Текст книги "Я покорю Манхэттен"

Автор книги: Джудит Крэнц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 35 страниц)

– Кто вы? – повторила Мэкси.

– В его квартире как будто нашли большую партию кокаина. Он заявляет, что это не его, что наркотик принадлежит кому-то другому. Вы случайно не знаете, кто мог его туда подложить? Может, это был один из тех, кому он доверял? Знакомый, друг, кто-нибудь, с кем…

– Убирайтесь! – завопила Мэкси.

Кубарем сбежав с лестницы и выскочив на ночную улицу, она стала лихорадочно махать рукой, пытаясь остановить такси.

«Друг? Знакомый? – Мысли так и скакали в ее воспаленном мозгу. – Кто-то спрятал кокаин в твоей квартире, куда даже меня ты никогда не приглашал. В квартире, где ты скрывался от всех, оберегая свою личную жизнь, словно это хрупкое сокровище, которое не выносит чужого взгляда. Боже, Джастин, кого ты называешь своими друзьями?Кто знает тебя лучше, чем я? Бедный, милый, потерянный ты мой… Как я старалась все это время не думать. Как гнала от себя дурные мысли. Ведь ты же этого хотел, хотел больше всего на свете, чтобы никто из нас ни о чем не думал, правда?»

…Да, лихорадочно продолжала думать Мэкси, вернувшись домой, тут уже ничем не поможешь. Она сняла трубку телефона, стоявшего на ночном столике, чтобы связаться с Лили и договориться насчет ее адвоката, поскольку те, которых могла незамедлительно раздобыть сама Мэкси, специализировались на одних разводах. Между тем Джастину срочно требовалась помощь со стороны самой квалифицированной юридической конторы, как раз одной из тех, чьими услугами пользовалась компания «Эмбервилл пабликейшнс». Кроме того, надо было уведомить мать, пусть и не раскрывая всей правды, прежде чем она завтра прочтет об аресте Джастина в газете.

– Ты представляешь, сколько сейчас времени? – ответил сонный голос Лили.

– Да, уже за полночь. Мне очень жаль тебя будить, но… произошло нечто такое… нет, мама, никтоне пострадал, тут другое. Арестован Джастин.

– Подожди, я возьму другую трубку, – прошептала Лили. Прошло несколько секунд, – прежде чем она смогла говорить. – Извини, я не хотела будить Каттера. Где сейчас Джастин?

– В тюрьме на «Уан Полис Плаза».

– В чем его обвиняют, Мэксим? В том, что он… приставал? – В тихом голосе Лили звучал неприкрытый ужас.

– Боже мой, мама!

– Я так долго этого боялась. Так что, за это или нет? Говори! – Лили почти умоляла.

– Нет, мама, не за это. Там какая-то страшная ошибка. Полиция утверждает, что у него в квартире нашли кокаин. Подозревают, что Джастин замешан в торговле наркотиками. Все это совершенно невероятно. Единственное, что мне удалось выяснить, это что он уверяет: кокаин ему кто-то подложил.

– Если он это говорит, значит, так и есть. – Чувствовалось, что Лили наконец успокоилась. – Джастин не лгун. И, конечно, наркотиками он не торгует. Я сейчас же позвоню Чарли Соломону. Он наверняка знает, что надо делать, чтобы опровергнуть обвинения. И первым делом мы утром заберем его из тюрьмы.

– Но, мама, Джастин больше всего на свете не хочет, чтобы о его деле хоть кто-то услышал, чтобы о нем пошли сплетни… Правда, там был репортер, и он меня сфотографировал… Ему было все известно о главном обвинении насчет наркотиков.

– Что ж, нам надо быть готовыми ко всему, – сокрушенно произнесла Лили: подобной глубины отчаяния в ее серебристом контральто Мэкси никогда раньше не слышала.

– Мама, я так за него боюсь. Бедный, несчастный Джастин! Он невиновен, я знаю. И почему это обязательно должно было произойти именно с ним? – уже задавая свой вопрос, она сознавала, как по-детски он звучит.

