Текст книги "Санта на замену: Тур извинений (ЛП)"

Автор книги: Джули Оливия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)

– Слушай, если ты не знаешь, то, наверное, так будет лучше, – морщится Тим.

– Подожди, что случилось?

– Я не думаю, что должен говорить… – начинает он, явно не собираясь раскрывать больше.

– СЛЕДУЮЩИЙ! – раздаётся громкий голос, и это точно не мой и не Тима. Я знаю, потому что, бросая панический взгляд в его глаза, понимаю, что это явно не он.

Это Джо – тот самый брутальный эльф, который никого не ждёт. Его массивная рука уже сжимает моё предплечье, вытягивая меня из объятий Тима. Я инстинктивно напрягаю ноги, пытаясь удержать икры под его костлявым коленом.

– Скажи мне! – умоляю я.

– Леди, у нас тут очередь, – басит качок-эльф.

– Тим! – почти кричу я, но Тим…

Да, не шучу, он кивает этому громиле, как будто тот его личный телохранитель, да ещё и с видом, будто он какой-то крестный отец. Один короткий кивок – и вот уже здоровяк подхватывает меня подмышки, поднимая с колена, словно мешок картошки.

Чувство вины за происходящее не успевает меня настигнуть – времени нет. Николас уже стоит у ограждения, руки крепко упираются в металлическую перекладину, а глаза мечутся между мной и эльфом, будто я участник боя без правил, который слишком увлёкся.

– Больше её сюда не приводи, Ник, – коротко бросает эльф, перекидывая меня через ограждение прямо в его руки. Причём, да, в позе невесты.

Я тут же начинаю извиваться. Во-первых, потому что его руки обнимают меня слишком уверенно, а во-вторых, потому что это заставляет меня нервничать.

– Я бы справилась с ним! – заявляю я, явно увлекаясь.

Ник тем временем осторожно ставит меня на землю, но удерживает за плечо, будто боится, что я потеряю равновесие. Его ладонь тёплая, а тепло пробирается сквозь зимние слои одежды, будто проникая прямо в кожу.

– Бёрди Мэй, ты что, затеяла ссору с Тимом? – смеётся он.

– Нет, – бурчу я, как капризный ребёнок. – Но с этим качком-эльфом – запросто!

Я тут же стряхиваю с плеча его руку, словно по привычке, и мгновенно ощущаю себя странно. Это вызывает во мне дискомфорт. И ещё более странно, что сам факт этого меня беспокоит.

– Давай не будем сегодня драться ни с Джоном Синой, ни с Дедушкой-скелетом, ладно? – говорит Николас, слегка поворачивая голову, а затем предлагает мне руку. – Пойдём.

Я бросаю взгляд на его протянутую руку, потом на него. Очень хочется проигнорировать его вежливость, но кривая улыбка и эти чёртовы ямочки… чистая песня сирен, а я – потерянный моряк.

– Ладно. Но только потому, что у меня дедлайн, – ворчу я.

– Конечно.

Я вкладываю ладонь в его согнутую руку и тут же мысленно проклинаю себя.

Слишком уж приятно его прикосновение, слишком тёплая рука, слишком легко с ним шутить. Его запах – смесь сосны и мяты – больше не кажется раздражающим, а наоборот, вызывает чувство уюта, будто это не воспоминание о чём-то неприятном, а тепло родного дома.

И всё же я заставляю себя идти вперёд, стараясь не замечать, как сердце щемит от его близости, как в животе разливается тёплая дрожь, как в голове звучит голос, отчаянно призывающий его остановиться и…

Так, стоп, хватит.

Я сосредотачиваюсь на хрусте снега под ногами, глухо раздающимся в зимнем воздухе.

Но тут взгляд натыкается на указатель, который ведёт к площади, где мы только что были. В этот момент я вспоминаю…

– Ник?

– Хм? – его ответ – низкий рык, от которого сердце едва не вырывается из груди.

Нет, соберись.

– Тим сказал, что был удивлён, что видит тебя на площади.

Уголок его челюсти дёргается.

– Да?

– Ты что, вступил в клуб ненавистников площади?

Ник улыбается, и напряжение спадает.

– Что-то вроде того, – говорит он. – В прошлом году у меня там случился… небольшой конфликт.

– Конфликт? – спрашиваю я, делая ударение на последнем слове. – Ну ты и загадочен.

