Текст книги "Великосветский переполох"
Автор книги: Эдит Лэйтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Он усадил ее в кресло и улыбнулся, глядя сверху вниз.
– Это все очень хорошо, – сказал он ей. – Я не шутил, когда говорил, что не за горами тот день, когда вы снова будете в форме. Не так ли, миссис Фарроу? – спросил он. Но когда он поднял голову, то увидел, что той нет в комнате. – Хотела дать нам возможность побыть наедине, я полагаю, – сказал он Аннабелле.
– Эта женщина ангел и воплощенное благоразумие. Я не знаю, как мы сможем отблагодарить ее. Деньги она не возьмет. Гарри говорит, что ее муж человек состоятельный, поэтому в деньгах она не нуждается. Пожертвовать деньги на ее благотворительные акции, как она предлагает, мне кажется, этого недостаточно, ведь она стала нашим спасителем; мне говорили, что она занимается врачеванием из чувства долга и сопереживания.
Она рассказывала мне, что это семейная традиция. Если бы мир был устроен по-другому, эта женщина скорее всего стала бы врачом, так по крайней мере она мне говорила.
– Ага! Среди нас завелся «синий чулок»?
– Не думаю, – произнесла Аннабелла серьезно. – Она не сидит целый день за книгами. Но она более образована, чем большинство мужчин. Кстати, миссис Фарроу говорит, что мужчины обращаются с женщинами как с детьми… пока не заболеют, тогда они сами превращаются в детей. Я никогда раньше не встречала таких людей… но ведь я не так много общалась с женщинами.
– Но почему же? – спросил Майлс. Сев на стул напротив нее, он наклонился вперед и приготовился слушать.
Аннабелла помолчала в нерешительности. Этот вопрос она часто задавала себе и даже немного стыдилась этого – но без всяких на то оснований, как всегда утверждала ее мать.
Она чуть нервно вздернула голову, обдумывая ответ.
– Конечно, в детстве у меня были подруги, – начала она. – Но с возрастом они исчезли. – Она опустила глаза, рассматривая свои руки, потом снова вскинула ресницы и посмотрела на Майлса своими великолепными голубыми глазами, в ее взгляде смешались вызов и мольба. – Понимаете, девушки… женщины… они потом из подруг превращаются в соперниц… когда начинают искать мужа. А эти поиски начинаются очень рано. Я, например, отправилась на свой первый бал в поместье, когда мне было шестнадцать. И другие девушки начали вести себя по отношению ко мне совсем по-другому.
– Потому что вы были окружены поклонниками? – спросил он мягко.
Она кивнула, вновь опустив глаза.
– Мама говорила, что я не должна воспринимать это как что-то личное, но я не могла. Меня это очень задевало. А потом… полагаю, я пыталась отплатить им той же монетой, еще больше привлекая внимание мужчин и молодых людей. И мне это удавалось! Предложений было как цветов весной. Особенно от тех джентльменов, на которых, как мне было известно, рассчитывали другие девушки. Но что-то я слишком разговорилась, – произнесла она весело, пытаясь скрыть свое неожиданное смущение. «Как глупо, должно быть, все это звучит, как жалко, ведь теперь я могу заинтересовать собой только докторов».
Она опустила голову, чтобы скрыть слезы, и достала из рукава платок.
– Пропади ты пропадом! – сказала она, всхлипывая. – Терпеть не могу эту сырость! Но такие беспричинные слезы неизбежны, когда выздоравливаешь, так по крайней мере говорит миссис Фарроу.
Он подождал, пока она успокоится, впрочем, и ему нужно было время, чтобы прийти в себя. То, что он услышал, его совсем не обрадовало. Нет, слезы были ни при чем. Новость о том, что у нее нет подруг. У большинства женщин они есть, даже у самых красивых. Еще один удар по его честолюбивым замыслам, еще одно доказательство того, что он совершил глупость, поторопившись с женитьбой. Он вступил в брак, рассчитывая помочь матери и сестре, но выбрал невесту, которая не ладит с женщинами. «Прекрасно, – поздравил он себя. – Так тебе и надо. Твоя красавица невеста утратила свою привлекательность, а другими достоинствами она, похоже, не обладает».
