Текст книги "Санта на замену: Тур извинений (ЛП)"
Автор книги: Джули Оливия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
ГЛАВА 3
Я помогаю мистеру «Не-Санте» закрыть бар, мою полы. Пытаюсь то наклониться, то повернуться так, чтобы выглядеть максимально соблазнительно, но, когда в руках мокрая швабра, а на тебе сразу два пальто, это, кажется, не особо работает. Однако, когда он запирает дверь, дёргает ручку для проверки, а потом оглядывает меня с ног до головы, я понимаю: всё это уже не важно.
– Где ты остановилась? – спрашивает он.
О, да. Он точно идёт ко мне.
Я разворачиваюсь и начинаю идти, он следует за мной.
Мы почти не разговариваем. Уже далеко за два часа ночи, вокруг лишь хруст снега под ногами. Я ощущаю его – как будто чувствую тепло, исходящее от него, хотя это, возможно, лишь моя фантазия. Ветер дует в мою сторону, принося с собой знакомый аромат – запах хвои с лёгким оттенком мяты.
Я уже второй раз за ночь улавливаю этот запах. Его. Проклятого. Николаса Райана. И это всё ещё меня тревожит, словно проклятие решило дать о себе знать.
– Так в чём же твоя странная неприязнь к Санте? – нарушаю я тишину, пытаясь отогнать эти мысли.
Он усмехается:
– Это секрет.
– О, я люблю секреты.
Он улыбается, закатывая глаза:
– Я расскажу тебе, почему ненавижу Сант, если ты расскажешь, почему тебе они так нравятся.
Вот уж, конечно, сейчас я прямо раскрою, что люблю встречаться исключительно с Санта-Клаусами, что ты самый привлекательный из всех, что предыдущий Санта только что меня бросил, и, кстати, не упомянула ли я, что ты тоже выглядишь как Санта?
– Нет уж, спасибо, – говорю я.
– Ну, давай, – говорит он. – Ты расскажешь свою историю, я – свою.
– Нет.
– Тогда… – он приподнимает подбородок. – Ты так и не узнаешь, в чём моя странность.
– Загадочно.
– Я надеюсь, это добавляет мне шарма.
Я улыбаюсь, и вдруг меня охватывает смелость. Ну ведь он же и так уже идёт ко мне, верно?
– Добавляет, – отвечаю я. – И мне бы хотелось узнать, что ещё у тебя такого привлекательного.
Его рука ложится мне на поясницу. Сердце подпрыгивает, лицо заливает жар. Я замечаю, что он без перчаток – чувствую каждое движение его пальцев, скользящих по моей спине. Всё это ощущается так чувственно, так тепло.
Впереди показывается гостиница, в которой я остановилась. Я притормаживаю, бросаю взгляд на часы отца, а потом снова на него.
– Мне сюда.
– Ага.
– И… ты не хочешь… – Я указываю большим пальцем через плечо на гостиницу.
– Дороти не любит, когда гости кого-то приводят, – отвечает он.
Значит, ему это тоже пришло в голову. Это действительно происходит.
– Дороти? – спрашиваю я.
– Хозяйка гостиницы.
Я так отвлеклась на него, что совсем забываю, что уже встретила её.
Я облокачиваюсь на белый забор, обрамляющий двор гостиницы.
– Ты всех тут знаешь?
Он кивает:
– Я здесь уже давно.
– Достаточно давно, чтобы знать, как обойти Дороти? – спрашиваю я.
Он опускает взгляд, а потом поднимает глаза на меня из-под длинных ресниц.
– Возможно.
Я начинаю пятиться к двери гостиницы, а он шаг за шагом следует за мной. Мы словно танцуем странное танго, ни словами, ни действиями не обозначая, что происходит, но и не пытаясь остановиться.
Это напоминает выпускной вечер, когда тебя провожают домой: этот электрический разряд в воздухе перед последним поцелуем или чем-то большим. Лёгкая тревога от того, что надо быть тихими, чтобы не разбудить родителей – или, в нашем случае, хозяйку гостиницы.
Мы переходим через двор по мощённым плитам и останавливаемся у крытой террасы. Я поднимаю глаза и замечаю кое-что знакомое: веточку омелы, прикреплённую к потолку.
Вселенная меня любит. Она заботится обо мне. Это явный сигнал: надо переспать с этим Сантой.
