Текст книги "Господин двух царств"

Автор книги: Джудит Тарр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Она молчала. Его губы скривились – в улыбке, а может, и нет.

– Не держи меня за идиота, госпожа. Это отродье Мемнона, и ты знаешь это так же хорошо, как я. Полагаю, что Александр тоже знает. Он навещает их как можно реже и остается только на время, достаточное, чтобы перекинуться парой слов. Нет, Мериамон, это была неубедительная ложь, и с ходом времени она становится все неубедительней. У Александра нет сына и нет возможности его заиметь. Если ты не позаботишься об этом.

Губы Мериамон сжались.

– Ты знаешь, что он должен иметь жену из Македонии, – продолжал Пармений, не заметив ее молчания или не обращая на него внимания. – Но Македония на другом краю света, а время идет. Пока он здесь играет в царя Египта, он может взять египетскую жену. Он думал о тебе, не сомневайся. Ты ему нравишься.

– Не как женщина, – сказала она таким слабым голосом, что ей самой стало противно.

– Разве не ты должна его научить смотреть на себя как на женщину?

Мериамон хотелось закрыть глаза и дышать поглубже, но это была бы слабость. Она заговорила так спокойно, как только могла:

– А почему бы не послать за настоящей македонской невестой? Когда она уже будет здесь, ему едва ли удастся отослать ее обратно без того, чтобы смертельно не обидеть ее или, скорее, ее семью.

– Македонские женщины не путешествуют с армией.

– Даже недолго, только чтобы дать царю наследника?

– Так не получится.

Его лицо было, как закрытая дверь. Мериамон не хотелось в нее стучаться.

– Тогда почему? Почему выбрали именно меня?

– А кто еще здесь есть?

– Добрая половина знатных людей Египта имеет дочерей подходящего возраста, – сказала Мериамон.

– А есть кто-нибудь царской крови?

– Несколько, – ответила она.

– Но ни одной дочери фараона, – сказал Пармений. – Или друга царя. Или такой, кто может его покорить.

К несчастью, это была правда. Александр сам говорил так однажды, и Мериамон слышала это. Он не хотел делить ложе с незнакомыми женщинами. Друзья – лучшие любовники, друзья лучше всего. Говоря это, он смотрел на Гефестиона, а Гефестион смеялся и отмахивался, но это была правда. Она знала это так же хорошо, как и они.

Горло у Мериамон перехватило, но она все же пыталась говорить.

Пармений заговорил снова, прежде чем она успела начать.

– Ты должна выйти замуж. Каждая женщина должна. Почему бы тебе не выйти замуж за царя? Ты не сможешь быть царицей в Македонии, но если тебя назовут царицей Египта, кто станет противоречить? Разве не к этому ты стремилась, идя с нами с самой долины Иссы?

– Нет, – хотела сказать она. И сказала, но никто этого не слышал. Кто-то был у дверей: высокий резкий голос, негромкие ответы стражников, внезапное замешательство.

Дверь распахнулась – на пороге стоял Александр, возбужденный, но улыбающийся.

– Пармений! Вот ты где! И Мариамне. Я помешал? Мне уйти?

Мериамон как-то отстраненно подумала, что бы он стал делать, если бы она поймала его на слове. Однако промолчала, и Пармений, казалось, лишился голоса.

Она стала подниматься. Александр взмахом руки заставил ее сесть, огляделся, придвинул себе другой табурет. Его глаза блестели, когда он смотрел на них обоих. С горечью.

– Я догадываюсь. Вы снова говорите о том, чтобы женить меня.

– Откуда ты знаешь? – спросила Мериамон. Ей действительно хотелось знать это.

– Пармений, – отвечал Александр. – Ты.– В той же комнате. И вид у вас обоих такой… Вы уже заключили договор?

– Мы не можем сделать этого втайне от тебя и без твоего согласия, – ответил Пармений.

– Конечно, нет, – сказал царь, – но, наверное, вы уже успели сторговаться, прежде чем обратиться ко мне. Полагаю, это вполне логично. Ведь ты все стремишься заставить меня исполнить мой долг. А теперь мы уже здесь, где много жрецов и вельмож и достаточно персов, чтобы как следует напугать их тем, что новый фараон женится на дочери прежнего фараона. Была бы очень экономная свадьба.

