Текст книги "Джек Бестелесный (Галактическое Содружество - 1)"

Автор книги: Джулиан Мэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

– Пожалуй, нам следует немного порепетировать.

– Отлично, – ответили остальные.

Координатор внезапно стал серьезным.

– В таком случае займемся сведениями, присланными Аналитиком Трома'елу. Будь мы людьми, мы бы совещались сидя.

Перед ними возник круглый золотистый стол и пять таких же кресел. Координатор опустился в одно из них привычным движением, остальные последовали его примеру с большой осторожностью.

– Крондакский Аналитик сообщил нам две очень тревожные новости. Во-первых, подозрение, что сознание мальчика Марка Ремиларда, а возможно, и его отца Поля, а также некоторых других старших Ремилардов, причастных к этому расследованию, сумели противостоять предельно интенсивному зондированию. Возникает вопрос, не виновен ли мальчик в убийстве матери и двоюродного прадеда и не решил ли отец с помощью братьев и сестер скрыть преступление сына... или, что менее вероятно, все они были соучастниками этих преступлений.

– Не объединиться ли нам в пятилистник, чтобы разобраться? – спросила Тенденция. – Потребуются лишь секунды, чтобы обозреть всю планету Земля и установить местонахождение физических тел Терезы Кендалл и Рогатьена Ремиларда – живы они или нет.

– Не требуется, – сказал Координатор. – Ставлю вас в известность, что Тереза и Роги живы. По причинам, которые пока я не хочу сообщать, мы не станем извещать Магистрат об этом факте и не передадим ему новых сведений, касающихся участия Марка Ремиларда в исчезновении этих двоих. Формально мальчик нарушил некоторые статуты Галактического Содружества, но он не убивал и не совершал других преступлений, которые касались бы нас. Его поступки оправданы в Большой Реальности, и пока их можно игнорировать. Однако мы можем рекомендовать земным властям присматривать за Марком, чтобы он ничего больше не натворил до тех пор, пока Конфедерация Землян не будет принята в Консилиум.

Душевное Равновесие старалось сдержать нарастающее негодование.

– Дозволено ли спросить, на каких основаниях ты принял такое удивительное решение?

– Нет, – отрезал Координатор.

– Эта сущность возражает! Она крайне возмущена!

Бесконечное Приближение положило руку на плечо своего оскорбленного коллеги, направило по ней успокаивающие импульсы и сказало Координатору:

– Мы принимаем твои заверения, как принимали их много раз прежде, полагаясь только на доверие к тебе. Но мы сожалеем, что у тебя нет желания поделиться с нами.

Координатор пожал плечами.

– Со временем все станет ясно... Второй вопрос, который требует обсуждения, – это психический вампиризм, связанный со смертью Соинтенданта Бретта Дойла Макаллистера. – Он заколебался, и его высокий лоб собрался складками. – В это дело я никакого вклада внести не могу и предлагаю оставить его в умелых руках и щупальцах Магистрата. Я убежден, что в конце концов оно будет разрешено и виновник преступления получит по заслугам.

Родственная Тенденция не без любопытства уставилась на свои новые руки. Пальцы переплелись, а большие пальцы крутились вокруг друг друга.

– Ты не предвидишь никаких помех с утверждением семерых Ремилардов в связи с серьезными обстоятельствами этих двух дел? И Трома'елу, и Старший Блюститель Малатрасисс испытывают сомнения в связи с посвящением этой семьи в Магнаты. Они даже высказали предположение, что нам следовало бы взвесить ситуацию и отложить прекращение Симбиарского Попечительства, на время воздержавшись от дарования человечеству автономии и гражданства в Галактическом Содружестве.

Умственная Гармония сказала:

– Многие Симбиарские и крондакские Магнаты склонны продлить опеку и установить хотя бы на один год испытательный период для Магнатов Конфедерации Землян в Консилиуме с наложением моратория на колонизацию людьми новых планет. Интуиция говорит, что в сознании этой упрямой расы все еще прячется потенциал метапсихической катастрофы.

