Текст книги "Предрассветный час (сборник)"

Автор книги: Эд Макбейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

Хейз тихо вышел спиной вперед.

Он нашел в главном здании телефон-автомат и вызвал Теодора Вэйта.

Глава 11

Бланш сидела на краешке кровати в 105-й комнате, дрожала в ночной рубашке с пеньюаром, укутанная сверху одеялом. Теодор Вэйт, устало опираясь на туалетный столик, заговорил:

– Может быть, теперь вы расскажете мне подробно, что случилось, мисс Колби?

Бланш сидела растрепанная, бледная и напряженная. Она попыталась заговорить, не смогла, мотнула головой, прокашлялась и явно удивилась, что ей все же удалось ответить:

– Я... я была одна. Коттон спустился проверить, что... что... там за шум...

– Какой шум, Хейз? – спросил Вэйт.

– Гудение точила. Внизу, в лыжной мастерской. Я слышал его и прошлой ночью.

– Вы выяснили, кто работал на точиле?

– Сегодня там был некто по имени Хельмут Курц. Тоже лыжный тренер. Он утверждает, что прошлой ночью не приходил в мастерскую. Но после полуночи видел там свет.

– Где он сейчас?

– Не знаю. Шериф, он разговаривал со мной, когда убили девушку. Он не мог бы...

Вэйт, не обращая внимания на Хейза, встал и вышел в коридор.

– Фред, – позвал он, – найди мне Хельмута Курца, лыжного тренера.

– Я уже нашел другого там, в коридоре, – отозвался Фред.

– И до него дойдет дело. Скажи, пусть подождет.

– Что за другой? – спросил Хейз.

– Лыжный тренер из сто второй. Ларри Дэвидсон. – Вэйт покачал головой. – Извините, мисс, но тут кишмя кишат лыжные тренеры. Удивительно, как находится место для лыжников. – Он снова мотнул головой. – Вы, мисс Колби, говорили, что остались в одиночестве...

– Да. И я... мне показалось, что из коридора послышался, как будто... не знаю, как что... Внезапный сильный шум...

– Очевидно, когда он выбил дверь ванной, – пояснил Вэйт. – Давайте дальше.

– И тогда я... услышала голос девушки, она говорила: «Убирайтесь! Слышите? Убирайтесь!» А... а потом стало тихо и я услышала, как кто-то бежит по коридору и вниз по лестнице, тогда я решила... решила... посмотреть.

– Да, продолжайте.

– Я пошла по... коридору и взглянула вниз на лестницу, но никого не увидела. А потом, когда... возвращалась... услышала, что в ванной течет вода. Ох... дверь была открыта, и я... О Боже, неужели это нужно?

– Вы нашли девушку, не так ли?

– Да, – ответила Бланш очень тихо.

– И закричали?

– Да.

– И тогда поднялся Хейз, так?

– Да, – подтвердил Хейз. – И вызвал вас по телефону из главного здания.

– Ага, – пробормотал Вэйт. Он подошел к двери и выглянул в коридор. – Вы еще здесь, мистер Дэвидсон?

Ларри Дэвидсон неуверенно вошел в комнату. Он оказался высоким и сутулым. Когда он входил, могло показаться, что ему приходится нагибаться, чтобы не удариться головой о притолоку. Он носил темные брюки и спортивную шерстяную куртку, волосы стриг очень коротко, чуть ли не наголо. Голубые глаза смотрели внимательно, даже зорко.

– Надо полагать, вы знаете, о чем речь, а, мистер Дэвидсон? – спросил Вэйт.

– Да, думаю, что знаю.

– Вы не возражаете против того, чтобы ответить на несколько вопросов?

– Не возражаю. Я... отвечу на все, что вы...

– Прекрасно. Вы были в своей комнате весь вечер, мистер Дэвидсон?

– Нет, не весь вечер. Какое-то время я был наверху, в главном здании.

– Что вы там делали?

– Ну, я...

