Текст книги "Господин двух царств"

Автор книги: Джудит Тарр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 24 страниц)

31

Иногда душа Мериамон имела облик ее тела и шла так же, как ее тело, зажав в ладони камешек. Иногда она была птицей с головой женщины, блуждающей в неизменном небе под неподвижными звездами. Какой бы она ни была, она знала, за кем следует – за Проводником и двумя змеями; знала, куда идет за ними, что там, за горизонтом. Живая зелень, лес в сердце пустыни, в середине его – храм, дворы и залы, и фонтан Солнца, положивший начало всему этому оазису.

За душой Мериамон шли и другие. Тени, но тени, имевшие лица и вокруг них, одних больше, других меньше, отблеск света. Глубокая земля, зеленая тишина и звон металла – Николаос, ее страж и возлюбленный, без страха готовый защитить ее в этом самом страшном из всех мест. Тоже земля, но с резкостью пламени, с оттенком серы – Птолемей, явно родственный Нико, но родственный и тому мятежному пламени, которым был Александр, гораздо уступающий ему, но достаточно сильный в глубине души. И с ними еще один, который был весь земля, пронизанная светом, то затуманенным и мутным, то сияющим много ярче и чище, чем звезды в небе Эллады, – Арридай в своем душевном облике, близкий Александру по крови, с неожиданной красотой и силой. Они укрепляли ее силу, делали ее шире и глубже и сохраняли прочность мира.

Превосходил их всех, таким ярким, что бросал тени в этой стране, лишенной теней, был тот, кто шел ближе всех к ней. Он шел к своей судьбе. Была ли это та судьба, которой он хотел, или ему будет дана совсем другая, об этом боги молчали.

– Если я, – услышала она, как он говорит другой тени, – если я действительно… но если нет…

– Бог скажет тебе, – отвечала тень. Спокойная прохлада воды, холод железа, внезапный блеск – Гефестион шел рядом с царем, охраняя его так же, как Николаос охранял Мериамон.

– Но если я не сын бога, – продолжал Александр, – если я позволил себе поверить в это, потому что мне так хотелось, и потребовал всего остального во имя лжи, как же я буду уживаться сам с собой после этого?

– Не думаю, что это ложь, – сказал Гефестион. – Ты должен жить сам в себе. Все мы прекрасно видим, кто ты. Ты сияешь, как факел в ночи, знаешь ли ты об этом?

Воцарилось молчание, как будто Александр рассматривал себя.

– Я выгляжу совершенно так же, как всегда.

– Верно, – подтвердил Гефестион.

– Но, – сказал Александр снова, – если я не…

Она не видела, что сделал Гефестион, чтобы заставить его замолчать. Что-то очень незаметное, иначе все бы уже смеялись и кричали.

Сомнение – Враг. Она уже пострадала от него однажды, когда она и ее души были единым созданием. Очень может быть, что снова пострадает, когда они воссоединятся. Если воссоединятся. Ее душа-птица любила свободу неба, даже под неизменными звездами. Ее Ка чувствовала себя вполне хорошо, шагая по дороге вслед за проводниками. Ее тело делало то, что делало. Место, куда они шли, было уже близко. Можно было видеть отблеск на краю земли, отблеск благословенной, неправдоподобной зелени. Некоторые деревья были в цвету – сладкий аромат, хрупкие лепестки; другие с плодами, зелеными или сверкающими спелостью. После долгого пути по Красной Земле и Серой Земле зрелище это просто разрывало сердце.

Не только это. Тени людей подходили сзади и устремлялись вперед. То ли она пошла медленней, то ли они перешли на бег, она этого не знала. Проводники все еще были впереди, но ей они были ни к чему. Место, открывшееся перед ними, не было ни трюком, ни обманом. Оно было реально в любом мире. Жилище бога, место его предсказаний. Сива.

– Мериамон.

Имя стало веревкой, крепкой и тонкой, как паутина. Оно захватило душу-птицу в ее блужданиях. Обвилось вокруг ее Ка. Связало их вместе так быстро, что даже крылатое создание не успело дернуться, как все было сделано.

После столь долгого пребывания в виде души тело показалось очень тяжелым. Солнце было ослепительно ярким. Она заморгала.

– Мериамон, – сказала более высокая из двух теней, стоявших перед нею.

– Мери, – сказала другая, – посмотри, Мери. Ты чуть не заблудилась.

