355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Джудит Крэнц » Я покорю Манхэттен » Текст книги (страница 2)
Я покорю Манхэттен
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 02:19

Текст книги "Я покорю Манхэттен"


Автор книги: Джудит Крэнц



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)

Каттер между тем продолжал использовать свое главное оружие, ослепляя Мэкси неотразимой улыбкой и все еще крепко держа ее за руку, словно защищая от кого-то. Мэкси резким движением вырвала руку, нимало не заботясь, как это будет выглядеть со стороны, и уселась рядом с Пэвкой. Каттер, не смутившись, едва заметным движением, в которое он попытался вложить Мэксимум доверительной близости, потрепал ее по голове, отчего ноздри Мэкси возмущенно дернулись.

«Какого черта его сюда занесло? – снова пронеслось у нее в голове. – Раньше-то он никогда на правлении не появлялся…»

Мэкси проследила за тем, как мать характерной танцующей походкой балерины, коей она когда-то была на самом деле, с гордо поднятой головой движется к председательскому месту во главе стола. Села она, однако, рядом – председательский же стул оставался незанятым со дня смерти Зэкари Эмбервилла. Старый, весь вытертый, он с болью напоминал присутствующим о своем хозяине, веселом, энергичном, любознательном и сильном человеке, столь внезапно ушедшем из жизни.

«Не киснуть! Я не имею на это права», – приказала себе Мэкси. Всякий раз, видя пустующий стул отца, она столь живо представляет себе Зэкари, что ее неудержимо тянет плакать. Одному Богу известно, сколько слез она пролила за этот год об отце, которого Мэкси обожала. Но это сугубо личное дело, которое незачем выносить на публику. Людей всегда смущает вид чужого горя, а уж тем более неуместны подобные эмоции на официальном заседании.

Задержав на мгновение дыхание и предельно сконцентрировав внимание, Мэкси удалось справиться с нахлынувшими на нее чувствами. Глаза, правда, все же подозрительно блестели, но слез в них не было. Теперь, когда можно было больше не опасаться, что ей не удастся совладать с собой, Мэкси обратила внимание на то, что Каттер следует вплотную за Лили. Интересно, куда он сядет? Лишнего стула для него в комнате как будто нет. Невероятно, но ее мать сделала приглашающий жест, в значении которого сомневаться не приходилось: грациозным движением руки она указала ему на место, которое никогда никто, кроме ее мужа, не занимал.

Как она могла! Как посмеларазрешить Каттеру сесть на этот стул? Мэкси почти выкрикнула эти слова, чувствуя, как громко стучит сердце. Она услышала, что с губ Пэвки тоже сорвался приглушенный вопрос, в других местах за столом, одно за другим, стали раздаваться нечленораздельные восклицания, выражавшие крайнюю степень удивления. После неожиданного поступка Лили атмосфера в зале заседаний срезу переменилась, присутствующие стали украдкой обмениваться выразительными взглядами. Каттер, однако, не обратив, казалось, внимания на всеобщее замешательство, преспокойно уселся на указанное ему место.

Зэкари Эмбервилл единолично вел дела своей частной компании, опираясь на группу лиц, которая сейчас в полном составе собралась на заседании правления. После смерти мужа на заседаниях стала появляться и Лили, чего при жизни Зэкари она никогда не делала. В качестве нынешней владелицы контрольного пакета акций, она обладала семьюдесятью процентами голосов, то есть правом решающего голоса при обсуждении любых вопросов, а оставшиеся тридцать процентов распределялись между Мэкси, Тоби и их младшим братом Джасти-ном.

Мэкси и отчасти Тоби, бывая в городе, старались не пропускать заседаний правления, но ни разу не слышали, чтобы мать высказывала там свое мнение или вообще участвовала в дискуссиях, как, впрочем, и они сами. Как и при Зэкари, работой всего гигантского концерна по-прежнему продолжали с той же неубывающей преданностью делу, умением и местерством руководить редакторы каждого из изданий, издатели и выпускающие во главе с Пэвкой Мейером.

