Текст книги "Чертовски богат"
Автор книги: Джудит Гулд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)
Глава 42
Глава адвокатской конторы «Фраймен, Стайнберг, Хирст и Эндрюс» оторвался от бумаг. На пороге кабинета стояла его секретарша. Он взял у нее конверт и медленно положил на стол.
– Гарантийное письмо от «Сотби»?
– Да, сэр.
– А кто сейчас осматривает рисунки?
– Люди из «Кристи».
– А что «Бергли»?
– Их эксперт ожидает в приемной.
– Хорошо. Надеюсь, вы проводили представителей «Сотби» к лифтам?
– Собиралась, сэр, но они сказали, что в этом нет нужды.
– Как они вам показались?
– Места себе не находят.
– Ага. Отлично. Ну что ж, придется вам попросить эксперта из «Бергли» немного подождать. Извинитесь перед ним за доставленное неудобство...
– Это не он, сэр, это она.
– Какая разница? Правила для всех одинаковые.
– Разумеется, сэр. – Секретарша поспешно вышла в приемную и растерянно огляделась.
Кензи испарилась.
Всего несколько минут назад она сидела в роскошной приемной, склонившись над альбомом рисунков Леонардо, что захватила с собой из Нью-Йорка. В этот момент в приемной появились трое.
– Прошу за мной, к лифтам сюда, – услышала она голос секретарши.
– Спасибо, не беспокойтесь, – раздался смутно знакомый ей мужской голос. – Обратный рейс только в семь пятнадцать, так что нам все равно надо как-то убить время. Не подскажете, где тут ближайший бар?
– Да они тут на каждом шагу, – сказала секретарша.
– Рестораны, наверное, уже закрыты? – послышался женский голос.
И он тоже был знаком Кензи. Наклонив голову пониже, так, чтобы полностью скрыться за альбомом, Кензи осторожно выглянула.
Неподалеку от нее стояли, безупречно одетые, ухоженные до кончиков ногтей, конкуренты – люди из «Сотби»: Роберт Салливан и Гретхен Нэг.
– Лифтом до первого этажа, – объясняла секретарша, – потом по улице направо. Там очень симпатичный бар, и закуски тоже подают.
– Что ж, прекрасно, – сказал Роберт Салливан, – большое спасибо.
Последовал обмен рукопожатиями.
– Надеюсь, вы остались удовлетворены рисунками? – спросила секретарша.
– Мы в восторге, – воскликнула Гретхен, – и скоро свяжемся с вами!
– Ну что ж, счастливо добраться до дома. Приятно было познакомиться. – С этими словами секретарша вышла, а Салливан подошел к платяному шкафу, где гости оставили свои пальто.
– Это твое, Гретхен.
– Да, спасибо. Потрясающие рисунки, а, Боб?
– В жизни ничего подобного не видел.
– Думаешь, у нас есть шанс их заполучить?
– А почему бы нет?
– Да, конечно, но эти гарантии...
– Слушай, мне надо срочно промочить горло. В баре поговорим. Ничего не забыла?
И гости вышли в коридор, плотно прикрыв за собой стеклянную дверь адвокатской конторы.
«В баре поговорим». Эти слова решили дело.
Захлопнув альбом, Кензи сунула его в дорожную сумку и вскочила на ноги.
– Если меня будут спрашивать, скоро вернусь, – бросила она секретарше в прихожей. – Какой здесь номер факса?
Секретарша нацарапала его на клочке бумаги и протянула Кензи.
– А где вас можно отыскать...
Но Кензи ее не слушала. Она уже мчалась по коридору. Пританцовывая от нетерпения, она едва дождалась лифта и спустилась на второй этаж здания, где были расположены различные магазины и толпилось полно народа.
Кензи подошла к охраннику.
– Извините, не подскажете, где тут ближайшая парикмахерская?
– Вот тут, рядом. Боюсь только, что вам не подойдет, стригут там на старый манер, и вообще...
У Кензи часто забилось сердце. «Как раз то, что мне нужно», – подумала она.
– Спасибо, – бросила она охраннику уже на ходу.
Салон действительно оказался старомодным. В витрине – выцветшие фотографии причесок, которые уже давно никто не носит, да пыльные парики, такие же древние. Казалось, что Кензи шагнула в прошлое. При виде дам, сидящих под феном и листающих глянцевые журналы, это ощущение только усиливалось.