Она растерянно смотрела на дорогу, на которой стояла. Дорога выходила из оазиса и вела в пустыню. Тело ее шло по ней, ничего не видя и без проводников, пока жара и жажда не свалили его с ног. Ее души прошли мимо Озера Огня и Озера Цветов и видели Наблюдателей с ножами и голодными глазами, Пожирателя Душ под золотыми весами и мертвого царя на троне.

Мысль, слово, причуда желания – и она была бы там. Ее сердце сравнили бы с Весами Справедливости, нашли бы весомым или нет, приговорили бы ее к разрушению или к вечной жизни. Ей нужно было только говорить. Или не говорить. С ее кровью и с ее силой все было очень просто.

– Мериамон!

Это настоящий страх. И гнев.

– Ты всегда отзываешь меня обратно с самого края, – сказала Мериамон.

– И я уже устал это делать, – ответил Нико. – Когда ты перестанешь грезить наяву и ходить во сне и станешь нормальной женщиной?

– Я не могу, – сказала она. – Это сильнее меня.

– А ты попробуй.

Ему ничего не втолкуешь. Но он уже вполне привел ее в себя. Она думала, что устанет гораздо сильнее. Ноги ныли, и это было не удивительно: она прошла невероятное расстояние. Она хотела пить. И есть. Мериамон была уже весьма и весьма из плоти.

– Я бы могла прекрасно умереть, – сказала она.

– Пока я не разрешу, ты не умрешь.

– Ты, правда, так думаешь?

– Думаю.

Она яростно взглянула на него. Он ответил ей таким же взглядом. Внезапно Мериамон рассмеялась. Через мгновение и он тоже. И Арридай, не пытаясь понять, в чем дело, просто радуясь, что радуются они.

Пока ее душа блуждала в вечности, в мире живых времени прошло совсем немного. Друзья Александра только что прошли через лес, среди спутанных ветвей, в сумраке после яркого солнца и песка. И снова внезапное солнце и открытое пространство у ворот храма. Жрецы вышли навстречу – гудение труб, звон систр, высокие голоса женщин, низкие голоса мужчин, кружение танцоров.

– Добро пожаловать, – пели они. – Приветствуем тебя, Властелин Двух Царств!

Змеи-проводники исчезли. Тень Мериамон снова была у нее за спиной, почти бесплотная. Александр стоял впереди своего отряда – покрытый дорожной пылью, растрепанный, похожий на мальчишку человек в пурпурном плаще, порядком испачканном в дороге, он не мог похвастаться ни ростом, ни красотой, лицо у него было докрасна загорелое, нос лупился, и царственной осанки у него тоже было незаметно. Затем он пошел, и все забыли обо всем, кроме того, что он – Александр.

Глаза. Они царили и над ним самим, и над всем миром.

Мериамон была рядом с ним. Кто-то подвинулся, чтобы дать ей место. Птолемей. Она слегка поклонилась ему. Он ответил ей поклоном.

Толпа встречающих остановилась и выстроилась рядами вдоль стены. В проход между ними вошел человек. Он был не стар и не молод, не высок и не мал, не красив и не уродлив – бритый темнокожий человек в одежде из белого полотна. На нем было единственное украшение, но его было достаточно: тяжелое ожерелье из золота, с лазуритом и кровавиком. У него был посох из темного дерева, очень старый, с набалдашником, вырезанным в виде змеи. Мериамон почувствовала движение за спиной, когда македонцы увидели, что это такое.

Верховный жрец храма Амона в Сиве направился к Александру. Александр ждал, стоя свободно, никаких признаков волнения; только те, кто знал его, поняли бы его напряжение, увидев, как его рука сжимается и разжимается в складках плаща. Мериамон подумала, что он похож на боевого коня на краю поля битвы. Настороженно поднятая голова, но ни малейшего страха.

Жрец остановился в нескольких шагах. Он был одного роста с Александром. Его темные глаза встретились со светлыми глазами Александра. Взгляд был острый, оценивающий. Александр чуть вздернул подбородок. Сейчас не его черед говорить. Он – гость. Хозяин должен или приветствовать его, или отказать ему.

Верховный жрец чуть заметно улыбнулся. Он согнул колено; медленно, с изяществом бывшего танцовщика, он склонился в почтительном поклоне. По-гречески он говорил четко, хотя и с акцентом.

– Приветствую тебя, – сказал он, – сын Амона.