– Продолжайте, мистер Дэвидсон. Что вы там делали?

– Я... тренировался. Видите ли, я ничего общего с этим не имею...

– Что вы делали, мистер Дэвидсон?

– Тренировался. Я нашел там наверху несколько шпаг и я... просто забавлялся с ними. Видите ли, я знаю, что Хельгу убили палкой, но...

– Когда вы вернулись сюда, мистер Дэвидсон?

– В... в десять, может быть, в половине одиннадцатого.

– И потом все время были в комнате?

– Да.

– Что вы делали после того, как вернулись?

– Писал письмо жене, потом лег.

– Когда легли?

– Примерно в полночь.

– Вы слышали какой-нибудь шум в коридоре?

– Нет.

– Слышали голоса?

– Нет.

– Слышали крик мисс Колби?

– Нет.

– Почему?

– Наверное, уже спал.

– Вы спите одетым, мистер Дэвидсон?

– Что? Ох! Нет-нет! Ваш коллега... ваш помощник сказал, что я могу что-нибудь набросить...

– В чем вы спите?

– В пижаме. Послушайте, я плохо знал этих девушек. Я поступил сюда всего две недели назад. Я хочу сказать, мы были знакомы, иногда разговаривали, но больше ничего. А фехтование – это просто совпадение. То есть мы часто забавляемся со шпагами. Я хочу сказать, что с тех пор, как я здесь, там всегда кто-нибудь упражняется на них...

– Сколько раз вы кричали, мисс Колби? – спросил Вэйт.

– Не помню.

– Она два раза кричала, – подал голос Хейз.

– А вы где были, Хейз, когда услышали крик?

– Внизу. В лыжной мастерской.

– А вы находились в своей комнате в этом коридоре, мистер Дэвидсон, и ничего не слышали, а-а-а? Может, вы были очень заняты?..

И вдруг Дэвидсон расплакался. Лицо его искривила гримаса, по щекам поползли слезы, и он тихо проговорил:

– Я тут ни при чем, клянусь! Ради Бога... я тут ни при чем. Ради Бога... я женат, жена моя в городе, она ждет ребенка, мне очень нужна эта работа, и я не глядел на тех девушек. Богом клянусь... что вам нужно от меня? Ради Бога, ради Бога...

В комнате стояла тишина, слышались только его всхлипывания.

– Клянусь, – говорил он тихо, – клянусь, я крепко спал. Сильно устал за день. Ради Бога! Это не я. Я с ними только здоровался, не больше. Я ничего не слышал. Прошу вас, поверьте мне. Прошу вас! Мне никак нельзя терять работу. Единственное, что я умею – это лыжи. Мне нельзя быть в это замешанным. Прошу вас!

Он опустил голову, пытаясь скрыть слезы, плечи его дрожали, хриплые рыдания вырывались из груди и сотрясали все тело.

– Прошу вас! – повторил он.

В первый раз за все время Вэйт повернулся к Хейзу и спросил у него совета:

– Как вы думаете? – спросил он.

– Я тоже крепко сплю, – отозвался Хейз. – Можете хоть дом взорвать – не услышу.

Глава 12

Утром в воскресенье долину наполнил звон церковных колоколов.

Колокола били в Роусоне. Их звон резко и ясно отдавался в горном воздухе, стекая по снегам в долину. Хейз подошел к окну, поднял жалюзи, вслушался в колокольный звон и вспомнил молодость, вспомнил своего отца, преподобного Иеремию Хейза, и воскресные колокола, и звучный голос отца, читавшего проповедь. Отцовские проповеди всегда были логичны. Воспитание не привило Хейзу особенной религиозности, но привило ему уважение к логике. «Чтобы тебе поверили, – говорил ему отец, – нужно говорить разумно. А быть разумным – значит быть логичным. Не забывай этого, Коттон».

