Текст книги "Я покорю Манхэттен"
Автор книги: Джудит Крэнц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)
– Зачем понадобилось давать Каттеру бой? Ведь если все пойдет, как он задумал, единственное, что грозит лично тебе, это что ты станешь еще богаче, чем сегодня. – В голосе Пэвки звучало предупреждение: да, Мэкси, ты. выросла, но до Каттера тебе еще расти и расти. Особенно при его нынешнем влиянии на Лили. – Я знаю, ты его не выносишь, но это еще не причина, чтобы бросаться в бой.
– Поверь, никакой вендетты нет и в помине. Все, что я делаю, Пэвка, я делаю ради своего отца, – просто ответила Мэксн. – Я поступаю так, потому что любила его больше всех на свете, а это единственный способ, каким я могу показать, как много он для меня значил – и значит.
– Что ж, в таком случае я также сделаю все, что в моих силах. Ради моего дорогого друга, твоего отца.
Мэкси позвонила своим финансистам прямо из офиса Пэвки и договорила о встрече с Лестером Мейполом из банка «Мейпол энд Мейпол», который был ее личным консультантом еще с тех пор, как она получила юридическое право пользоваться положенными на ее имя деньгами. По пути Мэкси на сей раз думала о деньгах. Обычно об этом предмете она размышляла крайне редко. Деньги были для нее столь же естественны, как дыхание или осязание. Мать говорила сейчас о ста миллионах долларов, ио Мэкси, честно говоря, не видела, зачем ей нужны эти бешеные деньги, которые и представить-то себе трудно: ведь она и без того имеет все, что хочет. Новые миллионы только создадут новые проблемы. Сейчас она богата, но не замечает этого, как не замечаешь, что у тебя десять пальцев на руках и столько же на ногах. А эти сто миллионов – все равно что вторая голова на плечах: что с нею делать?
В сущности, она родилась уже богатой, размышляла Мэкси, пока ее голубой лимузин, подобно змее, ввинчивался в плотный поток машин, росла богатой, и когда вынуждена была погрузиться в бедность, вернее, делать вид, что погружается, живя с Рокко, ей это пришлось явно не по душе, так что она просто приняла соответствующие меры, чтобы перестать быть бедной. Все равно что сбросить неудобные новые башмаки, которые по необходимости служили тебе во время пешеходной прогулки: Мэкси точно так же сбросила с себя давящие оковы бедности, вернувшись в привычную обстановку богатства, которая с радостью приняла беглянку. Конечно, ее отлучка и пребывание в роли сперва юной жены, а затем и матери не могли не сказаться на ее поведении: она до конца так и не погрузилась в мир интересов богатой молодой женщины, глупых дебютанток и хищных искателей богатых невест; ей оставался чуждым и вариант идеального замужества, с последующей покупкой загородного дома, собак и лошадей. Ее положение, как она считала, скорее подпадало под категорию «взбалмошной богатой наследницы», как это именовалось в ночных фильмах по ТВ.
Хотя «Би-Би» и научил ее экономии, опыт этот никак не сказался на ее собственном транжирстве. Безликие клерки в банке Лестера Мейпола по-прежнему оплачивали ее счета, и, поскольку никаких возражений от них не поступало, она продолжала считать, что денег у нее достаточно, чтобы и впредь поддерживать тот уровень жизни, к которому она привыкла: оплачивать роскошное жилье, путешествия, прислугу, готовившую, гладившую белье и убиравшую квартиру; шофера, всегда находившего в ее распоряжении, гараж, бесконечные приемы, заказы в цветочном магазине – дважды в неделю доставленные на дом цветы заменяли старые в каждой из комнат; гардероб, обновлявшийся каждый сезон, пока не сошла мода, чтобы потом забыть о нем, и, наконец, горы драгоценностей, на которые с началом выхода «Би-Би» у нее, правда, совсем не оставалось времени. Да еще Анжелика. Конечно, Рокко оплачивал половину стоимости ее туалетов и обучения в частных школах, потому что сам на этом настоял, так что содержание Анжелики обходилось ей недорого: где-то посредине между расходами на еду и цветы. При этом дочь была для нее более необходима, чем первая, и более прекрасна, чем вторые. А ее коллекции, напомнила себе Мэкси? Антиквариат, шкатулки, старинное серебро… Часть этих вещей пришлось даже отдать на хранение – в «Трамп-Тауэр», куда она переехала из района Восточных Шестидесятых улиц, для них попросту не оказалось места.
