Текст книги "Великосветский переполох"

Автор книги: Эдит Лэйтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Майлс и вообразить себе не мог, чтобы эта женщина в мальчишеской одежде пробиралась вброд через ледяной ручей, забрасывала удочку и снимала рыбу с крючка. Ни та женщина, которую он знал до болезни, ни та, которую он видел перед собой сейчас.

– И я этим очень гордилась, – произнесла она, подняв голову, словно подслушав его мысли. – Я использовала синюю угриную мушку, это была моя любимая наживка. Действительно, мне не сразу удалось научиться закидывать удочку. Сначала дальше первого раза дело не пошло. Я очень неудачно бросила леску, и крючок впился мне в руку. Его пришлось вырезать, даже шрам остался. Видите? – спросила она, поднимая плотно прилегающий рукав, чтобы подтвердить свои слова.

Она показала на тонкую белую полоску на предплечье, подняла глаза и увидела выражение его лица. Это было больше чем сочувствие – потрясение и печаль. И тогда она поняла, что ее шрамик едва различим среди багрово-желтых синяков и порезов на ее тонкой сине-белой руке. Она торопливо опустила рукав и еще выше подняла голову.

– Думаю, что сейчас ничего страшного, но тогда мне показалось, что с мамой случится удар, – быстро произнесла она. – Мой отец сказал, что это будет знак отличия. Ну конечно, – призналась она, – ему пришлось сказать что-нибудь, чтобы остановить наши с мамой слезы.

– И это вы называете шрамом? – не растерялся Майлс, маскируя свои истинные чувства шутливым презрением. – Видите вот это? – Он хлопнул себя по подбородку. – След от пушки. Получил в бою.

– О Боже! – воскликнула она, и внимание ее совершенно переключилось. – Вы подвергались большой опасности?

– Сам виноват, – ответил он, смеясь. – Видите ли, я получил эту рану буквально от пушки. Какой-то идиот не закрепил ее, и она покатилась, когда мы попали в полосу прибоя. Я захотел стать героем и попытался закрепить ее. Но она чуть не закрепила меня самого на палубе, причем навсегда. Ну а если вы хотите увидеть настоящий боевой шрам, то у меня есть один на ноге и другой – на бедре… – Он помолчал и с шутливым видом кокетливой старой девы добавил: – Но если только вы меня очень хорошо об этом попросите и тогда, когда мы узнаем друг друга поближе.

Аннабелла притихла. Майлс понял, что это было не самое умное, что он мог сказать своей жене, женщине, которой следовало бы знать все его шрамы.

– Итак, – произнес он слишком оживленно, – вернемся к вашей ране. Полагаю, она положила конец дальнейшим рыболовным урокам?

– Вовсе нет, – ответила она. – Мы еще ходили на рыбалку, правда, после этого случая мы оба старались быть более осторожными. На самом деле у меня получалось вполне прилично, хотя я так никогда и не поймала дедушку всех форелей, о котором рассказывал мне папа. И я этому рада. Я думаю, что однажды я его видела, он спал на мелководье, и его чешуя сверкала на солнце. Он был огромный. Коварный и сильный, как сказал мой отец. Мы назвали его Дядюшка Джордж, и папа требовал, чтобы каждое утро, прежде чем начинать ловить рыбу, мы здоровались с ним, а перед уходом прощались, даже когда не видели его. «Если мы этого не будем делать, – говорил отец, – мы никогда ни одной рыбы не поймаем, потому что он повелитель ручья».

Она улыбалась, охваченная воспоминаниями.

– Не думаю, чтобы мой отец хотел его поймать. На самом деле, если бы это ему и удалось, я убеждена, он бы отпустил его, потому что Дядюшка Джордж был сутью этой заводи, без него ручей стал бы обычным местом для рыбалки.

– Вот что я вам скажу, – повинуясь неожиданному вдохновению, произнес Майлс. – Не хотели бы вы посмотреть, как я буду ловить? Мы можем принести для вас кресло, возможно, через несколько дней, когда вы немного окрепнете и станет теплее. Мое любимое место находится поддеревьями, поэтому там прохладно даже в жаркие дни. Это там, где заводь наиболее глубокая, у скал, как раз перед тем местом, где ручей течет под сильным наклоном и его воды начинают нестись быстрее. Конечно, самому ловить гораздо интереснее, но я уверен, что вы получите удовольствие, критикуя мои удочки и наживку.

