Текст книги "Санта на замену: Тур извинений (ЛП)"

Автор книги: Джули Оливия

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Переводчик:  Александра Б.

Редактор:  Ольга Зайцева

Вычитка:  Ольга Зайцева

Обложка: Екатерина Белобородова

Оформитель : Юлия Цветкова

ПРОЛОГ

1999 год, два дня до Рождества.

Фальшивый Санта выглядит счастливым. Слишком счастливым.

Впрочем, я бы тоже радовалась, если бы могла безнаказанно вести себя грубо, как он и его эльфы.

Торговый центр битком набит покупателями. Люди в пуховиках с розовыми от мороза щеками несут шуршащие пакеты, полные подарков, а их ботинки оставляют на плиточном полу следы тающего снега. Сквозь гул толпы я едва улавливаю звучание «Sleigh Ride», доносящееся из динамиков.

Прямо по центру, под гирляндами, что свисают с второго этажа, стоит огромная, украшенная игрушками ёлка. А у её подножия – трон. На троне, расплывшись в довольной улыбке, восседает самодовольный мужчина с фальшивой белой бородой.

Смешной и простоватый, он даже не подозревает, что его ждёт. Он не знает, кто я такая: Бёрди Мэй, автор писем и, как говорит мой папа, самая целеустремлённая в отряде скаутов.

Так, как же мне это провернуть…

Я сижу на скамейке неподалёку и внимательно изучаю обстановку. Очередь к фальшивому Санте извивается змейкой вокруг его красно-зелёного трона, доходя до подножия золотой лестницы, где стоит огромная картонная фигура кривоглазого щелкунчика. Прямо под ним внутри картонного фасада игрушечной мастерской я замечаю щель.

Как раз напротив кармана Санты.

Отлично.

Пробраться мимо охранников-эльфов – вот главная проблема. Конечно, они не настоящие эльфы, а такие же подставные, как и он. Ну да, целая куча…

– Чего это ты делаешь?

Я вздрагиваю от неожиданного вопроса и поворачиваюсь.

Ещё один эльф.

Ну, не совсем.

Этот не похож на других.

Почему-то от него у меня сразу начинает странно теплеть внутри.

Сначала я замечаю его глаза. Светло-голубые, почти сияющие. А ещё волосы – густые и рыжие, как у моей сестры, но не кудрявые, а прямые и слегка растрёпанные, будто он часто запускает в них пальцы. Он выглядит так, будто мог бы быть в составе группы N'SYNC или что-то в этом роде.

На вид ему примерно столько же, сколько моей сестре. Он явно старше, наверное, учится в старших классах. К тому же он крепче тех худосочных парней, с которыми она дружит. Не чета её долговязому парню Брайану. Скорее уж похож на футболистов, которых я видела на её маршевых парадах. Высокий и широкоплечий.

Да, определённо от него у меня в животе разливается какое-то странное тепло.

– Эй, – говорит он с тихим смешком. – Ты меня слышишь?

– А? Да, – отзываюсь я быстро, стараясь расправить плечи. Уверенность. – Я просто смотрю. Разве нельзя?

Он прищуривается.

Я тоже.

– Погоди-ка, разве Салли не предупреждала тебя, что надо держаться подальше? – он кивает в сторону светловолосой эльфийки, что патрулирует у фотозоны. Той самой, которая грубо бросила мне: «Мы письма не принимаем» и велела «проваливать».

– Нет, – парирую я. – Не предупреждала.

Я скрещиваю пальцы за спиной. Он этого не знает.

– Ты пальцы не скрестила?

– Что?! – мой голос вырывается громче, чем я планировала. Я тут же понижаю его. – Нет.

Он смеётся, и смех у него глубокий, низкий. У меня даже пальцы начинают потеть.

– Ладно, может быть, – признаюсь я.

Он улыбается, и моё лицо тут же вспыхивает. У него ямочка, и хотя я никогда не считала ямочки чем-то особенным, почему-то это совсем не даёт мне покоя. Или наоборот, дарит слишком много спокойствия.

Я трясу головой.

Соберись, Бёрди.

– Я просто хочу передать письмо настоящему Санте, – говорю я.

Достаю из кармана помятый конверт и показываю ему. Он поднимает бровь и мельком смотрит на фальшивого Санту.

