Текст книги "Свет твоих глаз"
Автор книги: Джулия Грайс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Глава 2
Вечером, спускаясь к ужину, Эмеральда была словно в трансе. Анна, сделав над собой усилие, тоже вышла к ужину. За столом уже не было того напряжения, какое было утром. Малышка Кора рассказывала о лягушке, которую нашла в саду, а двенадцатилетняя Синдия – о своем новом пони. Обстановка за столом была почти такой, как всегда.
Только Эмеральда и Антон сидели тихо. Антон жевал с мрачным видом, старательно избегая смотреть Эмери в глаза. Он жадно шарил взглядом по ее телу, заставляя девушку заливаться краской стыда. Что будет с ней, если она останется в поместье в полном распоряжении Антона?
Она вспомнила слова тети:
– Кельвин назначил Антона управлять поместьем против моей воли и вопреки моим советам. Я пыталась объяснить ему, что мальчик не изменился, но Кельвин настоял на своем. Он хотел видеть в нем мужчину.
– И теперь этот мужчина здесь, в поместье, – с горечью произнесла тогда Эмери.
– Да, – протянула Анна, – но я попробую поговорить с ним, попытаюсь объяснить ему, как он несправедлив к тебе.
Эмеральда не знала, состоялся ли у тети разговор с сыном. Ей хотелось есть, но кусок не лез в горло.
«У тебя белая кожа и зеленые глаза, но это не меняет сути. Все равно ты дочь рабыни, моей рабыни!»
Рабыни!
Одним-единственным словом Антон перечеркнул всю ее жизнь. Здесь, на Юге, между двумя расами, черной и белой, лежит непреодолимая пропасть. Если в ней течет хоть одна капля черной крови, мир белых людей для нее закрыт навсегда.
Как сказал Антон, она не сможет выйти замуж ни за одного молодого человека из порядочной семьи, из тех, кто ухаживает за ней. Он может лишить ее и общества двоюродных сестер, настроив их против нее.
Эмери выросла среди благородных семей Юга, получила приличное образование и ничего общего не имела с рабами.
Но сейчас, если верить словам Антона, у нее не будет ничего общего с белыми людьми. «Рабыня… Рабыня…» Звучит как кошмарный бред.
– Пройдем в библиотеку, – приказал ей Антон после ужина. Он произнес эту фразу тоном, каким говорят с прислугой, – резким и повелительным, тоном, каким в усадьбе Сто Дубов не принято было разговаривать даже с рабами.
Эмеральда была в затруднительном положении. Они с Чармиан по очереди читали друг другу книги Эдгара По, сюжет был захватывающим, и они договорились продолжить чтение после ужина.
Эмери покачала головой в знак отказа.
– Пошли, чего ты ждешь? – раздраженно повторил Антон. – Может, ты не поняла меня? Я хочу, чтобы ты пошла со мной.
– Хорошо.
Они вошли в библиотеку, Антон закрыл дверь и остановился перед широким письменным столом отца, опершись на столешницу. Он не предложил ей сесть. Вместо этого он открыл коробку сандалового дерева, богато инкрустированную перламутром, и достал длинную сигару. Церемонно отщипнув кончик, он закурил, демонстративно выпустив дым в лицо девушки.
– Хорошие сигары. У моего отца их много, жаль, что он умер, так и не успев выкурить их все. Итак, приступим. Как я уже говорил, ты выросла, не так ли?
«Странно, – подумала она, – зачем было приглашать меня сюда, чтобы еще раз повторить очевидные вещи?»
– Думаю, что да, – ответила Эмери.
– Ты стала красивой.
– Я…
– Я бы даже сказал, очень красивой. Такие девушки, как ты, часто бывают красивыми. Говорят, мулатки в Нью-Орлеане считаются одними из самых очаровательных женщин мира. А у тебя, Эмеральда, есть над ними преимущество: для таких, как ты, у тебя очень необычный цвет глаз.
– Что значит для таких, как я? О чем ты говоришь? – взорвалась Эмери.
– Разве ты не поняла? Конечно, о твоей черной крови, – растягивая слова, произнес Антон.
– У меня не черная кровь! И кожа у меня не смуглая. Я – это я! Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?!
