Текст книги "Невероятные приключения Марека Пегуса"

Автор книги: Эдмунд Низюрский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава III

Человек с птичьим лицом. – Рассеянный Вац возвращает ранец – Поездка в Млоцйны – Куда девался Марек? – Пан Фанфара переходит от слов к делу.

Возвращаясь на следующий день из школы, Марек заметил возле ворот бедно одетого человека с маленьким птичьим лицом и впалыми щеками. Человек этот держал за руку мальчика с перевязанной головой. Мальчик показался Мареку знакомым.

Сердце его забилось чаще. Да ведь это тот самый парень из сквера Ворцелла! Должно быть, он порезал себе уши, налетев на стекло, – вот почему голова у него забинтована. С человеком, у которого так сильно оттопырены уши, всегда может случиться подобная неприятность. В руках он держал ранец Марека, должно быть, хотел его вернуть. Марек догадался, что человек с птичьим лицом – отец мальчика.

Марек остановился. Отец и сын подошли к нему.

– Здравствуй, мальчик! – Человек с птичьим лицом улыбнулся беззубым ртом. Голос у него был писклявый.

– Здравствуйте!

– Ты, наверное, раздумываешь, кто мы и зачем пришли. Мой сынок Вац хочет вернуть тебе твой ранец и извиниться за ошибку. Он вчера очень огорчился, когда заметил, что нечаянно перепутал ранцы. Они такие одинаковые, наверное, с одной фабрики. Ошибиться нетрудно. Ты не сердишься?

– Да нет, что вы… я понимаю, – пробормотал Марек, смущенный чрезмерной любезностью старика.

– Как видишь, – продолжал тот, – мы бедны, но честны и сразу же подумали, что у тебя могут быть неприятности из-за тетрадей. Вац, мой дорогой мальчик, не спал всю ночь и не ел целый день, просто тает на глазах. Он такой впечатлительный ребенок!

Отец погладил сына по голове.

«Впечатлительный ребенок» и в самом деле выглядел сегодня хуже, чем вчера. На ушах у него теперь белела повязка, а многочисленные синяки на физиономии придавали ему еще более жалкий вид. Но, как только отец отвел от него взгляд, он тут же скорчил рожу и показал Мареку язык.

– Ну, чего же ты ждешь, Вац? – наклонился к нему отец. – Отдай мальчику его ранец, а мальчик отдаст тебе твои. Правда, Марек?

– Да, конечно, – прошептал Марек, удивленный тем, что человек с птичьей физиономией знает его имя. Впрочем, он тут же сообразил, что все тетради в ранце были надписаны. Стало быть, и удивляться нечему.

Вац посмотрел на Марека исподлобья и сунул ему ранец так, точно собирался дагь хорошего тумака.

– Проверь, Марек, все ли на месте, – сказал человек.

Марек заглянул в ранец. Все было в порядке, даже самая большая ценность – марка нового негритянского государства Ганы – спокойно лежала на своем месте, в конверте.

– Спасибо, – улыбнулся Марек, – вы меня так выручили. Возьмите, пожалуйста, ранец вашего сына.

Старик взял ранец и, не заглядывая в него, пожал Мареку руку.

– Еще раз просим прощения: эти ранцы очень похожи…

– Да, они совершенно одинаковые. Наверное, с одной фабрики.

Марек был так обрадован, что улыбнулся даже этому отвратительному мальчишке, но у того по-прежнему была злая рожа.

Впрочем, это нисколько не испортило Мареку настроения, и он возвращался домой, весело размахивая ранцем. Кто бы мог подумать, что все кончится благополучно. Видно, пану Фанфаре этот взлом и в самом деле только померещился. Недаром же говорят, что у артистов богатое воображение. Никакого взлома не было. А если и был, он не имел никакого отношения к ранцу. С раннем все в порядке, и ничего не пропало. Приходят же иногда дурацкие мысли в голову! Это все из-за того, что у него совесть была нечиста. Но тут ему снова вспомнился перчила с лошадиной физиономией. Почему он гнался за ним? Почему установил слежку? А что, если это он забрался в комнату и пан Фанфара увидел, как он выпрыгнул в окно? Жаль, что Марек не рассказал об этом старику с птичьим лицом. Может, он что-нибудь объяснил бы? Может, он знаком с Очкариком? И про взлом нужно было рассказать. Интересно, как бы он отнесся ко всему этому?