В убийстве Хельги Нильсон и Мэри Файрс явно отсутствовала логика – если вообще может быть логика в бессмысленной жестокости. Глядя на мирную долину и слушая размеренный колокольный звон, Хейз пытался осмыслить факты. За его спиной спала, свернувшись клубочком, Бланш. Она ровно дышала, обняв одной рукой подушку. Он не хотел ее будить, особенно после того, что ей пришлось пережить ночью. Для него отдых кончился – он уже не мог с удовольствием кататься на лыжах в это воскресенье. Больше всего ему хотелось уехать прочь, хотя нет, это было не совсем так. Он хотел найти убийцу. Больше всего он хотел найти убийцу. Не потому, что ему платили за эту работу, не потому, что он хотел доказать Теодору Вэйту, что и городские детективы на что-то годятся – его приводили в ярость сами убийства. Он все еще помнил животную силу человека, напавшего на него в горах, и мысль, что эту силу направили против двух беспомощных девушек, доводила Хейза до бешенства.

«Зачем?» – спрашивал он себя.

Где логика?

Нет логики. Нет логики в выборе жертвы, нет логики в выборе места преступления. Зачем было убивать Хельгу средь бела дня на висящем в двенадцати метрах над землей кресле, да еще и лыжной палкой? Палкой, отточенной и превращенной в смертоносное оружие. Такое просто так не случится, это не был необдуманный порыв, это было предумышленное, подготовленное убийство. Кто-то ночью, накануне первого убийства, поработал в лыжной мастерской, воспользовался напильником, а потом точилом, заострил эту проклятую палку, чтобы она наверняка могла пробить и толстую лыжную куртку, и лыжный пуловер, и сердце...

«Но тогда в выборе места преступления не может не быть логики, – рассудил Хейз. – Убийца Хельги задумал свое дело уже давно, раз подготовил оружие накануне. А допустить, что преступление было предварительно обдумано, значит допустить, что логика есть, что убийство именно в подъемнике составляло часть замысла – иначе и быть не могло...»

«Похоже, есть логика, – сказал себе Хейз... – вот только опять выходит нелогично...»

У него за спиной заворочалась Бланш. Он обернулся взглянуть на нее, вспоминая ужас, написанный на ее лице прошлой ночью – по контрасту с теперешним сонным спокойствием. Она рассказала все Вэйту трижды, снова и снова объясняя ему, как нашла мертвую девушку...

Мэри Файрс, двадцать один год, брюнетка, родом из Монпелье, Вермонт. Занималась лыжным спортом с шести лет, четырехкратная чемпионка по женскому слалому, тренер с семнадцатилетнего возраста. Кроме того, каталась на коньках, входила в школьную сборную по плаванию, состязалась в многоборье, красивая, порядочная девушка с приветливой улыбкой – теперь она мертва.

Почему?

Она жила в комнате рядом с Хельгой, познакомилась с ней год назад. Не приближалась к канатной дороге в день убийства Хельги. Как раз тогда занималась с начинающими у Т-образного подъемника – довольно далеко от канатной дороги. Не могла видеть ни убийства Хельги, ни убийцы Хельги...

И все же кто-то и ее убил.

Но если допустить, что это предумышленное убийство, что в нем есть логика, что убийство Хельги в кресле на полпути на гору логично, – тогда смерть Мэри Файрс должна быть частью той же логики.

Но какой?

«К дьяволу логику, – сказал себе Хейз. – Уже не могу рассуждать нормально. Так хочу раскрыть дело, что уже не могу рассуждать нормально, а это меня делает более чем бесполезным. Значит, надо убираться отсюда, надо разбудить Бланш, велеть ей одеваться, собирать вещи, потом уплатить по счету и уехать, вернуться в город, в район 87-го участка, где убивают честнее – не то чтобы менее жестоко, но не исподтишка. Оставить это дело шерифу Вэйту, который так держится за свои ошибки. Ему и его умелым помощникам – может раскроют, а может, не сумеют, но мне это не по силам, я уже не в состоянии рассуждать нормально...»