Все это он говорил, глядя на нее и улыбаясь, и видел, как на ее лице появляется ответная улыбка.

– А знаете, пожалуй, я отнесу вас туда прямо сейчас, просто посмотреть… если вы хотите.

– Мне бы хотелось.

– Тогда я принесу более теплое одеяло для вас, – сказал он, поднимаясь. – А пока я занимаюсь этим, я отправлю парня в деревню узнать, нельзя ли достать там инвалидное кресло. Оно нам понадобится ненадолго, – добавил он, увидев выражение испуганного удивления на ее лице. – Если бы вы в нем действительно нуждались, я уверен, Гарри предупредил бы меня. Он написал подробную инструкцию перед отъездом, но ни о чем подобном не упомянул.

Гарри также предупредил Майлса по секрету, что опасность еще не миновала и о выздоровлении можно будет говорить, только когда к ней вернутся силы. Поэтому они должны быть к ней очень внимательны. Конечно, подумал Майлс, приятное разнообразие только ускорит выздоровление.

– А ведь это отличная идея; я могу возить вас куда угодно. Я даже могу раздобыть вам шикарную узловатую трость, – добавил он, видя, что эта идея не вызывала у нее восторга. – Вы можете размахивать ею, ворчать и, причмокивая, стегать меня, если я не там поверну. Если вы собираетесь какое-то время поиграть в инвалида, то можно устроить настоящее представление, верно?

Она ухмыльнулась. Это не была та прежняя, соблазнительная и дерзкая улыбка, но и она осветила ее бледное усталое лицо.

– Я сейчас вернусь, – сказал Майлс. Он помахал рукой, чтобы привлечь внимание садовника, который работал рядом с домом, давая ему знак, чтобы тот подошел.

– Я не оставлю вас в одиночестве, – сказал он Аннабелле, когда старик неуклюжей шаркающей походкой направился к ним. – Вот вам и компания на время моего отсутствия, вдруг вам что-то понадобится, а заодно он вас развлечет рассказами о репе и чертополохе.

– Что ж, это мне доставит огромное удовольствие, – ответила она, – ведь садоводством я тоже занималась.

– Вы меня изумляете, – сказал он, поклонился и пошел навстречу садовнику.

«А меня изумляете вы», – подумала Аннабелла, наблюдая, как он уходит. Каким внимательным и заботливым он был с ней. Когда, очнувшись от своей болезни, она пришла в себя и увидела его обеспокоенное лицо, она осознала, что испытывает глубокое чувство удовлетворения от того, что он рядом. Когда следующим утром она с ужасом увидела собственное лицо, то подумала, что ее вид вызовет у него отвращение и больше она его не увидит. Но он оставался рядом с ней, демонстрируя лишь терпение и обаяние. Теперь, глядя ему вслед, она с удовольствием оценила его вид. Он двигался с неторопливым изяществом, а его каштановые волосы приобретали на солнце цвет спелой пшеницы. А ведь Майлс очень красивый мужчина, поняла вдруг она. Удивительно, что она не замечала этого раньше. В Лондоне он был одним из многих в толпе джентльменов света, но здесь она смогла разглядеть, что ее молодой супруг действительно обладает очень приятной внешностью.

Он был одет со свободной небрежностью, но это была небрежность, не имеющая никакого отношения к неряшливости. Он никогда не носил мешковатую грязную одежду, какую носят некоторые ведущие деревенский образ жизни джентльмены и деревенские сквайры. Его ботинки были всегда начищены, а свободно повязанный шейный платок – чистым и белым. Майлс предпочитал одежду спокойных, приглушенных тонов, сегодня, например, на нем был коричневый сюртук и серо-голубые брюки. Вся одежда, в соответствии с модой, была подогнана по фигуре, но не слишком плотно и не стесняла в движениях.

В Риджентс-парке он выглядел бы хорошо одетым, но он бы не привлек ее внимания там, где в глазах пестрело от разных франтов и денди в щегольских, высоко повязанных шейных платках, узких сюртуках, панталонах ярких оттенков и сверкающих туфлях. Здесь все эти франты выглядели бы смешно, подумалось ей. И тут впервые она задалась вопросом: а не смешны ли они вообще?