Но это было нечестно и несправедливо. Она обладала сильным характером, решительностью и смелостью. Она не жаловалась и не хныкала, когда была тяжело больна. И даже когда ей было тяжелее всего, она винила только себя. Это умная, интересная и проницательная женщина, она обладает потрясающим чувством юмора, ей нравится ловить рыбу; кто знает, какие еще достоинства он сможет открыть в ней? И ему необходимо это сделать, подумал он уныло, потому что надо хоть как-то спасать свой брак – ради нее, да и ради себя самого. Возможно, они совершили большую ошибку, но это не означает, что все потеряно.
Он знал ее так же плохо, как и она его. По крайней мере надо попытаться восполнить хоть этот пробел. Нужно побольше рассказывать ей о себе, может быть, это сподвигнет ее на собственные воспоминания. Он не будет спешить, он будет внимательно слушать и молить Бога, чтобы в ее рассказе обнаружилось что-то, что может стать фундаментом, на который они смогут опереться.
Глава 10
Майлс сидел и слушал, как потрескивают дрова в камине, ожидая, пока Аннабелла успокоится. Когда она засунула свой платочек обратно в рукав, он откинулся на спинку стула, сложил руки и произнес:
– Вы говорите, что у вас было не так-то много подруг в юности? Что до меня, то друзей было, пожалуй, слишком много.
– Правда? – спросила она заинтересованно.
– Да, по крайней мере так говорила моя матушка. Я вырос в деревне. Не в Холлифилдсе – это поместье моего покойного дядюшки, оно гораздо роскошнее. Нет, я вырос в более скромном поместье в одном из графств к западу от Лондона. Когда-нибудь мы обязательно съездим туда. Я люблю это место, но понимаю, что жить в Холлифилдсе – значит иметь вес и влияние в обществе, а это именно то, в чем семья сейчас нуждается. Наше имение представляло собой небольшое владение, этакое отдаленное дворянско-фермерское поместье. Мой отец позволял мне бегать повсюду. «Без присмотра, но под разумным надзором» – как он выражался. Отец говорил, что поскольку я вырасту и выйду в меняющийся мир, мне следует лучше познакомиться с этим миром, не ограничивая знакомство с ним рамками поместья и школы. Поэтому он позволял мне играть с местными ребятишками: сыновьями кузнецов, фермеров, с кем угодно. Я проводил все лето и все каникулы в шумных, веселых играх со всеми мальчишками поместья и деревни, по сути, я учился у них. Я научился большему, чем ожидал мой отец… но, я думаю, ему это было известно, и это было именно то, чего он хотел. – На лице Майлса появилась улыбка, вызванная воспоминаниями. – Мой отец тоже брал меня на рыбалку, но настоящей рыбной ловле меня обучили привратник и его сын. Точно так же, как сыновья кузнеца показали мне, где можно увидеть местных контрабандистов, которые как раз в наших краях разгружали вино, а сын местного фермера впервые рассказал мне правду о женщинах и мужчинах и о тех загадочных вещах, которыми они занимаются вместе. Они и другие соседские ребята были моими близкими товарищами и лучшими друзьями, и они показали мне разные стороны этого мира, и плохие и хорошие. Моим самым закадычным другом был сын викария, что оказалось весьма кстати, когда… – Выражение его лица изменилось. Майлс, запнувшись, откашлялся и продолжил: – …наступили трудные времена. Она совершенно позабыла про свои слезы, все ее внимание было поглощено его рассказом.
– Какие трудные времена?
Он сделал глубокий вдох и ответил, продолжая смотреть на свои сжатые руки:
– Очень трудные. Когда отец умер, моя мать снова вступила в брак. Ее новый муж оказался негодяем; это вам должно быть известно. Она вступила в новый брак столь же поспешно, как и мать Гамлета, только, слава Богу, Питер Проктор не был нам кровным родственником. И отца моего он не убивал, хотя не сомневаюсь, что сделал бы это, если бы знал его и догадывался, какую выгоду он извлечет, женившись на его вдове.
