Текст книги "Арчибальд Малмезон (ЛП)"

Автор книги: Джулиан Готорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

   – Не смущайся. Говори.

   – Что его мать не была леди Малмезон.

   – Он солгал!

   – Я сказал ему то же самое. Но, к сожалению, это еще не все. Он бросил мне вызов, – чтобы я доказал обратное. С тех пор, как я встал после дуэли, я ищу бумаги, касающиеся рождения сэра Кларенса, но их нигде нет. Нет никаких записей о том, что у нашей бабушки вообще был сын. С другой стороны, есть косвенные свидетельства о том, что у нашего дедушки был роман с какой-то женщиной... Короче говоря, мне не удалось найти подтверждение законности наследования сэром Кларенсом титула. Но самое худшее даже не это.

   – Остальное мне известно; мне известно все! Почему ты сразу не открылся мне? Ты изводил себя мыслью, что если не можешь оправдать отца, то на Малмезон может претендовать Ричард, по старому соглашению времен сэра Чарльза.

   – Как ты догадался?

   – Мне все известно. Я знаю, где находятся бумаги, которые ты искал. Успокойся, Нэд. Сэр Кларенс был законным наследником. У другой женщины тоже был сын, но он умер в младенчестве. Почему ты не был откровенен со мной, Нэд? У Ричарда прав на Малмезон не больше, чем у нашего конюха. Черт бы его побрал! Надеюсь, он будет наказан! Сначала мы разорим его, а потом убьем.

   – Если бы я только знал!.. – произнес больной, помолчав. – Но ты уверен в своих словах? У тебя есть доказательства? Где ты нашел эти бумаги?

   – Они у меня есть. Выздоравливай, и я все тебе расскажу. Есть много чего интересного, что мне нужно не только рассказать тебе, но и показать.

   – Слава Богу! Теперь мне не важно, что со мной будет дальше. Я стал лучше понимать тебя, Арчи, увы, слишком поздно. Это моя вина, что я не озаботился этим раньше. Ты более меня достоин носить этот титул.

   – Нет. Если бы я так думал, то не стал бы отказываться от него; но если я унаследую Малмезон, наша семья... она прекратится! Я могу предвидеть некоторые вещи, Нэд. Судьба нашей семьи связана с тобой; я принесу ей только одни несчастья. Ты должен выздороветь.

   Братья снова взялись за руки, посмотрели друг другу в глаза, после чего Арчибальд вышел; прошел день, наступил вечер. В полночь Арчибальд стал сэром.

X

   Прошло совсем немного времени, и новый баронет, – последний в роду, – начал показывать себя. Характер у него был решительный, скрытный и властный; по отношению к соседям он держался надменно, никогда не стремясь оказать дружескую услугу или помириться с врагом. Он мало кому нравился; но многие благоговели перед ним. Казалось, он ни к кому не испытывает симпатии; его странная, двусмысленная история окружала его атмосферой тайны и сомнений; его природа не была похожа на природу других людей; ходили слухи, что он наделен силой, превосходящей силу обычного человека. Вполне вероятно, что его удивительная красота, в минуты гнева или страсти вспыхивавшая поистине дьявольски, лишь усугубляла это впечатление; мужчины избегали встречи с суровым пытливым взглядом его черных глаз, зато для женщин его взгляд обладал неким очарованием, никак не связанным с его красотой. Но было в нем что-то еще, не поддающееся описанию. За столетие, или даже за полвека до времени описываемых событий, сэру Арчибальду было бы трудно избежать обвинений в колдовстве.

