Текст книги " Когда Волга текла кровью"

Автор книги: Эдельберт Холль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

JL "l Г

Я хорошо понимал моего Юшко. Эти люди вышли с заданием вывести нас из боя. Хотели они того или нет – у них не было выбора, как и у нас и у любого солдата на свете. Бой человека против человека врукопашную обычно кончается смертью. Поговорив с врагом, ты понимаешь, что гуманность к другому не умерла. Симпатия, жалость к этой жалкой твари. Он хотел помочь, но не мог – не дал долг по отношению к своим товарищам. Я попытался поставить себя на место противника. Не нужно было большого воображения, чтобы понять, что изгиб балки, где располагался мой командный пункт, – важная точка обороны. Противник верно рассудил, что центр сопротивления находится здесь. Семеро убитых за прошедшие дни показали, что мы не обираемся сдаваться без боя. Так что ночью двумя штурмовыми группами он попытался достичь того, что не смог сделать днем: первая группа – идущая с фронта – отвлекает нас, а вторая просачивается через незанятый сектор справа от нас. У них почти получилось, но Павеллек, этот славный малый, в последний момент заметил их.

Когда восстановилась связь со штабом гауптмана Краузе, я доложил о ночном штурме и нашей успешной обороне.

27 января 1943 г.

Остаток ночи прошел без происшествий. С первыми рассветными лучами часовые вернулись в свои норы. Печи остыли. Ничто не указывало на то, что в этих норах держат оборону германские солдаты: люди с тяжелым чувством неясности своего будущего и готовые защищаться до последнего. Мы постоянно сменяли друг друга на наблюдательном посту. Беспо-

койство, как бы нас не взяли врасплох, не давало мне спать. Я знал, что мои товарищи смотрят на меня, и не мог позволить себе проявить слабость. Чувство ответственности держало меня и давало силы не отчаяться. Большую часть времени я проводил с обоими наблюдателями, исследуя местность в бинокль. Я сосчитал мертвых нападавших. Их было пятнадцать. И еще пять лежало на склоне над нами, итого двадцать.

Артиллерия и минометы снова начали концерт. Вскоре телефонную линию снова перебило. Мы снова были предоставлены сами себе. Вскоре после полудня по нас стали стрелять противотанковые пушки с направления балки у Городища. Выстрелы были направлены вдоль позиций на дне долины. Мы лежали тихо, чтобы не выдать себя. Пуля, направленная в наш командный пункт, застряла в боковом ходе. От балки Городища показались солдаты. Они пытались спровоцировать нас на стрельбу. Но мы знали вчерашний приказ: стрелять только при крайней необходимости. Три пули из моей винтовки, не прошедшие мимо цели, заставили остальных повернуть и оставили русских гадать, откуда стреляли.

Мы были наготове, непрерывно осматривая местность. В течение дня обстрел вражеской артиллерии был тяжелым, но неприцельным. Противник не знал, где мы прячемся. Я не верил, что наш блиндаж выдержит прямое попадание. Лучшую защиту от снарядов представляла часть блиндажа, вырытая для этого, с боковым ходом.

После наступления темноты дозорные вышли наружу. После долгого наблюдения из блиндажа мы почти ничего не видели. В печах срочно раздули огонь. При температуре снаружи между -30' и -40’ норы за день выстывали быстро. А поскольку мы не могли выйти, мы все быстро замерзали. Но для нас они были жизненно необходимы, без них мы были беззащитны и были во власти погоды. Без своих нор мы не могли оказать и самого слабого сопротивления.

Сегодня у нас был траурный день. В полдень во время противотанкового обстрела в блиндаже справа от меня был смертельно ранен осколком обер-ефрейтор. Он раньше служил в 8-й роте моего старого полка. Павеллек пришел со мной сказать последнее «прощай» своему храброму товарищу. Он замерз, как доска. Мы оставили его лежать на ходе сообщения.

28 января 1943 г.

Я сказал солдатам, что приду к ним утром и проведу у них весь день. Потом мы пройдем по оставшимся землянкам, или, скорее, бункерам. Мы почти не разговаривали; все знали, как серьезно положение. Если только я мог заговорить пустые желудки моих истощенных товарищей. Они несли службу, не ропща.