– Извините, дорогуша, – обратилась к Кензи рыжеволосая женщина в голубом халате, – на сегодня у нас запись закончена.
– Не важно, я просто хотела купить парик.
– Парик? В таком случае вы не туда попали. Мы тут только укладку делаем.
– А... а что за парики в витрине?
– А, эти. Да так, просто для украшения. Они уже Бог знает сколько времени там висят.
Кензи полезла за бумажником.
«Сколько, интересно, они могут стоить? – думала она. – Наверняка не больше двадцатки».
Она вытащила стодолларовую купюру.
– Мне вот этот, блондинистый.
– Сию минуту, дорогуша. – Женщина в халате ловко выудила у Кензи банкноту.
Минуту спустя Кензи уже выходила из парикмахерской. На носу у нее были огромные солнечные очки, голову украшали локоны по моде середины семидесятых. По дороге она остановилась и критически осмотрела себя в зеркало.
«Ничего себе, – подумала Кензи, – мама родная не узнала бы».
Но именно это ей и требовалось.
* * *
В полутемном баре почти не было людей. Его убранство свидетельствовало о пристрастии хозяев к отходам химического производства: искусственные «витражи», красные ковровые дорожки из акрила, светящиеся пластмассовые фонарики, покрытая красной виниловой скатертью стойка в форме лошадиного копыта, пластмассовые, под дерево, столики.
«На какие только жертвы не пойдешь ради родного „Бергли“!» – подумала Кензи, остановившись в дверях и разглядывая из-под очков зал.
Смотреть, впрочем, было почти не на что. Скучающий бармен протирал бокалы. За одним из столиков о чем-то оживленно беседовали двое мужчин, по виду бизнесмены. Опустил голову на стойку неизбежный в таких заведениях пьянчужка. Симпатичная, чистенькая бабуля потягивала джин с тоником. А в дальнем углу, в кабинке, – Роберт Салливан и Гретхен Нэг.
Так, прекрасно!
Кензи пересекла зал и устроилась в соседней кабине, спиной к Гретхен. Парочка умолкла, но тут же, явно решив, что новая посетительница им ничем не помешает, возобновила разговор. Кензи было слышно каждое слово.
– Ну что ж, за победу? – предложил Салливан.
– А не рано ли?
– Да брось ты, Гретхен! Что нам может помешать?
– Ну, мало ли. Скажем, «Кристи» или «Бергли»...
– Чушь! В «Кристи», сама знаешь, слишком большие воображалы, от всего нос воротят, ну а «Бергли» просто дешевка.
«Ах вот, стало быть, как!» – лишь в последний момент Кензи удержалась от того, чтобы не высказать свое возмущение.
Пузырь жвачки лопнул, словно хлопушка. Кензи испуганно обернулась.
– Что будем заказывать? – Это оказалась официантка.
– Что? – переспросила Кензи и тут же вспомнила, что надо изменить голос. – А-а, заказывать, – на южный манер протянула она. – Пожалуй, мятный сироп. – Это было первое, что пришло ей в голову.
– Один мятный сироп. Сию минуту.
Официантка неслышно отошла, и Кензи вновь принялась вслушиваться.
– ...ничего подобного в жизни не видел...
– ...рынок усох...
– ...даже Королевская библиотека в Виндзоре не...
– ...музей Гетти, целая куча коллекционеров...
– ...двадцать миллионов – это ничто, имея в виду...
Выяснив, что ей было нужно, Кензи поспешно вскочила на ноги.
– Ваш сироп. – Официантка поставила бокал на стол.
– Спасибо. Сколько я должна?
– Три девяноста пять.
Кензи протянула ей пятерку.
– Сдачи не надо.
И, оставив бокал нетронутым, Кензи чуть не бегом припустилась к выходу.
Официантка посмотрела ей вслед и, пожав плечами, отнесла заказ назад.
Кензи зашла в ближайшую телефонную будку.
– Мистер Фейри? Кензи Тернер.
– Да, мисс Тернер, посмотрели эскизы?
– Пока нет, сэр. Жду очереди. Но есть кое-что интересное. Боюсь, вам придется еще раз связаться с мистером Голдсмитом.
Последовала пауза.
– Да? В связи с чем?
Кензи быстро объяснила боссу суть дела и продиктовала номер факса, который ей дала секретарша.
– Спасибо, мисс Тернер, – поблагодарил Фейри. – Я в любом случае свяжусь с вами.
