Текст книги "Питер Брейн и его друзья"

Автор книги: Эдмунд Хилдик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

3. ГЕНИАЛЬНЫЙ ПЛАН

Однако ничего серьёзного с Руфью не случилось (если, конечно, дразнилка «Руфка дура, Руфка дура!», которую распевали мальчишки, её одноклассники, – это пустяки). И после того как она съела шоколадку, и снова разревелась, когда ей подсунули красноглазого паука, и выторговала себе пять разноцветных камешков за то, что перестанет плакать, вся компания спокойно уселась, чтобы поговорить о каникулах.

Особенно их интересовали поиски клада в парке, которые устраивались в числе других каникулярных развлечений, а больше всего – первый приз, который победителю предстояло выбрать из продукции «Юго-Восточной электронной компании».

– Я бы выбрал «гуляй-болтай»! – объявил Энли. – Они их делают там.

– Да, будь у нас «гуляй-болтай», уж тогда бы мы чего только не напридумали!.. – мечтательно бормотал Морис.

– А что такое «гуляй-болтай»? – спросила Руфь.

– Но ведь они на вид такие тяжёлые! – заметила Ева. – Как же мы будем их носить?

– Тринадцать килограммов, – сказал Питер. – Я читал в журнале… Ну, да во всяком случае такой приз нам никто не даст.

– В газете напечатано: «Любой образчик нашей продукции», – заспорил Энди. – А я соглашусь только на «гуляй-болтай». Либо «гуляй-болтай», либо ничего!

– Что такое «гуляй-болтай»? – снова спросила Руфь.

– И вовсе он не тяжёлый, – продолжал Энди. – Тьфу! Ну что такое тринадцать килограммов? Да я берусь весь день его носить в одной руке.

– Ну уж это положим! – заметил Морис.

– Да, – сказал Питер. – Ведь…

– Что такое «гуляй-болтай»? – завизжала Руфь.

– Объясните ей кто-нибудь! – взмолилась Ева. – И поскорей!

– Это такая кукла, которая умеет ходить, пищать и плакать настоящими слезами, – сказал Питер, подмигивая остальным. – Вроде тебя. Ты и есть самая настоящая «гуляй-болтай».

– Нет, она плакса-вакса, – подхватил Энди. – Вот она кто.

– И вовсе нет! – закричала Руфь, и её губы задрожали. – А если вы…

– Это такое радио, – поспешно объяснила Ева. – Говоришь в него, а тебя слышат совсем в другом месте.

– Ну, а я что сказал? – обиделся Питер. – Она и есть «гуляй-болтай».

– Если хочешь знать настоящее название, то это радиотелефон, портативный радиотелефон, – сказал Морис.

Его голос журчал успокаивающе, точно лесной ручей. Он перенял такую манеру говорить отчасти от матери-француженки, а отчасти от отца-уэльсца. Сколько клиентов начинало сладко дремать под это успокоительное журчание, пока мистер и миссис Джонс стригли, причёсывали и завивали их в своей парикмахерской!

– Радиотелефонами, – продолжал Морис, – пользуется полиция во время всяких шествий и сыщики. Их широко применяют в армии.

– А! – сказала Руфь дремотным голосом. Она ничего не поняла, но успокоилась и была очень довольна этим объяснением.

– И, во всяком случае, передатчик можно возить в тачке, – сообщил Энди, который по зрелом размышлении решил, что таскать на себе весь день тринадцать килограммов не так уж весело.

– В тачках, – поправил Питер. – Ведь их два, не забывай.

– В том-то и суть! – воскликнул Морис, переставая журчать, и глаза его вспыхнули. – Верно! Ну, давайте скажем ему!

– Понимаешь, Питер, один из аппаратов…

– Мы никуда брать не будем…

– Он останется тут…

– В этой комнате, понимаешь?

– Мы будем всё время держать с тобой связь.

– Ясно?

– И получится так, что ты всё время будешь с нами, понимаешь? Куда мы, туда и ты.

Питер просиял, его щёки порозовели. Он сразу всё понял. По правде говоря, он и сам уже подумал об этом, но, конечно, вслух ничего не сказал.

Но тут же он уныло откинулся на подушку.

– Так-то оно так, – пробормотал он, – но с чего вы взяли, что мы… что вы получите этот приз?