– А если мы договорились хранить секреты?

И вот этот человек опять подмигивает.

Честное слово, я скоро растекусь на снегу, если он не прекратит. Поэтому кусаю губу и молчу.

Мы идём обратно через центр города мимо игрушечного магазина, паба и, наконец, книжного. Именно того, где в витрине стоят мои книги. Я бросаю взгляд под ноги, намеренно избегая окна.

– Хм, – вдруг произносит Ник.

– Что?

– Ты всегда отворачиваешься, проходя мимо своих книг. Стыдишься?

– Нет.

– Тогда почему не смотришь?

– Не знаю… У меня с ними странные отношения.

Я на мгновение задумываюсь, не сказать ли ему, почему в этом году я считаю их ужасными. Почему мне легче возглавлять клуб ненавистников Санты, чем радоваться своим работам. Но вместо этого говорю:

– Просто дурацкие они какие-то, вот и всё.

Николас замирает, а я неосознанно останавливаюсь рядом с ним.

– Ты серьёзно? – спрашивает он.

– А разве нет?

– Нет, – отвечает он твёрдо, и его лицо становится неожиданно серьёзным. – По-моему, это круто.

Я дёргаю его за локоть, пытаясь уйти от неловкости.

– Ладно тебе.

– Нет, правда. Та девочка, которая писала письма, теперь выпускает книги. Это впечатляет.

– Как ты вообще это помнишь?

– Я же говорил: тот день для меня что-то значил.

Я сжимаю губы, не зная, что ответить. Слова звучат так искренне, но… противоречат тому, что я о нём думала все эти годы.

– Знаешь, как автор, я ужасно подбираю слова, – бормочу я.

Ник закатывает глаза с усмешкой.

– Значит, нужно больше Санта-Клаусов.

– Зачем?

– Чтобы разобрать весь твой багаж.

– Ой, заткнись! – отвечаю, шутливо толкая его в бок.

Но стоило сделать это, как я тут же почувствовала укол совести. Словно младшая версия меня была бы разочарована тем, что я так легко шучу с ним, касаюсь его, словно ищу повод дотронуться ещё раз.

– Ну что, Санта помогает? – спрашивает он с улыбкой. – Может, ты уже начинаешь меньше меня ненавидеть?

Я качаю головой, поднимая подбородок с притворной решимостью.

– Ни за что.

Но, произнося эти слова, я чувствую, как что-то переворачивается внутри.

Кажется, это ложь.

О, нет.

Я замечаю, как выражение лица Николаса едва заметно меняется – так, что это легко можно упустить. Уголки его губ слегка опускаются, озорной блеск в глазах угасает… И мне становится жаль. Не хочется видеть его таким.

И тут, словно снежок в лицо, меня осеняет мысль.

О, нет.

Мне, возможно, нравится Николас Райан.

Человек, который превратил каждый мой декабрь в кошмар. Тот самый Гринч, укравший каждое моё Рождество. Это неправильно. Это ужасно.

Но, стоит ему взглянуть на меня с приподнятой бровью, и сердце вдруг начинает бешено колотиться. А я, к своему ужасу, думаю, насколько мягкими могут быть его губы под этой бородой.

Нет-нет-нет.

– Ну, надежда ведь умирает последней, – неожиданно говорит Николас, хрипло рассмеявшись.

Я отвожу взгляд, чувствуя, как краснею.

У него есть чувство юмора. И оно мне нравится. Он мне нравится.

– А ты что? – спрашиваю я, отчаянно пытаясь отвлечься от мыслей, которые никак не хотят сложиться в нечто рациональное.

– Ну, для начала, я тебя не ненавижу.

Он меня не ненавидит.

Спасибо, Ник, это именно то, что мне сейчас нужно было услышать.

– А как там твоя неприязнь к Санте? – киваю в сторону.

– О, она в полном порядке, – отвечает он, уклоняясь от лужи талого снега и одновременно слегка подталкивая меня, чтобы я тоже ее избежала.

Такой галантный жест заставляет мое сердце снова трепетать. Этот мужчина меня погубит.

– На последнем празднике даже времени хватило, чтобы сделать вуду-куклу.

– Ты ужасно мрачен.

– А что бы ты предпочла?

– Не знаю. Может, чтобы ты не был таким… несчастным?

Он смотрит на меня сверху вниз, и на его лице медленно расползается улыбка. Я чувствую себя полной дурой, потому что не могу не улыбнуться в ответ.

