Текст книги "Шагающий магазин игрушек"

Автор книги: Эдмунд Криспин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

ЭПИЗОД С ЭКСЦЕНТРИЧНЫМ ПРОФЕССОРОМ

На смену серому рассвету пришло золотое утро. В парках и садах уже падали листья, но деревья еще мужественно сверкали багрянцем, бронзой и золотом. Серый лабиринт Оксфорда начал оживать.

Студентки появились первыми. Одни, нелепо одетые, стайками мчались на велосипедах, прижимая к себе мешающие им портфели, другие топтались у библиотеки, ожидая, когда откроются двери, и они вновь смогут углубиться в проблемы влияния христианства на католичество, в исторические даты (по возможности), в сложности гидродинамики и кинетической теории газов, в дебри законов, что-нибудь вроде «не связанного с нарушением контракта или договора правонарушения, дающего основание предъявить иск», или в тайны расположения и назначения околощитовидной железы.

Студенты вставали неторопливо, натягивали брюки, надевали пиджаки и шарфы поверх пижам и, спотыкаясь, пересекали квадратные дворы, чтобы отметить явку на занятия, а затем, спотыкаясь же, возвращались в постель.

Студенты-художники появлялись редко, укрощая плоть в стремлении поймать хорошее освещение – неуловимое и почти такое же недосягаемое, как Грааль.

Торговый Оксфорд тоже проснулся: магазины открывались, двигались автобусы, улицы заполнялись транспортом. По всему городу – в колледже, церквях, на башнях и колокольнях – механизмы часов зажужжали, лязгнули и пробили девять часов в сумасшедших синкопах несовпадающих ритмов и тональностей.

Нечто ярко-красное на колесах промчалось вниз по Вудсток-роуд. Это был крошечный, необыкновенно громкоголосый и сильно побитый спортивный автомобиль. Поперек его капота крупными белыми буквами было написано: «Лили Кристин-III». Радиатор украшала хромированная обнаженная женская фигурка, наклонившаяся вперед под опасным углом.

Машина доехала до перекрестка Вудсток-роуд и Банбери, повернула налево и выехала на дорогу, идущую вдоль колледжа Святого Кристофера, покровителя путешественников (для тех, кто не знает, следует сказать, что этот колледж находится рядом с колледжем Святого Иоанна).

Затем она свернула в открытые кованые ворота и проследовала со скоростью шестьдесят километров в час по покрытой гравием и окаймленной лужайками и кустами рододендрона короткой дорожке, которая заканчивалась полукругом, где машине было очень трудно развернуться.

Было совершенно очевидно, что сидящий за рулем не особенно хорошо владел искусством вождения. Он отчаянно боролся с рычагами передачи. Машина рванулась прямо к окну, в котором президент колледжа, скромный худой человек с незатейливыми эпикурейскими вкусами, грелся на солнышке. Осознав опасность, он в панике отскочил. Но машина промахнулась, и даже не зацепив стены его жилища, промчалась до конца дорожки, где водителю удалось, невероятно вывернув руль, сделать полный разворот, изрядно попортив травяной бордюр.

Теперь, казалось, ничто не могло помешать ему умчаться по пути, которым он приехал, но, к несчастью, выравнивая руль, он перестарался, и машина, с ревом проскакав по лужайке, уткнулась носом в куст рододендрона, фыркнула, чихнула и заглохла.

Водитель вылез и сурово посмотрел на машину. В это время она неожиданно громко стрельнула выхлопной трубой. Он нахмурился, взял с заднего сиденья молоток, открыл капот и стукнул по какой-то детали. Потом, закрыв капот, сел на свое место. Мотор заработал, и машина, сделав гигантский прыжок, помчалась задним ходом к дому президента. Президент, который вернулся к окну и со страхом наблюдал за этой сценой, ретировался не менее поспешно, чем в первый раз. Оглянувшись через плечо, водитель увидел возвышающийся над ним, словно лайнер над моторной лодкой, дом президента. Без колебаний он перевел рычаг передачи на передний ход. Машина издала пронзительный визг, затряслась, как человек в пароксизме малярии, и остановилась. Через мгновение из выхлопной трубы грохнул неописуемый прощальный выстрел.

