Текст книги "Джек Бестелесный (Галактическое Содружество - 1)"

Автор книги: Джулиан Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

Даже при максимальной тщательности на протяжении двадцать первого века процедуры генной инженерии были сопряжены с риском, поскольку введение дополнительных генов в индивидуальную матрицу могло вызвать самые нежелательные последствия из-за еще не изученных моментов плейотропии. Приходилось считаться и с загадками психического самовоздействия, когда сознание влияло на то, как гены "выражали себя" – иногда к лучшему, а иногда и к худшему.

Некоторые генные комплексы, вызывающие серьезные уродства, абсолютно не поддавались исправлению. Как не поддавались воздействию и некоторые "хорошие" гены, которые пригодились бы для евгенического корректирования. Индивидуальные склонности, как-то: интеллект, талант – контролировались умопомрачительным взаимодействием более шестнадцати тысяч различных генов, что практически исключало возможность генной инженерии мозга. Как, вероятно, уже сообразил читатель этих мемуаров, не удавалось успешно воспроизвести и так называемый комплекс "генов бессмертия", наследственный в семье Ремилардов – за исключением, конечно, доброго старого способа, который именуется "половые сношения".

Тем не менее ко времени рождения Джона Ремиларда "плохие" гены, ответственные за множество наследственных болезней, были определены, и немалое их число поддалось варианту генной инженерии – соматической клеточной генотерапии. В тело пациента вводится ДНК, содержащая "поправку" ущербного гена, и, если все протекает нормально, генетическая матрица корректируется и возвращается к норме.

Однако ущербные гены сохранялись в половых клетках вылечившегося человека и могли передаваться по наследству. Чтобы навсегда избавиться от такой угрозы, требовался сложный и рискованный процесс генотерапии половых клеток. Генетической коррекции подвергалась сама хрупкая оплодотворенная яйцеклетка, так, чтобы все клетки развивающегося зародыша, включая и половые, несли в себе исправленную матрицу.

Этот вид генотерапии давал отличные результаты при эксперименте с растениями и некоторыми животными. Но в сложном человеческом организме результаты чаще были неудовлетворительными: ДНК воздействовала не на те, что нужно, хромосомы зародыша. Еще до Вторжения генетики пришли к выводу, что риск при этой процедуре далеко перевешивает возможную пользу, и от нее следует отказаться из этических соображений.

Симбиарское Попечительство подтвердило этот вывод и ввело позорные Статуты Размножения с целью воспрепятствовать распространению генетических дефектов, наиболее вредоносных для человечества в целом. Все люди были обязаны пройти генетическую проверку и лишь тогда получали разрешение иметь потомство. Тем, у кого генетическая карта была наиболее безупречной особенно оперантам, – рекомендовалось иметь как можно больше детей; остальных ограничивали одним ребенком. Людей с генетическими дефектами ставили в известность о перспективе успешной генной терапии и о риске, которому они подверглись бы. Носители же наиболее вредных генов по закону вообще не имели права производить на свет детей – наказание варьировалось в зависимости от серьезности генетического дефекта и от метапсихического статуса данного индивида. Все эмбрионы подлежали проверке на дефекты не позднее, чем через два месяца после зачатия, и при обнаружении не поддающихся исправлению генов подлежали аборту. Неоперантные родители, в обход закона произведшие на свет ущербного младенца, штрафовались; у них отбиралась медицинская страховка, и они были вынуждены нести все расходы по лечению и уходу за больным ребенком. Оперантные родители, которых Симбиарское Попечительство считало, так сказать, знаменосцами человеческого будущего, подлежали смертной казни за подобное нарушение Статутов. Как и ущербный эмбрион, если он еще находился в утробе преступницы-матери. Теперь этот закон был изменен.

В результате рассмотрения дела Терезы Кендалл сознательное нарушение Статутов Размножения оперантом из преступлений высшей тяжести было перенесено в категорию менее тяжких и уже не каралось смертью, а ребенок был признан абсолютно невиновным и получал право на наилучшую медицинскую помощь, имеющуюся в распоряжении общества.