– Мэксим, дорогая, чего-то в этом роде я ждала уже давно. Тут нет вины Джастина, поверь мне. Это просто должно было произойти с ним. Постарайся успокоиться. Лучше Чарли Соломона на Манхэттене нет никого. Он все устроит. И слава богу, с нами Каттер. Спокойной ночи, Мэксим, и… спасибо тебе, дорогая. Спасибо за помощь.

Прежде чем будить Каттера, Лили позвонила Чарли Соломону, главному юрисконсульту «Эмбервилл пабликейшнс». Оказалось, что он еще не спит, а смотрит телевизор. Спокойно и обстоятельно она рассказала ему о случившемся, изложив все известные ей факты, и договорилась, что они встретятся утром на «Уан Полис Плаза».

После этого, подобрав путавшиеся под ногами полы халата, она прошла из гостиной в их общую с мужем спальню. Накануне у него был тяжелый день, и утром, она знала, ему надо рано вставать, чтобы ехать на деловой завтрак, но откладывать разговор дальше Лили уже не могла. Теперь, когда она успокоила Мэкси и поговорила накоротке с адвокатом, ей самой остро требовалось почувствовать его объятия и уверения, что все будет хорошо, что ей нечего беспокоиться, ибо она больше не одна – он перекладывает ее ношу на свои плечи.

Она поглядела на лицо мужа, и во сне столь же поражавшее изысканностью своих черт: расслабленные сейчас мускулы тонкого лица не меняли прекрасной благородно-аристократической лепки головы, а исчезли лишь темная настороженность взгляда и привычная осмотрительность матадора. Лили вздохнула в сладкой истоме. Даже в момент давно ожидаемой ею беды смотреть на это лицо доставляло ей несказанную радость.

Она нежно провела кончиками пальцев по его лбу. Перевернувшись во сне на другой бок, он попытался уйти от беспокоившего прикосновения, но Лили продолжала гладить лоб Капера, и он наконец вынырнул из глубин сна, ошалело моргая глазами.

– Что? Лили? Что-то случилось? – пробормотал он, толком еще не проснувшись.

– Вставай, дорогой! Мне нужна твоя помощь.

– Ты заболела, Лили? – встревоженный, он резко выпрямился.

– Нет, со мной все хорошо. Беда случилась с одним из детей, у одного из них неприятности.

– Мэкси? Что еще она выкинула?

– Нет, это Джастин, наш ребенок, Каттер. О боже, Каттер, обними меня, обними покрепче. Я так давно этого боялась, так давно, и вот это случилось. – И Лили бросилась мужу в объятия, стараясь найти убежище, чтобы укрыться от обрушевшегося несчастья. Он обнял ее и, целуя в макушку, попытался утешить, но вскоре отстранил – ему необходимо было видеть теперь ее лицо.

– Рассказывай, Лили. Что с Джастином? Бога ради, что там с ним стряслось?

– Его арестовали. Полиция обыскала квартиру и нашла наркотики – кокаин. Он отвели его в тюрьму. Он звонил Мэкси, но сегодня вечером было уже слишком поздно что-нибудь предпринимать. Я переговорила с Чарли Соломоном, он обещает добиться его освобождения завтра же.

– Погоди минутку. Сколько там было кокаина?

– Мэкси точно не узнала. Они ей не хотели говорить. Сказали только, что «достаточно». Достаточно, чтобы заподозрить его в торговле наркотиками.

– Господи! – Каттер рывком спрыгнул с постели и, надев халат, затянул в талии пояс. – Господи, неужели ему не хватало денег! Разве можно дойти до такого идиотизма? Да я бы голыми руками задушил его!.. Значит, подозрение в торговле кокаином? Один из Эмбервиллов торгует кокаином! Да ты понимаешь всю глубину этого позора? Все равно как если бы…

– Постой! Но он же невиновен!Неужели ты считаешь, что он мог это сделать? Он не злодей, не преступник. Как ты смел о нем такое подумать! – Лили вся кипела от ярости. – Кто-то оставил наркотики у него на квартире, спрятал их там. Сам он об этом ничего не знал. Мэкси все выяснила.

– О Лили! Что, этот тупица не мог придумать ложь более правдоподобную?

– Так ты, значит, уверен, что это ложь? – Голос Лили зазвенел.