И точно так же, как несчастный датский принц, – продолжил Майлс слишком бодрым голосом, который никак не соответствовал горькому сарказму, звучавшему в его словах, – я вернулся из школы домой, чтобы утешить мою мать, но обнаружил, что она вновь вышла замуж. Я пришел в ужас. Но осмеливался питать надежду. Поначалу этот тип казался неплохим человеком.—Майлс поднялся, подошел к окну и продолжил свой рассказ: – Проктор довольно красивый мужчина, если вам нравится такой тип: крупный, крепкий, румяный. Очень общительный и уверенный в себе. Вероятно, матери он казался человеком, на которого можно опереться. Моя матушка не очень-то самостоятельна, – сказал он, бросив взгляд на Аннабеллу. – Она была большой красавицей и привыкла к тому, что мужчины делали для нее все. Так делал мой отец. Единственное, чего он требовал от жены, – это чтобы она эдаким красивым цветком сидела дома, украшала его жизнь и чувствовала себя счастливой. Да и ее собственный отец не готовил ее ни к чему другому. Но разве много вы найдете мужчин нашего круга, которые требуют большего от своих дочерей или жен? – спросил он ее с улыбкой, напоминающей гримасу. – Матушка думала, что Проктор – мужчина того же типа, что был ее отец и мой, так мне кажется. Но как выяснилось, она допустила огромную ошибку.
Аннабелла, охваченная неожиданной тревогой, сидела абсолютно прямо. Понимает ли он, что описание его матери звучит как критика в ее собственный адрес? А может, таким образом Майлс порицает ее? Но казалось, что он всецело поглощен своим рассказом.
– Проктор тоже хотел, чтобы жена была его украшением, – продолжил Майлс, – а еще он хотел получить деньги моего отца. Когда он до них добрался, причем поразительно быстро, он нашел, как еще можно использовать мою мать, вернее, ее имя и положение в обществе. Именно они обеспечили ему доступ в лучшие дома, поскольку, несмотря на то что у него имелись кое-какие фамильные связи, он не был принят в свете, а ему хотелось проникнуть в высший свет, чтобы иметь возможность выуживать у людей их деньги. То, что он разорял нас, еще можно было вынести, но то, что он нас позорил, было невыносимо. – Майлс помолчал. – Извините за нечаянный каламбур. Действительно невыносимо. Точнее – нестерпимо. Я покинул страну, потому что не мог более его терпеть, а он не мог, да и не хотел обеспечивать меня, впрочем, похоже, он не мог обеспечивать и свою семью. Его денежные махинации открылись, прошел слух, что чистокровные верховые лошади, которых он так удачно продал по непомерно высокой цене, на самом деле принадлежат кому-то другому, повсюду шептались о его шулерстве за карточным столом и при игре в кости. На наши деньги ему становилось все труднее вести тот образ жизни, к которому он привык. А деньги эти покидали его так же быстро, как и удача за игорным столом.
Родители моей матушки давно умерли, и ее отец, как это принято, оставил свое состояние сыну. Я пошел служить на флот. У меня не было денег, чтобы купить офицерский чин в армии, но мне сказали, что во флоте можно продвигаться вверх по карьерной лестнице за счет собственных способностей. Так я и делал. Я приложил очень много усилий.
Он разжал кулаки и посмотрел на свои ладони.
– Мозоли сейчас не так заметны, но у меня их было немало. Но оно того стоило. Я очень старался, и мои старания сделали из меня мужчину – богатого мужчину. «Платил за это я годами на чужбине», – тихо произнес он и улыбнулся. – Высокопарно, но верно. Мне нравилось ходить в море, нравилось видеть перед собой открытое, свободное пространство, поэтому такая работа мне очень подходила.
– Но ведь это опасно!
– Опасно? – Он рассмеялся. – Я был молод, недоволен жизнью на суше и настроен патриотически. Опасностей я боялся меньше всего. Нет, я ничего не имел против службы, но я мог бы прекрасно прожить без этих лет вдали от Англии, без долгих походов под парусами, вдали от дома и семьи… – Он замолчал, увидев выражение лица Аннабеллы. – Пожалуйста, не надо меня жалеть. Я выжил и извлек пользу для своего ума, тела и банковского счета. Самым большим моим желанием на службе его величеству было желание вернуться домой, чтобы показать Проктору, как много мне удалось достичь и как мало я сделаю для него. Но когда я покинул судно, меня тут же отправили с поручением по делам его величества, и я в течение некоторого времени не имел связи с домом. Когда же я наконец вернулся, то обнаружил, что у меня отняли мой приз – Проктор давно скончался. Все, что у меня осталось, – это мое состояние и моя семья. – Его усмешка была сардонической. – Бедняга я, правда? У меня есть больше, чем у большинства людей, и нет никакого права жаловаться.
Майлс уселся напротив Аннабеллы, выжидательно глядя ей в глаза.