– Очень даже смею. Я здесь хозяин. Раз уж я вернулся в этот благословенный край, то должен извлечь максимум пользы из своего пребывания здесь. Должен же я быть вознагражден за собачью работу под палящим солнцем.
Он снова скользнул взглядом по ее стройной фигуре, задержавшись на вырезе ее платья.
– Какое мне дело до того, что тебе придется работать здесь как собаке! – закричала она. – Больше всего мне хотелось, чтобы ты убрался на свой Север и оставил нас в покое. Никто из нас не хочет, чтобы ты жил здесь, Антон. Ты доставляешь моей тете одни огорчения, укорачиваешь ей жизнь.
– Я собираюсь вести дела на плантации ради нее, – едко заметил Антон, – и вообще, не пора ли тебе замолчать? Я получил усадьбу, а вместе с ней и тебя, мою рабыню. И ты не смеешь перечить мне после того, как я выяснил, кто ты такая. Я имею на тебя все права.
– Нет! – закричала Эмери. – Ты не имеешь на меня никаких прав! Ты безумец!
– Я так не считаю и думаю, что мы поладим. Ты будешь моей, моей любовницей. И если ты согласишься, я буду молчать о твоем происхождении, и жизнь пойдет, как и прежде, а если откажешься.
– И что будет, если я откажусь?
– Окажешься там, где живут рабы. Я смогу это сделать. Может, тогда ты станешь более покладистой.
– Ты не сделаешь этого. – Она в ужасе отшатнулась.
– Почему же? – Он пожал плечами. – Ты ведь дочь беглой рабыни, не так ли? Дочь Офелии? Значит, ты тоже рабыня, кем бы ни был твой отец.
Не осознавая, что она делает, Эмери дала ему пощечину. Раздался громкий хлопок, и Эмери испугалась, что его могли услышать и вне библиотеки. Глаза Антона налились гневом.
– Будь ты проклята, рабское отродье! Еще ни одна женщина не посмела обидеть меня безнаказанно, теперь я точно возьму тебя!
– Тетя Анна не позволит тебе сделать этого, Антон, – сказала Эмери, стараясь избегать его гневного взгляда, – и ты это знаешь. Она…
– Моя мать ничего не сможет сделать, она просто не узнает.
– Узнает! Я сама ей расскажу. Ты не можешь посадить меня на цепь, как животное, чтобы она не узнала об этом.
– Ты не сделаешь этого. Моя мать слишком слаба здоровьем, и ты не посмеешь так расстраивать ее, если не хочешь, чтобы она умерла от сердечного приступа. Ты знаешь, что сказал доктор: любое волнение, любое сильное переживание, и…
– Я тебе не верю.
– Она сама мне сказала об этом вчера вечером в библиотеке. У нее всякий раз начинает болеть сердце, когда она поднимается по лестнице. И ты не должна волновать ее своими дурацкими проблемами.
Действительно, сердце у Анны было больное, и Эмери знала об этом. Анна уже несколько месяцев выглядела нездоровой. Эмеральда не раз заставала ее задыхающейся на лестнице. Антон увидел колебания Эмеральды, и в его глазах вспыхнул триумф.
Она в страхе попятилась от него к двери.
– Я люблю тетю и не хочу причинять ей боль, – прошептала девушка пересохшими губами, – но я не рабыня, никому не принадлежу и не собираюсь становиться чьей-либо вещью. Мне все равно, что ты думаешь. А теперь выпусти меня отсюда, пожалуйста. Чармиан ждет меня, мы собирались почитать. Если я сейчас не приду в спальню, она захочет выяснить, в чем дело, начнет задавать вопросы, почему и где я задержалась. Так что если ты не хочешь огорчать мать и в самом деле печешься о ее здоровье, то немедленно выпустишь меня отсюда.
Выскочив из библиотеки, Эмери побежала к лестнице черного хода, слезы гнева и обиды душили ее. Добежав до своей спальни, она упала на кровать и, уткнувшись в подушку, разрыдалась. Нельзя, чтобы ее услышали, иначе не избежать вопросов.
«Рабыня! Рабыня Антона!»
