Текст книги " Когда Волга текла кровью"

Автор книги: Эдельберт Холль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

На совещании командиров рот, которое вчера провел командир батальона, нам стало абсолютно ясно, что с сегодняшним боевым составом рот мы слишком слабы, чтобы пускать нас в дело как боевые части. Это было так же очевидно и командиру, и мы всерьез надеялись, что до того, как снова пойти в дело, нам пришлют пополнение.

Я сидел под бритвой «Фигаро» нашего ротного брадобрея. Он только закончил меня стричь, ког-

да Марек протянул мне приказ из батальона, который указывал, что полк завтра выведут и перебросят в другой сектор. Приказ по батальону включал необходимые детали о времени отбытия, порядке марша батальона, а также позициях, на которых будут расположены роты.

Освежившись, я пошел со связным Неметцем на КП батальона. Первым делом я нашел адъютанта, моего друга Иоахима Шюллера.

–    Привет, Йохен!

–    Сервус, Берт!

–    Что там с этим «занятием нового сектора»? Ты сам слышал вчера на совещании – и знаешь из наших рапортов в полк, – как мы слабы. Ради всего святого, мы и цветочного горшка не можем захватить с той горсткой людей, что у нас осталась! Видишь ты в этом хоть какой-то смысл?

Йохен попытался меня успокоить:

– В принципе, ты прав, Берт. Мы тоже сделали серьезные рапорты в полк ровно о том же. Но нас уверили, что мы всего лишь заменим другую дивизию, которая занимает позиции в поселке Баррикады. Мы будем просто держать позиции. Никто не собирается атаковать нашими слабыми частями. Наш полк передадут на это время 24-й танковой дивизии. 389-ю пехотную дивизию отсюда выведут и поставят где-то еще.

Я был настроен скептически. Если нас выведут из нашей дивизионной структуры – в которой мы занимали значительное место, – кто побеспокоится, будем мы способны обеспечить атаку или нет, когда нас передадут другой части? Я выразил свои сомнения командиру. Он внимательно выслушал, кивнул в знак одобрения и, пристально глядя на меня, наконец сказал:

–    Слушайте, Холль, не критикуйте решения начальства. Мы получили приказ и выполним его как пруссо-германские солдаты. Ясно?

Я вытянулся по стойке «смирно»:

–    Так точно! Я только беспокоюсь о своих солдатах.

Он ответил с улыбкой:

–    Мы всё об этом беспокоимся, Холль.

После того как меня ознакомили с общей ситуацией – насколько штаб батальона мог это сделать, – я доложил, что ухожу, и вернулся в роту.

Гауптфельдфебель Михель, который уже приехал с «гуляш-пушкой», уже знал о приказе выступать. Обоз должен был выйти позже и получить от батальона место расположения где-то за нашим районом ответственности. Отвечал за это батальонный казначей Кнопп. Оттуда он заново установит связь с ротами.

–    Михель, пришли завтра в роту две «пане-телеги» как можно раньше. Не хочу, чтобы наши несли с собой много ненужного. Они должны нести на себе только самое необходимое, чтобы быть готовым к любым неожиданностям; все остальное поедет с обозом.

Хорошо, что у нас были эти небольшие деревянные телеги, которые мы называли «пане-телегами». Каждую тянула пара лохматых пони. Когда они застревали, четыре-шесть сильных рук хватались за спицы, и вагон снова оказывался на дороге. Как же тяжело было в таких случаях нашей уставной ротной повозке. Они были идеальны для Центральной и Западной Европы с хорошей дорожной сетью, но на краю Восточной Европы они были бесполезны. Состояние наших

отборных лошадей заметно ухудшалось, потому что мы не могли обеспечить им корма, на котором они сохраняли бы силу. Не так обстояло дело с маленькими пони польской породы – они были нетребовательны, но выносливы. У нас не было особых забот с кормом для них; кроме того, «маленьким товарищам» его нужно было меньше.