– А мы точно должны заходить через парадный вход, если Дороти такая строгая? – спрашиваю я.
Он улыбается:
– Почему? Ты хочешь, чтобы я пробрался к тебе через окно? Или по дымоходу?
– Звучит опасно, – говорю я. – И нас точно поймают.
Он наклоняет голову, а в его глазах – в этих кристально-голубых глазах – снова мелькает эта искорка. Искренняя.
– Ты вообще избегаешь неприятностей? – спрашивает он, склоняясь ближе. Его слова горячим шёпотом касаются моего уха: – Или ты у нас плохая девочка?
На волне эйфории и пьянящей близости я отвечаю:
– Я могу быть кем угодно для тебя.
Он глухо рычит, и я будто перестаю существовать на этой планете. Просто исчезаю. Сгораю от одного этого звука. Кажется, ничего более сексуального в моей жизни ещё не было.
Но всё рушится, как только я снова чувствую этот до боли знакомый запах: хвоя, мята.
Почему этот проклятый не оставит меня в покое? Почему он преследует меня, являясь мне в облике этого человека с тем же ароматом, той же ямочкой на щеке, тем же приподнятым бровью взглядом…
Постойте.
Нет.
Нет.
Нет.
Это безумие, но…
– Мы ведь до сих пор не представились, верно? – спрашиваю я.
– Разве? – он выглядит слегка удивлённым.
– Не представились, – говорю я.
– Ладно, но тогда я потеряю свой образ загадочного провинциального бармена.
– Я переживу.
Он смеётся и протягивает мне руку:
– Я – Николас. Но друзья зовут меня Ник.
И моё сердце замирает.
То самое имя. Проклятое имя. Имя моего заклятого врага.
Нет. Это не может быть мой Николас. Это невозможно. Тогда он был симпатичным рыжим. Но прошло двадцать лет. Люди меняются. Может ли мой Николас так постареть? Слишком уж несправедливо, если мой злодей выглядит настолько хорошо, но… да, при свете мерцающих огоньков гостиницы в его седой бороде видны рыжеватые пряди.
Но… нет. Просто не может быть.
– Ты всегда здесь жил? – спрашиваю я, чувствуя, как скептицизм буквально сочится из моего голоса.
Это решающий момент.
Пожалуйста, скажи, что ты всегда здесь жил. Пожалуйста, пожалуйста.
– Попался, – с улыбкой отвечает он. – Нет, я родился и вырос в Джорджии. Всегда думал, что у меня нет акцента, но…
Я корчусь. Чувствую холод на зубах и понимаю, что совершенно не контролирую свои эмоции. Но ещё хуже – я не могу контролировать, как сильно вселенная меня ненавидит.
Это он. Николас Райан. Тот самый проклятый из девяносто девятого.
– Чёрт, – шепчу я.
Он прищуривается:
– Что ты сказала?
– Да чтоб их… эти рождественские шары!
– Мы… знакомы?
Мой живот сжимается в тугой узел. Кажется, я вот-вот рухну в обморок. Мне срочно нужен холодный компресс или, хотя бы, туалет.
Я сгибаюсь пополам, опираясь на колени:
– Господи… мне надо идти.
Он тянется к моему локтю:
– Подожди, что я такого сказал?
– Я не могу. Извини. Просто… я не могу.
Я вырываю руку, и он отпускает меня. Вбиваю код на замке двери и протискиваюсь внутрь, как только она открывается, и на мгновение, прежде чем захлопнуть её, вижу его лицо – такое красивое и всё ещё непонимающее.
Я прислоняюсь спиной к двери, прямо на вязаный коврик с надписью «Добро пожаловать».
Я не могу поверить, что оказалась в своём личном кошмаре.
Я не могу поверить, что он здесь.
Двадцать лет спустя.
Слишком много испорченных рождественских дней.
И он всё ещё преследует меня. Сначала духом, а теперь и во плоти.
Я уезжаю завтра первым же рейсом.
Это официально. Вселенная преподносит мне урок. Надо было догадаться.
Никаких больше Сант.
И, уж точно, никаких Николасов.
Я добираюсь до своей комнаты, ставлю на будильнике праздничный звон, потом падаю на кровать прямо в одежде, в которой прилетела, и засыпаю под издевательское позвякивание бубенцов за окном.
ГЛАВА 4
За четыре дня до Рождества
«Я видел, что мама целовала Санту…»
Рука опускается на будильник с неожиданной силой. И сразу становится понятно: утро обещает быть полным сюрпризов.