Наконец в зале воцарилась тишина. Поскольку повестка дня не была объявлена заранее, все ждали, что сейчас это сделает Лили Эмбервилл. Она, однако, молча сидела, не отрывая глаз от стола. Изумленная Мэкси, затаив дыхание, следила за тем, как Каттер слегка отодвинул отцовский стол, вальяжно откинулся на спинку и по-хозяйски оглядел собравшихся.

– Миссис Эмбервилл, – спокойно начал он, – попросила меня провести сегодняшнее заседание. Во-первых, она, со своей стороны, сожалеет, что вынуждена была столь неожиданно вызвать многих из отпусков. Дело в том, что ей предстоит сделать важное заявление и она хотела, чтобы все вы узнали о нем как можно скорее.

– Какого черта… – негромко пробурчал Пэвка, оборачиваясь к своей соседке. Та покачала головой, сжала губы и в упор взглянула на Каттера.

«С чего это вдруг мать доверила ему вести заседание? Почему Лили предпочитает не выступать сама и перепоручает все этому специалисту по инвестициям, абсолютно несведущему в издательском деле? Да он вообще не имеет права участвовать в работе „Эмбервилл пабликейшнс“!» – пронеслось в голове Мэкси.

Каттер между тем, не меняя позы, заговорил все тем же размеренным хозяйским тоном:

– Как вам всем, должно быть, известно, миссис Эмбервилл не внесла никаких изменений в структуру «Эмбервилл пабликейшнс» за год, истекший после скоропостижной и трагической кончины моего брата. Однако она провела обстоятельное изучение будущего компании, всех десяти ее изданий и недвижимости. Полагаю, что настало время взглянуть правде в глаза: хотя шесть из десяти наших изданий бесспорно продолжают оставаться ведущими в своей области четыре остальных находятся в критическом состоянии. – Он сделал небольшую паузу, чтобы отпить воды.

Мэкси почувствовала, что при этих словах сердце ее забилось еще быстрее. Так вот он каков, ее дядя, отдает команды, как настоящий генерал. Сказал «полагаю» – и все люди за длинным столом замолчали в ожидании важного сообщения, о котором он упомянул и которое им предстоит выслушать.

– Мы все знаем, – как ни в чем не бывало продолжал Каттер, – что моему брату доставлял удовольствие сам процесс создания журнала, а не получение прибыли, его больше увлекала проблема излечения «больного» издания, чем успешного становления здорового. В этом заключалась его сила, но теперь, когда его нет с нами, в этом же проявляется и слабость. Только новый Зэкари Эмбервилл смог бы проявить достаточно упрямства и воли, чтобы выстоять и, главное, не потерять веры в свои создания, необходимой для постоянного перекачивания прибылей от шести успешных изданий в голодные клювы наших четырех заморышей.

«Наших, – со злостью произнесла про себя Мэкси. – С каких это пор ты стал считать себя частью „Эмбервилл пабликейшнс“, чтобы присвоить себе право употреблять слово „наши“?»

Вслух, однако, Мэкси не сказала ничего, продолжая сидеть во враждебно-настороженном молчании, ожидая самого худшего и чувствуя, как от зловеще-повелительных интонаций Каттера в животе начинаются спазмы.

– Три из наших самых последний изданий – «Радиоволна», «Сад» и «Ваш отпуск» приносили убытки такого масштаба, что терпеть этого дольше уже нельзя. Что касается «Бижутерии и бантов», то они уже много лет существуют по чисто сентиментальным соображениям.

– Минуточку, мистер Эмбервилл, – наконец подал голос Пэвка Мейер, врываясь в плавные интонации Каттера. – Все это говорится человеком от бизнеса, а не от журналистики. Мне до малейших подробностей известны планы Зэкари в отношении «Радиоволны», «Сада» и «Вашего отпуска». Смею заверить вас, что он и не рассчитывал на то, что все эти издания к настоящему моменту станут приносить прибыль. Однако со временем так оно и будет. В отношении же «Бижутерии и бантов» я полагаю…

– Да-да, Каттер, что насчет «Бижутерии и бантов»? – гневно воскликнула Мэкси, неожиданно вскакивая с места. – Ты, скорее всего, не знаешь, дело для тебя совсем новое, но у отца это было самое любимое детище. Ведь вся его компания, черт побери, вышла именно оттуда!