Согласно карте, расстояние – по прямой – от нашего теперешнего опорного пункта до поселка Баррикады составляло до девяти километров. Однако для того, чтобы дойти до новой зоны ответственности без угрозы с тыла, нам нужно было заложить большой крюк, что означало как минимум двадцать километров марша. Я снова изучил карту. На крайнем юге города находилась Елшанка, где мои товарищи впервые вошли в Сталинград. Сейчас мы были у устья Царицы, и нам нужно было идти в северную часть Сталинграда, к Баррикадам. Для нас, «кузнечиков», это будет чертовски трудно.

30 сентября 1942 г.

Было еще темно, когда прибыли двое ездовых с телегами. У нас было достаточно времени, и можно было спокойно собраться. Все, что мы не должны были нести на себе, грузилось на повозки. Два отделения из трех получили одну телегу, третье отделение и моя группа управления – другую. Мое особое оружие – связки гранат, русское противотанковое ружье и русский автомат – теперь будут под рукой.

Двое «хиви», Петр и Павел, были приданы каждый своей телеге. Они были счастливы остаться с нами. Что их особенно впечатлило – это такой же, как у нас, паек.

Петр сказал Павеллеку, что в Красной Армии пайки пяти разных уровней.

Я не мог этому поверить. Коммунисты, как считалось, были «армией рабочих и крестьян»!

Теперь мы были готовы к маршу, двигаясь к указанной точке рандеву в расчлененном боевом порядке, чтобы снизить риск воздушного налета. Несмотря на наш скромный боевой состав, наша группа растянулась метров на сто. Я со связными и Павеллеком был в авангарде, а унтер-офицер Роттер был в хвосте колонны. У бывшей женской тюрьмы ГПУ нас ждал Йохен, готовый нас инструктировать.

–    Доброе утро, Берт!

–    Доброе утро, Йохен!

–    Можете продолжать марш. 5-я рота только что прошла. Лейтенант Вайнгертнер раздобыл проводника, который знает точный путь.

–    Кто за нами?

–    Дальше идет 6-я рота с лейтенантом Фуксом, и затем обер-фельдфебель Якобс с 8-й ротой. Мы пойдем с 8-й ротой. Когда все двинутся, командир поедет со мной в голову колонны.

–    Ну, тогда увидимся.

–    Да, будь осторожен.

Я поспешил обратно к роте. Какой-то момент мы шли вдоль железной дороги в северном направлении в сторону центра города. Звук боя становился громче. Темные грибы дыма вставали здесь гуще всего. Проложенный мимо железнодорожной насыпи слева от нас и развалин домов справа наш маршрут можно было назвать движением напрямик. Идеальная мишень для налета. К счастью, в нашем секторе мы до ночи не видели самолетов противника. Мы поддерживали визуальный контакт с хвостом 5-й роты, идущей впереди, и таким образом избегали необходимости думать о том, куда идти.

Мимо проехали на мотоцикле с коляской майор Вайгерт с лейтенантом Шюллером. Навстречу нам двигались какие-то машины снабжения; они были не из 94-й дивизии. В тыл тоже шло на низкой передаче несколько грузовиков.

А это что? Перед нами колонна разбежалась направо и налево. Пулеметный и пушечный огонь ударил по нашему пути. Я заорал как можно громче: «Вражеские самолеты с фронта! В укрытие!»

Но мои товарищи уже увидели самолет и уже разбежались по укрытиям – как можно дальше, – пока я кричал свой приказ. Вся история заняла не больше нескольких секунд. Это было, как пережить кошмар. Мы вышли из него с двумя товарищами, пораженными шрапнелью из бортового оружия. К счастью, они были легко ранены и им хватило перевязки. Солдаты остались с частью. После короткого привала мы пошли дальше. А каково было другим частям?

Направление нашего марша изменилось: мы повернули с северного направления на северо-западное. Железнодорожная насыпь осталась далеко позади; обзор увеличился. Лишь иногда мы проходили мимо каменных домов. Западная окраина города почти полностью состояла из домов из дерева и глины. Отдельные дома еще стояли, но большую часть можно было опознать лишь по печным трубам, все остальное было сровнено с землей.