Водитель с достоинством поставил ее на тормоза, вылез, достал с заднего сидения портфель.

Прекратившийся шум позволил президенту рискнуть опять подойти к окну и даже распахнуть его.

– Мой дорогой Фэн, – укоризненно сказал он, – я рад, что вы оставили нам кое-что от колледжа для продолжения занятий. Я боялся, что вы снесете его начисто!

– О! Правда? – сказал водитель веселым, слегка носовым голосом. – Напрасно волновались, мистер президент. Я великолепно вожу машину. В моторе что-то не в порядке, только и всего. Не могу понять, почему она издает эти звуки после остановки. Я уже все перепробовал.

– А я не вижу необходимости, – брюзгливо заметил президент, – чтобы вы въезжали на нашу территорию на машине.

Он захлопнул окно, но без злости.

Эксцентричность Джерваса Фэна, профессора английского языка и литературы, члена Совета колледжа Святого Кристофера, не укладывалась в обычные шаблоны профессорских причуд. Фэн энергично пересек лужайку, миновал ворота в кирпичной стене, у которой в весеннее время пышно цвели персиковые деревья, и вошел в главный сад колледжа.

Фэн был высокий, стройный человек лет сорока, с веселым, худощавым, свежим, гладко выбритым лицом, его темные волосы, старательно прилизанные с помощью воды, торчали вихрами на макушке. На нем был огромный дождевик и необыкновенная шляпа.

– А, мистер Хоскинс, – сказал он студенту, который расхаживал по лужайке, обняв за талию хорошенькую блондинку. – Уже трудитесь, я вижу?

Хоскинс, крупный, костлявый, меланхоличный и немного напоминающий грустного сенбернара молодой человек, кротко поморгал.

– Доброе утро, сэр, – сказал он.

Фэн прошел дальше.

– Не бойся, Дженни, – сказал Хоскинс своей подружке, – смотри, что я для тебя приготовил.

Он вынул из кармана пальто большую коробку шоколада.

Тем временем Фэн прошел по открытой галерее, выложенной каменными плитами, повернул в дверь направо, взбежал по лестнице на второй этаж и вошел в свой кабинет. Это была длинная светлая комната с окнами, выходящими во двор и в сад. Стены были кремового цвета, ковер и портьеры – темно-зеленого. Низкие полки были уставлены книгами, на стенах висели китайские миниатюры, а на камине стояло несколько весьма потрепанных бюстов и барельефов английских писателей. Напротив окна у северной стороны стоял большой письменный стол с двумя телефонами, нуждающийся в уборке. В одном из роскошных кресел с затравленным видом сидел Ричард Кадогэн.

– Да, Джервас, – проговорил он медленно тусклым голосом, – немало воды утекло с тех пор, как мы с тобой были студентами.

– Господи! – воскликнул потрясенный Фэн. – Ты? Ричард Кадогэн?

– Да.

– Ну. конечно, я очень рад приветствовать тебя, но ты приехал в довольно неподходящее время…

– А ты так же невоспитан, как и раньше.

Фэн уселся на край стола с выражением болезненного изумления.

– Что за неслыханное обвинение! Разве я сказал тебе хоть одно неласковое слово?

– Это ты написал рецензию на мою первую опубликованную поэму: «Без этой книги может обойтись любой»?

– Ну, да, – сказал довольный Фэн. – Какой сжатый стиль был у меня в те дни! Как ты поживаешь, дружище?

– Ужасно. Ты ведь не был профессором, когда я в последний раз видел тебя. В Университете тогда было больше здравого смысла.

