Текст книги "Секс пополудни"

Автор книги: Джун Зингер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

19. Вторник. Начало вечера

– Поскольку мы у Киприани, тебе надо пить «Беллини», – с энтузиазмом объявила Пенни, сбрасывая шубку.

– Это почему?

– Потому что ты всегда пьешь шампанское, а «Беллини» – это шампанское с персиковым соком или с целым персиком, и все это началось у Гарри в Венеции. Это же любимый летний напиток Хемингуэя. Он пил его часами в длинные, прекрасные венецианские летние дни.

– Это прекрасно, но мне кажется, я закажу «Эвиан», поскольку я уже достаточно пила шампанского. А поскольку ты достаточно напилась водки, предлагаю тебе сделать то же самое.

– Согласна. Хватит пить водку. Поэтому я закажу «Марти», он напоминает о старом добром мартини, до того, как его стали портить водкой, вместо того чтобы пить с джином.

– Что, портили этим?

Пенни тряхнула своими рыжими волосами:

– Можешь смеяться. Ты никогда не относилась серьезно к важным вещам, Энни.

– О? А что есть важные вещи, Пенни, любовь моя?

– О, ты знаешь, даже если делаешь вид, что не знаешь: это – замужество за хорошим мужчиной, дом, дети, солидный банковский счет.

– И пить совершенный «Марти», конечно, – сухо добавила Андрианна, отметив про себя, что, если Пенни и была права, определяя важные вещи, сама-то она ничего важного из себя не представляла. Но это было не важно, и она решила не делать и не говорить ничего, что могло бы испортить этот день. После того как официант ушел, получив их заказ, она сказала:

– Так ты и Гай хотите иметь детей? Сколько вы планируете?

– Ну, нужно учитывать мой возраст, который… ну… – Голос Пенни дрогнул.

– Если честно, Пенни, то мы одного возраста, поэтому не нужно хитрить со мной. Так сколько? О, Пенни, надеюсь, Гаю ты не лгала о своем возрасте? Ведь он знает, сколько мне лет, а еще он знает, что мы с тобой ровесницы, поэтому…

– Он не тот человек, которому бы я лгала, – сказала Пенни виновато, зажигая сигарету нервными, с карминовым маникюром пальцами.

– А кому ты лгала?

– Его отцу, Джино. Но ты ведь не скажешь ему правду?

– Конечно, нет. Да я и не обращалась к Джино уже несколько лет и не планирую в будущем.

– Но ты могла бы…

– Почему ты говоришь это?

– Потому что мое бракосочетание в январе. Оно будет в Лос-Анджелесе. В «Бель-Эре», если быть точными, в отеле «Бель-Эр». И он приедет. И ты приедешь. Ты и Николь – мои лучшие подруги.

Андрианна задумалась. Как она может присутствовать на бракосочетании Гая, где к тому же будет Джино, в Лос-Анджелесе, родном городе Джонатана Веста? Даже если все ее доводы покажутся нелепыми, это все никуда не годится.

– Стоп, Пенни. Ты никогда мне не говорила, что мое присутствие на твоей свадьбе будет необходимым.

– Я не приму твоего отказа, поэтому, если ты задумала что-нибудь не то, давай немедленно передумывай.

– Но я даже еще не подумала, смогу ли я…

– А почему бы и нет? Куда ты собираешься поехать, если не ко мне? На Луну? Я могу напомнить тебе, что «Бель-Эр» – в Лос-Анджелесе, а Калифорния – в это время года – лучшее место в мире.

Андрианна поняла, что никакие доводы в споре с Пенни не помогут.

– Ладно. Сдаюсь. Приеду на твою свадьбу. А теперь скажи, какой свой возраст ты назвала Джино?

– Тридцать пять.

– О, так много? – удивилась Андрианна. – Но почему ты сбросила только пару лет? Почему не больше?

– Понимаешь, если бы я сказала «тридцать» или меньше, он мог бы подумать, что я выгляжу старше своих лет, а это хуже, чем правда. Кроме того, я не хотела так уж сильно лгать.

– Тогда вообще зачем было лгать?