Странно, размышляла она, наблюдая за Майлсом. Она думала, что все моряки ходят вразвалочку, как старые «морские волки», которых можно увидеть вблизи лондонских доков. Но Майлс шагал как человек, привыкший пешком покрывать большие расстояния. Модные брюки подчеркивали все линии ног, поэтому некоторые джентльмены использовали специальные накладки на икры. Майлсу этого не требовалось, уж это она хорошо запомнила.

Она вспомнила эти мускулистые ноги, поросль волос, покрывавшую их, вспомнила странное ощущение, когда его ноги коснулись ее ног, а затем… между ее ногами. Сидя тут на приятном разогретом воздухе, ощущая тепло и легкую дрему, она позволила себе вспомнить их первую ночь без того беспокойства, которое она испытывала тогда. В действительности, вспоминая пережитые волнения, она вновь начинала чувствовать себя слабой и вялой, но никак не больной.

Теперь она вспоминала эту легкую поросль, покрывавшую его конечности, словно пушок на твердой кожице персика. И на груди у него были мягкие волосы; странно и волнующе было ощущать их прикосновение к своей груди. И там у него тоже росли волосы – она это почувствовала. Теперь она пожалела о том, что не видела ни этого, ни чего-то еще. Но все происходило под покрывалом, и она была слишком озабочена тем, как поразительно это было, чтобы заметить больше. Теперь она вспомнила его поцелуи и все, что он делал, прежде чем разочарование сменило испытываемое ею возбужденное удовольствие. Она также помнила выражение его глаз и его слова…

– Миледи, вы как, в порядке? – раздался незнакомый мужской голос. – Уж извините, но вид у вас такой, как будто вам вдруг стало дурно.

– Нет-нет, все прекрасно, – ответила она и, подняв глаза, увидела стоящего рядом старого садовника, выражение его морщинистого лица было озабоченным. – Я просто хотела, чтобы глаза отдохнули.

– Вы какая-то красная вдруг стали. Может, позвать мне кого из дома, чтобы вас от солнца подвинуть? А то мне позвольте. Вы не глядите, это я на вид не больно сильный. Но тут надобно сильным быть, целыми днями внаклонку – сажаешь да полешь.

– Не сомневаюсь в вашей силе, – быстро проговорила она. – Но солнце меня совсем не беспокоит. Наоборот, доставляет огромное удовольствие. Такие деньки очень редки. В Англии весна – прекрасное время, но обычно очень влажно.

– Ну, дело ваше, миледи, – проговорил он с энтузиазмом. – Я уж и не припомню, чтоб так долго такие погожие дни стояли… нет,вру. Вот в 1807 году точно такая была весна. Вы не поверите, в январе желтые нарциссы вылезли, а потом – такая досада! – морозы вернулись, и все померзло.

Он все продолжал рассказывать о прошедших веснах. Садовник был очень старым человеком, и ему было что вспомнить. Под бормотание старика Аннабелла позволила своим мыслям скользить вслед за чем-то неописуемо приятным. Что же так очаровало ее буквально минуту назад? Ах да! Она вспоминала о том, как занималась любовью с Майлсом, вернее, он занимался любовью с ней. Потому что все, что делала она, – это покорялась и чувствовала. Но и чувств было очень много. И еще она слушала; она не забудет благодарный вздох, который вырвался из глубины его груди, когда он крепко прижал ее к своему разгоряченному телу. И то, что он шептал ей…

Тут она на минутку отвлеклась от воспоминаний и снова вполуха услышала садовника, который сейчас рассказывал о сильнейшем граде, случившемся в 1803 году. Аннабелла почувствовала, что замерзла – день, должно быть, оказался не таким уж и теплым, может быть, потому, что она вдруг вспомнила, что когда Майлс занимался с ней любовью, он не сказал ни слова. Он с радостью взял ее, щедро пытаясь поделиться с ней тем удовольствием, которое испытывал сам. Но он не сказал ни слова.