Она даже не могла предположить, что такое возможно. Разум отказывался признавать этот факт. Слухи о том, что Антон насилует молодых рабынь, доходили и до нее.
Эмеральда не знала, что происходит между мужчиной и женщиной, впрочем, как и все девушки ее окружения. Однажды в темноте, когда лампы были потушены, они шептались об этом с Чармиан. Чармиан считала, что мужчина запихивает ребенка женщине в живот, но, как он это делает, не знала. Вечером накануне свадьбы мать расскажет им то, что они должны знать.
Мысли одна тревожнее другой проносились в сознании Эмеральды. Наконец, измученная, она уснула и проснулась лишь тогда, когда в комнату вошла Чармиан и стала расспрашивать ее о том, что произошло.
– Разве ты не помнишь, что мы договорились читать Эдгара По? – с обидой выговаривала ей Чармиан.
Позже к ним пришла Анна и сказала Эмеральде, что она поговорила с Антоном и он обещал никому ничего не говорить о ее родителях.
– Неужели? – Эмеральда не верила своим ушам.
– Итак, мой сын оказался честным человеком, – со счастливой улыбкой сказала Анна. – Я в нем ошибалась, Эмеральда. Он знает, как я люблю тебя, и хочет, чтобы твоя жизнь ничем не отличалась от прежней.
– Но, тетя…
– Что, дорогая? Ты еще о чем-то хочешь поговорить со мной? Если нет, я пойду к себе. У меня страшно разболелась голова и что-то давит в груди…
– Конечно, тетя, тебе надо отдохнуть. Смерть дяди и все остальное так расстроило тебя.
Анна вышла, оставив на сердце Эмери непроходящую тяжесть. Смерть мужа подкосила последние силы Анны, она выглядела вялой и опустошенной. Эмери и без Антона понимала, что тетя серьезно больна, и, конечно, никогда не решится причинить ей боль своими жалобами, никогда.
Прошел еще один день. Эмеральда прожила его, затаив дыхание, стараясь как можно меньше обращать на себя внимание. Антон большую часть времени проводил в конторе и на полях. Вместе с Бигом, белым надсмотрщиком, они проверяли счета, придирчиво осматривали постройки, кузню, прачечную, кухни, мастерские, хижины рабов. У Антона была цепкая деловая хватка, и вполне возможно, что под его началом поместье будет процветать. Тетя Анна немного отошла и как-то сказала Эмеральде, что ее муж поступил мудро, составив завещание таким образом.
На четвертый день своего пребывания в поместье за ужином Антон объявил, что намерен произвести в доме перестановку. Он хочет перебраться в большую спальню Кельвина и сделать в ней дополнительную дверь, чтобы использовать смежную комнату в качестве своей личной гостиной.
Анна согласилась, находясь под приятным впечатлением от поведения сына в последние дни. Она помогла ему подобрать мебель и ковры. Эмеральда получила в свое распоряжение просторную комнату в том крыле, где располагалась кухня, а Чармиан заняла свободную комнату рядом со спальней матери.
Однако Эмеральда наотрез отказалась перебираться в новую комнату, почувствовав подвох: ее спальня будет отделена от спален других обитателей дома черной лестницей с одной стороны и кладовыми—с другой. Фактически она будет спать в отдельном отсеке.
– Почему ты не хочешь, дорогая? – спросила ее Анна. – Мы постелим новый ковер, и твоя комната станет очень уютной, там два окна с видом на сад. Наконец-то у тебя будет своя комната, не знаю, почему мы не сделали этого раньше.
– Мы делаем это потому, что мне нужна гостиная, – хозяйским тоном вмешался Антон. – И она у меня будет. Что с того, что тебе придется перебраться в другую спальню?
– И я тоже буду теперь иметь свою комнату, – вмешалась Чармиан.
Эмеральда вздохнула. Антон переиграл ее, как и следовало ожидать.
– Хорошо, – сказала она, стараясь скрыть свою тревогу, – пусть будет так, как вы все хотите, если это сделает вас счастливыми.
На следующий день переезд состоялся. Новый ковер был постелен в комнате Эмеральды, элегантная мебель в стиле «чиппендейл» была отполирована до зеркального блеска. Тетя Анна подарила Эмери вышитое покрывало для постели, которое досталось ей от ее матери.