– Вся проблема в детях. Понимаешь, я хотела понравиться Джино Форенци, чтобы он хотел видеть меня своей невесткой и чтобы с этим не было никаких проблем. А Джино хочет иметь внуков, целую дюжину. Для него внуки означают, что Гай думает о деле и готов к оседлой жизни. А если бы я сказала тридцать семь, Джино быстро подсчитал бы, что я способна только на парочку ребятишек, в то время как «тридцать пять» внушает больше оптимизма.

Когда официант поставил на стол напитки и ушел, Пенни воскликнула:

– О, Энни, я действительно хочу понравиться ему.

– Если ты так уж хочешь понравиться Джино, Пенни, все, что тебе нужно делать – это доказать ему, что ты крепко любишь Гая и что ты настоящая леди, каковой ты и являешься. И еще должна твердо знать, что тебе не следует играть коленками с ним под столом для упрочения своей популярности.

Пенни удивилась:

– Энни, ты что? С чего тебе пришла в голову мысль, что я способна на такое?

Андрианна только посмотрела на нее:

– Ладно. Я могла подумать такое. Но я не подумала. Я должна признать, что и в свои шестьдесят (или не знаю, сколько ему) Джино Форенци остается чертовски привлекательным мужчиной и, подобно Лили Мей Тернер, могла бы сказать: «Я не возражала бы, если бы эти маленькие старые тапочки оказались под моей кроватью в любое время».

Они захихикали, почти как в добрые старые дни, и Пенни сделала еще один глоток своего мартини.

– Ну и как это? Похоже на добрый старый мартини?

– Откуда я знаю? Меня тогда еще не было на свете. Когда-то я пила джин. Мне тогда было шестнадцать. Это было в Марбелле, в «Роге». Помнишь, как мы любили джин с тоником.

«Помнишь? О, да! Старые друзья, вроде Пенни, доставляют неудобство тем, что вы никогда не сможете забыть прошлое».

– Одно не могу понять. Почему ты устраиваешь свадьбу в Лос-Анджелесе? Мне всегда казалось, что большая свадьба должна устраиваться в городе невесты или, в крайнем случае, в городе жениха.

– Понимаешь, мой папочка обожает отель «Бель-Эр». Это – отель самой высокой марки. Играть свадьбу в нем считается особым шиком, поскольку дочка Рейгана, Патти, выходила замуж там. А папа сказал, что если отель оказался достаточно хорош для дочери Ненси, то он хорош и для нас. Кроме того, отель принадлежит уроженке нашего города Каролине Шелькопф. Она происходит из Хантов. А кто такие Ханты в Далласе, ты поймешь, если я скажу, что Эвинги по сравнению с ними – жалкие бедняки. Так вот Каролина и ее папаша остановились в этом отеле, и затем Каролина заявила, что хотела бы иметь этот отель в своей собственности. Тогда папаша купил его для нее. Так вот, теперь мой папаша вбил себе в голову, что он должен купить его в качестве свадебного подарка для своей дочери. Ты должна понять, что дух соревнования присущ всем нефтепромышленникам в Далласе, и папа подумал, что может сделать Хант, то может и он. Поэтому мы собираемся устроить свадьбу там и заодно осмотреть это место, и если оно нам понравится, папа купит его.

– Но разве отель продается? – спросила Андрианна. Она устала слушать длинный монолог Пенни.

– Не имеет значения. Папа сказал: все продается, все покупается. Все, что нужно – это предложить такую цену, чтобы отказа не было. Понятно?

– Думаю, да, – сказала Андрианна, хотя была не уверена, что это так. Она всегда знала, что по-настоящему богатые люди сильно отличаются от других людей, но теперь она видела, что американцы, особенно из Техаса или, может быть, Калифорнии, еще больше отличаются. Теперь она подумала: а не относится ли к этой категории и Джонатан Вест? Все, что она о нем знала – это то, что он отличается от всех мужчин, которых она когда-либо знала…

Когда она ушла из его каюты, он отреагировал не так, как другие мужчины в таких случаях. Определенно он был рассержен, но это не был гнев человека, потерявшего приз, который, как ему казалось, ему удалось купить… или украсть. Нет, это был гнев мужчины, которого предали.

– Ты знаешь, какая ужасная мысль беспокоит меня? – спросила Пенни, подкрашивая ресницы.

