Текст книги "Санта на замену: Тур извинений (ЛП)"

Автор книги: Джули Оливия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

– Так лучше, – говорит он, проводя ладонями вдоль моих бёдер к талии, сжимая их чуть сильнее, словно проверяя, действительно ли я здесь. Потом его руки поднимаются выше, по бокам, чтобы снять сразу оба моих пальто, которые с мягким шорохом падают за моей спиной на стойку. – Гораздо лучше. Теперь я могу смотреть на тебя.

– Смотреть на меня? Зачем? – переспрашиваю я, пытаясь справиться с замешательством и игнорируя тот факт, что мои мысли затуманены.

Всё внимание приковано к тому, как его пальцы уверенно цепляются за петли моего ремня.

– Наслаждаться тобой, Бёрди Мэй, – отвечает он, расстёгивая верхнюю пуговицу моих джинсов, оставляя молнию расстёгнутой. – Если ты, конечно, не против.

Кажется, моё сердце бьётся так громко, что я слышу его в ушах. Вся голова гудит от мыслей о нём – о том, насколько уверенный и наглый у него вид, о его самодовольной улыбке, с которой он наклоняется ближе, опираясь на одно из моих разведённых коленей в то время, как его пальцы скользят вверх по другому, не пропуская ни единого изгиба.

Его волосы, седеющие у висков и местами отливающие рыжим, падают на лоб, прикрывая частично брови, которые слегка приподняты в ожидании. Он совсем не похож на моих прежних парней. Они были милыми, симпатичными, но Николас – это совершенно другая категория. В нём читается лишь желание, нетерпеливое, как красный свет перед стартом.

Я не представляла, что когда-нибудь Санта посмотрит на меня так, как он смотрит сейчас.

С голодом.

– Пожалуйста, – вырывается у меня.

Этого ему достаточно.

Молния расстёгнута, его ладонь обхватывает мой затылок, и он осторожно притягивает меня к себе, пока я не чувствую его губы на своих. Мои плечи откидываются назад, а затылок мягко упирается в столешницу – его ладонь заботливо защищает мою голову от удара.

Я стараюсь сдержать стоны, пока он стягивает с меня джинсы. Коже холодно, невыносимо холодно. На мне только простые чёрные трусики, и они едва защищают от ледяного прикосновения стойки. Но Николас весь в движении, будто уже готов перейти к следующему шагу, и я не вижу смысла сопротивляться.

Внезапно он останавливается, больше не пытаясь стянуть с меня джинсы, и негромко произносит:

– Хм.

Мгновенно подскакиваю, быстрее, чем сама от себя ожидала. Сердце грохочет в ушах, а щеки обжигает жар паники.

– Чёрт, что? Что там? – выпаливаю я, задыхаясь от волнения.

Мысли несутся вихрем. Что он увидел? Родинку на бедре? Или его оттолкнула моя фигура? Может, этот неловкий участок кожи с маленькими бугорками там, где бедро переходит в ягодицу, – вечная проблема, которую ни один купальник не может скрыть?

Но он вовсе не смотрит на мои недостатки. Его взгляд направлен ниже, туда, где мои джинсы сбились вокруг лодыжек, застряв из-за ботинок.

– Ну, – медленно произносит он, усмехаясь. – Это легко исправить.

Его руки вдруг подхватывают мои ноги, поднимают их, и я ловлю себя на мысли: «Боже, а я вообще достаточно гибкая для этого?». Николас встаёт между ними, опуская мои ноги на другую сторону так, что стянутые джинсы теперь упираются в его икры.

– Всё в порядке? – спрашивает он, широко улыбаясь.

Я медленно киваю, продолжая это движение, пока он кладёт руку мне на грудь, мягко прижимая к стойке, и наклоняется, чтобы покрыть поцелуями внутреннюю сторону моих бёдер. Моё дыхание становится всё тяжелее, чем ближе он подбирается, а, когда его обжигающе тёплый язык касается моей мокрой плоти, сердце, кажется, готово взорваться.

