Текст книги "Искатели сокровищ"

Автор книги: Эдит Несбит

Глава седьмая, в которой мы становимся разбойниками

После того дня, как мы повстречали принцессу, Ноэль еще долго надоедал нам. Он все хотел снова вернуться на то место в парке, а нам, хотя мы и сходили несколько раз, чтобы он успокоился, было не до того; дверь эту отыскать нам больше не удалось, да и с самого начала всем, кроме него, было ясно, что найти ее не удастся.

Мы решили, что надо что-нибудь сделать, чтобы пробудить Ноэля от того отчаяния, в которое герои обычно впадают в случае неудачи. К тому же у нас и деньги все вышли. Фунт и восемь шиллингов, которые мы добыли на счастливой охоте, не могут восстановить пришедший в упадок Дом Предков (во всяком случае, восстановить его надолго). К тому же у папы как раз был день рождения, и мы почти все истратили на подарки. Мы купили ему пресс-папье (стеклянный пирожок) у которого внизу была нарисована Льюисхэмская церковь; промокательную бумагу, коробочку засахаренных фруктов и подставку для ручек из слоновой кости: если заглянуть в нее через отверстие сверху, на дне можно разглядеть изображение парка Гринвич. Папа страшно обрадовался и удивился, а еще больше он удивился, когда узнал, как Ноэль и Освальд заработали эти деньги. А весь остаток денег мы потратили пятого ноября на хлопушки: мы купили шесть огненных колес и четыре ракеты, две свечки – зеленую и красную; бурак за шесть пенсов, две римские свечи, по шиллингу, итальянскую огненную струю, волшебный фонтан и карусель, которая стоила целых восемнадцать пенсов, но вполне оправдала эти расходы.

А вот шутихи и маленькие хлопушки покупать не стоит. Конечно, они дешевы, и первые две-три дюжины идут легко, но все-таки они успевают здорово надоесть, прежде чем изведешь всю кучу на шесть пенсов. Если б их можно было бросить в огонь, тогда другое дело, но кто ж такое разрешит.

Когда в доме полно хлопушек, дождаться вечера ой как трудно, и мы бы, наверное, запустили их прямо с утра, тем более что день был очень пасмурный, но папа пообещал, что присоединится к нам в восемь часов, после того, как он пообедает, а обижать его мы не хотели.

Итак, у нас накопилось уже три причины, почему нам следовало попробовать тот способ, который Г. О. предложил для восстановления пришедшего в упадок Дома Предков, но была у нас и четвертая причина, самая главная. Как вы помните, Дора говорила, что разбойниками быть нехорошо, но на пятое ноября она как раз уехала к своей крестной в Струд, в Глочестер. Мы решили, что стать разбойниками нам надо как раз на то время, пока ее нет, поскольку больше никто не считал, что это так уж плохо. И мы решили во что бы то ни стало попробовать.

Мы собрали военный совет и подробно проработали весь план. Г. О. стал капитаном, поскольку идея принадлежала ему; Освальд был лейтенантом – по-моему, он поступил по справедливости, позволив Г. О. стать капитаном, но, как-никак, после Доры Освальд – самый старший.

План был таков: мы все отправляемся в парк. Дом наш стоит на Льюисхэм роуд, и это совсем недалеко от парка, если пройти мимо кондитерской, через сады больницы и повернуть сперва налево, а потом направо. Так можно сразу выйти на тот холм, где за железной оградой стоят пушки, и летом по вторникам вечерами играет оркестр.

Там мы должны были засесть в кустах и поджидать ничего не подозревающих путешественников. Когда путник приблизится к нам, мы велим ему сдаться, притащим его домой и бросим в самую глубокую темницу в подземелье нашего замка; закуем его в цепи и потребуем выкуп с его друзей. Может быть, вы полагаете, что цепей у нас не было, но тут вы ошибаетесь: пока Дом наших Предков не пришел в упадок, мы держали двух собак, которые сидели во дворе на цепи.

Мы вышли довольно поздно после обеда, поскольку мы полагали, что сумерки лучше подходят для засады. Сгустился туман, мы довольно долго просидели в кустах, но все путники были или взрослыми, или приютскими детьми. Со взрослыми, тем более незнакомыми, связываться не стоило, а требовать выкупа с родственников этих бедных детишек не станет ни один настоящий бандит.