   Но, в конце концов, разве не был он потомком своих предков? Кем были некоторые из них? Разве в соседней деревне Гринстед не нашлось бы людей, готовых дать показания под присягой, что красивый молодой баронет обладает способностью становиться невидимым, когда ему заблагорассудится? Разве сама миссис Пеннроял, еще будучи девочкой, не свидетельствовала о том, как он внезапно предстал перед ней средь бела дня в комнате, перед этим бывшей совершенно пустой? Эта комната обладала странной репутацией; именно в ней или где-нибудь поблизости случилось большинство этих странных событий. Слуга, однажды вошедший в нее, сообщить сэру Арчибальду, что прибыл один из его адвокатов и ждет его, обнаружил комнату пустой, хотя всего лишь десять минут назад он видел, как в нее вошел его хозяин. Полагая, что он, должно быть, вышел через другую дверь, через проход на конюшню, он уже собирался последовать за ним, когда заметил, что она заперта изнутри. Придя в замешательство, он уже собирался удалиться, как вдруг услышал взрыв смеха, продолжавшегося почти минуту и который, хотя и отдавался эхом в его ушах и доносился, казалось, из окружавшего его воздуха, все же звучал слабо и невнятно, словно его и смеявшегося разделяло огромное расстояние. Но откуда бы он ни доносился, – издалека или поблизости, – это, несомненно, был смех сэра Арчибальда, только более безумный и презрительный, чем когда-либо услышанный из его уст. Честный слуга был испуган донельзя и постарался как можно быстрее покинуть комнату; однако прежде, чем он успел пересечь соседнюю и выйти в коридор, он услышал властный голос самого сэра Арчибальда; он обернулся, на ослабевших ногах, с побледневшим лицом, и увидел баронета, стоявшего в дверном проеме. Тот стоял, во плоти, в плаще и сапогах со шпорами, словно только что вернулся из поездки.

   – Что вы делали в этой комнате? – требовательно осведомился баронет.

   Слуга неуверенно ответил.

   – Выслушайте и запомните, раз и навсегда, – сказал баронет не грубо и не строго, но таким тоном, что слова его, казалось, навеки должны были запечатлеться в душе слуги. – Никто не может войти в эту комнату, если я сам не открою дверь. Иначе может случиться беда, которую я не в силах буду отвратить. Это все. А теперь проводите ко мне мистера Моугейджа.

   Больше он ничего не сказал, но и уже сказанного оказалось достаточно; собственного говоря, итак вряд ли можно было заставить кого-нибудь по доброй воле войти в эту комнату. Считалось, что в ней обитают привидения, а сэр Арчибальд либо сам был привидением, либо каким-то образом имел отношение к их появлению.

   Автор упоминает эту историю, к которой читатель уже имеет ключ, только для того, чтобы показать: сэр Арчибальд пользовался в то время тем, что отыскал, и надежно хранил свою тайну. У него были дела в потайной комнате, и он не хотел, чтобы его беспокоили. Что это были за дела, он не сказал ни одной живой душе, – в сущности, рядом с ним не было никого, кто мог бы стать его доверенным лицом. Он был одинок, как никто другой. Кого же он должен был любить, и кто мог любить его? Даже его мать, слабевшая телом и душой, испытывала к нему скорее страх, чем нежность. Большую часть времени она проводила, играя в карты со своей компаньонкой и беспокоясь о здоровье спаниелей. Но если сэр Арчибальд никого не любил, то существовал некто, кого он ненавидел. Он считал Ричарда Пеннрояла ответственным за все несчастья, обрушившиеся на Малмезон и на него самого и, очевидно, был не из тех, кто мог простить обиду.

