Текст книги "Арчибальд Малмезон (ЛП)"

Автор книги: Джулиан Готорн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

   «Арчи брал над ним верх в драках, – говорил себе полковник, – почему бы ему не взять над ним верх и в другом? Конечно, я не хочу, чтобы бедняге Эдварду причиняли вред, он – хороший мальчик; но нужно проводить военную кампанию рассчитывая не только на то, что происходит, но и на то, что может случиться».

   Таким образом, решение о супружестве, возможное, но не окончательное, находилось в состоянии ожидания развития событий, – со стороны родителей; в то время как в сердцах молодых людей, стороны, наиболее в этом заинтересованной, все уже было решено. Кейт и Арчибальд виделись, сколько и когда им хотелось, хотя, придавая своим отношениям куртуазный характер, привыкли притворяться, будто исполнению их желаний препятствуют всевозможные зловещие обстоятельства, но, в конце концов, исчерпали свою изобретательность в отношении тайных встреч, бегства через садовую ограду и душераздирающих разлук, ибо воображаемые бессердечные родители безжалостно вырывали их из объятий друг друга. В письме сэра Кларенса доктору Роллинсону, датированном 27 декабря 1811 года, баронет пишет: «Наши Рождественские праздники были на время прерваны романтическим событием. Кэтрин, единственная дочь полковника Баттлдауна, сбежала с мистером Ричардом Малмезоном из Малмезона. Прежде, нежели беглецов успели догнать, они уже успели стать мужем и женой в сарае для хранения садового инструмента в углу двора. В парламент будет подано заявление о расторжении брака, пока стороны не достигнут соответствующего возраста». Судя по всему, сэр Кларенс обладал большим чувством юмора.

   Спустя несколько недель после этого события бедная старая тетя Джейн покинула сей мир посредством декоративного пруда с рыбками. Пруд, о котором идет речь, находился на границе между поместьями Малмезонов и Пеннроялов, его окружали полдюжины ив, изогнутые стволы которых склонялись к поверхности воды, и к нему вели два лестничных пролета. Будучи небольшим по площади, пруд был необычно глубок, а дно его было покрыто мягкой грязью. Если бы тетя Джейн не была замечена тонущей, то, скорее всего, ее не нашли бы до Судного дня; в мутных глубинах пруда нашлось бы место для всего рода Малмезонов. После этого несчастного случая мистер Пеннроял приказал огородить его красивыми железными перилами. Это привело к разговорам о том, что ему, возможно, следовало это сделать раньше. Разве не было возможно, что его будущие жены разделят участь первой? Разве не было преступной небрежностью с его стороны позволить ей скрыться от своих слуг? Как такое могло случиться? Или мистер Пеннроял не заботился о том, что люди могут посчитать потерю им жены не горем, а наоборот, поскольку те ее пятьдесят тысяч фунтов, процентами на которые он мог распоряжаться, после ее смерти перешли в его собственность, и он мог теперь распоряжаться ими по своему усмотрению. В таких обстоятельствах джентльмен, заботящийся о своей репутации, должен был беречь жену как зеницу ока. Конечно, было очень странно, что бедное, хрупкое, слабое рассудком существо сумело ускользнуть от слуг, затем направиться прямо к пруду, – в середине зимы, – и намеренно прыгнуть в него. Она могла бы лежать там, и никто ни о чем не узнал бы, если бы молодой Арчибальд Малмезон случайно не увидел ее и не поднял тревогу. Но если бы он оказался у пруда на несколько минут раньше, кто знает, не увидел бы он тогда нечто, о чем никто не подозревал!

   Все эти случайные разговоры показывали лишь то, что достопочтенный мистер Пеннроял не был любимцем своих соседей; это был факт, не требующий доказательств. Некоторые мужчины, в глубине души добрые и даже способные в определенных случаях вызвать искреннюю привязанность, в целом общей любовью не пользуются. Когда мистера Пеннрояла обвиняли в скупости, вовсе не считали, что у него множество долгов или что они составляют огромную сумму. Когда говорили, что он необщителен и циничен, забывали, что одних только подобных замечаний было вполне достаточно, чтобы сделать его таким. А когда обвиняли в том, что он не уделял жене достаточно внимания и получил выгоду от ее кончины... ну, джентльмену сложно ухаживать за слабоумной или выглядеть безутешным, если само Провидение дает ему пятьдесят тысяч фунтов в обмен на нее. Он устроил ей пышные похороны, надел траур и заставил сделать это всех своих домочадцев. Что же касается железных перил, их можно было рассматривать как своего рода памятник ушедшей, в котором поразительным образом сочетались практическая польза и память.