Как я уже говорил, было Пятое Ноября. Именно поэтому нам и удалось в конце концов поиграть в разбойников, поскольку в другой день наш ни о чем не подозревающий путник не попался бы нам в руки и даже не вышел бы из дому: ему не разрешали уходить, потому что он был простужен. Но он удрал, чтобы посмотреть, как будут жечь чучело Гая Фокса, и он даже не надел пальто или куртку, хотя день был очень сырой и уже вечерело, так что он сам виноват.

Мы уже хотели возвращаться домой к чаю, когда заприметили его. Он бежал за чучелом Гая Фокса через всю деревню (почему-то Блэкхит называют деревней) и теперь возвращался, едва волоча ноги и громко чихая.

– Тш-ш – я вижу запоздалого путника! – прошептал Освальд.

– Завяжите лошадям морды и взведите курки ваших пистолетов! – прошептала Алиса. Она всегда играет, как будто она тоже мальчишка, и Элайза даже постригла ей волосы покороче. Элайзу нетрудно уговорить сделать что-нибудь, как нам нравится.

– Подкрадемся и схватим его! – предложил Ноэль. – Тьма окутала нас: наши деяния укрыты от людского глаза.

Мы выскочили из засады и окружили ни о чем не подозревающего путника. То был Альберт, который живет в соседнем доме, и он сперва даже испугался, пока не разглядел нас.

– Сдавайся! – грозным голосом произнес Освальд, хватая за руку ни о чем не подозревающего путника. Альберт, который живет по соседству, сказал: – Ладно, ладно, я сдаюсь, нечего выворачивать мне руку!

Мы объяснили ему, что сопротивление бесполезно, да он, конечно, и сам это понимал. Мы крепко схватили его за обе руки и повели его домой, плотной толпой окружив его.

Он хотел рассказать нам, как сжигали чучело, но мы объяснили ему, что пленник не имеет права разговаривать со стражей, тем более, что ему было велено сидеть дома с простудой, а не бегать за чучелом.

Мы уже подходили к дому, и тут он сказал:

– Ну и ладно – не буду вам ничего рассказывать. Потом пожалеете. Такого чучела вы в жизни своей не видели!

– Сам ты чучело! – сказал Г. О. Так, конечно, нельзя, и Освальд тут же сделал ему замечание, как велит ему долг старшего брата. Но ведь Г. О. еще маленький и не все понимает, к тому же у него это действительно вышло смешно.

Альберт, который живет по соседству, обиделся и сказал:

– Вы все очень плохо воспитаны, и я пошел домой пить чай. Отпустите меня сейчас же!

Алиса сказала ему – вполне вежливо, – что он не может уйти домой пить чай, потому что он должен пойти с нами.

– Не пойду, – сказал Альберт. – Я хочу домой. Отпустите, отпустите. Я очень простужен. Из-за вас я заболею. – Он даже попытался кашлять, что было совсем глупо, потому что мы с ним уже виделись утром, и тогда он сказал нам, что его не пускают гулять из-за насморка. Поскольку раскашляться у него не получилось, он снова завел: – Отпустите! Мне уже и так плохо!

– Раньше надо было лечить свой насморк! – сказал ему Дикки. – А теперь ты пойдешь с нами.

– Не глупи! – посоветовал ему Ноэль. – Мы же с самого начала объяснили тебе, что сопротивление бесполезно. Нас пятеро, а ты один. Ты должен сдаться, и в этом нет никакого урона для твоей чести.

Тут Элайза как раз открыла дверь, и мы поняли, что лучше быстрее втащить Альберта в дом, не тратя время на препирательства. И вообще, разбойники не ведут длинных переговоров со своими пленниками.

Мы привели его в детскую, и Г. О. запрыгал вокруг него, приговаривая:

– Вот теперь ты настоящий пленник и узник!

Альберт, который живет по соседству, принялся плакать. Он всякий раз плачет – странно даже, что он не заплакал еще раньше. Алиса сбегала и принесла ему один из засахаренных фруктов, которые еще уцелели в папиной коробке, – это был большой орех. Я часто замечал, что засахаренные орехи и сливы сохраняются в такой коробочке до последнего: прежде всего исчезают абрикосы, потом фиги и груши, а потом вишни, правда, это если вам повезло и они вообще есть в коробочке.