Mарек оглянулся, но старика уже след простыл.

После обеда Марек обо всем рассказал Чесеку. От Чесека у него никогда не было тайн. Рассказал и, пожалуй, хорошо сделал. Сразу стало легче на душе. Чесек справедливо рассудил, что незачем принимать все это близко к сердцу. Это, мол, всё нервы. Под конец учебного года всегда нервы не в порядке… Он сам готов из мухи сделать слона. «Нервное переутомление», – сказал Чесек. И взял с собой Марека в Млоцины. Там один пижон продавал но дешевке спиртовку, а Марек и Чесек собирались во время каникул совершить велосипедную экспедицию на Мазурские озера, причем не как-нибудь, а совершенно самостоятельно. Такая спиртовка им бы очень пригодилась.

Они вернулись из Млоцин уже под вечер и, как обычно, расстались у дома Чесека – он жил ближе. На прощание условились, что завтра Марек раздобудет у тети Доры денатурат для спиртовки. У тети Доры спирт имелся в большом количестве, она постоянно употребляла его для дезинфекции.

– Смотри, не забудь! – крикнул вслед ему Чесек.

– Есть! – ответил Марек и исчез за поворотом.

Был уже девятый час, а в доме Пегусов все еще поджидали Марека к ужину. Пани Пегусова беспокойно выглядывала в окно, а пан Пегус расхаживал взад и вперед по комнате, нервно потирая руки.

– Так и есть, мальчишка что-то скрывает. Должно быть, вчера опять набедокурил.

– Целый день у него было какое-то странное выражение лица, – заметила пани Пегусова.

– Голову даю на отсечение, что вчера он убежал с урока. Всегда так. Что-нибудь натворит, а потом рассказывает свои невероятные истории. А куда он поехал?

– У них какие-то свои тайны. Сразу же после обеда отправился на велосипеде к Чесеку, и вот до сих пор его нет. Где он теперь?

– Да, попал в дурную компанию, – сказал пан Пегус, – Пока ты была в санатории, он страшно распустился! Помнишь, как он разбил вдребезги люстру, раздавил виолончель пана Фанфары…

– Развел в квартире блох, – вздохнула пани Пегусова. – А его выходки в школе в день именин пани Окулусовой? Какой это был позор!

– Лучше не вспоминай, дорогая, это было так ужасно!

– И все Чесек его подговаривает. Теперь они помешались на велосипедах. Бог знает, куда они поехали, – вздохнула пани Пегусова.

– Сейчас везде опасно. Всюду эти стройки, грузовики… автобусы, – добавил пан Пегус.

– И сумасшедшие мотоциклисты.

Так толковали между собой родители Марека; однако никто из них всерьез не думал, что с сыном что-нибудь случилось. В конце концов сели ужинать, потому что голодный Алек то и дело заглядывал в кухню, а девочки слонялись, как сонные мухи. Того и гляди, уснут за столом.

Молча поужинав, все тут же вышли из-за стола. Алек отправился к себе, девочки ушли в спальню. Отец уткнулся в газету, пробуя читать.

Но, когда пробило десять, всем стало невтерпеж. Отец отложил газету. Мать прервала мытье посуды.

– Нет, больше не могу! – воскликнула она. – В это время он всегда уже был дома. Тимотеуш, ты должен что-то предпринять.

– Пойду-ка я к Чесеку, – решил отец.

Он надел шляпу и отправился на Дождливую улицу, где жил Чесек.

Увидев пана Пегуса, Чесек удивленно вытаращил глаза:

– Что случилось?

– Марек еще не вернулся.

– Не вернулся? Не может быть!

– Не знаешь, что с ним могло случиться?

– Не знаю…

– Ведь вы вместе поехали на велосипедах.

– Мы были в Млоцинах, но…

– Когда вы вернулись?

– В восемь, самое позднее в пять минут девятого.

– Ты смотрел на часы?

– Нет, но, когда я пришел домой, по радио как раз передавали последние известия.

– Где вы расстались?

– Около моего дома. Я видел, как он поехал к себе домой.

– И после этого ты его не видел?

– НЕТ.

Ни о чем больше не расспрашивая, пан Пегус отправился в милицию.

– Не волнуйтесь, – сказал дежурный. – Мальчишка, конечно, найдется – это спокойный район.