– Это роскошь, моя дорогая! – ответил ей Каттер, полностью проигнорировав слова Пэвки Мейера, словно их и не было. – Непозволительная роскошь, годами содержать журнал лишь на том основании, что когда-то он, видите ли, принес удачу. Только твой отец мог себе это позволить.

– А что, черт побери, собственно, изменилось? – Мэкси перешла на крик. – И если он мог себе это позволить, то почему не можем мы?!Да и кто ты такой, чтоб нас тут всех учить, что можно, а чего нельзя? – Ее так и трясло от злости, которой она наконец-то позволила вырваться наружу.

– Дорогая Мэкси! Я говорю в данном случае от имени твоей матери, а не от своего. У нее пока что контрольный пакет акций в «Эмбервилл пабликейшнс». Ты, кажется, об этом забыла? Конечно, я понимаю, тебе шокирует, что неприятные факты, касающиеся финансовой стороны дела, обнародованы человеком, так сказать, со стороны.

Он посмотрел на нее без всякого выражения, но обернулся в ее сторону, показывая, к кому обращены его слова:

– Пока был жив твой отец, корпорация держалась только на нем, с чем, при всей импульсивности твоей натуры, ты не можешь не согласиться. Но сегодня Зэкари Эмбервилла с нами нет и трудные решения должен принимать уже не он, а твоя мать. Только она имеет право на них, только она обладает соответствующими полномочиями. Она считает своим долгом опираться на общепринятые нормы бизнеса, поскольку гений твоего отца уже не может выручать нас, как бывало раньше. Ее долг – заняться балансовой ведомостью, чтобы определить предел, ниже которого опускаться уже нельзя.

– Я видела последний балансовый отчет, Каттер. И Тоби тоже. И Джастин. В прошлом году издания принесли миллионы долларов. Много миллионов прибыли. Ты же не станешь этого отрицать? – В голосе Мэкси звучал открытый вызов.

– Конечно, нет. Но ты упускаешь из виду ту конкуренцию, которая с каждым месяцем становится все острее на журнальном рынке. И довольно легкомысленно было бы игнорировать тот факт, что одно трудное, даже мучительное… но необходимое решение, Мэкси, на которое твоя мать уже твердо решилась, в состоянии резко увеличить прибыль «Эмбервилл пабликейшнс».

– «Легкомысленно»? Погоди минутку, Каттер, я не позволю делать подобное…

– Мэкси, я приношу свои извинения. Слово действительно было выбрано не вполне удачно. Но ты ведь не можешь не знать, что твоя мать не обязана отчитываться перед кем бы то ни было. Кем бы то ни было!

– Знаю. Но знаю и то, что «Эмбервилл» не грозит крах, – продолжала воинственно настаивать Мэкси, полная упрямой решимости оставить все так, как было при отце.

Сидевший с ней рядом Пэвка Мейер, казалось, был настроен столь же непримиримо. Слушая сейчас Каттера Эмбервилла, он вспоминал, как твердо и мужественно, с какой творческой отдачей проводил заседания правления Зэкари, искусно лавируя между опасными рифами журнального бизнеса. И никогда, никогда его старый друг не позволял себе скрывать от правления истинных намерений и чувств в отличие от своего осторожного брата. Каждый раз Зэкари появлялся перед ними полный неукротимой энергии, невольно заражавшей их всех и заставлявшей чувствовать себя с ним на равных. Да они и были компаньонами в одном общем издательском деле. Пэвка знал куда лучше Мэкси, что «Эмбервилл пабликейшнс» не грозят трудные времена, но в отличие от нее у него не было реальной власти, которую дает владение акциями. Угрюмо следил он, как, отмахнувшись от протестов Мэкси, словно ее больше вообще не существовало, Каттер одного за другим обводит глазами всех сидевших за столом.

– «Эмбервилл пабликейшнс», – изрек он, закончив беглый осмотр, – пребывает сейчас в таком состоянии, когда нельзядольше терпеть, чтобы компания мирилась с явными и легко прогнозируемыми убытками. Поэтому миссис Эмбервилл и приняла решение о прекращении выхода четырех изданий, оказавшихся нерентабельными. Хотя она и сожалеет, что вынуждена была принять его, решение окончательное и обсуждению не подлежит.

