Текст книги "Арчибальд Малмезон (ЛП)"

Автор книги: Джулиан Готорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

   – Что за создание! – пробормотала Кейт себе под нос. То, что этот простак не обратил внимания на ее романтические воспоминания, немного раздражало ее. Возможно, у нее имелась и другая причина сожалеть о глупости своего спутника. Она помнила, что когда-то любила его, – или то, что называлось им, – больше, чем сейчас любила человека, за которого завтра выходила замуж. Почему сейчас он не тот, каким был тогда? Его лицо, руки, фигура – все было таким же, вернее, даже более красивым и возмужалым, чем прежде. Почему же душа, – или что бы там ни существовало в человеке этой таинственной невидимой движущей силой, – не смогла окрепнуть за эти семь лет? Рядом с ней имелось пять футов одиннадцать дюймов хорошо вылепленной живой глины, которая росла и совершенствовалась в течение более чем двадцати лет; и все-таки, так и осталась мягким глупым ребенком, лишенным памяти, ума и страсти. Такие мысли, возможно, приходили в голову молодой наследнице; и тогда она, возможно, думала, глядя на него: «если бы мой Арчибальд был здесь, завтра мы могли бы стать свидетелями другого зрелища, чем то, которое предполагается программой». Она могла бы подумать так, но не сказала этого и, конечно, ни в коем случае не сказала бы этого вслух. Но было бы несправедливостью по отношению к ее вкусу предположить, что, помимо мирских и прочих соображений, она действительно предпочла бы остролицего, коротко стриженного, чопорного джентльмена сорока лет, молодому человеку вдвое моложе его возрастом, наделенному всеми достоинствами и красотой, не говоря уже о семидесяти тысячах фунтов мисс Тремаунт. Разве можно винить ее, если она вздохнула с мимолетным сожалением о таинственном исчезновении своего героя? Да, он исчез еще более таинственно и безвозвратно, чем старый сэр Чарльз семьдесят лет назад. Где же он теперь – на небесах, на земле или под землей? Существовал ли он вообще? Могла ли она мечтать когда-нибудь снова встретить его? Фи! Что за чепуха!..

   – Красиво! – повторил Арчи, который, несмотря на угасание других своих способностей, сохранил способность к восприятию цвета.

   – Бедный мальчик... бедное существо! – сказала Кейт. – Ты очень много потерял, когда утратил рассудок. Между шафером и женихом существует огромная разница. А тебе все равно, хотя, возможно, это твоя самая большая потеря... ха, ха! Идем, Арчи, малышам, вроде тебя, настало время ложиться спать.

   – Кейт... – начал Арчи и замолчал.

   – Что?

   – А ты кого-нибудь любишь?

   Сначала она встретила его взгляд, полный тупой серьезности, с презрительной улыбкой, но потом улыбка сошла с ее губ, и она ответила:

   – Один раз со мной это случилось.

   – Со мной тоже! – ответил Арчи, с каким-то вялым энтузиазмом.

   – Ты тоже... когда? – спросила она, ее сердце забилось быстрее.

   – Мне кажется, это со мной случилось... во сне.

   Она коротко рассмеялась и отвернулась.

   – Да, Арчи, сон – самое лучшее для тебя; теперь для тебя лучшее – это все время спать; завтра просыпаться будет уже поздно. Спокойной ночи, Арчи.

VIII

   Старая мисс Тремаунт по случаю бракосочетания приехала из Корнуолла в сопровождении своего пуделя, своей служанки и своего исповедника. Добрая леди изменила свое завещание несколько лет назад, узнав об изменении состояния своего любимого племянника, и все опасались, что она оставит свое состояние Римской Церкви, к которой принадлежала. Но, получив известие о ее предстоящем визите, леди Малмезон стала тешить себя надеждой, что сэру Эдварду удастся произвести столь благоприятное впечатление на свою тетю, что он сумеет заполучить хотя бы часть ее денег.