Когда вечером Эмеральда поднялась в спальню, она заметила, что щеколда, запирающая дверь, переставлена так, что ее невозможно было запереть изнутри.
На улице шел дождь, шум которого всегда действовал на нее успокаивающе. Но сегодня ни уютно обставленная спальня, ни звук дождя за окном не могли унять ее всевозрастающий страх. Дом был старый. «Может быть, – убеждала она себя, – замок и раньше не работал как следует».
Эмеральда огляделась и зажгла лампу. Комната наполнилась едким запахом масла, пропитавшего фитиль.
И все-таки она не исключала такого варианта, что Антон днем послал сюда кого-нибудь из рабов, чтобы удостовериться в том, что замок действительно не работает. Комната находилась на отшибе. Лучшего места не найти мужчине, который будет приходить сюда к женщине, которую считает своей собственностью…
Она должна немедленно покинуть этот дом, бежать куда глаза глядят.
«Надо собираться уже сейчас», – подумала она с внезапной решимостью. Немного одежды и денег – вот и все, что ей нужно. Она сможет продать свою изумрудную подвеску и купить билет на пароход, следующий на Север. Она постарается как можно дальше уехать от Ста Дубов.
Эмери принялась вынимать платья из громоздкого платяного шкафа и складывать их на кровати. Оставалось только достать с чердака саквояж и проститься с Анной.
Анна. При мысли о ней руки у Эмери безвольно опустились и глаза заволокли слезы. Вскоре она потеряет дом и женщину, которая заменила ей мать. Щемящее чувство одиночества овладело девушкой: этот дом стал для нее родным, здесь все любили ее. Больно было расставаться с кузинами и тетей.
Но, увы, бегство стало необходимостью. Ей нельзя больше оставаться здесь. Эмери смахнула слезы.
Внезапно послышался какой-то скрип. «Дом старый, – убеждала она себя, – это трещит обшивка».
Поскрипывание повторилось, и на этот раз она ясно услышала звук шагов.
Платье выскользнуло из ее рук.
Дверь открылась.
– Антон! – гневно воскликнула она. – Ты не имеешь права входить сюда!
– По закону я, как хозяин, имею право входить в любое из помещений дома. Фактически ты, как и дом, принадлежишь мне. Ты такая же моя собственность, как и любая из рабынь в поместье.
Она отступила на шаг. Во рту у нее пересохло, она даже не могла закричать. Когда он подошел поближе, она увидела, что на нем черный шелковый халат и в руках он держал что-то, похожее на шелковый шнур или веревку.
Содрогнувшись от ужаса, она вспомнила рубцы на запястьях и вокруг коленей Люсинды, красные и кровоточащие. Если Люсинду связали и она боролась, чтобы высвободиться…
Голос Антона звучал хрипло и будто издалека.
– Сними одежду, красотка Эмери. У покупателя есть право осмотреть товар на аукционе рабов? А сейчас у нас будет такой маленький аукциончик для нас двоих, и я хочу осмотреть то, чем собираюсь овладеть.
– Нет, – прошептала она, разжав пересохшие губы. – Нет, Антон, я не буду участвовать в воплощении твоих грязных фантазий!
Она отступила к кровати и оказалась прямо перед туалетным столиком, на котором лежал томик Эдгара По – солидная книга в кожаном переплете. Она принесла ее в спальню днем, не подозревая, какими кошмарами, не придуманными, а настоящими, будет заполнен вечер.
Едва сознавая, что делает, она швырнула в Антона тяжелую, обитую металлом книгу, угодив ему прямо в висок. Он пошатнулся, из пореза потекла кровь.
– Будь ты проклята, маленькая сука! – закричал он. – Я заставлю тебя пожалеть об этом, весьма и весьма пожалеть.
Он смотрел на нее, тяжело дыша, и Эмери истошно закричала.
Глава 3
– Бедное дитя, как я могла допустить такое? Как он посмел? – причитала Анна.
– Я знала, тетя, что это рано или поздно случится. Но, к счастью, беды не произошло. Он… Он вовремя остановился.