– Бёрди Мэй, ты пытаешься сказать, что хоть немного, но заботишься о моем счастье?

Внутренний голос буквально орёт: «ХВАТИТ УЛЫБАТЬСЯ, ИДИОТКА!». Но улыбка не исчезает. Она становится только шире, медленно, но уверенно, словно паразит, захватывающий мой мозг.

– Я… нет. – Я смеюсь. – Замолчи.

Но вдруг его взгляд меняется. Он смотрит мне через плечо, а потом хмурится.

Я оборачиваюсь.

К нам летит снежный вихрь.

Мы успеваем среагировать за долю секунды, но этого недостаточно. Николас успевает схватить меня за талию и оттолкнуть в сторону, а снежный ком с глухим ударом врезается в фонарный столб за нашей спиной.

Ещё один снежок тут же бьёт в то же место, но чуть ближе.

– Нам надо уносить ноги, – быстро говорит Николас, обхватывая меня за талию, а затем его рука оказывается у меня на бедре. Она прижимается плотнее, сильнее, и я почти забываю, как дышать.

– Почему? – спрашиваю я, сбитая с толку его прикосновением. – Что происходит?

– Снежная битва, – хмурится он, кивая в сторону за моей спиной. – Купер.

– Купер? Но он ведь такой милый…

Я не успеваю закончить фразу, потому что очередной снежный ком с глухим шлепком врезается мне прямо в лицо.

Холод пронзает меня до костей. Осколки снега скатываются за воротник из шарфа, мгновенно охлаждая кожу.

Повисает тишина.

– Ой, – раздаётся виноватый детский голос.

На другой стороне улицы стоит Купер, окружённый озадаченно молчащими детьми.

– Ты… ты попал во взрослого, – шёпотом замечает кто-то из них.

Николас делает шаг вперёд, качая головой.

– Ну всё, парень, теперь тебе точно крышка.

И вдруг он издаёт громкий боевой клич, который эхом разносится по улице.

Я чувствую, как меня переполняет странная смесь ужаса и восторга. Это совсем, как мой папа, который, играя, превращался в снежного монстра, похожего на тех из мультика «Эверест», и гонял нас по дому под Рождество.

– Ты поможешь, Бёрди Мэй? – оборачивается Николас, его бровь вопросительно приподнята.

– Я… – не успеваю я ответить, как ещё один снежок попадает мне в лицо.

– Ну всё, сейчас мы им покажем! – кричит Николас, хватая снег голыми руками.

Я падаю на землю и принимаюсь лепить снежки. Всё вокруг превращается в хаос: смех, крики, снежные комья летят во все стороны.

Кто-то из взрослых подключается к нам, даже Дороти из гостиницы выходит с лопатой, устраивая настоящий снежный обстрел.

Всё смешалось: звонкий детский смех, неожиданные попадания, ледяной воздух. Я замечаю взгляд Николаса – он смеётся, его глаза искрятся, и я понимаю, что таю быстрее, чем весь этот снег вокруг нас.

Внезапно наша крепость рушится, и мы остаёмся лицом к лицу с противником через дорогу.

Мы проиграли. Николас это понимает. Он поднимается, переступая через остатки разрушенного форта, и поднимает руки в воздух. Дороти и я замираем, переводя дыхание. Он жертвует собой. Какой храбрый поступок. А что, если они возьмут его в плен? Это навсегда? Позволят ли нам навещать его?

Медленно он пересекает улицу. Затем я вижу, как он раскидывает руки и падает на спину прямо на их снежную крепость, сминая её под собой. Детские вопли радости заполняют воздух – кто-то явно немного расстроен, но не настолько, чтобы перестать смеяться, даже когда Николаса осыпают кое-как слепленными снежками.

Лёжа в снегу, он начинает делать ангелов, а дети уже умоляют о реванше. Он только качает головой, смеясь.

Это слишком мило. Невыносимо.

– Я не позволю себя запугать! – выкрикивает он.

Я пересекаю улицу и падаю рядом с ним в снег.

– Слишком много травмирующих воспоминаний? – поддеваю я.

Он хватает меня за руку и притягивает ближе. У меня замирает сердце. Он лежит на спине, а я опираюсь на локоть рядом с ним. Мне хочется смотреть на него вечно.

– А ты попробовала бы быть рыжей в девяностых, – с усмешкой произносит он.

