Текст книги "Волшебный лес"

Автор книги: Джузеппе Бонавири

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

– До чего ты чувствительный, приятель, – вздохнул он.

– О, люди, вы строптивы и рождены для злодейства! – воскликнул Антисфен.

Наконец показалась луна – неправдоподобной величины, с сияющими краями. Казалось, расправь крыло – и достанешь до нее.

– Как ты обнаружил это место? – спросил я Джузеппе.

– Я много странствовал, сынок, – отвечал старик.

Луну окружало синеватое кольцо; наверху, с ближней к нам стороны, она была слегка сплющена.

– Луна на ущербе, – заметил Антисфен.

Когда этот светящийся колпак целиком водворился на небосводе, Панеций уставился туда, вертя клювом, рассмотрел лунные рвы, впадины, мелкие отверстия и сказал:

– Чего мы ждем?

Джузеппе воскликнул:

– Что вы делаете? Хотите прогневать богов?

Я вдруг подумал о Тоине, она должна была быть где-то там, на этой огромной белоснежной равнине; я ждал, не донесется ли оттуда ее голос или хотя бы эхо, по которому я смогу ее узнать. Но не услышал ничего. Однако сам этот мягко льющийся белый свет мог быть знаком присутствия Тоины, она, конечно, ждала меня, но у нее не было средства дать о себе знать.

– Вперед! – крикнул Панеций.

И первым оторвался от земли; сперва он летел прямо, потом витками, но все время держа курс наверх, витки все учащались, казалось, в воздухе плетется живой узор.

– За ним, за ним! – воскликнул Антисфен.

Сверху сочился неясный беловатый свет. Я летел за Панецием – не менее умело, чем он.

Мы потерпели неудачу. Воздуху, в который мы ввинчивались, стало не хватать, мы били крыльями, чувствуя, что силы убывают, а вокруг все слилось, ничего нельзя было различить ни по величине, ни по количеству.

Когда Джузеппе увидел, как мы спускаемся, усталые, с взъерошенными перьями, он улыбнулся и сказал, что не так-то просто следовать путями Господа.

Мы отдохнули в углублении скалы. Старик раздул огонь, он размышлял о чем-то, наморщив лоб. Он хотел сделать так, чтобы огонь возле Антисфена разгорелся поярче, но передумал: все мы летали сейчас вокруг Антисфена, взволнованные нашей неудачей.

Я глядел на луну, такую огромную, заполнявшую все небо, видел скалистые уступы и черные провалы на ней. Она медленно двигалась над нашими головами, и море, бившееся о далекий берег, становилось странно серебристым и неподвижным. Невдалеке возвышались Атласские горы.

– Надо попробовать еще раз, – сказал Панеций.

Я едва взлетел и выше подняться не смог. Антисфен остался сидеть на кусте.

– Незачем туда лететь, – сказал он. – Тоины там нет.

Панецию удалось коснуться лунной поверхности. Мы услышали далекий скребущий звук.

– Что он делает? – удивился старик.

Дятел не мог нас услышать. Он и не смотрел вниз, не вертел шеей и не поворачивался всем телом. Вскоре он весело вернулся к нам, по пути чертя в воздухе зигзаги.

– А вот и я!

И рассказал нам, что луна вовсе не такая, как мы думали: там нет ни гор, ни туфовых скал, ни бесплодных известняковых террас.

– Все не так, друзья мои!

Дальше он сказал, что побывал не внутри непомерно большого камня, а на полке с творогом, маслом, медом и другой сельской едой, чей запах наполнял все углы и закоулки.

– Боже, боже! – восклицал Джузеппе; нос у него сделался пунцовый.

– Не может быть, – сказал Антисфен. – Это здоровенная дыра, и ничего больше.

– Ха-ха-ха! – смеялся Панеций. – Поглядите сами.

Отшельник глядел вверх; время от времени он дул вспухшими губами на угасающий огонь, который ластился к его ногам.

Антисфен сказал, что не полетит больше, поскольку не видит смысла бороздить окололунный эфир, силой притяжения влекомый от одного края небосвода к другому.

Панеций летел быстро, его словно засасывал воздух, который он сотрясал, пронзая слой за слоем. Аполлодор вскоре уселся к нему на хвост.

Я поднялся на невиданную высоту и, клянусь вам, на земле различал лишь островки лунного света в долинах.