Интересно, продолжала она свои раздумья, что делают с той частью денег, которую она при всем своем желании не могла потратить на себя? Вкладывают в акции или облигации? Играют на бирже или предпочитают не рисковать и скупают ценные бумаги, действуя наверняка? Она совершенно ничего не смыслила в такого рода делах, и заниматься ими ей не было необходимости. Для этого был «Мейпол», которому она платила. Как бы то ни было, но денег у нее должна быть целая куча. А человек, у которого столько денег, всегда может достать их еще больше, это известно каждому.
Лестер Мейпол посмотрел на Мэкси, как будто это был гибрид русалки и грифона – мифическое создание, неожиданно представшее перед ним во плоти и к тому же обрушившее на него град вопросов. Вопросов, вообще-то совершенно логичных, если бы не одно обстоятельство: Мэксим Эмбервилл всегда тратила сполна все свои деньги – как те, что были в свое время положены отцом на ее имя, так и те, что полагались ей в качестве дивидендов от ее доли в «Эмбервилл пабликейшнс». Да, она не выходила за пределы того, что ей причиталось, но не более того. Между тем она почему-то считала, что у нее оставались какие-то излишки, хотя на ежемесячно присылаемых ей счетах ясно значилось, что дебет и кредит сходятся.
– Почему же вы меня не предупредили, мистер Мейпол? – протестующе заявила Мэкси, все еще не веря своему банкиру, но уже начиная сердиться.
– Мы всего лишь считаем ваши деньги, а не бережем их, мисс Эмбервилл, – ответил Лестер. – Получаем переводы, оплачиваем счета. Нам и в голову не приходило, что вы не знаете о том, что сумма ваших расходов полностью совпадает с доходами. Наше дело следить, чтобы первые не превышали вторые – вот и все. Вы никогда не выражали интереса к вопросам инвестиций ваших капиталов, иначе мы бы вам сказали, что вкладывать вам попросту нечего. Имеющиеся у вас предметы искусства, квартира, драгоценности – это, безусловно, ваши активы. Но что касается всех остальных средств… – И он выразительно помахал рукой.
– Я их пустила по ветру?
– О, не будьте к себе чересчур строги. Ведь реставрация замка Киркгордона действительно обошлась вам почти в три миллиона долларов…
– Лэдди Киркгордон продал буквально все, кроме кровати, чтобы выплатить налог на наследство… и самое меньшее, что я могла для него сделать… в замке не было даже центрального отопления, вообще никакого не было, – попыталась объяснить Мэкси, живо вспоминая холодные годы в замке своего титулованного мужа.
– А в Монте-Карло, – продолжал Лестер, – у вас украли жемчуга… причем дважды. Две двойные нитки стоили почти девятьсот тысяч долларов, а страховки у вас не было. Оба раза вы ведь покупали новые.
– Вообще-то это было не в Монте-Карло. Там-то полиция нашла бы их в два счета. А украли их пираты… з открытом море… Может, и не пираты, но мне так показалось. Застраховать я их не могла, мистер Мейпол. Жена Денниса Брэйди, даже такая временная, как я, не пользуется кредитом доверия у тех, кто занимается этими делами. И я их понимаю. Но что мне было делать? Должны же у невесты быть жемчуга? – с негодованием воскликнула Мэкси, считавшая, что если уж не на бриллианты, то, по крайней мере, на жемчуга она имеет право.
– Ну и в довершение всего вы как-никак входите в категорию лиц, облагаемых самыми высокими в стране налогами. Добавьте сюда огромные суммы, которые вы жертвуете на благотворительность, а также несколько состояний, потерянных вами в казино… – Банкир кашлянул с едва заметным неодобрением.
– Знаете, как приятно играть! Но кто же в здравом уме может рассчитывать на выигрыш? – пояснила Мэкси.
– Я тоже, в общем, склонен так считать, – негромко заметил Лестер.
– Так что, денег нет совсем?