Он разбудил Бланш и ушел в главное здание, торопясь как можно скорее заплатить по счету и уехать. Кто-то упражнялся на пианино. Хейз прошел мимо него и мимо камина, свернул к кабинету Уландера. Постучал и стал ждать у двери. Внутри кто-то помедлил, потом сказал: «Войдите», и Хейз нажал на дверную ручку.

Все выглядело точно так же, как и в пятницу вечером, в день их приезда, вечность тому назад. Уландер сидел за столом, тридцатилетний темноволосый мужчина с темными бровями, низко нависающими над темно-карими глазами. Та же белая рубашка с расстегнутым воротом, а поверх – яркий пуловер с оленем. На правой, неподвижно торчащей ноге, все еще гипс, ступня опирается на низенький диванчик. Все выглядело совсем по-старому.

– Я хочу заплатить по счету, – сказал Хейз. – Мы уезжаем.

Он стоял у самой двери, шагах в десяти от стола. Костыли Уландера стояли у стены рядом с дверью. Уландер, улыбаясь, произнес: «Конечно!», а потом открыл нижний ящик стола, достал свой реестр и прилежно заполнил квитанцию. Хейз подошел к столу, проверил счет, кивнул и выписал чек. Размахивая им в воздухе, чтобы высушить чернила, спросил:

– Что вы делали вчера в моей комнате, мистер Уландер?

– Проверял отопление, – отозвался Уландер.

Хейз кивнул.

– Вот вам чек. Отметьте, пожалуйста, на квитанции, что счет оплачен.

– С удовольствием, – Уландер поставил печать и вернул квитанцию Хейзу. В этот момент Хейз испытывал странное ощущение чего-то неладного. В сознание врезалась странная мысль: «Что здесь не в порядке?» Он посмотрел на Уландера – волосы, глаза, белая рубашка, пуловер с оленем, сломанная нога, гипс на ней, диван... Что-то изменилось. Он видел не ту комнату, не ту картину, что в пятницу вечером. «Что здесь не в порядке?» – спрашивал он себя и не находил ответа.

Он взял квитанцию и проговорил:

– Спасибо. Как там с дорогами?

– Расчищены до самой штатской магистрали. У вас не будет никаких затруднений.

– Благодарю, – сказал Хейз. Он помедлил, не отрывая взгляда от Уландера. – Вы знаете, моя комната как раз над лыжной мастерской.

– Да, знаю.

– У вас есть ключ от мастерской, мистер Уландер?

Тот покачал головой.

– Нет. Мастерская – это частная собственность. Она не относится к пансиону. Хозяин, видимо, позволяет лыжным тренерам...

– Но вы ведь сторож, не правда ли?

– Что?

– Это вы мне сами сказали, когда я приехал? Разве вы не говорили, что между сезонами вы – сторож? Следовательно, все ключи у вас?

– А! Ну, да! Да, я так говорил... – Уландер неловко заерзал на стуле, видимо, пытаясь устроить ногу поудобнее. Хейз еще раз посмотрел на эту ногу, думая: «Черт возьми, что же не в порядке?»

– Может быть, вы вошли в мою комнату, чтобы подслушивать, мистер Уландер? Не так ли?

– Что подслушивать?

– Те звуки, которые доносятся из лыжной мастерской снизу, – предположил Хейз.

– Что же в этих звуках интересного?

– Среди ночи кое-что бывает. Ночью очень удобно слушать. Я только сейчас начинаю вспоминать, что мне там довелось услышать.

– В самом деле? И что же вы слышали?

– Слышал, как шумит газовая горелка, и как спустили воду в уборной, и как двинулись по склону снегоуборочные машины, и как спорили в коридоре, и как что-то пилили и точили в лыжной мастерской. – Он говорил все это Уландеру, но, в сущности, обращался не к нему. Вспомнились те резкие ночные голоса, вспомнилось, что только после них он услыхал шум в мастерской, подошел к окну и увидел свет лампы внизу. И тогда произошла странная вещь. Вместо того, чтобы сказать «мистер Уландер», Хейз вдруг назвал его «Элмер».