Но у него не остаётся шанса – потому что в следующую секунду его язык скользит внутрь, погружаясь в меня. Медленные, длинные движения сменяются короткими, всё сосредоточено там, где это нужно больше всего.

Он явно знает, что делает.

Санта? Какой Санта? Какие ещё мужчины?

Моё тело буквально пылает, особенно там, где его язык движется точными, целеустремлёнными мазками, он словно умелый художник, рисующий картины. Боже, я вообще когда-нибудь так мастерски прикасалась к себе? Знала ли я, что мне нужно?

Похоже, Николас знает. А я убеждаюсь в этом окончательно, когда чувствую, как его пальцы медленно входят в меня, касаясь заветных точек, а его язык продолжает исследовать мою чувствительную плоть, раз за разом подводя меня к краю.

– О, Господи, Ник, – слова вырываются из меня сдавленным, почти беспорядочным звуком, который, я надеюсь, он поймёт.

Он на мгновение отрывается, чтобы сказать с каким-то ленивым наслаждением:

– Ммм?

Я хлопаю его по спине:

– Нет-нет, не останавливайся! Продолжай!

Он смеётся и шепчет:

– Продолжать? Ты хочешь, чтобы я…

Ещё одно движение, ещё один медленный, дразнящий момент.

– Ник, – повторяю я.

– Скажи моё имя громче, – его голос звучит глухо, и в этот момент он буквально впивается в меня.

Всё становится настолько отчаянным и необузданным, что я уже не понимаю, где заканчиваюсь. Меня буквально разносит на части – не знаю, на Северный полюс или до самой Австралии. Боже, кто вообще в этом разбирается?

И вот я достигаю вершины. С помощью губ и языка человека, который должен быть моим заклятым врагом. И никогда это не казалось настолько правильным.

Когда я, наконец, возвращаюсь к реальности, он мягко проводит пальцем вдоль моей чувствительной плоти, а его подбородок лежит на внутренней стороне моего бедра. Я приподнимаюсь на локтях, пытаясь унять нервную дрожь.

– Спасибо, – шепчет он, прикасаясь губами к моей коже.

– Чт-что? Ты серьёзно? Нет, спасибо тебе.

Он ухмыляется:

– Рад, что тебе понравилось. Потому что я уже не могу дождаться, чтобы повторить.

Его взгляд озаряется каким-то знанием, от чего мне хочется провалиться под землю.

Он помогает натянуть мои джинсы, украдкой целуя колено:

– Ну что, лучше, чем сидеть на коленях у Сэма?

Я смеюсь, отталкивая его руку и застёгивая брюки.

– Правда? Ты сейчас серьёзно хочешь говорить о Санте?

– Ладно, твоя взяла, Бёрди, – признаёт он, поднимая руки в примирительном жесте.

Но тут, ради шутки, а может, чтобы увидеть его смущение, я добавляю:

– Хотя… он был милым.

Видимо, это было не совсем то, что он хотел услышать. Его руки остаются на моих бёдрах, но он делает шаг назад.

– Что? – спрашивает он, крепче сжимая меня, и в его взгляде появляется нечто собственническое.

Честно, это даже немного заводит.

– Да ладно тебе, я пошутила, – улыбаюсь я. – Не будь таким ревнивым, это никому не идёт.

Он усмехается и качает головой, будто прогоняя навязчивые мысли. Но я вижу: он колеблется, думая, стоит ли что-то сказать.

И тогда я беру его за руки, нежно проводя пальцем по его костяшкам:

– Давай так. Я расскажу свой секрет, если ты расскажешь свой.

Его глаза расширяются.

– Ну же, я вся внимание, – говорю я, запрокидывая голову с улыбкой.

Он хмурится, но сдается:

– Ладно, ладно. Только не смейся.

– Честное слово, не буду.

– Это глупо, но… моя бывшая жена… Она ушла от меня к Санте.

Кажется, где-то вдалеке раздаётся звук скрипящей пластинки.

– Что?

Николас мнётся, его большие пальцы поглаживают мою кожу.