Да и что он мог сказать, в конце концов? «Я люблю тебя» – никогда. Это чувство было фикцией, видимостью, которую они даже не пытались поддерживать. Не мог он сказать и «Как я хочу тебя» или даже «Какое огромное удовольствие ты мне доставила» или еще что-то очень интимное, потому что ей казалось, что такие слова мужчина говорит только своей любовнице. Горький, словно желчь, смех заставил ее поперхнуться.

Что он, в конце концов, мог сказать? «Я женился на вас, а вы вышли замуж только из соображений целесообразности, хотя это не так уж приятно» – нечто подобное?

А как бы все это было, если бы он любил ее? Если бы она любила его? Будет ли у нее когда-нибудь шанс узнать это, или в дальнейшем он будет избегать близости с ней, разве только ему понадобится наследник? А если он будет использовать ее только для того, чтобы заводить детей, не следует ли ей завести любовника? Но если уж трудно было выбрать мужа, насколько же сложнее будет найти красивого, доброго, щедрого и здравомыслящего человека, кого-то, к кому она была бы привязана, кого-то такого, как… Майлс.

Глаза Аннабеллы широко раскрылись. Разве может женщина обрести удовольствие без любви? Мужчина, несомненно, может. И в этом случае, когда неизбежный день наступит, неужели она почувствует лишь облегчение, когда муж уйдет к любовнице, а именно так все и происходит, говорила ее мать.

– Ну, вот идут их светлость, – сказал садовник, прерывая ход ее мыслей. – Хорошо было поговорить с вами, миледи, и надеюсь, что вы совсем поправитесь, даст Бог, поскорее.

– Спасибо, – рассеянно ответила она, глядя на приближающегося Майлса.

Он нес тяжелую шаль из клетчатой шерстяной материи.

– Благодарю, что так хорошо позаботились о миледи, – сказал он садовнику. – А теперь, – произнес он, глядя на нее горящими глазами, – вот как мы это сделаем. Я разложу эту шаль на своих руках, подниму вас, заверну наподобие шотландской сосиски и отнесу на место. Потом мы возьмем эту бесценную ткань, расстелем ее на земле – и вуаля! Мы используем ее как одеяло, на котором вы сможете посидеть и повосхищаться моим выбором места для рыбалки. Мы посмотрим, не удастся ли нам найти какого-нибудь форелевого дедушку, который сможет посоперничать с вашим Дядюшкой Джорджем. Ну как? Согласны?

Аннабелла медлила с ответом. Вообще-то она была буквально очарована, но вдруг пришло понимание того, что Майлс разговаривает с ней, как с ребенком. Может быть, подобным образом всегда разговаривают с инвалидами? Или болезнь полностью изменила его отношение к ней?

Она не могла смотреть на себя теперь, но ей и не нужно было. А вот он вынужден был. Теперь, когда он видел ее такой, становилось вполне вероятным, что Майлс никогда больше не посмотрит на нее и не заговорит с ней так, как мужчина говорит с желанной женщиной, если только она вновь не станет для него желанной. Несомненно, когда она восстановит свои силы и свою внешность, они вернутся к тому, с чего начали…

А с чего они начали? Они вступили в брак, будучи едва знакомы, они разговаривали лишь для того, чтобы скоротать время. И даже любовью они занимались без любви. Но теперь невыносимо было представить, что такой будет вся их жизнь. Аннабелла поежилась, словно от холода, хотя небо по-прежнему было ясным.

– Вы хорошо чувствуете себя? Может быть, хотите вернуться?

– Нет! Ни за что! – выпалила она, отвечая своим мыслям.

Он как-то странно посмотрел на нее. Тогда Аннабелла поняла, о чем он на самом деле спрашивает.

– Нет, пожалуйста, – сказала она. – Мне пока не хочется возвращаться в дом. Я действительно прекрасно себя чувствую. И буду еще лучше чувствовать после встречи с вашим форелевым дедушкой.

– Ваше желание для меня закон. – Он укрыл ей плечи шалью, хорошенько укутал, затем осторожно поднял и, глядя на нее сверху, улыбнулся. – Готовы?

– Ведите, – ответила она. – Мне остается лишь смиренно следовать за вами.

Глава 9

Слуги, выглядывая из окон, смотрели, как элегантный экипаж в сопровождении четырех всадников с грохотом приближается к дому по подъездной аллее. И когда дверца экипажа открылась и какой-то джентльмен, разгневанно озираясь, почти спрыгнул со ступенек коляски и направился к дому, они поспешили сообщить об этом своему хозяину. Вслед за джентльменом из экипажа вышла элегантная дама.