Мне стоило догадаться ещё по снам. В них Санты с пирсингом в сосках орали на меня, обвиняя в том, что Рудольф потерял работу. Не самое лучшее начало дня.
А сейчас холод цепляется за мои лодыжки, как злой щенок.
Ледяной ад.
Я под одеялом, зубы стучат. Ненавижу. Всё внутри словно хочет сбежать из собственного тела.
Переворачиваюсь, прищуриваюсь и осторожно раздвигаю шторы двумя пальцами. Дороги укутаны снегом, словно после праздничной лавины. Машины, припаркованные с вечера, превращаются в бесформенные сугробы.
– Нет, нет, нет…
Вскакиваю с кровати, хватаю телефон – ГОСПОДИ, КАК ХОЛОДНО! – и ныряю обратно под одеяло, сооружая из него тёплую палатку.
Пропускаю приложение с прогнозом погоды – сейчас важно только одно. Авиабилеты. Я смотрю рейсы. Отсюда. Подальше. Подальше от Святого Рудольфа. Подальше от холода. И от Николаса.
Николас.
Как он снова оказался в моей жизни? Почему это происходит? Почему вселенная ненавидит меня?
Окей, сосредоточься на билетах.
Но… ничего.
Ни одного рейса.
Обновляю страницу снова и снова.
Ничего. Только аэропорты в трёх часах езды.
Кладу телефон обратно на тумбочку, но экран загорается – и на нём светится лицо Энн, моей сестры. Она улыбается в идеальном осеннем семейном образе: колготки, шарф с бесконечным узором.
Беру трубку, заворачиваясь обратно в кокон из одеяла.
– Бёрди Мэй! – кричит она в панике. – Я только что посмотрела прогноз!
Конечно, она посмотрела.
– Это ужасно, – бормочу я.
– Снег не может идти больше пары дней, правда?
– Не накликай беду! – стону я, проводя рукой по лицу. Но пальцы сразу замерзают, и я возвращаю их под одеяло, зажимая между коленями – в моем уютном «теплом уголке».
– Проклятие Санта-Клауса, как же холодно… – бурчу я.
– Не паникуй.
– Я не паникую, – шепчу с угрозой. – Это ты паникуешь.
– Ну, Бим, ты можешь пропустить Рождество…
И в этот момент внутри меня шевелится странное чувство… облегчение? А что, если я останусь здесь на Рождество? Не придётся видеть, как оно испорчено этим проклятием.
Но Николас… Николас здесь.
Два дьявола на плечах. Где мой ангел?
– Так, никаких переживаний, только хорошие новости, – заявляет Энн. – Как прошёл вчерашний вечер? Городок милый?
Милый? Милый! В нём есть он – проклятие из моего прошлого, которое собственноручно проводило меня до двери.
– Он симпатичный, правда? – настаивает Энн, когда я молчу.
– Снега много, – выдыхаю я, снова выглядывая в окно. – Просто тонна. Настоящая армия из снежных ног.
– Фу, не говори про ноги.
– Прости.
– Но… подумай, – в её голосе звучит чрезмерный энтузиазм, явно от переизбытка праздничного сахара, – ты сможешь написать! Походить по городу! Увидеть людей, радующихся снегу! Пропитаться духом Рождества!
Она тараторит – значит, нервничает. А не говорит она лишь о том, что боится остаться на Рождество наедине с мамой. Мы никогда не проводили этот день раздельно. Ни разу с девяносто девятого года.
– Ладно, прогуляюсь, наверное, – отвечаю я, укутываясь одеялом по уши.
– Главное, чтобы ты вернулась на Рождество. Для мамы.
Вздыхаю, согревая воздух внутри одеяла, и стараюсь не думать о том, что Рождество испорчено и в этом году.
***
Лежу, представляя сюжет для книги, но так ничего и не могу написать. Уговариваю себя, что это тоже работа (но нет, мои идеи сводятся к мрачным Сантам в чёрном, готовым разрушить Рождество, сексуальному Крампусу или детскому ужастику про убийцу-няню).
Бармен-Санта?
Нет. Только не Николас.
Нужен свежий вдохновляющий взгляд. Может, Энн права: прогулка пойдёт на пользу. Если встречу Николаса… Ладно, тогда я его просто стукну. Хотя нет, не стукну. Да и кто сказал, что мы пересечёмся? Городок маленький, но не настолько же?
