Текст книги "Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений"
Автор книги: Эдмунд Фелпс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)
Приходится сделать вывод, что ни волнующие путешествия, позволившие открыть новые земли, ни блистательные открытия в науках, ни последовавшие за ними важные изобретения не могли быть причиной резкого и устойчивого роста производительности и заработной платы в XIX веке в экономиках Западной Европы и Северной Америки, вступивших в стадию «взлета». Скорее, взрывной рост экономических знаний в XIX веке должен быть следствием возникновения совершенно нового типа экономики – системы порождения эндогенных инноваций, которые могли поддерживаться многие десятилетия, пока система продолжала работать. Только такое структурирование этих экономик, которое способствовало внутренней креативности, прокладывая пути от этой креативности до инноваций, то есть обеспечивая то, что мы можем назвать эндогенной инновацией, могло вытолкнуть эти страны на крутую тропу устойчивого роста. Если здесь и было какое-то фундаментальное «изобретение», то оно состояло в оформлении таких экономик, которые в своих попытках создания инноваций опирались на креативность и интуицию, заключавшиеся внутри них самих. Это были первые в мире современные экономики. Их экономический динамизм превратил их в чудо современности.
Нам нет нужды на основе данных о росте производительности делать вывод о наличии (или отсутствии) динамизма, подобно тому, как физики делают вывод о существовании темной материи и темной энергии. Революция в обществах, обладающих экономиками, вступившими в стадию «взлета», распространилась далеко за пределы этого небывалого феномена – постоянного и внешне устойчивого роста. Когда увеличилось число первых предпринимателей, которые в конце концов затмили собой торговцев, и когда все больше людей стало заниматься новыми методами и продуктами, то есть внедрять их и придумывать, для все большего числа участников стал радикально меняться сам опыт труда. Повсюду – и в розничной торговле, и в текстильной промышленности, и на «Улице жестяных кастрюль» (Tin Pan Alley)1515
Собирательное обозначение американской музыкальной индустрии, концентрировавшейся первоначально между 28-й улицей и Пятой и Шестой авеню на Манхэттене. – Примеч. пер.
[Закрыть] – люди в своей массе стали заниматься придумыванием, созданием, оценкой и проверкой нового и обучением на опыте.
Таким образом, современные экономики в определенном смысле вернули обществу «дух героизма», который надеялся обнаружить Смит, поскольку возникло желание выделиться из толпы или ответить на брошенный вызов. Также эти экономики дали обычным людям, наделенным самыми разными талантами, своего рода процветание – опыт вовлеченности, личностного роста и самореализации. Даже люди с немногими или скромными талантами, которых едва хватало, чтобы найти работу, приобрели опыт применения собственного разума – проработки возможности, решения задачи, осмысления нового способа или какой-то новой вещи. Короче говоря, искра динамизма создала современную жизнь.
Эти современные экономики, настоящие и прошлые,– их польза и издержки, условия их возникновения, демонтаж некоторых из них, их оправдание и сегодняшнее ослабление тех из них, что сохранились,– вот тема этой книги.
Часть 1:Опыт современной экономики
Он был <...> жертвой ностальгии по своему роду, по своей эпохе, по европейскому человеку и по своей славной истории желаний и мечтаний.
Уилла Кэсер. Смерть приходит за архиепископом
ГЛАВА 1:Как современные экономики достигли динамизма
Извечный секрет необычайной продуктивности гения – в его умении находить новые постановки задач, интуитивно предугадывать теоремы, приводящие к новым значительным результатам и к установлению важных зависимостей. Не будь новых концепций, новых целей, математика с присущей ей строгостью логических выводов вскоре исчерпала бы себя и пришла в упадок, ибо весь материал оказался бы израсходованным. В этом смысле можно сказать, что математику движут вперед в основном те, кто отмечен даром интуиции, а не строгого доказательства.