   Но мисс Тремаунт вряд ли прибыла в Малмезон с подобным намерением; на самом деле, причина ее приезда была никак, или, точнее, почти никак не связана с семьей покойного баронета. Мало кто знал, что сорок-пятьдесят лет назад между полковником Баттлдауном и этой чопорной старой девой, чья душа в настоящий момент разделилась поровну между картами и псалтирью, существовали нежные отношения. Тем не менее, было именно так; они даже были помолвлены, хотя помолвка и держалась в секрете, поскольку в то время полковник был сравнительно бедным молодым лейтенантом, а потому, отнюдь не желанным зятем с точки зрения родителей. Когда юная леди должна была достигнуть совершеннолетия, она собиралась бежать из дома; тем более трудно объяснить причину дурацкой ссоры между влюбленными, закончившейся тем, что леди стала поддразнивать джентльмена, заботясь только о своих деньгах, – это и стало причиной разрыва помолвки. Без сомнения, все можно было поправить; но лейтенанту был отдан приказ отправиться на действительную службу в американские колонии, где он пробыл несколько лет. Позже он служил в Индии, а когда в следующий раз встретил свою любовь в Лондоне, то был уже на двадцать лет старше, чем когда они виделись в последний раз, и он был майором, с наградами на груди и женой на руках. Мисс Тремаунт никогда не выказывала ни тени горя или разочарования, но осталась незамужней, а в последнее время стала чрезвычайно набожной и обратилась к иезуитам. Но когда полковник умер, и она узнала, что его дочь вот-вот выйдет замуж, она решила отправиться в Малмезон; и кто знает, не лелеяла ли она в глубине души, скрытой даже от исповедника, тайную цель сделать своей единственной наследницей Кейт? Во всяком случае, было совершенно очевидно, что она привезла с собой свое завещание.

   Этот роман, как уже сказано, был известен лишь немногим, а поскольку мисс Баттлдаун не входила в их число, то она и вела себя с пожилой леди менее приветливо, чем могла бы при иных обстоятельствах. Кейт, по своей натуре, не любила пожилых женщин, да и сама не была настолько взрослой, чтобы понимать: ни один, по-настоящему разумный человек, не должен обходить своим вниманием семьдесят тысяч фунтов, независимо от того, насколько он нуждается в деньгах. Поэтому ее манеры можно было назвать скорее снисходительными, чем уважительными; а добрая леди Малмезон, хотя очень любила Кейт и была бы счастлива, если бы та унаследовала семьдесят тысяч фунтов от персидского шаха или президента Соединенных Штатов, не была идиоткой настолько, чтобы посоветовать молодой леди изменить линию своего поведения. Что же касается мисс Тремаунт, то она хранила самообладание, держалась прекрасно и никогда не упоминала о своем завещании, даже в те моменты, когда удержаться от этого было очень сложно. Она была учтива с сэром Эдвардом, снисходительна к Арчибальду, добра по-сестрински к леди Малмезон и спокойно наблюдала за всем и вся. В утро свадьбы она восхищалась туалетом невесты и давала советы с таким вкусом, что глаза гордой молодой красавицы искрились; а как раз перед тем, как гости вошли в зал, она нежно пожала Кейт руку и произнесла, самым нежным тоном, что надеется на ее счастливую семейную жизнь. «Я всегда считала вашу мать одной из самых счастливых женщин, моя дорогая, – добавила она. – Пусть ваша удача превзойдет ее!» Это добродушное пожелание вызвало у леди Малмезон некоторое беспокойство; сэр Эдвард улыбнулся в сторону, как показалось, с легкой иронией; Кейт же задумалась и пожалела, что стала выказывать мисс Тремаунт признаки того, какой очаровательной пожилой леди считает ее.