Альберт съел орех и заткнулся. Мы разъяснили ему его положение, чтобы не было никакого недоразумения, и он не мог бы потом говорить, будто не знал, в чем дело.

– Никакого насилия мы к тебе не применим, – объявил Освальд. Теперь он был капитаном, поскольку, как всем известно, когда мы играем в пленников, Г. О. любит быть священником. – Пыток не будет. Но мы запрем тебя в сырую подземную темницу, вместе с жабами и ужами, куда сквозь наглухо забитые окна едва проникает солнечный луч, и закуем тебя в цепи. Ну чего ты опять ревешь, плакса? Нет тут ничего страшного. Да, и ложем тебе служить будет гнилая солома, а возле тебя сторож поставит сосуд (сосуд это, попросту говоря, кувшин, чего тут бояться) – сосуд с водой, и черствая корка будет единственной твоей пищей.

Но этот Альберт совершенно не умеет играть, он знай твердил, что уже пора пить чай.

Освальд, конечно, строг, но он всегда справедлив, и поскольку чай уже был готов, и мы тоже успели проголодаться, все, включая Альберта, уселись поесть. Альберт, который живет по соседству, получил все, что оставалось на дне большой банки мармелада, которую мы купили все из тех же фунта и восьми шиллингов, а потом ему, как узнику, достались все корки.

С Альбертом, который живет по соседству, каши не сваришь. Мы устроили ему такую уютную тюрьму, мы даже не стали запирать его вы детской, а просто отгородили ему угол с помощью стульев и проволочной решетки, которая осталась от детского манежика, и даже согрели цепи у камина, потому что он жаловался, что они очень холодные.

Мы достали плетенные корзинки из-под винных бутылок, которые кто-то прислал папе на рождество несколько лет тому назад, аккуратно расплели их и разложили на полу солому. Получилась прекрасная дорожка, и не так-то легко было ее сделать, но Альберт, который живет по соседству, даже не понимает, что такое благодарность. Корки, которые полагается есть пленнику, мы положили на деревянную дощечку, и они не были заплесневевшими, поскольку нам некогда было дожидаться, пока они достаточно отсыреют, а кувшин мы позаимствовали из той ванной комнаты, которой никто не пользуется. И все равно Альберт, в отличие от нас, не получал от этой игры никакого удовольствия. Он ныл, и ревел, и пытался удрать, и опрокинул кувшин, и бросил хлеб на пол, да к тому же еще растоптал его ногами. В конце концов нам пришлось его связать бельевой веревкой и притом впопыхах, так что ему, наверное, было немножко больно. Если б он вел себя как следует, верный паж давно бы его спас – Ноэль как раз ушел переодеваться пажом, когда Альберт опрокинул кувшин.

Мы выдернули листок из старой тетради и велели Г. О. уколоть большой палец, ведь мы, старшие братья, обязаны научить его быть храбрым. Мы-то давно уже не боимся добывать кровь из пальца, а он сперва не хотел, но потом согласился, а я ему немного помог, потому что он все-таки немного боялся. И когда он наконец увидел, как капелька крови становится все здоровей и толще (я потихоньку нажимал ему на подушечку пальца), он сам обрадовался, как я ему и говорил.

Итак, мы написали кровью Г. О. следующие слова (только после слова «возвращен» кровь у нас кончилась, и дальше мы писали розовым лаком – цвет выходит немного посветлее, но лично я всегда использую его, когда бываю ранен в сражении).

Пока Освальд писал это послание, Алиса потихоньку утешала пленника, говоря, что скоро уже все будет позади, и вообще это только игра. Пленник притих, так что я предпочел сделать вид, будто я этого не слышал. Капитану разбойников приходится иногда мириться с подобными вещами.

Итак, мы написали следующее послание:

«Альберт Моррисон попал в плен к разбойникам. Он будет возвращен своим скорбящим близким за выкуп в три тысячи фунтов, и все будет прощено и забыто».

Насчет «прощено и забыто» я был не очень уверен, но Дикки говорил, что он видел в какой-то газете точь-в-точь такое объявление, насчет скорбящих близких, и там были именно эти слова, поэтому я решил, что тут все правильно.