Эта чёртова усмешка. А ещё снег, растрепанные волосы и то, как он лежит здесь, словно герой дня. Я невольно тянусь, чтобы поправить прядь, слегка проведя пальцем по линии его волос, и в этот момент он тоже касается моих волос, убирая выбившуюся прядь за ухо. По моему телу пробегает дрожь.

– Спасибо за то, что привёл нас к этой «непобеде», – говорю я с преувеличенным сарказмом.

Ох, только бы не утонуть в этой банальности. Но, честно говоря, я совсем не жалею, потому что он смотрит на меня, улыбается этой ослепительной улыбкой и, пожимая плечами, говорит:

– Всё ради тебя, Бёрди Мэй.

Ради меня.

Как этот человек умудряется быть одновременно милым и невыносимым? И почему это так странно мне нравится?

Его взгляд медленно опускается к моим губам. Я задерживаю дыхание.

И вот, он наклоняется. Моё сердце бешено стучит. Он собирается поцеловать меня. Я точно это знаю. И я этого хочу. Чувствую его тёплое дыхание, ловлю лёгкий мятный запах, и мои глаза начинают закрываться.

Но в последний момент он отклоняется чуть выше и касается моего лба, оставляя тёплый, мягкий поцелуй на границе волос.

Моё сердце вздрагивает.

Я сглатываю, чувствуя, как тепло от его прикосновения растекается по моим щекам, груди, животу.

Как же глупо я себя чувствую. И дело даже не в том, что я ошиблась с этим поцелуем. Я… снова начинаю что-то к нему чувствовать.

Нет.

Он опускает взгляд, снова оказываясь на уровне моих глаз. Я всё ещё ощущаю его тепло, которое уходит глубже, согревая меня там, где раньше был только холод.

Николас улыбается, проводит языком по своим губам. Мой организм моментально отвечает – ноги непроизвольно сжимаются, а руки крепко хватаются за его свитер.

Его брови приподнимаются.

– Бёрди Мэй, ты краснеешь?

– Да брось ты, Николас, – отмахиваюсь я с улыбкой, закатывая глаза.

Он смеётся, и магия момента разрушается. Он просто дразнит меня. И, будучи не в силах удержаться, я толкаю его обратно в снег, когда он пытается приподняться. Это только усиливает его смех.

Купер подбегает, сияя своей беззубой улыбкой, и протягивает мне руку для примирения.

Мы заканчиваем игру, не обещая ничего на завтра. Но, я точно знаю, что когда-нибудь увижу Николаса утром, потому что он провожает меня взглядом, полный какой-то странной задумчивости, пока я не закрываю дверь гостиницы, следуя за Дороти, чтобы высушиться.

Его смех остаётся со мной до самого вечера.

Когда я ужинаю с Дороти. Когда пишу. Когда рисую наброски.

Конечно, это должны быть «сексуальные Санты», но в итоге они становятся просто разными версиями Николаса.

И мои Санты ещё никогда не выглядели такими привлекательными и чертовски горячими.

ГЛАВА 7

Два дня до Рождества.

«Я вид…»

Я ставлю будильник на пораньше, чтобы успеть поработать. Слова льются легко, как ручей. Даже иллюстрации, которые я обычно оставляю на весну, рвутся из-под пальцев и просятся на бумагу. Этот процесс захватывает меня полностью. Но вдруг раздаётся звонок. Я хватаю трубку стационарного телефона и почему-то сразу понимаю – это не Дороти.

– Сегодня парад в честь Рождества-накануне-накануне, – звучит в трубке голос Николаса. – Если ты всё ещё в поисках Санты, то я знаю, где его найти.

Сердце начинает биться быстрее с каждым его словом, будто мотор машины только начинает разогревается. Господи, с каких пор Ник Райан заводит мой двигатель?

Я краем глаза смотрю на отцовские часы, лежащие на столе. Почти восемь утра.

– Как тебе удаётся вставать так рано? – спрашиваю я.

– А разве это не ты сейчас ответила на звонок?

Я улыбаюсь, обматывая витой телефонный шнур вокруг пальца.

– Я работала. Это другое. Могла бы и спать.

– Но я-то знал, что ты не спишь.

Сквозь телефон я почти слышу его самодовольную улыбку.

– Так что, хочешь увидеть ещё одного Санту?

– Кажется, мы застряли во временной петле.