Феликс Клейн. Лекции о развитии математики в XIX столетии
Впервой части этой книги первые современные экономики рассматриваются в качестве ядра современных обществ, возникших на Западе в начале XIX века. Их невиданный динамизм нашел отражение и в других областях общества. Мы опишем, как эти экономики изменили не только уровень жизни и стандарты труда, но и сам характер жизни, ведь динамизм проявляется самыми разными способами. Затем мы перейдем к изучению того, как и почему возникли эти экономики, определившие нашу историю.
Современная экономика – в том смысле, в каком этот термин используется здесь,– означает не экономику наших дней, а, скорее, экономику со значительным уровнем динамизма, то есть воли, способности и стремления к инновациям. В таком случае можно было бы спросить, что делает современную экономику современной – так же, как уместен вопрос о том, что делает современной современную музыку. Если национальная экономика является комплексом экономических институтов и сетью экономических установок, то есть экономической культурой, какая именно структура этих элементов подпитывала динамизм современной экономики? Для начала нужно прояснить само понятие динамизма и его связь с ростом, с которым его часто путают.
Повторим: инновация – это новый метод или новый продукт, который становится новой практикой в какой-то части мира 1616
Такое словоупотребление не является универсальным, но получает все большее распространение. Примером может служить следующая работа: Denning and Dunham, The Innovator’s Way (2010). Для экономистов со времен «Теории экономического развития» Шумпетера, впервые опубликованной в 1912 году, инновация означала новую практику, а не просто новую разработку. (По его мнению, разработка и внедрение осуществляются совместно, являясь, по сути, одним и тем же.) Сциентисты обычно называют инновацией изобретение нового метода или товара, независимо от того, нашлись ли на него покупатели.
[Закрыть]. Новая практика может возникнуть в какой-то одной стране или группе из нескольких стран, а потом распространиться далее. Любая такая инновация предполагает одновременно порождение чего-то нового, то есть придумывание какой-то новой вещи и ее разработку, и первоначальное внедрение. Следовательно, инновации зависят от определенной системы. Инновационные люди и компании – это только начало. Чтобы у инновации появились хорошие перспективы, обществу требуются люди с экспертными знаниями и опытом, позволяющими судить о том, стоит ли заниматься разработкой той или иной новинки; имеет ли смысл финансировать предложенный проект; наконец, когда новый продукт или метод разработан, стоит ли пытаться запустить его в оборот.
До последних нескольких десятилетий инновационной системой считалась национальная экономика. Чтобы осуществлять инновации, страна должна была сама заниматься как разработкой, так и внедрением. Однако в глобальной экономике, в которой национальные экономики открыты, разработка может осуществляться в одной стране, а внедрение – в другой. Если инновация, осуществленная силами какой-то одной страны или многих, внедряется затем в какой-то другой стране, это внедрение не рассматривается в качестве инновации, по крайней мере в глобальной перспективе. Однако отбор иностранных продуктов, которые могли бы быть хорошо встречены на внутреннем рынке, может потребовать такой же прозорливости, как отбор новых концепций для дальнейшей разработки. Различие между инновацией и имитацией является базовым, но граница между ними часто размыта.