Но что с ним могло случиться, почему его до сих пор нет?

– Где-нибудь развлекается. Родители часто плохо знают, чем заняты их дети. Наверное, встретил какого-нибудь товарища и поехал к нему.

– Обычно он никогда этого не делал…

– Это еще ни о чем не говорит. Когда-нибудь же он должен был это сделать.

– Должен?

– Ну, с каждым мальчишкой рано или поздно случается что-нибудь, чего от него никто не ожидает. К тому же вы говорили, что он попал в плохую компанию.

– Так мы предполагаем.

– Стало быть, нечего удивляться, если он разок вернется домой попозже. У родителей бывают огорчения и похуже.

– Ну… а вдруг несчастный случай? – волновался пан Пегус.

– Сомневаюсь. О всех несчастных случаях нам сообщают. Пока никаких сведений не поступало.

– А если об этом случае вообще никто не сообщит? Ну, если, например… тот, кто его…

– Вы имеете в виду, что водитель, который его сшиб или переехал, мог сразу отвезти его в больницу? – подхватил милиционер. – Это бывает, но тогда нам сообщают из больницы. Правда, не сразу…

– Вы говорите…

– Да, не сразу. Если вы предполагаете, что произошел несчастный случай, звоните в больницы. Может быть, он там.

– А если нет…

– Тогда позвоните нам. Начнем розыски. – Милиционер протянул руку исстрадавшемуся отцу. – Не падайте духом. Скорее всего, этот молодчик уже дожидается вас дома.

Пан Пегус и сам надеялся на это… Но, увы, его ожидало разочарование. Марек все еще не вернулся.

– Не иначе, как несчастный случай, – дрожащим голосом сказала мать и вытерла слезы.

Отец молча взял телефонную книжку.

– Что ты хочешь делать, Тимотеуш?

– Буду звонить в больницы.

– Ты думаешь, что его на самом деле могли… переехать?

Она схватила мужа за руку.

– Нет, не думаю. – Пан Пегус погладил ее руку. – Я… только так… для порядка.

До полуночи они без конца обзванивали все больницы и станции «скорой помощи».

Наконец пан Пегус отложил трубку и закрыл телефонную книжку.

– Нигде его нет… стало быть, это не несчастный случай.

Но от этого им не стало легче.

– Могли и не привезти в больницу, не вызвать «скорую помощь», – хмуро сказал Алек. – Водитель, который его переехал, мог из страха перед ответственностью спрятать труп.

– Алек, – прошептала пани Пегусова. – Как можно… О чем ты говоришь!

– Я же не утверждаю, что именно так случилось. Я только предполагаю… вслух.

– Пожалуйста, предполагай про себя.

Алек опустил голову.

– Не вижу другого выхода, – тихо сказал отец, – надо звонить в милицию.

И он набрал номер отделения.

В отделении обещали, что начнут розыски и позвонят, как только о Мареке поступят какие-нибудь сведения. Всю ночь в доме Пегусов никто не сомкнул глаз, но телефон молчал как заколдованный.

В два часа ночи, как обычно, из ресторана вернулся пан Фанфара. Он очень удивился, что никто не спит. Когда ему рассказали о несчастье, пан Фанфара с минуту не мог произнести ни слова. Потом упал на стул и закрыл лицо руками.

– Это был такой хороший… такой хороший мальчик, – шепотом повторял он, – но не все его понимали, потому что ему всегда во всем не везло. Он старался поступать хорошо, а все оборачивалось против него.

– Вы причитаете, как на похоронах, – зарыдала пани Пегусова.

Пан Фанфара замолк, но по-прежнему не находил себе места. Он вскочил со стула и принялся ходить по комнате взад и вперед, от волнения то снимая, то надевая усы.

– Это так опасно, – сказал он вдруг, останавливаясь перед паном Пегусом. – Боюсь, что он попал в какую-то темную историю. Ему ведь всегда ужасно не везло. И самое страшное, что во всем виноваты мы.

– Мы? – воскликнул пан Пегус.

– Мы были очень легкомысленны. Ведь Марек рассказывал нам о происшествии в сквере Ворцелла.

– Вы думаете, что эта история… – лихорадочно прервал его пан Пегус, – что эта история имеет какую-то связь?..

– Если действительно все было так, как говорил Марек, если принять во внимание Очкарика и взлом, то история эта внушает мне опасения.