– Я стал профессором, – твердо ответил Фэн, – благодаря моим потрясающим научным дарованиям и острому, могучему уму.

– Но ты писал мне в то время, что не обошлось без протекции.

– Я? Разве? – смутился Фэн. – Ну, сейчас это не играет роли. Ты уже завтракал?

– Да.

– Тогда закуривай.

– Спасибо… Джервас, я потерял лавку игрушек!

Фэн взглянул на него внимательно и, протягивая ему зажигалку, спросил с осторожностью:

– Может быть, ты будешь так добр, что объяснишь мне это странное заявление?

Кадогэн объяснил. Он долго объяснял. Он объяснял с чувством праведного негодования и оскорбленной души.

– Мы прочесали все окрестности, – горько жаловался он. – И, вообрази, там ВООБЩЕ нет игрушечной лавки. Мы спрашивали людей, которые прожили там всю жизнь, но они никогда о ней не слыхали. А я уверен, что не ошибся. Бакалейщик! Хм… Мы вошли внутрь и это действительно была бакалейная лавка, а дверь вовсе не скрипела… Но ведь существует смазочное масло? – добавил он без особой уверенности. – И еще… Там сзади была дверь точно такая же, как я видел. Но я узнал потом, что все магазины в этом ряду построены по одному проекту. Но самое ужасное, это полиция, – простонал он. – Они не грубили и не хамили. Нет. Они были ужасно милы и ласковы, как мы бываем с людьми, дни которых сочтены. Когда они думали, что я не слышу, они говорили о контузии. Все несчастье в том, что при дневном свете все выглядит иначе и, вероятно, я колебался, делал ошибки и противоречил сам себе. Так или иначе, они отвезли меня обратно на улицу Сент-Олдгейт и посоветовали обратиться к врачу. Я расстался с ними, позавтракал и пришел сюда. И вот, я перед тобой.

– Насколько я тебя понял, – сказал Фэн с сомнением, – вы не поднимались в квартиру над лавкой?

– Ах, да! Я просто забыл упомянуть об этом. Поднимались. Там. конечно, не было никакого трупа, и вообще все было совсем иначе. Так, например, лестницу и коридор покрывали ковры, все чисто и проветрено, на мебели чехлы, и гостиная совершенно не похожа на комнату, в которой я был. Мне кажется, что именно тут полиция окончательно убедилась в том, что я сумасшедший.

Кадогэн замолчал, переживая боль невыносимой несправедливости.

– Ну, – осторожно сказал Фэн, – если допустить, что этот рассказ не является плодом расстроенного воображения…

– Я совершенно здоров!

– Не ори на меня, мой дорогой, – обиделся Фэн.

– Конечно, я не могу обвинять полицию в том, что они считают меня сумасшедшим, – в Кадогэне заговорило оскорбленное достоинство.

– … и допуская, – продолжал Фэн с раздражающим спокойствием, – что игрушечная лавка на Ифли-роуд не отрастила крылья и не упорхнула, не оставив после себя даже дырки, зададимся вопросом: что могло заставить людей глубокой ночью подменить игрушки бакалеей?

Кадогэн сердито фыркнул.

– Это абсолютно ясно. Они знали, что я видел труп, и хотели сделать так, чтобы меня сочли за психа, когда я стану рассказывать об этом. Шишка на голове может служить доказательством причин моих галлюцинаций. А окно в чулане нарочно было оставлено открытым, чтобы я мог вылезти.

Фэн ласково посмотрел на него.

– Прекрасно. – сказал он, – но это не объясняет основную загадку этого дела – почему вначале БАКАЛЕЙНУЮ лавку переделали в ИГРУШЕЧНУЮ?

Об этом Кадогэн не подумал.

– Понимаешь, – продолжал Фэн, – они не могли знать, что ты сунешь нос в эту лавку. Бакалея была убрана, а игрушки подложены совсем по другой причине. Их в любом случае должны были снова вернуть на место.