Г. О. был отправлен с письмом – он имел на это право, ведь это его кровью оно было написано. Он должен был подбросить его на крыльцо к миссис Моррисон.

Через пару минут Г. О. возвратился вместе с Альбертовым дядей.

– Что я вижу, Альберт? – возопил он. – Увы, увы, несчастный мой племянник! Неужто я вижу тебя в руках жестоких корсаров?

– Мы разбойники, – поправил его Г. О. – Вы же видели, в письме сказано – разбойники.

– От всей души прошу прощения, джентльмены, – извинился дядя Альберта, – разумеется, речь шла о разбойниках. Итак, Альберт, ты чувствуешь на себе все пагубные последствия непослушания: вот к чему приводит любопытство, которое увлекло тебя вслед за чучелом Гая Фокса, несмотря на то, что преданная мать умоляла тебя отказаться от приманок этого развлечения.

Альберт заныл, что он вовсе не виноват и играть в эту игру вовсе не хотел.

– Раскаяние так и не коснулось твоей души! – объявил его дядя и попросил нас показать ему темницу.

Мы показали ему и загородку, и коврик из соломы, и сосуд, и сухие корки, и все прочее.

– Все отменно устроенно, – признал дядя Альберта. – Альберт, ты не ценишь своего счастья. Когда я был в твоем возрасте, никто не позаботился устроить для меня столь замечательную темницу. По-моему, мне следует оставить тебя здесь.

Альберт опять принялся реветь и сказал, что он просит прощения и будет вести себя хорошо.

– И по этой обветшалой причине ты рассчитываешь, что я уплачу за тебя выкуп? По совести говоря, племянничек, я сомневаюсь, стоишь ли ты таких денег. Право же, сумма, указанная в этом документе, кажется мне преувеличенной: Альберт не стоит трех тысяч фунтов. Да и финансы мои не в столь хорошем состоянии. Возможно, вы согласитесь принять более умеренный выкуп?

Мы сказали, что согласимся.

– Скажем, восемь пенсов, – продолжал Альбертов дядя, – больше мелочи у меня не наберется.

– Большое спасибо, – сказала Алиса, когда он протянул нам деньги, – но может быть, нам не следует брать эти деньги? Ведь это была только игра.

– Все в порядке. Так, Альберт, игра окончена, быстро беги домой и расскажи маме, как хорошо ты провел время.

Как только Альберт, который живет по соседству, вышел из комнаты, его дядя сел в то кресло, которое мы прожгли в прошлом году в день Гая Фокса, и усадил Алису себе на колени, а мы расселись вокруг камина, ожидая, когда наступит время пускать фейерверк. Он послал Дикки за каштанами, и мы поджарили их, а он почти до семи часов рассказывал нам разные истории. У него это отлично выходит – он говорит за каждого человека в своей истории разными голосами. Наконец, он сказал:

– Слушайте, ребятня. Я люблю, когда вы играете и веселитесь, и, по-моему, Альберту тоже следовало бы научиться играть.

– Он еще научится, – пообещал Г. О., но я лучше его понял, что имел в виду дядя Альберта, поскольку я гораздо старше, чем Г. О. Он продолжал:

– Но как же быть с мамой Альберта? Неужели вы не понимаете, как она перепугалась, когда он не вернулся домой? Хорошо еще, что я случайно видел, как вы вели его к себе, и предупредил ее. А если б мы ничего не знали?

Так он разговаривает, только когда сердится или почти сердится. Обычно он говорит, точно по книжке читает.

Мы все молчали. Я думал, что же ему ответить, но первой заговорила Алиса.

Девчонки иногда говорят такие вещи, которые мальчики никак выговорить не могут. Она обняла Альбертова дядю за шею и сказала:

– Простите нас, пожалуйста. Мы правда не подумали о его маме. Понимаете, мы ведь очень стараемся не думать о чужих мамах, потому что…

Как раз в эту минуту мы услышали, как папа открывает дверь своим ключом и дядя Альберта, который живет по соседству, поцеловал Алису и отпустил ее, и все мы вышли встречать папу. Мне показалось, что дядя Альберта, который живет по соседству, пробормотал что-то вроде: «Бедные чертенята!»