– Но это и есть настоящий Санта, – шепчет он.

– Нет, не настоящий, и ты это знаешь.

Он щурится.

– Сколько тебе лет?

– Одиннадцать.

– Тебе не кажется, что ты уже слишком большая, чтобы…

– Чтобы что?

Он замолкает, смотрит на меня пару секунд, а потом лишь качает головой:

– Ничего. Забудь.

– Ну и ладно, – говорю я. – Просто… уходи.

– А если нет?

У меня отвисает челюсть. Я, конечно, могла бы его толкнуть или что-то в этом духе, но я никогда никого не толкала. Ну, кроме сестры. И потом, это же сколько будет проблем, если меня застукают! Это же мгновенный билет в список непослушных, а до Рождества всего ничего. Я и так уже слишком давно убежала от мамы – наверняка уже баллы в «нехорошую» сторону набираю.

Он облокачивается на колонну рядом, скрестив руки на дурацком зелёном костюме эльфа. И явно не собирается уходить. Теперь он тут надолго – он и его небрежная поза, эта манера стоять так, словно он – модель на обложке журнала.

Настолько непринуждённо, что я не могу оторвать взгляд.

Его глаза, светящиеся каким-то озорным блеском, поворачиваются ко мне, и он улыбается. От его ямочек у меня в груди начинает тарахтеть моторчик. Если у людей и правда есть искры в глазах, как у Санты, то у этого парня они явно выделялись. Причём, рассмотрев поближе, я понимаю, что его глаза не просто голубые – в них смешались серый и голубой оттенки. И это невероятно красиво. Я и не знала, что мальчики могут быть… красивыми. Настолько.

– Так что за план? – спрашивает он.

Я понимаю, что от него мне не избавиться, поэтому вздыхаю:

– Хочу незаметно подсунуть письмо ему в карман.

– Круто, – отвечает он. – Тогда давай сделаем это вместе.

Я трясу головой, выставляя вперёд подбородок:

– Нет, я справлюсь сама.

Он переводит взгляд куда-то вдаль, снова напуская на себя этот «модельный» вид, а потом возвращает взгляд ко мне с мальчишеской ухмылкой:

– И как ты обойдёшь Салли? – он кивает в сторону той самой эльфийки. – Она точно тебя выгонит.

– Ну и ладно, – отвечаю я. – Меня не поймают.

– Ну-ну, – пожимает он плечами. – Хотя со мной всё получится проще.

Я смотрю на громоздкую декорацию с Щелкунчиком и краем глаза ловлю время на часах. У меня нет времени спорить – мама уже наверняка меня ищет.

– Ладно, – соглашаюсь я.

Мы садимся прямо на пол торгового центра: я скрещиваю ноги, а он вытягивает свои вперёд (такие длинные!), сползая вниз по колонне так плавно и естественно, будто это что-то невероятно крутое. Его красные кеды с болтающимися шнурками и надписями, сделанными маркером, точно бы не прошли мамину проверку.

– Окей, – говорит он, наклоняясь ближе. От него пахнет хвойным лесом и мятными конфетами. – Если обойти слева…

– Там Рудольф загораживает проход. Никак, – перебиваю я. – Зато я могу пролезть через вырезанное окошко.

Он качает головой:

– Нет, тебя заметят. Но, если немного подвинуть Рудольфа…

Он указывает на небольшой просвет в конструкции домика.

– Ого, там есть вход! – восклицаю я.

– Вот это я понимаю.

Моё лицо пылает, как и ладони, а внутри всё нервно подрагивает.

– Ну, ладно, – произношу я. – Тогда пошли.

– Вперёд.

Он поднимается на ноги и протягивает мне руку, но я её не беру. Это только заставляет его улыбнуться шире.

Мы пробираемся вокруг круглой зоны с рождественскими декорациями. Он ступает на цыпочках, как Гринч, и я не могу сдержать смех. Только тут же осекаюсь, понимая, что выдаю себя.

– Окей, подождём, пока сменится очередь детей, – говорит он.

Я киваю, присаживаясь рядом с ним у картонной фигуры Рудольфа.

– И что ты написала в своём письме? – спрашивает он.