Кензи стащила с себя парик, бросила его в ближайшую урну и вернулась в адвокатскую контору.
Там ее уже ожидал факс следующего содержания:
«Одобрение получено. Шелдон Фейри».
Да, подумала Кензи, ничего не скажешь – с ответом они не затянули.
Секретарша меж тем вернулась в кабинет, где восседал престарелый адвокат, глава фирмы.
– Эксперты из «Кристи» только что ушли, сэр.
– Ну и?..
– Сказали, что с радостью возьмут эскизы на комиссию, но от предоплаты отказались.
– Ну что ж, этого можно было ожидать. А «Бергли»?
– Из их юридического отдела пришел чистый бланк. Его должна заполнить мисс Тернер. Сейчас она осматривает эскизы.
– Отлично.
– Да, сэр, однако...
– В чем дело?
– Смущает меня эта мисс Тернер, какая-то она... непредсказуемая.
– Да ну? Это интересно.
Двое адвокатов и охранник внимательно наблюдали за тем, как Кензи, надев шерстяные перчатки и вооружившись большими, в войлоке, щипцами, разглядывает эскизы Леонардо.
Внешне она оставалась спокойной, но внутри у нее все кипело. Вот-вот сердце выскочит из груди.
Никогда и нигде – ни у мистера Вагсби, ни в «Бергли», да ни в едином музее мира – не видела она такого чуда.
О Господи, даже в Уффици, не говоря уж о Королевской библиотеке Виндзора, нет ничего подобного! Поистине бесценные шедевры!
И ведь не два, не три – двадцать четыре!
Поразительно, собственным глазам не поверишь...
Жаль, что не с кем разделить этого счастья. Вот если бы Арнольд оказался рядом. Или Зандра. Мистер Споттс был бы на седьмом небе, а что касается бедного Вагсби – да будет ему земля пухом! – тот вообще упал бы в обморок.
Кензи отложила последний эскиз, стянула перчатки, устало откинулась на спинку стула и потерла веки.
Казалось, эскизы буквально впечатались в ее сетчатку. Вот пусть там и останутся, мечтательно подумала Кензи, открывая глаза.
– Теперь о гарантиях, – негромко проговорила она.
– Этим займитесь с миссис Силбер, – сказал один из адвокатов и галантно поклонился.
Секретарша ждала снаружи и сразу провела Кензи в небольшой пустующий кабинет. Тут были стол, стул и в углу небольшой ксерокс.
– Вот бланк. – Она протянула Кензи страничку. – Его прислали из вашего юридического отдела по факсу. Вам остается только проставить сумму, цифрами и прописью, как на банковском чеке. Потом подпишитесь, сделайте копию для своей бухгалтерии и запечатайте оригинал в конверт. Да, и на всякий случай распишитесь по сгибу. Какие-нибудь вопросы?
Кензи отрицательно покачала головой.
– Я подожду снаружи. – Закрыв за собой дверь, миссис Силбер вышла из кабинета.
Не присаживаясь, Кензи прочитала документ, вынула ручку и проставила сумму: двадцать миллионов один доллар.
20 000 001.00.
Затем расписалась, сделала две копии, положила оригинал в конверт и вышла в коридор.
– Как вы быстро! – удивленно заметила миссис Силбер.
Кензи протянула ей конверт.
Убедившись, что он подписан, секретарша спросила:
– Ну как вам рисунки?
– Все нормально. – Кензи притворно зевнула. – Ой, извините, я устала, у меня выдался трудный день. Нет, нет, не беспокойтесь, сама найду выход.
Глава адвокатской конторы положил конверт от «Бергли» в одну стопку с бумагами от «Сотби».
– Так, с этим ясно.
– Да, сэр.
– Ну а эта мисс Тернер? Как она вам показалась?
– Да знаете ли, сэр, странная какая-то. Мне сказали, что в конференц-зале, где эта дама смотрела рисунки, она выглядела совершенно потрясенной. Но мне лично так не показалось. Скорее наоборот.
– Да, загадочная особа. Впрочем, Бог с ней. – Он откашлялся. – Свяжитесь с нашими клиентами и скажите, что все готово.
– Слушаю, сэр.
Покончив с делами, Кензи раздумывала, как бы убить час времени, перед тем как ехать в аэропорт. Она вернулась в уже знакомый бар и решила отметить победу бокалом шампанского.