– О Господи! Я надеюсь, это не настолько ужасный ужас.

– Да. Это зависит от того, как посмотреть на это. Мы должны быть у Николь к семи, правда?

– Мне кажется, ты именно так говорила.

– Да, поскольку она не подаст свой экстраординарный обед до десяти, а мне в час нужно вылетать в Даллас, я не успею поесть. Поэтому знаешь что я предлагаю сделать?

– Что?

– Без всякого телефонного звонка нагрянуть к Николь прямо сейчас.

– Но сейчас немногим больше пяти. Я не думаю, что ей понравится наш приход на два часа раньше, чем она нас ждет.

– Действительно. Ты знаешь Николь. Она во всем настолько аккуратна и пунктуальна, что у меня голова болит. Еще до того, как ей взойти по трапу самолета сегодня, можешь быть уверена, ее старший слуга успел получить инструкции, какие серебряные вещи должны быть Отполированы, чтобы быть поданными к столу к нашему дружескому обеду сегодня вечером, а повар, возможно, получил полное меню, собственноручно написанное Николь по-французски. Возможно, она передавала его по факсу, а повар получил на ее домашнем факсе, который стоит рядом с теми маленькими горшочками комнатных цветов. Как бы там ни было, это единственный шанс захватить Николь неподготовленную в ее купальном халате, без косметики. Наверно, она будет себя чувствовать так, как будто ее застигли со спущенными штанами.

– Нет, Пенни. Это слишком.

– Да брось ты! Это будет как в добрые старые времена, когда мы развлекались, пока еще не выросли и не научились поступать по-взрослому, и только по-взрослому. Пожалуйста, Энни, ради меня, давай так же поступим с Николь! Честно, ей тоже будет полезна небольшая встряска. Это научит ее не быть таким сухарем и стать иногда чуть попроще. А то, понимаешь, когда происходит то, к чему она не подготовлена, она становится как каменная статуя. Ну, как соляной столб. И это будет твоя вина, если мы не спасем ее, потому что потом она может превратиться в каменную женщину и оказаться в музее, а ты будешь с грустью говорить: «Бедная Николь! Она теперь каменная. Если бы я тогда пришла в пять вместо семи, этого бы никогда не случилось. Как было бы хорошо увидеть мою Николь вместо этого большого холодного камня».

Андрианна так засмеялась, что даже сбила себе дыхание.

– Ну ладно, поехали дразнить Николь. Сделаем все, чтобы спасти ее от этой ужасной судьбы.

Фактически Андрианна чувствовала себя виноватой перед Николь, но была благодарна Пенни. Уже несколько лет она так не смеялась. Надеясь, что Пенни скажет еще что-нибудь забавное, она спросила:

– Как, по-твоему, может ли ресторанчик Гарри Киприани в Нью-Йорке сравниться с рестораном Гарри в Италии?

Но здесь голос Пенни зазвучал грустно:

– Как можно сравнивать? Это разные миры и разное время. В Риме мы были молоды и пили вино на Виа Венето, а ты знаешь, как говорят о Риме? «Если увидел Рим, то можешь спокойно умереть». А сейчас это – Нью-Йорк. И это наша сегодняшняя жизнь, с которой мы должны мириться. Правильно?

Андрианна кивнула:

– Правильно. Но говорят: «Если увидел Неаполь, то можешь спокойно умереть», – а вовсе не про Рим.

– О? Ну, может быть, у Гарри есть ресторанчик и в Неаполе. Так что какого черта? Правильно, Энни, старушка?

– Правильно, Пенни, моя дорогая старушечка.

Они вышли на Пятую авеню. Затем Андрианна подумала, что заметила все тот же лимузин, тот самый, в котором, как ей показалось, она заметила призрак Джонатана Веста. Она встряхнула головой, чтобы избавиться от наваждения. Все лимузины на одно лицо, а реальный Джонатан Вест находится в Лос-Анджелесе, загорает на солнышке и богатеет.

– Ты забавно выглядишь, Энни. Ты так побледнела. Может быть, что-нибудь не так? Может быть, зря мы туда идем? Или не тем путем?

– Я так не думаю, но не уверена. Это место мне незнакомо.

– Ах, Энни, любовь моя, а разве мы всю жизнь не ступаем по незнакомым местам?!