Тенденция, Равновесие и Гармония кивнули в знак согласия.

– Друзья, – начал Координатор, – когда дела Конфедерации Землян приходят в соприкосновение с деяниями Галактического Содружества, скандалы и беды неизбежны. Что произойдет, то произойдет. Но в конце концов Единство возобладает над хаосом, уверяю вас, Попечительство симбиари должно окончиться теперь же, а прием человечества в Консилиум – пройти положенным порядком. Годичный испытательный период и мораторий на колонизацию утвердить стоит. Мы выждем несколько дней, а потом тактично оповестим об этом землян. Я хочу, чтобы возмущение нашим постановлением успело улечься прежде, чем большинство кандидатов в Магнаты прибудут сюда в Орб. Не стоит омрачать празднества.

Остальные поклонились.

– Хорошо. Мы передадим это решение властям на Земле.

Координатор поднялся с кресла и взмахнул рукой. Перед каждой сущностью возникло по сосуду с пенящейся янтарной жидкостью.

– Разрешите мне познакомить вас с еще одним человеческим обычаем чашей дружбы. В знаменательных случаях высказывается горячее пожелание и за него пьют. Это называется "тост". Я позволю себе провозгласить тост: за процветание Галактического Содружества и всех шести его Конфедераций! – Он поднял свой сосуд, осушил его и испустил глубокий вздох. Остальные послушно выпили,

– Ну, мне пора, – сказал Координатор. – Встретимся снова на приеме! А до этого времени поупражняйтесь со своими новыми телами. Вам надо освоиться с их физическими ощущениями, голосом, мышцами и прочими материальными штучками, прежде чем вы явитесь перед всем Консилиумом. – Улыбка Координатора стала чуть насмешливой, – Как вы понимаете, наше появление в подобном виде вызовет порядочное возбуждение. Так что лучше быть готовыми. А теперь я попрощаюсь с вами.

Снова вспышка – молекулы человеческого тела владыки расцепились и распределились по энергетическим решеткам.

Остальные четверо продолжали сидеть, прихлебывая напиток, и размышлять. Наконец Умственная Гармония сказала:

– Из вестибулярного сознания Координатора я почерпнула, что эта жидкость называется "Лабатским пивом". Мне приятна легкая эйфория, вызываемая небольшим содержанием алкоголя. Она снижает импульсы тревоги в примитивном человеческом мозге, что в какой-то мере аналогично радости Единства. Давайте выпьем еще.

На столике тут же появилось четыре полных бокала.

– Право же, не стоит, – с легким упреком произнесло Душевное Равновесие, но выпить не отказалось.

Родственная Тенденция поделилась более серьезной мыслью.

– Координатор практически признал, что отец и сын Ремиларды сумели провести следователей Магистрата. Следует заметить, что допрос других взрослых Ремилардов также не позволил прийти к окончательным выводам. Вероятно, они способны скрывать свои тайные мысли. – Она подняла наполовину опорожненный бокал, разглядывая поднимающиеся со дна пузырьки. – Весьма неприятно, что человеческие метапсихические операнты оказались столь сильными до того, как сольются в Единстве.

– Координатор, – сказало Бесконечное Приближение, – постоянно заверял нас, что из всех рас Галактики люди обладают наивысшим метапсихическим потенциалом. Так почему же нас удивляет, что сознания уровня Великих Магистров появляются среди них, пусть даже и несколько рановато?

– А какое число человеческих сознаний необходимо для слияния? спросило Равновесие. – Такие мелкие подробности ускользают из памяти.

– Десять тысяч миллионов сознаний, – ответила Родственная Тенденция. Пока их семь с половиной. Перед Вторжением они почти истощили ресурсы планеты, и рождаемость катастрофически упала. Теперь при стремительном росте населения на колонизируемых планетах слияние намечается примерно в году Ла Прим один триста девяносто сто пятьдесят, или, по человеческому счету, в две тысячи восемьдесят третьем году от Рождества Христова, как они выражаются.