– Ха! – с громовым хохотом Энди швырнул под потолок пачку карточек. Чёрные буквы замелькали по всей комнате. «НА» упало на кровать к Питеру, «МИ» шлёпнуло Мориса по носу, а «КОШ» запуталось в волосах у Евы. – Как это так – не получим?

– Но ведь в газете писали, что в состязаниях примет участие не меньше трёхсот ребят, – сказал Питер. – И…

– Верно! – перебил его Энди. – Но если мы все трое вме…

– Все четверо! – вставила Ева.

– Если мы все четверо вместе возьмёмся за дело, – продолжал Энди, – то уж наверняка…

– Все пятеро! – завизжала Руфь.

– То наверняка…

– Пятеро!

– Мы… э… мы пятеро наверняка сумеем его подучить.

Питер нахмурился.

– Погоди-ка, – сказал он. – Раз, два, три, четыре, пять… Ты что, и меня считаешь? Но я же не могу встать с постели, разве ты забыл? Так как же я буду искать клад?

– Как? – крикнул Энди. – А вот так!

– Ты примешь участие во всех состязаниях, – заявил Морис. – И в конкурсе талантов, и в выставке четвероногих друзей, и в поисках клада – ну, во всём!

– Или почти во всём, – поправила Ева.

Питер уставился на них. Они уставились на него Он хмурился. Они улыбались. Даже Руфь улыбалась.

– Да вы что? – спросил он. – Вы шутите?

Он начинал сердиться. Шутка – вещь неплохая но кому понравится, если шутят над тем, что ты не можешь встать с кровати!..

– Он думает, что мы шутим! – завопил Энди, набирая две пригоршни чёрных букв. – Какие там шутки! Ты будешь вместе с нами участвовать в этих состязаниях. Мы уже всё обдумали. И составили гениальный план.

Чёрные буквы взвились к потолку, закружились, завертелись в воздухе, слагаясь па мгновение в слова, мысли, обещания, угрозы, мечты и обманутые надежды и тут же вновь рассыпаясь.

4. ИСКАТЕЛИ-ИСКАЛЬЦЫ

Питер переводил взгляд с одного улыбающегося лица на другое.

– Гениальный план? Какой ещё план?

И вновь на минуту по комнате заметались слова и обрывки слов, но на этот раз они не складывались из чёрных букв. Их выкрикивали, журчали, говорили, визжали.

Питер заткнул уши. Энди свистнул в свисток. Миссис Брейн крикнула: «Что вы ещё там затеяли?», а Лимбо, пёс, где-то внизу не то завыл, не то залаял и тотчас смолк.

Затем наступила почти полная тишина.

– Объяснять буду я, – заявил Энди, выпрямляясь и скрестив руки на груди.

– Ладно. Только не так громко, – сказал Питер. – Вы же знаете маму – она вас живо выставит отсюда, если вы будете орать.

– Наш гениальный план… – начал Энди, глядя на обои над головой Питера и словно читая стихи. – Наш гениальный план позволит тебе принять участие в играх и состязаниях, которые начнутся в следующий понедельник.

– Но ведь я не могу выйти из этой комнаты! Даже с кровати встать не могу. Вы же знаете, что…

– Это, – сурово перебил его Энди, – не имеет ни малейшего значения. Ты примешь участие в состязаниях. Вместе с нами. И помолчи, пока я не кончу объяснять. – Он поднял палец, весь вымазанный пылью, и медленно загнул его. – Во-первых, ты будешь участвовать в конкурсе талантов.

– Но я же…

– Ты будешь петь, – грозно продолжал Энди, рассердившись, что его перебивают. – Ты ведь получил премию, когда в прошлом году пел на школьном вечере, перед тем как заболел?

– Да, но…

– И разве каноник Уотсон, председатель жюри, не сказал, что у тебя замечательный пискант, что он в жизни такого не слышал?

– Дискант! – вполголоса поправил Морис. – Этот голос называется дискант, а не пискант.

– Говорил это каноник Уотсон или не говорил? – вопросил Энди, не обращая ни малейшего внимания на Мориса и всё так же величественно глядя поверх головы Питера.

– Говорил, но…

– А разве каноник Уотсон не будет членом жюри и на этом конкурсе?