Кадогэн почувствовал облегчение. Он уже сам начал было подозревать, не страдает ли он галлюцинациями. Право же, в Фэне было что-то успокаивающе-обнадеживающее. Кадогэн придал своему тонкому надменному лицу хмурое выражение.

– Но зачем? – спросил он.

– Я могу найти множество причин, – сказал Фэн мрачно, – но, вероятно, все они будут неверными.

Кадогэн потушил сигарету и полез в карман за другой. Пальцы его нащупали клочок бумага, который он поднял около убитой. Он был потрясен сознанием того, что он мог забыть о нем.

– Послушай, – воскликнул он возбужденно, вытаскивая клочок из кармана. – Смотри-ка! Вещественное доказательство! Я нашел это возле трупа. Я совсем забыл про него. Мне лучше опять пойти в полицию! – он с воодушевлением вскочил с кресла.

– Успокойся, друг мой, – сказал Фэн, беря клочок из его рук. – Дай-ка мне взглянуть, что именно эта вещь доказывает.

Он вслух прочитал написанные карандашом цифры:

– 07691! Очевидно, это номер телефона.

– Может быть, это номер телефона убитой?

– Мой дорогой Ричард, какое поразительное отсутствие сообразительности… Никто не носит с собой свой собственный номер телефона.

– Она могла написать его для кого-нибудь. Или это не ее бумажка!

– Нет, – сказал Фэн, размышляя над клочком, – поскольку ты забываешь довольно многое, то, я полагаю, ты не помнишь, не попадалась ли тебе ее сумочка и не заглядывал ли ты в нее?

– Я уверен, ее там не было. Ясно, если бы она была, я заглянул бы в нее в первую очередь.

– Никогда ни в чем нельзя быть уверенным, имея дело с тобой, – Фэн глубоко вздохнул. – Ну-с, единственное, что можно сделать с этим номером, это позвонить по нему.

Он снял трубку, набрал цифры и подождал. Через некоторое время ему ответили.

– Хэлло, – сказал слегка дрожащий женский голос.

– Хэлло, мисс Скотт. – сказал весело Фэн. – Как поживаете? Давно ли вернулись из Белуджистана?

Кадогэн вытаращил глаза.

– Простите, – ответил голос, – но я не мисс Скотт.

– О, – Фэн в смятении смотрел на телефон, как бы опасаясь, что он в любой момент может рассыпаться на части. – А кто это говорит, скажите, пожалуйста?

– Миссис Уитли. Вы, вероятно, ошиблись номером.

– Да, конечно. Ужасно глупо. Простите, что побеспокоил вас. Всего наилучшего!

Фэн бросил трубку и, схватив телефонную книгу, начал ее перелистывать.

– Уитли, – бормотал он, – … Уитли… Ага, вот: Уитли, Д.Х., Нью-Инн-Холл-стрит. Оксфорд, 07691. Эта леди, кажется находится в добром здравии. И я надеюсь, ты сознаешь, мой дорогой Кадогэн, что это может быть телефон любой из сотен других телефонных станций.

Кадогэн устало кивнул.

– Да, понимаю. Это, действительно, безнадежно.

– Послушай, а вы с полицейскими ходили на задворки? Туда, откуда ты вылез?

– Нет.

– Тогда мы это сделаем сейчас. Мне хочется взглянуть на это место. – Фэн на минуту задумался. – У меня в десять часов консультация, но ее можно отложить.

Он быстро нацарапал несколько слов на обратной стороне старого конверта и поставил его на камин.

– Пошли. – сказал он. – Мы поедем на моей машине!