– Элмер, – сказал Хейз, – мне сейчас пришла в голову одна вещь...

Элмер... И с этим словом в комнату вошло нечто новое. С этим словом он вдруг перенесся назад, в комнату для допросов 87-го участка, где заурядных воров и грабителей называли их уменьшительными именами – Чарли, Гари, Джо, и где эта фамильярность словно ставила их по ту сторону барьера, подавляла их, заставляла понять, что допрос – не шутка.

– Элмер, – повторил он, – сейчас мне пришло на ум, что раз Мэри не могла в горах ничего видеть, то ее, наверное, убили потому, что она что-то слышала. Пожалуй, она слышала тот же спор, который слышал и я. Только ее комната совсем близко к Хельгиной. И она наверняка разобрала, кто именно спорил. – Он сделал паузу. – Это очень логично, как ты думаешь, Элмер?

– Думаю, что так, – вежливо ответил Уландер. – Но если вы знаете, кто убил Мэри, почему бы вам не пойти...

– Не знаю, Элмер. А ты знаешь?

– Мне очень жаль. Не знаю.

– Вот и я не знаю, Элмер. Но у меня такое ощущение...

– Это какое же? – спросил Уландер.

– Что ты заходил в мою комнату, чтобы подслушивать, Элмер. Чтобы понять, что я мог слышать ночью, накануне убийства Хельги. И, пожалуй, ты пришел к выводу, что я мог слышать слишком много, и надо полагать, именно поэтому на меня напал вчера в горах.

– Ради Бога, мистер Хейз, – произнес Уландер с легкой надменной улыбкой, и рука его вяло поднялась, указывая на ногу в гипсе.

– Конечно, конечно, – отозвался Хейз. – Как же мог напасть на меня человек со сломанной ногой, человек, который не может двигаться без костылей? Но думаю, что подслуш... – Внезапно Хейз замолчал. – Костыли! – воскликнул он через секунду.

– Что?

– Твои костыли! Где они, черт бы их побрал?

Только на один миг кровь отлила от лица Уландера. Потом он совершенно спокойно произнес:

– Вон там. Позади вас.

Хейз обернулся и взглянул на костыли, стоявшие у двери.

– В десяти шагах от твоего стола, – проговорил он. – А я-то думал, ты без них и шагу не ступишь!

– Я... я опирался на мебель... когда подходил к столу... я...

– Лжешь, Элмер! – Хейз перегнулся через стол и сдернул Уландера со стула.

– Моя нога! – вскрикнул тот.

– Брось! Как давно ты уже можешь ходить, Элмер? Потому и убил ее в горах? Да?!!

– Я никого не убивал!

– ...чтобы иметь алиби, да? Человек с ногой в гипсе не может ни сесть в кресло канатной дороги, ни спрыгнуть с него, верно? Разве что он снимал и надевал этот гипс уже Бог знает сколько раз!

– У меня сломана нога! Я не могу ходить!

– А убивать можешь, Элмер?

– Я ее не убивал.

– Мэри слышала вашу ссору, Элмер!

– Нет! Нет...

– Тогда почему ты напал на нее?

– Я не нападал на нее! – Он попытался вырваться. – Вы с ума сошли! Мне больно... Пустите!

– Я с ума сошел? Я сошел с ума, подонок?! Это ты проткнул девушку палкой, другую задушил полотенцем...

– Не я, не я!

– Мы нашли розетку от твоей палки! – крикнул Хейз.

– Какую розетку? Не понимаю...

– На ней отпечатки твоих пальцев, – соврал Хейз.

– Вы сумасшедший, – настаивал Уландер. – Как я, по-вашему, сел в кресло канатной дороги? Я ведь ходить не могу! Нога сломана в двух местах. Один из переломов открытый. Я не мог бы ездить канатной дорогой, даже если бы захотел...

– Кожа, – произнес Хейз.