– Да? Я не знал, но пусть даже так… Я-то петь не смогу!

– У Мориса, – продолжал Энди, – есть магнитофон.

– Не у меня, а у папы, но он позволит нам его взять, то есть, наверное, не позволит, но зачем ему об этом говорить?

Питер перевёл взгляд на Мориса, который сидел по-турецки на большой банке из-под леденцов и хитро улыбался довольной улыбкой: ни дать ни взять, какой-нибудь восточный божок в музее – божок, который всё предусмотрел и ни в чём не сомневается.

– Но ведь магнитофонные записи на конкурсы не допускаются, – с недоумением – сказал Питер. – Их же легко подделать. Человек запишет какого-нибудь настоящего певца, а потом скажет, что у него болит горло, и выдаст запись за своё пение. Нет, жюри этого никогда не позволит.

Ну конечно, не позволит, – отозвался Энди. – Мы уже навели справки. Но дело в том, что они и знать про это не будут.

– Только всё будет честно, – поспешила добавить Ева.

– Конечно, честно, – поддержала её Руфь.

– Они ведь будут слушать твой голос, Питер, а не какого-нибудь настоящего певца, и значит, мы никого обманывать не будем. Верно? – сказал Морис. – Я ведь буду только жестикулировать, так что…

– Жестикулировать?

И Питер вдруг улыбнулся до ушей.

– Вот, значит, что… – сказал он задумчиво, но тут же покачал головой. – Только как вы это устроите? Предположим, я спою хорошо, а Морис сумеет так ловко изобразить, будто поёт он, что и жюри и все в зале этому поверят, но куда вы спрячете магнитофон? А если его увидят…

– И – эх!..

Энди Макбет лихо сплясал шотландскую джигу, раздавив в порошок три пробирки, так что от «Истории какао» остался только коротенький анекдот.

– Всё предусмотрено, старина! – воскликнул он, улыбаясь широкой белозубой улыбкой, которая не раз избавляла его от заслуженных неприятностей, и предусмотрительно задвинул ногой осколки под кровать. – Мы его спрячем под эстрадой в павильоне, где будет проходить конкурс. Вот куда. Мы уже договорились со сторожем.

– Ну, не совсем со сторожем, – поправила Ева, – а с его сыном. Ему только пятнадцать лет, – добавила она с некоторым сомнением.

– Зато он свой парень, – возразил Энди. – И вообще мы уже договорились. А тебе остаётся только выбрать песню, хорошенько её спеть и записаться. Остальное предоставь нам. Значит, в следующий вторник. И первое место у тебя в кармане, можешь не сомневаться. – Тут он снова уставился в стену, словно готовясь к новой декламации, и лицо его приняло серьёзное, почти торжественное выражение. – Далее: состязание любителей мороженого. Мы уже придумали, как ты будешь в нём участвовать.

– Что?! – ахнул Питер, приподымаясь на подушках ещё больше. – Да вы что, с ума посходили? Этого же на магнитофон не запишешь. Не говоря уж о том, что я не так-то люблю мороженое.

– Зато я люблю! – ухмыльнулся Энди, мечтательно закладывая руки за голову.

– Только одна беда, старина, – возразил Морис, – он так любит мороженое, что ест слишком быстро и нуждается в хорошем тренере, а не то объестся, как в прошлом году на молочной выставке, и выйдет из соревнования.

– И как на школьном пикнике, – добавила Ева.

– Когда он чуть не угодил в больницу! Нет, ему нужен тренер, – докончил Морис.

– Вот тут-то ты и пригодишься, – подхватил Энди, – Состязание будет проводиться на открытом воздухе возле качелей. А там рядом есть телефонная будка. Морис будет сообщать тебе ход поединка…

– Про каждый шарик, – сказал Морис, – про каждую ложечку.

– И если ты захочешь дать какое-нибудь указание, или совет, или распоряжение, – перебил Энди, заранее облизываясь, – он передаст Руфи…

– А я передам Еве. – У Руфи даже глаза заблестели от восторга.

– А я передам Энди, – договорила Ева. – Я буду его мину… минутан…

– Секундантом, – надменно поправил Энди. – Ты будешь моим секундантом, как в боксе. И учти, это большая честь – быть секундантом будущего эстонберийского чемпиона в среднем весе по поеданию мороженого. А ведь ты к тому же девчонка! Не забывай!

