Суперфадж

Текст добавлен: 16 марта 2017, 13:00

Текст книги "Суперфадж"

Автор книги: Джуди Блум

Жанр:

Детская проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– И если бы вам было не совсем на меня наплевать… Если б я вам был хоть чуточку дорог, вы б не стали этого делать. Не стали бы!

– Питер, ты нам дорог, очень! В частности, поэтому мы и едем в Принстон. А ты нам даже не дал сказать самую важную новость.

– Ах, так это ещё не всё? Жду с нетерпением.

– Папа год не будет работать.

Я перестал паковать вещи.

– Он ушёл из агентства?

– Нет.

– Его уволили?

– Нет.

– А что ж тогда?

– Он берёт годовой отпуск. Погоди, он хотел сам тебе сказать. – Она подошла к двери и крикнула вниз: – Уоррен! Уоррен, можешь на минутку подойти?

– Я переодеваю Тутси! – крикнул в ответ папа. – Минутку.

– Я думал, папа в жизни не сменил ни одного подгузника.

– Так и было, пока Тутси не появилась.

– А что такого особо привлекательного в её подгузниках?

– Ничего. Просто папа осознал, что, когда вы были малышами, он многое пропустил, и не хочет снова совершать такую же ошибку.

– Он так занят Тутси, что на меня у него нет времени!

– Питер, это нечестно, – с укором сказала мама.

– Кто бы говорил о том, что честно, что нет.

В комнату вошёл папа, и пах он детской присыпкой.

– Я сказала Питеру, что у тебя есть для него сюрприз, – сказала мама.

– Я беру годовой отпуск. Так я смогу проводить больше времени с семьёй, потому что буду работать дома. Я собираюсь писать книгу.

– Книгу? – не поверил я.

– Книгу. Об истории рекламы и её воздействии на американцев.

– А ничего поинтересней ты не можешь написать? Скажем, книжку про мальчика, который ушёл из дома, потому что родители решили переехать, не спросив его согласия?

– Хм, неплохой сюжет, – согласился папа. – Может, сам её напишешь?

– Может, и напишу, – сказал я. – Любопытно, что мы будем есть, если ты бросишь работу.

– Мы немного накопили… И мне, может быть, выплатят аванс за книгу.

– Давай попробуем, Питер, – сказала мама.

– Я подумаю. Но если утром меня не будет, не удивляйтесь.

Тут из соседней комнаты до нас донеслось бормотание Фаджа: он пел себе перед сном.

– «Мэн» пишется М-Э-Н. «Фадж» пишется Ф-А-Д-Ы-Ж. «Пита» пишется П-И-Т-А. «Пиво» пишется В-И-С-К-И.

– Только послушайте, – говорю. – В подготовительном классе этот умник всех заткнёт за пояс.

Глава четвёртая
Кое-кто слетает с катушек

Я рассказал Джимми Фарго о Принстоне.

– Вы переезжаете? – переспросил он с недоверием.

– Не совсем. Просто уезжаем на год.

– Вы переезжаете! – повторил он. – Поверить не могу!

– Я и сам не могу.

– Ты не обязан уезжать. Можешь остаться, если в самом деле хочешь.

– Думаешь, я не хочу остаться? Я никого в Принстоне не знаю. Думаешь, я хочу идти в школу, где у меня ни одного друга?

– Тогда скажи предкам, что отказываешься ехать. Я бы так и сделал.

– И где бы я жил?

– Со мной.

– А где бы спал?

– На полу, – сказал Джимми. – Для спины полезно.

Я прикинул, как буду спать целый год на полу. И как буду жить с Джимми и его отцом. Мистер Фарго когда-то был актёром, но теперь художник. Рисует странные картины с кругами, треугольниками и квадратами. Он настолько отрешён от мира, что еду покупает, только когда Джимми напомнит. Как-то раз заглянул я к ним в холодильник, а там ничего, кроме пустой бутылки из-под вина, половинки яблока и бутерброда с колбасой и луком – такого древнего, что уже позеленел.