– Так ты согласишься? – спросил Пармений. Голос его звучал ровно, как всегда, в нем не было нетерпения, но явное облегчение все же слышалось. Он взвешивал все: и нрав своего царя, и его неожиданную уступчивость, и выжидательное спокойствие.

Александр задумчиво помолчал.

– Однажды я уже шутил с этим, а может быть, бросал вызов. Это меня задело. Мне не нужно, чтобы кто-то дал мне Египет. Это уже сделано, и неплохо. Но закрепить здесь свою власть, связав себя с женщиной из этой страны, заманчиво.

– Эта женщина подойдет тебе, – сказал Пармений. – Лучше ничего не найти, она справится. Ее родственники… у тебя есть родственники, госпожа?

– В живых никого, – ответил за нее Александр и добавил, когда Пармений удивленно поднял бровь: – Я узнавал. Может быть, есть какие-то дальние, в Эфиопии. Только храм Амона и жрецы, а с ними трудностей не будет.

– Хорошо, – сказал Пармений, все еще осторожно, но разыгрывая свою игру, если это была игра. Он заманивал добычу в свои сети. – Чем скорее она станет твоей и забеременеет, тем счастливее мы будем.

Мериамон очень медленно встала. Казалось, ее никто не видел. Видел один Нико. От этого по коже пробегали мурашки. О чем он сейчас думал, она даже не решалась себе представить.

Она заговорила, и голос был ее собственный: никакой бог не повелевал ею. И все же эти слова, казалось, были не ее.

– Мы? – сказала она. – Мы, Пармений?

Тогда он взглянул на нее.

– Конечно, мы. Царь возьмет тебя. Едва ли ты можешь ему отказать.

– Нет, – отвечала она, – могу.

Казалось, Пармений не понял. Даже Александр смотрел растерянно.

Мериамон повернулась к царю. Заговорила так мягко, как только могла:

– Ты мой царь, – сказала она. – Я готова следовать за тобой хоть на край света, но я не хочу выходить за тебя замуж.

В его широко раскрытых светлых глазах отразилось настоящее потрясение. Гнев. А за всем этим, возможно, облегчение.

– Я не хочу выходить за тебя замуж, – повторила Мериамон. – И ты не хочешь жениться на мне. Мы не подходим друг другу.

– Ерунда! – воскликнул Пармений. Мериамон не обратила на него внимания.

– Александр, посмотри на меня. Разве я похожа на ту, которую ты хотел бы назвать своей женой?

Царь наклонил голову. Он был рассержен, опасно рассержен.

– Разве я похож на того, кого ты хотела бы назвать своим мужем?

– Нет, – отвечала Мериамон, – но царем и фараоном. И другом, если это еще важно для тебя.

– До сих пор никто еще никогда не отказывал мне, – сказал Александр. Он говорил об этом почти спокойно.

– Страдания учат нас.

Старый афоризм заставил Александра засмеяться, но смех его был недобрым.

– Но почему?

Отвечать было трудно, но уже не так, как было всего минуту назад. Хуже всего было то, что Нико был здесь, все слышал и молчал.

– Дело не в том, что ты мне противен, или я боюсь тебя, или связана обетом безбрачия. Если бы я согласилась, было бы не так плохо. Бывали пары и похуже, но и они жили достаточно благополучно. Но, – продолжала она, – того, чего ты хотел бы от нашего союза, чего так добиваются твои советники – этого не будет.

– Чего? – спросил Александр. – Египта? Он уже мой; я не боюсь его потерять. Это случится только тогда, когда я потеряю все.

– Нет, – ответила Мериамон, стараясь не кричать, стараясь говорить спокойно. – Египет тут ни при чем. Тебе нужны – твои советники хотят – наследников. Я не могу дать их тебе.

Молчание было внезапным, а для Мериамон ужасным.

Его грубо нарушил Пармений:

– Конечно, ты можешь их дать. Ты маленькая, но достаточно здоровая и молодая, чтобы родить целую армию сыновей.

– Нет, – снова сказала Мериамон. – У меня не будет сыновей. И дочерей. И вообще не будет детей. Говорить с богами, как я, может только тот, кто не может иметь детей. Такова цена моей магической силы, поэтому меня выбрали боги.