– Джастину есть что скрывать. Я понял это сразу, как только впервые его увидел. С первой минуты. Он никогда не был со мной откровенен. Ни со мной, ни с тобой, ни с кем из членов нашей семьи. Пропадает где-то целыми месяцами, ничего никому не говорит. Где у него квартира, мы тоже не знаем. Так это все и складывается одно к одному, Лили. А теперь нам еще расхлебывать всю эту дрянь. Бродяга проклятый. Мало ему его богатства, дивидендов и положенных на его имя сумм в банке, захотелось подзаработать на кокаине – так еще и попался, сопляк…

Лили в ужасе глядела на Каттера, мерившего шагами спальню и бросавшего слова, казавшиеся ей камнями.

– Каттер, выслушай меня. – Она постаралась унять дрожь в голосе. – Ты не знаешь Джастина, но все равно ты обязан понять: он никогда, слышишь, никогда не сделает чего-нибудь во вред другим – только себе самому. К несчастью, среди его знакомых есть люди, которые способны спрятать в его доме наркотики. Когда я убедилась, что вы не уживаетесь друг с другом и что ты не хочешь делать никаких усилий, чтобы узнать его получше – твоего собственного сына,Каттер! – то подумала: наверное, ты знаешь или догадываешься… в общем, инстинкт тебе подсказал, что он гомосексуалист. И, может быть, ты даже странным образом винишь себя за это, думая, что…

– Гомосексуалист?! – Голос Каттера осекся.

В комнате воцарилось гробовое молчание: казалось, что выкрикнутое слово отскакивает от одной стены к другой и бумерангом возвращается обратно, так велико было изумление Каттера. Не меньше поразилась и Лили: так, значит, он не знал,даже, возможно, не хотел задумываться над тем скрытным образом жизни, который вел его сын, не желал задавать себе лишних вопросов.

– Не может он быть гомосексуалистом, Лили! Это невозможно! – наконец резко прервал молчание Каттер.

– Но ведь ты готов был поверить, что он торгует наркотиками. У тебя и сомнений не возникло. Так почему же ты не хочешь поверить в его гомосексуальность?

– Мой сын – педик! Никогда, ни за что! Если бы речь шла о Тоби… Но не о моемсыне! Дьявол, Лили! Я всегда был против того, чтобы ты рожала его. Но ты настояла! Ты хотела – и получила! Лучше бы уж он не появлялся на свет!

– Что? «Не появлялся на свет»?! – Повторяя эти страшные слова, Лили в упор взглянула на мужа. Каттер увидел перекошенное от ярости лицо женщины, лицо, которое он не смог бы представить себе и в страшном сне. Лицо женщины, готовой вцепиться ему в глотку, в котором не оставалось ничего, кроме злобы.

Быстро приблизившись к Лили и преодолев сопротивление жены, он крепко обнял ее.

– Лили, Лили, любимая. Прости! Господи, не знаю, как это у меня вырвалось! Я совсем не хотел ничего такого говорить. Ни слова. Просто затмение нашло какое-то. Когда ты сказала насчет его гомосексуализма, это был шок. Такие вещи… для меня… это ужасно. Ничего не могу с собой поделать. Я же их ненавижу. Во мне это слишком глубоко сидит. Отсюда моя реакция. Пойми, ты тут ни при чем, я один виноват. Иногда в такие минуты говоришь то, чего потом сам стыдишься. Лили, поверь, я рад, что у нас есть сын. Рад по-настоящему. О, моя Лили! – Он почувствовал, как она обмякла у него б руках, услышал тихие всхлипывания. – Ну, все в порядке, дорогая? Я люблю тебя, люблю. Ну скажи, что ты меня простила. Нам обоим нужно что-нибудь выпить. Пойду принесу. Тогда и поговорим, обсудим, что можно сделать, чтобы помочь бедному мальчику, что я могу сделать для своего сына.

Спускаясь по лестнице в бар, Каттер проклинал себя за глупость. Позволить своему языку болтать в присутствии женщины! Да как бы ни был он тогда взбешен, оправдания ему нет и быть не может. С первой же минуты свонх отношений с Лили он приучил ее оставаться в его безраздельной власти, с тем чтобы делать с ней все, что ему вздумается. И теперь, раз он задумал разрушить журнальную империю Эмбервиллоз, полное доверие Лили было для него особенно необходимо. Да, он добился от нее прекращения выхода трех журналов, но оставалось еще семь, и их предстояло смешать с грязью, насколько возможно. А сейчас он чуть не провалил все дело! Такого больше не повторится, поклялся он самому себе, вернувшись в спальню с двумя рюмками. Даже если ради этого ему придется спасать этого ублюдка Джастина, этого гнусного педика. Недаром же он его всегда ненавидел: сейчас ему наконец стало ясно почему.