Как современные экономики достигли динамизмаМы также должны разобраться с понятием динамизма экономики. Он представляет собой сочетание глубинных сил и способностей, скрывающихся за инновацией, – стремления менять вещи, необходимого для этого таланта, восприимчивости к новизне, а также поддерживающих все это институтов. Следовательно, динамизм, в том смысле, в каком мы понимаем его здесь,– это желание и способность к инновациям, к отступлению от актуальных условий и препятствий. Он, следовательно, контрастирует с тем, что обычно называют энергией (vibrancy), которая заключается в повышенном внимании к предоставляющимся возможностям, в готовности действовать и усердии, прилагаемом к тому, чтобы «сделать дело» (как говорил Шумпетер). Динамизм определяет нормальный уровень инноваций. Другие детерминанты, например рыночные условия, могут изменить результаты. Иногда может возникнуть нехватка новых идей, а в другие времена – их избыток, точно так же как у композитора бывают плодотворные периоды и пустые. Так что скорость актуальных инноваций может демонстрировать значительные колебания, что, однако, не предполагает изменений динамизма – при нормальной тенденции к инновациям. В послевоенной Европе в 1960-х годах наблюдался настоящий всплеск инноваций – примерами могут служить бикини, Новая волна и «Битлз». Однако к 1980-м годам, когда благосостояние выросло до прежнего уровня дохода, инновации сократились. Стало ясно, что динамизм Европы не восстановился даже частично, не дорос до прекрасного уровня межвоенных лет, хотя понимать это стали только тогда, когда накопились данные.
Один из способов оценки этого динамизма – измерить вышеупомянутые силы и способности, то есть отправные факторы, производящие динамизм. Другой подход – измерить величину результатов, то есть среднего годового объема инноваций за предшествующие годы или, другими словами, роста ВВП, не связанного с ростом капитала или рабочей силы, со скидкой на необычные рыночные условия и после вычета «ложных инноваций», скопированных с других стран. Подекадный средний доход, полученный участниками инновационного процесса, если бы мы могли его определить, дал бы нам примерную оценку этого «результата». Также мы можем измерить несколько массивов косвенных данных – формирование новых фирм, текучесть рабочей силы, оборот 20 крупнейших компаний, оборот розничных магазинов, а также среднюю продолжительность жизни универсального товарного кода того или иного продукта.
Темп экономического роста страны не является подходящей мерой динамизма. В глобальной экономике, которую двигают вперед одна или несколько высоко динамичных экономик, экономика с низким или даже нулевым динамизмом может регулярно демонстрировать практически те же темпы роста, что и любая из стран с успешной современной экономикой, то есть те же самые темпы роста производительности, реальной заработной платы и других экономических показателей. Так быстро она может расти отчасти за счет торговли с передовыми экономиками, но в основном благодаря тому, что поддерживает уровень энергии, достаточный для подражания исходным продуктам, внедряемым в современных экономиках. Прекрасным примером может служить Италия: в период 1890-1913 годов часовая выработка росла здесь теми же темпами, что и в Америке, но при этом оставалась на 43% ниже, не улучшая и не теряя свои позиции в порядковой таблице (рейтинге стран по относительному уровню их производительности – например, по почасовой выработке – и реальной заработной плате), однако ни один историк экономики не стал бы говорить, что экономика Италии была динамичной, и уж тем более не стал бы сравнивать ее динамизм с динамизмом Америки.
Экономика с низким динамизмом может какое-то время демонстрировать даже более высокий уровень роста, чем высокодинамичная современная экономика. Временное повышение темпов роста может проистекать из произвольного числа структурных сдвигов в экономике, таких как прирост активности или же увеличение динамизма с низкого уровня до не столь низкого. Когда экономика сдвигается на более высокое место в порядковой таблице, отчасти «догоняя» современные экономики, она растет с нормальной, то есть глобальной скоростью, к которой прибавляется еще и эта временная скорость, спадающая, когда страна достигает своей новой позиции. Однако даже наиболее высокий в глобальном масштабе уровень роста не указывает на то, что данная экономика достигла высокого динамизма, не говоря уже о высочайшем. Хорошим примером служит Швеция. Она была мировым чемпионом по темпам роста производительности с 1890 по 1913 год. В ней образовалось много новых компаний, и некоторые из них сохранились и стали впоследствии знаменитыми. Но нельзя сказать, что она приобрела такой же высокий динамизм, как у Америки или, например, Германии. В последующие десятилетия темпы ее роста упали ниже американских, а после 1922 года и вплоть до наших дней ни одна новая фирма не вошла в биржевой список десяти крупнейших фирм. Другим примером является высокий рост Японии с 1950 по 1990 год. Многие наблюдатели сделали вывод о высоком динамизме японской экономики, однако этот этап роста отражал не формирование полноценной современности в Японии (поскольку такой трансформации так и не произошло), а возможность импорта или имитации практик, которые десятилетиями осваивались в современных экономиках. Наиболее поздним по времени примером является рекордный рост в Китае после 1978 года: хотя все мы наблюдаем динамизм мирового уровня, сами китайцы обсуждают то, как добиться динамизма, необходимого для эндогенных инноваций, без которых им будет крайне сложно поддерживать свой быстрый рост.