Каттер снова откинулся на спинку стула, неприступный и бесстрастный, прекрасно понимая, что, несмотря на прозвучавшее предостережение, сейчас должен произойти взрыв: ведь для многих из собравшихся в зале мужчин и женщин это известие означало конец их трудовой биографии. И действительно, со всех сторон начали раздаваться испуганные и удивленные возгласы. Мэкси, вскочив с места, подбежала к Тоби и о чем-то горячо зашептала ему на ухо. Неожиданно все голоса стихли – это Лили Эмбервилл, пораженная до глубины души единодушной оппозицией со стороны собравшихся и, скорей всего (невероятно!), впервые в своей жизни вынужденная прибегнуть к глухой обороне, предостерегающе воздела вверх свои очаровательные руки.

– Прошу вас, пожалуйста! Я чувствую, мне придется выступить перед вами. Наверное, я подвела мистера Эмбервилла, поручив ему сообщить вам неприятные новости. Но я, право, не ожидала… не совсем понимала, какие волнения вызовет… этот вполне рядовой шаг… возможно, мне следовало предварительно побеседовать с каждым из вас в отдельности. Но боюсь, я была не в состоянии этого сделать. Пожалуйста, не вините мистера Эмбервилла за решение, принятое мною, и не думайте, что он не имел права объявить о нем на сегодняшнем заседании. Я до сих пор не успела сообщить даже собственным детям, почему я попросила Каттера… Я… – Лили умоляюще обернулась к брату мужа и замолкла.

Он взял ее за руку и снова оглядел собравшихся, не потеряв ни капли самообладания – так ведет себя в клетке укротитель львов, чтобы утвердить свое превосходство.

Мэкси смотрела на них обоих с чувством все растущего протеста: чем можно объяснить, что Каттер говорит от лица матери?!

Ей невольно вспомнился тот давний вечер в Нью-Йорке, один из редких наездов Каттера. В ту пору ей было пятнадцать. Каттер остановился в доме родителей, где его поместили в одной из гостевых комнат. Она лежала у себя в кровати, готовясь к предстоящему экзамену, когда он вошел к ней в банном халате якобы для того, чтобы взять что-нибудь почитать на ночь. Он спросил, чем она занимается, и приблизился к кровати – взглянуть на учебник. Неожиданно его рука скользнула под ее пижаму, схватила голую грудь и начала сжимать сосок. Мэкси с разинутым от удивления ртом отпрянула от него в ужасе, готовая закричать. Каттер, улыбаясь и произнося при этом какие-то заученные слова извинения, удалился. Но в тот момент Мэкси поняла,чего именно он хотел, и Каттер понял,что она поняла.Ничего подобного он больше себе не позволял. Но с тех пор Мэкси не могла заставить себя находиться с ним в одной комнате, не вспомнив того секундного прикосновения отвратительной руки. Почему же сейчас Каттер держит мать за руку?

– Вчера, – Каттер смотрел теперь прямо на Мэкси с таким непрошибаемо победоносным видом, что, казалось, он вообще не испытывает никаких чувств, – миссис Эмбервилл и я поженились…

Глава 3

Зэкари Андерсон Эмбервилл, как частенько вздыхала его мать, урожденная Сара Каттер Андерсон, родом из Андовера (штат Массачусетс), ничего не унаследовал от Андерсонов. Похоже, он был целиком в породу Эмбервиллов – из тех французских гугенотов, кто отправился в Америку, чтобы сражаться за ее независимость на стороне Лафайета в полку маркиза де Бирона, а затем предпочел не возвращаться домой, а осесть в Новой Англии. Почти в каждом поколении у Эмбервиллов неизменно рождались темноволосые и темноглазые мальчик или девочка, среднего роста и с огорчительной склонностью к полноте после тридцати. Именно таким и был, увы, ее старший сын – впрочем, это говорилось больше для того, чтобы за этими словами скрыть тайную гордость за своего первенца.