Глава 22

Утром, когда приходится ехать на завтрак, на углу Парк-авеню и Шестьдесят первой улицы вы наверняка попадете в уличный затор. Это и неудивительно: здесь, перед гостиницей «Ридженси», полиция разрешает стоянку в три ряда, а бедные таксисты вынуждены протискиваться друг за другом, как сквозь строй, проезжая мимо этой дорогой, но в общем-то ничем не примечательной гостиницы. Совершенно непонятно, почему ее ресторан сделался самым популярным на Манхэттене местом для деловых встреч, где за кофе и тостами решалась не одна крупная сделка. Добираться до «Плазы» слишком далеко, до «Карлайла» в верхней части Манхэттена тоже; «Уолдорф» расположена в восточной половине, а «Плаза Атене» лишь недавно построена. Так вот и получилось, что «Ридженси» выпала честь встречать у себя за завтраком таких людей, как Тиш, Рохатин, Ньюхаус или Сульц-бергер, которые за один утренний час успевают зачастую добиться большего, чем за весь последующий день. Завтракать в буквальном смысле слова сюда никто не приходит – разве что покажется парочка приезжих провинциалов, остановившихся в гостинице туристов, не желающих дожидаться, пока их обслужат в номере.

Каттер Эмбервилл в качестве завсегдатая, знавшего кому и сколько требуется дать чаевых (не слишком много, чтобы не выглядеть неуверенным, но и не слишком мало, чтобы все же выглядеть достойным), сумел добиться для себя второго столика справа у окна, выходившего на Шестьдесят первую улицу. Впервые он зарезервировал это место три года назад, когда вернулся из Англии: столик устраивал его главным образом потому, что за ним можно сидеть спиной к стене. Каттер просто не понимал, как это люди соглашаются занимать места в центре зала, где они оказываются выставленными напоказ. Тем более что в «Ридженси» избежать этого было бы невозможно, поскольку здесь всегда кто-то пытался или понравиться, или поддержать уже завязавшиеся связи. Но зачем, спрашивается, быть до такой степени на виду? Каттер специально прибыл на несколько минут раньше, чем его гость, Леонард Уайлдер из «ЮБК», с самого начала предстоящего разговора подсознательно стремясь выступать в роли хозяина положения: Все его мысли были сейчас сфокусированы на этом человеке, который должен был вот-вот появиться. Он старался не думать о Лили, которая уже отправилась на встречу с адвокатом, чтобы вызволить Джастина из тюрьмы.

Леонард Уайлдер славился среди коллег своей нетерпеливостью: он носил две пары часов и постоянно сверял по ним время; как правило, он начинал утро не с одного делового завтрака, а с двух – первый в восемь, а второй часом позже, и при этом не прикасался к завтраку ни в восемь, ни в девять. Он был слишком большим босом, чтобы думать о приличиях, о взаимных расшаркиваниях, к каким обычно прибегают представители корпораций, словно танцуют менуэт на светском рауте. Любимая его фраза была: «Кончайте треп, ваше последнее слово?»

При появлении Уайлдера, сопровождаемого метрдолем, Каттер привстал.

– Счастлив встретиться с вами, мистер Уайлдер, – произнес он, пожимая руку своего гостя. – Особенно учитывая, что вы нашли время выбраться на завтрак практически сразу же. Вчера вечером мы с женой смотрели ваше телешоу «Рэгтайм спешиал» с огромным удовольствием – замечательное зрелище!

– Да, ничего получилось. Неплохо, – Уайлдер по обыкновению ответил как выстрелил. Он внимательно изучал меню, сохраняя, правда, скептический вид.