– Если не останешься, я с тобой больше не разговариваю, – сказал Джимми. – Никогда! – Он нагнулся, чтобы завязать шнурок. У Джимми вечно шнурки развязываются. – И скажу Шейле Тубман, что может занять твой камень в парке, – добавил он.

– Не скажешь!

– Спорим, скажу?

– Вот, значит, какой ты друг!

– Такой же, как ты! – И Джимми зашагал прочь, сунув руки в карманы.

Я бы ему много чего ещё сказал, но вместо того, чтобы бежать за ним, поплёлся домой.

– Это ты, Питер? – крикнула мама.

– Нет!

Я поднялся к себе и хлопнул дверью. Вчера не стал вешать карту мира – и правильно, чего заморачиваться каждый раз. Взял свой гипнотический хрустальный шар, который Джимми подарил мне на прошлый день рождения. Когда ночью не спится, я беру его за цепочку и смотрю, как он раскачивается. Смотрю, пока глаза сами не закроются.

Открыл окно, чтобы выкинуть его, представил, как он разлетается на триллион осколков, ударившись об асфальт… А вдруг в Принстоне нападёт на меня бессонница – что тогда делать? Я аккуратно положил шар на место, в коробочку. Как-нибудь по-другому расквитаюсь с Джимми Фарго.

Через два часа, когда я всё ещё ломал голову, как бы ему отомстить, раздался звонок в дверь. Это был Джимми.

– Я передумал, – сказал он. – Извини.

– Да… ну… и ты меня.

– Я расстроился, вот и всё. Не хочу, чтобы ты уезжал. Но что поделать. Ты не виноват…

– Вот именно, не виноват.

– Знаю.

– Ладно…

– Папа говорит, до Принстона всего час на поезде, – сказал Джимми.

– Ну да.

– Так что я не отдам Шейле твой камень.

– Спасибо. Он ей всё равно ни к чему.

– Я и сам не стану на него залезать, пока ты не вернёшься.

– Ладно. А я тогда не буду пользоваться гипнотическим шаром, пока не вернусь.

– Договорились, – сказал Джимми.

И мы пожали друг другу руки.

Когда я на следующее утро пошёл выгуливать Черри, лифтёр Генри сказал:

– Я буду скучать по тебе и по всей вашей семье.

– Спорим, по Фаджу не будете?

– Отчего же, буду. Хоть он и настоящий чертёнок, – сказал Генри. – Помню, как-то он вошёл и нажал сразу все кнопки. Заблокировал нам лифт на два часа, – Генри рассмеялся. Ну и звук! Будто морской лев лает. Того гляди, ластами захлопает. – И малышки вашей будет не хватать. Теперь не увижу, как она растёт.

– Увидите, – говорю. – Мы всего на год.

– Все вы так говорите, – пробормотал Генри себе под нос.

На улице было серо и сыро. А в Принстоне, интересно, солнце бывает? Во время прогулки Черри всё нюхал, метался, не мог найти подходящее местечко. Я подумал, что в Принстоне он сможет делать свои дела где пожелает. Может, даже выгуливать его не придётся: дверь открыли – и пусть бежит себе во двор. И подбирать за ним не надо.

С тех пор как в Нью-Йорке приняли закон о выгуле собак – я его называю «антикакашечным», – прогулки с Черри стали уже не такими приятными, как раньше. Узнав, что теперь хозяин обязан подбирать за своей собакой, я сказал маме, что больше не буду гулять с Черри. Мама в ответ:

– Очень плохо, Питер. Если не ты, то кто же?

Я надеялся, что мама добровольно выдвинет свою кандидатуру. Надеялся, она скажет: «Я понимаю, как тебе не хочется собирать Черрины какашки…»

Но вместо этого она сказала:

– Слушай, Питер, тебе придётся принять трудное решение. Хочешь оставить Черри – будешь за ним убирать. Иначе мы с папой подыщем для него хорошую ферму где-нибудь за городом…

Я не стал ждать окончания.

– Черри – на ферму? – заорал я. – Шутишь? Он городская собака! Моя собака!