– Времени практически не остается, – задумчиво сказало Бесконечное Приближение и снова сотворило для себя полный бокал, а заодно и для Душевного Равновесия, которое кивнуло ему.

Невольно вспоминаются тысячи миров, которые прошли оценку лилмиков за время существования Галактического Содружества. Столько разумных форм жизни, послушных эволюционной парадигме, неотвратимо поднимались из биослизи к трансцендентному самосознанию – и почти все они попадают в смертоносный тупик на дослиятельном уровне из-за технической или природной катастрофы. Пять побед за семьсот тридцать галактических миллениумов! Какая бессмысленная трата ресурсов...

– Эволюция расточительна, – сурово сказала Тенденция. – Лучше подумать о сокращении временных интервалов между слияниями. Человечество, если не споткнется, обретет зрелость своего Сознания быстрее прочих. Быть может, мы находимся у истоков подлинного метапсихического взрыва среди восходящих разумных рас.

– Ты, кажется, подразумеваешь, что человечество может сыграть ключевую роль в этом проблематичном психорасцвете? – Равновесие не потрудилось замаскировать свой скептицизм и сотворило себе четвертый бокал пива.

– Ну, категорически я утверждать не стану, – уклончиво ответила Тенденция.

Равновесие осушило бокал одним глотком и со стуком поставило его на золотистый столик. Приближение тут же снова его наполнило.

– Моя интуиция намекает, что земляне куда вероятнее сотворят какую-нибудь катастрофу, чем ускорят прогресс! Они коварны, никогда не знаешь, чего от них можно ждать. – Оно допило пятый бокал.

– В Консилиум их войдет всего лишь сотня, – сказала Тенденция. – Много ли неприятностей они сумеют причинить, будучи в таком меньшинстве?

Ее сознание продемонстрировало:

Крондаки 3460 голосов;

Полтроянцы 2741 голос;

Симбиари 503 голоса;

Гии 430 голосов;

Люди 100 голосов;

Лилмики (с правом вето) 21 голос.

– Не исключено, что мы слишком поздно узнаем, на что способно человечество! – воскликнуло Равновесие. – И не говорите, что вас не предупреждали! – Оно вздрогнуло, потом с удивлением посмотрело вниз на свои колени. – Ах да, тело! Что оно вытворяет? Коллеги, помогите! Этот причиндал вдруг проявил собственную жуткую волю...

Тенденция встала, подхватила своего сотоварища под руку и увлекла к двери, успокаивающе объясняя:

– Я проанализировала это явление. Просто ты выпило лишнего, а это вызывает своеобразный физиологический эффект. Не концентрируйся! Надо просто... – Дверь затворилась за ними.

Умственная Гармония и Бесконечное Приближение переглянулись.

– Не снять ли нам наши тела? – предложило Приближение.

– Чуть позже! – Гармония улыбнулась. – Прежде мне бы хотелось съездить в обсерваторный салон и поглядеть на звезды собственными глазами.

– Да, это любопытно. Может, пригласим с собой и мальчиков?

Со смехом две лилмикские женщины допили бокалы, расправили одежду, чтобы складки ниспадали красиво, и вышли на многолюдную улицу административного центра. В предвкушении церемонии принятия в Консилиум в Орбе собралось уже порядочно бюрократов Конфедерации Землян, а потому никто не обратил внимания на эту пару, пока они неторопливо шли, весело болтая и скромно потупив свои странные глаза.

14

ИЗ МЕМУАРОВ РОГАТЬЕНА РЕМИЛАРДА

Утром, после нашего водворения на берегу Обезьяньего озера, я проснулся, едва рассвело, оставил Терезу спать в палатке, а сам прошел через туманную поляну к опушке леса, откуда открывался чудесный вид на жемчужно-призрачные воды озера. Внезапно я ощутил, что меня окутывает могучая аура этого места. Я был здесь инородным телом, и природа побуждала меня к слиянию с нею... или даже запеть, как инстинктивно запела Тереза, раствориться в колоссальной тончайшей гармонии озера, гор, ледников, неукротимых растений и обитающих тут животных.