Оперантные родители (или один из них), признанные виновными по новому закону, лишались опеки над противозаконным ребенком, подвергались огромному штрафу и десять лет обязывались участвовать в общественных работах.

Поль и его влиятельные братья и сестры не выступали против проекта закона, пока он обсуждался в Интендантской Ассамблее, а, наоборот, всячески его поддерживали. Он был принят простым большинством, утвержден человеческими Магнатами Консилиума и стал законом, подписанным Дирижером Земли Дэвидом Сомерледом Макгрегором 10 мая 2052 года.

Дополнительный пункт, амнистировавший Терезу Кендалл и Рогатьена Ремиларда, был изъят в заключительных дебатах. За его сохранение проголосовали все члены Династии, за исключением Поля.

Я совсем взбеленился, когда узнал об этом, – но не Поль, а Анн телепатически сообщила мне подробности из Конкорда. Я тут же выскочил из своего магазина и кинулся за угол, к дому Терезы. День был солнечный, и новые розы на клумбе, которую она разбила под окнами библиотеки, цвели вовсю. На дорожке стоял турбоцикл Марка, из чего я понял, что он получил известие из столицы даже раньше меня. Терезу со всеми пятью ее детьми я нашел в прохладной полутемной гостиной. Джек лежал в своей индейской колыбели, которая стояла рядом с креслом его матери. Мари, Люк и Мадлен расположились у ног Терезы. Марк угрюмо смотрел в окно.

– Не беспокойся! – выпалил я. – Джека они у тебя не отнимут. Ведь еще будет суд – долгий процесс!

Она взглянула на меня безмятежным взглядом мадонны.

– Я как раз объясняла детям то, что мне сказала их тетя Анн. Суд над нами назначен на ноябрь, но до тех пор у нас есть две возможности получить помилование. Первая, и, по мнению Анн, более вероятная, – действовать через Директорат Конфедерации Землян. Анн тоже в нем состоит и сделает все возможное. Она полагает, что Поль счел необходимым публично выразить свое неодобрение вызову, который я бросила закону, и потому он проголосовал против пункта об амнистии. В любом случае Ассамблея его не утвердила бы. Но когда прошение о помиловании будет подано Директорату, они настоят на том, чтобы нас простили.

– Хм! – сердито буркнул я. – Пусть постараются! Ведь суд признает нас виновными. Ты-то в состоянии заплатить любой штраф, а твои десять лет общественных работ наверняка сведутся к урокам музыки на чертовой Сибирской планете. Но мой магазинчик и так все время балансирует на грани банкротства, и даже самый небольшой штраф его прикончит. И у меня нет ни малейшего желания все следующие десять лет моего бессмертия сажать елочки в каком-нибудь мэнском питомнике, подставляя задницу оголтелым комарам.

Мадди захихикала, а Люк захныкал:

– Не хочу, чтобы маму сажали в тюрьму. Она же совсем недавно вернулась к нам.

Малыш Джек спросил: "Что такое тюрьма?"

– Жуткое местечко, – ответила Мадди и тут же проецировала устрашающий образ средневековой темницы и камеры пыток. Младенец залился плачем.

– Дурачок, никто маму в тюрьму не посадит, – заявила Мари, телекинетически наступив Мадди на ногу. – И дядюшку Роги – тоже. В тюрьму сажают только очень плохих людей.

Все еще всхлипывая и икая, Джек сказал: "А родить меня было всего лишь умеренно плохим?"

Тереза засмеялась, взяла малыша на руки и поцеловала его.

– Нет, конечно! Это было вовсе не плохо, а только незаконно. А это огромная разница. Мари отнесет тебя в спальню и все тебе объяснит, а потом пора и бай-бай. Попозже придет бабушка Колетт с новой порцией хороших генов для тебя, и, чтобы они сработали, ты должен как следует отдохнуть и набраться побольше самовосстанавливающихся мыслей!

Малыш согласился: "Хорошо, мама".

Тереза отдала младенца Мари, а Мадди с Люком велела пойти поиграть. Когда младшие ушли, Марк отвернулся от окна.

– А что будет, если папа и тетя Анн не сумеют убедить Директорат помиловать вас с дядюшкой Роги?