Когда мы вернулись на командный пункт, нас уже ждали наши так называемые пайки. На этот раз они состояли из полутора буханок на 24 человека, половины банки «шока-колы» и теплой похлебки с несколькими кусочками конины. Откуда брались пайки для более ста других моих подчиненных, было для меня неизвестно. Снабженцам явно до сих пор не удалось утрясти состав частей. [Но] количество и качество не отличались от нашего.

В любом случае мы тщательно разделили жалкие крохи. Разносчики еды из взводов ушли. Я был готов проглотить первую ложку «похлебки», когда в моей землянке появился обер-ефрейтор. Я мгновенно увидел, что он из моего старого полка. Он выглядел хуже, чем почти все мои солдаты.

–    Герр гауптман, я обер-ефрейтор Гюбнер, бывший ординарец обер-лейтенанта Бёге. Вы меня помните?

–    Да, я тебя помню. Что ты здесь делаешь?

–    Герр гауптман, я ничего не ел пять дней!

–    Как это?

–    Я был ранен и отправился в госпиталь в Сталинграде. Там все переполнено. Мне сказали искать свою часть и доложиться там, потому что у них для меня пайка не было. Я пошел и стал искать здесь, но ни в одной части мне не дали поесть, везде все то же самое: «Прости, у нас самих ничего нет». Наконец, я нашел здесь вашу часть!

–    И у нас тоже ничего нет, – сказал мне Павеллек.

–    Вы не можете оставить меня голодать! – Это был крик человека, близкого к сумасшествию. Никогда не забуду этого измученного взгляда, заплаканного лица, этой безнадежности. Я не мог есть суп перед ним.

–    Возьми мой суп, у нас больше ничего нет. Ты останешься с нами и войдешь в группу Диттнера.

Г юбнер хотел проглотить суп в один присест.

–    Господи, парень, не так быстро! Не торопись, до завтрашнего вечера ничего не будет. – Павеллек предупредил товарища, чтобы тот ел медленно и осторожно.

В ночь на 28 января противник оставил нас в покое. Штаб сектора оставил все попытки восстановить телефонную линию. Ее слишком часто рвали снаряды, чтобы снова ее чинить.

Из-за этого ко мне пришел Марек и забрал суточную сводку. Теперь на нем была задача поддерживать связь гауптмана Краузе со мной. Неметц опять должен был отвечать за нашу связь со «штабом Краузе».

До того как вернуть в землянки внешних наблюдателей, я вошел в блиндаж справа от командного пункта. Там располагалась группа Диттнера с пятью солдатами старой роты и тремя из 8-й пулеметной роты с последним МГ-34, который можно было использовать только как ручной. Мы старались чинить и отлаживать все оставшееся оружие. Захваченное с мертвых русских оружие тоже было приведено в готовность.

Блиндаж был значительно ниже моего КП. В нем нельзя было стоять. Боковой ход был не столь высок, как мой. Поэтому мои товарищи прокопали за ним траншею 40-50 см глубиной и получили лучшую защиту от вражеского огня. Пулемет стоял так, чтобы сразу пустить его в дело.

Как и в прошлые дни, моим основным занятием было наблюдение. Наблюдатель группы не использовался. Время от времени меня сменял Диттнер.

Хюбнер обосновался у нас. Он снова был среди силезцев – почти дома.

В роте не хватало зимней обуви. По этой причине было необходимо, чтобы хотя бы часовые ночью имели теплую обувь. Поэтому я несколько дней носил ботинки на шнурках, хотя они были на несколько размеров больше. Ругаясь на качество моей обуви, один солдат из взвода сказал мне: «Герр гауптман, у меня есть пластина войлока от коробки с оптикой. Коробку уже сожгли, но мы могли бы вырезать из фетра две стельки».

Я встал на пластину обеими ногами. Ее более чем хватало. Вскоре стельки оказались в ботинках и утеплили их.