– Ты обещала не смеяться, – тихо напоминает он.

– Я и не смеюсь.

Я пытаюсь улыбнуться, но, кажется, моё лицо выдаёт, что я всё ещё в шоке.

– Ладно, теперь твоя очередь, – говорит он, глядя на меня с мягкой улыбкой.

– Нет-нет, продолжай, – выпаливаю я. – Расскажи подробнее. Что случилось?

– Да ничего особенного, – отвечает он, качая головой.

Его взгляд скользит мимо меня куда-то вниз, на барную стойку или мои пальцы, но не на меня.

– У неё был роман с Санта-Клаусом из торгового центра.

Он тихо смеётся, а я только сильнее чувствую комок в горле.

– Знаю, звучит глупо. Но вот почему я не люблю этих типов. Не всех, конечно. Но мне кажется странным, когда кто-то позволяет всем подряд садиться к себе на колени.

Он снова смеётся, а я молчу, словно парализованная.

Николас только что признался, что жена бросила его ради Санты. А я собиралась рассказать, что встречаюсь исключительно с ними.

Нет. Нет-нет.

– Твой секрет… – напоминает он. – Поверь, хуже моего точно быть не может.

– Ха-ха, не недооценивай меня. Мой будет хуже, – бормочу я.

Он смеётся:

– Ну, так в чём дело?

– Я… о, Боже.

Может, солгать? Вряд ли настоящий Санта спустится с Северного полюса, чтобы записать меня в список непослушных.

Но я не могу. Не после того, как смотрю в его глаза, ясные и светлые, где читается облегчение.

– Ладно, – говорю я.

Но я не могу. Не могу, когда поднимаю взгляд и встречаюсь с глазами Ника – его сияющие голубые глаза смотрят на меня, и в них читается явное облегчение. То же самое облегчение, что я испытывала во время своего тура «санта-извинений», как будто он рад, что я не осуждаю ни его самого, ни его тайну.

Ох, Ник, не переживай. Я слишком занята тем, чтобы осуждать себя.

Потому что я снова нахожусь в какой-то ситуации…

Санта-ситуации. Санта-отношениях. Санташениях.

С мужчиной, с которым мне вообще-то не стоило бы быть. Как будто я вообще не могу себя контролировать.

Это просто жалко зрелище.

И я все-таки решаю сказать это вслух.

– Я… – сделай уже этот шаг. – Я, знаешь, практически только с Сантами и встречаюсь. По крайней мере, в это время года. А так как я встречаюсь только в это время года, то…

Произнести это вслух оказалось ещё хуже, чем я думала. Раньше я рассказывала это только своему терапевту. И она смеялась добрую минуту.

Ничего не может быть хуже этого момента.

Но вот Ник моргает, откидывается назад, а потом вдруг смеётся – низко, глубоко, всей грудью.

Нет, беру свои слова назад. Реакция Ника куда хуже.

– Очень смешно, – говорит он.

– Нет, я, к твоему сведению, не шучу, Николас, – отвечаю я.

– Сэм похож на одного из твоих бывших.

– Ну, он же Санта.

Ах, мой милый Ник.

– Именно, – тяну я. – И, как я уже сказала, я встречаюсь с Сантами. С Сантами из торговых центров. С Сантами с парадов. Даже с Санта-Клаусом из книжного магазина.

– Ты… встречалась с книжным Санта-Клаусом?

Он замолкает, и я вижу, как он обдумывает мои слова, пытаясь понять, вру я или нет. Он щурится – так же, как щурился на всех Сант, которых мы навещали.

И тут меня осеняет…

О, Боже, неужели он всё это время проверял? Убеждался, что мы случайно не наткнёмся на того самого Санту, который увёл у него жену? Эта мысль застревает у меня в сознании, и я чувствую себя ещё хуже. Он всё это терпел только ради меня, чтобы поддержать это моё глупый тур с извинениями. И ради чего? Чтобы принести фальшивые извинения людям, которых я использовала в своей идиотской попытке справиться с болью?