– Они направляются в Башню Трампа, босс.

– Сделай одолжение, Ренни, не называй меня боссом, – сказал Джонатан раздраженно.

Он был боссом! Тратил целые часы, ожидая женщин, которых едва знал, возле лифтов, ресторанов, баров в то время, когда его финансовые дела приходят в запустение. Какого черта он это делает? Вся сумма знаний, которые он добыл, решая эту мучившую его проблему, заключалась в следующем: женщина, которую он знал как Андрианна де Арте, жила на квартире в номере миллиардера Гаэтано Форенци, в «Плаце», под именем Анна де ля Роза, и что у нее есть рыжеволосая подруга, которая любит рестораны русского стиля, а пьет у Киприани. Ужас!

– Называй меня Джонатаном, Ренни. Или мистер Вест! Называй меня ныряльщиком, поскольку я ныряю головой, чтобы меня не заметили. Только не называй меня боссом! О'кей?

– Конечно, мистер Вест. Как скажете. Но вы действительно хотите, чтобы мы ждали, пока они не выйдут из Башни Дона?

– Башня Дона?

– Ага. Разве вы не знаете? Это Ивана – старая леди, хозяйка дома Трампа – так называет своего мужа?

– Ах, вот как? Ладно, какого черт? Это лучше, чем когда называют боссом. Феминистки могли бы откусить ей попку, если бы узнали, что она назвала его боссом. Но я, Ренни, не хочу, чтобы мы дежурили там. Ждать буду я. А ты пойдешь в вестибюль узнать, куда они пойдут.

– Мистер Вест, уверены ли вы в том, что я умею следить за людьми? Или вы думаете, что охранники готовы рассказать мне, кто живет в той или иной квартире и кто к ним направляется? Видите ли, сам Дон и Ивана живут в большой тройной квартире. Я читал, что она занимает весь верхний этаж дома и что они разбили там парк и площадку для игр для своих детей со статуями и фонтанами. И живя в таком доме с женой и детьми, разве вы не будете чувствовать себя в безопасности больше, чем вообще где бы то ни было в мире? Дом охраняется лучше, чем само здание Службы безопасности!

«Конечно, Ренни прав насчет Службы безопасности. Дональд Трамп не дурак! А вот сам он был… самым большим дураком и жопой Нью-Йорка и Лос-Анджелеса. Удивительно ли, что Трамп имел удачу в зарабатывании миллиардов, в то время как он сам еще не заработал и половины миллиарда? Стал бы Дон тратить время, дежуря в автомобилях и вестибюлях, преследуя женщину, которая, возможно, забыла его имя еще в ту минуту, когда выходила из его двери? Нет, он, мать его, не стал бы. Он, Дон, стал владельцем отеля, мать его, дежуря у которого он, Вест, жопа, уже провел много часов, мать их… Ладно, сегодня последний вечер он так поступает. Завтра он направится домой. Миллиард долларов сделает мужчину куда счастливей, чем любая женщина. Ты можешь, наконец, стать Доном, у которого есть свой кусок и своя Ивана тоже».

20. Во вторник вечером

– О, слава Богу, вы обе здесь, целы и невредимы. Не могу сказать, как я волновалась за вас обеих! – воскликнула Николь, приветствуя их с поцелуями в европейском стиле, пока Пенни стояла разинув в удивлении рот.

Николь сама вышла их встречать, одетая не в купальный халат, а в короткое из черного шелка обеденное платье, превосходно скроенное и пошитое. Ее волосы серебряной блондинки красиво уложены. Она помогла им снять шубки, которые передала своему старшему слуге Шарлю, и проводила их в салон, где был разожжен камин и стоял столик с напитками и корзинкой со льдом от Картье.

Увидя, что все давным-давно готово, Пенни спросила:

– А почему ты так волновалась о нас, Николь? Почему, ради Бога, ты могла подумать, что мы не можем быть целы и невредимы?

– Я волновалась, потому что не могла вас разыскать. Когда я постаралась разыскать вас в «Плаце», мне сказали, что гости под такими именами у них не числятся.