Не сопротивляйся, словно бы говорила душа Обезьяньего озера, не размышляй. Просто будь здесь.

Я начал спускаться. Траву увлажняла роса. Солнце все еще пряталось за восточным хребтом, но у меня за спиной, нависая надо мной, как замершие волны прибоя, ослепительно белел ледник вонзающейся в небо горы Джекобсен. Я вышел на крутую тропку, которая вела к озеру по руслу ручейка, плескавшегося среди темно-серых отложений глинистого сланца или сходной горной породы, которые растрескались на тонкие плитки, вставшие почти вертикально в результате какой-то древней сейсмической судороги. Кристальный холодный поток, разрезаемый на десятки струй острыми лезвиями камней, словно блестел от удовольствия, когда наконец, вновь объединив их, низвергался миниатюрным водопадом в прозрачную лужицу среди камней пляжа. Я прошелся по берегу и остановился у края тихой молочной воды. Мой внутренний слух был открыт всему окружающему. Я не поэт, я никогда не ощущал космического сознания, никогда не участвовал в истинном слиянии, никогда не испытывал чего-то, хоть отдаленно похожего на те предвестия Единства, по которым томятся, о которых телешепчутся юные операнты, родившиеся в Конфедерации Землян уже после Восстания.

Но в это утро я ощутил квинтэссенцию Обезьяньего озера.

Вздымающиеся горы словно бы вызывали барабанную дробь внутри меня.

Я вдыхал пряную пронзительность, исходившую от ледников, ощущал вызывающее упорство доблестных низеньких корявых деревьев-ветеранов, противостоящих бурям и метелям не одну сотню лет. Я слышал грохот лавины, плеск водопада, летящего вниз на противоположном берегу. И самое важное: я заметил, что за мной следят другие сознания – кроткие субрационные оперантные сознания, чей вклад в атмосферу Обезьяньего озера превратил его в уникальное место на Земле. Я испытал изумление и благодарность, что эти сознания как будто охотно готовы допустить в свою обитель нас с Терезой и нерожденного Джека.

Мои страхи и дурные предчувствия исчезли, как исчезла роса с ивовых зарослей. Я помолился, чего не делал уже давно, а затем забрал, сколько мог, мешков с припасами, поднялся по тропке к хижине и начал готовить завтрак.

В течение первой недели на Обезьяньем озере, которая была последней перед тем, как служащие заповедника его покинули, мы с Терезой не делали ничего, что могло бы заметно изменить вид на хижину с воздуха. И действительно, два древних воздушных судна пролетели-таки над нами большой, похожий на банан турболет с каким-то объемистым грузом, свисавшим под ним на канате, и допотопный гидросамолет "чесна". Оба пролетели далеко на юге за горой Джекобсен, направляясь на северо-запад, в сторону управления заповедника в Белла-Кула. Шум двигателей заранее предупредил нас об их приближении, и мы успели спрятаться. Я телепатически исследовал тех, кто в них находился, но сумел узнать только, что оперантов среди них нет.

Свою хозяйственную деятельность я начал с того, что выкопал поближе к хижине новую отхожую яму, перетащил на нее нужничок и починил его крышу. Тем временем Тереза собирала мох и к исходу недели набила двадцать больших мусорных мешков, так что у нас уже было, чем конопатить стены.

Следующей задачей была постройка склада для припасов, без которого никак не обойтись в местах, где водятся медведи, росомахи и другие любители поживиться даровым угощением. О вкусах большеногов я знал очень мало, но подозревал, что они окажутся навязчивее даже гризли, если сочтут наш лагерь удобной столовой. И склад следовало строить с учетом всех этих возможностей.