На сей раз Кензи уселась как можно дальше от Роберта Салливана и Гретхен Нэг.
Лениво жуя жвачку, подошла официантка.
– Можете не говорить, – заявила она. – Мятный сироп.
Кензи изумленно воззрилась на нее.
– У меня прекрасная память на лица. Хотя, честно говоря, блондинкой вы мне понравились больше: вылитая Фарра Фосетт.
«Кто-кто?» – подумала Кензи, а вслух сказала:
– Весьма польщена.
– Сейчас принесу.
Удивленно покачивая головой, Кензи посмотрела ей вслед.
На сей раз она выпила свой мятный сироп.
01.3.95. Фрайман, Стайнберг, Хирст и Эндрюс
Бергли, инк.
Шелдону Д. Фейри
Ваше гарантийное письмо получено. По поводу перевода денег и доставки картин прошу связаться с миссис Силбер.
Искренне ваш,
Мартин Фрайман.
Глава 43
– Бедняжка, гордая старомодная дурочка! – приговаривала Кензи.
Растянувшись перед горящим камином на старом турецком ковре, они с Зандрой потягивали кампари и шампанское.
– Что Рудольф скрывается от кредиторов, ты говорила, а вот о том, что за ним гоняются настоящие бандиты, умолчала.
Зандра задумчиво повертела в пальцах бокал.
– Видишь ли, есть вещи, о которых и в одиночку-то думать трудно. А если кому сказать, то еще хуже. Потому что, когда рассказываешь, словно все видишь наяву. Да и кому это интересно, у всех своих проблем хватает.
Кензи порывисто наклонилась и взяла Зандру за руку.
– Глупышка! Уж я как-нибудь постаралась бы помочь.
Зандра вздохнула и посмотрела на подругу. В глазах у нее стояли слезы.
– Ну как же ты не понимаешь? Ничего бы ты не сделала. Ни-че-го. Ты замечательная. Ты чудо. Ты мой единственный настоящий друг. Но тут такое дело... Поверь, так лучше. Мне лучше. Стоило бы проговориться, и я вообще бы места себе не находила.
– Как подумаешь, сколько на тебя свалилось за это время... – Кензи грустно покачала головой. – Брачный заговор...
– ...которым я обязана двум почтенным особам.
– Брат...
– ...чтобы ему пусто было!
– Визит к Карлу Хайнцу...
– ...все на продажу.
– И на все про все одна ночь с воскресенья на понедельник. Поневоле задумаешься, что ждет тебя во вторник.
– А он уже наступил, – заметила Зандра. – Который сейчас час? Половина третьего утра.
– Ничего себе, – угрюмо присвистнула Кензи. – Да, когда радости нет, время летит быстро.
Она вернулась из Детройта три с половиной часа назад и, добравшись до дому к двенадцати, собиралась немедленно рухнуть в постель. Но вид Зандры, лежащей на оттоманке подле горящего камина в позе плакальщицы с картины какого-нибудь прерафаэлита, заставил ее изменить планы.
Звонок в ближайший винный магазин – он уже закрывался, и только обещание двойной, тройной, какой угодно оплаты возымело действие – обернулся первой помощью в виде трех охлажденных бутылок шампанского и литровой бутылки «кампари».
– Право, Кензи, – слабо выговорила Зандра, – к чему выбрасывать деньги на ветер?
– Ну, это я уж как-нибудь сама решу, ладно?
– Да мне сейчас ни кусок, ни глоток в горло не полезет. И настроение вряд ли улучшится. Слишком уж круто все повернулось. Так что, если я тебе не совсем безразлична, отправляйся спать и оставь меня одну.
– Не раньше, чем ты примешь дозу успокоительного из рук доктора Тернер, – решительно заявила Кензи и, подбросив в камин несколько чурбаков, участливо посмотрела на подругу. Бедняга. И как бы там ни было, одно ясно – бросать ее сейчас нельзя. Беду лучше переживать вдвоем. И выпить как следует тоже явно не помешает. Это – как доводить воду до кипения, в процессе убиваются всяческие микробы, таящие в себе немалую угрозу для здоровья, а то и жизни.
– По маленькой, – пропела Кензи, – всего по глоточку.
За первым глотком, естественно, последовал второй, потом третий, и вот уже язык у Зандры развязался, и микробы исчезли.