– Тогда мы апеллируем к Дэвиду Макгрегору, – ответила она спокойно. Планетарный Дирижер имеет право помилования, и даже лилмик не может отменить его решения.

– Если Макгрегор склонен к милосердию, – пробурчал я.

– Вероятно, у вас больше шансов на его помощь, чем на помощь папы, отрезал Марк.

– Не смей так говорить! – упрекнула его Тереза.

– Сколько еще оправданий для рождения собственного сына потребуется папе? – горячо спросил Марк. – Даже предварительная оценка показывает, что такого могучего сознания человеческая раса еще не знала! Ты поступила абсолютно правильно, не допустив, чтобы он стал жертвой аборта! Когда-нибудь он станет сверхЭйнштейном! А папа способен думать только о своих драгоценных принципах и о том, что скажут чертовы симбиари и крондаки. Он даже не приезжает навестить Джека!

Решимость Терезы поколебалась. На ее глаза навернулись слезы, и она сжалась в уголке кушетки. А потом безмолвно воззвала ко мне на персональной волне.

– Ну, хватит, – резко сказал я Марку. – Выразил праведное негодование, а теперь катись отсюда!

У мальчика хватило совести устыдиться. Он угрюмо попросил у матери прощения, обещал навестить Джека завтра же и удалился. Я выждал, пока рев его турбоцикла не замер вдали, и только тогда сказал Терезе:

– Ему же только четырнадцать. Интеллект взрослого, а такт и терпимость грубияна подростка.

– Я знаю... а с Джеком он ведет себя замечательно. Приезжает чуть не каждый день, несмотря на такую нагрузку в институте.

– А это правда... что он сказал про сознание Джека? Я с самого начала нутром чувствовал, что из малого выйдет толк. Что, психологи правда подтверждают?

Она пожала плечами:

– Как будто. Колетт сказала мне на прошлой неделе. Извини, Роги, что забыла рассказать про это. Видишь ли, я никогда не сомневалась, что Джек уникален, и тесты только подтвердили то, что мне было ясно с самого начала. Да... очень больно, что Поль все еще воспринимает его как досадную помеху, вместо того чтобы гордиться им. Мне остается только молиться, чтобы он изменил свое мнение, хотя бы когда мы будем амнистированы. – Она посмотрела мне прямо в глаза: – Нам с тобой ничего не грозит. Я знаю. Пожалуйста, не тревожься из-за этого, милый.

Я заверил ее, что не стану тревожиться, а потом сказал, что мне нужно вернуться в магазин. Тереза проводила меня до двери, и мы увидели наземную машину Колетт Рой. Она затормозила у крыльца.

– Как идет терапия? – спросил я у Терезы.

Она снова улыбнулась.

– По словам Колетт – очень хорошо. Ты сам видел, Джек совершенно здоров. Вполне возможно, что его сознание нейтрализует вредное воздействие дефектных генов.

– Молодец! – от души похвалил я и сбежал, торопливо помахав Колетт.

Две недели спустя Колетт объявила семье, что все гены-заменители внедрены в организм Джека с полным успехом. Теперь нам оставалось только терпеливо ждать, смогут ли они устранить все дефекты. Периодически он будет проходить полное сканирование в старинной Хичкоковской больнице, ставшей частью Генетического центра. Кроме того, ему имплантировали крохотный диагностический монитор, который предупредит Колетт о любых изменениях.

Тем временем Джек жил жизнью нормального младенца, а потому Тереза с детьми присоединилась к остальным членам семьи, съехавшимся в канун Дня Памяти на виллу Адриена и Шери на Нью-Гемпширском побережье, под Раем. По традиции в этот день открывался лодочный сезон. Во вторник 28 мая Тереза вернулась с Джеком в Хановер, где в Феррандском центре метанауки ему предстояло пройти тестирование на способность к самоисправлению. С ними уехал и Марк, которому предстояли весенние экзамены. Младшие дети с няней Гертой остались у Шери до конца недели.

Двадцать девятого мая в парке Уоллис-Сэндс, в двух километрах к северу от Рая, оперантка Фрэнсис Шредер исчезла бесследно, купаясь в море. День спустя молодой оперант Скотт Линч исчез из парка Хэмптон-Бич в нескольких километрах южнее Рая. Тела их найдены не были.

