Текст книги "Лишь пять дней"

Автор книги: Джули Лоусон Тиммер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 8 
Мара

В сентябре следующего года Лакс исполнился год, а Мара уже перестала шутить о собственной забывчивости. Она не делала самокритичных замечаний и не выносила их ни от кого: ни от Тома, ни от подруг, ни от родителей. Женщина вообще с трудом их всех выдерживала. Почему-то… Она стала раздражительной, у нее постоянно менялось настроение.

Никто не избежал ее внезапных вспышек гнева, особенно доставалось Тому.

Однажды ноябрьским вечером они расположились в кухне. Мара помешивала суп на плите, а Том нарезал французский багет.

– Мы уже три недели не относили вещи в прачечную, – сказал Том, – я думаю, после ужина…

Он остановился, когда деревянная ложка, которой Мара помешивала суп, просвистела у него возле уха и со звоном приземлилась на кухонный стол, а суп разлился и забрызгал стены и пол.

Том с удивлением воззрился на ложку и повернулся к Маре, уже открыв рот, чтобы заговорить.

Но она не дала ему такой возможности:

– Просто не могу поверить! Я стою возле плиты после двенадцатичасового рабочего дня, готовлю тебе суп, и все, что ты можешь сообщить, – мы три недели не носили вещи в прачечную?

Том в недоумении ответил:

– Чего ты расстроилась? Я же не сказал, что ты не отнесла, я сказал: «мы»… И я собирался сказать, что после ужина отнесу их.

– Чушь! Ты обвинял меня! Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда что-то делается не вовремя по дому, и ты это специально сказал, что бы я чувствовала себя виноватой!

Том отложил нож, раскрыл объятия и подошел к жене:

– Мара, когда я…

Она отскочила от него, сорвала с себя фартук и заорала:

– Сам готовь этот чертов ужин!

Она вылетела из кухни, помчалась в спальню, с силой захлопывая за собой все двери, плюхнулась на кровать, ее кулаки сжимались и разжимались. Наконец буря, клокотавшая внутри, немного улеглась, она направилась в ванную, посмотрела на себя в зеркало. Мара смутилась, увидев свое отражение, – красная, злая, покрытая пятнами. Ведет себя как ребенок! Она намочила полотенце и прижала на несколько минут к лицу, перед тем как еще раз внимательно всмотреться в свое изображение. Она будто искала что-то, что заставило ее вести себя так неистово.

– О господи!

Вернувшись в кухню, она обнаружила мужа у кухонной стойки, хлеб был нарезан, а перед Томом стоял стакан с выпивкой. Они встретились взглядами. Выражение боли на его лице заставило ее немедленно заплакать. Она бросилась к нему, обняла, поцеловала:

– Прости меня, пожалуйста! Я не понимаю, как это произошло!

Она обняла его сильнее и прижалась к нему, пока наконец не почувствовала, как муж расслабился.

– Я не знаю, что на меня нашло! Ты этого не заслуживаешь! Пожалуйста, прости меня!

Том вздохнул и поцеловал ее в макушку:

– Я прощаю тебя.

После этого случая она перестала извиняться. В один из вечеров она орала на него за то, что он пережарил овощи на гриле, а на следующий отставляла от себя тарелку, сообщая, что они недопечены. Неделями, когда он тянулся к ней в постели, она изображала полный упадок сил или демонстрировала, насколько ей все это неинтересно. А позже обвиняла его, что он больше не хочет ее, у них так давно не было секса!

Она поступала иррационально и, вообще, стала склонна к паранойе, постоянно тревожилась. Ближе к Рождеству Том умолял ее посетить врача, но она отказалась. И даже не помнила почему.

И это была часть болезни, которая влияла не только на способность двигаться и думать, но и на эмоции. Болезнь атаковала с трех сторон, и каждая атака была смертоноснее предыдущей. Как вилы дьявола.

Однажды (кажется, прошло несколько недель после Дня святого Валентина) они сидели на диване. Такого не было уже очень давно. Том был задумчивый, и Мара спросила, чем он озабочен. Муж внимательно посмотрел на нее и сказал:

– Я волнуюсь о тебе. Думаю, тебе нужно посетить врача. – Он взял ее за руку.

Мара оттолкнула его руку и подскочила.

– Не сердись! – Том снова потянулся к ней, но она отстранилась, скрестив руки на груди.

– Я просто хочу, чтобы ты была счастлива, как раньше. Мне кажется, тебя уже ничто не радует: семья, работа и вообще все. Сегодняшний вечер был хорош, но это для нас редкость. Так раньше не было.

– Я так устала от этих разговоров. Я постоянно говорю тебе, что не хочу никого видеть. Это обычные вещи – забывчивость, иногда раздражительность, диагноз не ставится по таким симптомам. И к доктору не обращаются по таким вопросам.

– В том то и дело, я не уверен, что это обычные вещи. Думаю, здесь нечто большее. – Он с тоской смотрел на жену, пытался обсудить все мягко, спокойно. Это приводило ее в бешенство.

Ее губы искривились в презрительной усмешке, она ждала, пока он закончит и опустит руки на колени.

– Я совсем не уверена, что ты знаешь, что такое нормальная жизнь. Я все делаю сама, я уже не говорю о том, какая у меня сложная работа и какой стресс я испытываю. Целый день я разбираю дела, а потом прихожу домой, чтобы растить твою дочь, готовить твой обед и стирать твои вещи! Тогда как ты приятно проводишь время, прохлаждаешься, занимаясь дерматологией, а потом приходишь домой и отдыхаешь.

Том, шокированный обвинениями, вжался в спинку дивана. Она одарила его еще одной кривой усмешкой, наслаждаясь бурей, которую подняла, и ей было все равно, что ее обвинения абсолютно несправедливы.

Среди всех мужей, о которых она слышала, Том больше всех помогал по дому и в воспитании Лакс. Он вырос в семье, где отец был алкоголиком и, естественно, игнорировал домашние заботы, поэтому Том решил быть внимательным и заботливым мужем и отцом и участвовать во всех домашних делах.

Обвинение жены было одним из самых оскорбительных для него. На какую-то долю секунды Мара решила остановиться. Но не сдержалась и продолжила:

– Ты хочешь, чтобы я была счастлива? Чтобы я наслаждалась жизнью? Помогай мне по дому! Мне не нужно ставить диагноз! Просто веди себя как взрослый человек! Попытайся хотя бы раз, а потом посмотрим, так ли мне нужен врач!

– Мара, – наконец ответил он, – это совершенно несправедливо!

Она смерила его ледяным взглядом. Муж наклонился к ней, выражение лица говорило о доверии и искренности. Он ждал, что она признает низость своих обвинений и извинится. Вместо этого она набычилась и выпалила:

– Ты думаешь, ты такой замечательный отец! Великолепный муж! Нет! Ты такой же, как и твой папаша!

Том вскочил так стремительно, что Мара осеклась и отшатнулась.

– Хватит! Мара! Не смей говорить такие вещи! Только из-за того, что у тебя очередной приступ плохого настроения, ты не имеешь права меня оскорблять! Это уже нельзя списать на усталость на работе, я отказываюсь объяснять этим твое поведение! Не знаю, что тебе нужно: антидепрессанты, витамины с повышенным содержанием железа или просто хорошо выспаться. Но это должно прекратиться! Я не прошу, я требую: сходи к врачу! Или я уйду из семьи!

Том вылетел из гостиной, хлопнув дверью, Мара, закрыв рот, в шоке смотрела ему вслед.

На следующий день Мара разрешила Тому договориться о приеме у Алана Мизнера, невролога, которого Том знал по медицинскому университету. Алан предложил принять их в нерабочее время, делая одолжение бывшему сокурснику.

Мара не собиралась прислушиваться ни к каким советам, но не сказала об этом Тому. Она даже чувствовала себя виноватой – муж был так рад, что она согласилась на эту консультацию.

Они в молчании приехали к доктору Мизнеру. Она сделала вид, будто готовится предметно обсудить свое состояние. А на самом деле она не могла дождаться того момента, когда доктор скажет, что с ней все в порядке, и она сможет посмотреть на Тома с видом «ну-я-же-тебе-говорила»!

А позже, дома, она бы сказала мужу, вот видишь, я сделала, как ты хотел, теперь твоя очередь! И добавила бы, что не стоит больше никогда поднимать вопрос, что с ней что-то не так!

Она предполагала, что вся эта беседа закончится хлопаньем дверей, и поэтому отвезла Лакс к бабушке и дедушке на ночь.

В кабинете у доктора они уселись в нереально космические кресла, оббитые черной кожей. Мара никогда не забудет этот стол: в стиле ультрамодерн, черного цвета, тоже напоминавший космический корабль, а не предмет мебели. С блестящими хромированными ножками, такими же, как и у стульев. Стол был скорее причудливым, нежели серьезным, и Маре стало интересно, как же больные воспринимали плохие новости в такой обстановке?

Сочувствующий взгляд доктора, его теплые руки, мягкий голос человека, привыкшего сообщать плохие новости, сводили на нет нетрадиционность стола.

Мара заняла себя обдумыванием этих деталей кабинета и вполуха слушала, как бывшие сокурсники обмениваются новостями о работе, персонале, детях. Она была уверена, что бесполезная встреча вскоре закончится и они отправятся домой.

После того как все новости были обсуждены, доктор Мизнер повернулся к Маре, мягко улыбнулся и спросил, чем он может помочь?

Она вежливо улыбнулась в ответ и сказала, что ничем.

Это его не смутило, и он продолжил:

– Давайте начнем с более простого. Поговорим об истории болезни.

Мара решила, что не станет относиться к визиту серьезно, но решила при Томе не бунтовать и покладисто отвечала на вопросы. Кроме того, ее медицинская история не была сложной, так как детский приют не предоставил ее новой семье никакой информации о медицинском состоянии и болезнях ее биологических родителей. Она рассказала все, что знала.

– Отлично, мы продвигаемся! – сказал с удовлетворением доктор Мизнер, явно довольный собой за установление контакта с упрямым пациентом.

– Давайте вновь вернемся к тому, почему вы здесь. – И прежде чем Мара ему ответила таким же вежливым отказом, что и ранее, в разговор вмешался Том.

– Позволь мне все объяснить, – попросил он и взял Мару за руку.

Мара кивнула, и Том, все еще держа ее руку, спокойно, практически извиняясь, заговорил. Он будто описывал чужого человека, который наблюдал изменения в своей жене.

Пока он говорил, Мара уставилась на их соединенные руки и говорила себе, что все, о чем рассказывает муж, не имеет к ней никакого отношения.

Да, она была забывчивой, несколько нетерпеливой, немного раздражительной.

Но та женщина, которую он описывал, была психопаткой! В порядке вещей неделями предметы разбивались о стены или о него, по малейшему поводу хлопали двери, постоянные пронзительные визги не только в его адрес, но и в адрес Джины, Стэф и даже Пори и Нейры.

Через некоторое время Мара перестала наблюдать за врачом, за которого вышла замуж, и перевела взгляд на сидевшего за столом.

Доктор Мизнер слушал и делал пометки в желтом блокноте. Мара пыталась исподтишка заглянуть в его записи, но не разобрала в них ни слова. Время от времени она видела, как он подчеркивает некоторые слова, иногда обводя их толстыми кружками.

Потом он задал несколько уточняющих вопросов, и, пока Том отвечал на них, в записях добавилось еще больше кружков и еще больше слов было подчеркнуто.

Мара поерзала в кресле, вытащила руку из ладони супруга. Было ясно, что доктор Мизнер пришел к какому-то выводу. Маре было очень любопытно. Но главное, она почувствовала уязвимость своей линии защиты.

Когда Том закончил, доктор Мизнер оторвался от своих записей, посмотрел на них по очереди и спросил:

– А как давно наблюдаются эти непроизвольные движения рук?

– Какие движения рук? – спросила Мара, а Том сразу же ответил: – Около года.

Они в недоумении повернулись друг к другу, каждый в шоке от ответов.

Хотя Мара и не хотела делать это, но все же заставила себя посмотреть на руки. К ее ужасу, они двигались туда-сюда по ногам, по подлокотникам кресла, снова на колени, будто она играла на пианино что-то очень сложное. Она быстро спрятала руки под колени и крепко их прижала. Том пробормотал что-то успокаивающее и погладил ее по ноге.

Доктор Мизнер обвел слово в желтом блокноте. Обвел его еще раз и подчеркнул. Потом он задумчиво кивнул, изучил свои записи, прежде чем поднять глаза, полные боли, и посмотреть на Мару. Она откашлялась и еще поерзала в кресле, пока он дотянулся до ящика стола и достал оттуда визитную карточку.

Медленно, практически неохотно он встал, обошел стол, присел на него со стороны Мары и Тома.

Выражение лица доктора ее поразило. Губы Мары задрожали, она уставилась в пол. Его туфли, дорогие черные кожаные, нетерпеливо постукивали по ковру. Женщина быстро глянула на Мизнера и поняла: он нервничает. Ее губы задрожали еще сильнее.

Ей хотелось встать и выйти до того, как он объявит приговор. Но тогда Том скажет, что она не сдержала слово, и притянет ее обратно на следующий день. Она вытащила руки из-под колен и вцепилась в подлокотники, заставляя себя сидеть прямо и спокойно.

– Мара, – начал доктор Мизнер, – Том, вы не представляете, как я сожалею, что должен вам это сообщить. И прежде чем я продолжу, я обязан сказать, что мы ничего не можем знать наверняка, пока не получим анализ крови. Но основываясь на том, что вы мне рассказали, – забывчивость, смены настроения, раздражительность, депрессия, тревога, и учитывая физические симптомы, я думаю, это болезнь Гентингтона. Я хотел бы, чтобы вы проконсультировались со специалистом. В больнице Бэйлор есть отделение по лечению Гентингтона. Им заведует Эван Тири. – Он передал визитную карточку Тому и продолжил:

– Доктор Тири проведет некоторые физические тесты и тесты на восприятие, чтобы определить, действительно ли есть подозрение на эту болезнь. Если он согласен с моим предположением, то может подтвердить диагноз с помощью анализа крови. Вы сами решите, делать его или нет. Но независимо от вашего решения доктор Тири может помочь с лечением, в частности эмоциональных проявлений, я думаю, вам обоим это будет весьма полезно. А позже, когда подрастет ваша дочь, она тоже может обратиться к нему. У него прекрасный педиатрический отдел, который может помочь детям, страдающим от…

Он сделал паузу, а потом вновь заговорил:

– Извините, я слишком увлекся. Я смотрю на Тома и знаю, он понимает, что такое болезнь Гентингтона. Но я не уверен, что ты, Мара, это понимаешь.

Ей показалось, что она слышала об этой болезни. Она вспомнила, что Том о ней говорил как-то раз. Может, готовил задание для занятий в университете? Или у его коллег был пациент с болезнью Гентингтона? Она не могла вспомнить и не была уверена, что когда-либо знала подробности, но, судя по реакции доктора Мизнера, она поняла, что это нечто поистине ужасное.

Женщина повернулась к Тому, хотела попросить напомнить, о чем он тогда ей рассказывал. Надеялась, что он удивленно округлит глаза и скажет, что его друга просто занесло не в ту степь и, что бы ни происходило с ней, не нужно вставать из-за нелепого стола, с сочувствием наклоняться к ней, бросать такие взгляды, говорить о специалистах, анализах крови и социальных работниках, которые могут помочь ее дочери справиться.

Но глаза Тома, в которых стояли слезы, сказали ей, что все не так.

Мара повернулась к доктору Мизнеру, пожала плечами, и он накрыл ее руку своей большой ладонью. Медленно и спокойно, не сводя глаз с ее лица, он описал заболевание. Том придвинул свое кресло ближе к жене и обнял ее. Уголком глаз она видела, как он наблюдает за выражением ее лица, пока доктор говорит.

Она пыталась сосредоточиться на словах, но ее мысли разбегались. Мара пыталась понять, что же он говорит, и в то же время найти аргументы, чтобы доказать, что он ошибся.

Так же, как ошибается и ее муж, предполагая, что у нее нечто большее, чем просто накопившийся стресс и банальное старение.

Из его речи ей удалось уловить примерно каждое пятое слово. Все остальное оказалось смазанным, будто он говорил по радио, где время от времени пропадает сигнал.

Дегенеративное неврологическое заболевание.

Прогрессивное отмирание клеток мозга.

Причина – генетический дисбаланс. У каждого ребенка, рожденного с болезнью Гентингтона, 50 %-ная вероятность наследования заболевания.

Вот почему он так много расспрашивал о ее настоящих родителях. Если бы только приют предоставил данные Пори и Нейре, Мара сейчас же достала бы их и доказала Тому и его другу, как они ошибаются!

Если только это есть в записях. Она прикрыла глаза, чтобы быстро изгнать эту мысль из головы. Но прежде чем вновь их открыть, она позволила себе еще одну мысль: слава богу, Лакс – приемная дочь и у нее нет генов Мары. Настоящие родители, если судить по их толстому досье, которое получили Мара и Том, не страдали какими-либо генетическими дисфункциями.

Характеризуется ухудшающейся мыслительной деятельностью.

Постепенная потеря физического контроля.

Мара села ровнее и чуть не засмеялась от облегчения. Просто доктор Мизнер – такой же паникер, как и ее муж, ничего из вышеперечисленного ее не касалось! Ее ум острый, как никогда! И с физическим контролем тоже нет проблем. Да, она роняет вещи иногда, но кто их не роняет?

Однако, если задуматься, она должна признать, что в последнее время это случается чаще.

На занятиях йогой она дважды упала в прошлую субботу, когда стояла в позе потягивающейся собаки. Стэф, упражнявшаяся на соседней подстилке, все подшучивала над ней… Но неуклюжесть еще не означает потери физического контроля.

Непроизвольные движения лица, тела, конечностей, называются «хорея».

Мара посмотрела на свои руки. К ее удивлению, они не лежали на подлокотниках кресла, как она думала, а двигались туда-сюда с необычайной скоростью, о которой раньше она не имела понятия. Она снова засунула их под колени и придавила еще сильнее.

Другие симптомы включают депрессию и тревожность. Частые перемены настроения и изменение личности.

Она почувствовала, как у нее загорелись щеки.

Забывчивость.

Она с трудом сглотнула и перевела взгляд с доктора на мужа. Его лицо пылало, и он покусывал нижнюю губу.

Постепенное ухудшение способности выполнять ежедневные задачи, такие как работа, управление автомобилем.

Впоследствии неспособность ходить, говорить, глотать и себя обслуживать.

На поздних стадиях заболевания полная зависимость от окружающих.

Инвалидное кресло. Дом инвалидов, искусственное питание.

Неузнавание окружения, невозможность говорить, возможно, неузнавание членов семьи.

Продолжительность жизни после проявления симптомов – 10—15 лет.

Не существует эффективного лечения, способного затормозить отмирание клеток мозга.

Смертельно.

Не лечится.

Когда доктор Мизнер закончил, он положил руку Маре на плечо и мягко сказал:

– Я понимаю, это слишком шокирующие новости, я дам вам пару минут, чтобы прийти в себя, а потом мы можем…

Мара заставила свои губы не дрожать. В ее теперешнем состоянии вряд ли она сможет найти убедительные аргументы для мужчин. Она пересмотрела свою стратегию: если она сможет выйти из кабинета не заплакав и тем самым дав им понять, что им не удалось достать ее, это уже будет победа.

Она резко встала, стряхнула руку доктора со своего плеча и ответила:

– Не стоит!

Доктор Мизнер двинулся к ней, но она быстро отвернулась и направилась к выходу. Она не вынесет больше ни секунды его мягкого голоса, сочувствующего взгляда. Ей отвратительны предположения, что это серьезнее, чем просто скопившийся стресс.

Том тоже быстро поднялся. Он догнал жену уже в коридоре, обнял ее и повел к лифту.

Доктор Мизнер тоже шагал возле Тома. Мара видела, как они обмениваются понимающими взглядами и кивками, их губы двигались. Но кровь прилила к голове, и так стучало в ушах, что она ничего не уловила из их беседы.

В машине она закрыла глаза и откинулась на сиденье, притворяясь, будто устала, чтобы говорить, а сама тем временем думала об огромном списке ужасных симптомов, которые назвал доктор, и твердила себе, что ничего из этого никогда с ней не произойдет.

Том вел машину молча. Его рука лежала у нее на колене. Они заехали в гараж, и муж поторопился выйти, чтобы открыть ей дверь, но она уже выскочила.

Мара торопливо вбежала в кухню и выпила полный стакан воды. Подождала, пока нервы успокоятся.

Том замер рядом. Его лицо выражало сострадание и сочувствие. Не было и признака того, что он скажет: я же тебе говорил! Это приводило ее в ярость.

– Конечно, Мизнер может ошибаться. – Он протянул руку, чтобы обнять ее за талию, но она отскочила.

– Я очень надеюсь, что он ошибается. – Он опять подошел и раскрыл объятия, но она опять увернулась.

– Я могу позвонить в клинику доктора Тири, если хочешь. Записаться на анализ крови. Если ты хочешь быть в чем-то уверена, анализы дадут эту уверенность. – Он слегка коснулся ее плеча и убрал руку, прежде чем она смогла отстраниться.

– Не обязательно сдавать анализ, это тебе решать. Может, сейчас ты не хочешь всего знать, и это понятно. Мизнер сказал, что болезнь не лечится, поэтому многие из группы риска предпочитают просто жить в неведении. Думать, что они могут принадлежать к тем пятидесяти процентам здоровых, возможно, лучше, чем иметь стопроцентную гарантию, что больны.

Мара уставилась на мужа, она не помнила, как Мизнер говорил это, и задумалась, что же еще пропустила. В общем, не важно. Том и его сокурсник совершенно неправы!

– Я пойму, если и ты примешь такое решение. Но все равно можно лечить симптомы. И без подтверждающих анализов. Депрессия, тревога – это можно контролировать медикаментозно. Я знаю, я говорил и раньше, но ты не хотела слышать. Но если ты начнешь принимать лекарства, ты будешь… радостнее. Тебя перестанет раздражать… все.

Как драматично, подумала Мара. Ее все и не раздражает. Во всяком случае, не постоянно.

– А если ты решишь сделать анализы и они подтвердят болезнь, все равно есть надежда. Проводятся исследования, ищут лекарства, стараются понять, как замедлить процесс.

Мара пыталась вспомнить, говорил ли Мизнер об этом. Или Том сам знает? Муж ожидал ее ответа, и выражение надежды на его лице бесило. Женщина боролась с собой, чтобы не разгневаться, – не стоит давать Тому еще одно доказательство.

– Спасибо, – сказала она сухо, – но, при всем уважении к вам, я считаю, что твой великолепный доктор Мизнер ошибается так же, как и ты. Твой однокурсник произнес трогательную речь и сыграл свою роль великолепно. Но со мной все в порядке!

Том с удивлением смотрел на супругу.

– Ладно, я забывчива. Но! Я работаю, и у меня ребенок. На работе я испытываю стресс, и мне уже почти сорок.

Муж открыл рот для ответа, но она жестом остановила его.

– Да, возможно, иногда я раздражительна, и даже больше, чем раньше. Но у нас не все так, как раньше! Мы уже не команда. И, конечно, каждый ведет себя по-своему. Да, я немного неуклюжая, слишком нервная. Но и ты, я подчеркиваю, и ты легко раздражаешься! Нетерпелив! Кроме того, ты стал одержим идеей найти медицинское обоснование, на которое свалишь все наши беды!

Он издал протестующий звук, но она покачала головой, подняла палец, призывая его не перебивать, и продолжила:

– Я признаю, в последнее время со мной нелегко. И мне жаль. Но с тобой тоже непросто. Я, по крайней мере, не вожу тебя к своим бывшим сокурсникам, не прошу их описывать какие-то ужасные, смертельные болезни и говорить: «Том, ты болен!» Если бы я так делала, думаю, наши семейные проблемы стали еще серьезнее.

Она подняла бровь, пытаясь донести до него следующее: теперь, после его поступка, если все ухудшится, это будет только его вина.

Он опять потянулся к ней:

– Мара…

Она быстро отступила и пошла к двери.

– Я иду спать, положу твою подушку и одеяло на диван, – сказала она и вышла из комнаты.