– Ну что ж, вот теперь все ясно, – констатировала Кензи, в очередной раз наполняя бокалы. – Остается забыть худшее и подумать о лучшем. В конце концов, у каждой медали две стороны.
– О лучшем? А что тут может быть лучшего? – подозрительно посмотрела на нее Зандра.
– Ну как что? Принц.
– Хайнц? – Зандра подперла подбородок ладонью и задумчиво поскребла ногтями щеку.
– А кто же еще? И не надо так на меня смотреть. Можно подумать, что таких, как он, на каждом углу пруд пруди.
– Ну да, особенно если не рвешься замуж. – Зандра сделала большой глоток, и ее передернуло. – Эй, с каких это пор мы пьем кампари неразбавленным?
– А чем плохо? Впрочем, можно и так. – Кензи подлила ей немного шампанского.
– Так на чем мы остановились?
– На другой стороне медали.
– Да, да. Неудивительно, что мы топчемся на месте.
– Вовсе нет. Подумать только, что ожидает тебя впереди – драгоценный младенец с титулом его высочества.
– Лучше не напоминай, – простонала Зандра.
– О чем? О материнстве?
– Хватит!
– Да разве это не здорово?
– Ничуть. Тошнота по утрам. Пятна на коже.
– И то, и другое проходит.
– Подгузники. Бутылочки-скляночки, газы в кишечнике... укропная вода... плач...
– О Господи, Зандра, да у тебя же будет целый штат нянек, все это их забота.
– Ну да, конечно. – Зандра сразу оживилась.
– И еще. Пока все мы, несчастные девушки, рыщем в поисках мужа, у тебя уже все в порядке. И даже пальцем не пришлось пошевелить! Представляешь себе, как позеленеют от зависти завсегдатаи нашего клуба в туалете!
– Дуры безмозглые, – презрительно скривилась Зандра.
– Дуры – не дуры, однако признай, что жених тебе достался классный!
– Н-да, – мечтательно протянула Зандра, – может, ты и права. Кстати, коль скоро уж мы об этом заговорили, я рассчитываю на тебя.
– Естественно. Всегда к твоим услугам.
– Отлично. Стало быть, согласна быть посаженой матерью на свадьбе?
– А как же Дина? – удивленно посмотрела на нее Кензи.
– А что Дина?
– Она не обидится?
– Ну и черт с ней, пусть обижается. Пусть будет подружкой невесты. Кстати, и Бекки тоже.
Впервые за все последнее время Зандра усмехнулась.
– И вот еще что. Заставлю-ка я всех их одеться во что-нибудь непотребное. Лимонный цвет подойдет? Или оранжевый. Как думаешь, что хуже?
– Ты что, с ума сошла? – с ужасом спросила Кензи.
– А что? Они это вполне заслужили.
– Да, но не получится ли так, что Рождество обернется сущим наказанием?
– Ты на каком свете живешь, дорогая? Рождество – это и есть наказание, любой скажет. То же самое и со свадьбами.
– Да брось ты, Зандра, не будь такой занудой. Свадьба – это всегда забавно. – Она посмотрела на подругу и мечтательно вздохнула. – Принцесса! Натуральная принцесса! Фон унд цу Энгельвейзен.
– К черту! – отмахнулась Зандра.
– Ну, что еще?
– Да так, кое-что пришло в голову. Вместе со свадьбами и рождениями приходят... похороны.
– Какое, ради всего святого, похороны имеют отношение к свадьбам?
– У Энгельвейзенов все связано, дорогая. Все!
– Например?
– Например, один и тот же человек может быть похоронен в трех разных местах.
– В трех... местах? Ничего не понимаю. Может, просветишь?
– С удовольствием. Допустим, набальзамированное тело усопшего помещают в специальную гробницу в крипте Аугсбургского собора.
– Ну и что?
– А его сердце запечатывают в сосуд с каким-нибудь раствором и хоронят под полом часовни в замке Энгельвейзенов.
– Ты вроде говорила о трех местах.
– Я к тому и веду. Печень... или мочевой пузырь, или что там – селезенку, аппендикс? – всего и не упомнишь – предают погребению в какой-нибудь заброшенной церквушке в Баварии. И представляешь себе, туда тянутся паломники, ибо считается, что церквушка становится святым местом. Дикое суеверие! – Зандру передернуло.
– Да ладно тебе, ты еще совсем молодая. До смерти далеко. Вся жизнь впереди.