В полдень мы перешли большой глубокий ров с отвесными стенами, который остался от старых времен. Ров был помечен на наших картах как «Татарский вал». Не знаю, к какому времени он относился, но, если бы у меня была возможность, хотел бы узнать о нем побольше.

Теперь мы перешли еще одну железную дорогу, идущую примерно с востока на запад. Она шла через центр города. Перед нами теперь лежало еще одно кладбище печных труб с несколькими частично разрушенными хижинами. Это, наверное, поселок Красный Октябрь. Теперь мы двигались почти строго на север. От Волги эхом доносился шум боя – справа и сзади-справа. Даже с учетом неожиданного налета русского штурмовика нам везло.

Когда местность начала опускаться в сторону города и Волги, мы смогли на ходу увидеть ковровую бомбардировку, которую проводили Люфтваффе. Ее основными целями были заводы «Красный Октябрь» и «Баррикады».

Несмотря на жестокость вражеского сопротивления, я был убежден, что наша 6-я армия возьмет город. Нам нужно было взять его, пока погода не изменилась.

На мотоцикле с коляской подъехал батальонный адъютант, лейтенант Шюллер.

–    Привет, Йохен, что нового?

–    Привет, Берт, я привез подробный приказ о занятии ваших новых позиций. Мы дошли до западного края комплекса «Баррикады». Подойдем через четверть часа. Связной из 3-й роты 544-го пехотного полка ждет, чтобы ввести вас в курс дела. Передача позиций будет после заката.

Развернувшись в тыл, Шюллер поехал к следующей роте.

Учитывая привалы и непредвиденные задержки, мы шли уже восемь часов. В руинах поселка несколько человек из 7-й роты моментально «стали невидимы» – другими словами, нашли укрытие. Мой командир батальона был рядом. Я доложил ему.

–    Ну, Холль, с вами все в порядке?

–    Так точно, герр майор. Не считая воздушного налета утром, нечего докладывать.

–    Нам тоже повезло, Холль. Вскоре после того, как мы миновали вашу роту, мы услышали, как позади самолет штурмует колонну. Мы доехали невредимыми.

–    Все могло быть иначе, герр майор. Нашему батальону сильно везет.

Майор Вайгерт подал знак связному, который укрылся где-то сбоку.

– Этот ефрейтор отведет вас и ваших людей к своей роте, но сначала нужно дождаться темноты. Противник не должен заметить, что перед ним что-то меняется. Вся операция по замене 544-го полка нашим полком должна пройти за эту ночь. Вы получите дальнейшие указания о движении к передовой, положении с противником и секторе ответственности от командира 3-й роты 544-го пехотного полка. Остальные указания будут позже. Оставайтесь на позициях до дальнейших распоряжений.

Я отдал честь и вернулся к роте. Проводник пошел за мной. Отделения, как и моя группа управления, тем временем разгрузили с телег боеприпасы, пулеметы, легкие минометы и все, что нужно для боевых действий. Теперь у нас было все, что нужно. После наступления темноты мы построились в колонну и вышли. Солдат предупредили, что им запрещается шуметь, а говорить можно только в крайнем случае.

Штаб ПАК: 17.35 30 сентября 1942 г.

С 02.00 до 04.00 24-я танковая дивизия отражала атаки противника силами около батальона... 276-й пехотный полк принял сектор на правом фланге дивизии...

Район занимал около квадратного километра и примыкал к западной окраине Сталинграда. Немощеные улицы шли параллельными рядами с севера на юг и с запада на восток. В садах почти каждого деревянного дома еще росли зеленые кусты, хотя сами дома лежали в развалинах. Мы почти дошли до края поселка, когда наш проводник повернул вправо. Мы прошли через маленький садик к уцелевшему дому за линией передовой. По моему приказу мои люди остановились и стали ждать указаний. Группа управления пошла за мной. Командный пункт 3-й роты 544-го полка был в подвале деревянного дома. Кратко представившись друг другу, мы перешли к делу. Обер-лейтенант Боймле начал первым:

–    Герр Холль, у русских здесь снайперы. Мы здесь больше недели, и в первые дни у нас были значительные потери. В основном попадания в голову. Предупредите своих людей, чтобы были предельно осторожными, чтобы не следовать нашему примеру.