– Ну, – я достаю мятую бумажку из кармана. – Моя сестра говорит, что Санта уволил Рудольфа. Я пишу, чтобы он этого не делал.

– А Рудольф не может просто найти другую работу?

– Олень с красным носом? Конечно, нет, – закатываю я глаза. – Не смешно.

– И что ты ему сказала?

Я разворачиваю письмо, откашливаюсь и начинаю читать:

– «Дорогой Санта…»

– Неплохое начало, – вставляет он.

Я прищуриваюсь:

– «Дорогой Санта, Рудольф хотел только одного в жизни…»

– Боже, он что, умирает?

Я опускаю лист и бросаю раздражённый взгляд:

– Это его последний год! Ты бы хотел, чтобы его лишили полётов в его последний год?

– Я и не знал, что у Рудольфа последний год, – с серьёзным видом отвечает он.

– Эм, вообще-то у всех последний год!

Он вскидывает голову и заливается смехом – это так естественно, красиво, как будто счастье само льётся из него.

– Прости?!

– Моя сестра говорит, что в следующем году конец света.

– Твоя сестра, похоже, много чего говорит.

Я прищуриваюсь ещё сильнее:

– Это же так очевидно. Продукты закончатся, всё пропадёт. Телевизор не смотришь?

Он пожимает плечами:

– Не особо.

– Мы смотрим «Выжившего», – говорю я. – Ты что, не смотришь «Выжившего»?

– Что такое «Выживший»? – его лицо остаётся абсолютно бесстрастным, но я подозреваю, что он издевается. Энн делает точно такое же выражение, когда ведёт себя, как настоящая вредина.

Я хмурюсь.

– Тебя бы точно прогнали с острова.

– Ну, наверное, – говорит он, а его кривая улыбка снова поднимается вверх, открывая одну ямочку.

Злиться становится труднее, и я ненавижу его за это.

Он снова смеётся, а потом указывает на мой лист.

– Погоди, а это что?

Я опускаю взгляд на свои рисунки в письме. О, нет, это что, непонятно?

– Полозья санок, – бормочу я.

– Ты нарисовала и их для него?

– Ну, если письмо попадёт в руки эльфов. Они ведь читать не умеют, знаешь.

– Тоже твоя сестра сказала?

– Да.

Он медленно кивает:

– Понятно. Значит, иллюстрируешь.

– Ну, да, – фыркаю я.

Он усмехается, и теперь я точно знаю – он меня дразнит.

– Ладно, – говорю, складывая письмо и запихивая его обратно в конверт. – Давай уже закончим с этим.

– Эй, ну извини! Да нет, круто получилось!

– Да что там!

– Так ты ничего для себя не просишь? – спрашивает он, чуть склонив голову.

Я поднимаю на него взгляд и с возмущением вскидываю бровь.

– Конечно, попросила! Я трижды обвела фиолетового Фёрби в каталоге на мамином столе. Она знает и регулярно разговаривает с Сантой, так что я уверена, что и он в курсе, что я в курсе, что получу этого Фёрби.

Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут мы оба замечаем изменения в обстановке. Один ребёнок сходит с колен Санты, рыдая, а стоящий рядом эльф отводит его к ограждению.

Больше никаких телохранителей.

– Сейчас! – говорит Ник. – Я останусь на страже!

Он отодвигает фигурку Рудольфа в сторону, освобождая мне проход. Там темнее, чем я ожидала, но я не могу позволить этому меня остановить.

Надо быть смелой.

Я пробираюсь через груды чего-то, похожего на шнуры и картонные коробки, и замечаю маленький луч света, пробивающийся через отверстие у трона Санты. Подползая ближе, я оказываюсь прямо рядом с его карманом.

Вот она, моя цель.

Я протягиваю руку и осторожно приближаю письмо к складкам его красного пиджака. Если бы только…

– Эй, девочка! – раздаётся голос.

О, нет.

Я поднимаю взгляд. Это та блондинка-эльф. Салли.

– Как ты сюда попала? – её глаза горят яростью. О, нет, она всё расскажет маме!

– Я её поймал, – говорит эльф. Но это не просто какой-то эльф – это мой эльф в красных кедах и с рыжими волосами. – Не волнуйся, Сал, я с ней разберусь.