– Это не так трудно объяснить. Я на этот раз не стала останавливаться в «Плаце», а Энни остановилась в номере Гая, зарегистрировавшись – по каким-то причинам – под именем Анна де ля Роза. Но зачем ты старалась найти нас? Ты думала, что мы потерялись? – Она ухмыльнулась, наслаждаясь своей шуточкой.

– Нет, несносная. Я не думала, что вы потерялись. Я поняла, что, поскольку ты собираешься в Даллас этой ночью, то было бы глупо для вас не прийти раньше, чем мы планировали. Поэтому я и хотела вас найти, чтобы идти ко мне немедленно. Но так или иначе вы пришли, и поэтому все в порядке. А теперь занимайте места, а я дам вам кое-что выпить. – И она направилась к столику напитков. Андрианна воспользовалась возможностью, чтобы пробормотать Пенни:

– Видела? Не такой уж она сухарь.

В ответ Пенни взмахнула своей головкой с яркими рыжими волосами и указала на множество цветочных композиций, стоявших на различных столиках повсюду в комнате. Только тюльпаны. Всевозможных цветов и оттенков, в фаянсовых кашпо, как она и предсказывала, а также в хрустальных вазах:

– Ну, я знаю, что говорю или нет?

Пенни устроилась рядом с Андрианной на диване, обтянутом бледно-голубым шелком. Николь спросила:

– Ну и что будете пить? Аперитив? Белое вино? Или вы предпочли бы шампанское?

Андрианна сказала, что выпила бы шампанского, но Пенни попросила мартини.

– Мартини? Крепкий напиток? Отказываюсь давать его тебе, – строго сказала Николь. – Если будешь настаивать, ступай к черту, делай его сама. Возможно, Шарль и приготовит его тебе. Но не могу гарантировать, что он не будет переживать еще больше. Ведь Шарль – француз, как и я, и уверена, он считает, что женщины должны пить только вино, как бы крепко они ни были сложены.

– А, иди ты на… Николь Остин, и твой французский слуга! Я сама приготовлю проклинаемый вами мартини.

Пенни встала и пошла к столику с напитками, в то время как Николь стояла над ней, объясняя, что будет очень сожалеть, если алкоголь сделает ее подруге мешки под глазами. На это Пенни ответила, что алкоголь для Николь могли бы прописать врачи, потому что он разогревает холодную кровь.

– Хватит вам, девчонки, – сказала Андрианна. – Хватит. Мы собираемся вместе не чаще раза в год, а то и реже. Так неужели вы должны проводить время, нападая друг на дружку?

Она знала, конечно, что, да, они должны. Много времени прошло с тех пор, как они вместе дружили в «Ле Рози». Они теперь очень изменились, и если бы они обе не дружили с Андрианной, то, возможно, не дружили бы друг с другом. У каждой из них были свои достоинства. С точки зрения Пенни, Николь всегда будет слишком француженкой, с ее неизменным парижским стилем, который нигде не дает трещины. Нельзя было отрицать, что все, что делает Николь, и все, чем она обладает, совершенно. Может быть, в конце концов это привело к тому, что Николь заставляет каждого почувствовать себя несколько униженно. Как и к Николь, у нее было особое отношение к Пенни. Ведь та, выражаясь ее языком, «никогда ни на кого не срала и ни кому не врала». Ей нравилась ее теплота, ее заботливый, открытый характер.

Возможно, что Андрианна признала это с грустью: она завидовала им обеим. Николь точно знала, что она принадлежит этому миру, а Пенни была уверена в том, что он принадлежит ей. Но больше всего она завидовала их сердитой, скандальной, но тем не менее, без сомнения, крепкой дружбе. Это правда, что Николь и Пенни чаще встречались друг с другом, чем с ней, и хотя школьная дружба связывала их всех троих, она чувствовала себя как-то на задворках этого трио, слушая их истории жизни, в то время как их не очень-то интересовала ее собственная судьба. Все больше она начинала ощущать себя собственной фотографией, которую друзья показывают друг другу как память о добрых старых временах. Как бы то ни было, убедившись, что она не может остановить их пререкания, она решила просто отдохнуть на диване, слушая их перепалку.

Когда Шарль появился с огромным серебряным подносом. Николь попросила его поставить поднос на кофейный столик и вернуться на кухню, поскольку там много работы.