В какую-то минуту я не смог двигаться дальше. Воздух стал совсем разреженным, крылья уже не захватывали его.

– Ну же! – кричал Панеций. – Что это ты? Назад собрался?

Пришлось мне вернуться обратно, с ненавистью и желанием глядя на луну, отступавшую к горизонту.

Панеций, удаляясь, делался все меньше и меньше. Он превратился в неясную точку. Вскоре я совсем потерял его из виду.

Теперь, когда я с трудом спускался на землю, она казалась мне все более прекрасной, и мне думалось, что все на ней устроено разумно и удобно. Костер отшельника ярко горел.

– Трудно ли умереть? – услышал я.

Я испугался за Антисфена.

– Да, трудно ли умереть?

Я поспешил вниз. В пламени бился черный комок, вот он дернулся раз, другой, наконец замер, рассыпая искры. Вокруг запахло горелым мясом.

– О-о! – воскликнул я и в ярости стремглав кинулся вниз.

Пламя все еще пылало. Старика видно не было, он коварно отомстил Антисфену и, увидев, что я возвращаюсь, спрятался где-нибудь в расселине.

Над останками моего друга догорал огонь. Кругом валялись разрозненные перья. Я летал в разных направлениях, чертил в воздухе зигзаги, но не услышал ничего, кроме лишь пустоты, открывшейся у меня внутри, словно со мной снова происходило превращение.

Панеций и Аполлодор достигли луны. Внезапно в воздухе разнеслось очень тихое постукивание, оно прервалось, потом раздалось снова, погромче.

Вскоре я услышал треск, и тут же на землю что-то упало.

– Панеций! Панеций! – позвал я.

Мне показалось, что луна, подталкиваемая ветром, поднималась все выше в сияющем коконе света, и я увидел, как от нее отделилось странное желто-белое облако и потянулось с востока на запад.

Тут из кустов вылез отшельник, он несколько раз упал на колени, потом смиренно воскликнул:

– О Селена, дочь Латоны, и это мне, грешному, ты посылаешь такие щедрые дары?

У Джузеппе сверкали глаза, он раскраснелся.

– О дражайшая Селена, ужели в своих пустотах ты хранишь столько нектара и амброзии?

Дятел все стучал. Размеренно. Без устали. Облако наконец опустилось на землю – это был белоснежный творог, душистый козий сыр, кусочки яиц с маслом, лепешки, ионизированная плазма и бестелесное лунное вещество. Я был настолько ошеломлен этим неожиданным исходом, что ни о чем не мог думать. Меня омывал ароматный млечный поток, он разливался по голым утесам, стоящим над морем, по оврагам, по прибрежным дюнам, и все становилось белым и прозрачным.

Джузеппе, очнувшись от своего оцепенения, кинулся подбирать лакомства, он объедался ими жадно, ненасытно, пузо у него раздувалось прямо на глазах. Луна уходила с неба прочь, и только один ее рог висел теперь у меня над головой.

Останки Антисфена, едва заметные среди тлеющих углей, были завалены лунной снедью.

Облако постепенно рассеивалось, словно ветер разгонял его изнутри, и становилось ноздреватым и воздухоподобным. Наконец оно исчезло. Остался лишь сгусток тумана, из которого полился мед, посыпались лепешки. Они упали довольно далеко друг от друга. Но, по правде говоря, это уже были остатки.

Я сел на ствол поваленного дерева. Возникший там, в вышине, ток воздуха гнал за горизонт оставшийся краешек луны, вынуждая его крутиться по спирали вместе с другими светилами.

Вдруг послышались голоса Панеция и Аполлодора, только я мог узнать их по едва слышной песне, разливавшейся повсюду вместе с последними лучами лунного света.

– Что такое? Что такое? – спрашивал осовевший Джузеппе. – Опять лакомства падают?

Старик попробовал подняться, но не смог; он наелся до отвала и смердел.

Мне послышалось: «Апомео, Апомео, мы там, за пределами всего!», но то был обман, слуховая галлюцинация, либо случайное сочетание звуков, тихо сливавшихся в воздухе. Длилось это недолго: после того, как диск луны исчез совсем, слышался только далекий зов ночной птицы.

Я подлетел к Джузеппе; Он в испуге вскочил и со словами: «Я тут ни при чем, это судьба» – пошел к скалистому обрыву.