Но Майлс уже спускался вниз по лестнице. Звук приближающегося экипажа был слышен наверху в спальне, где Майлс находился в обществе своей жены. Лакей распахнул дверь парадного входа. Граф Уайлд стоял на ступеньке, похлопывая перчатками по руке. Это было единственное, что в данный момент выказывало его беспокойство, поскольку лицо оставалось высокомерным и невозмутимым.

– В вашей записке говорится, что моя дочь больна, – тотчас произнес он, как только увидел Майлса. – Но вы не сообщили, является ли ее болезнь всего лишь легким недомоганием. Естественно, я сразу же приехал. Не важно, новобрачные вы или нет, но я не мог проигнорировать такое сообщение.

– И вы совершенно правы, – ответил Майлс. – Я рад сообщить вам, что она поправляется. Но некоторое время она была тяжело больна.

– Как долго? – спросил граф.

– Десять тяжелых дней и ночей. Это была инфлюэнца, которая у некоторых людей протекает очень тяжело. Сейчас она оправилась.

– Ох, какое облегчение! – вырвалось у матери Аннабеллы, стоявшей позади своего супруга. – Благодарение Богу! Мы страшно волновались и собрались в тот же момент, как только получили ваше послание. А как мы добирались сюда! Мой муж даже не позволил остановиться по пути, чтобы немного подкрепиться…

– Десять дней! – холодно произнес граф, прерывая жену. – Но почему же вы нам не сообщили об этом раньше?

– Прошу меня простить, – сказал Майлс. – Это было моей ошибкой. Я не хотел ни о чем сообщать, пока не потеряю последнюю надежду, и я упорно отказывался это делать. Но когда Аннабелла пошла на поправку, я сразу же написал вам.

– Похвальные сантименты, – процедил сквозь зубы граф, – но ведь вы здесь в совершенной глуши. Я мог бы привезти из Лондона первоклассного врача.

– У нее такой и был, – заверил его Майлс. – Доктор Селфридж из Лондона, он консультирует самого.принца. Доктор уехал только вчера. И за Аннабеллой ухаживала великолепная местная знахарка, которой всецело доверяет доктор Селфридж. Миссис Фарроу как раз сейчас с ней. Она ей читает – у Аннабеллы очень быстро устают глаза, поэтому мы читаем ей вслух.

– Могу я ее видеть? – напряженно спросил граф.

– Несомненно. Сию минуту, если вам так угодно, – ответил Майлс, жестом указывая на лестницу. – Но может, вы предпочли бы сначала подкрепиться?

– Спасибо, но пока мы ее не увидим, кусок не полезет в горло, – сказала леди Уайлд, когда они направились к лестнице.

Майлс вошел в спальню первым, остановив графа и его супругу.

– Я думаю, что для нее это будет слишком большой неожиданностью, – объяснил он. – Пожалуйста, позвольте мне предупредить ее.

Граф с неохотой согласился. Майлс проскользнул в комнату.

– У меня для вас сюрприз, – сказал он Аннабелле, притворяя за собой дверь. – Вы слышали шум экипажа?

Это прибыли ваши родители. Они ждут за дверью и горят желанием видеть вас. Граф очень сердит на меня за то, что я не сообщил им о вашей болезни ранее.

– А зачем вообще нужно было сообщать им? – спросила она.

– Потому что вам потребуется еще время, чтобы полностью поправиться, и потому что они ваши родители.

Она облизнула губы. Рука поднялась к чепцу.

– Как я выгляжу? – нервно спросила она.

– На мой взгляд, вы выглядите прекрасно, – ответил Майлс и, стараясь быть честным, добавил: – Гораздо лучше, чем неделю назад, вы согласны, миссис Фарроу?

– Полностью с вами согласна, – подтвердила миссис Фарроу. – Щеки у вас порозовели, аппетит с каждым днем все лучше, и исчез этот мрачный вид. Никаких сомнений, намного лучше.