– Ну, так бы я вопрос не ставил. Вы по-прежнему весьма состоятельная молодая женщина. Владелица десяти процентов акций крупной компании. Так что вы вправе тратить свои деньги, как вам хочется.
– Еще бы! – прошипела Мэкси в ярости.
– Вы могли бы нанять специального человека, занимающегося недвижимостью.
– А разве сейчас не поздно?
– Боюсь, правда, что это надо было делать раньше. Но в июне мы узнаем насчет поступления очередных дивидендов. До этого вы доскрипите, если, конечно, уже не купили чего-нибудь, о чем мне неизвестно.
– А каких дивидендов вы ждете? – с неожиданно вспыхнувшей надеждой в голосе спросила Мэкси.
– Это будет зависеть от вашей матери. Она владеет конктрольным пакетом акций и в этом качестве имеет право определять размер дивидендов.
– Ну а ваши прогнозы на этот год, мистер Мейпол? Ладно, не берите в голову. Что я могу сделать со своими десятью процентами акций «Эмбервилл»? Я хотела бы получить под них деньги – и побольше.
– Продать их можно только вашей матери, – ответил Мейпол, недоумевая, что она не знает даже этого.
– Но это же все равно акции! – упрямо возразила Мэкси с таким видом, будто Мейпол мучает ее ради собственного удовольствия.
– Под них вам не дадут ни цента, мисс Эмбервилл.
– Так что, выходит, этих десяти процентов как бы и нет? Они не в счет?
– Пожалуйста, мисс Эмбервилл, не расстраивайтесь. Они есть, они существуют и принадлежат вам. Просто под них вам не одолжатденег – вот и все. Потому что их нельзя продать на сторону.
– То есть денег у меня нет, так?
– Можно сказать и так. Сейчас, по крайней мере, их нет. Я имею в виду наличные.
– Спасибо, мистер Мейпол. – И Мэкси исчезла, как будто рядом с ним ударила молния, оставив покрывшегося потом Лестера Мейпола в тревоге и смущении.
В самом деле, она не понимает разницы между деньгами и наличностью – и он, пытаясь объяснить ей это, сам вдруг перестал понимать. Лестер заглянул в бумажник: двадцать четыре доллара. Он вызвал секретаршу.
– Линда, – обратился он к ней, и сердце его подозрительно забилось. – Принесите-ка мой портфель ценных бумаг. И побыстрей. А потом отвезите чек в банк. Нет, мне просто нужны наличные, по пять долларов. Сейчас же!
Мэкси протиснулась сквозь толпу людей, теснившихся вокруг пианиста и скрипача, исполнявших «Голубое платье Алисы» в фойе «Трамп-Тауэр». Она не замечала ни восьмидесятифутового водопада, низвергавшегося с этой высоты на самой большой из трех возможных скоростей, ни стен и пола, выложенных устрично-розоватым или напоминавшим цвет спелого манго мрамором. Не взглянула она и на роскошные косматые пальмы, и на влюбленные парочки, целовавшиеся на эскалаторах. Мэкси решительно повернула вправо и вошла в первый же лифт, поднявший ее на административный этаж, где располагались офисы дирекции.
– Луиза, – обратилась она к приятной блондинке, вице-президенту «Трампа», – я могу заложить свою квартиру?
Луиза Саншайн ничуть не удивилась. Годы работы с беспокойным и непредсказуемым Трампом выработали у нее иммунитет к шоковым состояниям.
– Правление жилфонда обычно не расположено к такого рода операциям. А что, Мэкси, дорогая, вы надумали купить Пентагон?
– Да, что-то вроде этого. Дональд у себя?
– Для вас, Мэкси, всегда да. Подождите минутку – я просто проверю, не говорит ли он по телефону.
Мэкси в нетерпении обернулась к окну, и сердце ее тревожно заныло. Отсюда, с высоты, правда, гораздо меньшей, чем ее шестьдесят третий этаж, открывался вид, который она так любила: он был словно специально изобретен для того, чтобы заставлять людей любить или ненавидеть, вид города, который каждый воспринимает по-своему – как личное оскорбление, вызов или, наоборот, нечто такое, с чем лучше вообще не связываться. Никогда не был Нью-Йорк простогородом. Нет, он должен или целиком принадлежать тебе, или быть целиком вытеснен из твоего сознания. И нет на Манхэттене другого такого места, откуда бы город выглядел столь же захватывающе прекрасным, столь сказочно отрешенным от реальности.