   Пеннроял, со своей стороны, не был склонен спокойно ожидать нападения; он вышел врагу навстречу. Весной 1824 года – примерно через девять месяцев после смерти сэра Эдварда – в каждом особняке и трактире на двадцать миль вокруг стало известно, что вскоре между Малмезоном и Пеннроялом начнется судебная тяжба, причем решаться будет не что иное, как вопрос о владении поместьями Малмезонов, на которые Ричард Пеннроял претендовал в связи с предполагаемой несостоятельностью законного наследника сэра Джона Малмезона, покойного отца сэра Кларенса, – по утверждению Пеннрояла, появившегося на свет от брака лиц неравного положения. Автор не собирается вдаваться в подробности этого дела и задерживать на нем внимание читателя; читатель может, если ему будет угодно, прочитать о нем полностью и подробно в другом месте. Достаточно будет сказать, что Пеннроял представил доказательства, что он и его отец всегда имели документы, дававшие им право на спорное имущество в случае определенных нарушений; и только неоднократные и торжественные заверения сэра Кларенса в том, что никакого нарушения, связанного с его рождением, на самом деле не существует, удерживали их от предъявления своих претензий. Однако позднее, из случайно полученных сведений, выяснилось, что сэр Кларенс либо был виновен в умышленном и преступном искажении фактов, либо был обманут сам. В подтверждение чего достопочтенный Ричард представил документы несомненной подлинности, свидетельствовавшие о том, что у сэра Джона имелся незаконнорожденный сын; и теперь обвиняемому следовало доказать, что этот сын умер в младенчестве, а также предъявить свидетельство о рождении законного наследника сэра Джона Малмезона и отождествить этого наследника с сэром Кларенсом.

   В отношении вопроса о незаконности имелись некоторые неудобные обстоятельства. Сэр Кларенс знал, что у него есть брат, рожденный вне брака, и, возможно, он также знал, что документы, касающиеся его собственного рождения, не находятся там, где он мог бы их найти. Возможно, он даже сознавал, что если бы его титул был оспорен, то возникли бы серьезные трудности в его отстаивании. В то же время, сэр Кларенс был полностью убежден в том, что титул принадлежит ему по праву. История незаконнорожденного сына была знакома ему и остальным членам семьи во всех подробностях. Конечно, эта тема не была желанным предметом обсуждения, но это был признанный факт семейной истории. Сэр Джон в юности вел не вполне приличную жизнь и завел немало связей, прежде чем стать баронетом. Одной из таких связей была связь с дочерью арендатора; она продолжалась до тех пор, пока Джон Малмезон не вступил в брак. Примерно в то время, когда состоялось бракосочетание, у дочери арендатора родился ребенок; сам Кларенс родился примерно через год. Ребенок прожил всего пять или шесть лет; после его смерти мать уехала в Лондон, и с тех пор о ней никто ничего не слышал. Это было известно; единственная проблема заключалась в том, что никто не мог сказать, что стало со свидетельством о рождении Кларенса или о смерти первого ребенка. Следовательно, для злонамеренного человека открывались возможности утверждать то, что утверждал сейчас достопочтенный Ричард.

   Откуда же достопочтенный Ричард получил информацию об отсутствии этих бумаг? Об этом никто никогда не говорил вне семьи. Следует только заметить, что его брат, лорд Эпсом, не желая иметь к этому делу никакого отношения, явно и решительно от него отстранился. Но это не остановило Ричарда; он получил информацию, он определился с планом действий, и должен был довести дело до конца. Он не сомневался в своем успехе и, вероятно, ожидал от него не только солидной материальной выгоды, но и удовлетворения своей неприкрытой вражды. Ему доставило бы особенное удовольствие увеличить свое благосостояние за счет сэра Арчибальда Малмезона.

   Учитывая столь плачевную для себя перспективу, молодой баронет встретил выпавшее на его долю испытание с похвальной стойкостью. Те, кто видел его, смотрели на него с любопытством, ожидая от него тревоги, если не отчаяния. Но он сохранял удивительное спокойствие, смягчавшее его обычную надменность. Беседуя со своими адвокатами, он не казался ни взволнованным, ни беспомощным, и вообще, вел себя так, словно его победа над своим противником не вызывала никаких сомнений. На что же он рассчитывал? Неужели на то, что титул столько времени оставался неоспоренным? Строил ли он свои надежды на возможном пробеле в цепи доказательств Пеннрояла? Можно было только догадываться. И вот подошло время, когда догадкам надлежало превратиться в уверенность.