– Итак, – произнес он с неожиданным смешком, – только посмотрите, что я делаю! Я прошу вас рассказать о вашей жизни и без умолку говорю о своей. Так не годится, но по крайней мере я показал вам пример. Теперь расскажите мне о себе. Чем вы любите заниматься? Мы можем провести наш медовый месяц традиционным образом, но ведь мы же можем использовать это время и для того, чтобы лучше узнать друг друга.
Аннабелла расслабилась. Что она умела – так это поддерживать разговор. Ей казалось, что вести светскую беседу она будет в состоянии и на смертном одре… Аннабелла начала говорить и умолкла. При мысли о смертном одре слова замерли у нее на языке, но тут она заметила испуганный взгляд Майлса и увидела, что он поднимается на ноги.
– Не волнуйтесь, со мной не случилось припадка, – сказала она, сделав ему рукой знак, чтобы он сел. – Мне так много надо вам сказать, что я просто не знаю, с чего начать. Я собиралась «поддержать разговор». Но потом я вдруг поняла, что это будет не то, что вы хотели бы услышать. Я умею вести очаровательный разговор о пустяках. Это нужно уметь, если ты хочешь иметь успех в обществе. Но такой разговор ничего не расскажет вам обо мне, он лишь продемонстрирует, что я умею это делать. На мой взгляд, самый лучший способ узнать обо мне – это провести со мной какое-то время. Думаю, что время расскажет вам то, что вы хотите узнать. У него был недоуменный вид.
– Великолепный ответ. Так меня еще никто не озадачивал. Неудивительно, что вами так восхищаются в обществе. Итак, – сказал он, услышав, как она рассмеялась, – вы хотите, чтобы я жил с вами? Хорошо. Думаю, я смогу это устроить.
Она бросила на него лукавый взгляд, такой, который некогда свел бы с ума толпу мужчин.
– Вы полагаете, что можете жить вместе со мной? Это для вас что-то новенькое, не так ли?
– В таком случае эта новость для меня очень приятна.
Она улыбнулась, но настроение вдруг испортилось. Какой бы очаровательной ни была эта игра словами, для пары, проводящей свой медовый месяц, подобный разговор был абсурдным. Такие разговоры им следовало вести в период ухаживания. Ведь сейчас у них был медовый месяц – время, которого новобрачные так ждут до свадьбы и которое они проводят вдвоем. Так происходит, когда влюбленные узнают друг друга до свадьбы, а медовый месяц – это время, когда они познают друг друга.
Это напомнило ей о том, что необходимо еще что-то сказать, что-то очень трудное. Она всегда отдавала свои долги, а теперь не могла. Она заставила себя заговорить, хотя ей пришлось опустить при этом глаза.
– Мне очень жаль, что так проходит наш медовый месяц, – произнесла Аннабелла без всякого выражения. – Но вскоре я смогу быть вам женой… во всех смыслах…
Она подняла глаза, и прежде чем Майлс сумел овладеть собой, успела заметить на его лице выражение некоего отторжения.
– Вы просите прощения? – спросил он, и его выражение смягчилось. – Но вам не за что просить прощения. И я вполне мог оказаться на вашем месте. Что до ваших супружеских обязанностей, прошу вас поверить, что я согласен подождать, пока вы не поправитесь.
Но промелькнувшее на его лице выражение неприятия уже сказало ей все. Его приводила в ужас сама мысль о физической близости с ней.
– Ну вот! Я совсем не хотел, чтобы вы снова начали плакать. – Он взял ее за руку. – Скажите мне, вы утомились? Неудивительно. Вы слишком быстро идете на поправку. Отнести вас наверх?
Она кивнула.
Майлс сгреб ее в охапку и понес по лестнице. Аннабелла крепко обняла его за шею. Не потому что боялась, что он ее уронит, а потому что не хотела, чтобы ему было тяжело… и потому что поняла, как это приятно.
Он нес ее так бережно, что это опять вызвало у нее эти треклятые слезы. Она спрятала голову у него на груди. Под кончиками пальцев Аннабелла почувствовала мягкие и чистые волосы у него на груди. Она вдыхала его запах: лимонного мыла и его собственный, не поддающийся описанию, пленительный аромат.
Взгляд Майлса был прикован к лестничным ступенькам, когда они поднимались, и она принялась исподтишка наблюдать за ним. Темные ресницы были короткими, но очень густыми. Раньше она этого не замечала. Но ведь раньше она и не рассматривала его так внимательно или, скорее, в упор, возможно, оттого, что во время их помолвки она мало обращала на него внимания, так и не позволив себе задуматься над тем, что она действительно выходит за него замуж. Возможно, еще и потому, призналась она себе сейчас, что она ощущала неловкость, встречая живой, понимающий взгляд его серо-голубых глаз.