Александр весь напрягся. Жрец продолжал:

– Охраняемый Гором, лик Ра в мире живых, дитя бога, живущего в лесах и в весне, Великий Дом Двух Царств, приветствуем тебя, приветствуем тебя, приветствуем тебя!

Последние слова он пропел на языке страны Кемет, и хор женщин вторил ему – сладостные голоса, звенящие между каменной стеной и стеной леса и устремляющиеся к небесам. Среди потока звуков жрец взял Александра за руку. Александр не пытался возражать.

– Идем со мной, – сказал Верховный жрец мягко и поразительно просто после пения гимнов.

Царская гвардия беспокойно зашевелилась. Можно было подумать, его похищали, его зачаровали. Но он достаточно владел собой, чтобы обернуться.

– Я пойду, – сказал он. – Я в безопасности. Здесь никто не причинит мне зла.

Им это не понравилось, но он не сводил с них глаз. Никто не мог встретиться с ним взглядом.

Кроме Гефестиона. Когда Верховный жрец повел Александра прочь, он двинулся следом.

Тогда Александр остановился.

– Нет, – сказал он.

Гефестион замер. Лицо его было совершенно спокойно.

Александр улыбнулся. В этой улыбке были вся любовь и сожаление мира.

– Если бы я мог разделить это с тобой, – сказал он, – я бы обязательно это сделал. Только это, дорогой друг. Только это из всего, что мы с тобой делали, что имели, чем были…

– Я никогда не смогу стать царем, – сказал Гефестион, негромко и спокойно. – Да я и не хотел никогда.

Александр тронул его за плечо. Гефестион стоял неподвижно. Тогда Александр неожиданно стиснул его в объятиях, таких крепких, что, казалось, он борется, а не обнимает любимого друга. Так же неожиданно он его отпустил. Они отступили друг от друга. Лицо Александра было теперь таким же спокойным, как лицо Гефестиона, словно он всецело был захвачен какой-то мыслью.

Верховный жрец ждал. Александр повернулся, чтобы идти за ним.

Мериамон шла вслед за ними. Она не спрашивала разрешения. Ее не приглашали. Она хотела царствовать не больше, чем Гефестион, но она была царской крови, она была голосом богов. Они снова были в ней.

Это, наверное, было так похоже на беременность: увеличивающаяся наполненность, ощущение другой жизни внутри, частью тебя, которая в то же время отдельна от тебя. Беременность наполняла тело. А это наполняло ум и сердце.

Александра повели во внутренний храм. Мериамон шла, куда несли ее ноги, через дверь, в которую он вошел, в широкий, окруженный колоннами зал под открытым небом. Туда же пришел хор жриц. Там были самые могущественные жрецы в полном составе, выстроившиеся наподобие македонской фаланги, а в центре площади – большая золоченая вещь наподобие корабля, но с рукоятками, как у паланкина. На площадке стояло изображение бога. В Фивах он был похож на человека: но с рогами барана. Здесь он не имел с человеком ничего общего. Он был странных, приземистых очертаний, темный камень, усеянный драгоценными камнями, и самым ярким из них был большой изумруд.

Мощь камня потрясла Мериамон до глубины души. Каждый бог передавал частицу себя своему изображению, а его почитатели давали, что имели, – силу своего поклонения. Эта святыня была древней, древней и сильной; зеленый камень, как глаз, пронизывал ее, обнажая душу.

Мериамон нечего было бояться его. Можно было усомниться даже в самих богах; почему же Осирис умирал и снова возвращался к жизни? Она видела его царство, его красоты и ужасы. Ей не грозит уничтожение, пока живет ее имя. Николаос помнит его. Александр знает его. Сама Мать Изида говорила с Мериамон в глубинах ее снов.

Здесь, в храме Амона, вовсе не было странным, что ее сердце стремилось к владычице земли и неба. Или что она заняла место в рядах жриц, среди тех, чьи голоса были ниже и чище, и пела так же, как они, гимн во славу бога.

Верховный жрец вышел из внутреннего святилища. Александра с ним не было. Он, должно быть, сидел сейчас в маленькой темной комнатке наедине со своими мыслями и своим богом. Со своим отцом, как он думает. Надеется. Мечтает.