   Эта трагедия произвела на Арчибальда довольно странное впечатление. Как уже говорилось, тревогу поднял именно он. Оказалось, он оказался неподалеку от пруда и заметил что-то, барахтающееся в воде; на его крики прибежал егерь и пара деревенских жителей. Мальчик наблюдал за извлечением безжизненного тела в торжественном молчании, с румянцем на щеках. Он очень любил тетю Джейн, особенно после того, как ее разум ослаб, и был единственным, кого бедная женщина, казалось, узнавала, и в чьем обществе находила утешение. Он не проливал слез и казался скорее рассерженным, чем опечаленным, и в течение нескольких дней почти не разговаривал; что касается самой трагедии, то относительно нее он вообще не обмолвился ни словом. Он всегда отличался умением молчать; в данном случае он был так мрачно сдержан, словно похоронил внутри себя государственную тайну. По отношению же к вдовцу его поведение из враждебного превратилось попросту в наглое. Было любопытно наблюдать, как мальчик, едва выйдя из детской, то не обращал внимания на своего родственника, словно тот был отпетым негодяем, не достойным внимания джентльмена, то надменно смотрел ему в лицо, да еще и как бы сверху вниз! ибо было замечено, что достопочтенный Ричард проявлял удивительную снисходительность, если не сказать, кротость, по отношению к своему грубому маленькому родственнику. До этого события, он время от времени говорил мальчику грубости и бросал на него резкие взгляды... Тяжелая утрата, наверное, смягчила его сердце.

   Однако время шло, мало-помалу острота утраты притуплялась, и имя тети Джейн все реже упоминалось кем-либо; в конце концов, о ней попросту забыли. Произошли и другие перемены: полный старый полковник счел своим долгом присоединиться к сэру Артуру Уэлсли на полуострове, а Кейт стала брать на себя руководство домашними делами (ее мать была инвалидом) и бывать дома чаще, чем прежде, и поэтому не так часто виделась с Арчибальдом; она дала ему понять, что с его стороны было бы благородно посещать ее, как это делали мистер Пеннроял и другие джентльмены. Юная леди уже вступала в пору начала расцвета своей красоты и обладала более чем достаточным девичьим достоинством, учитывая, что ей едва исполнилось тринадцать. И когда, при упоминании о Пеннрояле, Арчибальд заметил:

   – На самом деле, Кейт, ты не должна сравнивать меня ни с ним, ни с каким-либо другим мужчиной. Вспомни, что мы поженились два Рождества назад, -

   Она ответила:

   – Глупый мальчишка! Это был не настоящий брак; настоящий брак совершается в церкви, священником, когда на мне будет белая фата.

   – Но ведь мы убежали, – возразил встревоженный Арчибальд.

   – Тайное бегство без кареты, запряженной четверкой, и кузнеца? Что за чушь!

   – То есть, ты хочешь сказать, что ты мне не жена, Кейт? – спросил мальчик, побледнев.

   – Ни твоя, ни чья-либо еще, мистер Арчибальд.

   – Кейт! – страстно воскликнул он, и кровь бросилась ему в лицо, – берегись! Ты не сможешь быть ничьей женой, кроме как моей! И я не вижу разницы между женитьбой с кузнецом и фатой и без них. Любой, кто осмелится назвать себя твоим женихом, умрет! Я умею обращаться со шпагой, да и с пистолетом тоже!

   – О, Арчи, какой же ты злой! Как ты жесток со мной, хотя знаешь, что я никогда не смогу полюбить никого, кроме тебя, даже если жестокая судьба разлучит нас хотя бы на время! – Юная леди цитировала «Эвелину», и Арчибальд прекрасно знал это, но они так привыкли применять фразы из этого произведения к своему собственному роману, что это выходило у них само собой.

   – Но скажи, что ты, наконец, станешь моей! – воскликнул Арчибальд, продолжая сцену со всей возможной серьезностью.

   – Нет, милорд, вам не следует так давить на меня... О нет, вы не должны делать этого, Арчи... В книге сказано, что лорд Орвилл только целует ей руку...