Судя по справочникам, проверенный веками метод сводился к тому, чтобы найти четыре крепких дерева, образующих небольшой квадрат, спилить нижние ветки и между полученными таким образом четырьмя столбами соорудить платформу, к которой полагалась приставная лестница. К несчастью, наша хижина находилась на северном склоне и вокруг росли лишь кривые тсуги и другие деревья, изуродованные зимними ветрами и снегом. В конце концов, я остановил свой выбор на двух пятнадцатиметровых соснах шагах в ста выше по склону и вблизи от ручья Мегапод. У основания их видавшие виды стволы я не мог обхватить руками, но чуть выше они становились совсем тонкими и не слишком хорошо подходили для моей цели. Две другие опоры я придумал сделать, вкопав в землю обтесанные стволы поваленных деревьев. Но каменистая земля оказалась такой твердой, что в конце концов мы решили обойтись тремя опорами.

Затем я свалил подходящую ель и обрубил ветки моим старым топором, а макушку оставил целой для камуфляжа. (Конечно, пилой было бы легче, но от нее поднимались бы предательские клубы пара, и пользоваться ею до первого сентября мы не рискнули.) Срубленный ствол мы доставили на место с помощью портативного ворота "Ну-ка, ну-ка", а затем, подвесив ворот на треноге из шестов, установили ствол в яме вертикально и засыпали яму землей и камнями. Попозже предстояло надеть на все опоры козырьки, изготовленные из консервных банок, чтобы белки, мыши и другие мелкие воришки не могли взобраться наверх.

Лестницу я сколотил из тонких деревцев – нарочно хлипкую, чтобы она не выдержала веса большенога, – влез на нее и прибил поперечные брусья для настила. К моему удивлению, Тереза вызвалась прибить к брусьям жерди и соорудить каркас под плассбрезент.

– Я ничуть не боюсь высоты! – Она засмеялась. – Когда я пела Царицу Ночи, приходилось почти все время свисать с колосников.

Ну я и оставил ее трудиться на четырехметровой высоте и бесстрашно распевать за работой, а сам принялся сооружать времянку, чтобы было где укрыться, пока не отремонтируем хижину.

Времянка, которую Тереза окрестила Беседкой, больше всего напоминала вигвам из жердей, сверху стянутых проволокой и укрепленных растяжками, чтобы ветер не повалил сооружение. Когда каркас был укрыт тяжелым плассбрезентом и с трех сторон плотно обложен лапником, получилось довольно уютное жилище. Четвертую сторону, обращенную к хижине, до которой было метра три, я затянул прозрачным плассом, пропускающим свет. Откидная дверь туго зашнуровывалась изнутри. Полом служил плассбрезент, аккуратно завернутый по краю и скрепленный со стенками, чтобы внутрь не затекала вода. Я засыпал его сухой травой, чтобы она впитывала влагу и было не так скользко ходить по нему.

В Беседке нам предстояло прожить недели четыре. Естественно, она не отапливалась. Но погода стояла теплая, с непродолжительными дождями. После первого налетевшего ливня я соорудил перед дверью подобие навеса, покрыв его не плассом, а старой кедровой дранкой, которую мы тщательно собрали для будущего употребления. Я извлек из кучи мусора чугунную печку и установил под навесом, выведя укороченный дымоход вбок. Получилось отлично. Как только будет безопасно топить ее, начнем варить и печь, а не пробавляться концентратами, кипятя для них воду в крохотной микроволновке. Первые заморозки покончат с кровососами, и можно будет посиживать у огня и греть наши косточки, если только не разразится буря, и даже сушить у печки одежду, когда она отсыреет.

Поленницу и колоду для рубки дров я сложил у навеса. После того как мы отремонтируем хижину, Беседка превратится в дровяной сарай в двух шагах от крыльца, так что добираться туда будет просто, даже если сугробы нанесет до крыши. Я собрал разбитые половицы и сколотил из них скамьи и пару шатких столиков. Изготовил я и несколько грубых полок, обещая снабдить нас мебелью поприличнее, когда получу возможность напилить новые доски. Палатку я установил в глубине Беседки: она служила нам в качестве спальни и единственного надежного приюта от кровожадной мошки, комаров и жигалок, которые допекали нас, несмотря на психопринуждение и репелленты, к которым мы прибегали.