Мой эльф, который должен был стоять на страже, теперь бежит ко мне.

– Ты же говорил…

– Ш-ш-ш, давай-давай! – шепчет он.

Я вытаскиваю из пальто письмо, быстро запихиваю его в карман Санты и отползаю. Сам Санта дёргается от шума и кричащей Салли, но выглядит скорее уставшим, чем заинтересованным в том, что я только что провернула.

Отлично.

Мы выбегаем, а я чуть не падаю на скользком плиточном полу, пока Ник смеётся рядом.

– Ты сделала это! – говорит он.

– А ты стоял не на месте! – фыркаю я, чувствуя, как лицо заливается краской.

Он всё ещё смеётся, схватившись за живот:

– Я был на месте, но ты чуть не выдала себя! Что мне оставалось делать?

– Ты такой вредный!

– Ой, да брось. Прости.

Он выглядит так, будто пытается перестать смеяться, но у него не выходит.

– Нет, ты всё испортил.

Тогда он скрещивает руки на груди и поднимает одну рыжую бровь.

– Ну, насколько я вижу, письмо-то он получил, да?

Я знаю, что веду себя несправедливо, но не могу избавиться от ощущения, что на нас все смотрят, и мне становится неловко.

Я ковыряю носком пол и бормочу:

– Да.

– Тогда миссия выполнена? – он выглядит так, будто ему вообще всё равно на чужие взгляды. Может, это возраст даёт ему такую уверенность, но у меня её точно нет.

– Хорошо, но как мне узнать, что он его прочитает? А если выбросит?

– Не выбросит. Я скажу ему, чтобы не выбрасывал, – говорит он. – Не волнуйся, малышка.

Я прячу руки в карманы и поднимаю взгляд. Он улыбается, добродушно и искренне. Он напоминает мне молодого Кристофера Крингла из того мультфильма, который мы смотрим каждый год.

Спустя мгновение он говорит:

– Ничего себе, ты правда обожаешь Рождество, да?

– А ты нет?

– Неа.

Мои глаза становятся как блюдца.

– Что?! Почему?

– Да просто… – он слегка дёргается и отводит взгляд. – Неважно.

– Ты ошибаешься, – говорю я.

Он смеётся.

– Я ошибаюсь?

– Да. Рождество – это про семью, веселье и счастье.

Его лицо хмурится, а потом он щёлкает языком и качает головой.

– Нет, ты вырастешь и возненавидишь Рождество. Все его ненавидят, мне так кажется.

Моё лицо, наверное, перекосилось от злости, но я знаю, что мама и папа рассердятся, если я сделаю что-то глупое. Да, и к тому же, дома нас ждут рождественские фильмы, и я не хочу, чтобы это отменили.

– Никогда, – говорю я. – Я никогда не возненавижу Рождество. Ты не сможешь наложить на меня такое проклятие.

Но он только смеётся, подмигивая.

– Разве не смогу?

У меня всё внутри опускается. Это… мило. И ужасно. И потрясающе одновременно. Я моргаю раз или два просто для того, чтобы убедиться, что вижу его чётко. У него этот огонёк в глазах, ямочка, розовый нос.

Магия.

Он точно магический.

И он определённо только что наложил на меня проклятие.

– Эй, погоди, нет…

Громкоговоритель над нами включается, обрывая меня.

– Бёрди Мэй, подойдите к службе поддержки. Ваша мама вас ищет. Бёрди Мэй, пройдите к службе поддержки. Спасибо.

– О, нет, – вырывается у меня. – О, нет.

Теперь ясно, что я в беде. Если включили громкоговоритель, значит, мама ищет меня уже давно.

– Бёрди Мэй? Это твоё имя? – спрашивает мальчик-эльф, снова смеясь. – Ну и имя.

Я прищуриваюсь.

– А у тебя что, нормальное?

Он ухмыляется.

– Меня зовут Николас. Николас Райан, но все зовут Ник.

Я чуть не ахаю, но сдерживаюсь.

Святой Ник.

Это не может быть правдой.

Я сглатываю.

– Ну, приятно было не познакомиться, Николас.

– А мне, напротив, было приятно встретить тебя, Бёрди Мэй, – отвечает он. – Я отлично провёл время. С Рождеством тебя.