Во время наблюдения я каждый раз считал мертвые тела. Я мог видеть, не изменилось ли там что-нибудь.

Можно было не сомневаться, что у противника в запасе много хитростей.

Теперешний мой наблюдательный пункт давал более широкий обзор влево. Я слышал разрывы тяжелого оружия противника, как и в предыдущий день. Сегодня для разнообразия наши позиции прочесал пулеметный огонь. Как всегда, мы сидели тихо, ведя наблюдение, но с растущим вниманием. В этот день я дважды стрелял из винтовки. Число погибших медленно росло. Наши мертвые складывались в траншее, ведущей наружу, в самом дальнем углу, примыкающему к боковому ходу. Слабое тепло, идущее ночью от печей, туда не доходило. Там они и оставались, окоченевшие, неспособные разлагаться. Когда стемнело, я перебрался на командный пункт.

Снабжение день ото дня становилось хуже. Последний аэродром, Сталинградский, был потерян 23 января. Немногие контейнеры снабжения, которые ночью на город сбрасывали Люфтваффе, попадали к нам от случая к случаю, и их содержимого было куда меньше, чем нам было нужно для достаточного питания. Естественно, это жалкое положение дел не поднимало боевой дух. Чувство беспомощности вкупе с неопределенностью будущего порождало мрачную решимость. Мы хотели подороже продать свои жизни. Товарищи, забирающие пайки для взводов, мало что говорили, когда несли эти крохи обратно. В тот вечер мы получили полторы буханки хлеба, коробку «шока-колы» и жидкий суп. Это была вся еда для 23 взрослых мужчин!

Съев свою маленькую порцию, я пошел на обход, начав с левого поста. Там фельдфебель Купала доложил, что все в порядке. Потом я пошел к лейтенанту Аугсту на правый фланг. Он сказал, что у нескольких человек вши.

Я не был удивлен, потому что мы уже долго не вылезали из формы. Скотина у нас на родине и то была чище.

На обратном пути я навестил раненых и тяжелобольных в блиндаже у медиков. Унтер-офицер Пауль и оба медика делали, что могли, но этого было слишком мало. Мне открылась картина сущей нищеты. Там лежало тридцать товарищей: некоторые раненые, некоторые больные. Воздух в помещении был наполнен тошнотворными запахами гноя, экскрементов и мочи. Я попытался найти слова утешения. Оказалось, что это трудно. Снаружи я поглубже вдохнул свежий – если не ледяной – воздух. Если бы я мог помочь! Нам было куда легче: мы хотя бы могли двигаться и драться. Хотя мы точно так же голодали, этим беднягам не давали улучшенного питания. Кроме того, им приходилось бороться с болью, и с нею росли психические проблемы. Мы, бойцы, несущие службу, не имели много времени на размышления. Получив ранение, с ним получаешь много времени на раздумья.

Всю ночь на стороне противника царило оживление. Мы слышали его так же хорошо, словно все это происходило рядом. Сухой холодный воздух доносит звук особенно далеко. Иван больше не старался говорить вполголоса. Можно было услышать даже обрывки разговоров. Мы были на ногах и приготовились встретить свой конец.

29 января 1943 г.

Утром 29 января передо мной снова лег весь сектор, как будто ночью ничего не происходило. И все же я чувствовал, что конец близок. Думаю, мои товарищи думали то же самое, но мы об этом не разговаривали. У нас была задача, и мы ее выполняли.

Марек известил нас, что прошлой ночью севернее и южнее нас противник атаковал тяжелым оружием и танками. Наши потери там были очень высоки, но отчаянным усилием последние солдаты отбили атаку. Никто не говорил о капитуляции. Это было не наше дело. Там, наверху, должны были решать, раз уж у них была ответственность.

От слишком долгого смотрения в бинокль жгло глаза. Чтобы проверить себя, я сосчитал убитых солдат противника (в который по счету раз) вокруг меня и перед нами. Их было двадцать три. Единственного танка хватило бы, чтобы прекратить наше отчаянное сопротивление. Но у противника было время, и он посылал против нас пехоту. Они не полагались на удачу. В конечном счете, это ничего бы не изменило. Несколько еще дерущихся солдат на этой стадии битвы ничего уже не решали. Некогда гордая и победоносная армия продолжала держаться, хотя все чувствовали, что конец уже наступил.