Вряд ли он имел в виду нас, ведь мы так здорово повеселились, съели каштаны, а впереди наш ждал фейерверк и всяческие другие удовольствия.

Глава восьмая, в которой мы становимся издателями

Это дядя Альберта посоветовал нам издать газету. Он сказал, что по его мнению ремесло разбойников не может принести нам постоянный доход, а вот ремесло журналиста – вполне может.

Поскольку нам удалось выгодно продать и стихи Ноэля, и «информацию» о лорде Тоттенхэме, мы решили, что и сами вполне сумеем издать газету. Издатели, ясное дело, люди богатые и важные, достаточно вспомнить ту роскошную контору, с большим мягким ковром, большим письменным столом и человеком, который сидит за стеклом, точно мумия египетская, не говоря уж о том, какую кучу монет редактор небрежно вытащил из кармана, когда отдавал мне пять шиллингов.

Дора захотела быть главным редактором. И хотя Освальд тоже хотел быть редактором, особенно главным, он уступил ей: ведь она девочка; и потом, не зря даже в хрестоматиях для детишек пишут, что Добродетель обретет Награду в себе самой. Да к тому же это такая возня! Стоит тебе стать издателем, и все хотят поместить в твоей газете все, что им нравится, и никому дела нет, что все не помещается, как не крути листочки. Просто кошмар! Дора билась-билась, а потом сказала, что если ее сейчас же не оставят в покое, она больше не будет редактором, и пусть кто хочет, сам издает газету.

Освальд, как и полагается хорошему брату, предложил ей:

– Я всегда готов помочь тебе, Дора! – а она ответила:

– От тебя одного больше беспокойства, чем от всех остальных вместе взятых! Вот и будь сам редактором – посмотрим, как тебе это понравится! А я брошу все это!.

Но все-таки не бросила, и мы были редакторами вместе, а Альберту, который живет по соседству, мы разрешили быть младшим редактором, потому что он поранил себе ногу гвоздем, который засел у него в башмаке.

Когда мы придумали эту газету, дядя Альберта отпечатал ее для нас на машинке, и мы разослали по икс… – я хочу сказать, по экземпляру – всем нашим друзьям, и не осталось никого, кому мы могли бы предложить купить газету. Жалко, что мы не подумали об этом раньше. Мы назвали эту газету «Рекордер Льюисхэма», потому что мы живем в Льюисхэме, а «Рекордер» – в честь того доброго издателя. Я бы мог сам сочинить гораздо лучшую газету, но редактор не имеет права сам писать все в своей газете. По-моему, это несправедливо, но такое уж правило. Надо заполнить всю газету тем, что принесут тебе другие писатели. Если у меня когда-нибудь будет время, я сочиню целую газету один, все лучше, чем такая мешанина. У нас не хватило времени, чтобы сделать иллюстрированный выпуск, но на самом первом икс – экземпляре – я нарисовал тонущий корабль в полной оснастке. Поскольку печатная машинка рисовать не умеет, в остальных газетах картинки уже не было. Вы не поверите, сколько времени отняла у нас эта газета! Вот она перед вами.

РЕКОРДЕР ЛЬЮИСХЭМА

Издатели: Дора и Освальд Бэстейбл

От издателя

Любая газета сочиняется с какой-то целью. Наша – потому что мы хотим продать ее и получить деньги. Если то, что мы пишем, принесет отраду чьему-то разбитому сердцу, то мы трудились не напрасно. Но деньги мы тоже хотим получить. Может быть, другим газетам и хватает разбитых сердец, но мы не из таких, и лучше сразу сказать правду.

Издатели.

В газете будет две истории с продолжением, одну напишет Дикки, а другую все мы вместе. Обычно историю с продолжением печатают по одной главе в номере, но мы напечатаем ее всю сразу, если только Дора успеет переписать все набело, А историю Дикки мы припишем потом.

История с продолжением, написанная всеми нами

Глава первая, написанная Дорой.