Конечно, он думает, что я лгу. Ведь правда звучит нелепо.

– Так вот почему я тебе нравлюсь? – спрашивает он. – Это что-то вроде фетиша, или…

– Нет! – выкрикиваю я, и мне кажется, что вышло громче, чем нужно. Ник даже слегка вздрагивает. – Нет. То есть… и да, и нет. Всё сложнее. В смысле, нет. Совсем нет. Ты…

Я не могу подобрать слова. Чувствую, как щеки горят, нервозность расползается по всей груди, поднимается к шее и опускается куда-то вниз, оставляя лишь тягучую пустоту. Это не то волнение, которое сопровождается ошеломляющим оргазмом, который он только что мне подарил.

– Я – что? – спрашивает он.

– Я не знаю, – отвечаю я. – Ты совсем не такой, каким я тебя представляла.

Он делает шаг назад, качает головой, и его руки опускаются с моих бёдер.

– Я для тебя просто ещё один Санта, да? Ещё одна зарубка на твоих странных санях с оленями или что-то в этом роде.

– Хорошая метафора, но нет. Нет, клянусь. Я встречаюсь с Сантами не потому, что они… сексуальны или что-то такое. Я имею в виду, не с пузатыми весёлыми дядьками, понимаешь? Только с мужчинами моего возраста. С теми, кто временный.

Его лицо становится мрачным, и я качаю головой.

– То есть, я обычно не встречаюсь с мужчинами постарше, с белыми бородами, понимаешь? Хотя, да, был один раз, но это неважно. Это… Я вообще понятно объясняю?

Я тараторю, а он молчит. Слишком долго молчит.

– Я не могу, – наконец произносит Ник, и в его глазах я вижу боль.

Эти голубые глаза всё ещё блестят, но… кажется, это уже не тот блеск, который был раньше. Это… слёзы? И от этого чувства мне будто кладут уголь прямо в мой подарочный рождественский носок.

– Не можешь что? – шепчу я.

– Я просто… не могу быть для кого-то ещё одним Сантой. И я не могу… снова рисковать тем, что меня оставят ради другого Санты.

– Это… не то, что происходит, – я наклоняюсь вперёд и шепчу: – И, кстати, это самый странный разговор в моей жизни.

– О, да, поверь, у меня были и страннее, – он тяжело вздыхает. – Например, когда моя жена ушла к Санте. Это было довольно странно.

Точно.

– Ник… мне жаль. Я… ты совсем не причина того, почему Рождество у меня всегда выходит ужасным.

Эти слова кажутся правильными. Потому что он правда не был причиной. Моё Рождество – это просто цепочка дурацких совпадений. Это не Ник. Не его вина. Всё это не могло происходить из-за этого доброго, искреннего человека.

Всё звучит не так, как должно, но я не могу остановиться.

– Ты – это ты. Ты… Николас. Классный парень. Не этот гадкий Крампус. И не какой-то случайный Санта.

Он поднимает руку и зажимает переносицу.

– Честно говоря, Бёрди Мэй, я не хочу сейчас это обсуждать.

– Но ведь я должна уехать завтра, – отвечаю я, и как только эти слабые слова слетают с губ, правда накрывает меня.

Мне, возможно, действительно придётся уехать завтра. И это кажется неправильным. Я даже не замечала, как сильно не хочу уезжать. Но вот я здесь, стою и тянусь к мужчине, которого считала своим личным Гринчем, и всё, чего я хочу, – это держать его за руку и петь вместе с ним у рождественской ёлки в центре площади, как жители Ктограда.

– Просто… дай мне подумать, – говорит он. – Хотя бы до утра. Я… я позвоню тебе в гостиницу, прежде чем ты уедешь.

– Ник… – я почти умоляю, и, о, Боже, это звучит так жалко.

Но я правда чувствую себя жалкой. Это как снова умолять маму свозить меня к Санте. Или мчаться с ней в больницу, умоляя её ехать быстрее. Это все несбывшиеся рождественские желания.