Эмери чувствовала себя совершенно разбитой после пережитого потрясения. Еще одно несчастье: расстроенная тетя Анна с ее больным сердцем. Но прибежала к ней не она, а это несколько меняло дело. Одна из рабынь услышала ее крик и прибежала наверх. Следом примчалась Чармиан, которая, должно быть, тоже услышала шум. Антон, застигнутый врасплох, вынужден был уйти, пробормотав что-то насчет летучей мыши, попавшей в ловушку, и женских истерик по поводу подобных пустяков.
– Найди эту летучую мышь, Чаффи, – приказал он одной из испуганных рабынь, – и убей ее, а не то я заставлю тебя заплакать.
Антон уходил на свою половину вне себя от ярости. Со всей ясностью Эмери понимала, что эта стычка – первая, но далеко не последняя. Если она останется здесь, ей несдобровать. Антон не забудет своего обещания поквитаться с ней.
Сейчас, через пять минут после его ухода, Эмеральда была в спальне тети, дышавшей теплом и покоем. Мягкий свет лампы заливал комнату.
– Эмери, – с надеждой в голосе заговорила она, – Эмери, как нам быть? Я поговорю с сыном, отчитаю его, скажу ему, что он не смеет так поступать с тобой…
– Он снова придет ко мне, тетя, – с горечью произнесла Эмери, – он пообещает тебе, что этого больше не повторится, но поступит по-своему, и ты ничего не сможешь сделать.
– Но… Он должен прекратить свои домогательства. Я уверена в этом. Наверняка после того как я поговорю с ним, Эмери, он поймет, что ведет себя недостойно. В конце концов он получил хорошее воспитание…
Анна говорила все тише, рука ее потянулась к левой груди.
– Боюсь, тетя, что его обещания будут лживы. Он задался целью изнасиловать меня и не отступится, если я останусь. Я должна уехать, и чем скорее, тем лучше.
Мне надо уехать туда, где меня никто не знает. Где меня не будут преследовать как рабыню.
– Но, Эмери! Это твой дом, здесь живут люди, которые тебя любят. Куда ты поедешь? Что ты будешь делать?
– Я не знаю, – неуверенно ответила Эмери. – Но после того, что произошло, у меня не остается выбора. Кроме того, – добавила она, – я уверена в том, что я не рабыня. Ошибке в завещании можно найти какое-нибудь разумное объяснение. Может, мой отец и убежал вместе с Офелией, но она умерла, как и ее ребенок, и отец женился на другой женщине, и у них родилась я?
Анна с сожалением посмотрела на нее:
– Эмеральда, если бы все было так, как ты говоришь, то твой отец вернулся бы домой.
– А что, если он не хотел возвращаться? Что, если у него были причины не делать этого?
– Тогда бы он написал.
«Письма иногда пропадают», – хотела возразить ей Эмеральда, но что-то во взгляде тети остановило ее.
– Может быть, я поговорю с Антоном, заставлю его понять…
«Какая все-таки наивная эта тетя Анна, – подумала Эмери. – Видно, мало она видела в жизни зла и жестокости. А может, просто отказывается признаться себе самой в том, что ее сын Антон – воплощение дьявола, отъявленный негодяй, которого нельзя ничему научить».
– Тетя, ты прекрасно знаешь, что говорить с Антоном бесполезно, и потом… – Эмери засмеялась. – Он будет постоянно преследовать меня, и мне будет нелегко затеряться среди Чармиан, Коры и других девушек.
Повисла напряженная тишина.
Тетя Анна прошлась по комнате и опустилась на стул с замысловато изогнутой спинкой. Лицо ее побелело как полотно.
– Понимаю, – медленно проговорила она, сжав руки.
Эмеральда бросилась в ее объятия:
– О, тетя, мне жаль, что так произошло. Если бы это зависело от меня, я бы никогда…
– Я знаю, что в этом нет твоей вины. – Анна выпрямилась. – Ну что же, Эмеральда, – заговорила она. – Я очень рада, что тебе достался изумруд. Ты должна взять его с собой и продать, когда тебе понадобятся деньги. Я отдам тебе все наличные деньги, которые есть у меня. И еще жемчужины, что подарил мне Кельвин. Возьми все, что сможешь увезти. Зашей драгоценности и деньги в полотняный мешочек и носи его на теле, чтобы ты их не потеряла и их у тебя не украли.
