Текст книги "Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений"

Автор книги: Эдмунд Фелпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 34 страниц)

Было ли это связано только с наукой? Эксперты так, видимо, не считают. Обсуждая сокращение случаев целого ряда инфекционных заболеваний в Лондоне – оспы, «лихорадки» (сыпного и брюшного тифа), «конвульсий» (диареи и желудочно-кишечных заболеваний), Раццел и Спенс указывают на гигиену и санитарию, которые стали возможны благодаря более высоким доходам:

В большинстве своем эти болезни были связаны с грязью. [Падение смертности] произошло в равной мере как среди богатых, так и среди небогатых <...> Возможно, что изменение среды повлияло на определенное число заболеваний <...> Замена шерстяного белья льняным и хлопковым <...> а также более эффективная стирка, включающая кипячение одежды, – вот, вероятно, факторы, отвечающие за постепенное уничтожение как тифа, так и вшей ⁴²42
  Razzell and Spence, pp. 287, 288.


[Закрыть].

Уэллс указывает на более качественное питание, которое стало доступным с ростом доходов:

Итак, хотя совершенствование знаний в области санитарии и введение соответствующих норм способствовали этим результатам, в основном они объяснялись ростом доступности и дешевизны пищевых продуктов, что, в свою очередь, полностью определяется совершенствованием методов производства и распространения <...> Американец явно набирает в весе и росте, но этого бы не произошло, если бы массы снова впали в бедность.

Таким образом, современная экономика помогла сократить заболеваемость и смертность. Постепенное повышение производительности труда позволило семьям и обществам получить средства, необходимые для того, чтобы бороться с болезнями как самостоятельно, так и с помощью системы здравоохранения. Меры по улучшению больничной практики, например применение антисептиков, способствовали снижению числа многих инфекционных заболеваний. Кроме того, современные больницы сами по себе являются частью современной экономики. Идеи и знания, формирующиеся в больницах, и их распространение в системе здравоохранения стали важной частью стремительного роста знаний, производимых современными экономиками.

Благодаря развитию современных экономик и приросту производительности, распространившемуся и на многие другие страны, мир вступил в полосу везения, в которой одни положительные результаты усиливались другими. Благодаря более низкой смертности появилось больше молодежи, то есть больше людей, которые хотели бы изобретать, развивать и проверять новые концепции, что, в свою очередь, запускало новый цикл повышения заработной платы и снижения смертности.

Не все так радужно

Читатель, удивленный столь хорошими новостями о заработной плате в современных обществах, ожидает, вероятно, того, что данные по занятости и безработице в первых современных экономиках скорректируют эту картину. В 2009 году британская журналистка Мэйв Кеннеди в своей статье, посвященной архиву британских газет за сто лет, недавно опубликованному в Интернете Британской библиотекой, предложила «каждому, кто обескуражен современными политическими скандалами, войнами, финансовыми катастрофами, растущей безработицей и пьяными одичавшими детьми, сбежать в XIX век,– к его войнам, финансовым катастрофам, политическим скандалам, растущей безработице и пьяным одичавшим детям». Но на самом деле именно коммерческая экономика XVIII века, создавшая первые большие города, породила такое явление, как массовая безработица. С нее начинается миграция населения из натурального сельского хозяйства, в котором оплачиваемый или «наемный» труд оставался случайным явлением, то есть из сферы, в которой не было безработных, в город, где отсутствие оплачиваемой работы означало почти полное отсутствие альтернативных способов заработать себе на хлеб и крышу над головой. Застраховаться от безработицы люди могли, лишь откладывая на черный день. Если у них такой возможности не было, существовали общества взаимопомощи (Verein), в которые могли обращаться квалифицированные работники; многим приходилось обращаться к семьям или друзьям. Государственные программы страхования на случай безработицы во Франции появились только в 1905 году, а в Британии – в 1911 году.

Развитие современных экономик в XIX веке умножило число городов, увеличив тем самым и число безработных. Рост города со свойственной ему безработицей и, соответственно, упадок деревни с ее неполной занятостью неизбежно вели к росту национального уровня безработицы. Не то чтобы это само по себе было чем-то плохим.