Солнце садилось за романтически выглядящей башней, когда показались двое путников, спускавшихся с гребня горы. Старший из них был мужчина в самом расцвете сил, а второй был такой красивый юноша, что при взгляде на него всякий вспоминал Квентина Дорварда. Он приближались к замку, в котором прекрасная леди Алиция ждала своих благородных избавителей. Она глядела в зарешеченное окно и махала им белоснежной рукой. Рыцари подали ей ответный сигнал и отправились отдохнуть и подкрепиться в ближайшую гостиницу.

Глава вторая, написанная Алисой.

Принцесса была очень несчастна в этой башне, потому что добрая фея-крестная предупреждала ее, какие ужасы с ней приключатся, если она не будет каждый день ловить мышку. Она наловила уже целую кучу мышей, и теперь в башне почти не осталось кого ловить. И тогда она послала почтового голубя попросить незнакомцев, не могут ли они прислать ей пару мышей, поскольку через несколько дней она станет совершеннолетней, и тогда это будет уже не важно. Поэтому фея-крестная (прошу прощения, но у нас тут не хватит места на такую длинную главу. ред.).

Глава третья, написанная младшим редактором.

(Я не умею – не знаю – оставьте меня в покое).

Глава четвертая, написанная Дикки.

Теперь я должен вернуться к самому началу и кое-что поведать вам о нашем герое. Вам следует знать, что он воспитывался в замечательной школе, где на обед каждый день давали гусятину и индюшатину – и никакой баранины, а пудинга каждому накладывали столько порций, сколько попросит, поэтому они все там становились очень сильными, и перед выпускными экзаменами он вызвал на кулачный бой самого директора и хорошенько его отделал, можете мне поверить. Такая подготовочка позволила ему на равных сражаться с краснокожими, и он стал тем самым незнакомцем, который показался в первой главе.

Глава пятая, написанная Ноэлем.

По-моему, в этой истории пора уже произойти приключению. Поэтому тут появился дракон, изрыгая пламя из ноздрей, и он сказал:

+++

(По английски так не говорят. Ред.

Мало ли что, это же говорит дракон. Может быть, он плохо говорит по-английски, почем ты знаешь? Ноэль).

А герой, который звался Ноэлонинурис, отвечал:

+++

(Нечего вставлять столько стихов, Ноэль. Так нечестно, ведь другие не умеют писать стихи. ред).

И тут они начали драться, и он побил его точно так, как директора у Дикки, а потом он женился на принцессе, и они жили (нет, не жили – дождись сперва последней главы. ред).

Глава шестая, написанная Г. О.

По-моему, у нас получается замечательная история, но только что же там было с мышами? Больше мне сказать нечего. Я готов уступить свою главу Доре.

Глава седьмая, написанная Редакцией.

Итак, дракон умер, а в стране развелось множество мышей, потому что раньше дракон ел их на завтрак, а теперь они размножились и опустошили всю страну. И тогда прекрасная леди Алиция, которую некоторые называют принцессой, объявила, что она не пойдет ни за кого замуж, пока они не избавят страну от мышей. Тогда Принц, чье подлинное имя было вовсе не на Н., а Освальд, взмахнул волшебным мечом, и дракон вновь предстал перед ними, грациозно кланяясь. Они велели ему пообещать, что он будет хорошо себя вести, и потом они простили его, а когда все уселись за свадебный пир, дракон получил все косточки до единой. И они поженились и с тех пор жили счастливо.

(А что же было со вторым незнакомцем? Ноэль.

Его съел дракон, чтобы не задавал лишних вопросов. ред.)

Конец.

Полезные советы.

Теперь из Лондона до Манчестера можно добраться всего за четыре часа с четвертью, только зачем туда ехать?

Грозное предупреждение. Один скверный мальчишка рассказал мне Полезный Совет насчет варенья. Его родители открыли большую банку, а он съел довольно много варенья, набросав в банку мраморных шариков, чтобы казалось, будто все в порядке. Он говорит, что не в силах описать, каковы были его чувства, когда в субботу дело дошло до нижней части банки, где обычно бывает самая сладость. Хотел бы я знать, как он все это объяснил родителям. Мне было бы стыдно, окажись я на его месте.

Научный раздел.

Все опыты проводить во дворе. По возможности без взрывов. Дикки. (Он только что опалил себе брови. Ред.).

Земля по окружности 2,400 миль, а в глубину – 800, или наоборот, я точно не помню. Дикки.