Мадлен Ремилард, которая плавала вдоль берега на маленьком катамаране и двадцать девятого и тридцатого, утверждала, что видела плавник акулы. Четверо детей, плававшие вместе с ней, – Селина, Квентин, Гордо и Парни ничего необычного не заметили. Береговая охрана вывесила объявление "Берегись акул" и почти до конца лета вела бдительные наблюдения.

Конец июля и весь август Мари, Мадлен и Люк проводили на берегу моря, гостя либо у Шери, либо у Люсиль с Дени на их даче, как и остальные маленькие Ремиларды и Макаллистеры. Еще два пловца стали, видимо, жертвой акул: оперант, чей перевернутый ялик обнаружили в прибрежных водах островов Шоалс, и оперантка, исчезнувшая, когда отправилась поплавать на заре с пляжа Солсбери в Массачусетсе, к югу от границы Нью-Гемпшира.

Старшие Ремиларды отнеслись к этим трагедиям здраво и не запретили своим детям купаться: если они будут держаться вместе и сканировать море, не появятся ли опасные хищники, с ними почти наверняка ничего не случится.

30

Рай, Нью-Гемпшир, Земля

2 сентября 2052

Весь день в пикниковой яме на пляже горел костер, пока кирпичная прокладка не раскалилась докрасна, и теперь Адриен Ремилард аккуратно выгребал последние тлеющие угли. Четверо детей, назначенные поварами на этот день, надели пестрые фартуки поверх купальных костюмов и расставили наготове корзинки и картонки с припасами. Те их братья и сестры, родные и двоюродные, которые не купались и не катались на досках, собрались вокруг и отпускали шуточки.

– Все в порядке! – объявил Адриен, отбрасывая последнюю дымящуюся головешку. – За дело, повара!

Его старшая дочь Адриена в высоком поварском колпаке вдобавок к фартуку отдала телепатическую команду Марку и Макаллистеру, и они начали сбрасывать морские водоросли из большой кучи на плассбрезенте в яму. Раздалось оглушительное шипение, и из ямы взвилось огромное облако пара, пахнущего йодом. Младшие ребятишки завизжали. Когда дно ямы устлал толстый слой водорослей, Адриена скомандовала:

– Картошку в яму!

Она и ее двоюродная сестра Каролина принялись метать в яму обернутые фольгой клубни, прибегая к ультразрению и психокинезу, чтобы в дыму и пару попадать в нужное место. Когда все картофелины были уложены, Марк с Дугги засыпали их более тонким слоем водорослей. Теперь туда надо было уложить крабов и омаров – задача, выполнимая лишь совместным усилием всех четырех поваров. Добросердечная Адриена потребовала, чтобы Марк психооглушал каждое живое ракообразное перед тем, как оно отправлялось в яму, что вызвало бешеный хохот почти всех зрителей.

– Кукурузу в яму!

Они с Каролиной бросили туда несколько охапок спелых початков, а мальчики засыпали их остатками водорослей, после чего все четыре повара нагребли поверх всего кучу песка, чтобы жар и пар сохранились внутри. Зрители прокричали "ура" и разбрелись кто куда.

Приступить к пиршеству можно было лишь через несколько часов. Тогда за деревянными столами на пляже соберется вся семья и примется за яства, извлеченные из ямы, а также за салат и персиковый пирог, которые повара попозже приготовят на кухне дома.

Марк полоскал пласс из-под водорослей в гремящих волнах, когда к нему подошел Люк, большеглазый и очень серьезный.

– Я рад, что ты убил крабов до того, как их бросили в яму, – тихонько сказал он брату. – А то некоторые другие... хотели послушать, как они будут телевопить... ну, поджариваясь. Понимаешь?

– Садистские поганцы! – буркнул Марк. – Ну-ка берись за край и помоги мне.

Люк послушно ухватил пласс.

– Мадди один раз убила ночную бабочку для Джека. Сказала, что хочет, чтобы он эмп... эмпатировал. И еще хотела убить для него воробья, а он не позволил. Сказал, что уже разобрался в этом понятии. А она разозлилась. Вот как сегодня, когда ты оглушал крабов.