– А потом… – воспользовалась паузой Руфь.

– Э-эй! Кто даёт объяснения – ты или я? – набросился на неё Энди.

– А потом будет…

– Замолчи!.

– Не замолчу! Это мой дом, Энди Макбет!

– А мне всё равно чей…

– Ну, дай ей сказать, – вмешалась Ева, – а то мы до завтра не кончим!

– Ну ладно… – проворчал Энди и, опять скрестив руки на груди, оскорблённо отвернулся к окну.

– А потом будет… потом будет… – Руфь растерянно наморщила лоб. – А потом… я забыла!

– Ну, что? – торжествующе прошипел Энди, поворачиваясь и бросая на неё уничтожающий взгляд. – А теперь ни звука! Потом, – вновь продекламировал он, – будет выставка…

– Вспомнила! – взвизгнула Руфь. – Я…

– Опоздала! – отрезал Энди. – Итак, как я уже упоминал, потом будет выставка четвероногих друзей. А в ней ты можешь участвовать наравне со всеми, Питер, старина. Тут ведь в счёт идёт внешний вид и воспитание, а этим ты можешь заниматься, не вставая с кровати. Верно?

– Ты думаешь про Уильямсона? – с некоторой неуверенностью спросил Питер. Тем не менее это предложение его явно заинтересовало.

– Конечно, про Уильямсона. Хороший кот, прекрасный кот, только тебе надо им немножечко заняться, – сказал Морис. – Ну, там вычесать блох, если они у него имеются, придать ему блеска. Я притащу из дома шампуня.

– А Лимбо? – вмешалась Ева. – Ты можешь подготовить Лимбо и выставить его.

– Ну да, да! Лимбо! – закричала Руфь, хлопая в ладоши.

За дверью послышалось глухое повизгивание и странные шорохи.

– Это он! – сказал Питер. – Откройте дверь кто-нибудь.

Ева открыла дверь, и через порог, виновато потряхивая головой и закатывая глаза, переступил Лимбо – помесь дворняжки с чёрным лабрадором.

– Знает собака, чьё мясо съела! – засмеялся Питер. – Поглядите-ка! – Он свесился с кровати и сказал, указывая на коврик, угол которого кто-то недавно и весьма основательно изгрыз. – Этто что такое?! А? Что это ещё за штучки, сэр? А?

Бедный Лимбо совсем повесил голову и закатил глаза, не зная, куда смотреть от стыда. Впрочем, куда смотреть не следовало, он знал прекрасно и на испорченный коврик ни разу не поглядел.

– Скверный пёс! – сказал Питер.

– Оставь его в покое! – вступилась Руфь. – Никакой он не скверный пёс. Правда, Лимбо?

– Ну ладно. – Питер повернулся к Энди. – Мы ведь ещё не кончили говорить про состязания. А поиски клада? Как, по-вашему, я могу в них участвовать? Объясните-ка мне!

– Ну, уж это-то яснее ясного, – ответил Энди. – Ты ведь у нас самый умный. Верно? Ты сам говорил, что лежишь тут весь день и упражняешь свои мозги. И можешь, например, сказать, что делают футболисты на другом конце поля, которых ты не видишь, стоит тебе только посмотреть, что делают те, которых ты видишь. Ну, и прочее в том же роде. А такая помощь нам будет нужнее всего!

– Какая «такая»?

– Хм-м! – промычал Энди, разглядывая Питера поверх очков. – А может, он и не такой умный, как мы думали? Не понимает, какая помощь!

– Ты же будешь разгадывать подсказки, простофиля эдакий! – засмеялся Морис Джонс.

– Подсказки, но которым надо будет искать клад, – пояснила Ева.

– А мы будем находить слова и приносить тебе, – добавила Руфь.

– Да, – заключил Энди, – мы будем искать… – Вдруг его брови подскочили на середину лба, и он докончил: – А сами мы будем… Да! Вот именно!

Ко всеобщему удивлению (а особенно к удивлению Лимбо), Энди вдруг опустился на четвереньки.

– Да, мы и будем… – бормотал он. – Так мы себя и назовём.