   Наступила осень 1825 года. В один прохладный, ясный, но серый день, сэр Арчибальд оседлал свою лошадь и верхом отправился в свое поместье. Примерно через час он подъехал к пруду, который, как уже говорилось, располагался на границе между Малмезоном и землей Ричарда Пеннрояла. Приблизившись к этому месту, он увидел вдали фигуру женщины, тоже верхом на лошади. Это была Кейт – миссис Пеннроял. Она медленно двигалась ему навстречу, так что вскоре, если только кто-то из них не изменит направления, они должны были встретиться на берегу пруда.

   Сэр Арчибальд уже много месяцев не встречался с этой дамой, и, когда узнал ее, первым его побуждением было натянуть поводья. Затем он взглянул, не поступит ли она именно так. Но она двигалась по-прежнему, и он, вызывающе улыбнувшись, тронул лошадь, и через несколько мгновений их разделяло всего полудюжина ярдов. Они остановились, словно по обоюдному согласию.

   Как прекрасна она была! Сэр Арчибальд заметил это и заскрежетал зубами в бессильной ярости. Она должна была принадлежать ему.

   – Добрый день, миссис Ричард Пеннроял!

   – Добрый день, Арчибальд!

   Его имя, произнесенное так нежно, с такой сладостной фамильярностью, заставило его кровь закипеть. Он ожидал холодности и формальности.

   – Я не ожидал, что мне выпадет честь встретить здесь вас, – сказал он. – Но, мне кажется, мы уже встречались здесь раньше. – Это было в те дни, на которые Арчибальд оглядывался, как изгнанник оглядывается на родину. Его лошадь сделала несколько шагов вперед, и всадник остановил ее только тогда, когда оказался на расстоянии вытянутой руки от всадницы. – Кажется, это было давно, и все же, когда я смотрю на вас, мне кажется, это случилось только вчера.

   – Вы изменились сильнее, чем я, – ответила дама, пристально глядя на него. С физической точки зрения так оно и было; мальчик превратился в красивого молодого человека, но Арчибальд истолковал ее слова иначе и с горечью ответил:

   – Может быть, вы изменились меньше, но это малое в вас вызвало все те перемены, которые вы находите во мне.

   – Значит, вы сердитесь на меня? Я рассчитывала на обратное, – произнесла миссис Пеннроял с печальным достоинством, которое ей очень шло.

   – Сердиться на вас? – вырвалось у Арчибальда, и лицо его вспыхнуло. – Неужели поступить подобным образом вас заставило желание... сохранить мою дружбу?

   Миссис Пеннроял прервала его, гордо выпрямившись.

   – Простите, сэр, но я вовсе не собиралась ничего вам навязывать. Если вы хотите быть моим врагом, вы в этом вольны; а я, возможно, научусь быть вашим.

   Сказав так, она начала разворачивать лошадь. Но Арчибальд, оказавшийся в неловком положении и не желавший оканчивать разговор подобным образом, тронул свою, и снова оказался рядом с ней.

   – Вы меня неправильно поняли, – сказал он. – А что еще мне оставалось подумать? Вы ведь не станете отрицать, что ваш... что Ричард Пеннроял не выказал себя моим другом.

   – Я не стану отрицать ничего из того, в чем вы сочтете нужным обвинить меня, сэр, – ответила леди, все еще обиженная и возмущенная, но от этого еще более прекрасная.

   Арчибальд подумал, что она, возможно, не совсем справедливо несет ответственность за недоброжелательность другого человека, даже если этот человек был ее мужем; и от этой мысли – к другой, что она, возможно, склонна сочувствовать своему мужу, перейти было очень легко. Это предположение снова заставило бешено забиться его сердце, а глаза заблестеть. Он схватил ее лошадь под уздцы.

   – Не уезжайте! Давайте еще немного поговорим, раз уж встретились.

   – И что же хочет сказать мне сэр Арчибальд Малмезон?

   – Вы только что называли меня просто Арчибальдом.

   – А вы назвали меня «миссис Ричард Пеннроял».

   – Ну вот... вы опять! – огорченно произнес он.