Отличавшиеся суровостью Андерсоны, ее предки, были выходцами из Швеции, а что касается Каттеров, то они… словом, их корни не простирались дальше Андовера. Но и ту и другую ветвь ее семьи роднило, конечно, полное отсутствие денег. Впрочем, и у Эмбервиллов по этой части дела обстояли неважно, особенно учитывая, как принято было теперь говорить, стартовые возможности. Все они относились, скорее, к числу завзятых провинциалов и неисправимых ретроградов. Все, кроме Зэкари, динамичного, честолюбивого и деятельного, словно их большая семья недавних иммигрантов пожертвовала ему одному эти качества.

Он родился в 1923 году, вскоре после того как Сара Андерсон вышла замуж за Генри Дэйла Эмбервилла, молодого редактора захолустной газетенки в округе, где находился Андовер. К семи годам Зэк уже разносил по утрам отцовские газеты. Он доблестно пытался расширить рамки своей коммерческой деятельности, продавая «Сэтердей ивнинг пост», но из этих попыток мало что вышло – в Америке наступили времена Великой Депрессии [7]7
  Экономический кризис в США в 1929–1932 гг.


[Закрыть]
и люди начали экономить, сокращая расходы на все, кроме самого необходмого.

Вторым ребенком Эмбервиллов была девочка, при рождении названная Эмилией, но больше известная сперва как Минни-маус, а впоследствии как просто Минни. К тому времени; когда в 1934 году родился их последний ребенок, Каттер, Депрессия почти целиком съела те небольшие сбережения, которые принесла Генри Эмбервиллу его газета. Зэк пошел учиться в государственную, а не в частную андоверскую школу, где учились до него несколько поколений Эмбервиллов. После занятий он все время подрабатывал – то продавцом содовой, то разносчиком в бакалейной лавке, то дровосеком, то мальчиком на побегушках в городском универмаге. Ему было решительно все равно, чем заниматься, лишь бы иметь возможность помогать семье. Лето он, как правило, проводил, работая в отцовской газете, осваивая печатное дело, бегая в поисках рекламы и помогая отцу в его многочисленных обязанностях, с которыми тот кое-как справлялся в одиночку, поскольку углублявшаяся Депрессия заставила Генри Эмбервилла уволить весь небольшой штат своих сотрудников.

Учился Зэкари блестяще и сумел перескочить пятый, восьмой и даже десятый классы школы. Весной, к моменту окончания, когда он разослал заявления в несколько колледжей, плативших студентам стипендию, ему исполнилось только пятнадцать. Чувство ответственности у него по отношению к родителям, Минни и особенно четырехлетнему Каттеру было столь велико, что Зэкари даже объявил семье, что готов после школы пойти работать. Однако Эмбервиллы не приняли подобной жертвы.

– Ничего, Зэкари, мы как-нибудь выкрутимся, если нам не надо будет оплачивать твоего образования, – заявил ему отец, добавив срывающимся голосом, как если бы речь шла о величайшем позоре: – Но если ты думаешь, что я могу примириться в тем, чтобы мой сын остался без высшего образования…

Единственным университетом, согласившимся предоставить Зэкари Эмбервиллу полную стипендию, включая стоимость учебников, студенческого общежития и питания, был Колумбийский – в Морнингсайд хайте. Эмбервиллам, Каттерам, Андерсонам и Дэйлам, конечно же, случалось в свое время бывать в Нью-Йорке, но ни разу никто из многочисленной родни Зэкари не провел больше суток в городе, который всем им казался чересчур шумным, перенаселенным и дорогим. К тому же там было слишком много иностранцев и торговцев: словом, как выразился ко всеобщему одобрению один из родственников, этот город «вообще нельзя считать американским».

В свои пятнадцать лет Зэкари Эмбервилл, уже достаточно сложившийся, но все еще продолжавший расти юноша (ему еще предстояло вытянуться на целых два дюйма – до окончательных пяти футов десяти [8]8
  Примерно 175 см.


[Закрыть]
), был на целых три года моложе большинства своих сокурсников и при этом не только крупнее, но и по развитию взрослее многих из них.