Он ползал по полу и рылся среди карточек: переворачивал их, отбрасывал, а некоторые зажимал в кулаке.

– Ну-ка подвинься, чёрное чучело, – заворчал он на Лимбо, увидев под лапой собаки нужную ему карточку.

Наконец Энди, весь красный, встал, улыбнулся до ушей и начал раскладывать карточки на одеяле перед Питером.

– Вот, – объявил он и положил на одеяло чёрное «ИС», – как мы (рядом легло «КА») будем теперь (он добавил «ЛЬ») называть, – и, пристроив ещё «ЦЫ», докончил, – себя.

И, чуть не смахнув все карточки на пол, Энди широким жестом бросил на одеяло восклицательный знак. Питер уставился на слово, которое вдруг возникло перед ним.

– Искальцы! – пробормотал он.

– Это мы! – сказал Энди, величественно складывая руки на груди и обводя всех гордым взглядом.

– Те, кто ищет то и сё… Да, это хорошая мысль. Искальцы… Здорово!

– Очень хорошо! – сказала Ева. – Мне нравится.

– Я первая придумала, только он раньше сказал, – нашлась Руфь, явно не ожидая, что ей поверят.

Питер посмотрел на них. Его тёмные глаза заблестели.

– Правда, такого слова нет, – сказал он, – по-настоящему нужно «искатели», но…

– Раньше не было, а теперь есть! – объявил Энди. – Искальцы. Это наше новое имя. Два полноправных искальца – я и Морис. Один… как же это?.. один условный искалец – Ева. Она же всё-таки девочка, – добавил он н бросил на неё виноватый взгляд.

Но Ева только пожала плечами.

Энди пожевал нижнюю губу, пристально глядя на Руфь:

– И ещё один… один… Как называют студентов, которые смотрят больных, а сами ещё не лечат? Практики?

– Практиканты, – поправил Питер.

– Ага! Вот это она и есть, – сказал Энди, кивая в сторону насупившейся Руфи, которая тут же решила, что это какое-то очень обидное слово.

– А я? – спросил Питер.

– Ну, искать-то мы ведь будем для тебя. И значит, ты… ты…

– Всему делу голова, – сказал Морис. – Питер-Голова.

– Можно и так, – согласился Энди. – Ну, а когда ты выздоровеешь, то, конечно, тоже станешь искальцем, и мы отправимся все вместе искать ещё что-нибудь для кого-нибудь другого.

Питер поглядел на них – на две полноправные улыбки, на условную улыбку, на практикантскую улыбку и на широкую собачью улыбку с высунутым красным языком. И сам улыбнулся до ушей.

– А теперь довольно разговоров, – деловито распорядился Энди. – Пора браться за работу. Надо начинать подготовку к конкурсу талантов.

5. МАГНИТОФОН

Торжественное открытие эстонберийских каникулярных игр состоялось в следующий понедельник и вызвало чрезвычайное оживление. У павильона собрались дети со всего города. Открытие было назначено на десять часов, но задолго до этого часа в парке начали появляться шумные ребячьи компании. А когда приехали первые распорядители (в большинстве это были учителя городских школ), толпа заполнила даже ту часть футбольного поля, которую Питер видел из своего окна.

Ровно в десять прибыли почётные гости. Когда сверкающие автомобили остановились возле павильона, из громкоговорителей вырвались звуки туша. Из первой машины вылез председатель эстонберийской корпорации городского строительства, и толпа детей разразилась радостным «ура!», потому что он задел шляпой за крышу автомобиля и шляпа чуть не слетела с его головы. Радостные крики приветствовали и одного из муниципальных советников, потому что он часто появлялся на детских праздниках в качестве «дядюшки Альфа, фокусника и чревовещателя». Вот и теперь… Глядите-ка, глядите! Дядюшка Альф вытащил из левого уха своего шофёра большого белого голубя, который громко захлопал крыльями и взмыл в синее небо.

Торжественное открытие вообще прошло очень удачно. Питер, правда, видел и слышал далеко не всё. Но весёлые крики он слышал и видел, как над деревьями взлетел белый голубь. С него было довольно и этого. При других обстоятельствах ему, наверное, взгрустнулось бы оттого, что он не может принять участия в общем веселье. Но ведь теперь его ждало впереди столько интересных дел! И он не стал огорчаться.