   – Разве вы не помните моего другого имени? – спросила она, на мгновение подняв на него свои карие глаза, а затем снова опустив их.

   – Кейт!

   Она протянула ему свою красивую руку, он взял ее и поднес к губам. Мысли теснились в его голове, он испытывал ярость и блаженство. Но миссис Пеннроял, добившись того, чего хотела, знала, как ей следует поступать. Она отдернула руку.

   – Ну вот... вы были несправедливы ко мне, Арчибальд. Разве мы не были когда-то хорошими друзьями? Как могли вы поверить, будто я желаю вам зла?

   – Ах, Кейт, но вы же вышли за него замуж!

   – Вспомните, сэр, я почти предложила вам жениться на мне, но вы этого не сделали.

   – Вы мне это предложили!..

   – Вы просто забыли. Видите ли, все было так странно. Я даже сейчас не могу понять, тот ли вы Арчибальд, которого я знала раньше.

   – Зато я знаю, и очень хорошо, – мрачно сказал он. – А вы – жена моего врага, человека, который пытается погубить меня. Кейт, – внезапно он замолчал, – как Ричард узнал о пропаже этих бумаг в нашей семье? Я говорил вам однажды... вы помните тот день? Об этом не знал никто, кроме вас.

   Возможно, миссис Пеннроял предпочла бы не слышать этого вопроса. Но, поскольку он был задан, она была обязана дать на него лучший отчет, какой только могла.

   – Именно поэтому мне и хотелось увидеться с вами сегодня, – ответила она. – Я виновата перед Арчибальдом, но это вышло случайно. Это было давно... еще до того, как начались неприятности, когда мы были еще в хороших отношениях. Ах! Если бы время вернулось назад!

   – Значит, это вы сказали ему?

   – Я не знала, что это – тайна. Из слов Ричарда я поняла, что ему это известно или, по крайней мере, он это подозревает, и просто подтвердила его подозрения. Позже, когда я увидела, как разворачиваются события, я умоляла его остановиться. Но было уже слишком поздно. Я не могла успокоиться, не сказав вам об этом и не попросив прощения.

   Арчибальд не поверил бы этим словам, если бы его волновал именно этот вопрос. К сожалению, он поверил им. Он поверил, потому что страстно желал этого, и тем легче простил, поскольку это означало: он снова возьмет ее руку в свои хоть на несколько мгновений.

   – Если бы вы помирились с Ричардом, я была бы счастлива, – со вздохом сказала миссис Пеннроял.

   – Вы боитесь за него или за меня? – с улыбкой спросил Арчибальд.

   – За вас обоих, – дипломатично ответила она.

   Он покачал головой, все еще улыбаясь.

   – Не нужно беспокоиться, Кейт. Ни мне, ни моим близким, ничего не угрожает; а о себе Ричард пусть позаботится сам.

   Миссис Пенроял была поражена. Она считала дело Малмезона практически безнадежным. Этот намек на обратное вызвал у нее сильное, но не неприятное ощущение. Ричард был ее мужем, но он был далеко не так молод, как Арчибальд, а что касается внешности! – здесь не могло быть никакого сравнения. Арчибальд был, наверное, одним из самых красивых молодых людей Англии. Возможно, миссис Пеннроял никогда не испытывала страстной любви к своему мужу, а с другой стороны, Арчибальд ей определенно очень нравился. В теперешнем положении она полагала, что право оказаться на стороне победителя ничуть не умаляется тем, что этим победителем оказывается ее муж; но если выяснится, что это не так... об этом следовало подумать. Конечно, строго говоря, несчастья мужа должны были быть ее собственными несчастьями, но в данном случае его несчастьем окажется неспособность погубить Арчибальда, и миссис Пеннроял считала себя в вправе не разделять его. Нет, охватившее ее ощущение определенно нельзя было считать неприятным. Но можно ли было быть уверенной, что Арчибальд не заблуждается?

   – Я очень рада за вас обоих, – сказала она, наконец. – Я бы никогда не смогла вынести, если бы у вас были отняты титул и поместье. Значит, предположение о том, что бумаги утрачены, было ошибочным?