– Что ж, тогда… – мама улыбнулась.

Я понял.

Мама купила специальный совок с мешочком: собираешь туда всё, потом бросаешь в мусорный бак.

Поначалу я весь измучился, пока приспособился. Теперь-то я эксперт. Но это всё равно отвратительно. Почти так же отвратительно, как Тутсины подгузники. Научить бы Черри пользоваться туалетом – вот было бы удобно, особенно зимой: а то сейчас заледенеешь весь, пока он надумает. Знаю, Черри не виноват, у собак свои заморочки. И когда он дрыхнет у тебя в ногах или вылизывает лицо, понимаешь: оно того стоит.

Черри как раз заканчивал, когда откуда ни возьмись выскочила Шейла Тубман.

– Вы, кажется, переезжаете?

Я кивнул, сгребая то, что наделал Черри.

– Хорошо. А то я боялась, это всего лишь слухи. Жду не дождусь, чтоб вы уехали. Не придётся больше терпеть запах этой вонючей собаки.

– Моя собака не воняет! – крикнул я, завязывая какашечный мешок.

– А ты его нюхал, Питер?

– Да, постоянно нюхаю.

– Наверное, ты не замечаешь, оттого что и сам так же воняешь. – И она двинула прочь.

– Эй, Шейла! – крикнул я.

– Да? – она обернулась.

– А мне плевать!

– Питер Хэтчер, какой же ты мерзкий!

– На себя посмотри! – с удовольствием сказал я.

– Н-да? И что я увижу?

– Я-то знаю, да тебе не скажу.

– Ха-ха, очень смешно, – сказала она. – Вы с твоей вонючей псиной та-а-акие смешные!

– Ату её, Черри! – сказал я. Черри зарычал, потом залаял, и это правда было очень смешно, поскольку он не знал, что такое «ату». Но Шейла-то не знала, что он не знает, и как завопит, и как драпанёт к дому. Увидев, что она побежала, Черри помчался за ней, восторженно лая – он решил, что с ним играют. От неожиданности я упустил поводок, пришлось бежать следом.

– Черри, Черри, место! – закричал я, потому что он прыгал вокруг Шейлы, пытаясь лизнуть её в лицо.

Шейла продолжала вопить.

Наконец из подъезда вышел Генри.

– Что у вас тут происходит? – спросил он, поймал Черри за поводок и вручил мне. Я похлопал псину по макушке.

– Это всё Питер Хэтчер! – выдохнула Шейла. – Он сказал собаке ату меня, и она меня ату!

– Ничего он тебя не ату!

– Нет, ату!

– Да ты даже не знаешь, что такое ату, – говорю.

– Вот ещё, знаю!

– Н-да? И что же это?

– Это значит… это как… как микробами заразить, – сказала Шейла. – Тот, кого ату, тоже заражается.

Я скрючился от хохота.

– Ты слышишь, Генри? Слышишь, чего она несёт?

– Слышу, – сказал Генри. – Попрошу тебя не заводить собаку в дом, пока она не угомонится. Пойдём, Шейла. Сначала тебя провожу.

– Я так рада, что он съезжает, – хлюпнула носом Шейла. – Надеюсь, он не вернётся. Должен быть какой-нибудь закон…

Я долго ещё смеялся. Кажется, Черри тоже.

Утром в день переезда мама разбудила меня в шесть. Мне оставалось ещё упаковать коробку с вещами первой необходимости. Но сначала выпить соку. После сна мне всегда хочется пить. По дороге в кухню я заглянул к Тутси. Она гулила, разглядывая карусель, подвешенную над кроваткой. Она вся была обклеена марками. Тутси обклеена, не карусель. Марки были на руках, на ногах, на животе и на лице. Одна красовалась даже на макушке, и на каждой пятке было по марке.

– Ма-ам! – крикнул я.

– Что?

– Тутси!

– Но я только…

Я не стал дожидаться, пока она доскажет.

– Скорей, мам! – крикнул я.

Мама влетела, на ходу застёгивая юбку.