(Сперва проверь, потом пиши. Ред.).

Еще один научный раздел.

В нынешнем девятнадцатом веке Наука забыла дорогу в детскую надменных богачей. Но мы себя к ним не причисляем.

Следует знать, что кусочки камфары будут плавать в теплой воде, но если туда подлить масла, камфара изо всех сил отпрыгнет и остановится. Только не надо наливать масло, пока это занятие не надоест, поскольку потом уже камфара двигаться не будет. Если не знать подобных вещей, можно упустить немало удовольствия, не говоря уж о пользе.

Если положить на дно стакана шестипенсовик, а сверху шиллинг и сильно подуть, шестипенсовик выскочит и ляжет на шиллинг сверху. Сам я сделать этого не могу, но мой кузен умеет: он служит во флоте.

Переписка с читателями.

Ноэль: Стихи у вас замечательные, только из этого, к сожалению, ничего не выйдет.

Алиса: Волосы виться не будут, что с ними не делай, так что и стараться не стоит. Некоторые говорят, главное как следует причесаться, куда бы вы не шли. То есть не именно вы, а все.

Г. О.: Никто и не говорил, будто ты толстая, и вообще тут уж ничего не поделаешь.

Ноэль: Если у меня останется бумага, когда мы покончим с этой газетой, я обменяю ее на твою чернильницу или на тот ножик, в котором такая полезная штучка, чтобы выковыривать камешки из лошадиных копыт, а просто так я бумагу не отдам.

Г. О.: Мало ли отчего может сломаться паровозик. Надо спросить Дикки, он умеет их ломать. Наверное, с вашим паровозиком произошло то же самое, что и с его.

Ноэль: Если вы думаете, что надо посыпать все дорожки в саду песком, чтобы там начали гнездиться крабы, значит, вы не совсем здоровы.

Ты столько раз переделывал свою поэму о Ватерлоо, что теперь мы можем разобрать только то место, где герцог Веллингтон взмахнул своим мечом и что-то сказал, а что сказал, тоже непонятно. Что это тебе вздумалось писать розовым мелком на промокашке? – Ред.

(А кто стащил мой карандаш? – Ноэль).

Стихи:

 
Ассирияне шли как на стадо волки.
Говорят, будто страшный то был народ.
Но если я пролью чай и уроню бутерброд,
Куда свирепее Редактор на меня орет.
 

Любопытные факты.

Если поднять морскую свинку за хвостик, у нее выскочат глаза.

У меня не получается делать все, что обычно делают дети в книжке, например, сшить платья для кукол. Почему? Алиса.

Если вынуть из финика косточку и засунуть туда миндальный орешек, получится вкусно. Это я открыл. Младший Редактор.

Если сунуть мокрую руку в расплавленный свинец, ничего не будет, только надо ее быстро отдернуть. Я этого не пробовала. Дора.

Урок мурчания.

Если бы я была директором школы, у меня все было бы совсем по-другому. Никого бы не заставляли учить, что неинтересно. Иногда мы приглашали бы вместо учителей кошек и сами надевали бы кошачьи шкуры, чтобы учиться мурлыкать.

– Итак, дорогие мои, – скажет нам старшая кошка, – раз-два-три: все дружно мурлыкают. – И мы бы ка-ак замурлыкали!

Мяукать нас учить не надо, мы и так умеем, в конце концов, даже дети кое-что знают безо всякой учебы. Алиса.

Стихи (которые Дора перевела на французский).

 
Когда я была молода и глупа,
Я скрипку купила за десять монет.
И звуки мои разбегаться тогда
Далеко над горами и над все свет.
 

Еще одни стихи

 
Красива хороша корова делать
На завтрак мой хорош молок.
Все утра мой и вечерок
Я хлеба ем и пью молок.
Отдых и развлечения.
 

Кошки вовсе не любят играть. Сколько раз я звал кошку поиграть, а она удирает, хотя ей вовсе не так уж больно. Г. О.

Лепить горшки и сковородки из глины очень весело, только не надо заранее говорить об этом взрослым. Потом это будет для них приятный сюрприз, особенно когда они поймут, что отмыть глину гораздо легче, чем чернила. Дикки.

Сэм Красное Перо или Похороны в Прерии.