– И это навсегда? – спросил Александр. Голос его прозвучал мягко, почти нежно. – Навсегда?

– Навсегда, – ответила Мериамон. – Глаза ее жгли непролитые слезы. – Это было неважно. Мне нужно было так многому научиться, так много сделать. Затем было большое потрясение, когда я покинула Египет, и едва ли не большее – когда вернулась. Казалось, что это не такая уж большая цена за Египет. Другие заплатили дороже. Они умерли.

– Я так дорого стою? – спросил Александр. Все еще мягко, но без жалости.

Если бы она не любила его раньше, она полюбила бы его теперь и признала бы в нем своего царя.

Она не сразу сумела ответить.

– Я так думала. Ведь я лишена только мечты – надежды иметь детей, которые вообще могли бы не родиться. А взамен этих возможных детей Египет обрел своего царя. А теперь – чем я лучше жрецов Тира, отдающих новорожденных первенцев в жертву богам?

– Они отдают живых детей, – сказал Александр, – а твоих детей вообще не было в природе.

– Это так, – ответила она. – И лучше уж быть бесплодной, чем обреченной на девственность. Но я не та женщина, которая даст тебе сыновей, которые так нужны тебе.

Все уставились на нее. Мериамон заставила себя подняться.

– Это беда старая, – сказала она, – почти такая же старая, как я сама. Прости, что я не могу быть тем, кто тебе нужен. Но у тебя будет царица, Александр. И сыновья. Мои боги обещали мне это.

25

Мериамон чувствовала себя совершенно опустошенной. Она оставила всех троих в комнате птиц, совершенно лишившихся дара речи, и даже Нико не пытался пойти вслед за ней.

Это было больно, но не удивительно. Ей надо было бы сказать ему всю правду с самого начала. Если теперь он ее возненавидит, винить в этом некого, кроме себя самой.

Она спустилась к храму Амона. Он был гораздо меньше, чем великий храм в Фивах, но достаточно большой, чтобы чужестранцу было чему удивляться. Ей не было дела до его роскоши. Ее приглашали сюда, но она, чувствуя себя виноватой, все же долго избегала этого. Когда Мериамон надела облачение, спрятала волосы под тяжелый парик и запела в честь бога, она возносила свою молитву искренне.

Так искренне, как только могла, чувствуя болезненный холод в душе. И все из-за эллинов. Кто они ей? Ее место здесь, здесь ее мир. Она покидала его на время. Больше она его не покинет.

Перед ней открылся ее прежний путь, к ней вернулось ее прежнее существование за высокими стенами. Если она и чувствовала беспокойство, если она слишком часто и много вспоминала, если она снова видела странные сны, как будто еще не совершила всего, для чего была послана, то этого только можно было ожидать. Ручная кошка из храма ненадолго отправилась поохотиться. Теперь она снова должна принадлежать богу, жить в стенах его храма и посвятить свои дни служению ему.

Сехмет с ней не было. Кошка позволила, чтобы Мериамон принесла ее с собой в храм, завернув в плащ, но, когда Мериамон проснулась на следующее утро, Сехмет исчезла. Поиски в храме не дали результатов. Искать в городе не имело смысла, хотя Мериамон и пыталась: город был достаточно велик и полон кошек. Сехмет не принадлежала никому, кроме себя. Она вернется, если захочет, или не вернется.

Почти то же самое происходило и с тенью Мериамон. Она ее не покинула – она уходила и возвращалась. Но она отправлялась на охоту каждую ночь, и Мериамон не имела желания ее удерживать. В городе она не охотилась: так она обещала Мериамон. Днем тень отсыпалась, пробуждаясь только для того, чтобы испугать новичков, которым случалось взглянуть на нее, своими яркими пристальными глазами и оскалом.

– Я как бесплодное поле, – сказала Мериамон господину Аи. Она уже провела в храме несколько дней и, как считала, устроилась неплохо. – Я никогда не принесу урожая детей. Я выполнила то, для чего родилась. Что мне теперь осталось, кроме череды пустых дней?

Аи смотрел на нее серьезно, но глаза его блеснули.

– Ты такая молодая – и такие мрачные речи, – сказал он.