– О нет! – она увидела Тутси. Потом рявкнула: – Фадж!

– Привет, мамочка, – промурлыкал Фадж, вылезая из-под кроватки Тутси. На нём была маскировка: чёрная оправа от очков с приделанным резиновым носом, бородой и усами. Он купил её за наклейки с четырёх пачек хлопьев плюс двадцать пять центов.

– Это ты сделал с Тутси?

– Да, мамочка, – он включил свой голос-лучшего-маленького-мальчика-в-мире.

– Зачем?

– Меня Тутси попросила. – Он влез на борт кроватки и немножко потряс Тутси. – Правда же, ты меня просила? Хорошая девочка, хорошая малышка.

– А-а-а, – сказала Тутси и брыкнула ногой.

– Ты очень плохо поступил, – сообщила мама. – И я на тебя очень рассердилась.

Фадж поцеловал мамину руку.

– Я люблю тебя, мамочка.

– Сегодня тебе это не поможет, – отрезала мама.

– А я тебя всё равно люблю, – он поцеловал ей вторую руку. – Ты лучшая мама в мире. Разве ты не любишь своего маленького мальчика?

– Люблю, но всё равно я на тебя сердита. ОЧЕНЬ! – И она шлёпнула Фаджа.

Он хотел зареветь, но вдруг передумал.

– Не больно.

– Хочешь, чтоб стало больно?

– Нет!

– Тогда больше никогда такого не делай. Понял меня?

– Да!

– Мам, – говорю, – а я думал, ты против физического насилия.

– Да, против, – сказала мама, – но порой об этом забываю.

– Слушай, я не возражаю, если хочешь шлёпать Фаджа – шлёпай, пожалуйста. Раз в день хороший шлепок только пойдёт ему на пользу.

– Нет, нет, нет, – взмолился Фадж, прикрывая мягкое место.

– Тогда скажи по-честному, зачем ты это сделал? – спросил я его.

– Хотел обменять её на двухколёсный велик, как у тебя, – признался он.

– Тутси нельзя ни на что обменять, – сказала мама. – Она человек, а не альбом с марками.

– А похожа на альбом с марками, – сказал Фадж.

Мама взяла Тутси на руки.

– Что, разве не похожа? – спросил Фадж.

Я видел, что мама еле сдерживает смех.

– Знаешь что, Фадж, – говорю. – Ты совсем слетел с катушек.

Тутси засмеялась. Ну или икнула, кто её разберёт.

Я пошёл за мамой в ванную, она посадила Тутси в раковину.

– Два года коллекционирования марок коту под хвост, – сказал я.

– Прощайте, марочки! – крикнул Фадж из-за двери. – Пока-пока.

– А я больше не буду собирать марки, – сказала мама. – Найду другое увлечение.

* * *

Час спустя приехал папа, а с ним – грузовик, мы запихнули в него вещи и тронулись в путь.

Когда проезжали тоннель Линкольна, Фадж запел:

– «Принстон» пишется М-Э-Н.

– Ничего подобного, тупица, – сказал я. – Это «Мэн» пишется М-Э-Н.

– Я знаю. Просто песню сочиняю.

– А давай ты будешь сочинять её в уме, – предложил папа. – А как доберёмся до Принстона – споёшь. Тогда это будет сюрприз.

– Сюрпризы я люблю, – сказал Фадж. Он помолчал минутку, потом говорит: – А знаешь что, пап? Я слетел с катушек.

– Кто тебе такое сказал?

– Пита. Правда же? – спросил он меня.

– Да. Сказал. Потому что ты слетел.

– Я слетел, как твоя карта мира со стены, – сказал Фадж. Потом положил голову маме на плечо, засунул пальцы в рот и зачмокал. Он так и ехал в маске с резиновым носом.