– Я лично начну со свежей клубники, Генри. А мистер Уайлдер… что, никаких закусок? Так, потом овсяная каша со свежими сливками. Теперь посмотрим дальше… ах да, гречишные оладьи с канадским беконом. И чтоб бекон был нежирным и поджарен до хруста. Напомните шефу, что оладьи должны быть тоже свежие – и прямо со сковороды. – Закончив, он обернулся к Уайлдеру: – На вашем месте я бы заказал то же самое. Нет? Дело в том, что они тут каждое утро жарят оладьи, а потом просто подогревают их на пару… совсем не тот вкус. Шеф уже знает, что я этого не люблю, и мне подают свежеизжаренные. – При этих словах Уайлдер насмешливо хрюкнул, а Каттер продолжал: – И горячий кофе. Только действительно горячий. Можно принести прямо сейчас. Так, что вы будете брать, мистер Уайлдер? Один кофе? Не знаю, наверно, во мне слишком глубоко сидят привычки человека с Западного побережья, но если я как следует не позавтракаю, то потом днем моя продуктивность будет вдвое меньше. И на одном кофе… Вы уверены, что больше ничего не хотите? Хорошо. Генри, мистеру Уайлдеру только кофе.

Леонард Уайлдер с завистью взглянул на узкую талию Каттера. Тот перехватил его взгляд.

– Завтракайте – как богач, обедайте – как нищий. Я всю жизнь следую этому совету. Впрочем, одной диеты еще недостаточно, нужно поддерживать и свою физическую форму. Мы с женой активно занимаемся спортом по уик-эндам, дома у нас оборудован гимнастический зал, так что мы имеем возможность разминаться каждый день. А вы какие упражнения предпочитаете?

– Хожу пешком на работу.

– О, с ходьбой действительно мало что сравнится, – сразу же подхватил Каттер, – но мне, однако, кажется, что не все мышцы тела при ходьбе получают достаточную нагрузку. Тут нужен бег, но бегать в этом городе могут лишь одни самоубийцы. Вас наверняка сшибет первое же такси…

Откинувшись на спинку стула, он пригубил кофе и тут же подозвал официанта:

– Молодой человек, это нельзя считать горячим. Будьте добры, принесите другой кофейник – и чашки. И второй кофейник заберите тоже. Кофе едва теплый.

Леонард Уайлдер заскрежетал зубами и нетерпеливо взглянул на свои часы – сперва одни, потом другие. Каттер расслабился и стал спокойно ждать, когда подадут кофе.

– Я знал вашего брата, – неожиданно заявил Уайлдер. – Замечательный был человек.

– Нам всем так его не хватает, – вздохнул Каттер. – Это такая потеря.

– Один управлял всей махиной. И как! А что у вас там сейчас, полная неразбериха?

– Знаете, мистер Уайлдер, – благодушно хохотнул Каттер, – такое не редкость для частной корпорации. Нам с вами известно немало примеров, когда глава дела умирает и все сразу же расползается по швам. К счастью, «Эмбервилл пабликейшнс» подобная участь не грозит. Генри, эта клубника не спелая. Пожалуйста, заберите ее и принесите компот из консервированных фруктов. – Каттер снова обернулся к Уайлдеру: – С этими фруктами одна беда в межсезонье. Никогда не знаешь, что тебе принесут. В это время, правда, обычно бывает неплохая привозная клубника – из Израиля или Алжира. Но та, что подали сегодня, явно никуда не годится.

– Значит, «Эмбервилл» в полном порядке?

– Фактически наши доходы в этом году даже увеличатся. И весьма ощутимо. Моему брату доставляло удовольствие возиться с журналами, а доходами он перестал интересоваться уже давно. Его страстью было затевать все новые и новые издания, он отдавал им все свое время, чтобы поставить их на ноги. А это, сами знаете, недешево обходится. И потом всегда рискуешь. Когда жена в качестве главного держателя акций попросила меня вести ее дела, я решил свести убытки до минимума. Боюсь, мне пришлось принять не очень-то популярные решения – никто ведь не любит терять работу. Но все обернулось к лучшему. Генри, – сказал Каттер метрдотелю, – официант может забрать фрукты. – И он снова обратился к Уайлдеру: – Так вы не надумали все-таки отведать каши? Ее здесь особенно хорошо готовят. Нет? Генри, – снова попросил он метрдотеля, – пусть принесут еще один кувшинчик со сливками. Этот почему-то неполный.