Ник смеётся, и я легко представляю его лучезарную, игривую улыбку.

– Представь, что я живу тут круглый год. Эти рождественские огни никогда не снимают.

– Правда?

– Правда, – отвечает он медленно, словно музыка, которая переходит в тёплую паузу.

Я тону в этой тишине, в чём-то новом, не озвученном, но явно ощутимом между нами. Всё началось с простого поцелуя в лоб. Теперь это похоже на уютное одеяло у камина в снежный день. Но тут вибрация моего телефона на столе прерывает момент. На экране высвечивается привычное лицо Энн. Она, как всегда, звонит ровно по расписанию.

Я морщусь, переводя звонок в голосовую почту.

«Перезвоню позже», – проносится в голове.

– Ну так что, пойдём на парад, Бёрди Мэй?

Как же красиво он произносит моё полное имя, будто подаёт мне подарок, перевязанный бархатной лентой.

– Во сколько?

– Когда скажешь.

Он явно ничего не решает за меня, хотя своим ответом гарантирует, что мы встретимся скорее раньше, чем позже.

– Ладно, дай мне час – принять душ и собраться.

– Жду у входа, – обещает он.

Я вешаю трубку и сразу же перезваниваю Энн. Она размышляет, хватит ли детям одной-двух дополнительных безделушек для носков с подарками. Я шучу, что лучше двадцать, и она, смеясь, спрашивает, из-за чего я в таком хорошем настроении. Но мои мысли только о святом Николасе. Даже её замечание о том, что мне стоит взять билет на самолёт на завтра, не может испортить мне день.

Ровно через час Ник появляется у дверей гостиницы, протягивая мне руку. И я принимаю её.

Мы добираемся до парада к десяти утра. На улицах бросают карамельные трости, которые подбирают дети. Марширует местный оркестр старшеклассников, проходят праздничные платформы, танцоры в костюмах северных оленей исполняют «Макарену» – зачем-то. И, наконец, появляется главный Санта.

Но я почти ничего не замечаю. Всё, что занимает мои мысли, – это то, как Ник то и дело касается моей спины, направляя меня через толпу. Или как мимолетно соприкасаются наши пальцы, когда мы тянемся к одной и той же трости.

Мы не можем перестать прикасаться друг к другу. Это факт.

Его рука оказывается на моём бедре, когда он подвигает меня, чтобы пройти вперёд. Это предлог, конечно же. Я знаю. Я могла бы съязвить, но это дало бы ему право поддеть меня в ответ. А я слишком наслаждаюсь тем, как моя спина прижимается к его груди, пока мимо нас проезжает последняя повозка с лошадьми.

Когда толпа начинает расходиться, я сразу же начинаю скучать по его теплу. Поворачиваюсь к нему, и он подмигивает мне.

Всё, я пропала.

Мимо пробегает ребёнок в поисках последней конфеты, толкая меня прямо на Ника. Конечно, это случается именно со мной.

Я пытаюсь удержаться, хватаясь за его шею. Чувствую, как он резко вдыхает.

Наши лица разделяет меньше дюйма, и его губы слегка подрагивают в лёгкой улыбке.

– Ещё одна причина, чтобы ко мне прижаться?

Я прикусываю губу, пробуя рискнуть:

– Ты слишком наслаждаешься этим?

Его взгляд становится тёмным, голос – почти рычащим:

– Ты даже не представляешь, Бёрди Мэй.

Святая Мария…

Я могла бы поцеловать его прямо сейчас. Не нужно говорить, чтобы понять, что он хочет этого не меньше. Но стоит ли? Правильно ли это? Простила бы меня юная Бёрди?

Размышлять некогда. Я хочу этого. Его.

Я делаю шаг вперёд.

И тут ещё один ребёнок пытается пройти мимо, разделяя нас.

Ник потирает шею и кивает в сторону Санты:

– Идём?

Я киваю и иду рядом с ним.

Боюсь, момент утерян, но он ловит мой мизинец своим. Это слишком осознанное движение, чтобы быть случайным. И я отвечаю, сплетая с ним всю ладонь и надеясь, что он не слышит, как бешено стучит моё сердце.

Мы подходим к импровизированной мастерской Санты, где на большом золотом кресле уже устраивается главный герой парада. За верёвками выстраивается очередь, и мы встаём в её конец.

О, сюрприз: там уже стоит Купер, сложив руки на груди.