Глава пятая
Маленькие вкусней

Наш дом, вернее дом Милли и Джорджа, очень старый. Ванна там на ножках, а холодная и горячая вода текут не из одного, а из разных кранов, и когда моешь руки, ты или замерзаешь до смерти, или варишься заживо, на выбор. Мама говорит, нужно сначала заткнуть раковину пробкой, потом налить в неё воду: так, мол, холодная и горячая смешиваются. Столько мороки! Но, по крайней мере, тут пользуются не ночными горшками, а нормальными унитазами. И на том спасибо.

Снаружи дом покрашен жёлтой краской, ставни белые. Окна и двери в виде арок. Папа говорит, в этом его очарование. Я лично думаю иначе, но своё мнение лучше держать при себе. Полы в доме деревянные и скрипят под ногами.

На первом этаже гостиная с пианино, столовая с таким гигантским столом, что приходится кричать, чтоб тебя услышали, кухня с висящими на стене сковородами и кастрюлями и библиотека, где стены уставлены рядами книг. Есть комната с коричневой кожаной мебелью, комната с зелёной кожаной мебелью, красной и жёлтой. Наверху четыре спальни. И куда ни глянь – камины. В каждой спальне по камину, в столовой, в библиотеке и ещё в гостиной. Только в ванных комнатах нет и в кухне.

Мама с папой называют дом фантастическим, великолепным, невероятным. Я слышал, как они друзьям по телефону описывали его такими словами. Кошмар, правда?

Соседние дома от нашего мало отличаются. Старые все. Похожие на этот, с маленьким палисадником перед домом и большим участком позади. На нашем участке – клумба с розами Джорджа и грядки с овощами и лекарственными травами Милли. В первый же день, как мы приехали, папа накупил кипу книжек с названиями «Всё о ваших розах», «Всё о ваших лекарственных растениях», «Натуральные овощи» и мою любимую: «Смерть жукам на вашем участке».

– В Нью-Йорке мы никаких жуков не замечали, да, папа? – спросил я за обедом.

– Хватит, Питер, – ответил папа.

– Хватит, Пита, – повторил Фадж.

– Прекрати! – сказал я ему.

– Прекрати! – он мне.

У Фаджа новая игра – повторять за мной. На этот раз он меня здорово взбесил.

– Передай, пожалуйста, соль, – сказал я маме.

– Передай, пожалуйста, соль, – захохотал Фадж.

Я вскочил, громко отодвинув стул.

– Я так больше не могу! Сделайте же что-нибудь! – попросил я родителей.

Но он уже не мог остановиться.

– Я так больше не могу. Сделайте что-нибудь! – от смеха он аж подавился.

Папа перевернул его вверх ногами и похлопал по спине.

– Я хочу, чтобы ты перестал так делать, Фадж, – сказал он. – Ты понял?

Не знаю, почему родители всегда спрашивают Фаджа, понял ли он. Он прекрасно всё понимает. Тут дело совершенно в другом.

Фадж кивнул.

– Потому что если не прекратишь повторять всё за Питером, я тебя не только по спине хлопну. Ты меня понял?

Я не удержался от ухмылки.

* * *

У мамы есть такая штуковина, чтобы носить Тутси, называется слинг. Она обматывает себя и младенца, и Тутси уютно, и маме удобно. Иногда и папа им пользуется. Мама говорит, когда я был маленьким, такого ещё не придумали. Да, я много чего упустил.

Каждый вечер после ужина мы идём гулять в город и заходим в «Баскин Роббинс» за мороженым. Однажды вечером мама спросила, не хочу ли я понести Тутси в слинге.

– Нет, спасибо, – говорю. – Лучше умереть, чем показаться на людях с младенцем на шее.

– Ой, Питер, ну и глупый же ты.

В «Баскин Роббинс» проводили конкурс: придумать название для нового вкуса мороженого. Я предложил такие: «Лимонный маньяк», «Чокнутый шоколад» и «Отчаянная мята».

Недели две я маялся дома, пока наконец не познакомился с мальчиком моего возраста. Он живёт через дорогу, но когда мы переехали, был в лагере для скаутов. Зовут его Алекс Санто, он тоже пойдёт в шестой класс. Он очень маленький, чёлка падает на глаза, и ходит вечно в футболке с надписью «Принстон, выпуск 1991». К моменту нашего знакомства мне уже так осточертело одиночество, что пусть бы он был хоть о трёх головах, лишь бы моего возраста и хотел дружить.