Я поблагодарил его за совет и после этого спросил:

–    Герр обер-лейтенант, можете вы мне дать план расположения, чтобы можно было ориентироваться, когда рассветет?

–    Я уже это сделал, возьмите. Мы вот здесь, на углу. Это центральная улица застройки. Она идет прямо в город через завод «Баррикады». Перед заводом – я нарисовал – хлебный завод. Слева – силикатный завод. Наша передовая в 30 метрах отсюда, прямо перед нами. Она идет по примерно 40-метровой ширины грунтовой дороге, которая разделяет город и комплекс. Русские в домах на другой стороне. Это в 80 метрах отсюда. Наши дозоры на краю улицы, в 40 метрах в другую сторону. Граница сектора – улица, по которой вы пришли. Граница правого фланга метрах в двухстах отсюда. Я разместил командный пункт здесь, потому что этот перекресток требует особого внимания.

Павеллек и оба моих связных внимательно следили за разговором.

–    Вильман, мне нужны командиры групп.

Вильман повторил приказ и убежал.

–    Герр обер-лейтенант, у вас есть люди, чтобы нас проводить?

–    Конечно, мои люди ждут вас с нетерпением. Сегодня вам придется пройти несколько километров.

Пришли командиры групп. Я сообщил им о положении и показал набросок обер-лейтенанта Боймле.

–    Диттнер, приведи сюда солдат и займите позиции перед командным пунктом. Ковальски, ты заменишь товарищей в центре, а вы, Роттер, занимаете правый фланг, устанавливая связь с пятой ротой лейтенанта Вайнгертнера. И будьте днем особенно осторожны. Противник использует снайперов.

Командиры групп ушли с проводниками.

–    Герр обер-лейтенант, каково здесь в целом в последние дни?

–    Не считая потерь от снайперского огня в первые три дня, нам везет. «Сталинские органы» штукатурят сектор единожды или дважды в день. Это 12 или 24 попадания. С нулевым успехом. У нас ни одной потери от их снарядов. Это стрельба по площадям, Иван не может их нацеливать. Ракеты имеют низкую проникающую способность и взрываются на поверхности. Мы быстро привыкли к ним. Огневые позиции у них все время разные, поскольку «органы» моторизованы и русские моментально меняют позицию. Ракеты в полете видно. Правда, остаются разрывы, действующие на слабонервных. Кажется, что мир переворачивается, особенно при 24-ракетном залпе. Но со временем привыкаешь.

Обер-лейтенант Боймле попрощался, пожав мне руку и пожелав мне и моим людям всего наилучшего. Я поблагодарил его и пожелал ему всего хорошего в ответ.

Обосновавшись в подвале, я взобрался по деревянной лестнице и вылез через люк в жилую зону наверху. Под покровом темноты я мог без риска подойти к окну и посмотреть в сторону противника. Мало что было видно. Там и тут взлетали в небо сигнальные ракеты. В нашем секторе было тихо.

В деревянном доме была единственная комната. Печь в центре делила ее на две половины. В комнате было четыре окна: два смотрели на улицу, два других выходили на торцевую стену. Дверь открывалась во двор. Окна были забиты досками, но в них для обзора и стрельбы были прорезаны щели. Наши предшественники покрыли пол слоем песка толщиной 1520 сантиметров. Командный пункт был до некоторой степени защищен от бомб и артиллерии, а также мин. Если ничего особенного не произойдет, жить здесь будет довольно сносно. Но кто знает, что принесет утро?

Я вернулся в подвал и лег на нары, которые мой предшественник использовал как койку. Поскольку у меня не было точного обзора и противник был очень близко, я лег как обычно в таких случаях, положив рядом шлем и ремень. Я больше ничего не снимал, мало ли что.

Штаб U АК: 22.00 30 сентября 1942 г.