– Что?

– Кожа! – Хейз задрожал от ярости. Он рванул Уландера на себя и крикнул:

– Где она тебя поцарапала?

– Что?

Хейз схватил его обеими руками за ворот рубашки и сильным рывком располосовал ее вместе с пуловером.

– Где царапина, Элмер? На груди? На шее?

Уландер пытался вырваться, но Хейз поймал его рукой за волосы, резко наклонил вперед и сорвал остатки рубашки.

– Пустите меня! – закричал Уландер.

– Что это, Элмер? – пальцы Хейза сжимали краешек лейкопластыря на шее Уландера. Он яростно оторвал клочок клейкой ленты. Под ней по шее косо опускалась заживающая царапина сантиметров пять длиной, смазанная йодом.

– Это я сам поцарапался, – объяснил Уландер. – Ударился о...

– Хельга тебя поцарапала, – сказал Хейз. – Когда ты проткнул ее палкой! У шерифа есть клочок кожи, Элмер! Нашли у нее под ногтями!

– Нет, – пробормотал Уландер.

И тогда Хейз сделал то, что никогда не позволял себе даже при поимке опасных преступников. Он так двинул Уландера в челюсть, что тот буквально влип в стену.

– Говори!

Уландер покачал головой.

– Как давно ты можешь ходить?

Уландер снова покачал головой.

– Зачем ты держишь ногу в гипсе?

Уландер все качал головой.

– Ты убил двух девушек! – взревел Хейз. Он шагнул к лежащему у стены Уландеру, неожиданно легко поднял его и швырнул на стул. Уландер прочел в его глазах смертельную угрозу.

– Хорошо, – выдавил он, – хорошо...

– Зачем ты продолжал носить гипс?

– Чтобы... чтобы... чтобы она не поняла. Чтобы думала, что я... что я не могу ходить. Так я мог... мог следить за ней. Так, чтобы она не догадывалась...

– Кто – она?

– Хельга. Она... Она была моей подругой, понимаете? Я... я ее любил, понимаете?

– Ага, ты так любил ее, что убил ее. Бывает и такое.

– Не потому, – Уландер покачал головой. – Из-за Курца. Она все отрицала, но я знал. И я ее предупредил. Поверьте мне, я ее предупредил. И... и держал на ноге гипс, чтобы... чтобы сбить ее с толку.

– Когда тебе сняли гипс?

– На прошлой неделе. Э-э-э... доктор его снял как раз в этой комнате. Разрезал точно на две половины электрическим резаком. И... и когда он ушел, я... решил соединить половинки заново... и склеил их... лейкопластырем. Теперь я мог за ней следить. Она не знала, что я уже хожу...

– И что же ты выследил?

– Вы знаете, что...

– Расскажи мне.

– В пятницу вечером она... я... видел, как Курц выходил из пристройки. Я понял, что он был с ней...

– Он ходил за коньками Мэри, – сказал Хейз. – Чтобы наточить их.

– Нет! – вскричал Уландер, и голос его прозвучал сильно, как взрыв, яростно и мощно. Хейз опять вспомнил, с какой яростью напал на него тот человек в горах. Уландер замолчал, потом тихо произнес: – Нет, вы ошибаетесь. Он был у Хельги. Я знаю. Неужели вы думаете, что я ее убил бы, если бы... – голос его прервался, глаза внезапно затуманились. Он поднял голову, но смотрел не на Хейза, а в пространство, глаза его налились слезами. – Я поднялся к ней и предупредил, – заговорил он тихо. – Сказал, что я сам видел, собственными глазами, а она... она сказала, что я фантазирую. И засмеялась. – Лицо его вдруг исказилось. – Засмеялась, понимаете? Она... она не должна была смеяться. – По щекам его потекли слезы, взгляд странно остановился. – Она не должна была смеяться, – повторял он. – Это было не смешно. Я ее любил. Это было не смешно...

– Да, – согласился Хейз устало, – совсем не смешно...