   – Я не лорд Орвилл, и я буду целовать тебя так, как захочу, и мне плевать на книгу, когда я испытываю то, что испытываю сейчас! Я думаю только о тебе!

   – Браво, молодой человек! Именно так и надо с ними разговаривать! – воскликнул доктор Роллинсон, который подслушал весь этот разговор и теперь явился всей своей полной фигурой, с подагрой и грубым смешком. – Книги хороши для лицедейства, но когда все по-серьезному, пользуйтесь своим собственным языком. – И он одобрительно похлопал мальчика по плечу. – Да, да, она тут же выйдет за тебя замуж, как только увидит, что ты строишь глазки какой-нибудь другой красавице! Только не говори, что их не существует; ты можешь отправиться куда угодно и сам убедиться, что это не так! – Таковы были циничные слова, которые этот человек не постеснялся произнести на ухо своему юному другу; после этого он, посмеиваясь, куда-то увел его, оставив мисс Баттлдаун в легком недоумении. Доктору казалось, что он прекрасно знает женщин. И если это было так, он был очень знающим человеком!

IV

   Малмезон Хаус несколько лет назад был частично разрушен пожаром, а два года спустя часть, оставшаяся неповрежденной, была снесена, чтобы освободить место для предполагавшейся ветки Лондонской и Южно-береговой железной дороги. Ветка до сих пор так и не построена, а на месте почтенного здания остались лишь несколько куч поросшего травой мусора. Но в то время, о котором идет речь, это была внушительная громада серого камня, стоявшая на небольшом возвышении, с лужайкой перед ней и множеством окружавших ее больших деревьев. Центральная часть здания и правое крыло были построены во времена Елизаветы; левое крыло было построено сэром Кристофером Реном или кем-нибудь из архитекторов его школы и, хотя внешне соответствовало остальной части здания, внутри было просторным и более современным. Стены старой части достигали в толщину более четырех футов, и даже перегородки между комнатами представляли собой два фута прочной каменной кладки. Многие комнаты были увешаны гобеленами; при сносе дома были обнаружены несколько потайных ходов, выдолбленных в стенах, ведущих из комнаты в комнату, и скрытых раздвижными панелями. Здание состояло из двух этажей и чердака; неровный коридор на первом этаже, плохо освещенный, а местами совершенно темный, тянулся от центра в правое крыло.

   В конце правого крыла располагалась восточная комната, о которой уже упоминалось. Первоначально в нее можно было попасть только через большую смежную комнату, в которую, опять же, вел только темный коридор. Таково было положение вещей во время знаменитого таинственного исчезновения сэра Чарльза Малмезона в 1745 году. Но в начале нынешнего столетия в наружной стене была сделана дверь, выходившая на крытую каменную лестницу, спускавшуюся во двор. Таким образом, комната стала обособленной, так сказать, от остального дома. Живущий в комнате мог запереть дверь, соединяющую его комнату с соседней, и входить и выходить через другую, когда ему заблагорассудится. Что касается двора, то часть его раньше служила конюшней с стойлами для трех лошадей; теперь они были перенесены в другую часть особняка, хотя сама конюшня, конечно, осталась; через нее нужно было пройти, чтобы попасть на крытую лестницу.

   Можно вспомнить, что Арчибальд, в «период усыпления», проявлял сильное, хотя и совершенно иррациональное отвращение к этой восточной комнате. Возможно, там имелось нечто, недоступное восприятию обычных, здоровых чувств. Как бы то ни было, впоследствии он преодолел это отвращение, и на двенадцатом году жизни (на третьем, как сказал бы сэр Кларенс), поселился там и не допускал в нее никаких «женщин», разве что в качестве особой милости. В те дни, когда люди были в большей или меньшей степени подвержены влиянию суеверий, далеко не каждый мальчишка мог бы наслаждаться ощущением, что проводит ночи в столь уединенной обстановке, ибо правое крыло на этом этаже пустовало почти полностью. Но Арчибальд, по-видимому, был совершенно свободен от боязни как естественного, так и сверхъестественного. Он собрал все свои мальчишеские драгоценности – ружье, шпагу, удочки и хлысты для верховой езды, и разместил их на стенах. Он смел паутину с окон и потолка, выкинул кучу всякого хлама, скопившегося в комнате за последние полвека, притащил несколько удобных стульев с высокими спинками и старых столов, повесил книжную полку с «Искусным рыболовом» Уолтона, «Диалогами дьяволов», «Арабскими ночами», «Эвелиной» мисс Берни и другими, столь же модными и остроумными произведениями, и развел огонь в камине, придав комнате даже более уютный вид, чем это можно было ожидать. Сама комната была длинной, узкой, со сравнительно низким потолком; решетчатые окна на несколько футов вдавались в массивные стены; большие коричнево-зеленые и желтые гобелены, не выцветшие за два с лишним столетия своего существования, по-прежнему дисгармонировали с современными обоями; в рамке над камином висел портрет баронета-якобинца сэра Годфри Неллера. Это был поясной портрет; баронет был изображен в офицерской форме, одной рукой прижимающим к груди рукоять меча, а указательный палец другой был направлен вниз, как бы намекая: «Теперь я там!» Камин, следует заметить, был устроен на противоположной окну стороне комнаты, то есть, в одной из перегородок. А что было по другую сторону этой перегородки?