Русские позволили себе проволочку; 29 января в секторе ничего не случилось. Мы также не знали, что происходит на других фронтах, особенно держится ли южный котел, в котором находился наш главнокомандующий Паулюс.

Пайки урезали еще раз. Целая буханка хлеба и три четверти банки «шока-колы» на 23 человека. Лишь теплая похлебка приходила в том же количестве, потому что снеговой воды было более чем достаточно, чтобы разбавить до нужного. Приходилось долго искать в ней пятнышки жира и кусочки конины.

Проблем с моими людьми не было. Они несли службу не ворча, поскольку видели, что я сам слишком много делаю и успеваю везде. В эти последние дни «товарищество» не было просто словом – мы действительно так жили! (В немецком языке есть два слова со значением «товарищ». «Геноссе» было скорее партийным словом, а «камерад» имело хождение именно среди солдат и обозначало скорее военное братство и взаимовыручку. Его автор и употребляет на каждом шагу, сам будучи выходцем из солдатских низов. – Прим. пер.) Думаю, только тот, кто испытал то же или сходное положение, может по-настоящему знать значение слов «товарищ» и «товарищество». Каждый человек проявлял себя настоящего. Ничто другое не шло в счет: ни чин, ни заученные общие фразы, ни малейшее преимущество, но только безоговорочная ответственность человека по отношению к другому человеку.

30 января 1943 г.

Сегодня, 30 января, Третий рейх отметил десять лет существования. Тогда мне еще не было четырнадцати. Я участвовал с энтузиазмом и убежденной верностью. Я пошел добровольцем в пехоту, когда мне было восемнадцать. Я верил в будущее нашего народа и до сих пор твердо в него верю. Если наши действия и жертва были нужны, чтобы этот «красный потоп», известный как большевизм, не достиг нашего народа и Европы, тогда все было не напрасно. Надеюсь, наш народ переживет эту войну!

Противник взял оформление этого памятного дня на себя. Насколько было слышно с командного пункта, оформление было громким. У всех калибров была одна цель: северный котел. Нас не забыли. Их намерением явно было взять северный котел сегодня, 30 января. Я смогу узнать, есть ли в роте потери от этого «благословения огнем», лишь вечером – если мы доживем до него. Нам всем было ясно, что противник хочет разделаться с нами – мертвые, лежавшие перед нашей позицией и за ней, сказали ему все что нужно. Но у нас еще хватало патронов, чтобы сыграть еще одну мелодию. Что касается меня, я был абсолютно уверен, что последнюю пулю оставлю для себя. Однако время для этого еще не наступило.

31 января 1943 г.

Оказалось, что противник вчера не достиг цели. Марек доложил, что потери были высоки, но где бы ни сражались немецкие солдаты, они защитили себя и отбросили нападавших. «Все уже отчаялись», – сказал он. Мы чувствовали себя так же.

У Марека еще были новости: нашего главнокомандующего повысили до фельдмаршала. Геринг вчера выступал по радио перед народом и сравнил нашу битву в Сталинграде с Леонидом и битвой при Фермопилах. Я счел это бестактным – рейхсмаршал меня разочаровал. Мы бились столько, сколько могли, а высокие чины нас уже списали.

1 февраля 1943 г.

Ночь была сравнительно тихой. Как и все прошлые дни, я стоял на наблюдательном пункте и изучал местность так, как только мог. Казалось, мы здесь уже целую вечность. Родина, моя жена, родители и все прочие люди, близкие и дорогие мне, были так далеко и так близко. Мы выдержали за них неимоверное напряжение, и нашим единственным выбором было принять последнее путешествие в вечность. Если бы только не приходилось ждать так долго. В безнадежной ситуации нет ничего тяжелее ожидания. Откуда придет враг? С тыла? Со всех сторон? Возьмет ли он нас измором? Все эти мысли снова и снова приходили ко мне. Конечно, это было глупо. Солдат, отключи мозг, втяни пятки! Я сумел изгнать все глупые мысли. Так было легче выжить.