   – Больше я ничего не могу вам сказать, – ответил Арчибальд, глядя на нее.

   – Ах, вы меня не простили... Вы мне не доверяете!

   Он остановил лошадей и повернулся к ней.

   – Кейт, вы – жена моего врага, и я должен помнить об этом! Если бы я увидел, что вы ведете двойную игру, я возненавидел бы вас больше, чем его... Я способен на любое преступление. Я не скажу вам ничего. Скоро вы все узнаете сами. А пока, надеюсь, вы будете хранить молчание о том, что я сегодня сказал вам. Пусть он верит, что добьется успеха, пока не увидит, что потерпел неудачу. Вы мне это обещаете?

   Миссис Пенроял не видела ничего дурного в подобном обещании, и не понимала, почему бы ей не оказать ему такую услугу, какую могла.

   – У жены не должно быть секретов от мужа, Арчибальд.

   – Неужели у вас никогда не было от него секретов, Кейт?

   – Вы не имеете права спрашивать меня об этом!

   Арчибальд рассмеялся.

   – Вы счастливы с ним, целыми днями?

   Она подняла на него глаза, их взгляды встретились.

   – Иногда дни кажутся чересчур длинными, – сказала она почти шепотом.

   – Как сегодняшний? – спросил он, наклоняясь к ней.

   – Осенние дни короткие, – ответила она, улыбнулась и отвернулась.

   – Вы часто выезжаете осенью?

   – А что еще мне остается делать, когда моего мужа нет дома?.. Но я должна возвращаться, уже поздно.

   – Вы обещаете?

   Она в третий раз протянула ему руку. Она раскраснелась больше обычного, дыхание стало несколько неровным. Этот разговор давался ей тяжело. Арчибальд был более сильным, она чувствовала это, и ей нравилось это чувствовать! А он, держа ее теплую, нежную руку в своей, ощущал странное волнение в своем сердце. Неужели судьба, до сих пор неблагоприятная к нему, наконец, повернется к нему лицом и даст сразу все – месть и любовь? Как сладка была бы месть, осуществленная через любовь.

   Наконец, они расстались и разъехались в разные стороны. Это была их первая встреча, но далеко не последняя.

XI

   Адвокаты, тем временем, продолжали работать с похвальным усердием, и мистер Пеннроял считал своих цыплят уже вылупившимися, не особенно обращая внимание на происходящее вокруг него. Ему казалось, что он, наконец-то, стал баловнем Фортуны. Ибо жизнь этого джентльмена не была во всех отношениях столь благополучной, как казалось. Он испытывал прискорбную слабость к игре в кости и карты, часто приносившую ему крупные суммы, но, в конце концов, обошедшуюся в двадцать раз дороже всех его выигрышей. Поэтому он отказался от этой разновидности развлечений и решил накапливать состояние более достойным способом. Он внимательно изучал фондовую биржу, пока не почувствовал себя в достаточной степени хозяином положения и финансистом. Он покупал и продавал, делая все возможное, чтобы купить дешево, а продать – дорого. Он провернул несколько удачных операций; но опять-таки вскоре обнаружил, что ситуация складывается не в его пользу. Его наличные деньги исчезали, а его дом и земля потихоньку попадали в закладные. Именно в это время он женился на Кейт Баттлдаун, и деньгами, которые она ему принесла, возместил убытки; горизонт снова был чист. Увы! улучшение было временным. Неудача вернулась, еще более неумолимая, чем прежде. Деньги Кейт ушли вслед за его собственными, и не вернулись. Говорят, большая часть их осела в карманах майора Болингброка, его секунданта на дуэли.

   Неудача свила себе гнездо под крышей его дома.