Это действительно так, подумал Майлс, но ведь он и миссис Фарроу хотели увидеть в ней перемены к лучшему. Сейчас он попытался посмотреть на Аннабеллу глазами ее родителей: на ее худобу жалко было смотреть, щеки впали, бледная, как сыворотка, на голове огромный кружевной чепец, скрывающий отсутствие волос. Ее родители рассчитывают увидеть красавицу невесту – именно такой они видели ее последний раз. Майлс попытался взять себя в руки. И все же он не лгал. Она выглядела гораздо лучше, чем неделю назад.

– Впустить их? – спросил он.

– Ну конечно, – ответила она, усаживаясь прямо. Аннабелла повернулась лицом к двери и улыбнулась.

Но тут же ее улыбка растаяла, Аннабелла побледнела, и по ее щекам полились слезы. Это не были слезы радости от встречи с родителями – она просто увидела выражение их лиц, которое появилось, едва они взглянули на дочь.

На то чтобы ее успокоить, потребовался целый день. Но даже тогда, когда матушка Аннабеллы перестала постоянно заламывать руки, она выбежала из ее комнаты в слезах.

– Ума не приложу, что делать! – восклицала она, обращаясь к своему зятю. – Если я говорю, что она выглядит лучше и что красота к ней вернется, она отвечает, что для меня важна только ее внешность. Если я ничего не говорю по поводу ее внешности, она спрашивает, почему я избегаю этого. Я не могу угодить ей, ну что мне делать?

– Немного подождать, – ответил Майлс. – Вполне естественно, что она расстроена своим нынешним состоянием. Из-за этого она обижается на вас и, поверьте мне, на саму себя. Дайте ей немного оправиться от болезни. Придет время, и она станет прежней.

– Он прав, – согласился граф.

Майлс заметил, что граф впервые с момента их прибытия обратился непосредственно к жене. Супруги не были в ссоре друг с другом, по крайней мере он этого не видел. Казалось, что они просто сосуществуют, и каждый живет своей отдельной жизнью. Тревога, вызванная болезнью дочери, объединила их, но только на время.

– Мы лишь еще больше ее расстраиваем, – продолжал граф. – Она поправляется. Сейчас и этого достаточно. За ней хорошо ухаживают, мы тут ничем не можем помочь, поэтому нам следует вернуться в Лондон. – Он посмотрел на Майлса. —Я бы хотел вновь навестить ее, когда вы переедете в Холлифилдс. Вы сказали, что отправитесь туда, как только Аннабелла достаточно окрепнет для путешествия. Полагаю, тогда она будет больше похожа на саму себя.

–Да, и нам бы этого очень хотелось, – ответил Майлс. – Это все временная реакция; из-за болезни она стала несколько капризной, но разве можно ее в этом винить? К моменту нашего прибытия в Холлифилдс, готов держать пари, она будет в лучшем настроении, и мы будем рады видеть вас.

– До отъезда я бы хотел перемолвиться с ней, – сказал граф.

– Ну конечно же. На тебя она не будет налетать, – промолвила графиня, шмыгая носом и прикладывая платок к глазам. – Скажи ей, что я люблю ее… невзирая на то, как она жестока со мной.

Граф вздохнул, обменялся с Майлсом ехидной улыбкой и отправился попрощаться с дочерью.

Аннабелла сидела, укутавшись в одеяло, в кресле у окна, на плечи была наброшена шаль.

– Итак, – начал ее отец, покачиваясь на пятках и глядя на нее, в то время как она смотрела в сторону, – мы уезжаем. Похоже, это самое разумное. Ты поправишься, возможно, даже быстрее, если мы не будем досаждать тебе. Тебе обеспечен хороший уход – а это беспокоило меня больше всего. Я не изменил своего мнения, – продолжил он, не дождавшись ответа. —Я по-прежнему считаю Майлса хорошим человеком. Но это на мой взгляд. Скажи мне, ты согласна с этим?

– Я не могу на него пожаловаться, – пробормотала она, все еще не поднимая глаз.

Граф кивнул.

– Я не изменил о нем своего мнения, как я уже сказал. Не изменила ли ты своего? – Теперь она смотрела ему прямо в лицо. – Буду как всегда откровенен с тобой, – сказал ее отец напрямик. – Ты согласилась выйти за него, потому что не могла найти никого лучше. Я считал также, что, по сути дела, он тебе безразличен. Мне бы хотелось знать: в этом отношении все осталось по-прежнему?