– Прости, Бёрди Мэй. Правда, прости, – говорит Ник. – Но мне нужно подумать.

Я соскальзываю с прилавка, натягиваю сначала одно пальто, потом другое и выхожу через заднюю дверь.

Снаружи снова идёт снег.

ГЛАВА 8

Канун Рождества.

«Я видел, как мама це…»

– Я собираюсь пропустить Рождество, Энн. Сегодня не будет рейсов, а завтрашние тоже под вопросом. Ну… не в воздухе. Ну, кто знает.

– Бим.

– Я буду дома для тебя. Для неё, – продолжаю я. – После Рождества.

– Ты никогда не была большой поклонницей того, чтобы провести Рождество с мамой, Бёрди, – говорит Энн. – Я понимаю. – Её голос тихий, усталый, и я чувствую, как пальцы начинают дергаться, когда я вожу ими по рукам.

Я ощущаю себя слишком большой для своего тела, как будто мои нервы реально вытягивают меня.

– Энн, это не нарочно, – умоляю я, но почему-то это звучит как ложь.

Разве я не хотела остаться? Разве я не хотела избежать всей этой праздничной суеты в этом году?

– Нет, я понимаю, – говорит Энн. – Я проверяла рейсы. Ты права.

Я замираю.

– Ты не поверила мне?

Она не отвечает на мой вопрос.

– Я понимаю, правда, – продолжает она. – Но… это должно прекратиться. Ты не можешь постоянно обвинять её.

Моё сердце замерзает.

– Что?

– Ты её обвиняешь, – говорит она. – Я знаю. Ты была так молода. Но постарайся найти в своём сердце прощение.

Я подтягиваю колени к груди и смотрю в окно, которое всё белое от снега. Еле различаю наш разрушенный форт, который мы построили два дня назад.

– Я прощаю её, – выдыхаю я. – Она не сделала ничего плохого. Я знаю. Просто… она помнит его только сейчас. И это…

– Это много, – говорит Энн, устало.

Я чувствую её голос, такой же, как когда я была ребёнком, когда впервые кричала на маму в больнице той ночью, когда умер папа.

– Но такова жизнь. Иногда так случается. Иногда это не какой-то вымышленный мир с сексуальными книжками про Санту и фальшивыми Санта-Клаусами.

Я откидываюсь на спинку кровати, и её слова словно оставляют на мне синяки.

– Вернись домой, Бёрди. Смерть папы была тяжёлой. Слабоумие мамы – тоже. Этот разрыв тоже тяжёлый. Но ты не можешь продолжать ломать себя из-за всего этого.

И тогда всё обрушивается на меня.

Это не проклятие Ника и не моей мамы. Это всё я.

О, Боже, я самый худший человек на свете. Для мамы, год за годом. Для Ника. Для себя.

Прошло двадцать лет с того, как началось проклятие, но оно было во мне. Я не справлялась. И не осознавала, что происходило.

– Мне нужно идти, – говорю я, откидывая одеяло. Холод никогда не казался таким очищающим. – Увидимся завтра.

– Увидимся?

– Я обещала тебе, что вернусь домой на Рождество, – говорю я. – Я найду способ вернуться домой. И, Энн?

– Да?

– Прости меня.

***

Я знаю, куда иду.

Я не останавливаюсь, чтобы принять душ. Не останавливаюсь на завтрак – ладно, может, на быстрый кофе в общей комнате гостиницы, но я мчусь по тротуарам, ступая по свежим сугробам, с единственной целью: мой последний Санта.

Последняя остановка. Конец пути.

Настоящее извинение. Очень важно сказать, что нужно. Это будет больно, как если бы Рудольфа дразнили на играх оленей, но я должна это сделать. И это будет только начало, пробный запуск перед настоящей сделкой.

Я не оглядываюсь на книжный магазин, когда прохожу мимо. Не смотрю на мои книги и Сант на обложках, которые наблюдают за мной через окно. Я продолжаю идти, пока не настигну последнего Санту.