– Проходите! – Неожиданное появление Луизы Саншайн заставило ее вздрогнуть.
Владелец «Башни» Дональд Трамп, блестящий, честолюбивый и удачливый молодой торговец недвижимостью, чью обезоруживающую искренность признавали даже его противники, немедленно поднялся при ее появлении.
– Ну, моя красавица, какие у вас проблемы?
– Мне нужны наличные – и немедленно.
– Такое бывает и в самых лучших семействах, – осклабился он.
– Вы можете продать мою квартиру, Дональд? Но на этой неделе?
– Погодите, Мэкси. Вы действительно убеждены, что хотите этого? – Теперь он выглядел уж совсем по-иному – абсолютно серьезным. – У меня ведь целый список желающих ее заполучить. Не считая моей, это самая большая и самая лучшая квартира во всей «Башне». И если вы сейчас с ней разделаетесь, то уже навсегда. Второй такой больше не будет.
В его озабоченности не было совершенно ничего напускного.
Часть квартир в доме поменяла своих хозяев, но в основном это касалось тех, для кого покупка квартиры с самого начала была формой вложения капитала. Мэкси же, любившая свою квартиру так же, как он свою, считала ее как бы частью самой себя, продолжением собственной жизни, так что для нее продажа – последняя жертва, которая могла вызываться лишь чревычайными обстоятельствами.
– И вы гарантируете, что я получу деньги на этой неделе?
– Мэкси, сколько денег вам надо? Может, есть другой способ…
– Точно не знаю. Но по крайней мере шесть миллионов долларов. Возможно, и больше.
– Ого! И так срочно? – Он помолчал и добавил: – Да, тогда другого выхода действительно нет. Но учтите, мне понадобится некоторое время, чтобы гарантировать вам наилучшие условия сделки. Впрочем, если вы согласны передать квартиру мне, я тут же выпишу вам чек на шесть миллионов. А потом, если я выручу за нее больше, думаю, так оно и будет, то по завершении сделки вы получите остальное.
– Где мне расписаться? – спросила Мэкси.
– Надеюсь, что жертва, на которую вы идете, стоит того, ради чего вы это делаете, – отозвался он, покачивая головой и доставая чековую книжку из ящика стола.
– Стоит, чтобы попытаться выиграть, Дональд. Даже если все сорвется. Дайте мне вашу ручку. Черт побери! И еще этого дерьмового «Клинекса»…
Глава 25
Когда после нескольких часов тщательного осмотра картин в Лувре, этой самой длинной картинной галереи в мире, Мэкси очутилась в самом дальнем конце огромного второго этажа, ею овладело мучительное чувство полной пресыщенности зрительными образами. Она знала, что стоит ей увидеть хотя бы еще один очередной шедевр – и ни в какой музей ее больше не выманишь. Однако до выхода ей еще предстояло не менее трехсот пятидесяти ярдов. Проблему она разрешила следующим образом: обратный путь она почти пробежала, насколько позволяли ей уставшие от долгого хождения ноги, пригнув голову так, что могла видеть разве только паркет. В поле ее бокового зрения не попадали даже рамы, не говоря уже о самих картинах. Таким вот образом она добралась до крылатой богини победы и спустилась по мраморным ступеням к входным дверям.
Примерно так же двигалась она сегодня по своей собственной – вернее, уже бывшей – квартире, направляясь прямо к телефону, стоявшему на тумбочке возле кровати (все еще еекровати), чтобы договориться с агентами «Сотбис», которые должны были прийти как можно быстрее для описи всех тех ценных предметов, которые можно будет выставить на ближайшем же аукционе, включая и те, что находились на хранении.
Теперь, подумала Мэкси, кладя трубку на место, она сидит уже на своей бывшей кровати: наверняка эта резная и позолоченная кровать в польском стиле восемнадцатого века с коронообразным пологом из расшитого шелка пойдет за приличную цену. А матрац? Она что, сидит тоже на бывшем матраце? Скорей всего, да, решила Мэкси, если матрацы, правда, выставляются на аукционах вместе с кроватями. Но уж лучше об этом не думать.