– Черт! Ну и стерва. Понятно, почему Джек сказал мне, что она ему не нравится. Придется с ней потолковать. – Тут он заметил, что его младшая сестра в сотне-другой метров дальше по берегу спускает на воду катамаран с Квинтом, Гордо, Парни и Селиной. Он дальнировал им всем: "Ребята: помните про акул!"

Они ответили: "Есть СЭР Офицер Друг Сэр!"

Лицо у Люка было расстроенное.

– Убивать трудно, Марк?

– Таких тварей, как крабы и омары, – нет. Или червей, жуков и всякую другую мелочь.

– А большого ты никого не убивал?

– Нет, – резко ответил Марк. – И хватит об этом! – Он встряхнул пласс и сложил его. – Хочешь помочь? Отнеси в дом и повесь на перилах задней веранды.

– Я бы не смог никого убить. Даже комара. Я их просто отгоняю.

– Ну и отлично. Только не отгоняй в мою сторону. – Марк направился назад к яме, и Люк поплелся за ним. Адриена с помощью Дугги и Каролины собирала корзины из-под крабов, вилы, которыми мальчики сбрасывали водоросли, и все прочее.

– Марко, а если бы за тобой погналась акула, ты бы мог ее убить? спросил Люк.

– Не знаю. Акулы жуткие чудища. Джо Каналетто рассказывал, что если отрубить у акулы голову, голова все равно может тебя укусить.

Люк вздрогнул.

– Тут ведь водятся акулы, так все говорят. Я больше не стану купаться в океане. Никогда!

– Тебе нечего бояться. Только пользуйся ультразрением и, если увидишь акулу, просто скажи ей: "Я не съедобный. Убирайся!"

– Но это же не помогло четырем оперантам, которые пропали, – с сомнением заметил Люк.

– Они купались в одиночку и, наверное, не обращали внимания ни на что вокруг. А теперь марш домой и повесь пласс.

Он смотрел, как мальчик, такой худенький в плавках, заковылял к дому. Люк станет сильным по достижении половой зрелости, когда его тело будет наконец полностью восстановлено в регенванне. И хотя его метаспособности, по оценке, достигали уровня Великого Магистра, он все еще практически не мог ими пользоваться. То, что ему пришлось перенести в раннем детстве, превратило его в метапсихического калеку. Марк вдруг спросил себя, а не случится ли то же и с Джеком, если его генетические дефекты не поддадутся терапии.

– Помоги мне унести мешки из-под водорослей, – окликнула его Адриена.

– Ладно, – ответил Марк. Два других повара уже ушли с вилами и пустыми корзинами. Над песчаной горкой курился пар, и молодая чайка поклевывала обрывки водорослей. Адриена мешком смахивала песок и птичий помет со столов.

– Нам осталось только отнести эти мешки к насосу и выстирать их, а тогда мы свободны, пока тут все не испечется.

– Согласен! – сказал Марк, собрал свою долю осклизлых джутовых мешков, и они зашагали по низким пологим дюнам к огромному серо-белому дому. На длинной передней веранде сидели взрослые, и перед тем как Марк с Адриеной завернули за угол туда, где на бетонной плите был укреплен старый насос, Тереза помахала им, а Джек сказал: "Привет!"

На заднем дворе, уже погрузившемся в тень, потому что солнце клонилось к западу, слышался смех, и они увидели за деревьями убегающих Дугги и Каролину. Каролина несла одеяла. Марк нахмурился.

– Ну, во всяком случае, мы знаем, чем они займутся в свободные часы.

Он ухватил выкрашенную красной краской железную ручку насоса и начал качать.

– Они влюблены, – ответила Адриена, выворачивая мешок наизнанку и подставляя его под струю. – Уже все лето. Неужели ты не замечал? А мы все знаем.

– Дураки несчастные.

– А по-моему, это прекрасно. Им обоим по шестнадцать, и, значит, у них есть полное право любить друг друга...

Марк презрительно фыркнул.

– Использовать друг друга, хочешь ты сказать. Любовь! Биология, и ничего больше. Один набор слишком активных подростковых гонад взывает к другому, порождая дерьмовые эмоциональные сложности и горести на пути к продолжению рода.