Я добираюсь до маленького магазина игрушек на противоположном конце города. Он небольшой и уютный, как и большинство магазинов здесь, но стоит только взглянуть, как сразу становится понятно, что он особенный. На полках стоят редкие игрушки, которые я не видела много лет, как кусочек прошлого. Винтажные, первые издания. Я чувствую, что словно перенеслась в 1999-й.

Идеальное место для идеального извинения.

Время рождественского рок-н-ролла.

Почти десять утра. Они только открываются, и единственный эльф на посту зевает, но рядом с ним с руками на коленях – он.

Последний Санта.

Я подхожу к линии, останавливаясь за единственным другим человеком. Глубоко вдыхаю и пытаюсь сохранить спокойствие. Вероятно, я выгляжу как кто-то, кто слишком много выпил рождественского рома, но я сосредоточена. Тогда мальчик передо мной оборачивается, и это Купер. Его глаза широко раскрыты, а нижняя губа немного выдвинута.

– Ты первая, – говорит Купер, отступая в сторону.

Я быстро качаю головой, пытаясь сохранять равновесие.

– Нет, ты был первым, – говорю я.

Купер выдыхает и кладёт руки на бёдра, как будто он тут главный.

– Слушай, если ты взрослый человек с собственными деньгами, и тебе всё ещё нужно поговорить с Сантой, значит, он точно нужен тебе больше, чем мне.

Моё лицо вспыхивает.

– Как это так получается, что ты звучишь одновременно и мило, и грубо? – спрашиваю я.

– Иногда нам нужна жёсткая пощечина, – отвечает он.

Я поджимаю губы и чувствую, что глаза начинает щипать.

О, Боже, этот ребёнок, не заставит ли он меня плакать?

Нет, вместо этого я наклоняюсь на его уровень и спрашиваю:

– Что ты хочешь на Рождество, Купер?

– Снежную пушку, чтобы победить в снежной битве в следующем году.

Я смеюсь.

– О, не хочешь ли ты что-то менее разрушительное, типа перчаток или носков?

– Может, поэтому вы и проиграли, – отвечает он.

Я выпрямляюсь во весь рост.

– Ух, ладно, ты плохой игрок.

Купер улыбается, и я даю ему «пять», прежде чем подойти к трону, где меня ждёт спасение.

Последний Санта в полном порядке. Я вижу это. Его глаза не ярко-голубые, как у Ника, но я не знаю, видела ли когда-либо более идеального Санту из книжки для детей. Мне кажется, что ни одна его черта не фальшива. Ни живот, наполненный тёплыми печеньками, ни щеки, которые выглядят естественно розовыми, а не накрашенными (я даже вижу маленькие сосудики, которые идут вдоль носа), и уж точно не та улыбка, которая светится мне в ответ.

Он явно обожает эту работу, и, больше того, я понимаю: это идеальный Санта для завершения моего тура.

– Первый ребёнок в канун Рождества, – с улыбкой произносит он.

Да уж, даже шутки у него наготове.

Я выдыхаю.

– А теперь приготовься, приятель. У меня для тебя отличная задачка. Во-первых, этот ребёнок, – я указываю на мальчика, стоящего в очереди, – мечтает о снежной пушке. Ты можешь это устроить?

– Уже готово.

– Отлично. – В мыслях ставлю себе заметку найти такую пушку перед уходом, потому что поддельные Санты всё равно остаются поддельными, какими бы убедительными они ни были. – А теперь к делу. Для себя я хочу кое-что другое. Извинение. Прямо сейчас. Настоящее. Искреннее. Это моя исповедь, а ты – мой священник.

Без тени сомнения он отвечает:

– Я весь внимание.

О, он хорош.

Я даже слегка теряю равновесие, но быстро возвращаюсь к делу. Я на миссии.

– Я… хочу извиниться за себя.

– За себя?