Таким образом, «динамизм» той или иной страны не является просто иным названием для ее роста производительности. Для роста ей не нужен собственный динамизм, если динамизм есть у всего остального мира, ведь в этом случае ей достаточно энергии; и, с другой стороны, собственного динамизма недостаточно, если страна настолько мала, что он не может привести к каким-то большим результатам. Динамизм в значительной части мира ведет к глобальному росту, ограничивая влияние неудач. Современные экономики, отличающиеся высоким динамизмом, служат двигателями роста глобальной экономики – и сегодня, и в XIX веке.
Следовательно, хотя темпы роста производительности в той или иной экономике, то есть, например, часовая выработка в течение месяца или даже года, не являются показателем ее динамизма, можно предположить, что уровень ее производительности, соотносимый с уровнями за границей, является таким показателем. Действительно, за очень редкими исключениями экономики с максимальным или близким к максимальному уровнем производительности обязаны этим положением высокому уровню динамизма. Однако низкий уровень производительности страны может отражать как низкий динамизм, так и слабую энергию, или и то и другое сразу. Следовательно, относительный уровень производительности не является абсолютно надежным показателем динамизма экономики.
Чтобы точнее оценить динамизм экономики, мы должны внимательно рассмотреть, каково устройство экономики, которое может либо способствовать динамизму, либо препятствовать ему.
История внутреннего устройства современных экономикСтавшая едва ли не классикой теория Шумпетера с ее понятием прерывистого равновесия заблокировала все попытки осмыслить современную экономику, то есть экономику, которая порождает экономические знания с помощью своих собственных талантов и своего собственного понимания инновационного бизнеса. Господство этой теории привело к определенным последствиям: и по сей день политики и публицисты не проводят различий между современными, менее современными и совсем не современными экономиками. Все национальные экономики, даже являющиеся образцами современности, они считают простыми машинами по более или менее эффективному производству товаров, хотя некоторые из них отличаются врожденными недостатками или проводят политику, которая обходится им очень дорого.
Но достаточно просто взглянуть, и мы поймем, что есть особая материя, из которой сделаны современные экономики – это идеи. Видимые «товары и услуги», учитываемые национальной статистикой дохода,– это в основном воплощения прошлых идей. Современная экономика, прежде всего, занята деятельностью, направленной на инновации. Такая деятельность включает несколько этапов, упорядоченных в единый процесс. Это:
• придумывание новых продуктов или методов;
• подготовка предложений по разработке некоторых из них;
• отбор некоторых предложений по разработке для финансирования;
• разработка выбранных продуктов или методов;
• вывод на рынок новых продуктов или методов;
• оценка и возможное опробование конечными потребителями;
• целенаправленное внедрение некоторых из новых продуктов и методов;
• пересмотр новых продуктов после их опробования или первоначального внедрения.