– Не такая уж и молодая, – возразила Мериамон.

– О да, ты древняя, – сказал Аи, – ветхая и мудрая. Ты привела нам царя. Ты думаешь, что ничего более великого ты уже не совершишь?

– А есть что?

Аи пожал плечами, закашлялся. Подскочил молодой прислужник с чистым полотенцем. Аи махнул рукой, чтобы он уходил.

– Может быть, ничего более великого в глазах мира. Но небольшие дела тоже имеют свое величие. Ведь теперь боги освободили тебя, и ты можешь быть просто Мериамон, какой ты не могла быть до сих пор.

– Но какой Мериамон?

Аи взглянул на нее. Глаза его были темны, но был в них блеск.

– А какой бы ты хотела быть?

– Счастливой.

Он улыбнулся, и все морщины на его лице, казалось, изогнулись кверху.

– Ведь это же так просто.

– Это самая сложная вещь на свете. – Мериамон сидела на табурете у его ног. Нахмурившись, она сжала ладони между колен. – Я думала, что знаю, что собиралась сделать: покинуть страну Кемет, как бы ужасно это ни было, и вернуться с царем. И я сделала это. На это понадобилось больше времени, чем я ожидала, и это стоило мне и дороже, и дешевле: дороже во времени и удобствах, но дешевле, потому что потребовалось меньше мужества. Я думала, что затем вернусь в храм Амона и буду тем, чем была раньше. Ничто не должно было измениться.

– Кроме того, что побеждены персы.

– Но это было просто частью всего дела. Весь мир должен был стать другим, а я остаться той же, что была раньше, только избавиться от старой ненависти.

– Когда старая ненависть уходит, в сердце остается зияющая рана.

Мериамон сидела очень тихо.

– Да, – сказала она медленно. – Да. Но она не ушла. Она просто… получила подтверждение. В стране Кемет все еще видны персидские лица. Они по-прежнему оценивают мир своей Истиной, но теперь это просто другая истина, и наши боги снова занимают свое место.

– Ты бы хотела, чтобы они были уничтожены?

– Нет, – отвечала она, удивляясь самой себе. – С точки зрения богов, у персов есть свое место и своя цель. Но не в стране Кемет.

Аи склонил голову.

– Разумно.

– Я все еще ненавижу их за то, что они сделали с нами, – сказала Мериамон. – Этого не изменить. Что же касается… Я думала, что буду счастлива вернуться к себе прежней. Они – и ты – все еще прежние. Я сделала все, за чем меня посылали. Но этого недостаточно.

– Может быть, ты сделала не все, чего хотели боги?

Мериамон выпрямилась.

– Но я же сделала! Александр стал царем в Великом Доме.

– Останется ли он в нем?

– В стране Кемет и раньше были фараоны-воители. Даже фараоны-чужестранцы.

– Но такого, как этот, не было, – сказал Аи. – Он неукротим, как огонь, и не склонен задерживаться долго на одном месте.

– Это неважно, – ответила Мериамон. – Он сделал то, что нужно было сделать. Если он уйдет и будет вести войну с персами в их собственной стране, Кемет останется свободной.

– А ты?

Мериамон встретилась с ним взглядом. Что-то в ней задрожало, пробуждаясь. Что-то, о существовании чего она не знала или не хотела знать.

– Что еще я должна сделать?

– Об этом знают боги, – молвил Аи.

– Я больше не хочу ничего делать. Я хочу вернуться домой. Хочу быть собой.

– Возможно, как раз для этого и нужно сделать еще что-то.

Мериамон испугалась, как лошадь, которую она оставила где-то там, с прошлой своей жизнью среди эллинов. На Мериамон не было сейчас парика. Многочисленные косички выскользнули из кольца, удерживавшего их на затылке, и рассыпались по спине.

– А если для того, чтобы быть собой, мне нужно стать женой македонского солдата? Что тогда, отец Аи?

Он моргнул.

– Ну что ж, дочь моя, тогда пожелаю тебе счастья.

Мериамон съежилась.

– Нет. Не надо желать мне счастья, потому что он не захочет меня. Я не могу родить ему сыновей.

– Это он тебе сказал?

У этого старика такой острый ум и такой острый глаз.