Питер лежал, откинувшись на подушках, смотрел на пёструю, колышущуюся толпу ребят, кричал «ура», когда кричали они, и вместе с ними тихонько постанывал, когда на смену одному оратору выходил другой. Благодаря ревущим громкоговорителям он слышал всё ничуть не хуже остальных ребят, а вернее сказать, ничуть не лучше.

– Зоше шим вольсьем ыа…[1]1
  С очень большим удовольствием я…


[Закрыть]– гремел председатель строительной корпорации.

– Ыа седа о души ыал…[2]2
  Я всегда от души желал…


[Закрыть]– торжественно начал муниципальный советник.

– Мее ошо вено то мамы оры ботают…[3]3
  Мне хорошо известно, что мамы, которые работают…


[Закрыть] – сообщил директор самого большого в городе завода – завода «Юго-Восточной электронной компании».

– Рычайно дачны паан…[4]4
  Чрезвычайно удачный план…


[Закрыть] – объявил глава школьного отдела муниципалитета.

Но в конце концов все речи были произнесены. Дядюшка Альф вытащил белого голубя из шляпы председателя строительной корпорации и под громкое радостное «ура!» сверкающие машины покинули парк.

Тут за работу взялись распорядители и распорядительницы в белых и розовых спортивных костюмах. Они отрывисто отдавали коротенькие команды, и Питеру показалось, что это лают вставшие на задние лапы овчарки. Пёстрая толпа пришла в движение. Вначале ребята сновали взад и вперёд, точно муравьи в развороченной куче, но вскоре разделились на организованные группы. Под марш «Вот и выскочил хорёк!» младшие дети ушли куда-то за павильон, и Питер потерял их из виду. Через футбольное поле пробежала ватага ребят постарше – они тащили биты, большие перчатки с раструбами и разноцветные колышки для игры в бейсбол. Навстречу им, вопя и толкаясь, мчались мальчишки из младших классов – у кустов их ждал руководитель туристов, а рядом с ним лежали свёрнутые палатки и ещё какие-то тючки. Со стороны павильона доносился восторженный визг. Там девочки смотрели, как учитель в спортивном костюме прыгал на батуте: он взлетал всё выше, выше, выше, а потом – ой-ой-ой! – перекувыркнулся в воздухе.

Игры, конкурсы и состязания начались.

– Но, может, вам хочется пойти в парк? – спросил Питер, когда в комнату вошли Энди и Ева.

Энди возмущённо вытаращил глаза.

– Нам? В парк? Да за кого ты нас принимаешь? Мы же должны готовиться, репетировать… Хм! А где Морис?

– Я тут, где же мне, по-твоему, ещё быть? – пропыхтел Морис, выползая ногами вперёд из-под кровати, куда он лазал за песенником, который уронил Питер. – Это Руфь куда-то девалась, а вовсе не я.

– Она в парке, – ответила Ева, доставая из футляра свою школьную флейту и проводя пальцем по клапанам. – Я записала её на конкурс маскарадных костюмов. И одела её поросёнком – пусть визжит.

– Это ты здорово придумала, – одобрил Энди. – Ну-с, а мы опять возьмёмся за «Русалку», – продолжал он, забирая песенник из рук Мориса. – Может, на этот раз дело у нас пойдёт на лад.

Эту красивую старинную матросскую балладу они выбрали по трём причинам. Во-первых, было известно, что каноник Уотсон очень её любит. Во-вторых, Ева разучивала эту мелодию в школе и могла аккомпанировать Питеру, правда ещё не совсем уверенно («Совсем неуверенно!» – заметил Энди, прослушав её в первый раз). И в-третьих, она давала большой простор для мимических способностей Мориса.

– Вот, например, – объяснял Энди. – «И увидели вдруг мы красавицу». Это же очень просто! Приставь кулак к глазу, точно подзорную трубу, а на слове «красавицу» другой глаз прищурь. А при «с гребнем в руке над зелёной волной» начинай причёсываться, зеленеть и волноваться…

– И как же он это сделает? – поинтересовался Питер.

– Что? Э… ну ладно, пусть только причёсывается! – уступил Энди с таким свирепым видом, что любая настоящая русалка, наверное, позеленела бы от страха.