– Готовитесь опять проиграть? – дразнит он.

Я показываю ему язык, но Ник удерживает меня за плечи.

– Дай мне показать ему, – шепчу я шутливо, и Купер звонко хихикает.

Очередь двигается быстро. Купер и Ник напевают рождественские мелодии, а Ник тем временем ласково гладит мой палец своим – тайное прикосновение, спрятанное в тепле его кармана, где моя рука давно нашла своё место.

Я стараюсь думать о чём-то другом, но одно это движение – и всё: грудь напрягается, соски становятся твёрдыми, а во рту пересыхает.

Я никогда не чувствовала такого волнения перед чем-то неизвестным, даже перед любым Санта-Клаусом. Поэтому я пытаюсь, как могу, отвлечься, терпеливо слушая их посвистывания. У Купера это больше похоже на прерывистые сиплые вдохи, пока наконец не остаёмся только я и Санта. Ну, или Сэм, как его называет Ник, потому что, похоже, он тоже его знает.

Ник смотрит на него чуть прищурившись, словно пытается защитить меня от возможной лжи в глазах профессионального лжеца.

– Это просто Санта, Ник, – говорю я. – Иди уже займись своим глупым «подпиранием очередной стенки».

– Я не подпираю, – фыркает он.

– Ага, конечно, – с усмешкой киваю я.

Указываю на огромную конфетную трость. Ник расплывается в самодовольной улыбке, но я тут же чувствую себя неуютно, как только наши руки разъединяются.

А что дальше? Мы продолжим с того места, на котором остановились, или всё станет неловким?

Я замечаю, что он не сразу уходит. Вместо этого Ник делает шаг вперёд, склоняется ко мне и легко касается губами моего лба.

Закрываю глаза. Мне так хочется утонуть в тепле этого поцелуя. Его щетина щекочет кожу, а его тепло так приятно на фоне снежного холодного дня. Пахнет мятой. Всё в нём – просто прекрасно.

Я слишком долго держу глаза закрытыми, и, когда, наконец, поднимаю веки, он улыбается от уха до уха. Затем Ник засовывает руки в карманы, вздёргивает брови и уходит. А я, будто на воздушной подушке, прохожу мимо помощника у верёвочной перегородки, направляясь к третьему Санте – Сэму.

Сэм выглядит довольно пристойно, но больше сойдёт за парадного Санту. Этот образ рассчитан на то, чтобы впечатлять издалека. Его искусственная борода слегка сдвигается, открывая тонкие белые ленты, закреплённые за ушами.

– Привет! И что ты хочешь на Рождество? – монотонно спрашивает он.

Этот парень явно вошёл в свою роль, и, похоже, даже не замечает, что я взрослая, а не пятилетний ребёнок. Ну и ладно. Меня переполняют эмоции, и всё благодаря тому, что Ник дарит мне этот… поцелуй в лоб.

Я мельком смотрю на Ника. Он «не опирается» на огромную конфетную трость, которая почти вдвое выше него и вкопана в землю. Кажется, он всё же слишком сильно опирается на неё, и трость начинает раскачиваться. Ник теряет равновесие, и я не могу сдержать смех.

И тут я понимаю: пора.

– Можно попросить прощения? – спрашиваю я у Сэма.

– Что? – Санта вдруг явно замечает, что я не ребёнок. – Подождите, что?

– Прощения, – повторяю я.

– Э-э… ну, за что ты хочешь извиниться?

– За Стивена, – отвечаю я, и имя тает на моих губах, как забытая снежинка. – Я хочу извиниться перед Стивеном.

– Простите, что?

– Думаю, я ожидала от него слишком многого, – продолжаю я. – Я хотела, чтобы он был тем самым, а он не был. Я извиняюсь за то, что давила на него, чтобы он переехал ко мне.

– Ну… – Сэм явно выглядит сбитым с толку. – Это хорошее извинение.

– Да, – с гордостью говорю я.

Ощущение освобождения разливается внутри. Наконец-то, пазл в моей душе, который потерялся несколько недель назад, встаёт на место. Я хлопаю Сэма по плечу, обхожу помощника у каната и направляюсь прямо к Нику, который в этот момент пытается поставить трость на место, смеясь и извиняясь одновременно.

Мы покупаем горячий шоколад в палатке рядом с рождественской мастерской. Ник достаёт из своего стакана огромный зефир и кладёт его в мой.