– Сама знаю, – ответила Мериамон. – Я знаю, каковы мужчины – и в Элладе, и в стране Кемет. А его шлюхой я не стану.

– Сомневаюсь, что он попросил бы тебя об этом.

– Откуда ты знаешь?

Ее тон был невозможно груб, но Аи только улыбнулся.

– Если он таков, как я о нем думаю, я знаю, что он возьмет тебя такой, какая ты есть и что бы ты ни сделала.

– Я не от него убегала, – воскликнула Мериамон. – И не от Александра даже.

– Конечно, нет, – сказал Аи. – Ты убегала от Мериамон.

– Я не могу прибежать обратно.

– Почему же?

– Я ушла, ничего не сказав, – ответила Мериамон.

– Значит, тебе не придется брать свои слова назад.

Кроме тех, которые она сказала Аи. Мериамон поднялась. Она собиралась встать перед Аи и сказать что-то существенное. Вместо этого просто пошла прочь, назад к тем обязанностям, которые выбрала для себя.

Но то, что прежде было для нее целым миром, теперь стало пустым и бессмысленным. Певцы, с которыми она пела, были не те, с которыми она выросла и училась. Эти были для нее незнакомцами и смотрели на нее как бы со стороны, с любопытством и даже враждебно. Они знали, кто она такая. И не все простили ее за это. Молодые жрецы, временно служившие в храме, которые прежде были купцами, вельможами и даже князьями, и вскоре снова ими будут, испытывали к ней иные, чем зависть, чувства.

Один из них заговорил с ней, через день или два после ее разговора с Аи. Это был приятный молодой человек, разговорчивый, но не дерзкий, хотя и не робкий. Она не запомнила, что он ей сказал и что она ответила. Она была слишком занята мыслью о том, что он мог бы ей понравиться: он испытывал к ней благоговейный страх, но преодолевал его, и видно было, что он умеет смеяться.

Он был строен и высок для мужчины страны Кемет. Все волосы на его теле были чисто выбриты, как это принято у жрецов, но много их, по-видимому, и не было; гладкое коричневое тело и быстрые изящные движения – красота ее народа. Его темные глаза улыбались ей. Он осмелился даже прикоснуться и слегка провести кончиками пальцев по ее плечам, как будто для того, чтобы пригладить ее косы.

У нее перехватило горло. Он был достаточно красив, достаточно обаятелен и вполне подходил для принцессы из страны Кемет. Но когда он смотрел на нее, она совсем его не видела. Она видела долговязое волосатое тело цвета песка, лицо, настолько некрасивое, что это уже не имело никакого значения, слышала обиды, жалобы, резкие слова и ощущала силу, такую земную для ее воздушной невесомости.

Он ее не хотел. Она не хотела, чтобы он хотел ее и из-за этого лишился возможности иметь сыновей.

Но, если оставить в стороне его, что же делать с Александром?

Об этом спросил ее Аи. Ей не нужно было ничего вспоминать. Она просто вернулась памятью туда же, в ту же комнату, где оставила Аи.

– А как же Александр? – спросил он снова, – ты предоставишь ему одному искать свою судьбу?

– Мы же не супруги, – сказала Мериамон сердито.

– Телом – нет, – серьезно согласился Аи.

– И сердцем тоже. Я была посланницей и все. Моя задача выполнена. Я свое дело сделала.

– Это ты так говоришь, – заметил Аи.

Она прошлась от стены к стене. Она поступила так же, как делал Александр. Он говорил, что это помогает ему думать. Но ей это не помогло.

Она остановилась перед жрецом. Тень ее пробудилась: она чувствовала ее позади себя.

– Если я сейчас пойду к Александру, – сказала она, – я могу никогда не вернуться.

– Все в руках богов, – сказал Аи.

Мериамон никогда не смогла бы быть такой безмятежной, как Аи, даже если бы прожила в три раза дольше, чем он.

– Откуда ты можешь знать, пока не сделаешь?

Она горько рассмеялась.

– Ты никогда не был таким смешением страхов и безумств, как я.

– Конечно, нет. Я был хуже.

Внезапно она обняла его, осторожно, опасаясь повредить его хрупкие кости. Он оказался сильнее, чем выглядел, на мгновение его объятия были почти болезненно крепки.