Гимн достиг самых высоких нот. Жрецы склонились, все восемьдесят одновременно, и подставили плечи под рукоятки Солнечной Ладьи. Пока гимн опускался по спирали к своим самым глубоким чистым нотам, похожим на звон бронзы о бронзу, Ладья поднялась. Это была большая тяжесть даже для такого множества людей. Когда они встали прямо, их сила собралась вместе. Голоса жриц оплетали ее. Сила жрецов росла. Образовалось как бы море звука и света. В нем пробудился бог.

Верховный жрец не сказал ни слова. Гимн изменился, зазвучал иначе – монотонно и тихо. Мериамон всем существом понимала, чего он просил и чего желал.

Ладья заколыхалась. Жрецы колыхались вместе с ней, как будто не они несли ее, а она их. Они держались за нее, как моряки в бурю держатся за весла, стараясь выровнять корабль.

Верховный жрец наблюдал. Его глаза напряженно блестели. Он читал каждое движение так же, как капитан читает движение ветра и волн.

«Кто я?» – спрашивал Александр. «Что я? Что назначено мне?» И еще, возможно, что-то, чего она не видела, – желания его сердца, которых она не могла воспринять.

Бог отвечал. Отвечал охотно. Отвечал долго и ясно, отвечал без единого слова.

Все замерло. Пение жриц смолкло. Носилки тяжело давили на людей, они склонились, поставив их на землю.

Верховный жрец низко поклонился и поцеловал камень мостовой.

Поднимаясь, он встретился взглядом с Мериамон. Она замерла. В этом взгляде было все, что она могла бы спросить, и все, что она могла бы ответить. Преодоленные сомнения. Разгаданные сны. Цели, выборы – решения, о возможности которых она никогда не подозревала до тех пор, пока не принимала их.

«Как странно», – подумала она на миг. Он мужчина и не евнух, но ей почудилось, что его лицо было лицом женщины, тело – телом женщины, руки были руками женщины, приветствовавшими и благословлявшими ее с божественной грацией. И он – богиня – улыбался. Мериамон не смогла удержаться. И, хотя это, несомненно, была дерзость, она сделала это – улыбнулась в ответ.

Но перед тем, как стать богиней, Мать Изида была женщиной. Женщина может понять то, чего не понять богине, и разделить радость.

32

Александр вышел из храма молчаливый и возбужденный. Гефестион ждал его, не впереди других ожидающих, даже не в первых рядах, но немного в стороне. Те, кто хотел предсказание, получили его. Гефестион не спрашивал. Он не считал его глупостью – он видел достаточно по пути в Сиву, видел, что делала египтянка. Ее магия была спокойной – никаких волшебных палочек и заклинаний, никаких дымов и вони, никакого шарлатанства. Только слова и неукротимая воля.

Он не хотел слышать пророчеств. Гефестион обратил внимание, что те, кто слышал свое пророчество, не хотели рассказывать другим, что слышали. Что-то в этом месте не располагало к болтовне.

Приход Александра был таким же спокойным и таким же могущественным, как магия египтянки. Вот он еще внутри. Вот он уже стоит перед воротами, и его люди бегут к нему «Как мошки на огонь», – подумал Гефестион. Его сердце тоже рвалось к Александру, но он усмирил его. Это была гордость, он хорошо это знал. Пусть мелкие людишки толпятся и блеют. Он подойдет к своему господину в свое время.

В глазах его не было гордости. Они неотрывно смотрели на царя, словно голодные.

Александр был явно не в себе. Он выглядел, как человек, который только что видел бога или обнаружил, что он сам бог. Свет, который всегда был в нем ярким, как маяк, теперь казался мутным и рассеянным по сравнению с тем, каков был этот свет сейчас. Прежде это было солнце за облаками. Теперь это было солнце в ясном небе.

– Теперь он знает, кто он, – сказал Птолемей, стоя возле Гефестиона.

Гефестион засмеялся, и смех этот отозвался в нем болью.

– Разве в этом были сомнения?

Птолемей странно поглядел на него, но ничего не сказал.

Александр ни с кем не говорил о словах бога. Даже с Гефестионом.

– Я думаю, ты рассказал египтянке, – говорил Гефестион в тишине ночи. Александр не приглашал его в свой шатер, но он все равно пришел. Александр его не выпроводил. Он встретил Гефестиона тепло, как всегда, с улыбкой, предназначавшейся только ему.

Это не рассеяло печаль Гефестиона. «Нет, – подумал он. – Назовем это своим именем: ревность».