– Вы думаете, что…

– Это были тревожные сигналы, – поднял кверху палец пан Фанфара, – однако мы их преступно недооценили.

Пап Фанфара снова принялся метаться по комнате. Его примеру последовал и пан Пегус. Так они метались около часу.

Наконец пан Фанфара достал виолончель и заиграл грустную мелодию. Виолончель жаловалась, рыдала я плакала, как человек.

– Перестаньте! – со слезами на глазах воскликну ла пани Пегусова. – Ваша виолончель плохо настроена, а мы и так расстроены.

Пан Фанфара убрал виолончель – глухо, словно крышка гроба, захлопнулся футляр.

– Вы правы, – сказал он матери, – сейчас не время играть, надо действовать. Я человек активный и приступлю к действиям.

– Что вы хотите предпринять?

Выражение его лица еще больше взволновало Пегусов.

– Иду на поиски моего друга.

– КУДА?

– Буду искать его всюду. Нельзя ждать. Надо действовать, надо использовать все средства.

– А вы сумеете?

– Я сделаю все, что в моих силах, – спокойно объявил пан Фанфара.

Убитые горем родители смотрели на него с надеждой.

– Спасибо. – Пан Пегус пожал ему руку. – Вы замечательный человек, пан Анатоль, очень жаль, что мы вчера не послушались вашего совета… Только, прошу вас, не подвергайте себя опасности… может быть, милиция…

В ответ пан Фанфара только усмехнулся и, пожав родителям Марека руки, покинул дом.

Глава IV

Черный велосипед у Вислы. – Гипотеза поручика Прота. – Сыщик Ипполлит Квасс. – Кто орудовал отмычками? – Тайна валерьянки. – В чем признался Алек.

В семь утра в дом Пегусов ворвался Чесек.

– Марек вернулся? – с порога спросил он.

Родители Марека молчали.

– Никаких сведений?

– Никаких, – печально сказал пап Пегус.

Чесек испуганно посмотрел на него:

– Значит, он и вправду погиб?

Тут раздался телефонный звонок. Все бросились к аппарату. Говорили из милиции. Возле Вислы в окрестностях Гданского побережья найден мужской спортивный велосипед марки «Балтика». Пана Пегуса вызывали в комиссариат речной милиции, чтобы установить, не принадлежит ли велосипед Мареку.

– Как я его узнаю, – растерянно сказал жене пан Пегус, – таких велосипедов в Варшаве тысячи, а я не помню даже, какого он цвета. Скорей уж ты…

– Я знаю только, что велосипед был черный, – сказала она.

– Велосипедов много, и добрая половина из них – черные. Может быть, ты сможешь узнать велосипед Марека? – обратился пан Пегус к Чесеку.

– Я не уверен, но, может быть, и смогу… У него на заднем колесе вентиль без колпачка, а вилка с правой стороны поцарапана – мы как-то наехали на дерево, а кроме того… кроме того… на передней шине круглая красная латка, я сам помогал Мареку ремонтировать, когда он «поймал гвоздя»…

– Да, конечно, это велосипед Марека, – осмотрев в милиции «Балтику», сказал Чесек. Он хотел добавить что-то еще, но, заметив, что пан Пегус побледнел еще больше, умолк.

– Где нашли велосипед? – тихо спросил пан Пегус.

Поручик на мгновение заколебался.

– Возле Вислы в окрестностях Гданского побережья.

Пан Пегус закрыл лицо руками.

– Боже мой, – прошептал он.

– Не следует сразу предполагать самое худшее, – пробовал утешить его офицер, – мальчуган найдется.

– Теперь уже… почти ясно… почти ясно… что с ним произошло, – поднял покрасневшие глаза пан Пегус.

– Это только улика, – покачал головой поручик, – она еще ничего не доказывает… велосипед могли украсть… могли также… – Поручик снова заколебался.

– Договаривайте, – напряженно всматриваясь в его лицо, сказал несчастный отец.

– Могли также умышленно подбросить, чтобы создать впечатление, будто мальчик утонул.

– Вы думаете?

– Это вполне правдоподобно. Я лично отвергаю мысль, что мальчуган там купался. Тогда нашли бы и одежду. Однако одежды нет. Да и вообще сомнительно, чтоб он вздумал купаться в полной темноте.

– Ах, вы его не знаете, это такой озорник!