Она отступила назад. Из глаз ее брызнули слезы.

– Я не хочу идти.

– И все же идешь.

– Не стоило бы.

– Ты так считаешь? – Теперь его голос звучал резко, в нем появилось нетерпение. Ее задело, чего он и добивался. – Я думаю, что ты уже достаточно долго колебалась между «стоит» и «не стоит». Теперь иди и делай то, что говорит тебе сердце.

– Боги…

– Некоторые из нас, – сказал Аи, – не имеют возможности говорить с богами лицом к лицу. С нами они говорят через наше сердце. Ты хотела стать просто Мериамон. Может быть, это уже началось.

Она склонила голову. Щеки ее горели.

– Ладно, – сказал он мягче, – ты заслужила прощение. Теперь пора идти и снова действовать.

– Давно пора, – сказала она, и он согласился с этим.

Мериамон наклонилась и поцеловала его в лоб. Это была вся благодарность и все обещания, какие ему были нужны.

Александр готовился покинуть Мемфис. Слухи об этом доходили до Мериамон даже в храме. Ей нужно было узнать, как скоро это произойдет, если уж он решился.

– Завтра, – сказал стражник у внутренних ворот, который был совсем не рад этому. – Только царь, царская гвардия и немного слуг. Остальные остаются здесь, а командовать нами будет Пармений.

Внутри у Мериамон все сжалось при упоминании этого имени, хотя она и упрекнула себя за глупость. Пармений не был ей ни другом, ни врагом. А она была для него ничем, поскольку не может дать Александру сыновей.

Но Пармений оставался здесь, а Александр уходил.

– Куда? – требовательно спросила она, возможно, несколько свирепо. Стражник выглядел встревоженным.

– Может быть, ты спросишь у него, – сказал он.

Она могла бы настаивать. Но он был всего лишь охранником, а внутри был Александр. Ее сердце знало это, она кожей чувствовала мощь его присутствия.

Он нашел во дворце принцев площадку для борьбы и успешно ею пользовался. Мериамон услышала это еще задолго до того, как подошла: крики, смех, внезапная тишина, уханье и громкие хлопки по бедрам в знак одобрения.

Двор был полон мужчин, и среди них не было ни одного в хитоне. Они боролись парами или стояли вокруг, непринужденно, как молодые звери, и подбадривали товарищей. В центре их внимания сейчас находилось сплетение намасленных рук и ног, светлокожих, хотя и загоревших до черноты. Одни принадлежали Птолемею. Другие, очень похожие, но длиннее, чуть не обратили Мериамон в бегство.

Нико приходилось туго. Он был быстр и силен, но его брат весил больше, а поврежденная рука мешала Нико сделать захват как следует. Это злило его – Мериамон видела блеск его глаз. Но он ухмылялся, скалил зубы, как хищник. Даже когда он сломался под натиском брата и рухнул на маты, вырвавшийся у него звук был смехом. Птолемей встал ему на грудь коленом и выпрямился, чтобы провозгласить свою победу.

Нико изогнулся, и колено Птолемея скользнуло по маслу и поту. Нико дернул его вниз.

Они лежали рядом, обнявшись, как любовники, а все кругом ревели от смеха.

Нико вскочил первым, потащил за собой Птолемея. Они стояли, прислонившись друг к другу, тяжело дыша, обливаясь потом и страшно довольные собой.

Никто из них не видел Мериамон. Она скользнула за широкие спины македонцев; как она теперь заметила, здесь были и египтяне, темнокожие и маленькие, как дети, в этой компании, с любопытством смотревшие на нее. Но, поскольку они были одеты, как должно, их не смущало присутствие женщины. Постепенно все успокоилось.

Мериамон не могла оставаться невидимой, когда на нее было устремлено так много глаз, даже в тени своей тени. Она расправила плечи, подняла голову и приняла свой самый царственный вид.

– Кто-нибудь из вас видел царя?

Глотки прочистились, глаза опустились, тела задвигались, руки поднялись, хитоны появились, словно из воздуха. Один юный красавец весь залился краской, прежде чем успел прикрыться рукой.

– Он в купальне, – ответил голос, слишком хорошо ей знакомый. – Отвести тебя к нему?