Я принимаю решение и собираюсь: шарф, шапка, один пуховик, второй пуховик – и вперёд, вниз по скрипучим ступенькам и за дверь.
Выход на улицу сразу становится испытанием. Холод въедается в кости, тротуар хрустит, ноги мгновенно начинают замерзать. Даже с поднятым шарфом, оставляющим на виду только глаза, я замерзаю. Кажется, даже мои глазные яблоки покрываются инеем.
Мне срочно нужно в тепло.
Наконец добравшись до центра, я вваливаюсь в первое же здание на углу – милый книжный магазин. Звон колокольчика над дверью тонет в стуке моих зубов, но здесь тепло – и это главное.
Шарф уже душит, и я чувствую, как задыхаюсь…
И вдруг мой взгляд падает на книги на прилавке.
Мои книги.
Сексуальные иллюстрированные Санты с напряжёнными взглядами и облегающей одеждой украшают обложки. А внизу аккуратным шрифтом моё имя.
Я не могу сейчас это сделать, поэтому собираюсь с силами и снова фокусируюсь на источнике тепла. Я шаркаю и спотыкаюсь через книжные полки, следуя за теплом, как настоящий следопыт, пока не оказываюсь у подножия лестницы. Наверху дверь приоткрыта. Я почти с трудом поднимаюсь по ступеням и заглядываю через открытую дверь.
С другой стороны – камин, рядом с уютным уголком для чтения.
Да-да-да-да.
Я мчусь туда, запрыгиваю на мягкий кожаный диван. Погружаюсь в него.
Ах, это тот самый вид кожаной обивки, слегка потрескавшийся, но прямо-таки умоляющий, чтобы на нём уселись поудобнее.
Так приятно… примерно на две секунды, пока вдруг не чувствую запах свежей сосны и перечной мяты, а затем слышу грубый голос:
– Ну, если ты хотела мне сказать, что заинтересована, могла бы просто позвонить.
Я резко поворачиваюсь и – бах-бах, вот он.
Мать его, Николас.
– Окей, так ты тоже стал сталкером, – говорю я. – Отлично. Приятно узнать.
Он громко смеётся.
– Извини, кто тут сталкер?
Ну конечно, он думает, что я виновата, хотя, насколько мне помнится, я сидела отвернувшись, когда он вдруг появился.
– Это публичная книжная лавка, – выпаливаю я.
– Верно. С квартирой сверху, – отвечает он.
Постойте, что?
– … что? – медленно произношу я.
Он жестом показывает на всё вокруг, особенно на кровать.
О, кровать. Как я это пропустила?
Я несколько раз моргаю, осматривая пространство: кастрюли и сковородки, висящие на потолке над кухней в углу, полки с бутылками дорогого алкоголя, несколько гитар, висящих на стенах, и маленькая кучка аккуратно сложенных гантелей.
Да, похоже, не все книжные магазины могут похвастаться домашним мини-спортзалом.
– Я живу над книжной лавкой, – говорит он. – Добро пожаловать в мой дом, наверное.
– Почему дверь была открыта? – быстро спрашиваю я.
– Всем в городе известно, что я здесь живу, – отвечает он. – Поэтому никто сюда не заходит. Я просто не думаю об этом.
– Почему… как… извини… я…
Не могу собрать слова, чтобы высказать всё, что думаю, и в итоге просто молчу.
Я встаю, хватаю перчатки и вываливаюсь вниз по лестнице, не говоря ни слова. Я не обязана ему ничего, разве что, может, извиниться за то, что вломилась в его квартиру, но он ворвался в мою жизнь двадцать лет назад, чтобы наложить проклятие, так что, наверное, теперь мы в расчёте.
Когда я дохожу до двери и открываю её, то сразу замираю.
Я, возможно, не готова к Николасу, но резкий порыв пронзающего до костей ветра, – ещё одно препятствие, которое я не могу перенести. Когда я поворачиваюсь, чтобы вернуться в магазин, он уже там. Весь такой – в милом коричневом свитере, обтягивающий его мышцы, как обивочная верёвка. Его мощные бицепсы натягивают ткань, когда он скрещивает руки на груди.
Он – воплощение мужской красоты.
– Я в ловушке, – выкрикиваю я.