Конечно, жители городов рисковали остаться без работы, но у них также была возможность воспользоваться теми благами, которые притягивали людей, заставляя их собираться в городах. Многие бежали из деревни, потому что, несмотря на все риски, это того стоило.

У нас нет данных, позволяющих утверждать, что современная экономика действительно привела к росту безработицы в существовавших тогда городах выше уровня, который наблюдался столетием ранее. Однако доступные нам данные свидетельствуют об увеличении доли работающих в общей численности населения на протяжении всего XIX века (среди женщин) и показателях безработицы, которые были не выше современных – например, тех, что имели место после 1975 года. Недавнее исследование на материале Франции показало, что «смена направления, впервые проявившаяся в 1850-х годах, становится еще более очевидной в 1860-х годах: наблюдалось заметное ускорение роста числа работающих, [несмотря] на сильный противовес – увеличение численности трудоспособного населения»⁴³43
  Caron, An Economic History of Modern France (1979, table 1.7, p. 19).


[Закрыть]. Формирование современной экономики во Франции, судя по всему, выталкивало все большую массу трудоспособного населения в несельские сферы занятости, поскольку в сельском секторе не было способных на это сил. Что касается Британии, в классической работе У. А. Филлипса о связи безработицы с инфляцией приведены данные вплоть до 1861 года. И эти данные не подтверждают наличия какого-либо прироста безработицы в десятилетия, когда современная экономика получила большее распространение, а ее способность создавать новое знание и, следовательно, менять мир существенно возросла. Кроме того, в 1861-1910 годы безработица, судя по всему, была не выше той, что наблюдалась в 1971-2010 годы, когда Британия уже не занимала передовых позиций в области знаний и инноваций, отстав от своих конкурентов. Можно сделать вывод о том, что быстрый рост знаний, а следовательно, производительности и заработной платы, смог, передаваясь через один или несколько каналов влияния, сдерживать безработицу, что с трудом удавалось более поздней Британии с ее менее изобретательной экономикой и менее креативным обществом. Многочисленные субсидии и государственные службы смогли замедлить рост безработицы для работников с наименьшими заработками, но полностью переломить эту тенденцию они не смогли.

Почему же тогда современные экономики, возникшие в XIX веке, и их более поздние версии пользуются такой дурной репутацией? К ним приклеилась метафора Уильяма Блейка – «темные фабрики Сатаны», которые, как он заметил, начали заполнять округи в 1804 году, то есть за десятилетие до вторжения фабрик. Однообразие и тяготы сельского труда были в основном заменены рутиной, сумраком и шумом, характерными для многих или большинства фабрик. В фильме Чарли Чаплина «Новые времена» (1937) конвейер больше олицетворял бессмысленную рутину, чем орудие угнетения. Так или иначе, фабрики встречались не только в современных экономиках XIX века или первой половины XX века. Похожие или даже худшие фабрики встречались в экономиках, которые можно считать наименее современными,– например, в России Ленина и Сталина, в Китае Дэн Сяопина. Кроме того, рост числа фабрик не был необходимой составляющей современной экономики ни на одном из этапов ее развития. Возможно, что следующая страна, которой удастся совершить прорыв к современности, вообще обойдется без фабрик и сразу перейдет к офисам и интерактивному веб-кастингу.

Возможно и другое объяснение. Даже сегодня, в XXI веке, грязь и удушливые испарения – примета городов, начавших быстро расти в XIX веке, то есть с приходом современной экономики,– кажутся нам чем-то ужасным. Но мы забываем, что значило для людей сбежать от средневековых заработков и начать получать доходы, в два или три раза превышавшие средневековый уровень, а ведь именно это в XIX веке удалось сделать большинству людей в Британии, Америке, Франции и землях Германии. Доход – это ведь такая абстрактная, безжизненная вещь. Однако более высокий доход снижает число бедняков.