– Что здесь происходит, Николь? – спросила требовательно Пенни, высасывая оливку из мартини. – Шарль принял шубки, Шарль принес поднос, а теперь Шарль отправлен на кухню проследить за обедом. Все Шарль. Где остальная прислуга?

Николь улыбнулась:

– Ты отстала от жизни, дорогая. Теперь не модно быть такой хвастливой и, я бы сказала, расточительной. В мире, в котором мы живем, так много голодных и бездомных, что не принято содержать целый штат прислуги.

«Один – ноль в пользу Николь».

– Я не могу с тобой согласиться, Николь, дорогая моя. А как же наши стандарты благосостояния? Я всегда говорила, что ничто так не революционизирует людей, как роскошь, которой пренебрегают. Вспомни пыль на столах у Людовика XVI и тараканов, бегавших на кухне.

– Ты всегда умеешь поразить, Пенни, сладенькая моя. Но разве тараканы не обходят мою кухню за многие мили и разве у меня пыль на шкафах или где-нибудь? Шарль прекрасно поддерживает чистоту с помощью уборщицы, которую мы приглашаем, когда нужно.

«Еще пол-очка в пользу Николь».

Но когда глаза Пенни сосредоточились на подносе – тосты с черной икрой, камбала в сметане, ярко-розовые креветки, соус цвета темно-красного вина, кусочки лосося на ломтиках черного хлеба, крабы и тому подобные деликатесы – она завизжала голосом, выражающим радость открытия:

– Ну а это разве нельзя назвать хвастовством и расточительством? Нас только трое, а деликатесов столько, что можно было бы накормить лошадь.

«Одно очко в пользу Пенни».

Но на этот раз Николь оскорбилась. Поправив светлые волосы, падавшие на щеку, – последняя французская мода, подумала Андрианна, – она заявила:

– Ты такая неблагодарная, Пенни. Я ведь только хотела доставить тебе удовольствие. Предположим, я подала бы только сердечки из артишоков, а ты не любишь артишоковые сердечки. Что тогда?

– Что тогда? – Испуганная Пенни, тронутая словами Николь «Я только хотела доставить тебе удовольствие», говорила ртом, набитым копченым лососем с черным хлебом. – Если бы даже были сердечки из артишоков, которые, правда, я не люблю, я бы все равно не нервничала. Я бы спокойно подождала обеда. И если бы однажды ты оказалась не самой совершенной хозяйкой, конец света все равно не наступил бы. Но говоря об обеде, который ты подашь, я приму его, даже если в твоей резиденции нет повара. – Пенни выбрала креветку и обмакнула в соус.

Теперь Николь рассмеялась, продемонстрировав прекрасные белые зубы, и подлила себе шампанского.

– Конечно, я подам обед. Зная, что моя подруга – такая маленькая хрюшка, как я могу не накормить её обедом, Пенни, дорогая?

– Что ж, Николь. Лучше быть маленькой хрюшкой, чем туго стянутой попкой, мать твою… – Однако ответной колкости не последовало.

– Ну, Николь, кто же готовил обед? Все та же твоя французская хаусфрау – Шарль?

– О, Шарль следит, чтобы на кухне было все в порядке. Но обед готовил не он, а я. – Она рассмеялась, видя удивленное лицо Пенни.

– Ты? Не верю!

– О, это не такая уж большая заслуга, – сказала Николь скромно. – Я же француженка, ты знаешь.

– О, Боженька, ну как мы можем это забыть?

Обед, как объявила Николь, был прост, всего из трех блюд, каждое из которых Николь назвала по-французски. Там был салат с шампиньонами, артишоки в томате и шарлотт. Ко всему этому полагались определенные вина, о чем Николь напоминала подругам, а Андрианна была почему-то уверена, что Пенни от этих комментариев полезет на стену.

– Знаешь, Николь, – сказала Пенни в свою очередь, – ты уже засрала мне мозги этим французским говном. Если ты так обожаешь все французское, какого черта ты вышла замуж за американца? Ты что, сходила с ума от любви к нему?

И тут, правда только на несколько секунд, Николь выглядела так, как будто готова была выкрикнуть нечто подобное. Но потом она быстро взяла себя в руки и выпрямилась на стуле:

– Я вышла замуж за Эдварда, потому что он больше всего подходил мне, и я никогда не жалею об этом.