Так постепенно они придумывали и репетировали все движения, которые предстояло выполнять Морису: он карабкался вверх по воображаемым вантам при словах «мы – бравые матросы», падал ничком на пол, когда дело доходило до «а сухопутные крысы валялись на койках в каютах», поглаживал невидимую бороду, когда «заговорил наш капитан», падал на колени, чтобы изобразить «маленького юнгу», и трижды вертелся на одной ноге вместе с тонущим кораблём, а потом ещё трижды и ещё трижды («словно ты хочешь ввинтиться в пол», – наставлял его Энди). Каждое из этих движений разучивалось с таким усердием, что с Мориса пот лил градом, а на следующее утро, когда искальцы вновь сошлись у постели Питера, всё тело у него болело и ныло.

– Если бы я сыграл семнадцать раз в бейсбол, и пятьсот раз подпрыгнул на батуте, и в одиночку поставил бы двадцать пятиместных палаток, мне было бы куда легче, – не то хвастал, не то жаловался он.

– Это всё ерунда, – отмахнулся Энди. – А вот как насчёт магнитофона? Пора бы нам начать записывать! Ведь уже вторник.

– Честное слово, я, по-моему, вывихнул лодыжку, вертясь и уходя на дно с нашим гордым, нашим гордым кораблём.

– Ну, а магнитофон, Морис? – спросил Питер. – Магнитофон твоего папы?

Питер уже столько раз пел «Русалку» на репетициях, что начинал опасаться, как бы его не подвёл голос.

– Энди прав. Пора записывать песню. Сегодня вторник, а конкурс объявлен на четверг.

Я это ему уже говорил не знаю сколько раз, – заявил Энди, сурово хмурясь.

– Да не бойтесь, он скоро будет тут, честное слово. А это, кажется, Лимбо царапается в дверь?

Морис вышел на лестничную площадку. Питер, Энди и Ева тревожно переглянулись.

– Никакого Лимбо там нет! – сказал Питер расстроенно. – Просто ему стало неловко, что он нас так подвёл. Вот он и ушёл.

– Я всегда говорила, что никакого магнитофона ему взять не разрешат, – заметила Ева.

– Что-то я не помню, чтобы ты это говорила, – огрызнулся Энди. И вдруг добавил: «Это всё ерунда. А вот как насчёт магнитофона?»

– Но мы же это и обсуждаем, – удивлённо начал Питер, отворачиваясь от окна.

«…ведь уже вторник».

«Честное слово, я, по-моему, вывихнул лодыжку, вертясь…»

– Магнитофон! – воскликнул Питер. – Он его принёс. Включил на площадке и записал всё, что мы сейчас говорили.

Голос Мориса, доносившийся с лестничной площадки, и вытаращенные глаза Энди сразу объяснили!

«Ну, а магнитофон, Морис? – спросил его собственный голос. – Магнитофон твоего папы?»

Что-то щёлкнуло и, улыбаясь всей своей физиономией – губами, глазами, щеками и даже носом, – в комнату вернулся Морис с магнитофоном в рука:

– Ух ты! – воскликнул Энди, забыв про свою обычную небрежную самоуверенность. – Вот это да. От настоящего не отличишь. Я уж подумал, что начал разговаривать вслух с самим собой!

– Я-то сразу всё понял, – сказал Питер. – То есть почти сразу.

– Ну уж ты-то… – заметила Ева.

– Давайте поглядим! – перебил её Энди, протягивая руки к магнитофону.

– Постой! Да погоди ты! Осторожнее! Дай я. Ну подожди!.. Сначала я должен объяснить, как он pаботает! – отбивался Морис и, прижав магнитофон груди, пятился в угол.

– Я же только погляжу, – возразил Энди и пошёл за приятелем, протягивая растопыренную руку словно готовый к схватке борец. Он вовсе не походил на благонравного пай-мальчика, который ограничится тем, что «только поглядит».

– Давайте разыграем Руфь, – предложила Ева.

– Нет, лучше испробуем его на Лимбо или на Уильямсоне, – не согласился Питер. – Если животные не разберут, в чём дело, то люди и подавно.