   Небольшой зал, выходивший в коридор – он располагался под прямым углом к восточной комнате, вдоль южной передней части крыла. И это был не коридор, хотя он и тянулся на некоторое расстояние параллельно восточной комнате и имел дверь с восточной стороны. Дверь эта вела в темный чулан, размером с обычную комнату, служивший вместилищем для мусора. Значит, темный чулан примыкал к восточной комнате по другую сторону перегородки? Вовсе нет. Если бы в стене чулана было открыто окно, то оно смотрело бы – не в комнату Арчибальда, а в узкий глухой дворик или колодец, целиком заключенный между четырьмя каменными стенами, служивший непонятно какой цели, разве что являлся некой неуклюжей архитектурной деталью. Не было ни малейшей возможности проникнуть в этот колодец или хотя бы заглянуть в него, если бы только кто-то не попытался забраться на крышу дома. О его существовании стало известно только из слов случайных рабочих, занятых обновлением черепицы или починкой обветшалой трубы. Подробный осмотр здания, конечно, сразу же выявил бы его наличие, но, насколько известно, такого осмотра никогда не производилось. Он выявил бы также и то, о чем никто не подозревал, но что, тем не менее, имело важное значение, а именно: что глухой двор или колодец был, по крайней мере, на пятнадцать футов короче и на двадцать пять футов уже, чем следовало бы!

   Арчибальд так же был далек от любых подозрений, как и все остальные; более того, он, скорее всего, никогда в жизни не задумывался о планах архитекторов. Зато он очень много думал о портрете своего прадеда, а поскольку тот висел так, что был прекрасно виден из самого удобного кресла, стоявшего у камина, Арчибальд проводил много времени, глядя на него. На что указывал сэр Чарльз указательным пальцем левой руки? И что означал этот по-особому пристальный, слегка хмурый взгляд, который нарисованные глаза всегда устремляли на него? У Арчибальда, вероятно, было несколько романов миссис Рэдклифф среди прочих книг на его полках, и он, возможно, лелеял мысль, что сокровище, или какая-то важная тайна спрятаны где-то поблизости. Проследив направление указательного пальца, он обнаружил, что тот устремлен в точку пола, располагавшуюся примерно в пяти футах справа от камина. Пол в комнате был сделан из массивных дубовых досок, почерневших от времени, и в этом месте казался не менее прочным, чем в любом другом. Тем не менее, он решил, что заняться поисками будет очень весело; можно проделать в том месте дыру и посмотреть, что скрывается под досками. Он потихоньку раздобыл пилу, молоток и стамеску, и однажды, когда никого не было дома, запер комнату и принялся за работу. Она оказалась не из легких: крепость дуба оказалась такова, что края стамески завернулись, а пилой вообще невозможно было работать. Спустя полчаса, после почти безрезультатной работы молотком и стамеской, он решил передохнуть. Доска, над которой он трудился, упиравшаяся в стену под прямым углом, была короткой, не более восемнадцати дюймов в длину, и была вставлена только для того, чтобы заполнить щель, образованную недостатком длины доски, продолжением которой являлась. Между их концами имелся небольшой зазор, и в него Арчибальд воткнул свое долото. Ему показалось, что зазор увеличился, он надавил посильнее, начал двигать долото взад и вперед; зазор увеличивался; на самом деле, короткая доска уходила под настил. Вскоре открылась небольшая продолговатая впадина, в которую юный исследователь заглянул с бьющимся сердцем, ожидая найти в ней что-то необычное.