Он очень привлекательный мужчина, вновь подумала она и удивилась, какие глупости приходят ей в голову. Конечно, он кажется ей привлекательным! Ведь кроме него здесь нет мужчин. Но он-то здесь, и он не только внешне привлекательный, но и добрый, порядочный мужчина, раньше она никогда по-настоящему не осознавала этого. Как же ей повезло… повезло ли?
– Что, опять слезы? – чуть хрипло спросил он. – Ну, ну, миссис Фарроу сварит вам один из своих восхитительных эликсиров, и вы глазом моргнуть не успеете, как снова почувствуете себя хорошо. Вы так быстро и так хорошо поправляетесь, это всего лишь небольшой рецидив. Ну все, все, – начал он успокаивать ее тихим проникновенным голосом, – не надо столько плакать, а то нас сейчас смоет вниз по лестнице…
Аннабелла перестала плакать и засмеялась. Но ее смешок был искусственным. Он говорил с ней как с ребенком. Сколько же времени пройдет, задалась она вопросом, когда он снова будет смотреть на нее как на женщину? Если вообще будет.
– Я люблю танцы не меньше, чем рыбалку, – сказала она.
Он замер, посмотрел на нее и поднял брови.
– И театр, как вам известно, а еще я люблю читать романы Минервы Пресс, но этого вы пока не знаете. Еще мне нравятся поросята из марципана, а если говорить о поросятах, то я сама, как поросенок, не могу удержаться от обжорства, если передо мной банберийская слойка с изюмом и цукатами или пирог со смородиной. Спрашивайте меня о чем угодно, Ма…
Она собиралась произнести: «Спрашивайте меня о чем угодно, Майлс». Но запнулась на полуслове, осознав, что никогда не обращалась к нему по имени. Она вышла замуж за человека, который был ей чужим, она даже в постель легла с чужим человеком, и таким он мог остаться для нее навсегда. Возможно, ему больше не захочется иметь с ней интимную близость, но, конечно, чувство долга возьмет верх над нежеланием заниматься любовью с непривлекательной женщиной.
– В чем дело? – спросил он.
Она сильно затрясла головой, боясь разрыдаться. Все это было правдой, и она досадовала на саму себя, и ей было стыдно, что глаза у нее на мокром месте. Но от всего этого у нее в глазах появилось еще больше слез.
– Ну хватит, хватит! – сказал он и двинулся вверх по лестнице. – Вам пора в постель, миледи. Скоро вам станет лучше, и, как только это произойдет, мы отправимся домой. В любом случае мы не собирались задерживаться здесь надолго. Поверьте мне, вы лучше будете чувствовать себя, как только мы окажемся у меня… у нас дома, в моей семье.
Охвативший Аннабеллу испуг вмиг высушил все ее слезы.
– Говорю вам еще раз, на щеках у вас румянец, синяки сошли, вы можете смотреть на себя без всякого содрогания, – сказала миссис Фарроу Аннабелле. – Вы поправляетесь гораздо быстрее, чем вам кажется.
Аннабелла отвернулась от зеркала и молча оттянула платье, показывая, как оно стало ей велико.
– Едва ли имеет смысл ушивать его, поскольку скоро все ваши платья будут вам впору, – невозмутимо сказала миссис Фарроу.
Аннабелла пристально посмотрела на нее и демонстративно сорвала с головы свой кружевной чепец. На голове уже появился темный пушок, который больше походил на тень, чем на волосы.
Выражение лица миссис Фарроу не изменилось.
– Да, они отрастают. И уже начинают виться.
– Да, очень привлекательно. Выглядит точь-в-точь как прежние волосы, только не такие пышные, – горько сказала Аннабелла, опуская взгляд и вновь натягивая на себя чепчик.
– Волосы у вас отрастают, – сказала миссис Фарроу. – Вы уже можете ходить самостоятельно, и ветром вас не сдувает. А вчера вы даже ходили ловить рыбу…
– Вчера я сидела на берегу и смотрела, как он ловит рыбу, – поправила ее Аннабелла. Она замолчала, вспоминая. Не важно, что сама она не могла ловить, ей было достаточно интересно просто наблюдать.