– Нет! А тебя вот не с Рождеством.

Он улыбается и чуть машет мне рукой, пока я не начинаю медленно уходить, а потом внезапно срываюсь на бег. Всё это время я думаю об этой улыбке. Но я бегу не потому, что боюсь маминого гнева, а потому, что не хочу потерять воспоминание о Николасе, словно это сон, который нужно проговорить вслух, чтобы не забыть.

Когда я добегаю до стойки службы поддержки, мама уже покраснела. Она всегда такая перед Рождеством.

– Бёрди Мэй! Слава Богу. Ты же знаешь, что нельзя сбегать. Чёрт.

– … чёрт, – тихо повторяю я.

Она хочет рассердиться, но вместо этого улыбается, потому что знает: я специально её раззадорила. Я знала, что это сработает.

Все говорят, что мы с ней похожи – та же мышиная шевелюра каштанового оттенка, те же веснушки. Однажды какой-то мужчина спросил маму, не сестра ли я ей. Энн потом сказала, что он с ней флиртовал. Я ответила, что это глупость, ведь мама замужем за папой.

Мне нестерпимо хочется рассказать ей о Николасе, но я знаю, что это вызовет разговор о незнакомцах, а я и так уже хожу по тонкому льду. Поэтому я просто молчу, поджав губы, пока мы направляемся в книжный магазин.

– Не представляю, как папе удастся вернуться домой с этим трафиком, – говорит мама, пока мы переходим порог.

Я замечаю знакомые рыжие локоны у стойки с дисками. Они принадлежат Энн – никто больше не имеет таких волос. Никто, кроме, может быть, Ника. Её кудри сегодня выглядят особенно упругими, и всё потому, что в них копаются чьи-то руки.

Фу, это руки Брайана!

– Фу! – кричу я, сморщив нос. Я бросаю взгляд на маму, но она слишком увлечена новым рождественским альбомом, чтобы заметить.

– Бёрди Мэй! – недовольно откликается Энн.

– Поверь мне, я даже не смотрю! – кричу я, прикрывая глаза рукой.

– Лучше бы не смотрела, – говорит Энн, но в её голосе слышится весёлое поддразнивание. – Я позову тебя позже, Брайан.

Я помню, как две недели назад Энн сказала мне, что Брайан слишком долговязый, а его брекеты слишком большие для его маленького рта. Похоже, всё меняется, когда снимаешь брекеты.

Интересно, нашла бы она Николаса милым.

– Брайан сказал, что Санта тут письма не принимает, – говорит Энн, натягивая мой капюшон так, что он закрывает лицо. Я отмахиваюсь от её рук. – Ты отдала своё?

Может, я и не расскажу ей о Николасе.

– Нет, – вру я. – Потеряла.

– О, жаль. Прости, Бим, – отвечает она. – Мам, купим Бёрди ещё немного открыток?

Я улыбаюсь, потому что иногда она всё-таки не такая уж плохая.

Мама качает головой.

– Девочки, ну ведь уже…

– Слишком поздно для Рождества, – все трое говорим в унисон.

Мама сжимает губы, смотря на диск в руках. Но Энн уже хватает коробку с рождественскими открытками у кассы и кладёт её в мамину корзину.

– Ну, ладно, – говорит мама, помахав коробкой передо мной с заговорщической улыбкой, прежде чем мы выстраиваемся в очередь к кассе. В одной руке у неё коробка открыток и диск, в другой – шоколадный батончик, который она явно захватила на бегу. – Купим шоколадку для папы, чтобы он тоже не обиделся. Но только одну!

По дороге домой я наблюдаю за светом фонарей и думаю о словах Николаса.

«Ты вырастешь и возненавидишь Рождество».

Нет, он точно не прав.

Рождество – лучший праздник.

ГЛАВА 1

2019 год, за пять дней до Рождества

Рождество – это кошмар, а путешествовать перед Рождеством – кошмар вдвойне. Особенно, когда собственные книги смотрят на тебя отовсюду, куда бы ты ни повернулся.

Кто-то однажды сказал мне, что видеть свои книги на полках магазинов никогда не надоест. Как бы не так. Первый раз – да, это было весело. На самом деле, большинство вещей интереснее в первый раз.