– Нет, едва ли, – покачал головой милиционер, – меня лично больше интересуют искривленные спицы колес.

– Вы думаете, это в результате несчастного случая?

– Нет, тогда повреждения носили бы другой характер. Эти изогнутые спицы свидетельствуют только об одном: велосипед был слишком перегружен.

– ПЕРЕГРУЖЕН?

– На нем ехал кто-то очень грузный или вез с собой большие тяжести. Камеры на камнях сдали, спицы искривились, ободья прогнулись.

– Но в таком случае…

– В таком случае сомнительно, чтобы на этом велосипеде вдоль реки ехал ваш сын. Сколько он весит?

– СОРОК КИЛОГРАММОВ.

– Это пустяки. По определению наших экспертов, нагрузка превышала сто килограммов.

– Как же вы объясните исчезновение мальчуган?

Милиционер барабанил пальцами по столу.

– Это очень странная история, – нехотя признался он. – Пока трудно сказать что-нибудь определенное…

– Но, может быть, у вас есть какая-нибудь гипотеза?

– Да… у меня есть гипотеза, но это только так, предположение. Так вот… – Милиционер замолчал и обеспокоенно посмотрел на мертвенно-бледное лицо несчастного отца. Потом встал, вынул из аптечки маленький флакончик и ложку.

– Почему вы замолчали? – спросил отец.

– Я скажу, только вы прежде выпейте ложку этой жидкости.

– Что это такое?

– Лекарство для успокоения нервов.

Пан Пегус проглотил ложку сладкой тошнотворной микстуры.

– Так вот, очень возможно, что мальчуган был похищен, – закончил милиционер.

Наступило минутное молчание.

Если бы не милицейское средство, едва ли бедный пан Пегус мог бы спокойно выслушать эту страшную гипотезу.

Широко раскрытыми глазами он уставился на милиционера.

– Но почему… почему вы думаете…

– Все свидетели показали, что мальчик в течение двух дней был чем-то озабочен и обеспокоен… опасался, что кто-то за ним следит. Потом факты. Тревожные факты. Ему подменяют ранец… После этого его разыскивает какой-то подозрительный тип… Мало того, кто-то пробирается в комнату ночью. И, наконец, утром ранец возвращают.

– Вы говорите то же самое, что наш жилец, пан Фанфара.

– По-видимому, у него есть способности к криминалистике, – улыбаясь, ответил поручик.

– Однако какую цель могли преследовать похитители? Вряд ли это выкуп. Мы люди не богатые.

– Вы задаете решающий для следствия вопрос, – сказал поручик Прот, – если бы мы могли на него ответить, дело было бы уже почти раскрыто. Мотив преступления – вот что неясно во всей этой истории.

– Но пока что вы его не знаете?

– Сейчас идет следствие, – сказал поручик Прот, давая понять, что разговор окончен. Но, взглянув на убитого горем пана Пегуса, мягко добавил: – Надо надеяться, что все будет хорошо. Мы сделаем все, что в наших силах.

Все эти заверения, увы, не могли успокоить несчастных родителей. В доме воцарилось уныние.

А тут еще куда-то запропастился пан Фанфара. Как ушел в три часа ночи на поиски мальчика, так до сих пор и не возвращался. Не явился он ни к десяти часам, когда обычно завтракали, ни к одиннадцати, когда, как правило, принимался за свои музыкальные упражнения.

Наконец в двенадцать часов он вернулся, правда, без Марека, но в сопровождении пана Цедура.

Пан Цедур, как всегда, был очень элегантен и сильно надушен. Он поспешил выразить свое сочувствие родителям.

– Бедный piccolo bambino! Я глубоко потрясен una storia misteriosa.[11]11
  Таинстпенной историей (итал.)


[Закрыть] Это был такой очаровательный мальчуган. Правда, несколько трудный. Но, будьте спокойны, мы не покидаем друзей в беде… Вот превосходный человек – homo perfetto, который доведет дело до победного конца… – Пан Цедур обернулся и замер. – Где же он?

– Маэстро все время шел за нами, – сказал пан Фанфара.

В передней никого не было. Пан Цедур стремительно открыл входную дверь. На лестничной площадке стоял маленький, бритый, лысый, как колено, человечек с круглыми румяными щечками. Он добродушно улыбался.