Странам, куда пришла современная экономика, и даже в определенной степени странам, где ее не было, она подарила огромные материальные блага: повысив уровень заработной платы, она дала гораздо большему числу людей возможность достойно поддерживать свое существование, она освободила их от пут общины и раскрыла перед ними городскую жизнь как альтернативу сельскому быту. Благодаря росту доходов она повысила уровень жизни в наиболее важном отношении – снизив риски ранней смерти вследствие болезней, так что теперь можно было жить и наслаждаться более высоким уровнем жизни. Возник новый средний класс, который мог ужинать в ресторанах, посещать стадионы и театры, а также обучать своих детей искусству. (Говорят, что в Америке пианино было в каждой гостиной.)

Сегодня нам может показаться, что этот «устойчивый рост» уже не важен. Более высокий доход сегодня не так важен для людей, как в те времена, когда потребление и санитария находились на безнадежно низком уровне, что доказывается значительным сокращением рабочего дня и рабочей недели в период с 1860 по 1960 год. Главная идея этой книги заключается в том, что для все большего числа людей в современных экономиках постоянный рост уровня их заработной платы не является самым важным в жизни. Исследования, посвященные «счастью», проведенные около десятилетия назад, пришли, однако, к несколько иному выводу. На основании опросов семей было сделано заключение, что после преодоления определенного порога люди, стоящие на более высокой ступеньке лестницы доходов, не сообщают о более высоком уровне «счастья», то есть они в каком-то смысле достигли буддистского состояния, в котором уже нет потребности в большем потреблении или досуге. Этот вывод был сделан, несмотря на то что с более высоким доходом обычно приходят большая ответственность и большие возможности. (Последующие исследования, проведенные на тех же данных, показали, что этот вывод не совсем точен.) Независимо от того, насколько верен этот тезис, мы всегда знали, что «не в деньгах счастье». Счастье не привязано к доходу. Высокий доход – это средство удовлетворения потребностей, которые, впрочем, не проходят по рубрике «счастье»; если бы это было не так, люди не стремились бы к более высокому доходу, который не приносит им, судя по их ответам, большего счастья. Недостаточный доход является препятствием для ключевых целей – личностного развития и радостной жизни. Важное достижение современных экономик заключается в том, что по мере их исторического развития людей, которым не хватало дохода для осуществления своих нематериальных целей, становилось все меньше.

Конечно, если бы на Западе не возникла современная экономика, а сохранилась меркантилистская экономика барочной эпохи, заработная плата и доходы могли бы в какой-то мере вырасти вследствие тех или иных – в сущности, не важно, каких именно, – научных открытий, экзогенных по отношению к экономикам. Однако рост заработной платы и доходов никогда не достиг бы такого уровня. Если бы экзогенная наука была в XIX веке главным фактором роста в нескольких западных экономиках, демонстрировавших высокий рост, эти научные открытия вызвали бы приливную волну, на которой поднялись бы все лодки, в том числе у голландцев и итальянцев, которые в начале XIX века были довольно продуктивны и успешны в науках. Но на деле, хотя почти все западные страны начинали в 1820-х годах примерно с равных позиций, в материальном отношении одни намного превзошли другие, и наибольших успехов добились именно современные экономики.

Итак, сделаем вывод: в этой главе были представлены не только количественные данные по быстрому росту, вызванному в некоторых странах складывавшейся в них современной экономикой. Здесь также были продемонстрированы данные, подтверждающие, что в тех странах, где современной экономике удалось укорениться, она радикально изменила материальные условия жизни благодаря беспрерывному созданию новых экономических знаний. Современные экономики совершили этот подвиг благодаря тем попыткам и успехам, к которым их подталкивала сама их структура, то есть благодаря массовым инновациям ⁴⁴44
  Говоря о «столетнем мире» (1815-1914), Карл Поланьи, брат великолепного Майкла Поланьи, указывал на то, что редкость войн – как гражданских, так и с иностранными государствами,– во многом определяла постепенный рост капитала и производительности в этот период. См. его книгу «Великая трансформация» (Polanyi 1944; Поланьи 2002). С точки зрения фактов это был странный тезис, поскольку в Америке была гражданская война, у Британии – Крымская война и Англо-бурская война, а Франция и Германия воевали друг с другом. Поэтому достижения современности кажутся еще более удивительными. Подход, которого придерживался Поланьи, не позволял ему увидеть того, что длительные периоды мира, вероятно, были вызваны именно инновационными вызовами и увлеченностью. Во многих отношениях его книга диаметрально противоположна моей.