По линии фронта LI армейского корпуса 30.9. продолжались сильные контратаки в секторах «Красный Октябрь» и «Баррикады». После того как эти атаки были отбиты, 100-я егерская дивизия смогла в двух местах достичь линии железной дороги в секторе «Красный Октябрь», а 24-я пехотная дивизия овладела сектором 74с в Баррикадах.

В частности:

30.9. 100-я егерская дивизия атаковала на северном фланге и в двух местах достигла линии железной дороги, преодолев упорное сопротивление противника. Из-за атаки противника на левый фланг часть территории, захваченной на северном крыле, пришлось оставить. Установлена связь с 24-й пехотной дивизией.

Получив 276-й полк, 24-я танковая дивизия в ходе атаки установила связь с 100-й егерской дивизией. В упорных боях за каждый дом с силами противника стрелковые группы захватили плацдарм к северу от оврага в секторе 74с как предпосылку для намеченного продвижения на северо-восток...

Потери на 30.9.:

100-я ег. див.: убитыми —15 уоф. и рядовых;

ранеными – 2 оф., 68 уоф. и рядовых;

7 рядовых пропало без вести.

24-я ТД: убитыми – 5 рядовых;

ранеными – 30 рядовых.

94-я ПД: ранеными – 2 оф.

(других данных не имеется).

1 октября 1942 г.

Ночь выдалась спокойной. Если не ошибаюсь, сегодня 1 октября.

Гауптфельдфебель Михель привез в роту еду и горячий кофе. К тому времени уже рассвело, я успел умыться и побриться.

Павеллек послал наверх Вильмана, наблюдать за вражескими позициями. Поскольку донесений от командиров групп не поступало, кажется, все было в порядке.

Я пошел наверх сверить положение дел с наброском моего предшественника.

Неметц продолжал пялиться в бинокль.

–    Есть что-нибудь, Неметц?

–    Так точно, герр лейтенант! В бинокль видны вражеские позиции в палисадниках вон тех домов. А за домами перекрытые траншеи со входом со стороны тыла. Уже видел несколько перебегающих Иванов, но каждый лишь ненадолго голову показал.

Я посмотрел туда, куда показывал Неметц. Он был прав. Противник окопался напротив нас и хорошо замаскировался. В следующую ночь нашим придется сделать то же самое, если потребуется.

Мой взгляд снова обратился к Волге, где временами был слышен зенитный огонь. Были ясно видны белые облака разрывов. Наши товарищи из Люфтваффе снова были в самой гуще боя, потому что нужно было ударить еще и еще. Они спокойно и неторопливо плыли по небу. В ясном небе падающие бомбы было видно невооруженным глазом, как и раньше. В воздух взлетали обломки, поднятые взрывами. Лишь после этого доносился звук разрыва бомб. Когда видишь что-то подобное с расстояния в несколько километров, никак в этом не участвуя, ты рад, что не оказался там. На нашей стороне сады были гуще, и кусты давали защиту от наблюдателей, и было больше возможностей для маскировки. Здесь, на окраине, ярость войны не била с такой жестокостью. Деревца, кусты и трава радовали глаз.

Война, однако, не оставляла времени на бесцельное созерцание. Нужно было оставаться настороже, беспечность означала смерть или тяжелую рану. Мирная картина была обманчивой. Несколько прицельных выстрелов со стороны противника подтвердили наличие снайперов. Что могут они, можем и мы. На закате я найду подходящее место, чтобы завтра дать им свой ответ. Даже без винтовки с телескопическим прицелом я могу доказать, что за первый год службы заработал «шютценшнур» (наградной шнур на форму, давался за меткую стрельбу. – Прим. пер.) не просто так.