– Неужели? – спросила Пенни. – Ты в этом уверена?

Сейчас Пенни уже не дурачилась, но Андрианна поняла, что она не старалась уязвить их подругу. Она просто желала знать. Однако, посмотрев в лицо Николь, она поняла, что та отнюдь не рада этому допросу.

– Простите меня, что перебиваю вас, – сказала быстро Андрианна, – но, пока я не забыла, Пенни, я предлагаю нам всем: тебе, Николь и мне обсудить, в каких платьях нам надо присутствовать на твоем бракосочетании. Если ты скажешь, Николь и я можем скоординировать наши планы.

Но и Пенни, и Николь проигнорировали ее вопрос.

– Я уверена, что сделала правильный выбор, – твердо сказала Николь. – Эдвард оправдал все мои ожидания и выполнил свою часть контракта. Ибо этот брак был контрактом, соглашением. У меня были свои обязательства. О, я понимаю, что ты думаешь. Что он стар и неинтересен. И что с ним я многое теряю. Что? Много оргазмов? Но я вышла замуж не ради секса. Женщина, вышедшая замуж ради секса – еще большая дура, чем та, что вышла по любви. Маман сказала, что, если замужество правильное, потом обязательно придет любовь. И она была права.

– То есть ты любишь Эдварда? – Пенни была неумолима.

Николь оставалась холодна:

– Если понимать под любовью заботу и уважение, то да. Эдвард добр, заботлив, предан мне. Эго – одна из причин, почему я вышла за него… за американца… Старого американца. Французы имеют склонность к любовным приключениям на стороне, что, конечно, дает право и их женщинам заниматься на стороне любовными делами. – Она поморщила нос, запахло чем-то дурным. – Я не хотела бы терпеть это в моем муже. Ты понимаешь? Я получила, что хотела, и я не разочаровалась. – Она посмотрела в свою рюмку. – Я никогда не была разочарована в Эдварде.

Глаза Пенни сузились.

– А что ты имеешь в виду, когда говоришь, что ты вышла за Эдварда просто потому, что боялась… Боялась разочарования? Боялась?..

– Пенни, ты зашла слишком далеко, – запротестовала Андрианна.

– Нет, Энни, пусть. Какое имеет значение то, что она говорит? Посмотри, что у нее в прошлом. Два неудачных замужества и два развода. Сейчас она готова выйти замуж в третий раз. И за кого? За Гаэтано Форенци. Он не беден, но деньги для нее значения не имеют. Но он в отличие от Эдварда молод, обаятелен, романтичен и сексуален. О да, очень, очень сексуален. Но постоянен ли? Уважителен? Искренен? И можно ли ему доверять?

Ее рот скривился в тонкую, горькую усмешку.

– Прежде всего будет то, что называется страстью, и очень большой секс. Сначала он будет срывать одежду с ее тела, но спустя несколько месяцев он будет сдирать одежду с кого-нибудь другого – может быть, восемнадцатилетней девчонки, у которой и кожа посвежей, и тело покрепче. Она использует это как оправдание для заведения собственных любовников. Молодых, старых, красивых, некрасивых… какая разница. Она будет пользоваться теми, кто подвернется. А потом? Потом еще один отвратительный брак и, возможно, отвратительный развод.

– Ах ты! Ты твердожопая сучья писька! Так знай же, что Гай и я любим друг друга! Романтической, сексуальной любовью! Ты этого никогда не имела. А если и имела, то боишься. Вот что тяготит тебя, ведь правда?

Андрианна не могла вынести таких ужасных слов. Если бы знать, как прекратить это, думала она. Но не находила слов. Да и кто она такая, чтобы прерывать разговор? Что она знает? Жила ли она реальной жизнью? Вряд ли. Она жила в мире теней, делала вид, играла. Кто прав? Пенни, жившая полнокровной жизнью, все стремившаяся потрогать, пощупать руками, как ребенок? Прожигавшая жизнь в одно время и находившая холодную воду, чтобы загасить пожар – в другое. Но все время наслаждавшаяся смехом, экспериментом, различными острыми моментами…

Или Николь, всегда разыгрывавшая безопасность, покой, боявшаяся непредвиденных случайностей, в том числе катания на лыжах и даже питья, что называется «крепких напитков», или неповиновения маминым указаниям насчет «правильного» замужества? Даже сейчас, правильно выйдя замуж и ведя шикарную жизнь, Николь всегда носила черное. Черное – это безопасность. Кто носит черное, не делает ошибок. Даже эта квартира в Нью-Йорке, где она могла бы попробовать пожить несколько по-другому, напоминает ее квартиру во Франции. Те же цвета, тот же стиль Людовика XVI. И если она знает, что это имело успех, почему бы не попробовать что-нибудь новенькое?