   Но то, что он нашел, ни в малейшей степени не соответствовало его ожиданиям; это не была шкатулка с драгоценными камнями, и это не было документом, подтверждающим право семьи на владение графством Сассекс. Это был всего лишь потускневший серебряный жезл, около девяти дюймов в длину, скрученный в форме штопора. Один конец его заканчивался широкой плоской головкой. Больше в углублении не было ничего, – ничего, что указывало бы на то, для чего предназначался жезл и почему был так искусно спрятан. И все-таки, подумал Арчибальд, если бы он не был для чего-то нужен, стал бы кто-то прятать его, причем, оставив странное, таинственное указание на место тайника? Нет, конечно, не стал бы! Скорее всего, и портрет был написан только для того, чтобы служить указателем на спрятанный жезл. Значит, либо в тайнике, помимо него, было спрятано еще что-то, либо жезл предназначен для использования каким-то, пока непонятным, способом. Это сомнений не вызывало.

   Так рассуждал Арчибальд, – то есть, мог бы так рассуждать, ибо нет прямых доказательств того, что происходило в его голове. Во-первых, он тщательно осмотрел тайник и убедился, что из него нельзя извлечь больше ничего, кроме пыли; что за ним не скрывается какой-либо другой тайник, в котором было бы спрятано нечто более ценное. Следующим его шагом было изучение скипетра в надежде, что внимательный осмотр или внезапное наитие подскажут ему, для чего тот нужен. Его старания были вознаграждены: на плоской головке он нашел почти стершиеся цифры 3 и 5, начертанные одна под другой так, что образовывали дробь, то есть 3/5; кроме того, он пришел к убеждению: странная форма скипетра была придана ему не случайно, как он предполагал вначале, но намеренно, с неизвестной пока целью. Эти выводы, естественно, возбудили его любопытство еще больше, но дальше них дело не пошло. Арчибальд был умным мальчиком, но не был детективом, обученным дедуктивному методу, и решение проблемы оказалось ему не по зубам. Он использовал цифры 3 и 5 всеми способами, какие только могло подсказать ему воображение; он брал их в футах, дюймах, ярдах; он складывал их и вычитал – все было напрасно. Единственное, что он сделал, так это не доверился никому другому; он ни словом не обмолвился о своей находке даже Кейт; решив, что если существует тайна, которая должна быть раскрыта, она должна быть раскрыта именно им. Наконец, после нескольких дней бесплодных усилий, потеряв терпение, он вернул скипетр в тайник, решив дать себе передышку и посмотреть, не вмешаются ли в дело время и случай. Этот план, хотя, несомненно, и был разумным, по-видимому, не привел ни к какому результату, подобно всем прочим; и прошло более года, прежде чем скипетр снова был потревожен. Мало-помалу, его мысли перестали настойчиво возвращаться к загадке, Арчибальдом завладели другие интересы. Трагическая смерть его тети, любовь к Кейт, его будущее – сотни проблем занимали его, пока серебряный скипетр не оказался наполовину забыт.

   Однако, во второй половине 1813 года, он случайно сделал весьма любопытное открытие.

V

   Осенью этого года он впервые отправился на охоту со своим отцом и соседними деревенскими джентльменами, и, судя по всему, ему дважды вручали лисий хвост. По его просьбе, для него изготовили щиты с головами двух лис, и он решил разместить их по обе стороны камина.

   Пространство стены выше, правее и левее каминной полки на несколько футов было свободно; далее, с одной стороны, висел портрет, с другой – гобелен; дубовые панели поднимались от пола на четыре фута, а потом, до самого потолка, шла штукатурка. Каминная полка и камин были сделаны из темного сланцевого камня и кирпича соответственно.

   Арчибальд решил расположить щиты так, чтобы им ничто не мешало – чуть выше уровня панелей и достаточно близко к каминной полке. Он с некоторым усилием заколотил гвоздь с левой стороны в твердую штукатурку, после чего, тщательно отметив симметричную ему точку с правой стороны, принялся забивать второй гвоздь. Но тот сопротивлялся; когда Арчибальд ударил посильнее, гвоздь согнулся, и молоток, сорвавшись, вошел в соприкосновение с белой поверхностью стены; при этом раздался звук, будто от удара по металлу.