   В то утро большой зал выглядел величественным, как никогда прежде. Мартовское солнце пробивалось сквозь высокие окна, и его лучи образовывали яркие пятна на широком полу, блестели на древних мечах, нагрудниках и празднично украшенных портьерах. В верхнем конце комнаты собралось довольно много светских и титулованных особ, перешептывающихся и шуршащих нарядами по последней тогдашней моде. За несколько минут до одиннадцати сам преподобный декан и его помощник, вместе с женихом и Арчибальдом, вошли и с большой помпой и достоинством заняли свои места под балдахином, сооруженным специально для этого случая, покрытом свежими цветами, благоухание которых распространялось над собравшимися подобно священному фимиаму. В одиннадцать часов наступила всеобщая тишина ожидания, и вскоре дверь в дальнем конце зала распахнулась, и появилась свадебная процессия. Она выглядела очень живописно, двигаясь по длинному ковру, расстеленному на полу и усыпанному цветами. Невесту, под вуалью, с цветками апельсина, поддерживал под руку сэр Генри Роллинсон (год назад добрый доктор был посвящен в рыцари благодарным монархом), который и должен был выдать ее замуж. Она выглядела спокойной, бледной и чрезвычайно красивой. Вдову полковника Баттлдауна сопровождал лорд Эпсом, старший брат достопочтенного Ричарда; на голове у нее был великолепный розовый тюрбан, а глаза ее были красными. Впрочем, все эти подробности и многое другое можно прочесть в «Морнинг Пост» от 7 марта 1821 года, куда мы и отсылаем любопытного читателя.

   Служба началась. Когда сэр Генри Роллинсон передавал невесту, он случайно взглянул на Арчибальда и заметил, что у того на лице застыло очень странное выражение, а через мгновение молодой человек опустился на стул, оказавшийся рядом с ним, обхватив голову руками и тяжело дыша. Никто больше не заметил этого происшествия, а сэр Генри, полагавший, что юноша вот-вот упадет в обморок, конечно же, не мог оказать ему никакой помощи. Служба продолжалась. Ричард Пеннроял и Кэтрин Баттлдаун были объявлены мужем и женой, и отныне ни один человек не мог разъединить тех, кого соединил сам Господь. На пальце новоиспеченной жены сияло кольцо. Сам преподобный декан благословил пару. Все это время Арчибальд сидел, обхватив голову руками, а врач не без опаски наблюдал за ним и мысленно проклинал глупость тех, кто решил использовать бедное полоумное существо в этом действе.

   Принесли книгу регистраций, в которой счастливая пара и ее друзья должны были записать свои имена. Первыми расписались муж и жена. Настала очередь Арчибальда. Заранее проверили, что он способен вывести на бумаге свое имя. Но он продолжал сидеть, обхватив голову руками. Сэр Генри тронул его за плечо.

   – Ну же, парень... Арчи! Вставай! Иди сюда! Тебя ждут!

   Он говорил резко и повелительно, надеясь сначала вывести молодого человека из оцепенения, а затем, как можно приличнее, вывести его из зала.

   Арчибальд поднял смертельно бледное, покрытое потом лицо, и с каким-то вызовом взглянул на окружающих. Вскочил на ноги, опрокинув при этом стул, покатившийся по ступеням помоста и с грохотом упавший на каменный пол внизу.

   – Я вошел через дверь на лестнице! – произнес он взволнованным голосом, поразившим всех, кто его слышал, – настолько тон его отличался от обычного. – Если вы думали, что она заперта, то ошиблись. А как еще я мог войти?.. Как я здесь оказался? Это же большой зал! Что вы здесь делаете? Как вы сюда попали?

   Наступила мертвая тишина. Все чувствовали, что сейчас произойдет что-то ужасное. Несколько женщин истерически засмеялись. По-видимому, сначала показалось, что Арчибальд сменил свой безобидный идиотизм на состояние буйного безумия. Старый врач был, вероятно, единственным из присутствовавших, кто был близок к тому, что могло оказаться правдой. В отличие от достопочтенного Ричарда Пеннрояла. Он протиснулся между почтенным рыцарем и его шафером и, полагаясь на свое многократно доказанное влияние на последнего, крепко взял его за руку и посмотрел прямо в глаза.