[Закрыть]. Стремление к инновациям, очевидно, полностью захватило многие страны. Как и подобает низовому характеру этих инноваций, одни блага, такие как доход, поступали равнопропорционально менее имущим; другие же, например более качественное здравоохранение и большая продолжительность жизни, были для них весомее, чем для остальных слоев населения. Как было отмечено в одном недавнем американском описании этого процесса, это была экономическая «революция», и «во многих отношениях она – лучшее из того, что случилось с простыми американцами за всю историю их страны»⁴⁵45
  См.: H. W. Brands, American Colossus, p. 606.


[Закрыть].

Однако материальные перемены – не единственное свершение современной экономики. Для большинства не менее радикально изменился и нематериальный или неосязаемый мир опыта, стремлений, духа и воображения. И это тема нашей следующей главы.

ГЛАВА 3:Опыт современной жизни

Новый опыт жизни в больших городах в 18601930 годы преобразил Европу. Экспрессионизм стал визуальным отображением жизни в состоянии подвешенности и одновременно воодушевленности, среди стремительно меняющегося и непонятного мира.

Джеки Валлшлагер. Financial Times

У молодой Америки была настоящая страсть – переходящая в безумное стремление – к новому.

Авраам Линкольн. Вторая лекция об открытиях и изобретениях

С СОВРЕМЕННЫМИ экономиками пришло нечто радикально новое – современная жизнь. Последствия с точки зрения потребления, досуга и продолжительности жизни, описанные в предыдущей главе, были весьма значительны – некоторые из них смогли полностью изменить представление о том, какие возможности открывались перед людьми. Поскольку люди стали дольше жить, они смогли планировать карьеры, требующие больших вложений. Но хотя эти материальные выгоды и меняли уровень жизни (и условия труда), они не меняли в радикальном отношении сам способ жизни, то есть то, «как мы жили». Из всех материальных выгод, пожалуй, ближе всего к подобной цели подошло снижение детской смертности. Оно позволило ослабить душевную боль и страхи, связанные с детьми. Но изменился ли в результате сам опыт воспитания детей в его базовых качествах?

Для тех городов или стран, куда пришла современная экономика, больше всего были важны ее нематериальные последствия. Она преображала труд и карьеру большого и постоянно растущего числа людей. Следовательно, она меняла саму жизнь: новый опыт труда в современной экономике и, соответственно, новый опыт городской жизни изменили сам характер жизни, а не просто ее уровень. Конечно, в полной мере эти последствия проявились лишь со временем, причем в некоторых формах занятости – позже, чем в других. Поэтому нет ничего удивительного в том, что более ранние наблюдатели не всегда замечали те же эффекты, что и более поздние, которые едва ли могли упустить из виду новый смысл эпохи.

Конечно, некоторые из великих экономистов современности признали, что опыт труда имел центральное значение для жизни работающего населения. Альфред Маршалл, остававшийся ведущим британским экономистом на протяжении четверти века начиная с 1890 года, подчеркивал, что люди, занятые в современном бизнесе, замечают, что большинство проблем, которые им приходится решать, возникают в процессе их работы в рамках этой экономики:

Занятие, с помощью которого человек зарабатывает себе на жизнь, заполняет его мысли в течение подавляющего большинства часов, когда его ум эффективно работает; именно в эти часы его характер формируется под влиянием того, как он использует свои способности в труде, какие мысли и чувства этот труд в нем порождает и какие складываются у него отношения с товарищами по работе, работодателями или его служащими ⁴⁶46
  Маршалл, прославившийся восемью изданиями своих «Принципов экономической науки», сделал это замечание в своем более популярном учебнике 1892 года «Начала экономической науки» (Elements of Economics, p. 2). Родившись в 1842 году, он достиг высот в Кембриджском университете, став одним из наиболее успешных и плодовитых экономистов своего времени. Его ученики – Кейнс, Артур Сесиль Пигу и Деннис Х. Робертсон – стали крупнейшими кембриджскими экономистами следующего поколения. Поскольку Маршалл вырос в урбанизированном районе Лондона, который назывался Клэпхемом, у него было преимущество, едва ли не исключительное в среде оксбриджских донов, – он своими глазами видел, как был устроен труд в экономике второй половины XIX века.


[Закрыть].

Весьма вероятно, что тут имеется некоторая британская недосказанность и сам Маршалл положительно оценивает психологическое стимулирование и тренировку ума на работе, которые он наблюдал в повседневной жизни. Через несколько десятилетий шведский экономист Гуннар Мюрдаль, всегда отличавшийся четкостью формулировок, высказал эту мысль в более явном виде:

Существует расхожее мнение <...> будто в экономике потребление – это единственная цель производства <...> Другими словами, человек работает, чтобы жить. Однако есть много людей, которые живут, чтобы работать <...> многие вполне преуспевающие люди получают больше удовольствия в роли производителей, а не потребителей <...> многие определили бы социальный идеал как состояние, в котором максимальное количество людей может жить именно так ⁴⁷47
  Myrdal, The Political Element in the Development of Economic Theory (1953, p. 136) – перевод немецкого издания 1932 года.


[Закрыть].

Маршалл и Мюрдаль отступили, таким образом, от ортодоксальной экономики, признав, что для растущего числа людей деловая жизнь, требующая обдумывания того, что и как лучше производить, стала тем, что полностью занимало их разум.

Наблюдение Маршалла и Мюрдаля поражает в двух отношениях. Подчеркивая психологическую сторону труда, они должны были понимать, что этот аспект не был всеобщим. Люди – по крайней мере, в большинстве своем – не обнаруживают сопоставимых стимулов или интересных задач в пожизненном уходе за детьми или в других видах домашней работы. (Если бы в мире на каждом углу было полно психологических стимулов и интересных задач, наличие тех же самых составляющих на рабочем месте вряд ли было бы предметом, заслуживающим обсуждения.) Также они должны были понимать, что это абсолютно новое явление. Неявно они предполагают, что работа в прежние времена не была увлекательной, если только не брать работу короля, занятого сохранением своей собственной власти. Богатейшим источником удовлетворения становится именно психологическое стимулирование и интеллектуальные рабочие задачи, а не сельский труд в традиционных экономиках. Маршалл и Мюрдаль, видимо, понимали, что интеллектуальная увлеченность формируется теперь на рабочем месте, однако они не уточнили, что это были за стимулы и задачи.

Другой мир: преобразование труда и карьеры

Особый опыт современной экономики сложился благодаря свойственной ей деятельности – созданию, разработке, маркетингу и испытанию новых идей. Во многих профессиях, хотя и не во всех, трудовой опыт изменился – в традиционных экономиках он представлялся единообразием или стазисом, а теперь стал ассоциироваться с изменением, вызовом, оригинальностью, свойственными современной экономике. Потратив совсем немного усилий, мы сможем выделить некоторые из форм современного опыта или современных категорий опыта, хотя другие, возможно, останутся за пределами нашего исследования. Вероятно, не все из этих видов опыта можно было бы назвать «вознаграждениями» (см. далее). И даже наиболее очевидные вознаграждения не являются достаточными для того, чтобы хорошо работающая современная экономика считалась справедливой, хотя они и могут быть необходимыми для справедливой экономики (см. главы 7 и 8). Но начнем с опыта.