В достаточно крупной экономике выигрыш в экспертных знаниях достигается за счет разделения труда по Смиту, и инновационная деятельность – не исключение: одни участники постоянно работают в команде, которая придумывает и проектирует новые продукты, другие работают в финансовой компании, которая отбирает новые компании, нуждающиеся в финансировании, третьи взаимодействуют с предпринимателями, занимающимися стартапами, четвертые специализируются в маркетинге и т. д. Не менее важно, что в динамичной экономике некоторая часть времени большинства участников тратится на наблюдение за актуальной практикой, из которого может возникнуть новая идея, позволяющая лучше делать какие-то вещи или делать лучшие вещи. Весь этот калейдоскоп деятельности является сектором идей. В высокодинамичной экономике деятельность, ориентированная на идеи, может достигать одной десятой общего объема человеко-часов. Однако инвестиции в новые идеи и новые практики, хотя часть такой работы и может осуществляться по наработанным схемам инвестирования, могут создать безграничный объем инвестиций в производство оборудования и мощностей, необходимых для создания новых продуктов. Это очень хорошо сказывается на занятости. (Инновационная деятельность в частности и инвестиционная деятельность в целом являются намного более трудоинтенсивными и, следовательно, более капиталосберегающими, чем производство потребительских товаров: так, в производстве пищевых продуктов используется много физического капитала (например, проволочные ограждения) и много энергии; в производстве энергии также используется много физического капитала (стреловые краны, дамбы и ветряки)1717
Австриец Фриц Махлуп провел некоторые из первых исследований по оценке значимости отраслей, нацеленных на производство новых экономических знаний. Вышеприведенные оценки не являются точными, но их нельзя считать и простой догадкой.
[Закрыть]).
Как работают эти современные экономики – экономики XIX и XX веков? Мы можем начать чуть ли не с физиологического уровня, примерно как Генри Грэй в своей «Анатомии» (1862). В этих современных экономиках мы обнаруживаем множество видов инновационной деятельности. Они выглядят параллельно направленными усилиями, составляющими конкуренцию идей. В экономике достаточного размера новые коммерческие идеи рождаются каждый день, в основном внутри предприятий. Разработка таких идей обычно требует наличия предприятий с высоким уровнем экспертных знаний. Не все проекты, поддерживаемые активными предпринимателями, получат финансирование. Капитал поступает только к тем из них, которые, по оценке предпринимателя и финансиста, обладают хорошими перспективами в плане разработки и маркетинга. Не все проекты, продвинувшиеся дальше, смогут воплотить идею в продукт, который был бы достаточно дешевым, чтобы его можно было вывести на рынок. Среди продуктов, выведенных на рынок, конечными клиентами (менеджерами или потребителями) будут заказываться и покупаться только те, что стоят риска, связанного с ранним внедрением. Только небольшая их часть дойдет до достаточно широкого внедрения, позволяющего продолжить производство или гарантировать его рост до безубыточного или даже прибыльного уровня. Подобный механизм отбора может сохранять лишь одну идею из тысячи тех, что были в начале. (По оценкам исследования Маккинси, на 10000 бизнес-идей приходится 1000 основываемых фирм, 100 из которых получают первоначальное финансирование, 20 – собирают капитал на первоначальном размещении акций, а 2 – становятся лидерами рынка.)
Мы можем изобразить, как такая конкуренция осуществляется в социалистической экономике: «предприятия» принадлежат государству, а финансирование поступает из государственного банка развития. Также можно представить подобную конкуренцию и в корпоративистской экономике: предприятия, хотя и являются частной собственностью, контролируются государством, а их финансы распределяются банками, подконтрольными государству. Однако в современных экономиках, известных нам по истории, не было ни одной из этих структур. Современные экономики двух последних столетий – особенно экономики Британии, Америки, Германии и Франции – были разновидностями современного капитализма, – и в той или иной степени они остаются таковыми.