– Жизнь? Не смеши меня, Кензи, у фон унд цу Энгельвейзенов не бывает жизни.
– Да? А что же взамен?
– Долг, дорогая. Фон унд цу Энгельвейзены живут исключительно ради долга.
Бекки, удобно устроившись на мягчайшем диване, набитом гусиным пухом, и обложившись бархатными подушками, сказала:
– Вы первая, кому я это говорю, дорогая. Мы сегодня завтракали с Хайнцем.
Дело происходило на следующий день, пополудни. Подруги сидели в Кожаном салоне квартиры Бекки на Пятой авеню. Тисненые кожаные панели из Кордовы, которые и дали название салону, напоминали скорее исключительной красоты гобелены.
– Да? – Дина едва не уронила от возбуждения чашку с яблочным чаем. – Ну же, говорите! Что там?
– Все сладилось! – На лице Бекки появилась Леонардова улыбка. – Они с Зандрой обручились.
– Быть того не может! – Дина поставила чашку на поднос. – Неужели правда?
– Чистая правда, – кивнула Бекки и отхлебнула чаю.
– Когда же это случилось?
– По словам Хайнца, вчера. Насколько я понимаю, Зандра сама к нему пришла.
– Да ну? – Дина задумалась. Бекки продолжала что-то говорить, но слова словно проплывали мимо, не задерживаясь в сознании. Она была оскорблена в своих лучших чувствах, и ничего другого для нее сейчас просто не существовало.
«Как же так, – повторяла про себя Дина, – я столько для нее сделала, а она даже позвонить мне не догадалась! Ладно, допустим, не хотела говорить заранее, но потом-то можно было? От третьих лиц приходится узнавать. Какое унижение!»
Тут до нее донесся голос Бекки:
– Вам плохо?
Дина взяла себя в руки и с трудом улыбнулась:
– Нет, нет, что вы, все в порядке.
– Насколько я понимаю, с Зандрой вы еще не говорили?
– Пока нет.
– Н-да. Надеюсь, она не дуется на вас из-за нашей маленькой интриги?
– Не думаю, – сказала Дина с уверенностью, каковой отнюдь не испытывала. – Наверное, на днях объявится... – Дина обхватила чашку дрожащими ладонями и отпила немного. – И все равно не понимаю. Ведь еще недавно Зандра и слушать не желала об этом замужестве. Что же изменилось?
– Понятия не имею, – пожала плечами Беки. – Тем не менее это факт. Уже рассылаются приглашения.
– И когда же свадьба?
– Через полтора месяца.
– Полтора месяца...
– Ясно, ясно, срок немалый, а время – деньги. Увы, это тоже в традициях рода Энгельвейзенов. Она уходит корнями в историю, когда письма путешествовали месяцами, а до телефона с факсом было еще несколько столетий.
– Я все думаю, стоит ли самой позвонить Зандре, когда вернусь домой, – задумчиво сказала Дина.
– А что, хорошая идея, – величественно кивнула Бекки. – Скорее всего она попросит вас быть посаженой матерью на свадьбе.
У Дины разом поднялось настроение. Первоначальный шок явно прошел.
– Знаете, о чем я думаю, милочка?
– Да?
– Вы с Зандрой лучшие подруги, а мы крепко дружим с Хайнцем. Так почему бы нам всем четверым не познакомиться поближе?
– Что вы имеете в виду? – робко спросила Дина.
– Да всего лишь небольшой интимный ужин в честь помолвки.
– Прекрасная идея! Я все организую! – радостно закудахтала Дина. От ее недавних мрачных мыслей не осталось и следа.
Мраморный пол картинной галереи в замке Энгельвейзен, на острове того же имени, располагающемся на озере Энгельвейзен – втором по величине в Баварии, – холодно блестел, точь-в-точь как лед, сковавший поверхность озера.
Через большие двухсветные окна, расположенные на равном расстоянии друг от друга по всей стене длиной в сто девяносто футов, в галерею проникал слепящий солнечный свет; на противоположной стене были развешаны картины старых мастеров – Беллини и Боттичелли, Рубенс и Рембрандт, Тициан и Тинторетто – и это была еще только верхушка айсберга тех сокровищ, которыми владели поколения Энгельвейзенов.
А с потолка высотой в двадцать шесть футов, расписанного целых двести лет назад, свисали тридцать хрустальных люстр.