– Я же только погляжу немножко. Я ничего не сломаю…

– А можно испробовать на маме. Разозлим eё, запишем всё, а потом проиграем ей…

– Нет!!!

Морис вжался в стену. Он уже больше не улыбался. Весёлые ямочки, морщинки и складки исчезли с его лица.

– Его очень легко испортить, – бормотал он. – Просто ничего не стоит, если не знать, как и что. Надо прежде посмотреть, а потом уже браться самому. Вот погоди, я тебе всё покажу, а потом уж пробуй сам. Всего заранее не предусмотришь; скажем, лента пойдёт не так – ну, закрутится, закрутится наш гордый, наш гордый корабль я полезет к сухопутным крысам в механизм. Мама, когда включала его в первый раз, такого натворила, что пришлось отдать его в починку, и это обошлось в пять фунтов десять шиллингов, и отец неделю с ней не разговаривал – только в зале при клиентах.

Энди знал, когда следует отступить. Призыв к его совести мог пропасть втуне, но упоминание о пяти фунтах десяти шиллингах за починку сломанного магнитофона сделало своё дело.

– Ну ладно, – сказал Энди. – Включи его, и возьмемся за работу.

Это был очень красивый магнитофон в зелёном с золотом футляре, снабжённый целым миллионом всяких клавиш и десятками тысяч нумерованных ручек. Впрочем, Морис в них как будто прекрасно разбирался. Полчаса его приятели заворожённо смотрели. как он нажимал то одну клавишу, то другую, поворачивал ручки, щёлкал выключателями, дул в микрофон, заставляя мигать зелёные глазки, и запускал катушки с лентой сначала слева направо, а потом справа налево. Даже Энди смолк и только пыхтел. а иногда тихонько крякал. И постепенно – так, во всяком случае, казалось Интеру – десять тысяч ручек превратились в пять ручек, а миллион клавиш свёлся к семи клавишам.

– Ну, понял? – спросил Морис. – Теперь ты уже немного начал разбираться, вер… Нет-нет! Не трогай. Я должен сперва проверить, насколько ты… Да нет, это не клавиша включения, это кратковременная остановка!

Так начались проверки и ошибки. Ошибок было много. Даже очень. Но Морис был начеку, и мало-помалу Энди начал постигать тонкости управления магнитофоном. Он научился включать его и выключать. Он научился переключать дорожки. Он научился перематывать ленту. И, вновь обретя дар речи, он уже весело бормотал себе под нос:

– Вот мы его изучим… вот мы его изучим… и всё поймём!

Питеру тоже очень хотелось попробовать, но он молчал. Ведь в четверг Энди придётся совсем одному управляться с магнитофоном под эстрадой в павильоне. И самая маленькая ошибка может погубить всё дело. Нет уж, пусть Энди упражняется без помех.

В конце концов маленький шотландец самостоятельно и без единой подсказки включил воспроизведение и прокрутил ленту.

– Всё правильно, – сказал Морис, выключая магнитофон. – Неплохо, очень неплохо. Правда, мне на это потребовалось вдвое меньше времени, но для тебя это просто хорошо. И больше тебе ничего знать не требуется.

– Как так? – проворчал Энди.

– Для четверга тебе хватит и этого – включать воспроизведение. А запись… тут всё куда сложнее. Ею я займусь сам.

Энди выпрямился во весь рост. Он смерил Мориса гордым взглядом. Он снял очки, протёр их. снова водрузил на нос и смерил Мориса ещё одним гордым взглядом.

– Мой отец – инженер, – сказал он. – Специалист по электронике.

– Да, но…

– А мой дед был инженером-судостроителем. Он строил военные корабли – линкоры и крейсеры.

– Да, конечно…

– А отец моего деда одним из первых в Шотландии начал ездить на мотоцикле.

– И очень хорошо. Но при чём тут…

– И все они говорили одно и то же: любой машиной, любым прибором, любым механическим приспособлением можно овладеть, только если… – Энди на секунду умолк и снова внушительно протёр очки. – …только если ты знаешь его насквозь, до последнего винтика. И не одну какую-то часть. А все до единой.

– М-м, – сказал Морис, совсем подавленный.

– Записывающая часть! – объявил Энди. – Ну-ка, покажи мне, как работает записывающая часть. Будь так любезен!