Эти первые дни мы работали так усердно (и так быстро засыпали по ночам), что времени для разговоров почти не оставалось. Тереза была весела, но очень часто погружалась в таинственное общение с эмбрионом, которому, как выяснилось, очень нравилась обстановка, в которой мы оказались. В работе она охотно подчинялась моему руководству и без жалоб делала все, что я ей поручал. Я убедился, что она очень сильная и аппетит у нее волчий, а беременность словно бы не причиняла ей никаких физических неудобств. Поскольку внешне еще ничего заметно не было, я вообще забывал о ее положении.

Через семь дней мы обгорели на солнце, были искусаны кровопийцами, обзавелись синяками и царапинами, но теперь нам было где укрыться от непогоды и хранить запасы; обеспечили мы себе и кое-какие примитивные удобства. Внутренность старой хижины очистили от мусора, оставалось только настелить пол и соорудить крышу. Наконец-то подошло долгожданное первое сентября, означавшее, что можно приводить в порядок наше лесное жилище, не опасаясь, что нас обнаружат. Но сперва – день полного отдыха!

Я решил, что мы отметим традиционный американский День Труда на трое суток раньше положенного. Терезе пора было посидеть сложа руки, а мне осмотреть окрестности. Идти со мной она не захотела и долго уговаривала не оставлять ее одну, но мне удалось ее убедить, что нам необходимо знать, какими ресурсами мы тут располагаем. А главное, нам требовались высокие и прямые деревья для починки крыши и настила для пола – из кривулек, которые росли вокруг хижины, напилить доски и брусья невозможно. И я уже представлял, где найду нужные деревья.

– Но ты будешь вести себя осторожно? – Сознание Терезы стремительно проецировало происшествия, одно страшнее другого: я сваливаюсь в овраг, проваливаюсь в трещину на леднике, за мной гонится разъяренный большеног, я отбиваюсь от рычащих гризли и волков, сбиваюсь с дороги, падаю с сердечным приступом.

– Конечно, я буду осторожен. И ты знаешь, что зверья нам бояться нечего. Поиграй на своей клавиатуре, спой что-нибудь, посмотри фильм на своем тридивизоре. Ты отлично потрудилась и заслужила отдых. А для меня отдых – бродить по лесам. Если тебе станет тоскливо, психоокликни меня. Я ведь уйду километра на два-три, не больше. Только обогну озеро, чтобы оглядеть каньон Обезьяньей речки и тот берег.

Она наклонила голову набок, словно прислушиваясь, и светло улыбнулась.

– Джек согласен с тобой, что мне нечего опасаться.

– Вот именно! – Я сохранил полную серьезность верхнего слоя сознания. – Ну, пожелай мне удачи, малютка! Если я не найду ничего для пристойных стропил, нам придется зимовать в Беседке!

Я сунул все необходимое в мой старенький рюкзак, вскинул его на спину и перешел ручей Мегапод, направляясь к восточному берегу озера. Был чудесный солнечный день, задувал приятный прохладный бриз. Лазурь небес над горой Ремилард прочерчивали белые перистые облака, и я с облегчением подумал, что к нам, возможно, приближаются холодные воздушные массы. Только эта надежда и поддержала меня, едва я углубился в лес и чертовы кровопийцы ринулись на меня эскадрильями камикадзе, алча использовать, возможно, свой последний шанс попировать перед тем, как мороз остановит их маленькие часы. Попытка отогнать их психопринуждением завершилась фиаско, и мне пришлось надеть накомарник и перчатки.