Он зашатался. Он искал себе какую-нибудь пещеру, выемку в скале, но вдруг, не удержавшись, рухнул вниз, прямо в морские волны.

– О-о-о! – крикнул он.

Больше я его не видел. Раздалось бульканье: наверно, вместе с воздухом он втянул в себя соленые брызги.

Близился рассвет. Я взлетел на серые невысокие, изъеденные ветром скалы. На глади спокойного моря, среди бледного сияния, отражалась Кассиопея, а чуть подальше к востоку – Возничий и Плеяды. Я облетел местность, сопровождаемый тишиной. Я не знал, вернутся ли Панеций с Аполлодором. Мне попался на глаза Джузеппе. Тело его оставалось в прежних границах, но вокруг плескались морские волны.

– Отшельник! – позвал я.

Это было бесполезно: жизнь оставила его.

Эхо понесло мой голос во все концы.

Я летел между скалами и бухтой, где в свете звезд белел песок. Я решил дождаться следующей ночи, снова увидеть луну и, быть может, моих друзей. Старик был там, между каменистым берегом и волнами, неподвижное тело его относило то вперед, то назад, перекатывало с боку на бок; а в какой-то момент оно подчинялось силе собственной тяжести. Невдалеке виднелся остров Огигия, где мы хотели обосноваться, если не доберемся до луны. Это был дымящийся бугор посреди моря.

Почему я не лечу туда? – подумалось мне.

Небо начало белеть; на севере меркло и гасло созвездие Стрельца.

Я чувствовал себя разбитым и держался в воздухе с большим трудом. Я вернулся на поляну, там еще видны были лужицы простокваши, отпечатки ладоней на застывшем меде, но тело Антисфена я не нашел: он был погребен где-то под слоем вязких веществ.

– А теперь на Огигию, – сказал я себе.

Задул бриз; он тихо вздымал волны, и тело Джузеппе стало равномерно подпрыгивать, а потом незаметно отдалилось от берега.

Похоже, он гонится за мной, подумал я.

Скажу вам честно, я чувствовал себя опустошенным и от волнения даже не ощущал дыхания моря, которое несло меня прямиком к моей цели.

Выглянул первый солнечный луч, тронул гребни волн и заалел на лысой макушке отшельника – его тело все еще следовало своим странным путем, повернувшись на бок, с глазами, уже побелевшими от соли.

Он вкушал только воду, она касалась его уст, заливала их, искривляла гримасой, потом неизбежно накрывала его в своем вековечном колыхании.

Я летел очень медленно. Огигия открылась передо мной, озаренная первыми утренними лучами, плясавшими на кудрявой зелени и на верхушках деревьев. День был ясный, но довольно-таки душный, с неба уже изливался зной.

Теперь солнечные лучи снопами исходили на землю, захватывали пространство моря, и движение волн стало еще бесконечнее, еще неуловимее. Джузеппе все еще плыл за мной, весь залитый солнечным светом, равномерно покачиваясь на волнах, воздвигнувших вокруг него обширную непреодолимую преграду.

Скоро буду на месте, думал я.

Не раз я спускался к воде, чтобы освежиться и прогнать вялость, летел то высоко, то над самой водой. Мое крыло чертило едва заметную линию на поверхности воды. Через мгновение она исчезала. На поверхности показались рыбы, они темными пятнышками облепили тело отшельника – быть может, хотели спастись от него, уйдя в его тень, или же хотели напасть на него сами.

Я решил лететь вперед, пока не станет жарко. Летел я с удовольствием, на небольшой высоте, рассекая наискось легкий встречный ветерок.

И вот я достиг Огигии. Остров был невелик, удобен, богат зеленью и отделен от остального мира обволакивающей пеленой одиночества.

– Наконец-то! – воскликнул я.

На горизонте в красных лучах зари вырисовывались Атласские горы. Я уже не видел Джузеппе или, точнее, не хотел высматривать его в лазурной шири, где волны встречались и расходились в вечном круговороте. У самого берега рос тамариск, я забрался в него, прикрыл глаза крылом и заснул под шум прибоя.

Проснувшись, я обнаружил поблизости маленькую пещеру; ее ограждала стена серых скал, содрогавшихся от ударов волн.