(Дикки).

– У меня плохие новости, Анни, – сказал мистер Риджвэй, входя в роскошно обставленную гостиную своей хижины. – Разбойник Сэм Красное Перо опять наведался в наши места. Боюсь, он нападет на нас.

– О нет! – воскликнула Анни, нежная девушка, едва достигшая семнадцатой весны своей жизни.

В то же мгновение в дверь хижины кто-то постучал, и грубый голос потребовал:

– Открывайте!

– Папа, это разбойник Сэм Красное Перо! – воскликнула нежная девушка.

– Он самый! – ответил ей грубый голос, и в то же мгновение дверь рухнула и разбойники ворвались в дом.

Глава вторая.

В одно мгновение они связали отца Анни, и сама Анни уже лежала опутанная веревкой на диване в столовой. Сэм Красное Перо расставил посты вокруг заброшенной хижины, и никакой надежды на помощь у них не было. Но не судите поспешно: в это самое мгновение в прерии происходили вот какие события:

– Чертовы индейцы! – пробормотал человек высокого роста, прокладывавший себе путь сквозь заросли. То был прославленный детектив Джим Карлтон. – Я узнаю их. Это апачи, – продолжал он. В то же мгновение из кустов выскочило десять апачей в полной боевой раскраске. Карлтон поднял ружье и выстрелил. Небрежно перебросив через руку скальпы всех двенадцати индейцев, он продолжал путь к той убогой хижине, где жила его помолвленная невеста Анни Риджвей, она же Цветок Прерий.

Глава третья.

Луна повисла над горизонтом, и Сэм Красное Перо уселся за стол вместе со своими отверженными товарищами.

Они вломились в винный погреб хижины и пили старинное вино из золотых кубков Риджвея, словно то была простая вода.

Анни подружилась с одним их разбойников, благородным и великодушным человеком, который присоединился к Сэму Красное Перо просто по ошибке, и она попросила его как можно скорее вызвать полицию.

– Ха! Ха! – вопил Сэм Красное Перо. – Вот уж веселье, красота! – Он и не подозревал, как близка его гибель.

В это мгновение Анни испустила пронзительный вопль, и Сэм Красное Перо вскочил, выхватив револьвер.

– Кто ты такой? – крикнул он, увидев вошедшего в дом незнакомца.

– Я Джим Карлтон, прославленный детектив, – сказал незнакомец.

Револьвер выпал из обессилевших рук Сэма Красное Перо, но в то же мгновение он набросился на детектива с проворством лани, и Анни испустила пронзительный вопль, потому что она успела полюбить свирепого разбойника.

(Продолжение в конце номера).

Научные факты.

Новая грифельная доска выглядит очень противно, пока не протрешь ее молоком. И я знаю, как сделать, чтобы грифель все время скрипел, но не скажу: пусть никто больше не знает.

Младший Редактор.

Мятные лепешки очень помогают решать задачки. Мальчик, который получил второе место на Оксфордском окружном Состязании, всегда ест их. Он и со мной поделился. Экзаменатор спросил его: «Вы что, едите мятные лепешки?» А он ответил: «Нет, сэр, я их не ем». Он потом сказал мне, что ничуть не приврал, потому что не ел, а только посасывал, но я рад, что меня ни о чем не спросили, потому что я бы не сообразил, как вывернуться.

Освальд.

Гибель Малабара

 
Ты слышишь? Шум и грохот,
И моря стон, и гром небес.
То смертный крик живых матросов
И пассажиров шхуны Малабар.
В тот славный ясный полдень,
Когда корабль гавань покидал,
Все говорили: «Кто бы знал,
Что скоро игрушкой он станет стихий!»
Кто это видел, тот страдал.
Он мчится по волнам, расправив парус,
И руки на груди скрестил наш капитан.
Ах, лучше б шлюпка испытала кару!..
Вот капитан (и мрачное чело)
Швыряет сына своего на скалы,
Надеясь там спасти его
И уберечь от этого крушенья.
Увы! напрасно воет ветер.
Никто не спасся в этот день.
Погибло судно Малабар.
Помолимся за храбрецов спасенье.
 

Заметки садовника.

Нет никакого толку закапывать вишневые косточки чтобы выросли – все равно ничего не будет.