В десятке метров вверх от берега шла звериная тропа, по которой я сумел пробраться сквозь густую чащу и вышел на каменистые луга, где альпийские цветы устроили выставку перед закрытием сезона. Алые кастиллеи, бледно-зеленые астры и желтые головки арники доцветали среди последних стрел альпийских люпинов. Повсюду спелая черника – отличная ягода для джема. Хватало и черной водяники, вроде бы тоже съедобной, насколько мне помнилось. Я дальнировал Терезе и проецировал зрительный образ, чтобы она могла проверить водянику по справочнику, а также сообщил приятную новость об изобилии черники. Она действительно прекрасно готовит, и наше скудное меню из концентратов явилось для нее тяжким испытанием, хоть она и не жаловалась. Но теперь она дальнировала мне с восторгом:

Рогичтоясделаю! Наберу ягод и испеку нам черничный пирог! И приличный хлеб вместо этих жутких пресных лепешек!

Чудесно...

Я взобрался на скалистый мысок, чтобы оглядеть местность, невидимую от хижины. За нагромождениями валунов начиналось широкое открытое пространство, спускавшееся к самой воде. Я не высмотрел ни единого ручейка, но местность подозрительно заросла карликовой ивой и разными сочными растениями. Болото, решил я, и, пересекая его, убедился, что был почти прав: усеянная цветами земля, совсем сухая в это время года, была утыкана ямами около метра в поперечнике с темно-коричневой водой, на двадцать тридцать сантиметров ниже травянистых краев. Ступать приходилось с опаской, чтобы не провалиться сквозь засохшую корку над какой-нибудь водяной ловушкой. Но я благополучно миновал эту полосу препятствий и углубился в заросли карликовой тсуги, высматривая помет животных или еще какие-либо следы обитателей здешних мест. Но кроме вездесущих насекомых увидел только дружелюбную сойку, которой жители лесов, лишенные чувства юмора, дали прозвище "лагерная воровка". Этот западный подвид оперен менее ярко, чем сойки моих нью-гемпширских Белых гор, но повадки у них те же. Сойка следовала за мной, хриплыми криками оповещая лес о моем присутствии, и выпрашивала что-нибудь, квохтая и насвистывая. Лучшего охранника против медведей я бы не мог и пожелать.

Формой Обезьянье озеро напоминало скверно выпеченный рогалик трех километров в длину и километр в ширину. Северный берег изгибался довольно ровным полумесяцем, южный, где стояла хижина, выглядел извилистым. У западного конца, перегороженного ледником, в воду вдавались две морены. От узкого юго-восточного конца простирался луг, образуя естественный проход между обрывами горы Джекобсен справа от меня и хребтом Матта и Джеффа слева. В глубине прохода виднелся темный лес, который я решил исследовать в другой раз. Обезьянья речка изливалась не через эту долинку. Там петлял ручеек, впадавший в озеро, а исток Обезьяньей речки был в полусотне метров дальше по противоположному берегу, где хребет Матта и Джеффа рассекало глубокое ущелье.

Я шел по узкой белесой кромке берега, потом перебрался через валуны и наткнулся в начале Обезьяньей речки на завал из упавших стволов. Под пронзительные предупреждения сойки я с величайшей осторожностью перебрался по этим коварным мосткам, в двух-трех метрах под которыми стремительно мчалась вода. Выбравшись на другой берег, я поднялся по довольно отлогому откосу до места, откуда открывался вид на Обезьяний каньон. Его обрывы, казалось, были совсем недавно прорезаны в сплошной скале, и язык как-то не поворачивался назвать их берегом. Воды речки летели вниз с уступа на уступ, а потом обрушивались клокочущим водопадом высотой в добрых двадцать метров. Дальше виднелись каскады поменьше. Было ясно, что Обезьяний каньон не слишком приспособлен для прогулок что людей, что большеногов. Когда гигантские обезьяны навещали озеро, они, видимо, пользовались другим проходом...

Наконец я добрался до своей цели и остановился на берегу напротив хижины. Дорога за Обезьяньим каньоном оказалась не из легких – колючие заросли над водой, а за ними крутой откос. Правда, идти мне пришлось недолго: заросли поредели и на широком уступе я увидел группу прекрасных елей. Многие идеально подходили для распиловки на доски, достигая в нижней части диаметра более тридцати пяти сантиметров. А те, что потоньше, годились на балки и стропила. Мне надо будет только спилить их, очистить от веток и скатить по крутизне в воду.