В сущности, он уже давно привык быть независимым, руководствуясь в жизни лишь заботой о благополучии семьи, что не в пример обычному первокурснику обладал высокоразвитым чувством внутренней ответственности. У своих товарищей он с первого взгляда вызывал уважение, хотя по натуре и не отличался подтянутостью. Чего стоили одни только вечно растрепанные черные волосы, в которые он имел обыкновение запускать всю пятерню или дергать выбивавшуюся белую прядь всякий раз, когда сталкивался с какой-нибудь озадачившей его проблемой. Одевался он в высшей степени небрежно, очевидно, не замечая и не придавая значения тому, как он выглядит. Он отличался вспыльчивостью, готовностью пуститься на любую авантюру, говорливостью, крайней любознательностью и смешливым нравом – его заразительный смех можно было услышать даже в самом дальнем конце общежития. Он никогда не пил, не ругался, не ночевал вне дома, но были в этом пареньке смелость и широта души, не подпадавшие под общие мерки, по которым у студентов принято судить друг о друге. У Зэкари был широкий, правильной формы рот, большой, но приятный прямой нос и живые, готовые всему удивляться зеленые глаза под густыми изогнутыми бровями. Он не поражал красотой, этот молодой Эмбер-вилл, но обладал качествами, за которые его с первой минуты знакомства начинали любить другие, покорно следуя за ним в его многочисленных увлечениях.

Сам же Зэкари Эмбервилл влюбился в Нью-Йорк буквально с первого взгляда. «Я покорю Манхэттен и Бронкс, и остров Стэтен», – мурлыкал он про себя, штудируя фолианты в книгохранилище университетской библиотеки, слова бессмертной песни, созданной Роджерсом и Хартом в 1925 году. Да, обещал он самому себе, отправляясь в Даунтаун [9]9
  Центр города, в данном случае район Манхэттена.


[Закрыть]
подземкой, как только выпадала пара свободных часов, я покорю Манхэттен, покорю и завладею им навечно.

Он исходил этот город пешком – от Бэттери до Гарлема, от одной реки до другой, досконально исследовав все его мосты и парки, авеню и проулки. Если не считать музеев, то все это он изучил лишь снаружи, так как денег у него было в обрез – в основном на подземку и лишь изредка на «хот дог», самую лучшую горячую сосиску в мире, которую можно было купить с лотка на Диленси-стрит. Да и то деньги на поездки в метро, «хот дог» и другие мелкие расходы (их, давал ему приработок официанта в студенческой забегаловке «Лайонс ден») он тратил весьма экономно – посылая каждый сбереженный им цент семье. Он даже не мог позволить себе роскоши отказаться от работы в забегаловке, чтобы иметь время сотрудничать в ежедневной университетской газете «Спектейтор». Но это не было для него жертвой, на которую он шел с неохотой. Принимать на себя бремя ответственности за семью стало для него столь же естественным, как и дышать.

Ззкари Эмбервилл, однако, планировал свое будущее, рассчитывая после окончания Колумбийского университета получить работу корректора в «Нью-Йорк тайме». Конечно же, считал он, с его опытом (теперь каждое лето вместо отца, чье здоровье прямо-таки таяло на глазах, Зэк, по существу, в одиночку выпускал ежедневную газету) они просто не смогут ему отказать… Он же знает в издательском деле все – от печати до распространения. Так что поступать в школу журналистики при самом университете значило бы просто терять драгоценное время – в любом случае он просто не мог себе этого позволить.

Зэкари удалось побывать на экскурсии, предлагаемой редакцией «Нью-Йорк тайме» группам школьников, перед которыми слегка приоткрыли завесу издательской преисподней и провели по типографии, показав, как работают огромные прессы. Он начнет с корректора, дойдет до репортера, поднимется до… В этом месте его воображение попросту отказывалось идти дальше: сколько разнообразного выбора – и какого! – предоставляла лучшая в мире газета.