И снова стемнело, без происшествий в секторе. Я не знал, сколько еще смогут держаться мои товарищи. Как мне разрезать половину буханки хлеба на

23 порции? А как насчет ломтика «шока-колы»? Похлебка была уже просто теплым питьем. Господи, когда же настанет этому конец!

Пока я так сидел, как курица на яйцах, появился Марек.

–    Герр гауптман, я должен немедленно доставить вас к гауптману Краузе. Эту позицию нужно оставить.

–    Неметц, приготовься, пойдешь со мной. Юшко, за меня командовать ротой остается лейтенант Аугст. Пошли, Марек!

Марек пошел прямо вверх по склону мимо моего командного пункта. Я шел следом. Неметц замыкал цепочку. Наша дорога шла через несколько холмов и долин к развалинам на краю города. Я запомнил несколько сомнительных ориентиров, которые помогут не блуждать на обратном пути. Минут через пятнадцать мы дошли до командного пункт гауптмана Краузе. Его адъютант, лейтенант Герлах, был еще с ним. Мы пожали друг другу руки.

Краузе начал речь:

–    Герр Холль, мы должны отойти на новую линию обороны. Наших соседних дивизий, 60-й моторизованной и 24-й танковой, больше нет. Нам придется иметь дело с фактом, что у 16-й танковой дивизии нет локтевой связи ни с кем ни справа, ни слева. Вы будете командовать оставшимися боеспособными людьми и проинструктируете их.

–    Герр Краузе, а что с ранеными и больными?

Краузе взглянул на меня серьезными глазами и

пожал плечами. Я был поражен:

–    Вы хотите сказать, что мои товарищи, которые не могут двинуться с места, будут брошены?! Так не пойдет! Герр Краузе, пожалуйста, пошлите Марека обратно. Лейтенант Аугст может отойти с позиции со всеми солдатами. Я вернусь на передовую и останусь с ранеными. Они верили мне и исполняли долг до конца. А теперь, в последние часы жизни, мы оставим их с мыслью: «Нас бросили на произвол судьбы». Для меня это просто невозможно!

–    Герр Холль, я вас понимаю. До свидания, и да пребудет с вами бог!

Мы пожали друг другу руки, и я вышел.

Лейтенант Герлах вышел следом за мной:

–    Берт, можно с тобой поговорить?

–    Конечно, Вальтер.

–    Ты не думаешь, что мы можем пробиться на юго-запад?

–    Ни в коем случае, Вальтер. Ты слышал мой разговор с Краузе. Я буду жалкой свиньей, если брошу своих раненых. До свидания, Вальтер!

Мне пришлось поспешить, потому что скоро рассветет, а я хотел быть на передовой. Неметц шел следом.

–    Оставайся здесь, Неметц, и жди лейтенанта Аугста. Не придется ходить лишнего.

–    Герр гауптман, я пойду с вами.

–    Как хочешь.

На полпути обратно нам навстречу прошел лейтенант Аугст с ротой. Я быстро ввел его в курс дела. Потом он ушел, следуя за Мареком. Люди шли молча, гуськом. В хвосте шла моя группа управления и оставшиеся старики. Павеллек заметил, что я иду в сторону старых позиций.

–    Герр гауптман, куда вы?

–    На передовую, к раненым.

–    Можно вас проводить?

–    А я?

–    И я тоже?

–    Кто хочет идти со мной, пусть идет.

Когда мы дошли до блиндажа, полного раненых, я понял, что там было двенадцать человек, способных защитить себя, включая троих медиков. Флаг с красным крестом был установлен перед входом в блиндаж, чтобы противник знал, что внутри раненые и больные.

Моя старая позиция осталась всего в 100 метрах отсюда. Я поставил часового предупредить, когда придут русские.