– Я сама смогу найти его, – начала она, но Нико уже стоял перед ней, с хитоном в руке, прикрывавшим не больше, чем необходимо. Кто-то бросил ему полотенце. Нико набросил одежду через голову и подпоясался, потом вытер полотенцем пот с лица. И вот он уже шел, даже не бросив взгляд, чтобы убедиться, идет ли она за ним.

Она бы и не пошла. Но люди Александра не ожидали, что на площадке для борьбы будет присутствовать женщина: многие из них явно стеснялись, бессознательно пытаясь прикрыться. Ей стало их жаль.

Купальня была недалеко: через коридор вниз по лестнице. Нико стоял в коридоре. Здесь было прохладно и темновато после освещенного ярким солнцем двора. На мгновение он показался таким же темным, как ее тень, и не более материальным – неопределенные очертания и блеск глаз. Постепенно она увидела его яснее.

Мериамон остановилась. То, что она хотела сделать, было настоящим безумием.

Впрочем, она и сама была безумна. Она протянула руки.

Он посмотрел на них. Ее сердце похолодело. Руки стали опускаться.

Он схватил ее за руки. Руки его были теплые и слишком сильные, чтобы она могла вырываться.

– Не надо убегать, – сказал он.

– Надо.

– Но не от меня.

– Это был не ты.

– Рад слышать это.

Наступило молчание. Она посмотрела на их сплетенные руки. Ее были такие маленькие, а его такие большие. Но они так хорошо подходили друг другу.

– Я обманула тебя, – заговорила она. – Позволила тебе думать, что я нечто большее, чем я есть на самом деле. Вот… Я не могу дать тебе то, что жена дает своему мужу.

– Разве женщина может быть евнухом?

– У тебя не будет сыновей от меня.

Он неотрывно смотрел на нее. Глаза его были ясны. Он не отводил взгляд. Если он о чем-то, возможно, и сожалел, то только не о своем выборе.

– Я не царь, чтобы они мне были так необходимы.

– Все мужчины хотят их иметь.

– Но не каждый их имеет.

– Но если ты можешь…

– Можно завести наложницу, если до этого дойдет, – сказал он.

Она сама удивилась силе своего гнева. Она так дернула его, что он чуть не упал. Ее руки сомкнулись вокруг его пояса. Сердце его билось у самого ее уха. Билось, кажется, не так сильно, как ей бы хотелось.

– Если ты возьмешь меня… если ты хотя бы взглянешь на другую женщину… я клянусь тебе…

– Хорошо, – сказал он. И ни тени страха. – Ты тоже можешь взглянуть на другого.

Она откинула голову, чтобы взглянуть на него попристальней.

– Почему ты такой спокойный?

– Я разговаривал со старым жрецом, – ответил он. – Господином Аи. Он сказал, что ожидает меня.

– Похоже, ты не поверил.

– Я поверил, – сказал он. – Я же тебя знаю. Ты не такая, как наши македонские колдуньи. Твоя сила настоящая.

– У них тоже настоящая.

– Не такая, как твоя. Их магия дикая – приходит и уходит; и чаще не удается, чем удается. В тебе же заключена вся магическая сила Египта.

– Всего лишь несколько фокусов. Тень с глазами. Он приложил палец к ее губам.

– Хватит об этом. Ты говорила когда-то, что собираешься меня потребовать. Я готов.

– Даже по моему капризу?

– Надо было раньше думать, когда ты оставила на мне свою метку.

Она уткнулась в его хитон. Хоть это и было нелепо, но что оставалось делать? Выстиранная до мягкости в нильской воде и высушенная на солнце, шерсть чуть покалывала ей щеку. Пахло Нилом, свежим потом, немного кожей и лошадьми.

Его сердце билось все так же спокойно, он дышал глубоко и ровно. Ее уши, привыкшие улавливать каждый оттенок в работе человеческого тела, не слышали ни малейшего изъяна или слабости.

Ух, дерзкий эллин! Она оттолкнула его.

– Меня не нужно защищать. Не нужно присматривать за мной и караулить меня, как ребенка, который не может отойти от матери.

– Царица должна иметь стража, – сказал он. – У царей есть. Даже у Александра.