– Да. За то, как я себя вела. За то, что винила свою маму в том, в чём она не виновата. За… каждое плохое Рождество, которое я приписывала несуществующему проклятию, придуманному в собственной голове. Нужно было просто держать себя в руках. Это не было ничьей виной, что Рождество иногда бывает паршивым. Ни маминой. Ни… даже святого Санты Николаса.

Он тихо смеётся. Такой милый звук.

– Меня? – уточняет он.

– О, нет, не тебя, – я машу рукой, тоже смеясь. – Другого Ника. Моего Ника.

Моего Ника. Звучит неожиданно правильно.

И неважно, что мы так и не обсудили, что происходит между нами – отношения, просто интрижка или что-то ещё. Он – мой и должен это знать.

– Ну, что же, – глубоко вздыхает фальшивый Санта, – это тяжело держать в себе в канун Рождества.

Я улыбаюсь ему.

– Вот поэтому я всё это выговорила. Хотела убедиться, что мои слова звучат как надо, прежде чем я начну звонить людям.

– Рад за тебя. – Он одобрительно кивает. – Это важно – брать ответственность на себя.

– Спасибо. Кажется, я снова ощущаю дух Рождества. – Его рука скользит чуть ниже по моей спине, и я поднимаю бровь. – Но не в этом смысле, дружище. Не порти момент.

Он смеётся:

– Ой-ой, прости. Я немного устал. Никаких… таких мыслей. Нет.

Я верю ему. Видно, что он правда устал. К тому же, я уверена, что он не осмелился бы трогать меня, потому что настоящий Санта такого не делает. А, если бы Санта оказался настоящим, это точно был бы он. Без вопросов.

И, нет, он меня совсем не привлекает.

Вот ведь чудо.

– Готова встретить канун Рождества? – спрашивает он.

– Да, думаю, да. Осталось извиниться перед тем, кто мне нравится.

И, да, он мне нравится. Слишком сильно. Этот Ник.

– Тогда иди и неси дух Рождества.

– Обязательно, Санта. Обязательно.

Я легонько дотрагиваюсь до его носа, словно это самое правильное, что можно сделать в этот момент, а затем спрыгиваю с его колен. Купер из очереди одобрительно показывает мне большой палец, и я отвечаю тем же.

Поворачиваюсь к выходу – и чуть не врезаюсь в фигуру передо мной. Хорошо, что успеваю остановиться, потому что прямо здесь, словно рождественское чудо – нет, главное рождественское чудо – стоит тот самый человек, перед которым я собиралась извиняться.

– Николас, – выдыхаю я.

Он выглядит таким же взволнованным, как и я. Не знаю, бежал ли он сюда, но его грудь быстро поднимается и опускается, а небрежная прядь волос падает на лицо. И всё равно он улыбается.

– Ты не ответила на звонок в гостинице, – говорит Ник. – Я подумал, что ты уехала.

– Нет.

– Вижу. Хотя я был уверен, что найду тебя здесь.

Он подмигивает, и это так очаровательно, что хочется растянуть этот момент.

Я закатываю глаза, улыбаясь, шаг за шагом пододвигаясь к нему, как магнит к своей противоположности.

– Я как раз иду к тебе. Хотела собраться с мыслями, но… знаешь, я могу всё сказать и здесь. Нам нужно поговорить.

– Согласен. Нужно…

Он смотрит мимо меня, и я замечаю, как его лицо меняется. Сначала исчезает его прекрасная улыбка, затем опускаются брови, а синие глаза теряют весь блеск. Он становится словно обесцвеченным и побледневшим.

Я почти думаю, что он замечает летящий снежок, но…

– Ты, мерзавец, – вдруг говорит Николас.

– Что? – пискляво спрашиваю я, оборачиваясь и ловя его взгляд, устремлённый на фальшивого Санту.

Тот выглядит не менее ошеломлённым, только его лицо становится ещё мрачнее, а губы скручиваются в зловещую усмешку.

– Гарольд, мне сказали, что ты уехал из города, – продолжает Николас. – Но я знал, что ты не уехал. Я знал…

Что за рождественский переполох тут происходит?