– Нет, – сказал Александр. – Я не говорил Мериамон.

– Она знает, – ответил Гефестион. – Готов поставить что угодно.

– Может быть, – согласился Александр. Он читал при свете лампы. Гефестион знал эту книгу – «Илиада», которая была у Александра еще с детства.

Александр поднялся, чтобы обнять друга. Потом снова сел на стул, с легкой улыбкой свернул книгу. Отсвет оракула блуждал на его лице.

Гефестион стоял неподвижно и прямо. Но в глубине души ему хотелось упасть и рыдать, затопляя их обоих словами: «Я твой друг, твой Патрокл. Все, что есть у тебя, ты даешь мне. Все, что мое, я делю с тобой».

Все, кроме царственности. И этого.

Он повернулся, ничего не видя.

– Фай.

Старое имя, любовное имя. Когда-то им дразнили мальчиков, потому что оно звучало, как имя мальчика, любимого Сократом: Фай, Файдон. Но Александр не оставил в нем ничего обидного.

Это остановило Гефестиона. Но он не повернулся.

– Гефестион, – сказал Александр, – я делю с тобой все, что могу. Но некоторые вещи…

Он всегда угадывал любые мысли Гефестиона.

– Некоторые вещи, – ответил Гефестион, – только твои. – Голос его прозвучал равнодушно.

– Если бы я мог, – сказал Александр, – я бы обязательно…

Он говорил, что думал. Гефестион, повернувшись, увидел это по его лицу. Но его уступчивости был предел, и они подошли к нему.

Было бы очень легко поссориться. Славно поссориться, собрать все обиды и горести прошедших лет и швырнуть их в лицо друг другу. Гефестион представил себе это с какой-то черной радостью.

Но какая от этого польза? Стену молчания это бы не сокрушило. Александр остался бы Александром, а Гефестион остался бы собой.

– Всегда поражаюсь, – сказал Александр, – как ты умеешь владеть собой – ни один мускул не дрогнет, ни глаз не блеснет, ничего не заметишь.

– Неужели я такой прозрачный? – спросил Гефестион.

– Как гранит, – отвечал Александр.

Гефестион почувствовал, как заныли стиснутые зубы. Он разжал челюсти, расслабился.

– Я думал, что у меня больше гордости, – сказал он, – или здравого смысла.

– Тебе нужно быть уверенным в себе, – ответил Александр. Непохоже было, что это рассердило его. – Это всем нужно. Даже тебе.

– Все-то ты знаешь, – сказал Гефестион почти спокойно.

Александр улыбнулся. Это была его улыбка. Ее яркость была светом знания, только и всего. Бог всегда был в нем.

Гефестион поклонился богу, а улыбнулся царю, своему другу: теперь все было ясно.

Царь и его отряд ненадолго задержались в Сиве. Александр рвался в путь, но людям было нужно дать день или два на отдых. Они встали лагерем на широкой поляне среди деревьев и получали все, что просили: еду, питье и даже компанию. Некоторые женщины и мальчики в Сиве очень заинтересовались большими светловолосыми пришельцами, и пришельцы были рады удовлетворить этот интерес.

Любопытство Александра было иного рода. Отсвет божества еще был виден на нем после ночного сна, но уже тускнел, становясь частью его самого. Он хотел увидеть источник, знаменитый даже в Элладе, – ледяной в разгар дня и почти кипящий в полночь.

Но, может быть, это сказки. Когда они отправились в путь – Александр, пара его друзей и Мериамон – было чуть ли не морозно. Солнце стояло в зените. Сплетенные ветви деревьев поглощали солнечный жар, но источник был на открытом месте, вытоптанном ногами паломников. Вода изливалась из скалы, наполняя маленький замшелый бассейн, переливалась струйкой через край, и ручеек исчезал в зарослях.

Стая ворон на деревьях хлопала крыльями и ссорилась, поднимая ужасный шум. Жрец, сопровождавший их, замахал руками, чтобы прогнать птиц.

Александр остановил его.

– Пусть остаются, – сказал он. – Они здешние, а не мы.

Жрец хотел было возразить, но, передумав, пожал плечами.

– Как вам угодно, господин, – сказал он. Александр улыбнулся ему, и тот просто растаял.

Мериамон подумала, что когда-нибудь Александр встретит человека, который не поддастся чарам его улыбки. Но это, наверное, произойдет нескоро.