И Каттер с аппетитом принялся за дымящуюся кашу, сдабривая ее изрядным куском масла и умеренно посыпая сахаром.

– А, так доходы поднялись, вы говорите?

– Несомненно. В каждом из оставшихся журналов возросли поступления от рекламы, а это, как вам известно, основной источник доходов.

– «Возросли». В частной компании это может означать все, что угодно, – возразил Уайлдер, подавляя желание сверить время по своим часам.

– Я не выдам особой тайны, если скажу вам, мистер Уайлдер, что речь идет о четырнадцати-пятнадцати процентах как минимум.

– Хм-м… Неплохо.

– Да, мы тоже весьма удовлетворены состоянием дел. С одной стороны. А с другой – Лили, моя жена, родилась в Англии. И ей очень-очень хотелось бы туда выбираться. Между тем она вынуждена чуть не тридцать лет торчать здесь, на Манхэттене, не считая краткосрочных наездов в Европу, когда Зэкари отправлялся в командировку. Она еще не старый человек и имеет право на то, чтобы больше времени проводить за границей. Охота, театр… и все такое прочее. Лили говорит, что жизнь – это не только дела, связанные с выпуском журналов. Вы женаты, мистер Уайлдер?

– Зовите меня просто Леонард. Да, женат, уже четверть века. Так, говорите, четырнадцать или даже пятнадцать процентов, так, Каттер?

– Совершенно верно. Спасибо, Генри, – поблагодарил Каттер метра. – Они выглядят замечательно.

Леонард Уайлдер беспокойно заерзал. Он безнадежно опаздывал к девятичасовому завтраку, а Каттер только приступал к своим гречишным оладьям.

– Можно привести какие-то круглые цифры? – спросил он.

– Круглые? – Каттер полил оладьи кленовым сиропом. – Почему бы и нет. Раз вы просите, я готов. Что-нибудь порядка ста семидесяти миллионов до уплаты налогов.

– «Порядка»? Но в какую сторону? Большую или меньшую?

– Я не любитель преувеличений, Леонард, но, честно говоря, мы ожидаем более высоких прибылей. Конечно, остается еще кое-какой балласт, откоторого предстоит избавиться.

– Компания будет продаваться, Каттер? Вы поэтому и звонили?

– Да. В общем-то, такая вероятность существует. Как я уже сказал, жена моя мечтает о переменах в нашей жизни, и она их заслужила. Я упрашиваю ее обождать с принятием решения, не спешить без нужды, но в воздухе уже повеяло весной, а Лили всегда была женщиной импульсивной.

– Значит, продается!

– Я не хотел бы связывать себя конкретным обещанием… но все возможно. Вполне возможно. За соответствующую цену.

– Естественно.

– Вот: к примеру, Билл Зифф и его компания. – Каттер неторопливо «жевал» слова, чередуя их с оладьями. – Только что он заключил весьма, на мой взгляд, интересную сделку. Прошу прощения, Леонард, что мне приходится упоминать вашего конкурента, компанию «Си-Би-Эс», но она недавно приобрела у него двенадцать журналов за триста шестьдесят два миллиона долларов. Среди них такие, как «Популярная фотография» и «Яхты». Потом он продал им еще двенадцать специальных изданий Мердока, скажем «Аэрокосмос» или «Отели и курорты», за триста пятьдесят миллионов. Всего, таким образом, двадцать четыре журнала. У нас в количественном отношении их меньше. Всего шесть. Зато каждый считается ведущим в своей сфере, задает тон. Не журналы, а классика, Леонард. «Би-Би» пока оставим в покое – это эксперимент, результат которого пока не определился. Но все другие приносят доходы, куда большие, чем у Зиффа. Гораздо, гораздо большие. Так что вы, надеюсь, отдаете себе отчет, о каких суммах может идти речь. Без сомнения, где-то в районе миллиарда. Генри, – обратился он к подошедшему метру, – еще горячего кофе.

– «ЮБК» не испытывает нехватки наличных средств, Каттер. Деньги для нас не проблема. С кем-нибудь еще вы вели переговоры? – требовательно спросил Уайлдер, окончательно отказавшись от второго делового свидания.