– Мэкси, – услышала она чей-то голос, – где ты?
– Здесь, в… спальне, – ответила Мэкси, неожиданно поймав себя на том, что не может произнести слово «своей».
На пороге выросла фигура Анжелики, разгоряченной после приключений очередного дня «загула».
– Ты еще не обнимала сегодня мамочку, по-моему, – слабым голосом проговорила Мэкси.
– Что-то непохоже, чтобы тебе были особенно нужны мои объятия, – заметила Анжелика, с опаской приближаясь к матери. – Похоже, тебе больше подойдет реанимационная палата. Может, надо сделать переливание крови. Ты слишком заработалась.
– Все же попробуй обнять меня, – посоветовала Мэкси, и Анжелика заключила ее в свои мощные, поистине атлетические объятия, сперва приподняв и несколько раз подкинув вверх, а затем повалившись вместе с матерью на кровать.
– Ну как, помогло? – спросила она, глядя на Мэкси в упор своими правдиво-беззащитными глазами.
– И очень. Спасибо, дорогая. У меня есть что тебе сказать. Не слишком, правда, приятное.
– Ты больна! – воскликнула Анжелика, присев на кровати.
– Нет, черт побери. Совсем нет. Я в отличной форме. Но мне только что пришлось продать квартиру. Так что жить здесь мы уже не сможем.
– Нет, ты все-таки больна!
– Клянусь, что нет. Чем угодно!
– Моей головой.
– Хорошо, клянусь твоей головой, что я, твоя мать, полностью здорова. Ты удовлетворена?
– Н-да. А зачем тогда продаешь квартиру? – с явным облегчением в голосе осведомилась Анжелика.
– Это длинная и запутанная история. Но в общем-то из-за того, что мне срочно нужны деньги.
Лицо Анжелики сморщилось: она никак не могла взять в толк слова, которых до сих пор от матери ей не приходилось слышать ни разу в жизни.
– Ты, значит, хочешь что-то купить? – наконец сообразила она.
– И да… и нет.
– Ма, – терпеливо, насколько она могла, попросила Анжелика, – я правда думаю, что будет лучше, если ты расскажешь мне все по порядку. Пусть это длинная история, но я постараюсь в ней разобраться. Я ведь уже не маленькая.
Когда Мэкси кончила говорить, Анжелика некоторое время сидела молча, оценивая ситуацию. Наконец она изрекла:
– Мне кажется, ты сделала то, что должена была сделать. Так оно в настоящей жизни и происходит. Сама эта история и есть настоящая жизнь. К тому же интересная. Может, и не очень приятная, но зато дает пищу для размышлений. Теперь решим практический вопрос: где мы будем жить? Я бы предпочла Колумбус-авеню, потому что это клевое место. Но ты, я знаю, не согласишься. И потом, мы ведь сейчас должны постараться жить бесплатно, правильно? Почему бы нам не напроситься тогда пожить у дяди Тоби? Это ничего не будет нам стоить, лишняя комната у него есть, а кормежка – сама знаешь! И ему, наверное, будет веселее. И еще, после школы я смогу заходить к тебе в «Би-Би» и делать там все, что тебе надо. Доставлять пакеты, отсылать письма или помогать в художественном отделе.
– Чтоб близконе подходила к этому отделу!
– А что, там змеи водятся? Хорошо-хорошо, не подойду, но почему я не могу заглянуть туда и чем-нибудь помочь.
– Нечего там никому помогать.
Мэкси оглянулась в поисках носового платка, которым она разжилась у Дональда Трампа, потому что такой обычной вещи, как «Клинекс», он при себе не имел, и, найдя его, постаралась вытереть увлажнившиеся глаза.
– И последнее, – заключила Анжелика. – Пусть ты считаешь, что я засоряю свой язык, но по моему глубокому убеждению, ма, Каттер – просто говнюк!