Современность принесла с собой непрерывные изменения, что резко контрастировало с однообразным и рутинным трудом в традиционных экономиках. Беспрестанные изменения в работе компании, происходящие под влиянием внешних факторов, стали для участников экономического процесса источником психологических стимулов. Когда появляется новый продукт, у его реального или потенциального потребителя может возникнуть вопрос, нет ли какого-то дополнительного выигрыша от такого его применения, которое пока не известно. У производителя может возникнуть вопрос, нет ли способа усовершенствовать или изменить его работу. Конечно, в традиционной экономике вполне могли существовать продукты, которые со временем начинали использоваться по-новому или же могли усовершенствоваться, так что определенные неизученные возможности в них сохранялись, а стимулы к поиску встречались даже в традиционной среде. Однако стимулы, которые создает поток новых продуктов, гораздо сильнее.

Другой вид опыта, порожденный современной экономикой, заключается в процессе решения новых проблем, возникающих в результате попыток произвести внутренние изменения. Хотя ремесленники и земледельцы в эпоху Античности и Средневековья постепенно решали свои давно намеченные задачи, судя по всему, к XVI-XVIII векам у них таких задач не осталось. Конечно, кое-какие шумпетерианские открытия продолжали совершаться, но ни одна страна не может быть уверена в силе или частоте этих открытий или же в том, что она окажется в наиболее выгодном для развития новых возможностей положении. Только современная экономика такой страны способна создать для трудоспособного населения бесконечную череду новых задач, без которых они потеряют интерес к собственному труду. Философы называют итоговое «расширение талантов» самореализацией или самоактуализацией, то есть полным раскрытием собственного потенциала. В менеджменте используется термин «вовлечение персонала», который означает то, что сотрудники стимулируются новыми процессами и полностью вовлекаются в решение поставленных перед ними задач. Можно считать, что Маршалл и Мюрдаль распознали эти качества современного труда.

Соответственно, существует также социальный опыт взаимного обмена с коллегами на рабочем месте, в процессе труда. Конечно, контакты, а также проблемы, требующие решения, возникают и дома, где родитель взаимодействует с детьми или другими родителями. Однако современное рабочее место постоянно предлагает возможности для обмена, не воспроизводя одни и те же его виды, что, несомненно, составляет значительное отличие ⁴⁸48
  Ценность, которую представляют для людей решение проблем и одновременно командная работа при их решении, – это тема, особенно интересовавшая прагматическую школу американской философии – Чарльза Пирса, Уильяма Джеймса, Джона Дьюи, Джосайю Ройса (но особенно Дьюи). Более поздними представителями этой школы были Ричард Рорти, работавший в Стэнфорде, и Амартия Сен (Гарвард). В каком-то из многочисленных произведений Дьюи можно найти пример бригады судостроителей, которые решают проблемы, связанные со строительством линкора. Дьюи, являвшийся антикоммунистом, но при этом критиковавший капитализм США, разделял социалистический взгляд на предприятия, в которых руководители, или по крайней мере начальники цехов и мастера, должны быть заменены собраниями рабочих, позволяющих достичь согласованных решений. Дьюи полагал, что их решения были бы не хуже, чем решения, принимаемые руководством.


[Закрыть]. Также в современной экономике развивается взаимный обмен за пределами рабочего пространства. Компании, которые конкурировали друг с другом, а не просто покупали что-то друг у друга или у одного и того же источника труда или капитала, иногда решались на слияние или сговор. Немало пользы сотрудник извлекал и из разговоров в цеху после работы. Компании, лучше знакомой с тем, разговоры о чем ходят в отрасли, проще будет понять, от какого производства стоит отказаться.

Другую категорию представляет опыт управления или участия в инновационных инициативах. Предпринимателю или лидеру команды, как и ее членам, подобные проекты дают возможность применять свои творческие способности и рассудительность, то есть возможность самовыражения и самоутверждения. У многих людей эта деятельность может приводить к значительно большему чувству успеха, чем простое решение задач. В традиционных экономиках меркантилистской или еще более ранней эпохи труд в основном являлся рутиной, а потому возможности и необходимость инициативы, если не брать чрезвычайных случаев, встречались достаточно редко.