   Вдобавок к своим горестям и неудачам, он не находил того понимания и утешения в супружестве, которое ему хотелось бы иметь. Правда, он женился прежде всего из-за денег; но при этом был далеко не безразличен к другим достоинствам жены, и они не только не утомляли его, но распаляли все сильнее и сильнее, пока этот холодный, саркастичный, необщительный человек не превратился в распутника. Жена вознаградила его, хотя и не слишком щедро; ее положение не оправдывало ее ожиданий, она была рассержена потерей денег и раскаивалась в том, что совершила необратимый шаг слишком поспешно. Интеллектуально она ни в чем не уступала своему мужу, и совершенствовала свое преимущество над ним, нисколько о нем не заботясь. Сказать проще, она безжалостно издевалась над несчастным джентльменом; можно сказать, «он страстно целовал розгу».

   Такое положение вещей сохранялось вплоть до встречи миссис Пеннроял с Арчибальдом, о которой говорилось выше. После этого в поведении миссис Пеннроял по отношению к мужу произошла заметная, весьма очаровательная, перемена. Она вдруг стала ласковой и внимательной. Она льстила ему, она уступала ему, она советовалась с ним и с нежностью умоляла его советоваться с ней, посвящать ее во все мельчайшие подробности своих дел, чего он никогда прежде не делал, и доверять ей все свои сокровенные страхи и устремления. Каждое его действие она встречала успокаивающим согласием и простодушным одобрением; в особенности она поддерживала и укрепляла в нем его враждебность к сэру Арчибальду Малмезону и убеждала его не жалеть денег, поскольку успех ему был обеспечен, и постоянно подтверждала свою готовность заложить все свои драгоценности, – если понадобится, – чтобы расплатиться с самыми лучшими адвокатами, которым предстояло вести дело.

   Такое ее поведение доставляло мужу немалое удовольствие, ибо он всегда немного ревновал ее к сэру Арчибальду, и на самом деле одним из побудительных мотивов к его нынешнему поступку было желание отплатить за это. Но открытие, что миссис Пеннроял ненавидит молодого баронета так же сильно, как и он сам, пролилось ему на душу бальзамом, так что для полного и окончательного блаженства ему требовалось только благополучное окончание судебного процесса.

   И вот, процесс начался, и все дворяне и лендлорды трех графств, а также другие люди, собрались, посмотреть и послушать. Заключались пари, что суд не закончится через семь дней; все шансы были за то, что судьям понадобится никак не менее семи недель. Общество позабыло о своей скуке и с довольным видом погрузилось в пикантную историю о скандалах, интригах, обманах и грабежах. Читатель знает, чем все закончилось. Никогда еще разочарование не было таким полным. Ученые законники открывали свои рты только для того, чтобы снова закрывать их.

   Ибо после того, как знаменитый мистер Адольфус, адвокат истца, красноречиво и остроумно изложил суть претензий, дав живописные очертания доказательств, которые собирался привести, и фактов, которые собирался доказать, после того, как эта блистательная речь была закончена, поднялся мистер Сержант Раннингтон, представлявший ответчика, и отпустил несколько замечаний, которые, хоть и были произнесены обыденном тоном, прозвучали в ушах присутствующих подобно раскатам грома, за исключением двоих; а на достопочтенного Ричарда Пеннрояла произвели такое впечатление, словно у него в голове взорвалась ручная граната, а позвоночник аккуратно вытащили через затылок.

   Автор не станет приводить здесь речь Сержанта, но в результате истец лишился всего, на что полагался, чтобы оправдать свое требование, – на отсутствие каких-либо прямых доказательств, устанавливающих личность покойного сэра Кларенса Батта Малмезона и смерть того незаконнорожденного ребенка, которого истец пытался с ним отождествить.

   Сержант Раннингтон признался, что и сам был в недоумении относительно того, что могло заставить истца вообразить отсутствие прямых доказательств. Он лелеял надежду, ради общей благопристойности, ради самой человеческой природы, что его ученый собрат сможет бросить ему вызов, на который в какой-то степени стоило бы отвечать; он искренне сожалел, что его надежды совершенно не оправдались.