Я подкрепился мелкими рыбешками, поймать их было совсем нетрудно: если кому-то и удавалось удрать, милосердная волна тут же приносила мне новых.

А тут неплохо, подумал я.

Я обследовал остров, он ничуть не походил на скалистые земли Атласа; я охотно навестил все его уголки, полюбовался быстрыми реками и пышной зеленью. Потом вспомнил о луне: она должна была вскоре взойти; она странствовала где-то далеко по воздушным рекам, а теперь эти реки принесут ее сюда, к горам, и я смогу ее увидеть.

Как только солнце, отделенное красной линией от горизонта, упало в море, я снова увидел тело Джузеппе: оно плыло к острову.

Я сел на ветку дуба. Какая-то птица с пронзительным криком унеслась прочь. Я чувствовал себя разбитым и ко всему равнодушным.

Отшельник плыл по прямой, волны обнимали его со всех сторон, никто не докучал пустыми разговорами; он наслаждался вдвойне, качаясь на волнах и оставаясь глухим ко всему. Деревья, скалы, лощины Огигии при свете заката принимали бесчисленное множество форм. Свет понемногу сходил с поверхности моря, поднимаясь воздушными путями и отклоняясь к западу.

Джузеппе откатывался назад, словно хотел вернуться вспять, в нескончаемой чреде вращений, но вдруг порыв ветра решительно направил его прямо к острову. Вот он доплыл и уткнулся ногами в желтый песок, который мягко взвихрился от толчка. Рыбы клевали ему руки, опустившиеся на дно, – ноздреватые, недоступные моему взору, будто затерянные в пустоте, все окрашивающей красным.

Я созерцал угасание дня, еще источавшего солнце, но втайне ждал Селену – она должна была подать мне знак или послать весточку после долгой прогулки в небесах.

Старик в волнах вдруг вздрогнул, приподнялся, словно хотел сесть и рассмотреть землю, куда его занесло, но это длилось всего мгновение, пока волна не опала.

Он зацепился за куст зеленых водорослей, росший на дне и опутавший ему руки тончайшей сетью. Его заносило песком и ракушками, они мешали его разглядеть, портили мне весь вид. Он еще раза два покрутился, и все вокруг него заколыхалось.

На остров опустился вечер. Стало еще тише, слышалось только журчание источников возле пещеры. Край горизонта ожил от прикосновения света.

– Вот Селена! – сказал я, прыгнув на самую верхушку дуба.

Взошел Орион, а повыше Медведица – белоснежное здание, построенное из огня и воздуха и попиравшее море и тело отшельника, словно бесформенную кучу песка и водорослей. Меж тем первые лунные лучи покрыли волны светящейся сетью.

Наконец появилась луна: рога ее по краям были почти черными, но заключали в себе слепяще-белое вещество.

– А вот и она, – сказал я.

Светило разливало вокруг тихую умиротворяющую радость.

Я ждал, когда она оторвется от Атласских гор, мне не терпелось узнать об участи Тоины, Панеция, Аполлодора. Порою я взглядывал вниз, на волны, и мне казалось, что луна подымается из пучины, оставив там свою отметину – большое бледное светящееся облако. Мне не было никакого знака. Не слышал я и постукивания клюва Панеция. Коварная тишина поднималась из морских пещер и с недвижных деревьев Огигии.

– Панеций! – крикнул я.

Словно гонимая воздухом, луна поднималась все выше и выше, услаждая мне зрелище мира.

– Панеций! – снова воскликнул я.

Крик мой прокатился по всему острову до белого окоема моря. Джузеппе превратился в кучу спутанных водорослей, волна слизнула его там, где он хотел выбраться на берег.

Я сидел на ветке дуба, я видел, как луна удаляется, склоняясь к северу, следуя своим строго рассчитанным путем, по которому будет ходить еще тридцать тысяч лет.

Легкий ветерок повеял сквозь ветки дуба, воздух стал легче и чище. Рыбы поднимались на поверхность, словно стремясь достичь некой светящейся вершины в волнах. Я подождал еще, но никто не позвал меня с небосвода.

Луна исчезла на горизонте, и тьма воцарилась снова, добралась и до верхушки дерева, где я наблюдал движение созвездий: различные по сути, разнообразнейших форм, они удалялись на край эфира.

Сентябрь 1965 – август 1967