Когда буря в комнате стала стихать и атмосфера снова становилась спокойной, Андрианна услышала, как Пенни спросила мягким, но настойчивым голосом:

– Если у вас такой замечательный брак и ты живешь полной жизнью, ни в чем не нуждаясь, то как насчет детишек? Даже мужчина возраста Эдварда, а ты вышла замуж пятнадцать лет назад, может еще быть отцом. Почему у вас нет детей?

На какое-то мгновение воцарилась мертвая тишина. Но ответила Николь с достоинством:

– Ты хорошая подруга, дорогая Пенни, но есть вещи, которые обсуждаются только между мужем и женой.

Андрианна видела, как краска бросилась в лицо Пенни, поскольку затронута такая деликатная тема, как приличность ее поведения. В то же время Андрианна поняла, что Николь не намерена отвечать на этот вопрос.

Где дети? Иметь детей – это было как купить неизвестную вещь – вслепую, на аукционе. Рискованный бизнес! Вы никогда не знаете, что получится, но хотите попробовать.

И снова Андрианна спросила себя, кто же прав. Пенни, искавшая всех жизненных удовольствий, не боявшаяся ни прыжков, ни боли, или Николь, настолько окружившая себя факторами безопасности, что они держали ее за горло? Что-то где-то сзади в ее голове повторяло: «ноу пейн, ноу гейн» – не будет боли, не будет и достижений.

Подруги снова начали пикироваться, и временами казалось, что они перешли уже все барьеры. Но потом Андрианна напомнила Пенни, что если она сейчас не уйдет, то опоздает на самолет, и с удивлением услышала, как та с горечью ответила:

– На х… самолет! Есть же еще и утренний рейс, не так ли? Неужели ты не видишь, что у меня очень важный разговор с подругой?

И Андрианна была не менее удивлена тем, что Николь улыбалась, ее зеленые глаза лучились удовольствием. Потом та сказала:

– Поскольку моя подруга Пенни настолько безответственна, что пренебрегает самолетом, а также монополизировала разговор на весь вечер, не давая возможности поговорить с тобой, дорогая Энни, я настаиваю на том, чтобы вы обе остались ночевать у меня, вместо того чтобы ехать в отель. Тогда у нас будет прекрасная возможность поговорить хоть всю ночь, как в добрые старые времена.

Андрианна, довольная, пожала плечами и, рассмеявшись, сбросила туфли.

– Нам нужно поговорить об очень многих вещах, – сказала Николь радостно, также сбросив туфли. Они обе положили ногу на ногу.

– Нам надо обсудить твою свадьбу, Пенни Ли Хопкинс Пул Таунсенд, и решить, что Энн Соммер – известная так же, как Андрианна де Арте, Анна де ля Роза и еще Бог знает под какими именами, – и я должны будем надеть как подруги невесты в соответствии с нашим собственным имиджем и имиджем друг друга. Конечно, нам нужно поговорить о меню и списке вин, потому что я настаиваю на этой привилегии, учитывая мои знания в этой области.

– О, конечно! – согласилась Пенни. – Но тебе придется помнить, что у нас не должно быть только французских кушаний и только французских вин. Я должна учитывать вкусы и моего будущего свекра, итальянца, моего папочки, техасца… И обычаи калифорнийского отеля. Я не знаю, как все почувствуют себя при эклектичном меню.

– Не беспокойся, Пенни Ли. Ты забыла о моем богатом – опыте жены посла, который содержит в себе умение угождать людям всех типов и индивидуальностей, даже самым странным вкусам. Что касается отеля, предоставь это мне. Я полечу туда и возьму все в свои руки.