И они поехали. Езду с Фэном вряд ли можно было назвать удовольствием для человека, находящегося в физическом состоянии Кадогэна. На Сент-Джилс-стрит было еще ничего, так как эта улица очень широкая и на ней было чрезвычайно трудно врезаться во что-нибудь, за исключением пешеходов, которые непрерывно сновали через дорогу, как разволновавшиеся куры, с отчаянным презрением к смерти. Но зато на Брод-стрит, несмотря на ее ширину, они чуть не вмазались в крытый грузовик с рекламой магазина корсетов, проскочили на красный свет на Кинг-Армс и пересекли Холли-Уэлл и Лонг-Уолл-стрит меньше, чем за минуту. Их триумфальный въезд на забитую машинами Хай-стрит Кадогэн описывал впоследствии как наиболее кошмарную часть своего приключения, так как Фэн был не из тех людей, которые будут ждать кого-то или чего-то.

Кадогэн отключил слух и зрение и старался размышлять о вечных истинах. Выбравшись, наконец, из этой толчеи, они проехали по мосту Магдалины, и Кадогэн в третий раз за это утро очутился на Ифли-роуд.

Фэн резко затормозил, и «Лили Кристин-III» остановилась, вся дрожа, на некотором расстоянии от мифической лавки.

– Ты уже был здесь раньше, – сказал он. – Кто-нибудь может узнать тебя, – «Лили» громко выстрелила. – Лучше бы она этого не делала… Я иду на разведку местности. Подожди меня здесь.

Он вылез из машины.

– Ладно, – сказан Кадогэн. – Ты без труда найдешь магазин. Прямо напротив церкви.

– Когда я вернусь, мы обойдем дом сзади.

Фэн зашагал со свойственной ему энергией.

Утренний наплыв покупателей еще не начался, и заведение Уинкуорса, семейного поставщика провизии и бакалеи, было пусто, за исключением самого поставщика – облаченного в белоснежные ризы толстяка с круглым добродушным лицом.

Фэн решительно вошел, заметив, однако, что дверь не скрипит.

– Доброе утро, сэр, – сказал поставщик любезно, – чем могу служить?

– О, – сказал Фэн, оглядываясь с любопытством. – Я хотел бы фунт… – он пошарил в уме в поисках чего-либо подходящего, – … сардин.

Торговец был явно удивлен.

– Боюсь, что мы не продаем их на вес, сэр.

– Тогда бутылку риса!

– Простите, что, сэр?

– Это вы – мистер Уинкуорс? – Фэн поспешно отбросил тему о покупках.

– Что вы! Нет, сэр. Я только продавец. Владелец магазина мисс Уинкуорс, мисс Элис Уинкуорс.

– Могу я ее видеть?

– К сожалению, ее сейчас нет в Оксфорде.

– А она живет здесь, наверху?

– Нет, сэр. – Продавец окинул его странным взглядом. – Наверху никто не живет. А теперь займемся вашими покупками.

– Я думаю заняться ими несколько позже, – мягко ответил Фэн. – Значительно позже, – добавил он.

– Я к вашим услугам в любое время, сэр, – высокопарно заметил продавец.

– Жаль, – Фэн внимательно наблюдал за ним, – жаль, что вы не продаете игрушек.

– Игрушек? – вскричал продавец, и было ясно, что его изумление искреннее. – Ну, знаете ли, сэр, вряд ли вы найдете игрушки в бакалейной лавке. Не правда ли?

– Да, не правда ли? – весело сказал Фэн. – И трупы тоже. Доброго вам утра!

И вышел.

– Ни черта, – сказал он Кадогэну, который сидел в «Лили Кристин» и поправлял бинтовой тюрбан на голове. – Я убежден, что этот человек ничего не знает. Хотя он вел себя довольно странно, когда я спросил о владельце магазина. Это некая мисс Элис Уинкуорс.

– Пошли лучше на задний двор, – сказал Кадогэн, – если ты считаешь, что это имеет смысл. – Судя по его тону, у него не было уверенности в успехе.

– Да, между прочим, – сказал Фэн, когда они шли по узкому переулку, куда выходили задние двери магазинов, – там был кто-нибудь, когда ты вернулся с полицией?