   Если бы он заранее был осведомлен об аргументах, к которым имел дерзость прибегнуть истец, он избавил бы его и других уважаемых лиц от многих хлопот, а суд – от нескольких часов потраченного зря драгоценного времени, произнеся одно-единственное слово, или даже обойдясь без оного. На самом деле, этот процесс, из-за которого поднялся такой шум, был до того пустым и глупым, что он почти готов извиниться перед судом и господами присяжными за то, что демонстрирует им, насколько он пустой и глупый. Но на самом деле, извинения, если таковые и должны последовать, должны быть принесены иной стороной, – таково его мнение.

   Не ему решать, какие мотивы побудили истца возбудить этот иск. Ему не хочется обвинять кого-либо в злобе, в бессовестной жадности, в предательстве и наглости. Истец должен объяснить, почему передал дело в суд, и какие у него были основания полагать, что оно может быть решено в его пользу.

   Что касается него самого, то он довольствуется предъявлением документов, которые его ученый собрат со стороны истца так страстно желал увидеть, и смиренно просить не вменять ему оплату расходов по судебному процессу.

   Так закончился этот процесс. Люди поначалу с трудом верили собственным ушам и глазам, но когда документы были признаны подлинными и составленными по всем правилам, когда ученый мистер Дж. Адольфус не без отвращения отказался продолжать дело, когда суд сделал несколько весьма суровых замечаний по поводу поведения истца, когда в короткой речи было принято предложение Сержанта Раннингтона относительно издержек, – короче говоря, когда все было улажено, за совершенно немыслимый промежуток времени в два и три четверти часа, – общество пришло к осознанию факта, что оно было самым вопиющим и возмутительным образом обмануто, и что достопочтенный Ричард Пеннроял оказался мошенником.

   Никто не потрудился скрыть эти чувства от почтенного джентльмена, и тот покинул суд, без малейшего сочувствия с чьей-либо стороны.

   Бедняга! Он достаточно страдал в тот ужасный день; и все же был избавлен от позора и мучения, самых острых из всех, – он не видел взглядов и улыбок, какими обменялись его жена и сэр Арчибальд Малмезон, когда было оглашено решение суда.

XII

   Мы приблизились к завершению этой странной и зловещей истории. Действие почти полностью ограничивается тремя главными персонажами.

   Если бы Пеннроял был на двадцать лет моложе, когда на него обрушилась эта катастрофа, он просто пришел бы в ярость; но ему было около пятидесяти, он выглядел старше своих лет, и это, по всей видимости, подавляло и пугало его. Он сидел безвыездно в своем особняке, подобно крысе в норе, ничего не говорил и ничего не замечал, употребляя спиртное сверх меры. Огненная субстанция не возбуждала его; она удерживала его от осознания своего несчастья. Он знал, что разорен, и что никакие средства не могут спасти его от разорения. Средства и энергия отсутствовали в равной степени, и он не мог вернуть их к прежнему состоянию. Он сидел в своем кресле и размышлял о жизни, сознавая всю тяжесть случившейся катастрофы; и ничто не могло пробудить его, – даже известие о том, что его враг, сэр Арчибальд, получивший после смерти своей тетки мисс Тремаунт наследство в размере свыше семидесяти тысяч фунтов, скупает закладные и, вероятно, истребует с него взыскание, когда он полностью окажется в его власти. Арчибальд победил, он больше не может сражаться с ним. Пусть наслаждается своим триумфом и доведет дело до конца. Во всяком случае, было то, в чем он, Ричард, одержал над ним верх, и эта мысль приносила ему утешение в его несчастье. У него была жена – женщина, за которую сэр Арчибальд отдал бы свои земли, состояние и душу в придачу. Да, Кейт принадлежала ему, и только ему; и именно решимость сохранить ее своей, а значит, как можно дольше досаждать врагу, удерживала Ричарда от поиска спасения в самоубийстве. Так Провидение ведет людей от плохого к худшему, с намерением исторгнуть из них зло, от которого они не могли отказаться добровольно.