   – Не строй из себя дурака, Арчи, – тихо, но отчетливо, произнес он голосом, в котором слышалась приглушенная угроза. – Все в порядке. Ты же знаешь, что ты – мой лучший друг. Ты должен написать свое имя как один из свидетелей бракосочетания – только и всего.

   – Какое бракосочетание? – удивленно спросил Арчибальд. – Кто вы такой? – через мгновение спросил он. А затем воскликнул: – Вы – Ричард Пеннроял, я не сразу вас узнал. Вы выглядите таким старым!

   – Этот парень совсем спятил! – пробормотал Ричард, отворачиваясь и пожимая плечами. – Мне следовало хорошенько подумать, прежде чем подвергать себя риску связаться с сумасшедшим. Нам нужно немедленно вывести его из комнаты.

   Юный сэр Эдвард услышал эту последнюю фразу.

   – Простите, но вынужден вам напомнить: мой брат находится в своем доме, в Малмезоне, – серьезно произнес он.

   – О, конечно, как вам будет угодно, – нахмурившись, ответил Ричард.

   Арчибальд, тем временем, заметил Кейт и сразу же узнал ее; отойдя от матери и сэра Генри Роллинсона, пытавшихся успокоить его; он подошел к ней, и взял ее руки в свои.

   – Кейт, я никогда не видел тебя такой красивой, – сказал он. – Но почему на тебе эта белая вуаль? И цветы апельсина? Это похоже на свадьбу. Кто-то что-то говорил о свадьбе... Это будет наша свадьба?

   – Свадьба уже состоялась, мой дорогой Арчи, – вмешался жених, протягивая руку невесте и улыбаясь не слишком любезно. – Эта леди теперь миссис Пеннроял. Отойдите в сторону, будьте хорошим мальчиком...

   Арчибальд схватил Ричарда за руку и сердитым движением отбросил назад, в объятия его тещи, направлявшейся к ним.

   – Вы живете под крышей моего отца, иначе я сказал бы, что вы – лжец, – мрачно сказал молодой человек. Затем, повернувшись к невесте, которая не произнесла ни слова с тех пор, как начала разыгрываться эта сцена, не сводя глаз с главного героя, сказал: – Он больше не оскорбит тебя, моя дорогая. Но все это очень странно. Что все это значит?

   – Это значит... Что уже слишком поздно! – ответила девушка тихим голосом, в котором звучала горечь. Что она имела в виду?

   Ричард, бледный от ярости, снова подошел. В толпе послышался ропот, наметилось движение; все ожидали развития событий.

   – Миссис Пеннроял, – процедил он сквозь зубы, – я вынужден настоятельно просить вас взять меня под руку и... и покинуть этот дом, где гостей унижают и оскорбляют!

   Арчибальд обернулся, его лицо потемнело. Но Кейт умоляющим жестом подняла руку, и Арчибальд заметил блеск золотого кольца на ее пальце. Увидев это, он замер.

   – Это... правда? – спросил он с недоумением в голосе.

   В этот момент сэр Эдвард снова счел нужным вмешаться, сказав, с холодной учтивостью:

   – Мистер Пеннроял и вы, друзья мои; надеюсь, вы сочтете возможным не обращать внимания на поведение моего брата. Вы можете видеть, что он не в себе. Когда он очнется, он обязательно попросит прощения у каждого из вас. Мистер Пеннроял, умоляю вас и вашу жену забыть о том, что произошло и не обвинять мой дом столь тяжким обвинением. Пусть исчезнет малейшая тень, способная омрачить столь радостное событие!

   В последних словах слышалась ирония, но она была слишком серьезной и церемонной, чтобы стать очевидной, и Пеннроял уже был готов ответить сэру Эдварду со всем возможным достоинством. Остальные собравшиеся приняли извинения, как хотя бы такой формальный выход из создавшегося положения. Каждый приложил усилия, чтобы возобновить безразличный разговор и вести себя так, словно ничего не произошло. Сэр Эдвард с восхитительным самообладанием и вежливой улыбкой проводил гостей из зала в соседнюю комнату, где был накрыт свадебный стол. Арчибальд остался в зале, доктор и старая мисс Тремаунт остались с ним. Он стоял неподвижно, уперев руки в бока и устремив взгляд в пол. Доктор и мисс Тремаунт переглянулись; старая леди подошла к Арчи и взяла его за руку.