   Краткое расследование показало, что в стену вделан круглый железный диск, диаметром около трех дюймов, выкрашенный белой краской под цвет штукатурки. С какой целью он был помещен здесь? Мальчик принялся соскребать краску с поверхности диска, чтобы посмотреть, действительно ли это железо или какой-нибудь другой металл; при этом маленькая подвижная крышка отошла в сторону, открыв скрывавшееся за нею маленькое круглое отверстие. Арчибальд сунул в него гвоздь и узнал, что за ним располагается пустота, уходящая прямо в стену, на расстояние, превышающее длину гвоздя; но насколько, и что находится в конце, он мог только предполагать.

   Мы можем только представить его себе, стоящего на стуле с гвоздем в руке, размышляя над способом прощупать эту пустоту позади таинственной металлической крышки, напоминающей замочную скважину. В этот самый момент, он случайно поднимает глаза и ловит на себе пристальный взгляд своего далекого предка, изображенного на портрете, который, казалось, все это время молча наблюдал за ним, и только какие-то неизвестные обстоятельства мешали ему подсказать, что делать дальше. А еще этот указательный палец... Указывающий – на что?

   Разумеется, на тайник в полу; но было кое-что еще, ибо, если заметить, что найденное в стене отверстие является третьей точкой на прямой линии между концом указательного пальца и нишей, в которой хранился серебряный скипетр, то оно находилось ровно в трех футах от указательного пальца и в пяти от тайника; таким образом, проблема тройки вверху и пятерки внизу благополучно решилась, и осталось только действовать!

   Арчибальд, в сильном волнении, спрыгнул на пол, но первым делом убедился, что обе двери надежно заперты. Затем вновь вернулся к своему расследованию, с бьющимся сердцем и разыгравшимся воображением, рисовавшим ему самые дикие картины того, что может случиться в ближайшем будущем; однако вскоре им овладел тошнотворный страх, ибо его расследование могло окончиться ничем! Но нет, что-то должно было быть, какая-то тайна, погребенная на много лет, чтобы сейчас ожить для него, и только для него; тайна, смутные рассказы о которой дошли сквозь мрак двухсотлетней давности; тайна старого сэра Чарльза в портретной рамке, человека с репутацией мага. Что там могло скрываться? Какой-нибудь талисман – возможно, книга заклинаний, которые позволят ему становиться невидимым и со скоростью желания перемещаться из одного места в другое, стать настоящим чародеем, наделенным всеми сверхъестественными способностями. Слегка дрожащими от нетерпения руками он отодвинул кусок доски в полу и вытащил серебряный скипетр; затем взобрался на стул и приложил его к отверстию, в точности под него подходившему. После чего на мгновение замер.

   Во всех историях, которые он читал, оккультные знания приобретались в обмен на то, что считалось равноценным, а именно – на собственные души стремившихся их получить. Вряд ли можно было ожидать, что Арчибальду удастся изменить условия сделки; но был ли он готов заплатить такую цену? Возможно, каждый человек в тот или иной момент своей жизни сталкивается с необходимостью дать тот или иной ответ на этот вопрос; и если бы не любопытство и скептицизм, а также нежелание извлекать урок из чужого опыта, весьма вероятно, этот ответ был бы более благоприятным для добродетели, чем тот, который дается на самом деле. Арчибальд недолго колебался. То ли он не верил в какую-либо поджидающую его опасность, то ли решил бросить ей вызов, какой бы она ни была; или же, зайдя так далеко, он не смог справиться со жгучим желанием идти до конца, – в любом случае, он втянул в себя воздух, упрямо сжал губы и вставил серебряный скипетр в отверстие.

   Входя, тот медленно поворачивался, очевидно, следуя внутреннему изгибу, извиваясь, подобно змее, пока снаружи не осталась всего пара дюймов. Искатель приключений продолжал давить; что-то поддалось, и в то же мгновение странный шаркающий звук заставил его резко обернуться.

   Что случилось с каминной полкой? Ее правая сторона выдвинулась вперед, казалось, почти на фут, в то время как левая скрылась на то же самое расстояние в стене; между тем, камин, в котором горел огонь, оставался на прежнем месте. Сначала Арчибальду показалось, что каминная полка вот-вот обрушится, а с ней и вся перегородка; но когда он немного оправился от удивления и внимательно все осмотрел, то обнаружил: масса серого камня располагалась на скрытой оси, вокруг которой вращалась независимо от кирпичной кладки камина. Серебряный скипетр ослабил пружину, которой удерживался механизм, и, в результате, открылся проем в казавшейся единым монолитом стене. Спустившись со стула, он без труда подвинул «дверь» и убедился, что за ней находится проход, тянущийся неизвестно на сколько. Из него тянуло странно сухим воздухом. Что касается темноты, то она казалась такой же плотной, как в центральной камере Великой пирамиды.