Еще одна категория трудового опыта является по своему характеру наиболее современной. В современной экономике профессиональная деятельность буквально вынуждает участников отправиться в сложную исследовательскую экспедицию – буквально прыгнуть в пустоту. Некоторые из жизненных впечатлений людей и сложных задач, с которыми они сталкиваются в своей профессиональной деятельности, могут стать для них наиболее ценными эпизодами и, очевидно, наиболее современными из всех благ, которыми может наделить их современная экономика. В более ранних экономиках исследовательские экспедиции были чем-то исключительным: примерами могут служить путешествие Марко Поло в Китай и экспедиции Лейфа Эрикссона в Винланд. В торговой экономике меркантилистского капитализма случались прыжки в неизвестное, которые, однако, оставались привилегией горстки людей. Но в современной экономике открытие самого себя как современная награда стало доступным всем.

Некоторые конечные результаты труда и профессиональной карьеры также относятся к нематериальным вознаграждениям, получаемым от современного труда. Современная экономика позволяет участникам накапливать достижения, которые нельзя не заметить. Удовлетворение от подобного успеха является ее немаловажным благом. В традиционных экономиках, например в меркантилистских, такие формы удовлетворения были доступны лишь незначительному меньшинству, поскольку и обычных достижений было немного, если не считать постоянно расширяющегося товарообмена. Однако согласно некоторым опросам домохозяйств люди не пытаются найти работу, обещающую те или иные достижения. Они стремятся к личному опыту и внутреннему росту, так что мы должны проявить осторожность и не переоценивать этот аспект.

Существует также опыт свободы. С точки зрения классического экономиста, это был бы двойной счет – считать материальные блага современной экономики, которые стали возможны благодаря ее позитивным институтам и стимулирующей культуре, а затем прибавлять к ним дары свободы, позволяющие людям производить эти материальные блага. Однако в любой реальной современной экономике, а не в теоретической модели, в которой о будущем и настоящем все известно, акторы могут ощущать или учитывать возможности и опасности, о которых очень мало или вообще нет известных знаний. Имеющаяся у индивидов свобода действовать (или бездействовать) в соответствии со своими уникальными знаниями, опираясь на собственное суждение и интуицию, вероятно, является необходимой для чувства самодостаточности и, следовательно, самоценности. С этой точки зрения свобода брать на себя ответственность за выбранный путь и совершать свои собственные ошибки сама является базовым благом, причем крайне важным.

Понятие «приобретения» (attainment) также фигурирует в некоторых обсуждениях тех форм вознаграждения, которые приносит труд в современную эпоху. Некоторые материальные приобретения, такие, например, как накопленное человеком богатство, не относятся к числу конечных результатов, вытекающих из участия в современной экономике. Богатство в первичном смысле является средством для достижения различных благ, в частности, в наиболее очевидном случае – материальных благ, рассмотренных в предыдущей главе, а также для приобретения различных видов трудового опыта. (Люди могут экономить сейчас, чтобы потом позволить себе работу, обещающую особый опыт, но ценой более низкой заработной платы.) Нематериальные приобретения, такие как накопленный авторитет и влияние, также являются спорными. Их недостаток в том, что они являются позиционными благами, то есть они ценны только в той мере, в какой их нет у других. (Так, не раз отмечалось, что удовлетворение получателей Нобелевской премии меркнет в сравнении с неудовлетворенностью тех, кто отстал в соревновании за нее.) Тем не менее неразумно было бы предполагать, что общество не ценит приобретения своих членов или что оно выигрывает только в той мере, в какой стремление к приобретениям помогает идти на риски и жертвы, способствующие порождению некоторых других нематериальных благ, уже указанных нами.