Первые свидания.

Первый поцелуй.

Первый вечер в честь выхода книги.

А всё, что после, уже разочаровывает.

Сейчас, глядя на стенд в книжной лавке аэропорта, где мои романы выстроились в круг, я чувствую себя не столько гордой, сколько уставшей от всех этих Санта-Клаусов, которых я нарисовала за последние годы.

Мои эротические романы о Санте – бестселлеры. В них всегда есть Санта с розовым носом, подрумяненными акварельными щёчками и фирменным белым локоном в стиле Бёрди Мэй, который делает его моложе и обаятельнее.

Этот локон – моя золотая жила.

Я пробегаю взглядом по названиям.

«Большой подарок Санты».

«Розовая карамельная трость Санты».

«Синие шарики Санты».

Как я вообще смогла уговорить издателя утвердить это название? Но редакция только посмеялась, сказав, что оно такое «милое».

Милое. С очень даже милым содержимым в его красных штанах.

Я закатываю глаза, глядя на эти бороды и приподнятые белые брови.

Честное слово, я люблю свою работу. Без неё я бы вообще не справилась с жизнью после проклятия 99-го.

После… него.

Но в этом году? Я просто выжата.

Обходя лавку, я лавирую между толпами людей, одетых в простенькие джинсы и футболки, тогда как я укутана в два пальто. Я южанка до мозга костей, но только на севере, окружённая холодом, могу действительно почувствовать дух Рождества. Правда, я ненавижу мороз.

Мой телефон вибрирует в кармане пальто. Надев огромные варежки, я пытаюсь достать его, но безуспешно. Ох уж этот север, тут вообще есть обогреватели? Наконец, я стаскиваю варежку зубами, вытаскиваю телефон и улыбаюсь, разблокировав экран.

– Удивительно, как ты всегда узнаёшь, что мой самолёт только приземлился, – говорю я.

– Бим, ты обещала позвонить сразу же! – раздражённо отвечает Энн.

По её тону можно подумать, что я заставила её звонить мне раз пять. Я отстраняю телефон, чтобы проверить… да, точно. Полное попадание в стереотипную старшую сестру.

– Ну, дай мне хоть выйти из самолёта, – фыркаю я. – Аэропорт – сущий ад.

Сказав это, я резко поворачиваюсь, чтобы увернуться от мальчишки, несущегося с рюкзаком, который хлопает его по спине в такт шагам.

– Вот что бывает, когда уезжаешь так поздно, – отчитывает Энн. – Полные рейсы.

– Я бы с радостью уехала раньше, – парирую я.

Хотя, если быть честной, это и моя вина, и не моя. Моя – потому что я слишком долго предавалась самоанализу после разрыва. Не моя – потому что сам разрыв был не в моей власти. Вот и пришлось отложить ежегодный творческий отпуск до последней минуты.

Повисает напряжённая пауза, и я тут же спешу заполнить её, прежде чем сестра начнёт расспрашивать:

– Но вообще-то, всё нормально, Энн! В самолёте показывали «Санта Клауса», это было мило. Ещё давали имбирное печенье. Очень празднично.

Эскалатор медленно спускает меня вниз. Впереди мальчик с машинкой в руках катает её по поручню.

– Бим, – произносит Энн, и я внутренне содрогаюсь: вот, сейчас начнётся.

– Энн, – укоризненно отвечаю я, – не надо паники. Всё хорошо. Со мной всё в порядке. Самолёт приземлился целым, видишь?

– А ты?

– Сейчас превращусь в сосульку. Подожди секунду.

Я выхожу на улицу, и ветер, острый, как нож, врезается мне в лицо.

Ах, зима.

Заказываю такси и снова подношу телефон к уху.

– Я снова тут.

– Значит, ты стала сосулькой? – продолжает она. – Это из-за погоды или из-за сердца?

– Очень плавный переход, но, знаешь, больновато слышать такое.

Я надеялась, что разговор свернёт в другую сторону, но, увы, с Энн такое не прокатывает. Более того, я уже заранее знаю, что она скажет дальше. Она ведёт себя так, будто мы впервые обсуждаем эту тему, хотя мы успели так её заездить, что даже Граф из «Улицы Сезам» был бы впечатлён.