   – Ты узнаешь меня, дорогой? – спросила она.

   Арчибальд посмотрел на нее и покачал головой.

   – Я – твоя тетя, Рут Тремаунт. Мне очень жаль тебя, дорогой.

   – Вы можете сказать мне, что со мной происходит? Я что, сошел с ума?

   – Напротив, – отозвался доктор, – вы уже второй раз в своей жизни становитесь самим собой. Вы просто проспали, мой мальчик, вот и все.

   Арчибальд обвел глазами зал, словно ища кого-то.

   – А где мой отец? – наконец, спросил он.

   Последовала неловкая пауза. Наконец, мисс Тремаунт сказала:

   – Мой дорогой, твой сон длился семь лет. За такой отрезок времени многое может случиться.

   – Но мой отец... где он? Я хочу видеть его, я должен увидеть его! – И он сделал несколько шагов к двери.

   – Мой бедный мальчик, ты не сможешь его увидеть... Он... он...

   – Где он? – воскликнул Арчибальд, топнув ногой.

   – Он уже пять лет, как покоится в могиле.

   Арчибальд с минуту смотрел на доктора, а потом расхохотался.

IX

   Арчибальдом снова овладела его «разумная» ипостась; или же он снова проснулся; или же давление крови внутри черепа в очередной раз ослабло; во всяком случае, теперь в оболочке из плоти и крови был прекрасный юноша, всего лишь час назад представлявший собой слабоумного мальчика. Когда первый этап восстановления закончился, новый человек с удивительной быстротой и живостью начал приспосабливаться к чуждой среде. Он ничего не помнил о том, что произошло с того самого дня, когда он разговаривал с Кейт в восточной комнате, а из пореза на его лбу сочилась кровь; но он принял эти факты с решимостью и стоицизмом юноши. Мир развивался вокруг него, пока он отсутствовал в нем, пребывая... где? Что ж, силой своей воли и великолепными способностями он снова займет в нем достойное положение, и даже более чем достойное. Ему нанесли рану, возможно, неизлечимую, но он вполне был способен за это отомстить. Он не был обескуражен; его дух, казалось, вернулся к жизни после семилетней спячки, и теперь для него не было ничего невозможного.

   Разумеется, его новая метаморфоза вызвала множество разговоров среди соседей; Арчибальд Малмезон был самой обсуждаемой фигурой в этой части страны в течение нескольких недель, ввиду невозможности прийти к какому-либо удовлетворительному заключению относительно его состояния или условий, позволяющих чуду продолжаться. Одни горячо утверждали, что он – сумасшедший; другие выступали против этой точки зрения с точно такой же энергией. Обе стороны приводили множество аргументов, а когда все они были опровергнуты, обратились к сэру Генри Роллинсону, который мудро покачал головой, что могло быть воспринято любой стороной как доказательство ее правоты.

   Впрочем, этот достойный джентльмен приближался к своему закату, и фактически перестал жить еще до наступления физического конца. Однако он не ушел, не оставив по себе наследника, того, кому завещал быть достойным памяти своих предков. Это был мистер Э. Форбс Роллинсон, его сын, прошедший курс обучения в Вене и Париже, и вернувшийся на родину с самыми лучшими дипломами, какие только могли дать ему континентальные университеты. В то время это был молодой человек лет двадцати пяти, с большой квадратной головой, невысокий и плотно сбитый. Дикие заросли на подбородке и очки на носу, помогавшие проникать в глубину души того, кто с ним говорил, отличавшие его в более поздние времена, тогда еще не появились.