– Вот он… – с облегчением вздохнул пан Цедур. – Что вы там делаете, мэтр?

– Пользуюсь благоприятным случаем и исследую замок этих дверей.

– И что вы установили?

– Установил, что двери открывали отмычкой, – сказал человечек, – двери открывали отмычкой и к тому же не один, а несколько раз.

– Отмычкой? Это немыслимо! – воскликнул пан Пегус. – И вообще, кто вы такой?

– Представь меня, дружище, – обратился человечек к пану Цедуру.

– Ах, простите… я был так озадачен открытием мэтра, что совсем растерялся… Вы разрешите? Вот и homo perfetto – величайший сыщик современности, маэстро Ипполлит Квасс.

– Очень приятно, – тихо сказала ошеломленная пани Пегусова, – хотя, к сожалению…

– К сожалению, – закончил сконфуженный пан Пегус, – мы слышим о вас впервые.

– Пан Ипполлит Квасс сейчас на отдыхе и занимается хореографическим искусством, – поспешно объяснил пан Цедур.

– Ах, теперь я вспомнил! – воскликнул кузен Алек. – Так это вы раскрыли тайну тренировочной туфли в клубе «Спарта»? Как я рад, пан Иполит, что могу пожать вашу руку.

Алек потряс руку сыщика.

– Ты не совсем правильно произносишь мое имя, дружок, – заметил Ипполлитт Квасс. – В моем имени два «п» и два «л».

– Простите… но такое имя я встречаю впервые.

– Действительно, дружок, оно единственное в своем роде. Дело в том, что обстоятельства заставили меня изменить мое прежнее имя и фамилию.

– Кто же мог вас заставить?

– Триста двадцать восемь Иполитов Квасов. Именно столько их проживало в нашей стране несколько лет назад. Как раз в те годы я осуществлял наиболее интенсивную сыщицкую деятельность.

– Не понимаю.

– У сыщиков, мой мальчик, вообще тяжелый хлеб, а у прославленных – тем более. Когда газеты стали прославлять меня, а бандиты преследовать, женщины окружили преклонением, а молодежь забрасывала письмами, произошла страшная неразбериха, потому что я, дружок, умею менять внешность, как перчатки, и газеты прославляли, женщины преклонялись, молодежь забрасывала письмами, а бандиты преследовали триста двадцать восемь Иполитов Квасов, которые жили тогда в стране. Потому что никто не знал, который из этих трехсот двадцати восьми Иполитов Квасов и есть тот прославленный сыщик Квас.

Неудивительно поэтому, что ни в чем не повинные триста двадцать восемь Иполитов Квасов забили тревогу и заявили протест против моей деятельности, которая подвергала их различным неожиданностям и даже опасностям. И вот для всеобщего успокоения я решил ввести дополнительные буквы в свое имя и фамилию, и с тех пор, дружок, меня зовут Ипполлитом Квассом.

Алек хотел спросить еще что-то, но сыщик уже принялся за дело и тщательно осматривал окно.

– Милиция здесь работала? – спросил он.

– Да, – кивнула пани Пегусова. – Сегодня утром, когда муж был в комиссариате, сюда приехала группа криминалистов. Они опыляли окно каким-то порошком, Осматривали его, фотографировали, а потом пошли в сад и там что-то разыскивали.

– Вижу, – сказал Ипполлит Квасс. – Однако это напрасный труд. Если помните, в ту ночь была гроза, все следы под окном и на тропинке смыты дождем. Что же касается окна, то здесь все следы вы сами стерли… Если не ошибаюсь, вы заперли окно сразу же, как только вор удрал.

– Правда, мы не верили, что это был вор, но все же боялись.

– К тому же шел дождь, – заметил Ипполлит Квасс.

– Да, шел дождь, и дул ветер.

– Подоконник был наверняка мокрый, и вы его, как и полагается хорошей хозяйке, конечно, вытерли.

– Вы угадали. Поскольку окно в эту ночь было открыто, подоконник и даже пол был мокрый. Мне пришлось все вытереть тряпкой, а потом мы позвали стекольщика, чтобы он вставил новое стекло: ведь пан Фанфара разбил окно ботинком. Стекольщик тоже напачкал, и после него нужно было вымыть все окно.