Мир, однако, распорядился судьбой старшекурсников «Колумбии» 1941 года по-своему. На следующий день после объявления войны восемнадцатилетний Зэкари Эмбервилл, перешедший на четвертый курс, записался в летную школу. Конечно, он мог бы обождать, пока его не призовут (скорей всего, ему дали бы доучиться), но Зэк всегда был нетерпеливым, и ему хотелось, чтобы война поскорее закончилась и он мог начать работать в «Нью-Йорк тайме».

«Скажи, какую улицу с Мотт-стрит сравнишь в июле?», – громко пел он, пытаясь заглушить шум двигателей «Корсара», в то время как его истребитель совершал очередной вылет в акваторию Тихого океана. Герой войны, получивший звание майора в двадцать один год, он стал подполковником в день победы над Японией, а через полгода на Говайях – полковником. Однако военная карьера его не прельщала.

– Какого хрена вы меня держите? Я давно уже имею право вернуться домой. Прошу прощения, сэр, за несдержанность.

– Извините, полковник, вы нужны генералу.

– Но, черт возьми, сэр, разве уже не действует правило: «первым записался – первым увольняешься»? У генерала полно других офицеров, какого дьявола ему нужен именно я?

– Ваши организаторские способности, полковник…

– Я – летчик, сэр, а не чернильная крыса. Прошу прощения, сэр.

– Прекрасно понимаю ваши чувства, полковник. Обещаю еще раз поговорить насчет вас с генералом, но, похоже, он непреклонен. В прошлый раз он сказал так: «Передай Эмбервиллу, что если он так рвется на гражданку, ему надо было с самого начала идти в пехоту».

– Это же явное оскорбление!

– Знаю, полковник, знаю…

Через десять месяцев после окончания второй мировой войны полковник Зэкари Эмбервилл наконец-то вернулся в Нью-Йорк. Отец умер в 1943-м, но Сара Эмбервилл все еще продолжала жить на старом месте под Андовером. Страховка за мужа мало что дала, но зато сэкономленное военное жалованье летчика, которое сын регулярно посылал домой, помогало безбедно растить младших.

Первой остановкой новоиспеченного штатского была не редакция «Нью-Йорк тайме» (смешно показываться там в форме и при орденах), а магазин «Дж. Пресс». Корректорам положено одеваться соответствующим образом, рассуждал он, завязывая свой, первый лично отобранный галстук – красный с белыми горошинками, которые как нельзя лучше выражали плясавший в его глазах восторг. Конечно, ему не хотелось выглядеть чересчур уж чопорно, в духе «Айви лиг», [10]10
  Лига наиболее старых и престижных американских колледжей.


[Закрыть]
хотя, видит Бог, единственный костюм, оказавшийся ему по карману, был из тяжелого твида, который бы смотрелся в самый раз где-нибудь в Гарварде, если бы только он на нем как следует сидел и не казался слишком уж старомодным. Единственное, что выглядит действительно новым и шикарным, решил Зэкари, рассматривая свое едва узнаваемое отражение в большом зеркале, так это зубная щетка, которую он также приобрел.

– Не понимаю, – сказал он секретарше в приемной «Нью-Йорк тайме». – Просто не понимаю.

– Корректоров у нас как раз столько, сколько надо, и есть еще список очередников, – терпеливо повторила она.

– Но у меня большой стаж работы в газете. Я сам выпускал газету! В конце концов, я прошу лишь о работе для начинающего и не претендую, скажем, на место редактора по отделу городских новостей.

– Но послушайте, мистер Эмбервилл, газета обещала сохранить места за теми из своих корректоров, кто пошел в армию. Да, видит Бог, не все вернулись обратно, но те, кто пришел, были зачислены в первую очередь. Потом мы брали тех, кто отслужил и имел диплом об окончании школы журналистики. Среди наших корректоров есть даже люди из числа преподавателей таких школ. Плохо, что вы так и не закончили колледжа… Потом у нас работают даже бывшие офицеры.

– У вас что, и полковники есть?

– У нас есть даже один бывший генерал. Правда, один, мистер Эмбервилл, но действительно генерал.

– Военно-воздушных сил?

– Как вы догадались?

– Это нетрудно. Они известные замудонцы. Виноват, мисс. Сорвалось.

– Я с радостью занесу вас к нам в список, – предложила она, с трудом подавляя смех.