– Это подарок? – спрашиваю я.

– Да, – говорит он, гордо вскинув подбородок. Через секунду его выражение лица меняется. – И только что понял, что теперь в твоём шоколаде мои грязные пальцы. Прости.

Всё его прежнее самоуверенное сияние вдруг слабеет. Он кажется немного неуклюжим, словно нервничает, как на первом свидании.

Подождите-ка… а это вообще свидание?

Мы идём бок о бок, я грею руки об стакан, а он украдкой косится на меня своими голубыми глазами.

– Можно спросить? – вдруг говорит Ник.

– Если ты хочешь попросить зефир обратно – нет.

Он смеётся, покачивая головой.

– Нет. Я про другое. Ты можешь простить меня за то, что было тогда?

– Не знаю, – говорю я, легко ударяя его плечо своим. – Ты купил мне зефир, чтобы подкупить?

– Конечно, – отвечает он, доставая ещё один из своего стакана и запихивая в рот. – Сработало?

– Может быть. Чуть-чуть.

– Меня устроит даже чуть-чуть, – говорит он с улыбкой.

И я понимаю, что… да, я прощаю его. Не знаю, насколько сильно, но мне кажется, это начало чего-то нового. Здесь, вдали от моего дома и всех этих плохих воспоминаний. Здесь, с Ником.

После небольшой паузы он говорит:

– Зайдём в бар на обратном пути? Хочу проверить, пришло ли наше мятное пиво.

– О, Боже, фу.

Он смеётся.

– Жители Святого Рудольфа обожают его, клянусь.

– У них, наверное, совсем нет вкусовых рецепторов, – морщусь я.

Он смотрит на мой нос, потом снова поднимает взгляд к моим глазам.

– Ты милая, когда так делаешь.

Моё сердце буквально проваливается в снег.

Я открываю рот, чтобы ответить, но из него не выходит ни звука.

– Хотя, знаешь что, можно я возьму свои слова обратно? – говорит он вдруг.

Что?! Я всё испортила, да?

– О?

– Сексуальная. – Ох. Мой. Бог. – Ты сексуальная.

Он делает шаг вперёд, и я инстинктивно впускаю его в своё пространство. Его грудь касается моей.

– И я хочу показать, как сильно об этом думаю, – шепчет он.

Кажется, я теряю сознание, потому что стою с открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег.

– Или можешь пойти со мной в бар, – добавляет он.

– Могу, – говорю я, хотя не уверена, что это мои слова. – Но могу и домой вернуться.

Что?! Зачем я это сказала?!

Он смотрит на меня, приподняв бровь, а потом чуть наклоняется ближе.

Кажется, я хочу большего. А Ник именно это мне и предлагает.

Но часть меня… часть меня хочет проверить его. Может, он просто хочет быть вежливым. Может, ему нужен повод всё остановить, – я не могу решиться.

Вот твой шанс, Ник. Уходи. Но, пожалуйста, не оставляй меня работать. Позволь мне изучить твою чудесную бороду и бицепсы. Ради всего святого, сделай это.

Улыбка Николаса становится совершенно дьявольской, и я понимаю, что он в этом с головой. И я тоже.

Он делает шаг ближе – если это вообще возможно.

– Что ты хочешь сделать, Бёрди Мэй? Хочешь домой?

Я качаю головой:

– Нет.

И тогда Николас улыбается. Его улыбка медленно расползается по лицу, словно ребёнок вдруг осознал, что получил именно тот подарок, о котором мечтал на Рождество.

Меня.

– Отлично, – говорит он.

Николас протягивает руку к моему почти пустому стаканчику из-под горячего шоколада. Я молча передаю ему, и он ставит его на свой, выбрасывает их вместе в ближайшую урну и заполняет пустое пространство между моими ладонями своей рукой.

Мы идём по улице, сначала его пальцы лишь едва касаются моих, но постепенно наши руки переплетаются, пальцы соединяются один за другим. Мы будто тянем друг друга ближе к цели. Впереди виден бар – унылое, тёмное место на ярко освещённой улице. День в самом разгаре, и бар, конечно, закрыт. Мы будем там одни.

Николас бросает на меня взгляд, уголки его губ трогает едва заметная улыбка. С каждым шагом мои нервы натягиваются, как струны, но с каждым хрустом снега под ногами становится легче, будто подо мной вспыхивает пар, торопя нас к месту назначения.