– Человеческая любовь, – объявила Адриена, выжимая мешок, – благородна и священна. Так утверждают все философы.

– Священна? Не больше чем пописать! Если хочешь знать, Адди, так, на мой взгляд, секс – это сплошное занудство и зряшная трата времени. Только вспомни, сколько знаменитых людей – и притом умных! – на протяжении истории вели себя как последние идиоты из-за секса: Мария Стюарт, Генрих Восьмой, Оскар Уайльд, Джон Кеннеди, доктор Луиза Рандаццо! Не говоря уж о миллионах миллионов мужчин и женщин, которые губили себя или ничего в жизни не добивались, потому что гонялись за представителями другого пола, или растили одного чертова ребеночка за другим, или работали как лошади, чтобы прокормить всех детей, народившихся из-за того, что мужу нужно было лапать свою жену... Человечеству было бы куда лучше, если бы нас всех стряпали в ретортах, как зародышей, которых выращивают для заселения колонизируемых планет.

Адриена выпрямилась и смерила его яростным взглядом. На ней был дурацкий поварской колпак, темные волосы слиплись от пота, лицо обгорело на солнце, и нос слегка облупился.

– Вот, значит, чему вас учат в Дартмуте?

– Нет, – ехидно ответил Марк. – Я сам это вычислил, наблюдая и рассуждая. А чему учат вас, математиков, в Технологическом? Как стать благородными и священными секс-бомбами?

– Ты шутишь! – Адриена встала в позу и запела:

Три-та-тута, три-та-тута!

Девочки из Института.

Мы не ломаемся

И не вляпаемся!

Мальчикам даем от ворот поворот!

Марк взвыл от смеха, изо всех сил нажал на ручку, подставил ладонь под струю и окатил Адриену водой. Она взвизгнула и хлопнула его мокрым мешком.

– Боже мой! – протянула она. – Какие мы с тобой замечательные образчики высшей метапсихической формы жизни! – Она бросила мешок и шагнула к Марку. – Я некрасивая, а ты красавец. Нам по четырнадцать, и мы никогда не целовались... Марко, давай попробуем.

– Черт! Нет.

Она смеялась, но в глазах у нее пряталось что-то еще.

– Взгляни на это, – сказала она небрежно, – как на эмпирическое упражнение. Или ты боишься проверить экспериментально свою антисексуальную гипотезу?

Он перестал улыбаться. Его эмоции были забаррикадированы, а серые глаза стали гранитными. Внезапно он сжал ее голову мокрыми ладонями и нагнулся к ее запрокинутому лицу. Их губы встретились: ее похолодели от страха и собственной смелости, его были теплыми, слегка полуоткрытыми. Глаза они не закрыли, и она почувствовала, что тает, когда его язык мягко проскользнул между ее губами, а затем сильно нажал. Словно она попробовала душистый мед, а потом пряный мускус, а затем дразнящую кислоту яблока, такую пьянящую, что у нее закружилась голова и исчезли все тщательно сплетенные психоэкраны, за которыми она старательно пряталась, когда оказывалась рядом с ним. Глаза у нее закрылись, а по телу разлилась сладкая чудесная боль, но она по-прежнему видела Марка и знала, что он видит ее, и внешне, и внутренне – всю. И понимает ее.

Потом они неловко отступили друг от друга, все еще в своих дурацких фартуках, босые, с руками и ногами, облепленными песком, слизью водорослей и обломками кукурузных стеблей. Он улыбался своей сводящей с ума чуть кривой улыбкой, а его сознание оставалось непроницаемым, как всегда.

– Адди, дуреха. Ты никак не можешь любить меня. Это только секс.

– Я не хотела, чтобы ты узнал, – прошептала она, горько раскаиваясь, что спровоцировала его на этот поцелуй. Потом спросила нерешительно: – Ты совсем-совсем ничего не почувствовал?

Он промолчал.

Она взмахнула руками в беспомощном, почти комичном раздражении.