   Арчибальд, возможно, испытывал некоторый страх, поскольку был всего лишь мальчиком, а случилось это более шестидесяти лет назад, когда призраки и фэйри не считались безобидными выдумками, как в наши дни. Тем не менее, отступать было не в его привычках, а кроме того, его приключение зашло слишком далеко. Ничто не смогло бы заставить его отступить. Что бы ни случилось, он доведет свои поиски до конца.

   Без света, однако, ничего невозможно было разглядеть; нужно было взять со стола в коридоре одну из свечей. Мальчику не потребовалось и полминуты, чтобы сходить за ней и вернуться; затем он протиснулся в отверстие и оказался в сводчатом туннеле, прямо за камином, тепло которого почувствовал, приложив руку к кирпичной стене. Туннель, тянувшийся внутри стены влево, был примерно шести футов в высоту и двух с половиной в ширину. Арчибальд вполне мог перемещаться по нему.

   Но прежде он внимательно изучил механизм вращающейся каминной полки. Это было чрезвычайно остроумное и вместе с тем простое устройство, так точно подогнанное во всех своих частях, что после стольких лет неподвижности продолжало работать, как будто было сделано только вчера. После того, как Арчибальд вылил немного оружейного масла на шарниры и в пазы, он обнаружил, что тяжелая каменная конструкция поворачивается и закрывается так же бесшумно и легко, как его собственные челюсти. Ее можно было открыть изнутри, вставив серебряный скипетр в отверстие, соответствующее наружному, и, попрактиковавшись в открывании-закрывании до тех пор, пока не убедился, что полностью овладел данным процессом, он положил скипетр в карман, осторожно закрыл за собой каменную панель и со свечой в руке двинулся по тоннелю.

   Пройдя десять шагов, он уткнулся в стену, располагавшуюся под прямым углом к тоннелю, по которому он двигался. Осторожно заглянув за угол, он увидел в конце короткого прохода массивную дверь из темного дерева, обитую железом, полуоткрытую, с ключом в замочной скважине, словно кто-то в спешке забыл закрыть и запереть ее за собой. Арчибальд медленно распахнул ее; двигаясь, она заскрипела, сквозняк заставил пламя свечи замерцать, отбрасывая странные пляшущие тени на пустоту позади двери. В следующее мгновение Арчибальд переступил порог и достиг конечной цели своего путешествия.

   Поначалу он ничего не мог разглядеть отчетливо, кроме того, что находился в помещении, казавшемся огромным, наличие которого никак не мог объяснить. Читатель, информированный лучше, наверняка уже определил его нахождение в том месте, о котором недавно шла речь, а именно, между колодцем и восточной комнатой. Осторожно, на ощупь, пробираясь по комнате, Арчибальд вскоре обнаружил на стене канделябр, в который и поставил свою свечу, так что предметы, находившиеся в комнате, стали смутно различимы. Это было довольно просторное помещение с высокими потолками, обставленное с таким причудливым и мрачным великолепием, какого не было ни в одной другой комнате Малмезона. Сводчатый потолок поддерживали огромные дубовые балки, пол был выложен полированным мрамором. Стены, вместо того, чтобы быть увешанными гобеленами, были расписаны фигурами в натуральную величину, изображавшими, насколько можно было судить, какой-то странный обряд. В одном конце комнаты стоял массивный шкаф, полки которого были завалены золотыми и серебряными предметами, богато украшенными чеканкой, очевидно, очень ценными. Здесь, как кажется, хранились многие фамильные драгоценности, исчезнувшие во время восстания якобитов и считавшиеся утраченными. Шкаф был сделан из черного дерева, инкрустированного слоновой костью, так же как и широкий круглый стол в центре комнаты. В нише напротив шкафа поблескивал полный комплект рыцарских доспехов шестнадцатого века; атмосфера в комнате была так суха, что на их полированной поверхности, покрытой, как и все прочие предметы, мелкой пылью, не было заметно ни единого пятнышка ржавчины. Кровать с вышитым покрывалом и тяжелыми шелковыми занавесями стояла в глубокой нише слева от шкафа.