Мэкси обвела глазами комнату, ища то, что ей здесь знакомо. Брат принял ее и Анжелику весьма радушно, разместив их в двух небольших комнатах на четвертом, верхнем этаже своего длинного, но узкого кирпичного дома. Первый этаж был целиком отведен плавательному бассейну и кухне, второй занимала одна большая гостиная, третий – личные апартаменты самого Тоби. Вообще-то, Мэкси казалось, что Тоби предоставит им с Анжеликой большую запасную спальню рядом со спальней Тоби, но было это еще до того, как она обнаружила, что Тоби давно уже живет с Инди, которая прилетает к нему чуть ли не на каждый уик-энд. Все встроенные шкафы в спальне буквально ломились от вещей Инди и даже (о Господи, она и сюда его навезла) ее постельного белья. Ни за что на свете Мэкси не согласилась бы находиться на одном этаже с парочкой, пытавшейся создать для себя нечто вроде уютного гнездышка. Да и вообще, знай она раньше, что Инди проводит теперь столько времени на Манхэттене, она не стала бы набиваться к Тоби в гости, хотя он и настаивал, чтобы сестра с Анжеликой перебирались к нему.
Неужели, думала Мэкси сейчас, она считает себя, живя у Тоби, как бы ответственной за их поведение? Вряд ли. Скорей она ощущала себя воспитательницей в летнем лагере. Вот именно, летний лагерь. И она и Анжелика живут в таком месте, где обе они оказались вырванными из привычного окружения, спят на чужих койках. Единственное, что перекочевало сюда из их прежней жизни, – это несколько любимых чучел птиц, на чем настояла Анжелика, стопка ее учебников и две-три фотографии самой Мэкси в рамке. Что касается ее одежды, то она висела на громоздких металлических вешалках, поскольку встроенные шкафы оказались слишком узкими. Больше всего их нынешнее жилище напоминало Мэкси некий гибрид палатки в летнем лагере и тесной мастерской дизайнера.
Слава тебе, Господи, что она загодя успела купить весеннюю и летнюю одежду, пока еще могла себе это позволить, подумала она, глядя на развешанные вокруг костюмы и платья, занимавшие чуть не всю комнату. Как они сейчас ей кстати: ведь хорошая одежда так помогает во время деловых ленчей, где она должна перед лицом своих собеседников выглядеть и уверенной в себе, и небрежно спокойной, чтобы обхаживать своих потенциальных рекламодателей. К счастью для женщин – редакторов журналов мод, большинство фирмачей, как правило, посылают через своих представителей по связям с общественностью в виде «личного одолжения» многочисленные образцы одежды, из которых редактор всегда может выбрать подходящий – конечно же, по оптовой цене.
Впрочем, сегодня вечером, прикидывает Мэкси, ей можно особенно не беспокоиться: кашемировые галифе цвета слоновой кости от «Зорана» и его же шерстяной с шелком, в тон, пуловер до талии с рельефной резинкой и воротом «лодочкой». Ансамбль этот стоил безумно дорого, и его следовало носить на три размера больше. Мягкий кашемир нежен, как материнское молоко, да и достать его куда легче, подумалось Мэкси, пока она шнуровала тенниски. Ей не слишком хотелось, чтобы дождливая апрельская погода сменилась весенним теплом. Если бы она могла, то носила хоть по шесть кашемировых свитеров одновременно – пока не сумеет добиться победы над Каттером.
При мысли об этом Мэкси печально вздохнула: ведь и самая дорогая шерсть не в состоянии своим теплом растопить холод той тревоги, в которой она живет все последнее время. Сердце ее переполнилось невыразимой печалью, когда она подумала о дяде Нате и тете Минни. С ними бы она, как ни с кем другим, могла поделиться своими бедами, но после того, как дядя Нат скончался от инфаркта всего в пятьдесят с небольшим, Минни перебралась в Палм-Бич, где находилось фамильное поместье Лендауэров. Тревожить ее сейчас в этом прекрасном далеке запутанными делами, связанными с новым журналом, было бы сейчас неэтично, но, Господи, как не хватало ей сейчас их обоих.
Спустившись по лестнице, Мэкси остановилась у двери в кухню, одновременно служившую Тоби и столовой. Тоби как раз занимался готовкой, и оттуда доносился его голос:
– Это мясной рулет. Считай, что тебе повезло, если такое сооружение достанется тебе за столом самого шеф-повара.