Это было помещение для нирваны, ублаготворения и раздумий.
Впрочем, в данный момент принцесса Софья не была склонна ни к одному из этих состояний. Мажордом только что вручил ей депешу из Нью-Йорка. Внутри бандероли, посланной экспресс-почтой, оказались два запечатанных конверта поменьше.
Распечатав один, Софья стремительно вскочила и принялась возбужденно, так что даже полы платья, обшитого страусовым пухом, взлетали, расхаживать по галерее.
– Проклятие! – завизжала она, яростно размахивая приглашениями. – Да не сиди же ты как истукан, Эрвин! Сделай что-нибудь! Или пусть наследство уплывает из рук?
– А что я могу сделать? – захныкал ее муж граф Эрвин, расположившийся в огромном, величиной с трон, кресле времен Людовика ХIV. – Ты лучше моего знаешь правила наследования.
– Мозгляк! – заорала Софья так пронзительно, что четверо спаниелей повскакали со своих мест и, прижав уши, вылетели из комнаты. – И надо же было выйти за такого!
Софья круто развернулась на месте. Глаза у нее яростно сверкали.
– Трус! Недоносок!
Граф Эрвин Йоханнес Эммануэль фон дер Гримкау вздрогнул, съежился, стараясь сделаться как можно незаметнее. Его жена была на треть принцессой, на треть несчастной жертвой и на треть фурией. Характер у нее был необузданный, и граф давно находился у жены под каблуком. Дело было вовсе не в красоте, ибо это была холодная красота геометрической фигуры – казалось, Софья состояла из острых углов и ровных блестящих, с зазубринами, поверхностей. Со своими землями, замками, деньгами, властью, голубой кровью, она была на сто процентов Энгельвейзен, и в сравнении с ней граф и сам происходивший из родовитой семьи чувствовал себя едва ли не ничтожеством, тем более что жена постоянно давала ему почувствовать разделяющую их пропасть.
Все принадлежало ей, во всем она была на первом месте, включая такую всепоглощающую жадность, собственнический инстинкт и зависть, что каждое утро она просыпалась с одной лишь мыслью – как бы заполучить побольше. Если у кого-нибудь было то, чего у нее не было, она глаз не могла сомкнуть, пока не придумает, как бы устранить эту несправедливость.
А как правило, спала принцесса Софья хорошо.
Ибо умела сметать все, что становилось на ее пути. А если не получалось с одного удара, вела по всем правилам осаду – и чаще всего праздновала победу.
Эта женщина представляла собой чистейшее воплощение Лукреции Борджиа. Уж кому-кому, а Эрвину это было хорошо известно. Слишком хорошо. Сколько он от нее настрадался за все годы совместной жизни – не дай Бог никому.
Вот и теперь Софья на глазах доводила себя до состояния кипящей ярости. Эрвин же сидел, испуганно подрагивая, в своем троноподобном кресле. Ничего худшего, нежели известие о женитьбе Карла Хайнца, и представить себе невозможно. Сейчас начнется, в страхе думал Эрвин. Хоть бы убежать куда, а всего лучше забраться в космический корабль – и к звездам...
– Эрвин, – проскрежетала Софья, и граф виновато поднял голову. – Нам остается только одно. – Софья помолчала и сурово посмотрела на мужа. – Или, вернее, тебе остается только одно.
– Мне? – пискнул он.
– Да-да, тебе. Ты что, не любишь наших детей?
– Ну разумеется, люблю, – жалко пробормотал он.
Это была ложь – он их ненавидел, так похожих во всем на мать.
– Стало быть, ты хочешь, чтобы все у них было, не так ли? – продолжала Софья. – Компании. Замки. Власть, которую дает имя Энгельвейзенов. В общем, все, что принадлежит им по праву?
– Я... я не совсем тебя понимаю. – Граф нервно заерзал в кресле.
– А мне кажется, прекрасно понимаешь, – строго посмотрела на него Софья.
Тут она ошиблась – он действительно ничего не понимал. Его ум просто не знал окольных путей.
– Отец! – выдохнула Софья и быстро огляделась по сторонам, желая убедиться, что никто ее не слышит. – Неужели и до сих пор не ясно? Он ведь держится только на системах жизнеобеспечения.
Эрвин поперхнулся и испуганно захлопал глазами. Кадык у него заходил вверх-вниз.