   Новый доктор Роллинсон знал кое-что об Арчибальде, еще будучи мальчиком, и, конечно, очень интересовался (помимо искренне дружеских чувств к нему) столь замечательным случаем. Его гипотеза по данному вопросу, поскольку он выдвинул ее сам, не во всех отношениях совпадала с гипотезой его отца; он принадлежал к несколько более поздней школе – более критической и менее догматической. Однако было бы рискованно утверждать, что молодой доктор Роллинсон точно знал, что происходит с Арчибальдом, – тем более что за последнее время не раз видел повод изменить свои первые впечатления. Достаточно сказать, он считал ситуацию периодической, или регулярно повторяющейся, что полностью укладывалось в его предположения, и поэтому он с интересом ждал прошествия еще семи лет, чтобы проверить их правоту. Обнаружить периодичность болезни, – еще не значит объяснить ее, но это уже кое-что. Гораздо интереснее было бы узнать, что думает по этому поводу сам Арчибальд; и будь автор романистом, имеющим дело с собственным творением, он не отказался бы от попытки проанализировать его душевное состояние. Как бы то ни было, автор может лишь указать на любопытную область догадок, которые приводит: молодой человек не оставил никаких признаний или дневников, в которых анализировал бы самое себя; еще меньше он был склонен обсуждать происходящее с ним с другими молодыми людьми. Обладая завидным здравым смыслом и немалым мужеством, он принимал вещи такими, какими они были; он чувствовал, что его индивидуальность никоим образом не умаляется тем обстоятельством, что она была непостоянной и изменчивой; возможно даже, это казалось ему не более странным, чем ночной сон. И то, и другое, одинаково странно, с той только разницей, что семичасовой сон является общим для всех, в то время как сон длительностью в семь лет, безусловно, беспрецедентен.

   Но один вопрос, кажущийся нелепым, напрашивается сам собой, – или может вскоре возникнуть, – а именно: должен ли Арчибальд нести ответственность в одной фазе своего существования за преступление, совершенное в другой; за преступление или любое другое действие, связанное с благосостоянием или здоровьем других людей. Аналогия со сном не кажется в данном случае вполне удовлетворительной, ибо в обычном сне или даже в сомнамбулическом, мы не вступаем в активный контакт с окружающими нас людьми и, следовательно, не подпадаем под действие законов, поскольку наши законодатели не составили их для указанных состояний. Присяжные, вынося свой вердикт, были бы смущены тем, что, хотя только одна «половина» виновного была в самом деле виновна, они не могли бы назначить ей справедливого наказания, не наказав в то же время несправедливо другую половину, невиновную. Поэтому последовательное существование, хотя отчасти утомительно и обременительно, все же не лишено своих преимуществ.

   Тем временем, в отношениях между семейством Малмезонов и достопочтенным Ричардом Пеннроялом случились важные перемены. Последний считал себя оскорбленным первыми на своей свадьбе и отказался от примирения, которое, сказать правду, ни сэр Эдвард, ни его младший брат не стремились ему навязать. Леди Малмезон выступала за мир, но ее мнение в семейных советах уже не имело большого значения. В конце концов, наступила развязка.

   Сэр Эдвард Малмезон и Пеннроял случайно встретились за столом их общего друга и, после того, как дамы удалились, Пеннроял, выпивший вина больше, чем обычно, начал разговаривать излишне громко, крайне оскорбительным тоном. Сэр Эдвард сдержал гнев и ничего не ответил, поскольку к нему некоторое время не обращались лично. Через некоторое время Пеннроял подошел к тому месту, где он сидел, и оба джентльмена разговорились. В конце концов, Пеннроял заявил, что его оскорбил человек, сохранивший свой нынешний титул и поместье исключительно по причине его (Пеннрояла) доброты. Сэр Эдвард был вынужден спросить, что тот имеет в виду.

   Пеннроял начал высказывать пренебрежительные замечания в адрес покойного сэра Кларенса, который, как он намекнул, не имел законного права на титул. Наступила мертвая тишина, и все взоры обратились на сэра Эдварда, чье бледное лицо стало еще бледнее, когда он заговорил с невозмутимой учтивостью:

   – Я должен умолять мистера Пеннрояла не говорить намеками, а прямо заявить, не намерен ли он обвинить в бесчестии моего отца.