– Николас! – я протягиваю руку, чтобы остановить его, потому что он вдруг решает пронестись мимо меня. – Ник, что ты делаешь?

Я мгновенно понимаю, что происходит. Мозг соединяет все точки раньше, чем я успеваю отреагировать – словами или действиями.

– Стой! – наконец выкрикиваю я, бросаясь за Николасом по лестнице и хватаясь за его руку, пытаясь остановить.

Его бицепс под пальцами твёрдый, как камень, и мне стоит огромных усилий не задуматься об этом лишний раз.

Нет, соберись, Бёрди. Он собирается устроить разборку с Санта-Клаусом. Сейчас точно не время испытывать… такие чувства.

– Ты обещал уехать из города, – шипит Николас, сжав зубы.

Этот «Санта» ухмыляется.

– Нет, я сказал, что не буду работать на площади в этом году.

Площадь. Мероприятие. Прошлое Рождество…

Этого «Санту» зовут Гарольд. Он – тот самый человек, из-за которого жена Николаса его бросила.

О, Боже Мой.

– Лжец, – выплёвывает Николас. – Ты обещал…

– А твоя жена обещала быть верной, но, как видишь, не сдержала слово, – огрызается Гарольд.

Я ахаю. Купер ахает. Помощница-эльф тоже ахает. Кажется, даже пластиковые олени ахают.

– Совсем не по-Сантовски, – тихо замечаю я.

Гарольд – а точнее, финальный Санта – прищуривается и смотрит исподлобья.

– Ой, а я что, испортил тебе Рождество?

Да. Да, чёрт возьми, испортил! Не моя матушка, не Николас, а этот… Гарольд!

И, знаете что? Мне гораздо проще свалить на него все ужасы прошлых праздников.

– Напрасно я тратила свои извинения на тебя! – выпаливаю, тыча пальцем.

Тут же Николас перехватывает меня, крепко удерживая в объятиях, пока я пытаюсь вырваться.

– Пусти, Ник! – злюсь я, безуспешно дрыгаясь. – Моё душевное озарение теперь ничего не значит, если он стал его свидетелем!

– Нет, – твёрдо говорит Николас, сжав губы в тонкую линию. – Знаешь что?

Я шумно вдыхаю.

– Что?

– Он того не стоит, Бёрди Мэй.

Даже в этот момент злости на его губах моё имя звучит так, будто оно попадает прямо в моё сердце, соединяя нас.

– Не стоит?

– Нет. Этот мешок с человеческим мусором того не стоит, – повторяет Николас, не отрывая взгляда от Гарольда, будто старается вбить слова прямо ему в душу.

Я поворачиваюсь к нему, смотрю в его глаза, на его щёки, на эти невероятные губы.

– Ты уверен? Потому что я готова врезать ему прямо сейчас, – шутливо размахиваю кулаком.

Он тихо смеётся.

– Да, я уверен.

И, сказав это, он наклоняется, чтобы нежно поцеловать меня в лоб. Я выдыхаю, растворяясь в этом моменте.

– Пошли, – говорит он.

Я смотрю на него, а он смотрит на меня. И всё, чего я сейчас хочу, – обнять его, поцеловать, защитить от этого фальшивого Санты, моего настоящего Гринча, укравшего Рождество.

Звучит чересчур приторно? Да. Но, если уж быть сентиментальной, то когда, как не в Рождество?

И тут внезапно я слышу новые вздохи. На этот раз они не мои и не Николаса. Купер, дёргая Гарольда за бороду, громко объявляет:

– Ты обманщик! Большой, старый обманщик! И ты причинил боль мистеру Николасу!

– Уймись, парень, – рычит Гарольд и отталкивает ребёнка.

Купер падает на пол. Не сильно, но достаточно, чтобы в моей голове тут же зазвенел сигнал тревоги. Его нижняя губа начинает дрожать, глаза наполняются слезами.

А через мгновение Николас бросается по красной дорожке прямо к Гарольду и с размаху бьёт его кулаком по носу.

И, честное слово, я надеюсь, что он его сломал.