– Да, – вздохнул Ипполлит Квасс, – я так и думал. Немногие умеют сохранять следы. Окно было дважды вымыто, следовательно, никаких отпечатков пальцев не будет. Это усложняет дело. Сомневаюсь, чтобы милиция могла здесь чем-нибудь помочь! К тому же большинство преступников, чтобы не оставлять никаких следов, работают в перчатках.

– Что же нам делать? – спросил обеспокоенный Алек.

– Попробуем действовать иначе, мой мальчик. Не первый раз мне встречается такое дело. На входных дверях имеются очень интересные следы отмычек.

– Отмычек? – побледнел Алек.

– Совершенно верно, отмычек… а это, дружок, свидетельствует о том, что вор мог войти в дверь, и он это проделывал неоднократно.

– Неоднократно? – ужаснулась пани Пегусова.

– Неоднократно. Об этом свидетельствуют следы, царапины и вмятины на замке… Имеются очень старые следы, довольно старые, посвежее и самые свежие. Вот так-то. – Глаза Ипполлита Квасса зловеще сверкнули. – Квартиру вашу навещали преступники, манипулирующие отмычками.

– Отмычками… многократно… Это ужасно! – Чтобы не упасть, пани Пегусова прислонилась к плечу мужа.

– Что меня удивляет, так это стиль всех этих манипуляций. Неужели появился какой-то новый, неизвестный мне вор-взломщик? – продолжал Ипполлит Квасс, рассматривая царапины на замке сквозь увеличительное стекло. – Так не работает ни один из известных мне взломщиков. Очень скверно, если в дело замешан какой-то новый, неизвестный мне преступник. Это было бы просто трагично.

– Не может быть! – взволнованно воскликнул пан Цедур. – Ведь вы, maestro mio, знали их всех без исключения?

– Жизнь идет вперед, дружище, а я вот уже несколько лет, как удалился на отдых и посвятил себя хореографическому искусству. За это время мог появиться новый преступник. Но не будем за бегать вперед… Прежде всего проверим еще одно чрезвычайно важное и, я бы сказал, решающее обстоятельство. Прежде всего мне хотелось бы, пан Анатоль, за дать вам один маленький вопросик.

– Слушаю вас.

– Давайте пройдем в вашу комнату, – сказал сыщик Квасс, пряча увеличительное стекло.

Когда они оказались в комнате пана Фанфары, Ипполлит Квасс попросил его сесть и сосредоточиться, а сам открыл свой чемоданчик и стал вынимать оттуда различные флакончики с притертыми пробками.

– Вы утверждаете и настаиваете, пан Анатоль, что спугнули вора?

– Да, утверждаю и настаиваю.

– Прошу вас быть внимательным. Итак, вы вбегаете в комнату…

– Вбегаю в комнату, – повторил пан Анатоль.

– И видите в окне преступника…

– Вижу преступника.

– Нюхаете…

– Нюхаю… но нет, я ничего не нюхал.

– Однако же вы почувствовали какой-то запах?

– Запах? – удивился пан Фанфара.

– Сосредоточьтесь и постарайтесь вспомнить, чем пахло в ту минуту в комнате, – настаивал Ипполлит Квасс.

– Действительно, – прошептал пан Фанфара, – в комнате был какой-то странный запах.

– А не можете ли вы определить его поточнее?

– Нет… пожалуй, нет… Впрочем, запах был какой-то непривычный.

– Отлично, – сказал сыщик Квасс и неожиданно сунул под нос оторопевшему пану Анатолю маленький флакончик. – Не это?

Пан Фанфара недоверчиво понюхал:

– Приятно пахнет!

– Я не спрашиваю вас, приятно ли пахнет. Мне важно знать, этот ли запах вы почувствовали, когда вошли в комнату? Если да, то мы имеем дело со знаменитым карманщиком доктором Богумилом Кадриллом.

– Почему?

– Это жасмин, а доктор Богумил Кадрилл всегда работает в визитке, обильно орошенной лучшими жасминовыми духами. Жасминовые духи – слабость доктора Богумила Кадрилла. Слабость заведомо опасная – доктор Богумил Кадрилл подвергает себя риску, но он не может отказаться от любимых духов. У каждого преступника есть какая-нибудь слабость. Итак, пан Анатоль, тот ли это запах?

– Нет. Тот запах никак нельзя назвать приятным, – поморщился пан Фанфара.

– Понимаю, – сказал Ипполлит Квасс и молниеносно сунул под нос пану Анатолю другой флакончик.