– Что? – он смеётся, и его смех звучит как ещё одно красивое напоминание о том, как удивителен этот мир, когда он улыбается.
«Нет, ты не в ловушке. Но мне начинает не хватать пространства с твоими всеми этими дрожащими движениями».
Николас тянется за мной и поднимает бровь.
– Могу я закрыть дверь?
Холод кусает мои голые лодыжки, и я проскальзываю мимо него, как раненое животное, которое не хочет, чтобы его снова обижали на улице.
Он снова смеётся, закрывает дверь, и остаёмся только мы вдвоём, звуки радио, играющего через колонки магазина, и остаточный холод, оседающий вокруг, как туман над озером по утрам.
– Мне холодно, – высказываю я, как будто стою здесь, снаружи, только с глазками, выглядывающими из всех слоёв одежды.
– Я так и думал, – снова вздыхает он. – Ладно, пойдём тебя согреем.
Николас – святой Николас из моих ночных кошмаров – идёт мимо. Я скрещиваю руки и жду, пока его шаги не затихнут.
Я могу стоять здесь и замёрзнуть. Могу снова выйти в холод, найти кафе, которое может быть ещё не открыто.
Или… я могу пойти к его камину.
Холод… или тепло?
Я хватаюсь за ручку, поворачиваю её, и один порыв ветра через щёлку в двери заставляет меня моментально захлопнуть её, развернуться и забежать обратно наверх.
На кухне стоит Николас, наливая кофе и покачивая головой с усмешкой.
– Умный ход, – говорит он.
Я молча пересекаю комнату и снова вжимаюсь в его диван, протягивая руки к огню. Может быть, если я просто промолчу, то смогу согреться и уйти, не общаясь с ним. Что мне вообще сказать? Как сказать, что он стал причиной всех худших вещей в моей жизни?
Я чувствую запах кофе и замечаю, что его рука протягивает мне кружку прямо рядом с моим ухом.
– Он согреет твои руки, – говорит он.
Я не возражаю. Беру его с небольшим «спасибо», и ладоням сразу становится теплее.
Николас направляется к большому креслу напротив дивана. Оно обито тканью с квадратами, каждый из которых – это изображение сосновых деревьев, осенних листьев и медведей. Это как раз то, что ему нужно.
– Так, расскажи, почему ты убежала вчера ночью? – спрашивает он, садясь.
– Мы добрались до моего отеля. Вот и всё, – отвечаю я.
– Ага, «вот и всё», – смеётся он.
Я наблюдаю, как он пьёт кофе, и, наконец-то, замечаю все сходства с тем мальчиком, которого знала в детстве. Вот эти сильные руки с костлявыми запястьями, теперь покрытые лёгкими волосками на руках; пухлые розовые губы – мужчина, слишком красивый, чтобы существовать, но при этом такой же мужественный; остатки рыжих волос в его почти седой бороде; и голубые глаза, которые блестят.
– Могу хотя бы узнать твоё имя? – спрашивает он.
Я несколько раз моргаю. Почти не хочу говорить ему. Но, хотя я ему ничем не обязана, он всё же даёт мне погреться у своего камина. А он точно меня не вспомнит.
– Бёрди Мэй, – говорю я.
– Бёрди Мэй, – повторяет он тихо, его лицо становится пустым, губы слегка открываются, как будто он пытается меня вспомнить. Но это невозможно.
– Я встретила тебя, когда была младше, – продолжаю я. – Ты… помог мне сунуть письмо Санте в карман в торговом центре.
Его глаза широко раскрываются, и он смеётся, в его смехе столько радости, что он кажется настоящим.
– О, да, точно! Ты была той маленькой девочкой, которая так любила Рождество! – он смеётся.
Я киваю, удивлённая, как хорошо он помнит это, так… ясно. Я знаю, почему я это помню, но как он… почему он тоже запомнил этот день?
– А я… ну, кем я был для тебя в этой истории?
– Ты тот человек, который испортил Рождество.
Затем его улыбка исчезает. Лицо становится серьёзным.
– Что?
– Ты сказал, что надеешься, что я в конце концов начну ненавидеть Рождество, – говорю я. Знаю, как жалко звучит мой голос, как глупо. – Рождество… было не таким, как раньше, после того как я встретила тебя.
– Подожди, что случилось? – спрашивает он. – Я что-то сделал?
– Да, ты сказал, что я буду ненавидеть Рождество.
– Это всё?