Эмеральда горестно вздохнула, потрясенная самоотверженностью Анны.
– Но я не могу взять у тебя драгоценности и деньги, ведь дядя оставил их тебе…
– Он уже не узнает, как я ими распорядилась, – с грустью сказала Анна. Она поднялась со стула и разгладила складки на черной шелковой юбке. Пятна лихорадочного румянца подчеркивали нездоровую бледность ее лица.
– У меня есть дальние родственники в Охо, двоюродные сестры. Ты сможешь поехать к ним. Сначала вверх по реке, затем по суше. Я дам тебе рекомендательное письмо. Они солидные фермерши, и я уверена, что они примут тебя как полагается, у тебя будет дом или в крайнем случае они помогут тебе подыскать работу.
Охо – так далеко. Боль сдавила Эмеральде грудь.
– Эмери, дорогая, – словно прочитав ее мысли, продолжила Анна, – тебе надо уехать на Север, туда, где рабство запрещено. Ты выглядишь как белая, и, насколько я понимаю, ты и есть белая. И все-таки на Севере ты будешь в безопасности. От Кельвина, от… от всех, кто знает о твоем происхождении. Ты сможешь забыть все это, забыть нас и жить нормальной жизнью.
– Я тебя никогда не забуду, тетя, – прошептала Эмеральда.
– И я тебя, дорогая.
На следующее утро Кальвар отвез ее на пристань, и она взошла на борт парохода, который увозил ее на Север.
Эмеральда сидела на кровати в гостинице Сант-Луиса, лениво размышляя, спускаться ли ей к ужину, или не стоит. Последние пять дней донельзя вымотали ее. Когда ей было девять лет, она пережила подобное долгое путешествие, но тогда она была под опекой жены капитана, а сейчас – совершенно одна.
По совету тети она отправилась в поездку во всем черном, с густой вуалью на лице. Тете казалось, что таким образом она сможет избежать внимания мужчин, и никто не станет задавать ей лишних вопросов: причина ее путешествия была очевидной окружающим без слов – смерть кого-то из близких.
– Ни при каких обстоятельствах, Эмери, не разговаривай с мужчинами, не пытайся спрашивать у них дорогу, – советовала ей тетя Анна. – Если они втянут тебя в разговор, имей в виду: ничего хорошего из этого не получится. Маловероятно, чтобы кто-нибудь из них желал тебе добра. Юная девушка, путешествующая в одиночестве, действует на этот сорт людей как приманка. Если тебе надо будет спросить совета, обратись к приятной на вид женщине, желательно постарше. О, как бы мне хотелось отыскать знакомых среди тех, кто поедет с тобой…
Но времени на это не было. Почти всю ночь они паковали багаж, чтобы Эмери успела отъехать на рассвете.
Все эти дни перед ее взором был один и тот же однообразный пейзаж: коричневая гладь воды, клочки леса по берегам, плантации, пристани, дамбы, временами высокие обрывы. Сейчас она в Сент-Луисе, прибрежном городе, в ожидании парохода, чтобы плыть дальше вверх по реке.
«Охо, – грустно думала она, – что ждет меня там?» Тоска по дому вдруг сжала ее сердце. Она вспомнила усадьбу Сто Дубов, Кору, Чармиан, тетю Анну – всех, кто был ей так дорог. Что с ними сейчас? Может быть, Антон переключился на сестер? Как складываются отношения у него с тетей Анной?
Эмеральда достала рекомендательное письмо и стала перечитывать его.
«Дорогая кузина Франклин!
Я пишу это письмо как рекомендательное для моей племянницы, Эмеральды Реган, которая едет в Охо, чтобы разузнать побольше о своем отце, который, как ей кажется, умер недалеко от Толедо. Я пыталась отговорить ее, но она настояла на поездке, что, безусловно, делает ей честь, поскольку она руководствуется самыми благородными мотивами. Могу засвидетельствовать, что моя племянница прекрасной души человек и высоких моральных устоев. Она успешно окончила школу Виланд в Батон-Руже. Я надеюсь, что ваше сердце отзовется и вы окажете моей племяннице гостеприимство и поможете подыскать ей подходящую работу на время, пока она будет занята поисками сведений об отце.