– Стража, – ответила она, – а не няньку. – Мериамон освободилась, хотя Нико и не пытался удерживать ее. – Мне нужно видеть царя.

Он отступил в сторону. Уголки его губ чуть-чуть приподнялись. Он смеялся над ней.

– Ты чудовище! – воскликнула она. Он ухмыльнулся и изобразил поклон.

– Как будет угодно моей госпоже.

Она проскользнула мимо него. Он устремился следом.

В купальне в полном разгаре шло сражение: группа царских друзей во главе с Гефестионом забаррикадировалась скамьями и полотенцами, а царь с полудюжиной прислужников и толпой сконфуженных египтян вел энергичный штурм. Смущение, однако, не мешало египтянам участвовать в игре. Вооруженные массой губок и где-то добытой корзиной лука, они вели яростный обстрел. «Убитых» и «пленных» под всеобщий рев восторга сбрасывали в бассейн, где уже было полно скалящихся и вопящих тел.

Александр пронзительно закричал и бросил свое «войско» на «укрепления». Его «воины» устремились на них по всей их длине и вместе с защитниками свалили все в бассейн.

Царь вынырнул, мокрый и ликующий, втягивая голову под обстрелом последними луковицами. Мериамон протянула ему почти сухое полотенце. Он протер глаза и ахнул:

– Мариамне!

Он был так похож на мальчишку, застигнутого в тот момент, когда сунул руку в горшок с медом, что Мериамон рассмеялась.

– Мериамон, – сказала она. – Это была блестящая победа.

– А разве нет? – Александр взял полотенце и аккуратно обернул вокруг талии. С серьезным видом она подала ему другое. Так же серьезно он вытирался, глядя на толчею в бассейне. – Похоже, твои соотечественники шокированы.

– Да уж, ни один персидский сатрап не вытворял такого, – согласилась она.

Он громко расхохотался.

– Ох, нет, клянусь Гераклом! Ты можешь себе представить, чтобы Мазас намочил свою бороду?

– У Мазаса красивая борода, – заметила она.

Александр потер подбородок. Мериамон знала, почему он приказал своим друзьям всегда чисто бриться: чтобы во время битвы враг не мог схватить их за бороду. Но она сомневалась, чтобы Александру удалось отпустить такую же роскошную бороду, как у персов. Он ухмыльнулся, словно прочитав ее мысли, и сказал:

– Не гожусь я в персы.

– Надеюсь, – ответила Мериамон.

Александр отправился искать свой хитон. Пока он его разыскивал, битва постепенно утихла, и люди стали выбираться из бассейна. Большинство из них избегали взгляда Мериамон, как те, что боролись во дворе. Гефестион улыбнулся ей, так непринужденно чувствуя себя в ее присутствии и так не осознавая своей красоты, что у нее перехватило дыхание. Он что-то сказал, она что-то пробормотала в ответ.

Нико переминался с ноги на ногу. Краска залила щеки Мериамон.

– Как сука среди кобелей, – пробормотала она про себя.

Нико удивленно поднял бровь. Вот проклятье: он услышал!

От унижения ее избавил Александр. Он подошел стремительно, сияя чистотой свежего хитона, приглаживая рукой волосы. Тряхнул головой – они рассыпались, как львиная грива. Он улыбнулся:

– Я скучал по тебе.

Она чуть не упала, услышав это. Когда вновь обрела дар речи, Александр уже вел ее из купальни, держа за руку. Он шагал, как всегда, быстро, но так, чтобы ей было нетрудно поспевать за ним.

– Я ухожу из Мемфиса, – сказал он. – Но, думаю, ты об этом знаешь. Ты пришла, чтобы отговорить меня?

– Это зависит от того, куда ты собираешься идти, – ответила она.

– Сива, – сообщил он.

Слово гулко отдалось в ее мозгу.

– Оракул Зевса-Амона, – сказал он. – Твой бог и мой тоже.

Она постепенно собралась с мыслями. Дело было хуже, чем она думала, она не знала, что еще могло прийти ему в голову.

– Ты собираешься пройти весь путь до Сивы?

– Ты же говорила мне, от Додоны до Сивы. Думаешь, я забыл? Я тоже вижу сны, Мариамне. Один из них призывает меня разыскать голос в песках.