– Если до того, как отец умрет, у Карла Хайнца и этой сучки родится сын, наши дети останутся нищими. Слышишь? Нищими!
Софья помолчала и заговорила еще тверже и решительнее:
– Так что надо действовать. Будь же ты хоть раз в жизни мужчиной!
Эрвин почувствовал, что задыхается.
– Но чего... чего ты от меня хочешь? Что я могу сделать?
– Пойти в клинику и отключить все эти чертовы аппараты – вот и все.
У Эрвина глаза округлились, челюсть отвисла, в горле пересохло. Он не мог выдавить из себя ни звука.
– Хоть раз, один-единственный раз в жизни сделай что-нибудь для семьи! Для детей. Неужели я прошу невозможного?
– А п-почему... – граф с трудом обрел дар речи, – почему бы тебе самой не сделать это?
– Об этом я не раз думала, поверь. – Вокруг рта у Софьи залегли глубокие складки. – Но до сегодняшнего дня не было нужды. Хайнц всегда был убежденным холостяком. Кто бы мог подумать, что он затосковал по домашнему очагу? Но раз уж так случилось, – Софья яростно отшвырнула конверт с приглашениями на свадьбу, – все меняется. Ну так как, сделаешь?
– Но... почему я? – пролепетал Эрвин. – Почему не ты? В конце концов, это твой отец!
Софья посмотрела на мужа с такой яростью, что он съежился и стал совсем незаметным. Но вдруг она глубоко вздохнула, и на лице у нее появилось несвойственное ей выражение доброй задумчивости.
– Так в этом и дело, – прошептала она и нервно прошлась по комнате. – В том и дело, что он мне отец. Я люблю его и просто не могу...
– И я т-тоже, – заикаясь, проговорил Эрвин.
Софья круто остановилась и сурово посмотрела на него.
– Тебе он совершенно чужой.
– Не в этом дело. Я просто не способен на такое. Умоляю, давай не будем об этом.
Софья брезгливо посмотрела на мужа.
– Слизняк! Ничтожество! Но не думай, что на этом все закончено, – угрожающе добавила она. – Еще поговорим.
Софья отвернулась от мужа и вскрыла второй конверт. Ну, какой там еще сюрприз ей уготован?
Едва прочитав несколько строк, она испустила пронзительный крик.
У Эрвина кровь в жилах застыла.
Софья смяла листок и швырнула его на пол.
– Убью! – заорала она. – Попомни мое слово, Эрвин, вот этими самыми руками я задушу своего гнусного братца!
Эрвин прекрасно понимал, что все это чистый театр. В присутствии брата Софья почему-то всегда становилась кроткой, как овечка. Может, потому, что по собственному опыту знала: уж кого-кого, а Карла Хайнца ей не запугать.
– Подлец! – скрежетала зубами она. – Дрянь! Это же надо, такое унижение! Да как он смеет?
– А ч-что... что такое?
– Что такое? – яростно выдохнула Софья. – А то, что нам предлагается съехать! Он пишет, что намерен воспользоваться своими правами первенца! Что собирается сделать этот замок своей главной резиденцией!
Эрвину не было нужды притворяться потрясенным, ибо он и впрямь был потрясен, хоть и по иной причине, нежели его жена.
В глазах Софьи замок Энгельвейзен всегда был чем-то вроде витрины. Это была ее гордость, ее радость, и хоть жили они здесь исключительно благодаря доброте Карла Хайнца, она давно привыкла считать его своим.
А для Эрвина же этот замок хоть в какой-то степени означал свободу и независимость. Огромные размеры и охотничьи угодья позволяли ему скрываться от Софьи.
О том, чтобы жить где-то еще, граф и помыслить не мог.
– Ты хоть понимаешь, что это означает? – запричитала Софья. – Да очнись же ты, Эрвин! Понимаешь? Нам придется переехать в Швайнгау.
У Эрвина голова кругом пошла. Замок Швайнгау, отходивший по традиции старшей из дочерей в роду Энгельвейзенов, представлял собой на редкость тоскливое место на берегу одного из баварских озер. Замок был совсем небольшой, так что от Софьи там ему не уйти.
Пока эти мысли вихрем проносились в сознании Эрвина, Софья отвернулась и, прижав ладони к вискам, отошла к окну, откуда открывался вид на замерзшее озеро на фоне отдаленных альпийских вершин – вид, к которому она так привыкла.