Майлс был прекрасным рыболовом, он очень умело забрасывал удочку, но не это доставило ей такое удовольствие. Они молчали, чтобы не распугать форель, но тем не менее они общались. Он позаботился об этом, хотя это означало, что он ничего не сможет поймать. Вместо того чтобы сосредоточиться на рыбалке, он развлекал ее. Мимикой и жестами Майлс показывал, что именно собирается делать, пока она не начинала давиться от едва сдерживаемого смеха. Он притворялся, что поскользнулся на камне и вот-вот свалится в воду, демонстрировал свое недовольство, когда намеренно неудачно закинул удочку. В следующий раз Майлс изображал преувеличенную радость, сменившуюся ужасом, когда он якобы почувствовал что-то на крючке и… потерял наживку.
Он ничего не поймал. Но Аннабелла получила такое огромное удовольствие, на которое даже и не рассчитывала.
Миссис Фарроу заметила ее озабоченность и добавила:
– Вы находитесь здесь уже больше месяца; его семейство наверняка уже начинает волноваться.
– Они ни в коем случае не думают, что у нас счастливый медовый месяц, – отрезала Аннабелла. – Он сообщил им о моей болезни. А если вы переживаете из-за того, что вам приходится приходить сюда и ухаживать за мной, то в этом нет необходимости, – добавила она высокомерно. – Я прекрасно могу обходиться без посторонней помощи.
– Именно в этом и заключается моя задача, – ответила миссис Фарроу и улыбнулась. – Я пришла, чтобы заботиться о вас, пока вы нуждаетесь во мне. Но, миледи, возможно, это удивит вас, я здесь, чтобы заботиться не только о вашем здоровье. Вы умная и энергичная женщина, и этими вашими качествами я восхищаюсь. И вы добрая, несмотря ни на что. Болезнь может превратить человека в чудовище, по крайней мере я видела многих женщин, которые отвратительно обращались со своими друзьями и родственниками. Вы всегда вежливы, даже со слугами. И как бы язвительно вы ни высказывались, когда у вас плохое настроение, сарказм отличается от швыряния вещами. Поверьте, мне не раз приходилось уклоняться от брошенного в меня ночного горшка.
Аннабелла не смогла сдержать улыбку, а миссис Фарроу продолжала:
– Вы начитанны, и у вас хорошее чувство юмора. Я рада, что познакомилась с вами. И я предлагаю вам отправиться в Холлифилдс не ради себя, но ради вас и ради него. Время пришло.
– Дорогая, милая миссис Фарроу, – вздохнула Аннабелла, ее плечи грустно поникли, – вы правы. Пожалуйста, простите мне мою резкость. Я так благодарна вам, вы так много для меня сделали. Вы видели меня в самые плохие времена и помогали мне достойно их переносить. И поэтому я говорю вам то, чего не сказала бы, возможно, просто не могла бы сказать кому-то другому: я бы отправилась хоть завтра, но… я боюсь. – Взгляд Аннабеллы молил о том, чтобы ее поняли. – Все дело в том, что я избалована, – сказала она. – Я была такой красавицей. Это не самонадеянность, по крайней мере теперь, когда я потеряла свою привлекательность. Но сейчас я понимаю, как много для меня это значило. Это было главным во мне. Я не говорю, что это всегда, да и вообще когда-либо помогало мне получать то, что я хотела, – добавила она с кривой усмешкой. – Вовсе нет. Но это отличало меня. Я ведь славилась своей красотой. Как же я смогу появиться в свете теперь, когда я так выгляжу? И смогу ли я вращаться в свете потом, ведь из-за этого я стану другой. Я уже стала. Я чувствую себя голой, я себя… просто не узнаю.
– В таком случае должна сказать, что пора узнать себя.
– Что готовит мне будущее? – прошептала Аннабелла еле слышно.
– Этого никто не знает, миледи, и это не зависит от внешности. Но мы не можем спрятаться от нашего будущего, в этом нет никакого резона. И даже если мы будем прятаться от него, оно все равно наступит. Вопрос лишь в том, хотим ли мы прожить это будущее, скрываясь, или нет.
Аннабелла подняла голову:
– Это вызов?
Миссис Фарроу пожала плечами:
– Можно воспринимать и так. Это всего лишь истина.
– Понятно. Никто никогда не посмеет сказать, что я не приняла вызова, какая бы ни была цена, – сказала Аннабелла. – В конце концов, я настоящий специалист по прыжкам в неизвестность, разве не так?