– Я ничего не могу поделать с этим, Марко, так есть. Чертовы подростковые гонады! Но не беспокойся, я не собираюсь донимать тебя тоскливыми вздохами. Все останется по-прежнему. Платоническая дружба между кузеном и кузиной. Идет?

– Идет, – ответил он и наконец-то улыбнулся.

– Искупаемся? – предложила она деловито. – Мы оба перемазались, и хотя бы одному из нас надо охладиться.

Марк почти незаметно указал на пылающее небо. Адриена подняла глаза и увидела приближающийся с запада серебристый ролет.

– Это мой отец, – сказал Марк. – Мне надо его увидеть. Вымоюсь здесь под насосом.

– Ладно. Но не забудь: я жду тебя в кухне ровно в девятнадцать часов помочь мне с салатом и персиками. Бог знает, явятся ли эти идиоты, Дугги и Каролина.

И она убежала на пляж, вновь надежно замкнув свою безответную любовь к Марку. Бросив фартук на стол, она кинулась по горячему песку навстречу волнам, поднырнула под буруны и поплыла на глубину.

Вдали на сверкающей зыби покачивался катамаран.

Фурия наблюдала сверху и увидела, как плывущая девочка внезапно повернула в сторону катамарана, подчиняясь неумолимому принуждению. Никто на пляже не обращал внимания на далекую лодку.

"Все равно, – приказала Фурия Гидре, – прежде уведи ее еще дальше в море".

ДадададаДа! Я так рада, что последней будет она. Я ее НЕНАВИЖУ!

Все лето ты хорошо питалась, милая Гидрочка. А теперь тебе надо отдыхать и набираться сил для метаморфозы. Для нас наступает опасное время, и мы должны быть очень осторожны.

Ничего я могу подождать я буду умницей я становлюсь все сильнее сильнее ах Фурия это так здорово я тебя так люблю и я ХОЧУ достигнуть зрелости и тогда придет черед Марка ведь правда ну пожалуйста а тогда я стану сильнее Джека и всех других...

Посмотрим. А пока насладись последним психояством милая моя крошка и усни. Спи тихонько и жди пока я тебя не разбужу.

Традиционный американский День Труда Галактическое Содружество не праздновало, и Директорат Конфедерации Землян в Консилиуме заседал в Конкорде весь понедельник. Большую часть времени заняло обсуждение и голосование по вопросу об амнистии Терезы Кендалл и Рогатьена Ремиларда.

Поль очень устал, был расстроен, и, будь хоть какая-то возможность уклониться от участия в последнем семейном пикнике, он предпочел бы остаться в Конкорде. Но постановление Директората все равно попадет в вечерние новости, и рано или поздно ему придется встретиться с Терезой и всей семьей, а потому он приехал.

Опускаясь в серебристом яйце на площадку за большим домом, он увидел, что его ждет Марк. Он сублиминально непристойно выругался и тут же ощутил огромное облегчение. Хотя бы этого постреленка удалось выгородить. Человеческий Магистрат принял к сведению показания дядюшки Роги, что он один помог Терезе бежать и спрятал ее. В результате средства массовой информации сделали из старика героя, а уж Терезу и вовсе чуть ли не обожествляли. В них видели мучеников во имя человеческой свободы, и провал первой попытки их амнистировать вызвал бурю негодования у широкой публики у оперантов и у неоперантов.

Сегодняшнее постановление Директората чревато еще большей шумихой.

Марк, одетый только в плавки, поздоровался с отцом без малейших эмоций. В присутствии дьяволенка экранироваться большого смысла не имело. Да и самый тупой нормаль сумел бы прочесть по лицу Поля, каким было решение.

– Мне очень жаль, сынок, но Директора проголосовали против амнистии пятеро против четверых. Я воздержался. Мой голос все равно ничего бы не дал: при равном числе голосов вопрос поступил бы на рассмотрение Консилиума.

– Да, конечно. – Они пошли рядом по дорожке к дому. Шери обсадила ее многоцветными однолетниками – циннии, золотые шары, петуньи и космеи соперничали яркостью красок с кружившими над ними бабочками.

– Кто проголосовал против? – спросил Марк.