– К сожалению, у меня нет возможности ждать. Но все равно спасибо, мисс.

Выходя из приемной, Зэкари Эмбервилл столкнулся с группой возбужденно галдевших школьников: им предстояла экскурсия по самой «Нью-Йорк тайме»! Он отвернулся и впервые в своей жизни купил номер газеты «Дейли ньюс», открыв полосу объявлений в рубрике «Требуются»…

Расцвет компании по производству галантереи «Файв стар баттон» пришелся как раз на годы войны. Металл, кожа, ткани – все это строго лимитировалось, однако для пуговиц, главного изделия «Файв стар баттон», можно было использовать все что угодно. Их рекламный призыв гласил: «Меняя пуговицы, вы меняете свою внешность». Таким образом, они смогли продавать миллионы пуговиц, изготовленных из перьев, всевозможных обрезков и блесток, их пуговицы, пояснил Зэкарн мистер Натан Лендауэр, отличаются самым высоким качеством: они никогда не подведут вас, каждой из них можно по праву гордиться.

– Совершенно не сомневаюсь в этом, сэр, – согласился Зэкари, осматривая стены офиса с развешанными на них кусками картона, к которым были прикреплены сотни выпущенных компанией образцов пуговиц.

– Да вообще-то работа у нас что надо, но… наверное, не совсем то, что вы ищете, – заметил Лендауэр, любуясь полковничьим мундиром молодого летчика, его наградными колодками и военной стрижкой.

– Речь ведь идет о выпуске газеты, сэр?

– Ну, в известном смысле… если считать ведомости компании по выпуску пуговиц газетой. Сам я никогда так, честно говоря, не думал. Просто дополнительная услуга для наших клиентов, полковник, и еще некоторая возможность для служащих ощутить себя как бы частью одной большой семьи.

– Но вы печатаете ведомости каждый месяц, у вас есть договор с типографией в Нью-Джерси, у редактора будет свой офис и секретарша на полставки, а оклад ему положен шестьдесят пять долларов в неделю?

– Совершенно верно.

– Эта работа меня устраивает, сэр. Вполне.

– Что ж, считайте, что она ваша, полковник.

– Зовите меня просто Зэк. Я вернусь через час. Только переоденусь в гражданское, а то в форме как-то неловко себя чувствуешь. Словом, «поменяю пуговицы – поменяю судьбу».

Натан Лендауэр-старший задумчиво посмотрел ему вслед: пуговицы на мундире выглядели просто бесподобно, он давно уже успел от таких отвыкнуть. Правда, Натан-младший, его сын, три года прослужил во флоте, но всего лишь рядовым моряком, который если и щеголял формой, то не настолько, чтобы демонстрировать отцу свои пуговицы.

– Нат, – обратился Зэкари Эмбервилл к Натану-младшему, в то время как они закусывали ломтиками ветчины с ржаным хлебом, – неужели тебе не хочется ничего другого в жизни, кроме как делать пуговицы, хоть это и приличный, доход? Пусть даже весьма приличный?

– А что мне может хотеться? Это же наш семейный бизнес, и отец хочет, чтобы через пять лет, как только он удалится от дел, я возглавил компанию. Понятно, я единственный сын в семье. Он всего добился сам, начал с нуля. На Седьмой авеню это самая крупная фирма такого рода. Так что я в ловушке, Зэк, ведь не могу же я разбить его сердце. Он отличный парень…

– Да, парень он отличный, верно. Но ты ни в какой не в ловушке. Со своим делом ты вполне можешь справиться и одной рукой. А второй в это время…

– Что второй?

– Ты можешь стать моим компаньоном в журнале.

– Никогда не вкладывай денег в шоу-бизнес, так говорят индейцы.

– О чем ты?

– Ты что, не видел «Энни, бери свою пушку»? Этель Мерман спрашивает Сидящего Быка, вождя одного индейского племени, каким образом ему удалось разбогатеть, и тот отвечает: «Мы, индейцы, никогда не вкладываем деньги в шоу-бизнес…» Для меня любой журнал – это все равно часть шоу-бизнеса. Я в них ни хрена не смыслю.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю