Текст книги "Владычица Хан-Гилена"

Автор книги: Джудит Тарр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Глава 26

Мирейн заговорил свободно, даже пылко, приветствуя все, что должно будет случиться. Изгнанница стояла неподвижно, сбросив плащ на землю. На ней было такое же одеяние, как и на Мирейне, и ее белые волосы свободно падали на плечи, облаченные в черную тунику. Спутник Изгнанницы исчез: улизнул, спрятался где-то, влился в ее силу. Потому что она была сильна. Она никогда не притворялась слабой, но теперь ее могущество стало больше, чем когда-либо прежде, оно наполняло ее и окутывало мерцанием сплетающихся мрака и света.

Свидетели отошли за пределы круга, ограниченного столбами. Тьма еще не успела поглотить их, а Элиан уже забыла об их существовании. Она тоже отступила, но остановилась на границе земли и камня.

Здесь лежали обломки колонны, полускрытые землей, травой и сухой виноградной лозой. Элиан опустилась на один из обломков, пальцы ног почти касались края камня рассвета. Его мерцание заворожило Элиан, его сила побуждала к действию ее собственную силу. В его бледной глубине она увидела круг, очерченный на расстоянии ее протянутой руки, и в нем два силуэта: один – возвышающийся в своем триумфе, другой – окончательно поверженный. Но, не успев стать отчетливым, это видение померкло; теперь белые волосы разметались по камню, ставшему черным как вороново крыло.

Элиан отвела глаза. Перед ней лежал большой круг, весь во власти утренней зари и самой глухой ночи. Над ним катились по небу луны. Ясная Луна опускалась к вершинам горных хребтов; Великая Луна уменьшилась и померкла. Чернота небес стала бледнеть. Над миром вставал Аварьян.

В кругу собиралась сила. Воздух загудел и запел. Маг в белом и маг в черном простерли руки. Голос Мирейна зазвенел, исполняя песни оков. Безымянная подхватила второй звук, издав высокий пронзительный вопль. Эти два звука образовали отчетливое и нестройное созвучие. Затем голоса стали легче и мягче, они зазвучали более согласно и соединились в ужасной гармонии.

Внезапно песня оборвалась. Ладони Мирейна медленно соединились. Изгнанница повторяла его движения. Когда она свела руки, круг вспыхнул. Белое пламя и черный огонь взметнулись к небу и одновременно померкли. Но осталось легкое мерцание – стена силы, а за ней – пустота. И пока один из них не будет повержен, никто не сможет проникнуть внутрь, будь то человек или маг, бог или демон. Они были совершенно одни.

Элиан покачнулась на своем холодном сиденье. Она тоже была одинока, оторвана от всего мира, измучена.

В ее распоряжении остались лишь глаза. И сила, которой было запрещено проникать за черту, но которая могла видеть то, что делается внутри круга.

Сначала видно было очень мало. Двое стояли без движения и смотрели друг на друга. Хотя сквозь стену не могли проникнуть ни разум, ни сила, в пустоте дул слабый ветерок. Он развевал их длинные туники, спутывал волосы Изгнанницы, швырял кудри Мирейна ему в лицо. Мирейн отбросил назад тяжелую массу волос, но без особого успеха; сделал это еще раз и наконец прекратил бесполезную борьбу.

Изгнанница подняла руки. Завиток тьмы распрямился, на ощупь потянулся к свету. Взметнулся сноп искр. Тьма отпрянула назад. Мирейн стоял без движения. Его лицо было закрыто спутанной гривой волос. Ветер крепчал, его игривые пальцы коснулись турники Мирейна, стремясь сорвать ее, закрутить вокруг тела, стягивая его все туже и туже.

Быстрыми руками Мирейн убрал неукротимые кудри со своего спокойного лица и завязал их узлом на затылке.

Налетел порыв ветра. Туника опять свободно ниспадала. Узел же, казавшийся таким непрочным, остался нетронутым.

Застывшие губы Элиан дрогнули, пытаясь улыбнуться. Кажется, первый круг борьбы остался за Мирейном.

Он не спешил закрепить преимущество. Отказавшись от жестокой неподвижности, он начал слегка перемещаться по своей половинке круга, ступая с кошачьей грацией. Вокруг себя, в сторону, назад, шаг, и еще шаг; и еще шаг с изяществом танцора.

Каждый его шаг рождал слабое сияние на поверхности камня ночи, и спутанные мотки бледного огня окружали ноги Изгнанницы, оплетали ее, соединялись, смыкались.

Ее скрюченные пальцы взметнулись, разрывая эту паутину.

Мирейн расхохотался и стремительно крутанулся, как танцующий дьявол, – точеное темное тело в кругу бледной кожи. Разорванная паутина облепила тощее тело Изгнанницы, сначала колени, потом бедра, грудь.

Она тряхнула головой. Мирейн закружился все быстрее и быстрее. Паутина расползалась и превращалась в лохмотья. Черная неясная масса с глухим шумом клубилась в глубине бледного размытого пятна.

С резким щелканьем, похожим на удар хлыста, Мирейн замер. Глаза его горели. Волосы снова оказались распущенными, как у истинного колдуна, туника превратилась в лохмотья. Он тяжело дышал. И тем не менее улыбался.

Паутина растаяла в ночной темноте. Изгнанница едва заметно наклонила голову.

– Да, в азах искусства ты преуспел, – признала она. – Ну что, и дальше будем играть? Или наконец начнем бой?

Мирейн нанес удар светом, пламенем и своим мягким голосом. Безымянная ответила волной мрака и стеной леденящей тишины. Против его молниеносного огненного меча она возвела щит ночи; против полотна его тихой мелодии выступила неподвижность, поглощавшая любой звук. Восходящая заря осветила его половину круга, но на другой половине царила глубокая ночь.

И впервые Элиан не поверила своим глазам. Половина Мирейна оказалась меньше. Нет, просто он передвинулся; глаза Элиан устали, усиливавшийся дневной свет обманывал ее, делая тусклым мерцание камня ночи.

Мирейн стоял так, как стоял в самом начале битвы, и линия мрака подползала к нему. Он качнулся, пропел три строчки из древнего песнопения. Тьма остановилась.

Руки Элиан сжались, дыхание застряло в горле. Темнота в круге отступила на локоть. Но лицо Мирейна блестело от пота, глаза были зажмурены, а тело напряглось. Вся его сила была направлена на то, чтобы удержать мрак на той же линии.

Однако темнота снова стала продвигаться вперед, медленно и непреклонно. Мирейн задрожал от страшного напряжения. Его противница застыла, словно каменное изваяние, с лицом, лишенным всякого выражения, кроме разве что тонких побелевших губ.

Черная линия, ведомая ее силой, подползла к ногам Мирейна. Он постепенно отступал. Шаг за шагом камень рассвета тускнел и темнел. Граница тьмы начала изгибаться. Перед Мирейном и по его бокам, на расстоянии вытянутой руки, свет еще держался. Но все остальное досталось ночи. Его спина коснулась колонны. Дальше пути не было: его не пускал невидимый щит. Все вокруг, кроме камня под его ногами, было погружено во мрак. Мирейн медленно опустился на одно колено, склонился, будто на плечи его легло тяжелое бремя. Свет вокруг него потерял свою яркость, он лишь слабо мерцал, становясь все бледнее, словно зимний туман.

Противница неторопливо подошла к Мирейну и остановилась над ним, устремив на него слепые глаза. Она победила, и она знала об этом. Дыхание с трудом вырывалось из груди Мирейна. Она подняла руку, взмахнула, и он беспомощно упал на землю.

А она повернулась к нему спиной. Она смотрела в другую сторону. Границы круга дрогнули и сжались. Около ног Элиан появилось маленькое пушистое создание из семейства кошачьих, которое завывало, исполняя свою гнусавую песню. В ней крылась сила Изгнанницы.

Элиан схватила кошку. Животное не сопротивлялось, словно ему было приятно оказаться у нее на руках. Элиан почувствовала его теплоту, силу и гибкость. Существо свернулось во впадинке у нее на плече. А она, отчаянно желавшая отпрыгнуть, поставить свою защиту и разлучить ведьму и ее спутника, не могла пошевелить ни единым мускулом тела. Кровь в шрамах на ее щеке запульсировала. Кошка перестала петь и принялась мурлыкать.

– Да, – сказала Изгнанница, – она тебя знает, моя быстрая, моя танцующая в травах. Мы родня, мы сестры в нашей силе.

Элиан почувствовала мучительную дрожь – глубокую, пульсирующую, черно-красную волну сопротивления. Ее охватил ужас, потому что она призвала всю свою волю, чтобы не признать этой правды.

Изгнанница махнула рукой назад без презрения и даже с некоторым уважением.

– Он был сильным, как и приличествует наследнику такого отца. Но у него не было моей силы. Он не имеет и частицы мрака. Он, который был рожден в обжигающий полдень, отрицает ночь и все, что в ней скрывается. А теперь смотри. Видишь? Подумай, что он сделал бы с миром.

Солнечный свет. Зелень. Водопады, и белые города, и поля с богатым урожаем.

Солнечный свет. Без ночей. Без благословенной ночной прохлады, без сияния звезд. Зелень увяла, поблекла, сгорела. Вода превратилась в пыль. Белые стены отражают ослепительное великолепие солнца, и повсюду разлилось зловоние падали. Белые обнаженные кости лежат под яростными пламенными стрелами, а сам край обнищал, обгорел, оказался разорен этими безжалостными лучами.

А через истощенные поля идут армии. По дороге они поют гимн Солнцу и раздают проклятия Тьме. В этой разрухе они видят красоту. Где-то в этих просторах движется неясный силуэт: человеческая фигура, худая, обожженная, шатается, протягивая руки в мольбе. Армия налетает на нее. Она пронзительно кричит, но вопль этот резко обрывается. Армия ушла. Пыль потемнела, увлажнившись от крови; но в единый миг солнце выпивает последние ее капли.

– Нет, – сказала Элиан, до самой глубины пораженная вспышкой страдания. Справившись с собой, она повторила: – Нет.

– Конечно, нет, – согласилась Изгнанница. – Он видел свет и белый город. Но он не понимал цены этого.

– Но только не наш ребенок. Не… – Ваш ребенок? – изумилась женщина. – Мы не забираем жизни тех, кто еще не родился. Это дело богов или людей, которые воображают себя богами. А цена твоего короля вполне земная. Это цена пламени, цена нарушения равновесия.

Боль медленно отхлынула. Элиан заставила себя подняться. Спутник Изгнанницы даже не переменил позы. Он был сильным, но почти невесомым. В этом маленьком теле таилось смертельное могущество. Элиан не могла заставить свои руки сбросить животное. Ее ладони невольно легли на живот.

– Ты не получишь нашего ребенка. Я умру, но не отдам его.

– Или ее, – сказала Изгнанница. – Или тебе невыносима мысль о дочери?

– Я с радостью жду того, кто появится, если, конечно, он доживет до своего рождения.

– С радостью? – Женщина подошла к краю круга. – Ты можешь призвать на помощь свою силу, чтобы восстать против меня. Ты достаточно сильна, чтобы приказать себе закрывать на все глаза. А можешь остаться со мной. Ведь в твоей утробе скрывается и оружие и лекарство, печать равновесия, печать владычества Солнца. Семя Мирейна будет в тысячу раз больше того, чем был твой брат и возлюбленный.

Элиан покачнулась. Острые как иголки когти заставили ее мгновенно выпрямиться. Кошка тихо мяукнула, предупреждая и придавая силы. Это было зло. Зло.

Это была кошка. Маленькая, быстрая, вспыльчивая, самовлюбленная. И тем не менее, когда она хотела, она умела даровать свою привязанность. Она не сожалела о своих отметках на лице Элиан, но не жалела и о своем избитом теле. Она была средоточием силы, и целью ее было просто существовать.

– И, – сказала родственница Элиан, – поддерживать изнуренные силы – тела или разума.

Глаза Элиан крепко зажмурились, чтобы прогнать видение. Но оно не покидало ее разум, оно неудержимо пылало в нем. Ловушки внутри ловушек. Опасность, и дерзость, и острый вкус предательства, чтобы приманить Мирейна. Приманить Мирейна, чтобы приманить его вечную тень – Элиан. Мирейн умрет. А ей предстоит либо смириться с этим, либо принять это. Дать соблазнить себя. Отдать свою душу не мраку, не свету, а тому, что зовется равновесием, – богу, доселе ей неизвестному.

Может быть, Мирейн и более могущественный волшебник. Но ее сила превосходит его. Потому что она – дочь мага, в ней течет королевская кровь, она дитя ночи и огня; она – женщина и носит ребенка. Этого ребенка. Рожденного Солнцем, рожденного в магии, правителя мира.

Если он останется жить. Глаза Элиан открылись, ослепленные этим видением, и встретились с ослепшими глазами, которые могли видеть то, что недоступно простому взгляду. Изгнанница любила ее, потому что они были одной крови. Ненавидела ее, завидовала ей, но и любила. И заберет ее жизнь без малейшего сомнения, если выбор Элиан будет неверным.

– У меня нет выбора, – процедила Элиан. – Есть лишь свет и тьма, а я была рождена среди света. Я не могу принять его врага.

Рука Изгнанницы взметнулась в протестующем жесте, начертав в воздухе знак, красно-золотой, мерцающий в наступающем утре.

– Они не враги. Они – единое целое. Останься со мной, сестра. Не допусти раскола.

Изгнанница, которая была так же горда, как сама Элиан, умоляла. Просила. Оплакивала мир, который лежал под молотом Солнца: войны, души, приговоренные к смерти, кровь, затопившую реки во имя Аварьяна. И во имя Мирейна.

Сердце Элиан сжалось от любви к нему. И все же… все же…

«Следуй зову сердца, – предлагали ей все. – Слушай свою силу. Они знают. Они видят то, чего не миновать».

Элиан чуть не рассмеялась. Она терзалась от боли за двоих любящих, каждый из которых был совершенством в своем роде. И она не знала природы этих терзаний.

Кошка устроилась у нее на руках. Элиан почесала ее мягкие уши. Кошка замурлыкала и прижалась к тому месту, где мерцала искра новой жизни – ребенок. Защищая. Придавая сил.

Пирамида ее понятий покачнулась, потеряла равновесие и обрушилась. Добро и зло, мрак и свет, друг и враг, ненависть и любовь, покой и возмущение – все слилось, все перепуталось, все потеряло смысл в безумном, изменчивом переплетении. Она не выдержит. Она потеряет остатки своего несчастного разума и умрет. Она… не…

Изгнанница подняла руку, предлагая и призывая. Рука Элиан сама собой начала подниматься. Кошка запела радостную песню.

Над головой тени, которой была Изгнанница, взметнулся белый огонь и обрушился на нее. Мир разлетелся вдребезги во взрыве огня.

* * *

Было очень тихо.

Элиан покачивалась в пустоте. Она все еще стояла на ногах и не понимала почему. Время шло, а она не могла понять, почему вообще осталась жива. Кошка исчезла. Может быть, Элиан все это приснилось?

Ее желудок с резкой и мучительной болью изверг свое содержимое. Она скрючилась, задыхаясь и икая от тошноты. Ее трясло, но это была просто истерика, смех, миновавший границу безумия, потому что длинные солнечные лучи светили прямо в ее слезящиеся глаза. Утреннее солнце. Аварьян наконец-то нашел свою тропу на короне горного хребта.

Одуревшая и полуслепая, Элиан ползла по шероховатой поверхности круга. Ее пальцы наткнулись на какое-то препятствие – длинную и костлявую руку; потом она нащупала плечо, обугленное лицо. Глаза исчезли. Теперь их хозяйка не могла видеть даже разумом, и пустые глазницы были направлены в ничто. В этом лице не было ни ужаса, ни удивления. Только покой и что-то очень похожее на торжество.

У Элиан захватило дух. Ее недавнее видение обрело форму: белые волосы разметались по белому камню.

А рядом что-то темнело. Мирейн лежал там, куда его отбросила последняя вспышка его силы. Он лежал раскинувшись, и золотая рука сверкала возле его лица, на котором не осталось ни следа от огня. Глаза были спокойно закрыты. Его туника отлетела куда-то вбок. Элиан осторожно расправила ее, прикрыв наготу. Коснувшись Мирейна, она отдернула руку, словно боясь отнять у него последние искры пламени. Солнечного пламени.

Он сделал выбор за нее. Или это сделала она, как всегда помедлив, пока все не произойдет само собой.

Элиан посмотрела на него. Она видела мужчину, которого любила и за которого с радостью умерла бы. Она видела…

Ее разум закрылся. Ее выбор был сделан, и она не могла изменить что-либо. Его правда, правда Изгнанницы… здесь и сейчас это было безразлично. Единственным, что имело значение, был Мирейн.

– Милосердные боги…

Элиан подняла глаза. До этого она ничего не слышала и ничего не видела. И тем не менее ее вовсе не удивил голос брата, как не удивило и то, что рядом с ним она видит лорда Вадина в полном вооружении, в шлеме и с двумя мечами. Она заметила, что мечам этим нашлась работа.

За их спинами толпились люди. Она увидела лорда Гарина между двумя хмурыми женщинами из ее стражи, и принца Омиана, бледного и шатающегося, и людей из Янона и Ста Царств. Впереди всех стоял Кутхан. Спутавшиеся косички падали ему на лицо, кровь текла по щекам, кровь капала с его обнаженного меча.

Элиан медленно поднялась. – Ты задержался, – сказала она. И тут же прокляла свой язык. Он ничего не ответил, пристально глядя на нее темными от страдания глазами. Она пыталась успокоить его, но ни единого слова утешения не нашлось у нее. Она могла лишь дотронуться до Кутхана. Рука его была напряжена, но он не отдернул ее, лишь отвел глаза.

Халенан опустился на колени возле Мирейна. В толпе кто-то громко закричал. Наследник Дшана вопил и вырывался и внезапно оказался на свободе. Взметнулась дюжина мечей. Брызнула кровь, Элиан обернулась и оказалась лицом к лицу с лордом Гарином. Стальной клинок поблескивал у самого его горла, не касаясь его. – Где твой князь? – спросила она его. В глазах Волка, спокойных и бесстрашных, играло удовольствие.

– Мертв, ваше величество, – ответил он. – Если подумать, то этого вполне достаточно. Его жизнь за королевскую жизнь. Она наклонила голову, разглядывая его. – Почему?

– Потому, ваше величество, что я верноподданный вассал.

– Ты верен лишь предательству! – Голос Кутхана срывался от ненависти. – Из-за него наш король и погиб. Вина лежит на Гарине. Он виноват в убийстве, В убийстве Солнцерожденного.

По рядам пронеслось глухое рычание, перешедшее в стон.

Элиан не обратила на это внимания, заметив отчаяние в глазах Кутхана.

– Но Мирейн не умер, – проговорила она. Надежда сделала его снова прекрасным. Он на глазах помолодел и оживился. Даже из своей оцепенелости Элиан сумела послать ему тень улыбки. Кутхан споткнулся, ослепленный слезами, но его голос прозвучал как никогда мощно. Сначала тихий, он наполнился затем чудесной радостью.

– Вы слышали? – Он заговорил еще громче, яснее и свободнее, и радость разливалась в утреннем воздухе. – Люди Солнца, вы слышали? Король не умер. Он жив. Ан-Ш’Эндор жив!

Глава 27

Мирейн был жив. Он дышал. Казалось, он спит. Но он не просыпался.

Элиан сидела возле огромной кровати в комнате Гарина-старшего. Сюда то и дело входили и выходили люди. Они старались не нарушать тишину в комнате больного, старались приглушить гулкий стук каблуков, понизить охрипшие в битвах голоса. Но для нее и для Мирейна не имело значения, кричат они или шепчут. Надо было заняться лечением раненых, охранять пленников, поставить часовых, и поэтому они вновь и вновь возвращались сюда. Ведь она была королевой, и эта комната была местом, откуда она правила.

Иногда с ней оставался брат. Чаще других ее навещал Вадин. Он не походил на остальных: он был тих и неназойлив. Иногда Элиан забывала о том, что он сидит рядом.

Халенан не мог так прекрасно владеть собой. Он был очень беспокоен и не переставая болтал.

– Я посадил его светлость под стражу, – сказал он.

Судя по запаху, без эля дело не обошлось. Халенан уселся на пол у ног Элиан. Но причиной этого была не усталость, а легкое ранение в бок, от чего тело его потеряло гибкость.

Элиан прикоснулась к ране рукой и исцелила ее. Халенан вздохнул.

– Ну вот, так гораздо лучше. – Он подавил зевок. – Лорд Гарин находится под стражей, но ему позволено идти куда угодно. Стража нужна скорее для его безопасности: люди не особенно жалуют лорда. – А Мирейну он даже нравился. Элиан положила руки на спокойный лоб короля. С помощью одной женщины из своей стражи она вымыла и одела Мирейна, расчесала его спутанные волосы. Косичка его была заплетена и лежала на плече.

Халенан откинулся назад, опираясь на колено Элиан, и зевнул.

– Я чувствую себя так, словно не спал целую фазу Великой Луны, а все из-за сидения в той адской пещере, из-за волнений за вас, находящихся в этом адском замке, и из-за всего того, что случилось потом. Для глаз силы ты стала невидимой, понимаешь? Вы въехали в ворота Гарина, и все пропало. Я немного забеспокоился. Даже больше чем немного. – Вадин слегка приподнял бровь, и Халенан скорчил гримасу. – По правде сказать, я здорово взбесился. Если бы этот дикарь не сел на меня верхом, я тотчас же послал бы весь отряд против Гарина.

«Подожди, – говорил он, словно убеждал сам себя, вздрагивая от каждой тени. – Дай им время». Я дал вам время, иначе он не отпустил бы меня.

Мы ждали до заката. Только до заката. Потом мы разделились. Половина осталась охранять пещеру и отряд лорда Касиена и встретить любое войско, которое появится в долине. Они приняли бравый вид со своими кострами, палатками и целой ордой спутанных сенелей… Остальные отправились в глубь горы.

Мы передохнули в пещере с глубоким водоемом, которая была чуть меньше внешнего зала. Люди Вадина загнали в нее своих сенелей и оставили там под охраной. А все остальные пошли дальше.

Двигались мы так медленно и осторожно, что я чуть не сошел с ума. Самое главное было не заблудиться, не попасть в тупик и не упасть в пропасть. Если где-то звякало оружие, мы прятались и ждали, пока все не затихнет.

Прошла целая вечность, и мы увидели свет. Остальные снова спрятались в укрытия, но я потерял всякую осторожность: забился в выемку стены и затаил дыхание. Свет двигался прямо на нас, кто-то приближался быстро и уверенно. Я уже слышал шум шагов. На этом человеке была обувь, но бежал он легко. Когда он миновал меня, я прыгнул. – Тут Халенан потер бок. – Я сам виноват в своих болячках. Этот парень оказался здоровым и злобным, как загнанная в угол кошка. Мы покатились по полу и колотили друг друга с каким-то рычанием, пытаясь добраться до горла противника.

Гут на нас налетел Вадин и сунул факел прямо нам в лица. Мы не сразу прекратили колошматить друг друга, но потом наконец остановились и захохотали. Вернее, взвыли. Мне досталось сильнее, чем Кутхану, но он помог мне встать, отряхнул меня, причем выглядел весьма виноватым.

«Вот уж кого не думал встретить, – сказал тогда Вадин. – Какие новости в Гарине?»

Кутхан помрачнел. Я и так уже знал, что все плохо, только мне было неизвестно, насколько плохо. Кутхан мог бы заблудиться, как и мы, но он поймал в Гарине крысу и привязал ее к своему мечу. Так он прошел первый лабиринт в горе, в котором, кстати, было полным-полно вооруженных людей. Мы слышали их перекличку благодаря особенностям туннелей. Нам повезло: нас не услышали, а может быть, приняли за своих.

Крыса Кутхана погибла в глубокой расселине, куда он и сам чуть не угодил. Дальше его вели только инстинкт и собственные силы, которых хватило на то, чтобы добраться до нас. Возьми мы чуть правее, и все наши люди погибли бы.

В общем, поход был ужасным, – вздохнул Халенан. – То тропа оказывалась круче некуда, то становилось адски темно. Я молился всем богам, которых знал, и Аварьяну больше всех, чтобы этой ведьме не пришло в голову послать хотя бы искру силы под землю, потому что мы с Вадином перестали доверять своим чувствам. Мы шли через лабиринт, и прийти нам надо было не куда-нибудь, а в замок. Время бежало, освещения не хватало, а вокруг нас теснились враги. – Халенана передернуло. – Да не допустит Аварьян, чтобы я еще раз оказался в таком логовище дьявола!

С первыми врагами нам пришлось столкнуться, когда мы оказались на подступах к замку. Нас не ждали. Мы захватили их врасплох, но они оказались не дураками и не сопливыми новичками. Лорд Гарин не предавался утехам в духе своего отца; нет, ему больше нравилось обучать свои войска бою в подземных коридорах.

Естественно, все родовое добро хранилось в горе, и собирало его не одно поколение, а дюжина по крайней мере. Вздумай мы утащить хотя бы половину, каждый из нас вышел бы оттуда богатым, как лорд. – Ты всегда был жадным, – сказала Элиан. Халенан шутливо зарычал. Она взъерошила ему волосы и попыталась улыбнуться.

– Впрочем, – улыбнулся он в ответ, – мы не обращали особого внимания на окружавшие нас сокровища. Мы были слишком заняты поисками выхода. Я был в отчаянии, я чувствовал приближение утра и знал, когда начался поединок. Думаю, я потерял остатки рассудка. И Вадин тоже. Мы опередили большую часть отряда и понеслись вперед, освещая себе путь, ведущий к замку.

Твои стражи были готовы к драке и разъярены не меньше нас. Мы потратили чертовски много времени на подъем в горе, у нас на пути стоял замок, набитый врагами, но они не устояли против нас.

Наконец мы нашли дверь и туннель, оказались на открытом воздухе и увидели вас. Бой уже кончился. Я подумал, – голос Халенана дрогнул, что было крайне не похоже на него, – я подумал, что Мирейн погиб. – Он… почти… погиб. Халенан схватил ее за руки. – Лиа! Сестренка! Теперь все позади. Элиан посмотрела на него. Она была очень спокойна в отличие от Халенана, которого била дрожь. – Не совсем, – сказала она. Халенан помотал головой и сжал ей руки. – Это всего лишь переутомление. Его силы были напряжены до предела. Он будет спать целые сутки, а когда проснется, то начнет ворчать и дуться, как весной медведь в берлоге.

– Он будет спать. – Взгляд Элиан устремился к кровати. – Знаешь, это из-за меня все так кончилось. Она почти забрала его, но слишком рано отпустила. Она преступила закон и сняла защиту, нарушив тем самым честный договор, чтобы обратиться ко мне. Она пыталась взять меня в союзницы. Может быть, разум ее разорвался. Может быть, она думала, что Мирейн слишком слаб, чтобы причинить ей неприятности, или слишком силен, чтобы выступить против нее одной. Может быть… может быть, она знала, что делает. С ним, со мной и с собой. У него еще оставались силы, и она не могла не чувствовать этого. Их было достаточно, чтобы разбудить силу, спящую в камне, и нацелить ее на врага. И это выпило его собственную силу до дна и бросило наземь, когда все кончилось. – Она высвободила руки из ладоней брата и взяла вялую руку Мирейна. – Если он проснется, если он даже захочет проснуться, от него ничего не останется. Ни силы, ни проблеска сознания. Знаешь, как бывает, когда тело истощает само себя… оно умирает. А если жизнь в нем и остается, то это лишь тень того, что было раньше. – Нет, – сказал Халенан. – Она говорила, что он опасен, – продолжала Элиан. – Опасен для всего мира. Она показала, что он может сделать с миром. Она хотела, чтобы я остановила Мирейна, потому что это в моих силах. И, может быть, я так и сделала. Ведь я слушала ее. Я так близко подошла к тому, чтобы предать его.

Элиан схватила Мирейна за руку и прильнула к ней. Рука была теплой, но безвольной. Искра жизни тихо мерцала в его теле.

Халенан вскочил на ноги, долговязый и медноволосый, он выглядел неуклюжим как мальчишка. Но все же это был мужчина, который коснулся рукоятки меча и убийственно тихим голосом произнес слова самой страшной клятвы из тех, какие ему были известны.

Его горе что-то пробудило в ней. То, что она старалась побороть. Знание. Понимание. Чувство.

До сих пор она не позволяла себе чувствовать. Не осмеливалась. Необходимо было казаться сильной, улыбаться, исполнять долг королевы. Они нуждались в ней, все эти люди, женщины, империя. И этот незнакомец в се чреве, который незаметно рос, невидимый, пока еще неощутимый и тем не менее ответственный за то, что должно произойти.

О, этот Мирейн был ловким до самого конца. Остановившись на пороге смерти, не переступая черту, но и не возвращаясь, он сковал Элиан ее же собственной плотью, ребенком, которого они зачали, и империей, которую он завоевал.

Элиан позволила ярости завладеть собой. Она смотрела на неподвижное и безжизненное лицо, на губы, искривленные в слабой улыбке. Он думает, что победил. Он думает, что может захлопнуть ее в ловушке, может окутать ее ритуалами, свалить на нее все заботы.

Нет, уж лучше гарем. Там по крайней мере видишь свои цепи, там стоят могучие стражники и охраняют запертые ворота.

Ее брат ушел. Бедный Хал. Он любил Мирейна почти так же сильно, как она сама. Но он может позволить себе уйти и поплакать, стучать кулаком в стены и требовать полного порядка в замке. Его не заботят ни империя, ни ее наследник.

Элиап подняла глаза и встретилась с другим взглядом, таким же темным, как у Мирейна, таким же глубоким и спокойным. Хозяин этих глаз не снисходил до ее осуждения.

Она заговорила с величайшей осторожностью: – Только однажды Мирейну удалось переубедить меня. Это было, когда он последовал зову своей судьбы и сбежал в Янон, а мне было достаточно хорошо известно, что моя судьба – в Хан-Гилене. А теперь у него нет и этой защиты.

Вадин снова сел на стул, немного маловатый для него. Он выглядел необычайно высоким, сутулым и худым. Раньше ей казалось, что он мощнее да и моложе Меж бронзовых бляшек, вплетенных в его бороду, блеснула серебряная прядка. Должно быть, нелегко ему пришлось: он покинул свои владения, жену и свой народ в страшной спешке, причем в трудную пору, когда зима смыкает свои челюсти на всем живом. И произошло это по приказу какой-то надменной девчонки, потому что ему предстояло узнать о смерти Мирейна, не важно победит он или нет.

Вадин изобразил улыбку, но она быстро исчезла. – Ты присматривала за Мирейном более чем тщательно, разве не так? А замуж за Мирейна я не говорил тебе выходить.

– Если бы ты сказал, я бы этого не сделала. Теперь Вадин по-настоящему рассмеялся. Но опять ненадолго. Мысль о Мирейне тяжким грузом лежала на их плечах – он был жив, он едва заметно дышал, но не более того.

Элиан заговорила с Мирейном, не беспокоясь о том, что Вадин все слышит.

– Зиад-Илариос любит меня по-прежнему. В свое время он станет императором и женится, как того требует его долг. Он возмужает и переменится, и перемена эта будет горькой, холодной и темной. А его золото станет седым.

Но я могу пойти к нему. Я могу сказать, что люблю его. Он поверит мне, потому что мечтает об этом, и это станет правдой. И тогда он не состарится в страданиях. Я не позволю. Я могу сделать это, Мирейн. Я даже могу заставить его принять твоего ребенка, ради меня. Твоя империя не сохранится, но я добьюсь того, чтобы твой отпрыск правил в Асаниане. И постель со мной разделит мужчина, а не бесчувственное тело.

Даже искорка сознания не пробежала по неподвижному лицу Мирейна.

– Твоя империя почти погибла. Отец постарается возродить ее; Вадин и Хал тоже хотят этого. И, быть может, я смогу помочь, если захочу. Если только, оказавшись в Асаниане, я не пойму, что противники мне не нужны. Скорее это жалость. Ведь мы так много собирались сделать вместе. Твой город, который должен был стать самым красивым городом мира. Твой трон в нем и башня над Эндросом, построенная при помощи песен и силы. Твой сан жреца – тебя больше не испугает это почетное место, и жрицы будут продолжать упорствовать в своей бесполезной верности богу, и орден потеряет свой блеск и распадется, и все обещания и пророчества превратятся в ничто. А у меня не будет своего войска, – не то что стражи, но даже и простого боевого отряда из женщин, принадлежащего только королеве, хотя вряд ли это сделает кого-то из нас свободнее. Ты никогда не прекратишь работорговлю в Асаниане, мы никогда не взберемся на Гору Аварьяна и не посмотрим на море. Значит, в конце концов, Изгнанница победила. Нам никогда не доказать, что видение огня и смерти, предложенное ею, было ложью. А все потому, что ты слишком слаб и труслив, чтобы снова посмотреть на мир. – Глаза ее наполнились слезами. Она смахнула их, но от этого они не перестали течь. – Будь ты проклят! Если ты не вернешься, я убью себя!