– Нет. Пока нет. Лили впервые заговорила со мной об этом всего несколько недель назад. Особых причин для спешки я не вижу. Предпочитаю дать новым идеям время вызреть, сформироваться. Всему свой срок – и чтоб никаких поздних сожалений.

– Каттер, скажу сразу: я не любитель играть в игрушки. Дело меня интересует. К журналам присматриваюсь уже несколько лет. «Эмбервилл» мне всегда нравилась. В исполнительном комитете у меня трое. Они могут повести за собой все правление. За них я ручаюсь. Мое условие: обещайте не говорить ни с кем, пока мы не обсудим все это у себя.

– Условие вполне приемлемое, учитывая, что я ведь не спешу. Кстати, наш ближайший балансовый отчет поступит месяца через три. Уверен, его показатели будут значительно выше, так что я предпочел бы дождаться этого момента. Если к тому времени Лили не передумает, тогда смогут приступить к работе ваши ревизоры, с тем чтобы сделать самостоятельно выводы.

– Три месяца… вы уверены, что надо так долго ждать? Мы ведь можем начать значительно раньше.

– Уверен, Леонард. Но за это время нам ничего не мешает встретиться за ужином вместе с женами, не так ли? Я просто обязан угостить вас хоть чем-то, что придется вам по вкусу. После того как вы отказались от этого восхитительного завтрака…

– Кто-нибудь еще об этом знает? – настороженно спросил Тоби, проводя пальцами по животу Инди.

– А ты не мог бы выражаться яснее? – томно ответила она, как бы выплывая из того сияющего шара радости, где она теперь постоянно пребывала, и чувствуя несказанное блаженство уже при самом звуке его голоса.

– Этот малюсенький рубец, справа от твоего очаровательного пупка.

– Аппендицит. Мне тогда было восемь. Об этом не знает даже Барбара Уолтерс. [52]52
  Известная американская тележурналистка, интервьюирующая знаменитостей.


[Закрыть]Но вообще-то она никогда меня не расспрашивала.

– Так, сто семнадцатая интимная деталь, известная только мне. Разные уши. Нос скошен вправо, никто не замечает, но я-то знаю. Прямым его не назовешь. Ресницы на левом глазу тоньше, чем на правом. И, соответственно, под левой мышкой меньше волос, чем под правой, как ни выбривай, все равно видно. Маленькая родинка под лобковыми волосами с левой стороны.

– Тоби!

– Но ты не виновата, что не во всем совершенна. В рекламных проспектах утверждается, правда, другое, но, Боже праведный, описание обнаруженных мною дефектов заняло бы целую книгу, а я ведь только приступил к исследованиям. Что касается вкуса, то позвольте вам заметить, юная леди, что на вкус вы сегодня одна, завтра другая. Между тем мужчины предпочитают, чтобы у их избранниц было хоть чуточку постоянства.

– «Избранниц»? Значит, я твоя избранница? – Инди понимала, что ей не следует задавать этого вопроса, но не смогла удержаться.

– На данный момент. Единственная в этот единственный момент. Но ты знаешь мои чувства… я никогда…

– Не продолжай, пощади меня! – перебила Инди. – Я доскажу сама: «Никогда не связывал себя обещаниями». Трус! Отвратительный, жалкий трус! Сколько же вас таких: считают у женщины волоски между ног, а сами ничего ей не обещают! И не стыдно?

– Я их там никогда не считал, я только под мышкой.

– Это все равно, и ты прекрасно знаешь. И как женщины на таких нападают. Почему тебе можно заставить меня влюбиться, а самому не отвечать на мою любовь?

– Как не отвечать? – тихо произнес Тоби. – Ты знаешь, что это неправда. Я полюбил тебя еще пять месяцев назад, Когда ты облила меня на вечеринке, чтобы привлечь к себе внимание. Но связывать себя обещанием – это уже совсем другое.

– Не знаю. Там, где я родилась, если ты кого любишь и тебя любят и нет причин, почему нельзя надеяться, что эта любовь навсегда, то вполне логично, что связывают себя обещанием как-то оформить свои отношения… словом, женятся, – проговорила Инди с той же упрямой настойчивостью, с какой почти каждый уик-энд прилетала из Лос-Анджелеса в Нью-Йорк с тех пор, как встретила Тоби. Мало-помалу она перетаскала в его платяные шкафы чуть не половину своего гардероба; даже кровать, на которой они сейчас лежали, была застелена ее собственными льняными простынями ручной глажки.