А затем придумать, как отбуксировать их на наш берег.

Я нашел удобный открытый ветру камень, сел, снял накомарник, перчатки и поделился с сойкой своим обедом – изюмом и пресной лепешкой, намазанной плавленым сыром. (В микроволновке ни Терезе, ни мне не удалось испечь чего-нибудь достойного. Опресноки – традиционная пища лесовиков – пекутся из муки с топленым салом, замешанной на воде, и бывают очень недурны на вкус, если печь их в золе или поджарить на открытом огне. К несчастью, микроволновка превращала их в серые вязкие бруски.) Закусывая, я прикидывал разные варианты доставки бревен по озеру.

Вариант первый. В скобяном магазине мы запаслись длинными гвоздями. Они вполне сгодятся, чтобы сбить из больших бревен подобие узких плотов, используя для связки слеги потоньше. А потом, отталкиваясь шестом от дна, перегнать их к нижней хижине вдоль берега. Путь примерно в два километра. Работа отчаянно тяжелая, но руки у меня сильные, а часть дороги можно пройти по берегу наподобие волжского бурлака. Оценка. Выполнимо, но крайне медленный способ. К тому же я наверняка вымокну, а вода в озере ледяная.

Вариант второй. Если соорудить парус, плоты можно переправлять через озеро прямиком, что сократит расстояние вдвое. Мне не нужно надрываться, скорость зависит от ветра... Но, к сожалению, здесь он дул в основном с запада, то есть вдоль озера, если только не наступало полное затишье, что на протяжении прошедшей недели случалось часто. Оценка. Я все равно вымокну, и как, черт побери, вести четырехсоткилограммовый плот в нужном направлении при боковом ветре?

Вариант третий. Зацепить плот за лодку и отбуксировать его через озеро. Оценка. Надувной лодки мы не захватили, а сделать долбленку или каноэ мне не по зубам.

Вариант четвертый. Хватит размышлять, словно тупоголовый нормальный олух! Обработай древесину на этом берегу, а потом в тихую погоду телекинезом перегони по бревнышку, по дощечке через озеро. Даже твоего паршивого потенциала хватит, чтобы вести дерево по воде. Оценка. Эврика!

Сойка расхохоталась надо мной.

Похваливая себя, я доел опреснок и поднялся по склону осмотреть ели и выбрать самые подходящие. А затем остановился среди обреченных и сказал Обезьяньему озеру, что постараюсь причинить как можно меньше ущерба, если оно поможет мне, оставаясь зеркальным, пока я буду переправлять бревна и доски. Ничто не нарушило его безмятежности, и я счел это утвердительным ответом. Завтра я пущу в дело чудесный новенький древорез "Мацу", лазерный аппарат, сразу же заставивший устареть электропилы, не говоря уже о топорах. Если повезет, я приведу хижину в полный порядок через четыре недели, если не через три.

День начинал клониться к вечеру. По ту сторону озера поднималась струйка дыма. Тереза в первый раз затопила чугунную печку и, возможно, уже готовит для нас цивилизованный ужин. Я решил не телепортировать ей. Люблю делать сюрпризы.

Я пошел назад по берегу, преисполненный энергии, какой не чувствовал уже много лет. Преодолевать завал во второй раз оказалось много проще, а перебравшись, я уселся на камень и некоторое время рассматривал нагромождение стволов. Просто подарок судьбы. Без них мне было бы сложно переходить через стремительную речку на пути к моим елям. И вновь я мысленно возблагодарил гения здешних мест.

И вдруг мои благочестиво опущенные глаза обнаружили в белесой глине у воды свежий отпечаток огромной босой ноги, вдвое больше человеческой.

15

Хановер, Нью-Гемпшир, Земля

4 сентября 2051

Профессор Ремилард сидел на табурете за рабочим столом в оранжерее, склонившись над последней орхидеей.