   – Для человека светского достаточно намека, – дерзко ответил достопочтенный Ричард. – Я здесь не для того, чтобы учить школьников английскому языку.

   – Я не могу позволить вам уклониться от ответа на мой вопрос, – ответил сэр Эдвард с блеском в глазах, хотя тон его голоса не изменился. – Так или иначе, вы должны объяснить то, на что сочли нужным намекнуть этим джентльменам.

   Пеннроял расхохотался.

   – Когда вы проживете еще несколько лет, молодой джентльмен, – сказал он, – вы научитесь быть осторожным, когда станете спрашивать слишком откровенные сведения о нравственности ваших дедушек и бабушек.

   Услышав это грубое замечание, присутствующие выразили свое возмущение, но Пеннроял, ничуть не смутившись, добавил:

   – Пусть он опровергнет это, если сможет. Поскольку он провоцирует меня, я утверждаю, что его отец не имел права на титул. Пусть докажет обратное, если сможет. Я не настаивал на этом разговоре, но хочу сказать молодом сэру Эдварду Малмезону, как он себя называет, что у него есть собственность, на которую он не имеет никаких прав, и что от моей доброй воли зависит, как долго он будет владеть ею.

   Хозяин – это был Фрэнсис Гастингс Кент, эсквайр, тот самый, который впоследствии прославился при обсуждении «закона о зерне», вмешался, и попытался привести говорившего в чувство.

   – Послушайте, Пеннроял! – воскликнул он. – Вы пьяны, и оскорбили джентльмена за моим столом. Я вынужден просить вас принести ему извинения. Я нисколько не сомневаюсь, что титул сэра Эдварда Малмезона ничуть не хуже вашего или моего, и уж во всяком случае, он не должен подвергаться сомнению. Повторяю, вы должны извиниться перед сэром Эдвардом!

   В комнате был только один человек, не согласный с этим, и это был майор Болингброк, отставной офицер из хорошей семьи, но не совсем безупречной личной репутации; считалось, что он дрался на дуэлях чаще, чем этого требуют правила хорошего тона, и вот уже в течение нескольких месяцев жил в доме мистера Пенрояла.

   – Конечно, это не мое дело, – сказал сей доблестный воин. – Если сэр Эдвард предпочитает мириться с подобными высказываниями человека на том основании, что тот был пьян, когда позволил себе их, это его дело. Но лично я посоветовал бы сэру Эдварду потребовать полного удовлетворения.

   Сэр Эдвард, однако, спокойно поднялся и с улыбкой сказал, что не собирается и дальше оставаться причиной скандала, добавив: он не сомневается, что мистер Пеннроял, как только соберется с мыслями, даст все необходимые разъяснения; после чего, поклонившись, вышел из комнаты.

   Впоследствии возникло подозрение, что Пеннроял напился с целью безнаказанно оскорбить наследника Малмезона, а майор явился специально, чтобы помочь ему и его подстрекать. Так какова же была цель, и на чем основывалось обвинение, выдвинутое Пеннроялом? В отношении последнего ничего не было известно до более позднего времени, непосредственный же результат был таков. Сэр Эдвард вернулся домой и выглядел более веселым и бодрым, чем обычно. Следующее утро он провел в своей комнате, очевидно, занятый изучением каких-то бумаг. Во второй половине дня он сказал матери и Арчибальду, что ему придется на несколько дней уехать в Лондон по делам, причем выехать сегодня же вечером. Он ни словом не обмолвился о происшествии в доме Фрэнсиса Кента, и ни Арчибальд, ни леди Малмезон ничего о нем не знали. В тот же вечер он попрощался с ними и уехал, по-видимому, с легким сердцем, приказав брату исполнять обязанности полномочного представителя семейства в его отсутствие и пообещав матери, по возвращении, привезти ей тюрбаны по последней моде.