В этих реальных современных экономиках, как и в любой современной капиталистической экономике, решения о выделении капитала на первые стадии инновационного процесса принимаются главным образом инвесторами, финансистами и покупателями акций, использующими свои собственные средства, или же менеджерами финансовых компаний, находящихся в частной собственности. Объединенные инвестиции и кредиты подобных «капиталистов», часть из которых обладает совсем не большим состоянием, определяют, какие из представленных направлений выберет экономика. Решения по запуску процесса планирования или по поиску финансирования на разработку новой идеи принимаются в основном производителями (менеджерами по профессии), основывающими частное венчурное предприятие или же действующими в рамках уже существующих частных предприятий. Чтобы отделить производителей, занятых подобными начинаниями, от производителей уже сложившихся продуктов, первых называют предпринимателями. В обычном случае предприниматели также вкладывают определенный капитал в новое предприятие. И предприниматель, занимающийся проектом, и его инвесторы надеются получить финансовую прибыль, которую может принести проект, и терпят убытки, если доходность оказывается отрицательной. Конечно, такие доходы невозможно определить изолированно: проекты конкурируют друг с другом, понижая уровень частных доходов и увеличивая земельную ренту, а также заработную плату. Финансовый доход является достаточно важным для инвестора с большой долей акций или же предпринимателя: на карту могут быть поставлены их уровень жизни и даже средства к существованию. Порой предпринимателю нужна перспектива выигрыша, чтобы получить моральную поддержку со стороны членов семьи.
Планы на прибыль, которую предприниматели и инвесторы делят между собой после выплаты долгов кредиторам,– не единственная ожидаемая выгода, учитываемая при принятии решения о запуске нового дела. И предприниматели, и крупные инвесторы отдают предпочтение проектам, которые дразнят их воображение и мобилизуют их силы. Также им порой хочется играть определенную роль в развитии своего сообщества или же страны 1818
Верно ли, что предприниматели обычно получают значительные нефинансовые выгоды? Шумпетер занимал скептическую позицию. Он язвительно пишет об успешном предпринимателе, который выясняет, что все же не будет допущен в изысканное общество. Также он думал, что средний реализованный финансовый доход предпринимателя будет ниже нормы: предприниматели были слишком оптимистичными или же платили высокую цену за то, чтобы заниматься интересным делом. Сегодня же сложилось общепринятое мнение, что даже в неромантичном XX веке современные предприниматели как группа получали значительные нефинансовые выгоды – «время жизни», как некоторые говорят,– но за это приходится платить некоторым количеством наличности. Однако все эти моменты не связаны с тем, как именно работает современная экономика.
[Закрыть]. (Некоторые предприниматели и финансисты создают предприятия в основном для того, чтобы принести общественную пользу, не зависящую от ожидаемых финансовых выгод. Такие «социальные предприниматели» могут сосуществовать рядом с классическими предпринимателями, причем они могут финансироваться как государством, так и другими источниками. В той мере, в какой эта параллельная система обладает динамизмом, она помогает делать современные экономики современными.)
Очень жаль, что в большинстве дискуссий, в которых учитываются разве что тривиальные различия между кораблями и фабриками, не проводят границу между современным капитализмом и меркантилистским капитализмом (который также известен в качестве раннего или торгового капитализма). Разумеется, ранний капитализм заложил основу для современного капитализма. Ранний капитализм закрепил права собственности, добился признания процента, прибыли и обогащения, а также разъяснил социальную роль индивидуальной ответственности. Меркантилистский капитализм также породил (в Венеции и Аугсбурге) банки, которые ссужали средства или же становились дольщиками предприятий. Однако современный капитализм отличается от меркантилистского так же, как инноваторы – от купцов. Меркантилистская экономика занималась распределением товаров среди потребителей. (Слегка преувеличивая, можно сказать, что люди собирали дары природы, а излишки отправляли на рынок, чтобы обменять их на другие дары природы.) Современный капитализм внедрил в капитализм инновации. Предприниматели вскоре отодвинули торговцев на второй план. Когда стало появляться все больше новых практик, многие гильдии, основанные еще в эпоху Средневековья, не смогли обеспечить соблюдение стандартов. Государство не успевало выпускать хартии, которые позволяли бы удовлетворять растущий по экспоненте спрос.