Аннабелла пожала плечами. Сейчас она была настолько подавлена, что ему трудно было прочесть какие-либо другие эмоции в этой тени той, прежней Аннабеллы. Но вот взгляд ее голубых глаз встретился с его взглядом, и он увидел слабую искру, которая напомнила ему ту Аннабеллу, которую он знал прежде.

– Он оказался лучше, чем я ожидала, – сказала она. – Думаю, лучше, чем я заслуживаю. Безумием было выходить замуж за незнакомого человека. Теперь я это понимаю, хотя и слишком поздно, конечно. Но несомненно, он достойный человек. Ты был прав. Это тебя радует?

– Если только это радует тебя, – ответил он, нахмурившись. – Мне бы этого хотелось. Мне бы много чего хотелось… Он сказал, что мы должны дать тебе время на поправку. Думаю, ты сама должна дать себе время и увидеть, можно ли также поправить и некоторые иные моменты. – Он помолчал в нерешительности, затем добавил: – И конечно, нужно время, чтобы ты поняла, что единственное, чего я всегда желал, – это твоего счастья. Мне бы очень этого хотелось. – Он нагнулся и поцеловал ее в лоб. – Мама передает тебе привет, она говорит, что ты ее не понимаешь.

Они обменялись короткими взглядами. Его тон смягчился.

– Она действительно тоже любит тебя, ты же знаешь.

– Знаю. – Она вздохнула.

– Я ей так и передам. Вот теперь я могу ехать. Будь умницей, моя Белла.

Он увидел, что на глазах у нее выступают слезы.

– Ты всегда говорил мне это, когда я была ребенком.

– Ты и сейчас мой ребенок, – ответил он, накрыв ее руку своей. – Помни это. Ну, береги себя. И помни, что природа может сделать очень многое. Но остальное должна сделать ты. Ты должна бороться и не уступать… своим сомнениям в том числе.

Она закусила губу, пытаясь совладать со своими чувствами.

– Отец, почему ты раньше не мог быть со мной таким? – спросила она, подняв голову. – Таким беспокоящимся, таким заботливым, таким теплым и добрым? Ведь когда я была маленькой девочкой, ты был именно таким. Почему же потом ты стал другим?

Граф опустил глаза, словно рассматривая свои руки.

– Раньше ты не нуждалась во мне… или так мне казалось. – Он поднялся и отошел от нее. – Прости меня за это. И помни, что если когда-нибудь ты будешь нуждаться во мне, не важно почему, лишь дай мне знать. Я не повторяю одну и ту же ошибку дважды. Я совершаю новые, – добавил он, чтобы заставить ее улыбнуться.

Но она не улыбнулась.

Аннабелла испытывала радость от своего несколько легкомысленного поступка. Впервые она сама спустилась вниз по лестнице. Миссис Фарроу наблюдала за ней с гордостью, хлопоча вокруг, словно заботливая наседка. Аннабелла твердо отказалась от помощи и, осторожно ступая по ступенькам лестницы, отчаянно цеплялась за перила. Слуги, затаившиеся в укромных уголках холла, сдерживали дыхание. Миссис Фарроу тихонько ступала рядом. Аннабелла прекрасно понимала, что передвигается со скоростью черепахи, но, даже несмотря на это, она торжествовала.

У нее получилось! Она сама спустилась вниз!

– Прежде всего вы должны выздороветь. Вместе со здоровьем к вам вернется и красота, – сказала ей миссис Фарроу. – Свежий воздух, если позволяет погода, и зарядка, если позволяет состояние. Вам необходимо принимать и другие средства наряду с замечательными лекарствами, которые оставил для вас доктор Селфридж. Не беспокойтесь, я рассказала ему, как собираюсь вас лечить, и он это одобрил.

– Снадобья помимо его лекарств? – спросил Майлс.

– Конечно. Некоторые традиционные средства будут излечивать тело и одновременно питать его. Масло из печени трески для ваших костей, миледи, – обратилась она к Аннабелле, – также сделает ваши волосы блестящими.

Аннабелла презрительно фыркнула:

– Какие волосы?