В госпитальном блиндаже все выглядело еще неутешительнее, чем когда я пришел сюда в прошлый раз. Число больных и раненых не изменилось. Их было 29. Они все утратили надежду и чувствовали себя отверженными. Не было слышно жалоб, только звуки боли, когда кто-то менял положение на досках. С моим появлением их глаза обратились на меня.

–    Товарищи, рота оставила позиции и отошла на городскую черту. Мы вернулись к вам, потому что не можем вас бросить. Ничто не случится с вами, потому что мы еще можем драться. Мы надеемся на лучшее. Родина с печалью смотрит на Сталинград, сердца наших родных с нами. Благодарю вас от имени нашего народа. Мы исполнили свой долг!

Все молчали, и несколько человек тихо плакали. Я сидел в углу и ждал, что будет.

Павеллек дал мне две сухарные сумки и прибор для еды. Потом он достал из кармана кусок мяса.

–    Что это?

–    Вареная кошачья нога. Поймал кошку в нашем блиндаже. Не знаю, откуда она взялась. Чертовски тощая, но лучше, чем ничего.

Там было на один укус. Я откусил немного и передал дальше, чтобы товарищам тоже досталось.

В моей камуфляжной форме я ничем не отличался от своих товарищей. У меня оставалось две гранаты-яйца и П-08; у меня было две обоймы и пуля в стволе. Всего семнадцать выстрелов. Если русские несправедливо обойдутся с моими ранеными товарищами, тогда им дадут последний бой.

Тем временем в бункере появились оберцальмей-стер (Кнопп) и гауптман Микаэлис. Микаэлис командовал в нашей старой дивизии артиллерийской батареей.

И так мы ждали своего последнего дня в Сталинграде!

Приложение КАРЬЕРА ЭДЕЛЬБЕРТА ХОЛЛЯ

Эдельберт Холль родился в Дуйсберге-Лааре, Рейнланд, 15 февраля 1919 года. Родители – Теодор и Эмма (урожденная Нусбаум) Холль. Получил домашнее образование с Пасхи 1925-годо Пасхи 1935 года, потом народная школа в Дуйсбург-Лааре с Пасхи 1933 г. до Пасхи 1936 г. Посещал коммерческое училище в Дуйсбурге, получил аттестат об окончании в апреле 1937 г. Начал ученичество в коммерческой фирме, но решил сменить карьеру на военную.

Послужной список:

3 ноября 1937 г. Принят на военную службу в 5-ю роту 24-го пехотного полка.

12 ноября 1937 г. Принес присягу.

1 октября 1939 г. Переведен в 6-ю роту 276-го пехотного полка.

5 февраля 1940 г. Направлен в пехотную школу Дё-бериц.

5 мая 1940 г. переведен в 3-ю роту 173-го запасного батальона.

1 июля 1940 г. Присвоен офицерский чин. Переведен в 173-й запасный батальон.

29 августа 1940 г. Переведен адъютантом во 2-й батальон 276-го ПП.

5    сентября 1940 г. Временно принимает командование 7-й ротой 276-го ПП.

18    октября 1940 г. На курсах компанифюреров в 276-м ПП.

1 августа 1941 г. Компанифюрер 7-й роты 276-го ПП.

14 апреля 1942 г. Получил разрешение жениться на Ильзе Моуг.

20 июня 1942 г. Свадьба.

20    августа 1942 г. Переведен в 134-ю пехотную дивизию.

24 сентября 1942 г. Вернулся в 276-й ПП в качестве компанифюрера 7-й роты.

21    октября 1942 г. «По особому распоряжению» – штаб 276-го гренадерского полка.

1 января 1943 г. Командир 1-й роты 79-го панцер-гренадерского полка (16-я ТД).

23 января 1943 г. Объявлен пропавшим без вести в Сталинграде (V. L. 83.49).

Ранения:

9 августа 1941 г. Канев – легко ранен, остался в части.

6    октября 1941 г. Сомовка, река Орел – легко ранен, остался в части.

19    апреля 1942 г. Нырково, легко ранен в легкое, госпитализация.

27 сентября 1942 г. Сталинград, легко ранен в голову.

18 октября 1942 г. Сталинград, легко ранен, контузия, временная потеря слуха.