На что же похожа жизнь в современной экономике? В частности, как ощущали себя участники современных экономик, возникших в XIX веке, и тех, что оставались современными и в XX веке? Для ответа на этот вопрос нам потребуется немного напрячь воображение. Свидетельства значимости опыта труда и профессиональной деятельности не слишком бросаются в глаза. Однако крупицы подобных свидетельств встречаются то здесь, то там – некоторые из них можно непосредственно наблюдать и даже измерить, другие же в высшей степени контекстуальны и спекулятивны. Значение этого опыта составляет предмет нашего внимания. И если такой опыт важен, то люди считали его ценным не без причины.

Что касается значимости взаимных обменов, как характерного качества современного труда, она подтверждается прямыми демографическими данными. В меркантилистских экономиках лишь редкие отрасли концентрировались в каком-то одном городе или регионе. Когда гнаться за новыми идеями было не нужно, большинство отраслей распределялось по всей территории. Когда же в XIX веке знакомство с новыми идеями стало ключевым фактором решений, ландшафт изменился. Люди стали перемещаться туда, где были идеи, и так появились крупные агломерации. Компании той или иной отрасли концентрировались в одном месте: французские текстильщики – в Лионе, английские металлисты – в Бирмингеме, итальянские производители одежды – в Неаполе. Позже, в XX веке, в Берлине сосредоточились немецкие кинематографисты, в Детройте – американские автопроизводители, и т. д. Сельские области обезлюдели, а города, напротив, разрослись. В Германии, несмотря на незначительный прирост населения, количество населенных пунктов со статусом города выросло с 5 в 1800 году до 50 в 1900 году. К 1920 году американцы больше жили уже в городах, а не в сельской местности. Впервые в истории люди смогли беспрепятственно взаимодействовать друг с другом по деловым, профессиональным и другим поводам. И люди воспользовались этой новой ситуацией. В XIX веке (а в определенной мере и раньше) и в Британии, и во Франции наблюдалось взрывное распространение таверн и кафе, в которых люди общались друг с другом. С этой точки зрения так называемая перенаселенность, которая, по мнению марксистов, должна была привести к городскому обнищанию, отвечала интересам и труда, и капитала, по крайней мере до определенного момента. (Не было ни одной компании, которая уехала бы из города вместе со своими сотрудниками, с радостью воспринявшими новость о таком переезде, – по крайней мере до недавних времен, когда некоторые интернет-фирмы решили обустроиться на природе.)

Еще одна форма современного опыта – удовольствие от встречи с новым, особенно с новыми проблемами, и удовлетворение от их решения. Такой опыт подтверждается непосредственными клиническими данными, указывающими на стремление к психологическому стимулированию и решению проблем среди приматов. Сотрудники зоопарков рассказывали о своих открытиях:

Раньше животные в зоопарке Бронкса проводили дни в праздности и скуке, слоняясь по своим маленьким клеткам и поедая корм, который им подносили. В результате животные становились апатичными. Когда же появилось больше исследований дикой природы и поведения животных, стало ясно, что скука вредит здоровью животных <...> Сегодня животные гонят скуку прочь. С середины 1990-х в нью-йоркских зоопарках понятие ухода за животными было расширено, и теперь оно включает заботу об их психологическом состоянии <...> По сути, цель – не дать скучать. Однако у ученых есть и более высокие задачи, как заметила доктор Диана Райс, старший научный сотрудник нью-йоркского аквариума. «Мы спрашиваем себя: как дать животным шанс делать собственный выбор, справляться с трудностями, решать проблемы и использовать мозг? Как дать им возможность учиться?» <...> Сотрудники зоопарков экспериментируют с различными способами воспроизводства задач, головоломок <...> в условиях живой природы. К ним относятся различные игрушки, в которых прячется корм <...> «Новизна крайне важна»,– комментирует доктор Ричард Дэттис, старший вице-президент «Общества защиты дикой природы», которое управляет пятью зоопарками города и его аквариумом. Проблема в том, что «мы должны все время изобретать что-то новое. Животные устают от одних и тех же старых игрушек»⁴⁹49
  Stewart, «Recall of the Wild: Fighting Boredom, Zoos Play to the Inmates’ Instincts» (2002, p. Bi).


[Закрыть].