Как-то утром приходит Алекс и говорит:

– Хочешь вместе со мной заняться бизнесом?

– А что за бизнес? – спрашиваю.

– Черви.

– Черви? – не понял я.

– Да, черви.

– Черви! – сказал Фадж, спрыгивая с нижней ступеньки. – Черви-черви-черви!

Алекс глядел на него.

– Не обращай внимания, – говорю я, – это мой младший братец.

– Угу. Ну так что скажешь?

– Хочу, – сказал я, не имея ни малейшего представления, о каком таком червивом бизнесе толкует Алекс. – Когда мне приступать?

– Да хоть сейчас, – сказал Алекс.

– Ладно. А делать чего?

– Сначала мы их копаем. Потом продаём миссис Малдор, она дальше по улице живёт. Платит она пять центов за штуку.

– А что она сними делает? – спросил я.

– Она не объяснила. Одни думают, что она ловит рыбу, другие – что использует их на участке. А я лично… – Он замолчал и почесал голову.

– Ну, говори, говори же!

– Я думаю, она их употребляет в пищу, – сказал Алекс.

Я аж задохнулся.

– Червячный пирог?

– И червячное жаркое. И червячный сок…

– И червячный суп! И червячный хлеб!

– Ой, ага, это круче всего, – сказал Алекс. – Чудный мягкий хлебушек с червячками.

– Можно сварганить жуть какой вкусный бутерброд с червяками и сыром, – сказал я. Мы уже валялись от хохота.

– И червячное мороженое, – добавил Фадж, прыгая на нас сверху.

– Червячное мороженое, – в один голос повторили мы с Алексом.

Я уже решил, что, если у меня в классе будет Алекс Санто, Принстон может оказаться не таким уж паршивым местом.

В тот день мы с Алексом пошли копать червей. Верней, поехали к озеру на великах. В Принстоне на велике гоняй – не хочу: повсюду вдоль проезжей части велодорожки. Алекс взял ведро и пару совков, и мы приступили к работе. Червяки отыскивались легко. Спустя час мы катили обратно, ко мне домой.

– Миссис Малдор любит, чтобы червяки были чистыми, – сказал Алекс, включая воду в нашем садовом шланге.

– Это говорит о том, что она использует их в готовку, – сказал я.

Мы оставили ведерко с червями на улице и зашли в дом попить. Выходим, а Фадж стоит рядом с коляской Тутси и покачивает червяком у неё перед лицом.

– Прекрати! – закричал я.

– Почему? Ей нравится, – сказал Фадж. – Смотри.

Мы с Алексом заглянули в коляску. Тутси смеялась всякий раз, как Фадж протягивал ей червя.

– Ты прав, – сказал я. – Ей нравится. Эй, мам! Погляди-ка!

– Что там? – крикнула мама. Она пропалывала овощи Милли.

– Ты должна это видеть! – крикнул я в ответ.

Она подошла, вытирая руки о джинсы.

– Смотри, мамочка, – сказал Фадж, вынул спрятанного за спиной червяка и покачал им над коляской Тутси. Тутси улыбнулась и затукала.

Но мама вскрикнула:

– Убери эту дрянь! Быстро! Выкинь его!

– Это же просто червячок, мамочка. Ты что, не любишь червяков?

– Нет, не люблю. Я не люблю червяков, совсем. И прошу больше мне их не показывать. Ты понял меня?

Фадж положил червяка на руку, тот пополз вверх.

– Видишь? Хороший, правда? Я назову его Вилли. Червяк Вилли. Он будет моим домашним любимцем, собственным. Мы будем вместе ложиться спать, и кушать рядышком, и в ванне купаться…

– Фадж!

– Да, мамочка?

– Я тебе сказала – не желаю больше видеть этого червяка. И в дом заносить его запрещаю. И подносить так близко к Тутси – тоже запрещаю. Усвоил?