20 октября 1942 г. Сталинград, ранен шрапнелью в правую руку.

Награды:

20 сентября 1939 г. Железный Крест второго класса.

24 августа 1941 г. Железный Крест первого класса.

1 февраля 1942 г. Черный знак за ранение.

20    апреля 1942 г. Знак за ранение в серебре.

5 мая 1942 г. 2 значка за подбитый танк (подбил два танка из противотанкового ружья под Каневом 9 августа 1941 г.).

8 июня 1942 г. Значок за пехотную атаку.

1 сентября 1942 г. Медаль за зимнюю кампанию на Восточном фронте.

21    октября 1942 г. Знак за ранение в золоте.

Продвижение по службе:

1 октября 1938 г. Ефрейтор (объявлено на ротной поверке 29.10.1938).

1 октября 1939 г. Унтер-офицер (одновременный контракт на 12 лет службы).

1 апреля 1940 г. фельдфебель.

3 мая 1940 г. Выдвинут кандидатом в офицеры.

1 июля 1940 г. Лейтенант запаса.

1 октября 1941 г. Лейтенант (действительная служба).

1 июля 1942 г. Обер-лейтенант.

1 января 1943 г. Гауптман.

Оглавление

Эдельберт Холль

КОГДА ВОЛГА ТЕКЛА КРОВЬЮ. ПАНЦЕРГРЕНАДЕРЫ ГИТЛЕРА В СТАЛИНГРАДЕ

Ответственный редактор С. Кузнецов Художественный редактор П. Волков Технический редактор В. Кулагина Компьютерная верстка И. Кобзев Корректор Е. Сырцова

ООО «Яуза-пресс»

109439, Москва, Волгоградский пр-т, д. 120, корп. 2. тел. (495) 745-58-23, факс. 411-68-86-2253.

Подписано в печать 12.10.2010. Формат 84х108¹/з2* Гарнитура «Прагматика». Печать офсетная. Уел. печ. л. 13,44. Тираж 3000 экз. Заказ № 1745.

Отпечатано с предоставленных диапозитивов в ОАО «Тульская типография». 300600, г. Тула, пр. Ленина, 109.

ISBN 978-5-9955-0213-5

9^,|785995^,|50213а >

Здесь горела земля, пылало и рушилось небо, а Волга текла кровью. Здесь решалась судьба Великой Отечественной войны и судьба России. Здесь Красная Армия сломала хребет прежде непобедимому Вермахту. Переломное сражение Второй Мировой глазами немецкого офицера. Панцергренадеры Гитлера в огненном и ледяном аду Сталинграда.

«Русские обороняются в развалинах. Мы наступаем в лоб. Вчера наши саперы пытались выкурить противника огнеметами, но были отброшены с большими потерями... Потери всё растут, а пополнений нет. Тыловые части перетряхиваются снова и снова – каждый, без кого можно обойтись, отправляется на передовую...

К северо-западу от нас русские начали наступление против румын и широкой полосой прорвали фронт. 20 ноября то же повторилось на юге. На следующий день войска противника соединились у Калача-на-Дону, окружив нашу 6-ю армию. Новость вызвала шок. Как такое могло случиться?..

Продолжаются тяжелые оборонительные бои. Пайки стали худеть. К счастью, у нас еще остались лошади – из них и состоит в основном наш рацион. Захватив пленных, солдаты первым делом ищут у них что-нибудь съедобное...

Положение со снабжением хуже день ото дня. Лишь боевые части получают 200 граммов хлеба, всем остальным достается по сто. Суп состоит из талой воды и конины, пропущенной через мясорубку. Теперь я знаю, что такое фатализм, – стараешься не думать, что принесет завтрашний день...

Павеллек достал из кармана кусок мяса. «Что это?» -спросил я. «Вареная кошачья нога. Поймал кошку в нашем блиндаже. Не знаю, откуда она взялась. Чертовски тощая, но лучше, чем ничего...» Там было на один укус. Я откусил немного и передал дальше, чтобы товарищам тоже досталось. И так мы ждали своего последнего дня в Сталинграде...»