Александр встал на колени у бассейна и погрузил в воду руку.

– Холодная, – сообщил он. Попробовал воду на вкус. – Пресная. Чистая вода из скалы.

– Это подарок бога, – сказал жрец.

– Как и все сущее, – ответил Александр и выпрямился, уже стремясь куда-то. Пока другие пробовали воду, он бродил среди деревьев. Это были оливы. Александр потрогал ветки, потрепал серо-зеленые листья.

– Странно видеть оливы здесь, среди пустыни.

Мериамон не пошла к источнику вместе с остальными. В тени деревьев было прохладно, крик ворон казался даже приятным. «Они смеются, – подумала она, – радуясь жизни».

Александр присел на землю рядом с ней. Сехмет после секундного раздумья перебралась к нему на колени.

– Я скучаю без Перитаса, – сказал Александр.

– Скоро увидишь его, – ответила Мериамон.

– Думаю, через неделю, – сказал он. – Если пустыня не будет возражать.

– Не будет. Она не хотела пускать тебя сюда. Раз уж это не получилось, она будет рада от тебя избавиться.

Он удивленно взглянул на нее.

– Ты тоже это чувствовала? Что земля не хочет, чтобы мы были на ней?

– Она никогда не любила нас, тех, кто из Черной Земли. Мы шумные, нас много. Мы портим чистую пустыню, отравляем ее водой, разводим какую-то зелень.

– Я бы сказал, что в этом виноват Нил, – сказал Александр. – Ведь это его разливы делают вашу землю такой благодатной.

– И он тоже, – согласилась Мериамон и добавила, помолчав: – Значит, ты возвращаешься в Ракотис.

– И в Мемфис. А затем – в Азию.

По ее спине пробежал холодок. Это было даже приятно.

– Ты не останешься в Египте?

– Не могу. – Он сказал это слишком быстро, но смягчил свои слова короткой улыбкой. – Я бы остался. Но у меня на восточном фланге Дарий и вся его империя, и есть еще дела в Эллинском союзе. В конце концов я ведь пришел сюда, чтобы сразиться с Персией.

– Ты это сделал.

– Я начал. Вот что это такое – начало. Чтобы довести дело до конца, мне придется пройти и через остальное.

– И что же это? – спросила она.

– Все. – Александр улыбнулся, видя выражение ее лица. – Может быть, снова смертельная опасность. Может быть, нет. Вокруг целый мир. Ты когда-нибудь думала об этом? Сначала Персия – она опасна до тех пор, пока я позволяю ей сопротивляться. А потом – кто знает? На восток от Персии есть еще страны. Есть земли и на западе, Италия и Сицилия, где уже есть греки, и дикие места за ними и, наконец, ворота солнечного захода, Геркулесовы Столбы. Их поставил там мой предок, а может, так только говорят. Я бы хотел сам их увидеть.

– Ты бы хотел сделать все, что может смертный.

– И кое-что, что может бог. – Александр встретил ее изумленный взгляд.

«Молния, – подумала она. – Бьет в самое сердце».

– Не говори, что ты не знала этого. Именно ты привела меня сюда.

– Не я, – возразила Мериамон, – а боги, говорившие через меня.

– Это одно и то же, – сказал он.

– Ты узнал это в святилище бога?

Александр опустил глаза. Мериамон заморгала, озадаченная. Здесь, в ясный день, в роще Солнца, слова казались такими темными. Он гладил Сехмет, с головы до изгибающегося хвоста, снова и снова, в ритме ее мурлыканья.

– Я узнал… – сказал он. Умолк. Нахмурился. – Я узнал… должно быть, слишком много. Спокойнее было бы не знать. Думать, не сумасшедший ли я, или моя мать лгала, или я совершал одни глупости. Я никогда не был обычным. Не мог. Но когда я узнал… Это все переменило. Понимаешь, это был не я. Это всегда был бог.

– Бог выбрал тебя своим инструментом, – сказала Мериамон. – Это не значит, что он – это ты, а ты – это он. Это не больше, чем сын походит на своего отца.

– Филипп тоже не был обычным! – воскликнул Александр резко, почти зло. – Говорят, я унаследовал свой военный дар от него. Он был крепче и благоразумнее. Но он был блестящим полководцем.

– Каждый человек то, чем сделала его жизнь.

Александр не слушал.