Приближался полдень. Я развернулся в сторону тыла и с осторожностью брал на заметку все важное. Я насторожил уши на вой «органа» и посмотрел в соответствующую сторону. Снаряды «сталинского органа», который русские называли «катюшей», уже шипели над головой. Я едва успел укрыться, когда они стали падать – бах, бах, бах... Разрывы тянулись без конца. Со всех сторон, то ближе, то дальше, был слышен только грохот. Тем, кто не испытал такого, действительно могло показаться, что весь мир рушится. И тут все разом затихло. Лишь истончающиеся столбы дыма показывали, где срабатывали снаряды. Хорошо, что нас предупредили. По моим оценкам, это был 24-ракетный залп. Лишь несколько ракет приземлились у нас, большинство разорвалось позади. Русские знали, где проходит передовая, и риск понести потери от своего огня был слишком велик. Попадания русских тяжелых минометов были опаснее, потому что они были прицельными.

А сейчас – быстро перебежать улицу! Я пересек ее одним рывком и укрылся в саду. Затем я двинулся в сторону противника, где, в 50 метрах передо мной, стоял обшарпанный дом, который выглядел подходящим для снайперской позиции. Инстинкты меня не обманули: стены зияли проломами, но еще стояли. С чердака, поднятого над землей на 4-5 метров, открывался хороший обзор вражеских позиций. Было прекрасно видно, как проложены траншеи. Люк на чердак был подвешен на петлях. Кратчайшее расстояние до траншей передо мной составляло от силы 100 метров. Справа у меня был обзор на 300 метров. Вид налево загораживал люк. Здесь я завтра залягу. Я осторожно отправился обратно.

Когда я пришел на командный пункт, Павеллек протянул мне письмо от жены, адресованное в мою прежнюю часть в центральном секторе. Ну, хоть что-то. С радостью я читал строки от любимой. Полевая почта была для нас, солдат, единственным средством сохранять связь с любимыми, оставшимися дома. Она позволяла записывать все наши впечатления и чувства для наших близких.

Снаружи снова раздался грохот. Я насчитал 12 взрывов.

Неметц кратко заметил: «Это было утреннее благословение, герр лейтенант».

Появился Марек. Он вытянулся передо мной и доложил:

–    Приказ командира: в 18.00 совещание на батальонном КП.

–    Нет, герр лейтенант, только утренний залп вызвал небольшую панику. К этому нужно привыкнуть.

Мы оба понимающе улыбнулись. Годы, проведенные с моими товарищами, создали атмосферу, которую внешний наблюдатель или невоенный человек поймет с трудом. С одной стороны, я был выше их по чину – и это факт, – но, с другой стороны, я был их боевым товарищем, который шел в бой так же, как они, потому что каждый знал: без товарищей ты ничто. Такие отношения возникали, только когда постоянно общаешься со смертью – как мы. Было ли каждому страшно – уже неважно, долг связывал нас в успехе и поражении, хотели мы того или нет.

В 18.00 я пришел на батальонный командный пункт, со мной был Вильман. Как обычно, майор Вай-герт приветствовал нас серьезно и с чувством собственного достоинства. Там были и командиры трех других рот.

– Господа, я пригласил вас, во-первых, потому, что положение на передовой это позволило, и, кроме того, я хотел бы пролить свет на ситуацию вне зоны ответственности полка. На данный момент 276-й пехотный полк отделен от частей дивизии и подчинен 24-й танковой дивизии. Раньше она была 1-й кавалерийской дивизией из Восточной Пруссии. Мы заняли эти позиции в северной части города, примерно в

2-3 километрах от оружейного завода «Баррикады», которые должны удерживать до дальнейших распоряжений. По сравнению с предыдущими днями боев для нас это скорее период восстановления. Справа от нас – 203-й пехотный полк 76-й пехотной дивизии, слева – 544-й полк 389-й пехотной дивизии. Мы, 276-й пехотный полк, задействованы в зоне дислокации 24-й танковой дивизии. Я уже говорил, господа: позиции надо держать. Никаких разведок и патрулей, наш теперешний боевой состав этого не позволяет. В настоящее время мы не можем надеяться на пополнения; в лучшем случае нам передадут легкораненых и выздоровевших больных из тыловых госпиталей. Не могу сказать, сколько продлится это положение дел. Все зависит от продвижения атакующих дивизий. Направление действий наших бомбардировщиков показывает, что центром атаки являются заводы «Красный Октябрь» и «Баррикады», которые находятся строго на восток от нас. Если не будет неожиданностей, оперативные сводки направлять в батальон к 18.00.

