался, и не раз.

Но масса дел: то это, то другое…

Зато он здесь и сердцем и душою».

К чему она хитрит перед собою

И для чего так лжет себе сейчас?

Ведь жизнь ее уже немало дней

Течет отнюдь не речкой Серебрянкой:

Ее любимый постоянно с ней —

Как хан Гирей с безвольной полонянкой.

Случалось, он под рюмку умилялся

Ее душой: «Так преданна всегда!»

Но что в душе той – радость иль беда?

Об этом он не ведал никогда,

Да и узнать ни разу не пытался.

Хвастлив иль груб он, трезв или хмелен,

В ответ – ни возражения, ни вздоха.

Прав только он, и только он умен,

Она же лишь «чудачка» и «дуреха».

И ей ли уж не знать о том, что он

Ни в чем и никогда с ней не считался,

Сто раз ее бросал и возвращался,

Сто раз ей лгал и был всегда прощен.

В часы невзгод твердили ей друзья:

– Да с ним пора давным-давно расстаться.

Будь гордою. Довольно унижаться!

Сама пойми: ведь дальше так нельзя!

Она кивала, плакала порой.

И вдруг смотрела жалобно па всех:

– Но я люблю… Ужасно… Как на грех!..

И он уж все же не такой плохой!

Тут было бесполезно препираться,

И шла она в свой добровольный плен,

Чтоб вновь служить, чтоб снова унижаться

И ничего не требовать взамен.

Пробило полночь. В доме тишина…

Она сидит и неотступно ждет.

Ей не до книг сейчас и не до сна:

Вдруг позвонит? А вдруг еще придет?

Любовь приносит радость на порог.

С ней легче верить, и мечтать, и жить,

Но уж не дай, как говорится, Бог

Вот так любить!