– Но разве женитьба не остается открытым вопросом, если с начала мира так уж повелось, что «те, кто связан семейными узами, стремятся их порвать, а те, кто не связан, наоборот, стремятся их завязать».

Разъяренная, Инди села на кровати:

– Что, ты еще будешь цитировать Эмерсона мне?Подонок, это же я придумала его цитировать, чтоб ты знал!

– Мы все цитируем по необходимости, по склонности к цитатам и для собственного удовольствия, – продекламировал Тоби с типично эмерсоновским достоинством.

– Ах так это Мэкси! Только она могла рассказать тебе, как я терзала ее Эмерсоном, признайся?

– Может, мимоходом она и упоминала это как пример девического обожания.

– Значит, вы с ней меня обсуждали?

– Естественно. Не в характере Мэкси было бы хранить благоразумное молчание, когда брат влюбился в ее лучшую подругу.

– Ну и что она думает?

– Думает, что мне самому надо принять решение.

– Ничего себе «лучшая подруга», – бросила Инди с горечью. – Не бери трубку, – попросила она Тоби, вздрогнув от резкого телефонного звонка.

– Но это может быть один из моих управляющих, – вздохнул Тоби. Ресторанный бизнес, увы, не знает она. И он поднял трубку стоявшего на ночном столике телефона, подержал около уха и тут же сердито и резко опустил.

– Не он? – встревожилась Инди.

– Боюсь, что нет, дорогая. Это снова твой «самый большой поклонник». Уму непостижимо! Телефон не значится в справочнике, и к тому же я только в прошлом месяце поменял номер.

– О, Тоби! Мне так неприятно. Но это сумасшедший, поверь. Он пишет мне трижды в неделю и звонит по междугородному. Секретарша всегда отвечает, что я занята. Прости его, такова цена славы.

Выключив телефон, Тоби повернулся к Инди.

– Послушай, любовь моя, ты действительно обладаешь завидной способностью прятаться от реальности, – продолжил он прерванный звонком разговор. – Давай взглянем равде в лицо. Я слепой, и не будем притворяться.

– Ничего ты не слепой, – упрямо возразила Инди. – Кое-что ты можешь видеть. Ты ведь сам говорил мне, что поле зрения у тебя менее пяти градусов. Это же все-таки кое-что.

– Ничего себе «кое-что», если нормальная величина – сто сорок градусов в каждом глазу. А мои пять складываются из кусочков, один тут, другой там, которые еще остались в сетчатке». Она вся иссечена, ее нет. То, что я вижу, еще не темнота, но мерцание, реальность, которая то исчезает, то возникает вновь, реальность, не имеющая ни цвета, ни границ, ни постоянства. И ведь будет еще хуже, во всяком случае, не лучше. И никакой надежды, никакого избавления.

– Но ты прошел специальный курс в «Сент-Поле»! Ты многому там научился. И конечно, многому еще до того, когда ты видел лучше… ведь целых двадцать пять лет ты видел! Ты сам мне говорил, что у тебя осталась масса всяких опознавательных знаков и тысячи воспоминаний, которые помогают тебе воссоздавать картину и распознавать окружающее. Это ведь не то же самое, что родиться слепым. И потом, какое значение имеют все эти градусы, когда ты можешь вести себя как зрячий? Когда ты можешь работать! Какое все это имеет отношение к нам обоим? Что с того, что ты меня не видел? Зато когда я состарюсь, покроюсь морщинами и потеряю свою привлекательность, тебе не придется страдать. Ты же любишь меня не за мою красоту. Понимаешь ли ты, как это мне важно? Ведь, кроме Мэкси, ты единственный на свете человек, чьи чувства не вызваны только моей внешностью. Ты – единственный, кому я могу по-настоящему верить, кому я нравлюсь как женщина, а не как актриса. Ну что, разве это не уникально? Скажи, я ведь права?

– Права-то права, но до известного предела. Вряд ли я могу считать справедливым, что тебе приходится влезать в мои проблемы.