– Ты, что ли, правда не любишь червяков? – переспросил Фадж для верности.

– Да, – сказала мама. – Правда не люблю.

– Почему?

– Не люблю, и всё. – С этими словами мама вернулась к грядке. Фадж поплёлся за ней.

– У вас что, всегда так? – спросил Алекс.

– Это ты ещё ничего, считай, не видел, – усмехнулся я.

По пути к дому миссис Малдор я вспомнил, как читал где-то, что черви не погибают, если их разрезать пополам, а живут себе дальше. Но я не был в этом уверен и спросил Алекса, проводил ли он такой эксперимент.

– Конечно, – сказал Алекс, – много раз.

– И что?

– Ничего. Получаешь в результате двух маленьких червяков.

– Вот именно. А если миссис Малдор платит тебе почервячно пять центов за штуку…

Медленная улыбка расползлась по лицу Алекса.

– Дошло, – сказал он. – И как я сам не додумался?

Я промолчал.

Мы вывалили червяков на тротуар и разрезали пополам всех, кроме одного. Этот один был довольно длинным, его поделили на три части.

И теперь вместо шестнадцати у нас оказалось тридцать три червяка.

Миссис Малдор жила в старом доме, сером, с голубыми ставнями. Алекс позвонил. К двери подошла высокая полная женщина, очки съехали вниз и застряли на середине носа. Она была в кедах, джинсах и рубахе в красно-белую клетку.

– О, здравствуй, Алекс. Давненько не заглядывал.

– Здравствуйте, миссис Малдор. У меня теперь есть напарник.

Она поглядела на меня поверх очков.

– Я Питер Хэтчер. Мы недавно переехали на вашу улицу. – Она продолжала глядеть молча. – В дом Уэнтманов… Милли и Джорджа Уэнтман… Они друзья моих мамы с папой… Мы сюда всего на год… Посмотрим, как нам понравится вдали от большого города…

– Ты закончил? – спросила она.

– Да.

– Хорошо. Тогда перейдём к делу.

– Мы сегодня принесли для вас тридцать три штуки, миссис Малдор, – сказал Алекс. – Красавчики.

– Тридцать три… – Она заглянула в ведёрко. – Что-то они коротковаты.

– Маленькие вкусней, – сказал я.

Она кинула на меня странный взгляд. Поэтому я быстро добавил:

– К концу лета они вырастут.

– Правда? Я думала, у них сейчас лучшая пора.

– Ой, нет, – говорю. – К августу они раздадутся и в длину, и в ширину, и к сентябрю будут в самом расцвете сил.

– Это точно? – спросила она.

– Ага. – Я надеялся, она не догадается, что я на ходу сочиняю.

– Надо же, век живи – век учись, – сказала миссис Малдор. Она зашла в комнату и вернулась с бумажником. – Знаете, я ведь могу пойти и купить в магазине целый контейнер охлаждённых червей, но, по-моему, свежие гораздо лучше. – Она открыла кошелёк. – Так… пять центов умножить на тридцать три… Это доллар пятьдесят. – Она протянула Алексу деньги.

– Простите, миссис Малдор, – сказал Алекс, – но это доллар шестьдесят пять.

Миссис Малдор засмеялась.

– Тебя не провести, да, Алекс?

– Да, миссис Малдор, считать я умею. На следующей неделе принести вам ещё червяков?

– Конечно. Несите сколько сможете. Червей много не бывает, знаете ли.

Алекс зыркнул на меня, мы поблагодарили миссис Малдор и удалились. Отойдя подальше, расхохотались. Алекс выдавил:

– Маленькие вкусней, – и ткнул меня локтем под рёбра.

– Сегодня кой-кого ждёт червячный суп, – сказал я. И мы снова скрючились от хохота.

После ужина мама устроила Тутси в слинг, и мы впятером отправились в «Баскин Роббинс». Фадж подошёл к девушке за стойкой и выдал:

– Червячное мороженое.

– Что, прошу прощения? – переспросила она.

– Червячное мороженое, – повторил он.