– Просто… ну, ты же переживаешь расставание. – Пятьдесят раз! Ах-ха-ха! – И ещё это… время, понимаешь?

– В месячные? – спрашиваю с каменным лицом.

– Нет, – тянет она. – Рождественская неделя.

Я едва слышу её из-за пронизывающего ветра, гомона людей, заполняющих машины, их же сигналов и, как вишенка на торте, праздничной музыки, которая доносится из уличных колонок так громко, будто меня насильно заставляют ощутить дух праздника. Даже огромная ёлка на кольце перед аэропортом мерцает огнями так, что у меня в глазах рябит.

– Бим? – зовёт она.

Наверное, она что-то говорила, а я пропустила.

Я закатываю рукав свитера, чтобы взглянуть на часы. Старенький золотой «Омега» на моём запястье блестит, и я машинально протираю отпечаток пальца с циферблата. Папа наверняка бы рассердился, увидев, как я обращаюсь с его часами, но меня поражает, что они всё ещё работают, так что пусть мирится с небольшими пятнами.

– У вас там почти полночь, – говорю я. – Почему ты ещё не спишь?

Я готова поспорить, что Энн с Брайаном только что закончили смотреть праздничный фильм, а на плите остывают имбирные печенья – те самые, из готового теста с оленями сверху. Обычно я тоже участвую в этом ритуале, выступая в роли одинокой тёти. Но не в этом году. В этом году я застряла здесь, за два часовых пояса от них.

И тут до меня доносится знакомая до боли мелодия меню DVD.

– Стоп! Вы что, смотрите «Эльфа» без меня?

– Ты сама виновата, – без тени угрызений совести тянет Энн. – Уехала! Теперь приходится нарушать традиции.

Я должна была уехать на свою ежегодную зимнюю писательскую сессию ещё пару недель назад. Но тогда Стивен решил, что самое подходящее время для расставания – это канун Рождества.

В нормальный год, без разбитого сердца, я уезжаю сразу после Дня благодарения. Обычно это мой самый продуктивный период: я придумываю новые сюжеты, пишу, оформляю заметки на год вперёд. Весна уходит на иллюстрации, летом завершаются финальные правки. Это проверенная система, которую я отточила за шесть лет. Даже если сейчас всё идёт со скрипом из-за неудачного романа, план всё равно должен быть выполнен.

– Ты уверена, что у тебя хватит сил написать своего Санту в этом году? – спрашивает Энн.

Вопрос бьёт меня, словно двенадцать бешеных северных оленей, сшибающих старушку в канун Рождества.

– Энн, – тяну я.

Это второе предупреждение, но её, конечно, это не останавливает.

– Если тебя это утешит, – начинает она, – я уверена, что в Стивене не было и половины той радости, что в Треворе.

– Ещё бы, он же не парадный Санта.

– Истинная правда.

Стоп. Надо пояснить.

У меня… есть типаж.

Слушайте, я это не специально. Я не захожу в «Санта. ру», чтобы выбрать идеально белую бороду или чёрные блестящие сапоги. Но что я могу поделать, если меня так привлекают временные отношения, особенно с теми, кто приносит радость и добро в декабре?

Началось это лет семь назад, когда я познакомилась с Заком на рождественском фестивале. Я отвела племянника загадывать желания местному Санте, и вот он: восседает на троне с искрящимися глазами и румяными щеками. Без бороды он оказался неожиданно молодым и… симпатичным. Когда он попросил мой номер, я решила попробовать.

Это был волшебный декабрь: мы катались на каретах, любовались рождественскими огнями, пекли пряничные домики. Правда, он так и не узнал, что его татуировки под красным костюмом стали единственной постоянной чертой в нашем романе. Мы расстались сразу после Рождества.

Но мне это понравилось. Чистая магия праздника, никакой привязанности, никакой драмы. И в следующем году появился Рэнди, Санта из торгового центра, с прессом вместо фальшивого живота. Всё было прекрасно – до Нового года.

Так вот, мой терапевт считает, что временные романы помогают мне преодолеть проклятие 1999 года.

На следующий год появился Марк – Санта-стриптизёр. Конфеты. Жезлы в форме леденцов. Его слегка искривлённый «леденец», если понимаете, о чём я. Расстались под Рождество.

Потом был Тревор – парадный Санта.

И Фрэнк… у него была настоящая белая борода, и он никогда не называл мне свой возраст. Это было дно, не осуждайте.

И, наконец, Стивен – Санта, который задержался слишком надолго.

Любой мужчина, который с подходящей долей праздничного энтузиазма может называть меня своей «хо-хо-хо» в постели и при этом умещаться в красный бархатный костюм, облегающий задницу, – это тот, кто мне подходит. Что я могу сказать? Мне нравится идея фантазийного мужчины, совершающего чудесные вещи. Всё это в итоге ложь, но какая разница? Все мужчины лгут. По крайней мере, эти не скрывают.

– В этот раз расставание было не твоей инициативой, да? – осторожно спрашивает Энн.

Третий удар.

– Энн, – говорю я, чувствуя, как желудок сжимается, прежде чем я успеваю продолжить предупреждающим тоном.

Меня тошнит, но я списываю это на имбирное печенье в самолёте. Кажется, оно было черствым. Уверена, это просто медленное пищевое отравление. Намного лучше, чем чувства.

– Знаешь что? – на другом конце я слышу, как она хлопает в ладоши, будто собирается озвучить какое-то важное заявление. – Я скажу это.

– Пожалуйста, не надо.

– Я переживаю за тебя в этот раз.

– Почему?

– Ты встречалась с ним год. Он продержался почти два праздничных сезона! Такое не случается. Ну, то есть, это не значит, что должно было…

Я игнорирую её попытку уйти в сторону.

– Это ничего не значило, – говорю я.

– Он был с тобой на Пасху.

– Просто мимолётная связь.

– Он переехал к тебе.

Я фыркаю:

– Ну же, Энн. Ты же не наша мама, и не можешь меня отчитывать.

– Возможно, и могу.

Мы обе замолкаем, осознавая, что она только что сказала. Это странная пауза – не совсем неловкая, но наполненная осознанием, почти как молчаливая минута памяти.

И тут Энн продолжает:

– Знаешь, мамочка уже спрашивает про папу…

Её слова звучат медленно, потому что она знает: я не хочу это слышать. Но сказать это всё же нужно, видимо.

Я стискиваю зубы, медленно вдыхая. В этом году я не выдержу. Просто не выдержу. Не после расставания.

И не в двадцатую годовщину моего проклятия.

– Что ты ей сказала? – спрашиваю я.

– Ничего.

Я выдыхаю, наблюдая, как пар поднимается передо мной, словно дым. Боже, почему я не курю? Люди находят в этом утешение? Может, мне начать? Этот год точно подходящий.

– Ты вернёшься к Рождеству, правда, Бим? – спрашивает Энн.

Мне хочется сказать «нет». Каждый год я дома на Рождество: открываю подарки в одинаковых пижамах с семьёй, ем булочки с корицей и играю с племянниками. Но в этом году… Этот праздник… Этот человек… Проклятие зашло слишком далеко.

Но я знаю, что не могу подвести Энн.

– Да, я вернусь к Рождеству, – отзываюсь я. – Обещаю.

– Знаешь, – смеётся Энн, будто пытается разрядить жуткую атмосферу, в которой я теперь погрязла, – так все говорят, прежде чем случается какая-нибудь снежная буря.

– Не сглазь, – предупреждаю я, в то время как Энн снова смеётся.

Телефон вибрирует у уха. Я отодвигаю его и вижу уведомление: моя машина прибыла и ждёт в самом дальнем конце парковки.

– Ох, чёртово… – вздыхаю я.

– … рождество? – тут же подхватывает Энн.

– Неплохо.

– Наслаждайся своим затворничеством, но, пожалуйста, возвращайся к Рождеству, хорошо? Я испеку для тебя печенье – мягкое, как ты любишь. И… – ну вот, начинается. – Не позволяй ему испортить тебе праздник, Бим.

Я не знаю, кого именно она имеет в виду – ложных Сант из моего прошлого или нашего отца.

– Никогда, – отвечаю я, потому что никто из них – ни Стивен, ни папа – не могут испортить мне Рождество.

Святой Николас Райан уже сделал это за них, прокляв меня на вечные неудачи в этот праздник.