Пан Анатоль с отвращением отшатнулся.

– Нет, это не то. Как вы могли подсунуть мне такую гадость?

– Может, это?

– Нет, – поперхнулся пан Фанфара, – это аммиак.

– А это?

– Да, пожалуй.

– Вы уверены? Нюхайте хорошенько! Пан Фанфара высморкался и принюхался.

– Да, да, конечно, это тот запах.

– Стало быть, валерьянка, – с триумфом сказал сыщик, но лицо его тут же помрачнело. – Валерьянка, – повторил он, поглаживая подбородок. – Нехорошо. Это значит, что в комнату проник Венчислав Неприметный. Иными словами, дело серьезное. Венчислав Неприметный – самый коварный, самый ловкий и самый опасный представитель преступного мира… Что ему здесь было нужно? Зачем он приходил? – задумался Ипполлит Квасс. – Не нравится мне все это… Ваш сынок, пани Пегусова, попал в какую-то скверную историю. Родители с ужасом смотрели на сыщика.

– А вы уверены, – сказал пан Фанфара, – вы уверены, что это именно Венчислав Неприметный?

– О, тут у меня нет никаких сомнений – валерьянка объясняет все. Только Венчислав Неприметный носит всегда при себе валерьянку и перед каждой операцией принимает по тридцать капель. Другое дело – запах сливянки. Запах сливянки сразу указал бы на Альберта Фляша. Запах бензина на месте преступления недвусмысленно указал бы на коварного шантажиста Теофиля Боцмана. Он же Теофиль-Душитель, или Чернопалый. Он всегда орудует в черных перчатках и моет их в бензине, так как ему постоянно кажется, что они грязные. Но, поскольку в данном случае мы слышим запах валерьянки, об ошибке не может быть и речи. Диагноз только один – Венчислав Неприметный.

– Вы так хорошо их всех знаете… – в ужасе пролепетала пани Пегусова.

Ипполлит Квасс скромно улыбается:

– Тридцать лет практики, уважаемая.

– Вы тридцать лет были сыщиком?

– Не только сыщиком… – Ипполлит Квасс печально задумался.

– Пан Ипполлит долго практиковался среди преступников, чтобы приобрести необходимый опыт.

– …Как это понимать? – испугалась пани Пегусова.

– Некогда и я был преступником, уважаемая пани, однако после тяжелого морального потрясения свернул с этой пагубной дороги.

– Вы были преступником! О боже! – ахнула пани Пегусова.

– Да, увы! Я был известным вором, но еще двадцать лет назад свернул с дорожки злодеяний и с тех пор, борясь с мошенничеством, воровством и преступлениями, искупаю зло, которое когда-то причинил людям.

– О… о… о… – От ужаса пани Пегусова не находила слов.

– Это удивительно, – взволнованно сказал Алек. – Расскажите нам об этом подробнее!

– Как-нибудь в другой раз, молодой человек. Сейчас некогда. Нужно спасать бедняжку Марека. Дело обстоит значительно сложнее, чем я предполагал. Подумаем, с чего начать.

– Наверное, следует немедленно арестовать Венчислава Неприметного, – сказал Алек.

– Вообще странно, что, так хорошо зная этого преступника, вы позволяете ему резвиться на свободе, – заметил пан Пегус.

– Увы, – развел руками Ипполлит Квасс, – чтобы арестовать Венчислава Неприметного, нужны улики. Ни один суд не может наказать его, не имея улик. А Венчислав Неприметный, как я уже говорил, принадлежит к числу самых ловких преступников и совершает кражи, не оставляя никаких следов.

– А валерьянка? – спросил Алек.

– Запах валерьянки не может считаться доказательством, юноша, и ни один суд не вынесет приговора на основе такой летучей улики. К сожалению, до сих пор я не имел случая собрать более вещественные доказательства. Дело в том, что за последние несколько лет я отошел от своей основной профессии. Теперь я, так сказать, сыщик-пенсионер и всецело посвятил свой досуг хореографическому искусству…

– Пан Ипполлит Квасс руководит школой бальных танцев на Карловой улице, – объяснил пан Цедур. – Именно там и состоялось наше знакомство.

– Совершенно верно, я занялся вашим делом только ради моего друга пана Цедура, который, в свою очередь, обратился ко мне по просьбе друга Марека, пана Фанфары.