– Волосы, которые уже начали отрастать, будут блестящими и яркими, – спокойно ответила миссис Фарроу. – Капля золотого адиантума также способна творить чудеса. От головной боли мы будем вам давать тимьян, который также улучшит ваш аппетит. Для этой цели можно использовать и руту. Припарки из купены помогут ликвидировать синяки, которые остались от банок и пиявок, они смягчат и очистят вашу кожу, как и бархатцы и ромашка. На самом деле настой из ромашки, который принимают как тонизирующее средство, улучшает цвет лица—есть множество полезных трав, которые оказывают двойное действие. Травы, диета из яиц, молока, ягод – и результаты будут потрясающими.

– Поистине «кипите травы, изыди отрава», – прокомментировал Майлс. – Миссис Фарроу, если бы вы не были такой симпатичной, чтобы быть колдуньей, у меня бы зародились сомнения на ваш счет.

– Ну уж симпатичной, милорд! Откуда вам известно, что я не старая карга, которая выпила свое варево, чтобы изменить внешность? Только, пожалуйста, не рассказывайте об этом моему мужу, а то мне придется несладко.

Майлс рассмеялся, а женщина добавила:

– Проследите, чтобы миледи принимала лекарство, и колдунья я или нет, но вам не придется ни о чем беспокоиться.

– Я не буду беспокоиться, – ответил он. Беспокоилась Аннабелла – и раньше, и теперь. И вот сейчас, спустя десять дней, она стояла в парадном холле и была решительно настроена пройти самостоятельно весь путь до гостиной, чтобы, выйдя из библиотеки, Майлс увидел ее там.

Муж увидел ее раньше. Он медленно шел из библиотеки и остановился как вкопанный, когда увидел, что Аннабелла стоит в холле. Она пошатывалась, а лицо у нее было совершенно серого цвета. На голове красовался один из тех огромных кружевных чепцов, из-за которых голова казалась больше, чем тело, а это тщедушное тело было одето в голубое закрытое платье с длинными рукавами, которое свисало и складками ложилось вокруг нее. Аннабелла выглядела такой маленькой, такой худой и невесомой, что его первым порывом было подхватить ее на руки, прежде чем она упадет. Он сделал шаг вперед. И тут же заметил миссис Фарроу, стоявшую за спиной Аннабеллы, она хмурилась и осуждающе смотрела на него. Твердым предупреждающим жестом миссис Фарроу подала ему знак остановиться.

Пусть, пусть сама.

Он вновь посмотрел на Аннабеллу и увидел ее глаза: горящие, полные жизни и радостного ожидания.

– Миледи, – сказал он, когда наконец все понял, – вас отнес вниз лакей? Вам следовало позвать меня.

– Я спустилась вниз сама, – ответила она. Аннабелла высоко подняла голову, потому что слова прозвучали по-детски даже для ее собственных ушей. Какой же дурочкой она должна казаться! Только жалкий инвалид будет гордиться такими младенческими достижениями. Она ведь леди Аннабелла Уайлд… Пелем, напомнила она себе. Украшение лондонского общества. И вот она напрашивается на похвалу за то, что самостоятельно спустилась по лестнице?

– В самом деле? – спросил он с неподдельным изумлением и восторгом. – Замечательно! Самостоятельно? Скоро мы начнем проводить состязания по ходьбе. Мне, пожалуй, стоило бы попрактиковаться. Ну, садитесь и расскажите мне об этом поподробнее. Или вам больше хотелось бы отправиться куда-нибудь потанцевать?

– Я направлялась в гостиную.

– Какое совпадение – я тоже.

Он предложил ей руку. Она с благодарностью приняла ее, стараясь опираться не так сильно, как ей того хотелось. Но его рука была твердой как скала. Она уступила и повисла на его руке, пока он «конвоировал» ее в гостиную, ставшую одной из самых любимых ее комнат, где она с удовольствием уединялась, с тех пор как стала в состоянии покидать свою спальню. Эта комната была по-деревенски непритязательной, но отделанной с большим вкусом, пушистые ковры и удобная старая мебель делали ее очень уютной. Отделка в коричневых, красных и золотистых тонах выглядела теплой и приветливой, несмотря на то что нежданные холода отсрочили наступление лета. Солнечный свет лился через высокие окна, а мерцание огня и потрескивание дров в прекрасном каменном камине усиливали успокаивающую атмосферу.