– … это сложно, – не нахожу слов снова, и теперь мне кажется, что я веду себя глупо.
Он кивает, делает глоток кофе, затем быстро мотает головой.
– Ладно. Не буду настаивать. – Он щурится. – Но мир действительно маленький.
– Хотела бы я, чтобы он был больше, – шепчу я.
Он сужает глаза, и я не понимаю, злится ли он или просто пытается понять меня. В любом случае, мне это не нравится.
– Так ты в Святом Рудольфе чтобы…? – спрашивает он.
Я смотрю на кофе и пожимаю плечами. Не хочу с ним разговаривать.
– Повеселиться немного с местным барменом? – спрашивает он, поднимая бровь.
Нет. Нет. Сегодня я этого не выдержу.
Я выдыхаю, поворачиваясь, чтобы забрать перчатки с сиденья рядом со мной.
– Я не собиралась спать с тобой, – взрываюсь я. Ложь, но что поделаешь, я злюсь. – И мне не нужен твой флирт. Удачи, Николас.
Я снова встаю и выхожу из квартиры с большей решимостью, чем в прошлый раз, но он снова идет за мной. До самой двери, где мои перчатки не дают мне сил открыть чёртову дверь, когда ветер свистит с другой стороны.
Его голос звучит сзади.
– Пожалуйста, может, прекратишь дразнить меня дверьми всё время?
Я поворачиваюсь на каблуках и наклоняю голову.
Он стоит, прислонившись к стойке, с чашкой в руках. Этот взгляд… я знаю его так хорошо. Представляю его в своих снах, а вот он, наяву, при свете дня.
Ник снова делает глоток из чашки. Это выглядит так высокомерно, если глотки вообще могут быть высокомерными. Затем он ставит чашку на стойку.
– Ладно, я сказал, что не буду настаивать, но серьёзно, я что-то сделал тебе много лет назад? Просто хочу убедиться, что не был… ну, не знаю, придурком.
– Ты думаешь, что был? – спрашиваю я.
– Я был?
– Как ты думаешь?
Он смеётся.
– Почему ты отвечаешь на мои вопросы вопросами?
– Ты делаешь то же самое.
– Ты довольно милая.
– Не называй меня милой, Николас.
– Зови меня Ник. И почему я не могу называть тебя милой? – спрашивает он.
– Потому что я не должна тебя любить, – говорю я.
– Хотя ты пришла ко мне в девять утра?
– Почти десять.
Он улыбается моей дерзости, и я не могу не заметить, как немного уголок моего рта подрагивает от удовольствия от этого обмена репликами. И от того, как он смотрит на меня.
Странно – даже несмотря на всю злость, которую я чувствую, сложно игнорировать странное притяжение в груди, как будто между нами есть невидимая связь. Я ощущаю, как тянусь к нему, как задерживаю дыхание, ожидая следующего остроумного замечания, как его губы слегка расходятся, а глаза бегло осматривают мою шею и снова поднимаются.
Чёрт.
– Так что ты делаешь в Святом Рудольфе, Бёрди Мэй?
Как он произносит моё имя…
– Работаю, – говорю я, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь снова взять себя в руки. – Я пишу рождественские книги. Здесь, чтобы почувствоать настоящую зимнюю атмосферу.
– Что-то, что я мог бы знать?
Я киваю в сторону стойки.
– Вот эти.
Ник поворачивается и осматривает мои книги, на обложках которых один намёк за другим. Его улыбка становится шире.
– Серьёзно? – говорит он, и я вижу, как его глаза скользят по каждой обложке. – Это потрясающе. Ты их иллюстрировала сама?
– Да.
– Я знал, что у тебя будет будущее в писательстве после того письма, – моё сердце падает. Почему-то это звучит так, как будто он думал обо мне после того дня. – Хотя у тебя явно есть странная слабость к Санта-Клаусам. – Он поднимает бровь.
– Нет! – резко отвечаю я. Наверное, слишком громко, потому что после этого только слышен рождественский джаз, играющий через динамики.
– Но у тебя целая серия… Так что же это?
– Деньги, – отвечаю я.
– Нет, это не то. Ты не продалась. Я их читал, на самом деле, – говорит он, проводя пальцем по одной из обложек. Это вызывает у меня мурашки. – Твои книги.
Я пытаюсь встать у дверного проёма с таким же высокомерным видом, как и он.
– Нет, не читал.