Мы все были рады получить передышку. Атака всегда несет больший риск для атакующего. В обороне можно укрыться от противника. Атакующий не должен проявить признаков слабости. Это было хорошо для моих товарищей-судетцев. После ада на Царице они наконец обоснуются на этой тихой позиции.

Мы, командиры рот, обменялись впечатлениями, и командир нас отпустил. Вернувшись на свой КП, я принял рапорт гауптфельдфебеля Михеля. Роту уже покормили. На передовой было тихо. Над линией фронта – как обычно по ночам – жужжали русские «швейные машинки». Ночь была ясной, и мы надеялись, что она останется спокойной. Временами с юго-востока, от завода «Красный Октябрь», доносились звуки боя.

Штаб LI АК: 17.40 1 октября 1942 г.

...24-я танковая дивизия удерживала позиции. Все атаки были отбиты. Противник перед линией фронта дивизии находится в бункерах, с танками на оборудованных позициях....

2 октября 1942 г.

Сколько я спал? Кто-то крикнул: «Тревога!» Я вскочил. Слово «тревога» способно сразу поднять опытного солдата из самого глубокого сна. Перед командным пунктом была слышна стрельба из винтовок, потом вступил пулемет, начали рваться гранаты, следом были слышны короткие очереди русских автоматов. Часовой снаружи доложил: «В группе Диттнера стрельба, явно справа и слева русский дозор, но сейчас ничего не происходит».

Он, похоже, был прав, потому что огонь прекратился так же неожиданно, как и начался. Наступившая тишина воспринималась вдвое острее.

Взгляд на часы показал, что было уже шесть часов утра. Я пошел к Диттнеру, прихватив Вильмана. До рассвета оставалось еще добрых два часа. В темноте была нужна осторожность, потому что враг мог оставаться поблизости.

Диттнер был в ярости и ругался со своим верхнесилезским акцентом. Услышав, что произошло, я его понял.

–    Черт, это стоило ему жизни. Он не хотел слушать товарища, ефрейтора Кубаллу. Они оба были в «лисьей норе», наблюдали за сектором. Кубалла заметил, что к нему что-то движется. С ним был новобранец из Судет. Когда и он заметил, что происходит, то выпрыгнул из укрытия, чтобы схватить русского, который уронил гранату прямо у него перед носом, и – все.

–    Кто?

–    Рядовой Кернер.

–    Тело вынесли?

–    Так точно, лежит там, за развалинами. За выносом тела проследит унтер-офицер медицинской службы Пауль.

–    Сколько было русских?

–    Четверо или пятеро, герр лейтенант. Кубалла сказал, что попал в одного, но было слишком темно, чтобы что-то разобрать.

Мне стало грустно. Неопытность стоила жизни молодому солдату. Десятью днями раньше двое поддались панике и убежали. Это не было трусостью. Этим юнцам пришлось встретиться с тем, к чему они не были готовы, было неприемлемо, что их бросили в бой всего после двух месяцев в армии. А здесь один погиб из-за неопытности, пытаясь доказать свою храбрость, оставив безопасность окопа. Каждый из «стариков», то есть каждый, у кого было достаточно фронтового опыта – и неважно, каков реальный возраст, – знал, что в таких случаях нужно дать противнику подойти и потом воевать из укрытия; в темноте – тем более. Молодым нужно обязательно об этом рассказывать.

Штаб LIAK: 06.00 2 октября 1942 г.

Ночью 1/2.10. на линии фронта LI армейского корпуса наблюдалась лишь легкая боевая активность противника...

24-я танковая дивизия отразила отдельные дозоры...