Мы сворачиваем налево перед зданием, заходя в переулок.

В голове лишь одна мысль: я так хочу прижать его к стене прямо сейчас.

Я поворачиваюсь к нему, но он оказывается быстрее. Мои плечи отбрасывает назад, и я понимаю: это он уже прижимает меня к стене.

Я спотыкаюсь, но не успеваю упасть – его руки обхватывают мою талию и придерживают, пока я пячусь назад, а он движется ко мне, пока моё тело не оказывается прижато к холодному кирпичу. Его ладони скользят вверх вдоль моей талии, задерживаются на краю груди, затем выше – к ключицам, и, наконец, к моему лицу. Он берёт меня за подбородок обеими руками и притягивает мои губы к своим.

И это невероятно.

Этот поцелуй захватывает. Словно те рождественские огни, которые когда-то в прошлом взорвали электрощит соседей, погрузив в темноту весь квартал. Только теперь это я. Моя энергия, мои эмоции разрываются во все стороны: по груди, ногам, вниз до самых кончиков пальцев.

Когда его пальцы путаются в моих волосах, моё тело становится слишком поддатливым. Когда его большие пальцы касаются мочек ушей, по позвоночнику пробегает дрожь. И когда его язык находит путь между нашими губами, я чувствую долгожданное облегчение: наконец-то я могу его почувствовать.

Мои руки цепляются за его пальто. Его тело прижимается плотнее, и искусственный мех на воротнике тёплым ворсом трётся о мою шею. Он такой мягкий и пахнет чистотой. Прямо, как он.

Николас давит сильнее, его вес словно сжимает меня между холодным кирпичом и… его невероятно твёрдым членом.

Я решаюсь. Одна рука скользит вниз, вдоль его груди, мимо ремня, пока не касается того, что скрыто под джинсами.

Господи, да у него там что, бейсбольная бита? Это что-то бесконечное. Одним движением бёдер он подтверждает мои догадки.

Я начинаю двигать рукой, обхватывая его, но долго мне это делать не дают.

Он перехватывает моё запястье, поднимает его и прижимает к кирпичной стене.

– Пойдём внутрь, – хрипло говорит он. Это не тот Николас, которого я знала раньше. Он наклоняется ближе, его голос становится бархатным шёпотом у моего уха. – Я не хочу делить тебя с кем-то ещё.

Его другая рука скользит вверх вдоль моего тела. Её тепло расплавляет всё, что во мне ещё оставалось замороженным, словно поджигая ту часть меня, которую я уже считала угасшей.

Кажется, я смотрю на него совершенно остолбеневшим взглядом, потому что, отстранившись, он тихо смеётся, отпускает моё запястье и снова переплетает наши пальцы.

– Пошли.

Он увлекает меня прочь от стены. Хорошо, что он решает взять всё в свои руки, потому что мои ноги теперь будто ватные. Кажется, я не смогу даже сдвинуться с места. Мы подходим к задней двери, и он, прижимая меня спиной к своей молнии, одной рукой достаёт ключ, а другой притягивает меня ближе к себе.

Дверь открывается, и тьма поглощает нас. Николас подхватывает меня под колени, прижимает к груди, словно я ничего не вешу, и несёт через полутёмное помещение, пока не усаживает на стойку.

Его ладони ложатся мне на колени, разводя их в стороны, чтобы занять пространство между ними.

В помещении по-прежнему темно – света хватает лишь на то, чтобы разглядеть, что подсвечивает снаружи солнце, проникая через пыльные окна. Но этого явно недостаточно.

– Темно, – произношу я неуверенно.

– Ты права, – соглашается Николас, склоняясь ближе.

Его аромат моментально кружит голову. А борода едва ощутимо задевает мою грудь, затем он прижимается плотнее, осыпая поцелуями пространство между ключицами, одновременно расстёгивая пуговицы на моём пальто.

Одна его рука исчезает за моей спиной, движется куда-то к стойке, и я слышу лёгкий щелчок.

В ту же секунду бар озаряется уютными разноцветными гирляндами, развешанными по всем стенам, на открытых потолочных балках и даже под столешницей, где мои ноги свисают с края.

Теперь я отчётливо вижу его лицо – и эти ямочки на щеках, которые появляются, когда он доволен, словно счастливый праздничный глинтвейн в человеческом обличии.