Искренне ваша,
Анна Робелэнд Делани».
История, изложенная в письме, показалась Эмеральде не очень правдоподобной, и она сомневалась, что она не покажется таковой кузине Франклин. Ни одна уважающая себя девушка не пустится в путешествие через всю страну в одиночестве, если на то не будет чрезвычайных обстоятельств.
Она старалась не думать о том, что ее могут не захотеть принять, даже пустить на порог, и стала решать проблему, которая в данный момент была более насущной: надо было где-то поесть.
Сейчас она наконец почувствовала голод. Все эти дни путешествия одна мысль о еде вызывала у нее приступы тошноты. Очевидно, это объяснялось тоской по утраченному дому, но, если и дальше ничего не есть, можно совершенно ослабеть, а для путешествия требовались силы. Кроме того, лицо у нее осунулось, щеки утратили румянец. Еще немного, и она может потерять всю свою привлекательность.
«Перестань тосковать, – приказала себе Эмеральда. – Пора взглянуть правде в глаза. Если бы дом в Батон-Руже был твоим, Антон не посмел бы так себя вести. Ты была всего лишь приживалкой, но, как бы там ни было, сейчас это уже не имеет значения».
Эмеральда сложила письмо и убрала его в ридикюль и уже в который раз дотронулась до того места, где под платьем был спрятан заветный мешочек с драгоценностями, проверяя, на месте ли он.
Накинув на лицо вуаль и оправив смявшиеся за время путешествия юбки, она вышла в коридор.
«Отель Плантаторов» представлял собой унылого вида здание, лишенное украшений, с длинным коридором, по обеим сторонам которого располагались комнаты для постояльцев. В одной из комнат находился портье – востроглазый человечек с неприятным лицом. Из служащих она заметила молодого парнишку, размазывающего грязь по полу замызганной шваброй, и мускулистого носильщика, который швырнул ее саквояж так, что все находящиеся там карандаши наверняка сломались. Что касается постели, то простыни были явно не первой свежести.
Однако все это можно и должно пережить, неизвестно, с чем еще предстоит ей столкнуться в пути. И надо заставить себя есть, какой бы несъедобной ни казалась еда и как бы ни сопротивлялся желудок. Если она не будет есть, она потеряет силы. И что тогда с ней будет?
Проходя по коридору, она услышала детский плач, высокий и капризный, а затем женский голос, теплый и нежный.
Коридор делал поворот, и, повернув, Эмери увидела женщину, довольно бледную, с рыжевато-каштановыми волосами. Было заметно, что она ждет ребенка. Рядом с ней была девочка лет четырех. Она держалась за мамину юбку, уткнувшись головой ей в живот.
Девочка очень походила на Кору, кругленькая, ладная, вылитая маленькая Кора.
– Сюзанна, милая, ты не должна так себя вести. Я тебе дам хлеба, как только мы придем в комнату. – Голос женщины звучал так же мягко и напевно, как у Анны, хотя она и старалась говорить строго.
– Нет! Я не хочу хлеба, я хочу фруктов в сахаре! – не унималась девочка.
Эмери шагнула им навстречу и, повинуясь внезапному чувству, вытащила из сумочки пакетик цукатов, которые Анна успела сунуть ей в последний момент.
– Прошу вас, – сказала она, – отдайте это вашей девочке. Мне вовсе не хочется их есть, зачем же добру пропадать?
Женщина взглянула на Эмеральду и улыбнулась:
– О, благодарю вас. У нас нет денег на сладости. Нам надо приберечь их для самого необходимого, ведь нам предстоит долгий путь: мы едем на запад, в Калифорнию.
И снова Эмери уловила в голосе женщины те же нотки, что у Анны, которую ей больше не суждено увидеть.
– Кушай на здоровье, – сказала Эмери девочке и быстро отвернулась, устыдившись навернувшихся на глаза слез.