Если я хотел выполнить свои планы насчет снайперской засады, мне нужно было поторопиться. Чтобы противник не заметил, позицию нужно было занять до рассвета. Павеллек и оба связных были предупреждены, что меня нельзя беспокоить, если только не случится что-то из ряда вон выходящее. Я вышел, неся бинокль, винтовку и патроны, а также две гранаты-яйца, и вскоре уже обустраивался на своем наблюдательном пункте.

Расположившись в темноте в трех метрах от двери на чердак, я начал наблюдение. Для большей точности я приготовил упор для винтовки. Если я увижу стоящую цель, первый выстрел попадет в цель.

Одна из самых неуютных вещей для солдата – крик «Берегись – снайпер!». Один выстрел, одна цель падает, и никто ничего не понимает. Откуда был сделан выстрел? После этого испуган каждый солдат по обе стороны передовой.

Имея достаточно времени, я спокойно осматривал местность. Бинокль подолгу останавливался на местах, где я замечал самое оживленное движение. Я уже заметил отдельные посты в траншее по ту сторону улицы. Прямо перед моим наблюдательным пунктом, в 200 метрах, то есть в 100 метрах за русскими позициями, находился вражеский командный пункт.

Я мог видеть 10 метров траншеи, которая вела к блиндажу. Русские входили и выходили через неравные промежутки времени. Позиция располагалась в саду и была хорошо замаскирована. Это будет целью номер один. Дистанция до нее – 200 метров.

В качестве второй цели я выбрал пулеметное гнездо в 100 метрах, напротив группы Диттнера. Дальше вправо – в 300-500 метрах, – должно быть, находился колодец. Основное движение происходило там. Это был сектор моего соседа справа, и я назначил его на роль цели номер три.

С винтовкой 98к, которая меня никогда не подводила, я потренировался в прицеливании и после нескольких проб остался доволен своим самодельным упором. Выставив прицел на дистанцию стрельбы, можно было начинать.

Какое-то время наблюдая местность, противник чувствовал себя в безопасности, потому что солдаты двигались в темпе, который мы называли «трусцой 08.15». Будет не очень трудно попасть в цель с первого выстрела, на десятиметровом участке было видно все тело каждого.

Вот один! Нет, он слишком быстро пробежал всю зону. Но ему придется идти обратно. Я был полностью сосредоточен. Прошло 10 минут или 20? Я не знаю. С командного пункта он бежал медленнее. Нажатие на спусковой крючок, палец медленно пошел назад, выстрел попал в цель, готов...

Цель номер 2: я установил прицел на 100 метров. Наблюдательный пункт пулеметной точки был хорошо замаскирован. Лишь долгое время наблюдая место в бинокль, я заметил слабое шевеление. Я тщательно заметил место и посмотрел невооруженным глазом. Мне было видно. Я снова приложился; с оптическим прицелом было бы легче. Над головой я слышал вой «штукас» (бомбардировщики «Юнкере» Ju-87. – Прим. ред.), идущих на «Баррикады» и «Красный Октябрь», освобождая разрушительную силу своих бомб. Все это, вместе с шумом боя вблизи и вдали, не могло меня отвлечь. Для меня оставалась только задача вывести цель из строя одним выстрелом. Даже ежедневный «послеобеденный привет» рвущихся в нашем секторе снарядов «сталинских органов» не мог меня отвлечь от выполнения задачи. Глубокий вдох, наложение пальца на спусковой крючок, спокойный выдох, задержка дыхания и мягкое нажатие указательного пальца. Я посмотрел в бинокль: цель исчезла. Несмотря на шум боя снаружи, я был уверен, что попал.

Глоток из фляжки освежил меня, и, хотя уже было второе октября, внутри было тепло. Погода снова была к нам добра.

Для разнообразия я посмотрел в бинокль в сторону двух заводов. Клубы темного дыма Поднимались в небо. При таких налетах только какая-то чертовщина может не дать нам взять город, носящий имя самого красного диктатора. Одно можно признать за нашим противником: он чертовски упорен, иначе наши части давно зачистили два-три оставшихся кармана, которые удерживаются в северной части города. Не мое дело беспокоиться об этом. Мы получали приказ и должны были его выполнять ради нашей родины.