Еще хуже то, что экономики самых разных стран, которые подавляют конкуренцию, ограничивая выход на рынок, поделенный среди бизнесменов с хорошими связями, и не делают ничего, что могло бы стимулировать или упростить инновации, рассматриваются в качестве примеров капитализма теми, кто в этих экономиках страдает от лишений, а также теми, кто управляет этими экономиками. (Американская экономика считается «исключительным» случаем капитализма.) В Северной Африке круг тесно связанных друг с другом политиков, представителей элиты и вооруженных сил держит весь бизнес: чужакам просто не позволяют проникать в отрасли, где они конкурировали бы с уже существующими предприятиями. Такие экономики называют «капиталистическими», потому что в них за все отвечает «капитал», то есть богатство олигархического круга правящих семейств. Однако отличительный признак капитализма состоит в том, что капиталисты являются независимыми, не скоординированными друг с другом, а также в том, что они конкурируют друг с другом: в этом случае ни монархия, ни олигархия не играют никакой роли. Другой отличительный признак современного капитализма в том, что он допускает и приглашает чужаков с новыми идеями искать капитал у капиталистов, которые готовы сделать ставку на предложенный проект. Подобные олигархические экономики правильнее было бы считать разновидностью корпоративизма, то есть системы, в которой деловой сектор находится под тем или иным политическим контролем.
Эта глава началась с вопроса о том, какая структура подпитывала динамизм современных экономик. Проведенное рассуждение в какой-то мере проливает свет на то, какие средства современной экономики позволяют ей отбирать новые идеи для разработки и внедрения. Но что движет созданием новых идей?
Само представление о новых экономических идеях было чуждым для постоянно растущего числа приверженцев сциентизма, которые в XX веке стали править в научных и университетских кругах, не говоря уже о последователях историцизма, вообще отвергших возможность новых идей! Как отмечалось во введении, немецкая историческая школа предполагала, что только у ученых бывают новые идеи, которые после проверки часто пополняют научное знание. Эта теория никогда особенно хорошо не работала: в период от Колумба до Исаака Ньютона инноваций было мало, а за время от парового двигателя до электричества не было сделано эпохальных научных открытий. Однако провала теории недостаточно, чтобы ее остановить. Шумпетер через 30 лет после своей первой книги снова подтвердил, что только у ученых могут быть идеи, допустив при этом, что эти идеи могут приходить к ним в крупных промышленных лабораториях, например принадлежащих компании DuPont . Сегодня популярна неогерманская теория: считается, что одаренные изобретатели новых технологических «платформ», например Тим Бернерс-Ли, создатель World Wide Web, Джек Килби и Роберт Нойс, изобретатели микрочипа, или Чарльз Бэббидж, изобретатель компьютера,– это те, кто совершает первый шаг вперед, за которым может пойти волна успешных приложений. Этот сциентизм легко убедил публику. Никто не стал спрашивать, откуда ученые и инженеры «берут свои идеи», поскольку всем было ясно, что они берут идеи из своих наблюдений в лаборатории и из открытий, о которых сообщается в научных журналах. Исследователи и экспериментаторы поглощены научной и технической деятельностью в своих областях – хотя и не больше, чем предприниматели и финансисты поглощены своим делом.
Однако формирование современной экономики привело к метаморфозе: она превращает людей, близких к экономике, в которой они периодически сталкиваются с новыми коммерческими идеями, в исследователей и экспериментаторов, которые управляют инновационным процессом со стадии разработки и нередко внедрения. (Ученых и инженеров, чья роль радикально поменялась, приглашают теперь помочь в технических вопросах.) В действительности, она превращает самых разных людей в «людей идеи»: 1919
См. его работу 1942 года «Капитализм, социализм и демократия». В великолепной книге 1912 года, которая прославила Шумпетера, изображалась бесперебойная машина, не обладающая креативностью, но способная быстро и безошибочно использовать любую возможность прибыльного инвестирования, как только таковая представилась. В книге 1942 года, которой он завершил свою карьеру, были сделаны более смелые выводы относительно руководства корпораций, способного быстро и безошибочно использовать возможности технологического развития. Возник вопрос: если на это способно руководство корпораций, почему такой способности нет у государственных агентств и социалистических предприятий? Возможно, этот вопрос усилил возникшее у Шумпетера к концу жизни ощущение того, что западный мир неумолимо «марширует к социализму».