– Читал. – Его глаза встречаются с моими. – Что, мужчины не могут читать романы? Они хорошие. Ты должна гордиться ими. Но… проблема в том, что они – идеальные Санта-Клаусы. Мужчины мечты.
Я шаркаю ботинком по полу и тихо бормочу:
– Это просто… книги.
Николас поднимает обе брови.
– Думаю, это просто хитро замаскированный груз прошлого.
Наглость. Сама наглость.
– Это не так, – возражаю я.
– У каждого из нас есть свой багаж, Бёрди Мэй. Расскажешь о своём, я расскажу о своём. – Он повторяет вчерашнюю фразу, от которой я, мягко говоря, не в восторге. Кто знает, какую ещё праздничную магию он может вплести в мою жизнь?
Он замолкает, щёлкает языком и неожиданно спрашивает:
– Ладно. Думаю, тут только один выход. Ты когда-нибудь была у него?
Я фыркаю.
– У терапевта? Раз в месяц хожу.
– У Санты в торговом центре, – смеётся он. – Сидела когда-нибудь у него на коленях и рассказывала, что хочешь? Может, у тебя остались нерешённые детские проблемы.
– Это смешно.
На самом деле да, но это сейчас не важно.
– Смешно?
– И что ты хочешь, чтобы я сделала? – говорю я, не удержавшись от смешка. На языке горчит. – Мне тридцать один год – я не собираюсь садиться на колени к Санте.
Он приподнимает бровь.
– Боишься, что тебе это слишком понравится?
Сердце не просто пропускает удар, оно спотыкается и падает.
Я прищуриваюсь. Он тоже.
– Я могу пойти с тобой, – говорит он.
– Зачем тебе это?
– Солидарность. И мне не нравится мысль, что я, возможно, испортил для тебя что-то настолько особенное, как Рождество.
– У тебя же наверняка есть… ну, не знаю… семья, которую надо навестить, или дела какие-нибудь? – спрашиваю я.
Его лицо снова меняется, и он отводит взгляд.
– Я… недавно развёлся.
Кажется, кровь отхлынула от моего лица, а желудок с грохотом провалился куда-то в пятки. Ну, я официально худший человек на свете. Вот стоит он, разбитый и одинокий, только после развода, а я ещё и в его квартиру вламываюсь.
– Мне так жаль… – начинаю я, но он перебивает, не дав договорить.
– Мне бы не помешал дух Рождества.
– Даже с Сантами? – уточняю я. – Разве ты не президент клуба ненавистников Санты?
Его взгляд снова встречается с моим, и от этой интенсивности у меня напрягается всё тело. Кажется, если бы рядом висела омела, я бы потянулась к ней в мгновение ока.
– С тобой, возможно, и нет, – тихо говорит он.
Как ему это удаётся? Я должна его ненавидеть, а он… вот так.
– Я здесь, чтобы писать, – качаю я головой, словно пытаясь выбить его из мыслей.
– Нет, ты здесь, чтобы прочувствовать рождественское настроение для своих книг. А как читатель, я просто обязан убедиться, что ты получила идеальную дозу рождественского волшебства. А ничего более рождественского, чем сидение на коленях у святого Николаса, просто не существует.
Он улыбается – с ямочками. Мои ноги тут же превращаются в мягкий фруктовый кекс. Как вообще этот человек мог развестись?
– Другого святого Николаса, верно? – уточняю я. – Это не значит, что я сяду к тебе на колени?
– Ты забавная, Бёрди Мэй, – говорит он. – Это мне в тебе и нравится.
Когда это он успел подойти ближе? Теперь я прижата к двери, и его запах – хвои с мятой – сводит меня с ума. Голова кружится, а в животе что-то переворачивается и уходит в самую глубину.
Я поднимаю на него взгляд.
– Ты не ответил на мой вопрос.
На лице Николаса расплывается ленивая, теплая улыбка. Ямочки становятся ещё заметнее. Глаза блестят.
– Ты можешь делать со мной всё, что пожелаешь.
Я открываю рот, чтобы ответить, но тут чувствую, как кто-то толкает меня сзади. Оборачиваюсь – женщина пытается открыть дверь.
Звонок над нами звякает, когда я отступаю в сторону, чтобы её пропустить. Поворачиваюсь обратно и вижу Николаса у стойки. На его губах появляется кривая улыбка.
– Я возьму пальто, – говорит он.