– Виджайя Мукерджи, Директор искусств, – признаюсь, это была неприятная неожиданность. Куок Зен-ю, чванный экономист, Рикки Сиснерос, Директор, никого не курирующий. Директор по колонизации Ларри Этлин... и твоя тетя Анн.

– Анн! – Марк остановился как вкопанный. – На Ассамблее она голосовала за дополнение об амнистии... И утверждала, что проголосует "за", когда прошение поступит в Директорат!

– Она передумала, когда стало очевидным, что "за" высказываются Директора... э... наименее преданные идее солидарности Галактического Содружества.

Марк навострил уши.

– И кто же был "за"?

– Эта русская, Директор по науке. Та, которая произнесла речь с требованием открыть больше планет для колонизации неоперантами. Анна Гаврыс-Сахвадзе. И еще два никого не курирующих члена Директората, ее приятели – Хироси Кодама и Эси Даматура. Эси всегда мутила воду против Содружества в Африканском Интендантстве, а азиаты не смирились с тем фактом, что среди человеческих Магнатов так велик процент белой и американо-индейской расовых групп. Четвертой "за" проголосовала Нисса Холуалоа, что понятно, если учесть ее полинезийское происхождение. В глубине души Нисса считает Терезу гавайкой, а не гражданкой Содружества.

Они поднялись по боковой лестнице и прошли на переднюю веранду, где сидели Шери, Тереза с младенцем, Дени, Люсиль и Аврелия Даламбер.

Джек подпрыгнул в своих индейских качелях, загугукал и воскликнул: "Марк! Возьми меня погулять на пляж!"

– Можно? – спросил Марк у матери.

– Да, милый. Только смотри, чтобы солнце не напекло ему головку.

– Ну, ладно, малыш. Пошли! – Марк отцепил братца от люльки – подарка дядюшки Роги, вдел руки в лямки и зашагал между сливовыми деревьями к пляжу под радостное попискивание Джека у него за спиной.

Поль вздохнул и налил себе лимонада со льдом. Он сразу же сообщил остальным о постановлении Директората, телепатировав напрямую, к чему операнты часто прибегали, сообщая дурные новости.

– Просто позор, – сказала Люсиль, и Поль сел рядом с ней в стороне от Терезы.

– Ты сообщил дядюшке Роги? – спросила Аврелия.

– Дальнировал ему сразу же после голосования. Но решил, что ради Терезы должен прилететь сюда сам.

– Благодарю тебя, – ответила Тереза без всякого выражения.

– Я согласен, что передача решения всему Консилиуму была бы неразумной, – сказал Дени. – Дэвид Макгрегор, несомненно, не откажет нам в помиловании.

– Ты правда так думаешь? – с тревогой спросила Шери.

– Мы с ним старинные друзья. – Дени устремил безмятежный взгляд на море, – Политические маневры и интриги теперь позади. Поль сделал свой благороднейший высокопринципиальный жест...

– Черт побери, папа! – крикнул Поль.

– ...а Анн свой, – невозмутимо продолжал Дени. – Приверженцы Содружества показали себя во всем блеске перед средствами массовой информации, как и сторонники человечества, отстаивающие свое право рожать детей без контроля извне. И теперь все сводится к очень простому вопросу: должны ли два безобидных благонамеренных человека понести суровое наказание за то, что спасли жизнь сверходаренному младенцу.

– Поль... ты тоже считаешь, что Дирижер их помилует? – спросила Шери.

– Да, – ответил Первый Магнат, не поднимая глаз. Наступило молчание.

Внезапно Тереза сказала:

– Меня пригласили спеть Турандот на открытии сезона в "Метрополитен". Кумико Минотани отказалась от ангажемента. Я думаю согласиться.

– Господи! – простонал Поль. – Тебя только это и интересует?

– Ты думаешь, тебе это по силам, дорогая? – заботливо осведомилась Люсиль у невестки.

– Партия не столько колоратурная, сколько лирико-драматическая и не очень сложная, если не считать нагонки децибелов в финале. Конечно, я не выступала уже давно. Но физически у меня теперь все в порядке. А изгнание на Обезьянье озеро даже пошло мне на пользу. Я упражнялась как безумная, голос звучит, и к концу месяца, думаю, я буду вполне готова.