– Я лучше в трудные моменты. Думаю быстрее. Так было всегда. Это от матери – она была невероятно стремительной. Если бы она была мужчиной, Македония никогда не получила бы столько власти. К счастью, она родилась женщиной. Она смогла выйти замуж за Македонию, вместо того чтобы завоевывать ее.

– Или разрушить ее в войне.

– Они бы оба сделали это и много старались для этого: и она, пойманная в женском теле, и он, которого могла поймать своим телом любая женщина, которую он видел. Вот тебе ирония. Множество незаконных детей, а наследник, будущий царь – незаконный сын от бога.

– Через тело Филиппа, – заметила Мериамон.

– Ему это было бы все равно, – сказал Александр. Он держал Сехмет за лапку, чтобы заставить ее выпустить когти, ослепительно белые и острые. – Думаю, я счастлив узнать, кто я. Но и ужасаюсь этому.

– Конечно. Ты же только наполовину безумец.

Он засмеялся.

– И на какую же?

– На ту, которая заставляет тебя делать то, чего не сделал бы никто другой, и делать блестяще. Ты же знаешь, я никогда не прощу тебе Тира. Даже если ты, в конце концов, и пришел в Египет.

– Я должен был это сделать, – заявил Александр. – Но я же пришел туда, куда ты хотела, чтобы я пришел. И сделал то, чего ты хотела. Удивляюсь, что ты не пытаешься заставить меня остаться и быть настоящим фараоном.

– Разве я сказала бы тебе, если бы пыталась?

Он склонил голову набок. Подумал.

– Наверное, – ответил он. – Или я бы знал.

– Я такая прозрачная?

– Ты такая честная.

– Как и ты.

– Это потому, что я родился в Македонии, где люди прямодушны, даже когда убивают друг друга. В Персии я бы не выдержал и недели.

– В Египте, – сказала она, – ты бы продержался месяц.

– А как же ты?

– Я отмечена богом, – ответила Мериамон. – Другим пробовать не советую.

Александр выпрямился, легко и плавно, удержав на руке кошку, подняв вместе с собой Мериамон, держа ее лицом к лицу.

– Я почти жалею, что ты не хочешь выйти за меня замуж.

– У нас обоих есть множество других вариантов, – ответила Мериамон.

– Бедный Нико, – сказал Александр. – Надеюсь, вы собираетесь пригласить меня на свадьбу.

Она вспыхнула от такого внезапного и сильного смущения, что лишилась своего остроумия.

– Мы собирались сказать тебе.

– Не спросить?

Она смотрела на него растерянно.

– В конце концов я же его царь. Я могу сказать и свое слово насчет его женитьбы. Особенно если он женится на чужестранке.

Жар наконец прошел. Холод был, однако, еще хуже.

– Ты и мой царь, – сказала Мериамон.

– Вот именно. – Он прищурился. – Если я запрещу, ты все равно сделаешь это?

Она не могла смотреть на него. Отчасти потому, что взгляд ее был слишком свиреп, отчасти потому, что он был ее царем.

– Мариамне, – сказал он.

Это было не ее имя.

– Мериамон, – сказал Александр.

Она подняла взгляд. Горящий гневом.

– Успокойся, – сказал Александр. – Ты же знаешь, я не стану мешать тебе сделать то, чего хочет твое сердце. Хотя почему ты выбрала его из всех людей в моей армии…

– Если ты не видишь, я едва ли смогу объяснить тебе.

Он помолчал. Потом рассмеялся. Он восхищался ею. Ну и пусть. Он прекрасно понял, что она имела в виду. У него был Гефестион.

Она могла бы смутиться. Что могла думать о нем так. Что он мог это заметить.

А если бы она не могла так думать о нем, если бы он не мог этого заметить, тогда он не был бы ее царем. Цари, боги – они слишком часто слишком много о себе думают.

Несомненно, Александр был о себе очень высокого мнения. Но он знал это. Он даже мог посмеяться над этим. Иногда.

Он силой потащил ее обратно к источнику, где ждали люди, их взгляды, улыбки – приветливые, не насмешливые. Она снова покраснела. Заметила, что то же самое произошло с Нико. Вот что значит плохо хранить секреты.

В конце концов это можно пережить. И ни при чем тут его величество царь, устраивающий сражения в купальне и смущающий бедных жрецов до потери речи. Все это простительно, поскольку это делал сын бога; но в этой части мира царям положено быть более степенными.