   Он отсутствовал пять дней. Достопочтенный Ричард Пеннроял, которого в то же самое время вызвали по делам, вернулся домой примерно за двадцать четыре часа до того, как сэра Эдварда привезли в Малмезон в карете с пулевым отверстием под ключицей. Дело в том, что оба джентльмена отправились в Бельгию, а не в Лондон, и там стрелялись в присутствии майора Болингброка и друга сэра Эдварда, чье имя до нас не дошло. Пеннроял не пострадал; сэр Эдвард, находившийся под присмотром доктора Роллинсона-младшего, пролежал несколько дней в критическом состоянии; но когда пуля была извлечена, пришел в себя и вскоре смог встать с постели и ходить по дому. Но хотя его силы понемногу восстанавливались, он, по-видимому, пребывал в смятении; он вел обширную переписку с семейными адвокатами в Лондоне и постоянно чего-то искал – что именно, не мог сказать никто. Но что бы это ни было, он не мог найти этого, и его тревога не уменьшалась.

   Арчибальд, разумеется, расспрашивал его о подробностях дуэли, и об ее причине, но брат старался увести разговор в сторону, сказав только, что Пеннроял был очень груб и не принес подобающих извинений; а поскольку оскорбление было нанесено публично, он был вынужден вызвать его. Отвечая на расспросы Арчибальда относительно предмета его нынешней переписки с адвокатами, он объяснил: она связана с некоторыми старинными семейными традициями и представляет интерес только для антикваров.

   Арчибальд принял эти ответы, ничем не выразив своего недоверия. Братья любили друг друга, но странные события, происходившие с младшим, не позволили установиться по-настоящему близким и доверительным отношениям между ними. Арчибальд был слишком горд, чтобы требовать от сэра Эдварда дальнейших подробностей или наводить справки в ином месте. Более того, он, возможно, нуждался в информации менее своего брата, если бы знал настоящую причину. У Арчибальда имелись свои секреты.

   Пеннроял, между тем, помалкивал, ожидая, когда скандал стихнет. Намеревался ли он убить сэра Эдварда, или был рад, что дуэль не закончилась смертью последнего, сказать трудно. Разумеется, ни он, ни его жена, больше в Малмезоне не появлялись. Соседи, какое-то время, оказывали ему холодный прием; но когда его противник пришел в себя, а дело утратило первоначальную остроту, оказалось, что его не в чем обвинить, кроме разве как в том, что он совершил неблагоразумный поступок, находясь под воздействием алкоголя, и впоследствии искупил его в соответствии с кодексом чести, в ту эпоху еще не вышедшим из употребления. Да и, в конце концов, какое им было дело? Пеннроял, как бы ни был неприятен сам по себе, владел значительной собственностью и принадлежал к хорошей семье. Короче говоря, общество снова приняло почтенного блудного сына в свои объятия, а миссис Пеннроял продолжила являть собой пример безупречного вкуса.

   Однако по прошествии шести-семи месяцев спокойное течение жизни снова было нарушено. Сэр Эдвард то ли от волнения, то ли по неосторожности, снова заболел, рана его открылась и воспалилась. Он никогда не обладал крепким здоровьем, и с каждым днем шансы, что он сможет пережить это новое испытание, уменьшались. Доктор Роллинсон сделал все, что было в его силах, но однажды утром сэр Эдвард попросил позвать к нему брата и, когда они остались вдвоем, сказал:

   – Итак, Арчи, как тебе понравится стать сэром Арчибальдом?

   С минуту они молча смотрели друг на друга.

   – Ты в этом уверен? – спросил младший, слегка нахмурившись.

   – Абсолютно.

   – Нэд, мы же братья, – сказал Арчибальд.

   Молодые люди взялись за руки; Арчибальд сидел на краю кровати, глядя сверху вниз на больного, чье лицо осунулось от истощения, а глаза запали и блестели.

   – Арчи, мне нужно кое-что сказать тебе.

   – Я этого боялся.

   – Это совсем не то, чего ты мог бы ожидать. Ссора между мной и Ричардом случилась из-за нашего отца. Ричард сказал, что он... он...