Неужели он разговаривает сам с собой? Мэкси даже забеспокоилась: вроде бы он для этого еще не так стар. Предполагалось, что сегодня они будут ужинать вдвоем, посколько Анжелика была у Рокко, а Инди – в Голливуде. Мэкси не без любопытства заглянула в большую комнату, где орудовал Тоби. Несколько разбросанных там и сям изрядно потертых кожаных предметов одежды сразу подсказали ей, к кому обращается Тоби. Джастин!
Мэкси налетела на него как вихрь: все последние дни они вместе с Монти с утра до ночи занимались сметой очередных номеров «Би-Би» и не имела ни одной свободной минуты, чтобы пообщаться с Джастином.
– Я хотел преподнести тебе сюрприз, – признался Тоби, радуясь, что затея с приглашением брата удалась на славу!
– У тебя что, припасены и другие сюрпризы? – поинтересовалась Мэкси.
– Нет. Сегодня никого больше я не жду. Будем мы трое. Сдается мне, что в таком составе мы встречались за ужином, только когда были детьми, – ответил Тоби. – Потом я уехал учиться в колледж, ты вышла замуж… Всегда, если мы бывали вместе, вокруг нас находились другие люди – главным образом кто-нибудь из твоих мужей. Так что считай, что мы вспоминаем свое детство, поскольку все мы обожаем мясной рулет. И к тому же у нас есть еще кое-какие общие интересы.
– Как например? – тут же поспешила уточнить Мэкси.
– Будущее «Эмбервилл пабликейшнс», – выпалил Джастин. – Ты ведь не считаешь себя единственной, кого оно заботит?
– Конечно, нет.
– Но ты и не подумала обратиться к нам за помощью, Златокудрая, – упрекнул ее Тоби. – А тебе не кажется, что ты должна была бы это сделать, вместо того чтобы взять и продать свою квартиру, а теперь еще и спускать на аукцион все свои ценности?
– Нет, не кажется, – возразила Мэкси. – Это борьба, на которую решилась я – и только я. Более того, у меня отнюдь нет уверенности, что, одержи я победу, вы не будете разочарованы. Может, вам даже лучше получить каждому свою долю наличными, если сделка все же состоится. Вот об этом-то, мне кажется, я должнабыла с вами посоветоваться.
Как бы там ни было, но ты к нам не обращалась. И нас обоих это, мягко говоря, здорово разозлило. Так что сегодняшний ужин, если ты еще не поняла, это ловушка, в которую мы тебя заманили, – с улыбкой произнес Тоби, поливая рулет соусом из свежих помидоров с добавлением базилика.
– Да, я уже начала догадываться, что дело тут нечисто. Так что, вы не возражаете, если мама продаст компанию? Значит, вы за то, чтобы я подняла лапки кверху, закрыла «Би-Би» и, кончив шуметь по пустямкам, сделала вид, что все прекрасно?!
– Тоби, ты заметил, что у нее явная тенденция неадекватно на все реагировать? – обратился к брату Джастин.
– Раз уж ты сам об этом заговорил, то я бы сказал, ее главная беда в том, что она чересчур склонна делать поспешные выводы, – ответил Тоби.
– Я бы даже сказал, что она поспешно прыгает в воду, не поинтересовавшись, есть ли на борту судна спасательный круг, – уточнил Джастин.
– Не совсем так. Ее беда, что она путает себя с генералом де Голлем. Ну, знаешь, он вроде говорил: «L'Etat c'est moi». [53]53
«Государство – это я» (франц.).
[Закрыть]В общем, «Эмбервилл» – «c'est elle» [54]54
«Это она» (франц.).
[Закрыть]или что-то в этом духе.
– Это не де Голль, а Людовик IV говорил, – поправил брата Джастин. – Он тоже страдал манией величия, но это было так задолго до Революции, что его можно извинить, а Мэкси – никогда.
– Мне не кажется, что ваши сравнения так уж смешны, хотя вы оба очень собою довольны, – с раздражением заметила она.
– А главная беда Мэкси в том, что она даже не чувствует, когда люди хотят одолжить ей денег, – торжествующе произнес Тоби.