[Закрыть] финансистов – в мыслителей, производителей – в маркетологов, а конечных потребителей – в первооткрывателей. Движущей силой современной экономики двух последних столетий является именно эта экономическая система, построенная на экономической культуре, а также на экономических институтах. Именно эта система, а не выдающиеся герои популярной теории, порождает динамизм современной экономики.
Следовательно, современная экономика – это просторный имаджинариум, то есть пространство для изобретения новых товаров и методов, способов их производства и использования. Ее инновационный процесс опирается на человеческие ресурсы, не использовавшиеся досовременной экономикой. С точки зрения Шумпетера, досовременное развитие зависело от способности досовременных предпринимателей осуществлять проекты, которые становились возможными благодаря внешним открытиям,– он говорил о таких человеческих способностях, как напористость и решимость «довести дело до конца». С точки зрения современных теоретиков, современные предприниматели – это собственники бизнеса или менеджеры, которые, обладая не такими уж большими реальными знаниями как на микро-, так и на макроуровне, демонстрируют «способность к успешным решениям, принимаемым, когда нет безусловно верной модели или правила для решений» и когда их, собственно, и не может быть, как отмечается в статье Марка Кэссона от 1990 года. Считается, что для этой способности, которая встречается как у финансистов, так и у предпринимателей, нужны такие качества, как способность суждения или проницательность, то есть способность к оценке неизвестной (unknown) вероятности того или иного события, которую можно назвать и мудростью: требуется понимание того, что есть силы, которые пока еще даже невозможно представить, то есть неизвестные неизвестные (the unknown unknowns). Такое суждение требует воображения, пытающегося продумать последствия альтернативных цепочек действий. Подобная предпринимательская способность как раз и определяет современное предпринимательство. Но сама по себе она не является источником радикального изменения или даже просто новшества. Это не то же самое, что инновационность.
Инновационный процесс имаджинариума опирается на различные комплексы человеческих способностей. Базовая из них – это способность к воображению или креативность, то есть способность к придумыванию еще не созданных вещей, которые фирма могла бы попытаться разработать и вывести на рынок. Невозможно действительно отстраниться от имеющихся знаний, если не можешь вообразить существование другого способа или другой цели, если вероятность благоприятного исхода немыслима. Воображение играет фундаментальную роль в успешном изменении – эта мысль была развита Давидом Юмом в его основополагающей для современной эпохи работе 2020
Главные темы Юма – необходимость воображения для открытия или изменения, значение и легитимность чувств или «страстей» в человеческих решениях, а также опасность зависимости от прошлых схем, сохраняющихся и в будущем. Все они рассматриваются в его шедевре 1748 года «Опыт о человеческом разумении», и их можно считать прообразом грядущей современности, в которой воображение получит полную свободу, знание начнет безудержно расти, а будущее само станет непредставимым.
[Закрыть]. Также для инновационной способности необходима интуиция, то есть схватывание новых направлений, обещающих привести к удовлетворению желаний и потребностей, которые ранее могли оставаться неизвестными. Такую интуицию часто называют стратегическим видением – это интуиция, которую мы не можем объяснить, предчувствие того, будут ли другие предприятия внедрять ту же самую стратегию. Своим небывалым успехом Стив Джобс обязан креативности и глубочайшим идеям. Также следует упомянуть любопытство, толкающее к новым открытиям, и смелость, необходимую, чтобы сделать нечто новое.