– В магазине? Нет. Никого. Полиция открыла дверь отмычкой или еще чем-то. Дверь была заперта. – Они подошли к воротам. – Здесь, – сказал Кадогэн.

– И кого-то тут вырвало, – с отвращением сказал Фэн.

– Меня, – сказал Кадогэн, заглядывая в ворота.

Заброшенное, заросшее место, которое казалось таким зловещим в рассветных сумерках, выглядело сейчас вполне обычным.

– Видишь вон то маленькое окно, – сказал Кадогэн, – справа от двери? Это чулан, откуда я вылез.

– Да ну? – сказал Фэн задумчиво. – Пойдем, взглянем на него.

Маленькое окошко все еще было открыто, но оно находилось гораздо выше, чем казалось Кадогэну, и даже такой высокий человек, как Фэн, не мог заглянуть в него. Слегка разочарованные, они подошли к задней двери.

– Открыто, – сказал Фэн.

Кадогэн стукнулся о железный мусорный ящик.

– Ради бога, постарайся не шуметь, как бегемот, – прошипел Фэн.

Он осторожно вошел, Кадогэн за ним. Ему не было ясно, что они собираются делать. Слева был небольшой коридорчик с чем-то вроде кухни, пустой и запущенный, справа – дверь в чулан. Из магазина доносились голоса и звон кассового аппарата. В чулане больше не было ни щеток, ни тряпок. Вместо этого громоздились горы бакалейных товаров и консервов.

И Кадогэна вдруг охватили сомнения. А что если все это было бредом? Вполне возможно, что по дороге в Оксфорд он упал, ушиб голову и вообразил всю эту историю – ее содержание было достаточно кошмарным.

Он огляделся. Прислушался. И затем, охваченный тревогой, дернул Фэна за рукав. Сомнений не было. К двери приближались шаги. Фэн не колебался ни минуты.

– Каждый за себя! – крикнул он, прыгнул на груду ящиков и выскочил в окно.

К несчастью, во время прыжка вся эта груда со страшным грохотом развалилась, отрезав Кадогэну путь к отступлению. Собирать всё времени не было, дверь тоже исключалась – ручку уже кто-то поворачивал. Кадогэн схватил в одну руку банку тушеных бобов, а в другую – почек в соусе и ждал, приняв угрожающую позу. В кладовую вошел жирный продавец. При виде незнакомого гостя он остолбенел, выпучил глаза и разинул рот, но к удивлению Кадогэна не сделал никакого агрессивного жеста. Вместо этого, он воздел руки к небу, словно муэдзин, взывающий к Аллаху, и громким театральным голосом закричал: «Воры, воры, воры!» После этого он выскочил из кладовой со всей прытью, на которую только был способен. Несомненно, он гораздо больше боялся Кадогэна, чем Кадогэн его.

Но Кадогэн не стал задерживаться для размышлений над этим вопросом. Он пустился бежать.

Фэн сидел в «Лили Кристин-III» и сосредоточенно читал «Таймс». А возле лавки собралась небольшая толпа, которая с вялым интересом прислушивалась к несмолкаемым крикам продавца. Кадогэн скользнул на заднее сиденье и лег на пол. Машина скачком рванулась вперед. Когда они проехали мост Магдалины, Кадогэн сел и горестно произнес:

– Ну и ну!

– Спасайся, кто может! Не забывай, дорогой Кадогэн, я должен беречь свою репутацию. Это был продавец?

– Да.

– Ты его треснул?

– Нет. Он от страха убежал… Черт побери, – сказал Кадогэн, – я унес с собой эти две банки!

– Ну, что ж, мы их съедим за ланчем. Конечно, если тебя не арестуют раньше за мелкую кражу. Он тебя видел?

– Да… Послушай, Джервас…

– Ну?

– Я хочу докопаться до истины в этом деле. Я загорелся. Давай-ка съездим на Нью-Инн-Холл-стрит.