– Ах вот оно что. Да чтоб я к вам за деньгами обращалась – не бывать этому!У вас своя жизнь, свои дела, и с чего это вдруг мне ожидать, что вы станете одалживать свои деньги на что-то, что касается только одного моего решения? Я хочу дать моему журналу шанс продержаться на плаву, пока он сам не научится плавать. Это моя проблема, и деньги на нее должныбыть потрачены тоже мои.
– Но я работаю для «Би-Би». Что ж, у меня нет права голоса? – спросил Джастин.
– Послушай, Джастин, я ведь прекрасно знаю, что тебе претит работа в журнале и ты туда пошел только ради меня. Большей жертвы от тебя я ожидать не вправе, мне слишком хорошо известно, как она тебя связывает, – еще больше посерьезнев, ответила Мэкси. – Так что не жди, что я еще взвалю на тебя и денежное бремя.
– Ну а я, Златокудрая? Я же все-таки твой старший брат, и можно было попробовать ко мне обратиться? – не отступал Тоби.
– Перестань, Летучая Мышь! Ты, по-моему, никогда не проявлял к журналам никакого интереса. И не убеждай меня в обратном. Нет, Тоби. Это не твой, а мой ребенок. И занимаюсь им я. И не годится впутывать вас обоих в это дело. Знаю, уверена, вы меня любите и, конечно, поймете, что хоть раз в жизни чего-то я должна добиться сама, собственными силами.До сих пор я все время выезжала за чужой счет – и мне было все равно. Но сейчас с этим покончено.
– Слушайте! Слушайте! [55]55
Традиционный возглас, выражающий согласие с выступающим (обычно в парламенте).
[Закрыть]– воскликнул Джастин, искоса поглядывая на сестру любящим, насмешливо-недоверчивым взглядом.
– Настоящая беда Мэкси в том, – продолжала она, – что эта особа постоянно голодна, буквально умирает от голода, ей обязательно надо что-то жевать. Такой вот уродилась. И когда она голодна, но нрав у нее тут же портится. Так что хватит совать нос в мои дела, ребята! Прочь с дороги, вы, лоботрясы! Лучше скажите, где этот ваш хваленый рулет? Наверное, мясо уже давно переварилось?..
– Пожалуй, Мэкси, тебе все же следовало взять у них деньги, – упрямо заявил Монти, уже в третий раз, глядя, как она подписывает чеки. – Или уж, во всяком случае, узнать, о каких суммах идет речь.
Мэкси отрицательно покачала головой. Не могла же она открывать Монти, что Лили намерена продать компанию целиком. А следовательно, она не могла поделиться с ним ни теми надеждами, которые возлагала на выживание «Би-Би», ни вероятностью, что Лили все-таки переменит свое решение. Пусть вероятность эта и представлялась весьма сомнительной, но ничего другого у нее в запасе не было. Если сейчас она станет предаваться сомнениям, тогда пиши пропало. Это уж точно. Чтобы увести Монти от темы денег, которые, по его мнению, ей надо было взять у братьев, она перевела разговор в другое русло.
– В прошлом месяце наш тираж был где-то на уровне четырех миллионов, ведь так, Монти? Если «Би-Би» и дальше продержится на том же уровне, то как, по-твоему: после полугода сумеем мы в новом контракте с рекламщиками потребовать резкого увеличения расценок?
– Н-да… Если все наши рекламодатели не будут возражать против размеров предполагаемого увеличения, что вовсе не обязательно, поэтому лучше на такой вариант не рассчитывать. В конце концов, ты же до сих пор точно не знаешь, кто эти твои четыре миллиона читательниц, каков их возраст, доход… Демография, Мэкси, демография. На Мэдисон-авеню привыкли иметь дело с определенной аудиторией, рассчитывать на определенные интересы. Но если рекламщики все же согласятся на новые расценки, то с седьмого номера ты сможешь начать видеть свет в конце тоннеля, то только начать. Сейчас каждый номер, который идет за доллар с полтиной, обходится нам самим в два доллара пять центов, и это не считая тех денег, которые тратит Барни Шор, чтобы журналы попадали на самые престижные места. «Би-Би» имеет такой бешеный успех, что ты теряешь на номере пятьдесят пять центов. Помножь эту цифру на четыре миллиона – и ты получишь чистый ежемесячный убыток в два миллиона двести тысяч долларов.
